Снегири

Павел Морозовв
Снегири.

 Эта неказистая история произошла очень давно, так давно, что уже и  живых свидетелей не осталось.  Было самое начало нового двадцатого века, так же, как и теперь, во дворе светило солнце, заставляя искриться и переливаться ослепительно белый, чистый  снег. Город Тобольск был заштатным городишкой, куда отправляли ссыльных и каторжников на изнурительные работы. Федор жил в этом городе с самого рождения, а отроду ему шел лишь одиннадцатый год.  Семья, где он воспитывался, была средней по тем временам: отец, мать, да трое детей - две девочки и мальчик.  Девочки, Даша и Маша, были постарше и всегда посмеивались над мечтательным Федькой,  вечно где-то витавшим в облаках. У него была тайная, пылкая детская мечта – убежать в Южную Африку, чтобы помочь бурам в их справедливой борьбе с алчными англичанами.

 Он знал из газет, что эта война велась уже несколько лет, и что буры в ней в последнее время терпели одно поражение за другим. Феде было жаль их,  и когда он оставался один, в своих мечтаниях видел себя скачущем на вороном коне и размахивающим винтовкой в правой руке. Враги, завидев его скачущим прямо на них, разбегались в панике кто куда. От этого у него поднималось настроение, он начинал прыгать и скакать по комнате, крича и создавая шумовые эффекты, похожие на цокот копыт и выстрелы его ружья. Это была его тайна,  и  он ею ни с кем не делился и всегда очень смущался, когда не в меру любопытные старшие сестры заставали его за этим занятием.  При этом они строили ему гримасы, передразнивая его, не понимая, что он в это время на полном серьезе готов был жизнь отдать во имя победы буров в той войне…
      
  Зима выдалась на редкость суровой даже для тех мест. Вечерами в трубе яростно завывал холодный январский ветер, отчего Федору казалось, что на трубе сидят суровые зимние люди с длинными бородами, и этими бородами  метут снег по дорогам, создавая заносы и сбивая с пути одиноких путников. Эти люди были слугами Снежной Королевы,  на своей снежной колеснице проносившейся по небу, разгоняя рваные облака, проверяя свои владения.  Федя вновь и вновь мысленно переносился в теплую Южную Африку, где никогда не было снега, где всегда было синее-синее небо, где росли маслины и баобабы.  Но тут обычно приходил с работы отец, страдавший одышкой и ожирением, так как вел малоподвижный образ жизни. Он работал надворным советником в департаменте тайной полиции, и потому был не последним человеком в городе. Он любил своего младшего сына и потому, приходя, всегда подзывал к себе и начинал мять и щекотать, его (с взрослеющими девочками он такой вольности себе позволить уже не мог), но быстро уставал, громко кряхтел и отпускал Федора на волю со словами: « Смотри же, ты, какой гладкий - прямо весь в меня!»
      
 Соседка говорила, что у него в Санкт-Петербурге был еще один сын, внебрачный, он был юнкером, и что отец, тайно от матери, посылал ему деньги на содержание и обучение. Но Федя старался не вдаваться в такие подробности, и только его вечно сующие свой нос, куда не надо, сестры, любили вслух пофантазировать о том, какие у него глаза, волосы и уши. И хотя они ничего о нем не знали, но уже заочно любили его, той чистой безответной любовью, бывающей только в ранней юности.
    
  Мама Феди, Пелагея Макаровна, была общительной женщиной, любившей поэзию и шумные вечеринки с переодеваниями. Отец же, будучи на двенадцать лет старше её, наоборот, был угрюмым и нелюдимым.  Он подолгу сидел у камина, в  кресле-качалке, где любил попить водочку с мороза, закусывая её красной икрой. Газет он почти не читал, а поэзию не любил вовсе, считая написание стихов нудным пустым занятием.  Он читал только сводки квартальных и околоточных о совершении тех или иных правонарушений.  Правонарушения же были банальными , и похожими одно на другое, что было связано только с мелким воровством и пьяными дебошами в семье и на улице. 

Федору было жаль своего отца, Максима Евгеньевича, уроженца Санкт-Петербурга, некогда блиставшего в высшем придворном свете Его Императорского Величества.  Очевидно, что-то случилось, что он вынужден был так переменить свой образ жизни, и к пятидесяти годам так обрюзгнуть и постареть.   Он представлял собой печальное зрелище уставшего от жизни человека,  считавшего, что жизнь уже прожита и ничего интересного в ней уже не будет…
    
  В то утро Федя проснулся от какого-то странного стука в окно, будто кто-то маленьким-маленьким молоточком часто стучал в стекло.  Поднявшись с кровати, он увидел в тусклом свете уличного фонаря сидящих на подоконнике маленьких красногрудых птичек,  жавшихся друг к другу и своими  клювами  стучавших в окно. «Им холодно», - подумал про себя Федя, - «Но чем же я могу помочь вам, чем?» Ему стало  очень  жаль, этих маленьких красногрудых птичек: он представил, как их бьют и морозят своими волшебными бородами злые снежные люди, сидящие на трубе, и что птичкам от этого очень холодно и одиноко.

Федя встал с постели и попытался открыть окно, но оно оказалось накрепко закрыто и заколочено, а до форточки дотянуться он еще не мог.  Немного постояв в раздумье, он быстро оделся, побежал на кухню, взял краюху хлеба и вышел на улицу. От сильного мороза и ветра у него сразу перехватило дыхание, глаза заслезились.  По грудь утопая в колючем рыхлом снегу, он подобрался к окну где сидели красногрудые птички, снял с руки варежку и протянул руку с зажатой в кулачке краюхой белого пшеничного хлеба. Птички оживились и одна за другой стали подлетать и склевывать кусочки рыхлой мякоти прямо с руки, при этом чуть слышно по своему чирикая.

 Остатки раскрошившегося куска хлеба Федя высыпал на внешний подоконник, повернулся и посмотрел на небо, где холодным мертвенным светом мерцали звезды. И тут будто кто-то очень высоко пронесся в небе на своей великолепной ледяной колеснице. Федору показалось, что он увидел красивое бледное лицо Снежной Королевы,  снисходительно посмотревшей на него и унесшейся дальше по своим, только ей ведомым делам. Федя зажмурил глаза, а когда открыл – Снежной Королевы уже не было, лишь шумели на ветру промерзшие ветви деревьев, да керосиновый фонарь с закопчёнными стеклами нес свою нелегкую службу, даря свой тусклый мерцающий свет всем тем, кто проходил по дороге мимо. И Феде вдруг ясно представилось, что он уже это где-то видел, и при том, уже много-много раз, что он уже далеко не впервые на этой земле, что все, что с ним происходило и происходит, когда-то уже было, и что он, Федор, никогда не умрет.  Он повернул голову и увидел, как на востоке медленно занимался тусклый зимний рассвет…
1 ноября 1999 года