В последние годы под видом литературоведческих разговоров или в рамках поиска ответа на вопрос «кто виноват?» разные знаменитые и не очень люди пытаются открыть нам глаза на наших классиков-писателей. Они не скрывают своей цели избавить нас от предрассудков, рождённых ещё при царе и закреплённых в советское время. По их мнению, инерция почтения к классикам мешает стране развиваться и не даёт идти в ногу с цивилизованным миром.
Иногда свои рассуждения они облекают в форму полемического спора со скандально-разоблачительным душком, но бывает, что без всяких вокруг да около просто закатывают оплеуху по ореолу литературных светил.
Тактика ревизионистов от литературной критики такова: подаётся жареный или дурно пахнущий факт из биографии писателя, или повод подозревать его наличие, ставится под сомнение моральный облик…
Потом следует переоценка всего литературного наследия.
Ради справедливости надо сказать, что иногда повод для разоблачения дают слишком приукрашенные и прилизанные для назидания биографии наших литературных светил.
Это в шоу бизнесе есть звёзды, а в литературе нам и солнца мало…
Многие, наверное, видели, как на белоснежных потолках подъездов остаются чёрные следы прилепившихся к ним и сгоревших спичек. Или как фасады домов сразу после покраски покрываются мазнёй, называемой «графити». Бывает, что надраенные до неестественного блеска биографии влекут к себе «копателей» сенсаций и любителей голой правды.
Но здесь не тот случай. Новых критиков литературы видно по полёту: это не простые пачкуны и завистники. Это борцы за идею.
Вслед за репутацией писателя они «опускают» и его идеалы.
Писателя красит не биография, а его произведения, плоды его творчества.
Но, уж, если писатель сам не чтит идеалов, если он тайно преступает что-то из тех скрижалей, которые сам проповедует, то как ему верить? Тут уж невольно к осуждению добавляется ещё и отвращение, как ко всякому злостному обманщику и лицемеру.
Нападки на классиков нашей дореволюционной литературы стали обычным делом.
Министр культуры Мединский, например, называет их беспочвенными интеллигентами, обладающими тревожным, нервным сознанием. «Они отражали свое видение мира, свои чувствования. Но поневоле навязывали их всему народу». И это ещё сказано интеллигентно, мягко. А Чубайс прямо сказал, что Достоевского ему хочется разорвать на куски
Ф.М.Достоевский, пожалуй, больше всех терпит. Изобрели даже страшное клеймо: «достоевщина».
При этом даже не возникает вопроса «а судьи кто?». И какую литературу они рекомендуют взамен: «Лолиту» Набокова? Или «Голубое сало» В.Сорокина?
И в чём же суть обвинений? Почему вдруг классики стали костью в горле или палкой в колесе таких «перестроечников», как Чубайс и Мединский?
- А в том, что достал уже их «этот Достоевский» своим сочувствием всем униженным и оскорблённым.
Его послушать, так надо всю перестройку с её хищными рыночными отношениями отменять и возвращать советский гуманизм. А кто же позволит.
Сама идея христианского гуманизма не обсуждается прямо и подробно.
Это было бы слишком откровенной проповедью Ницше и других идеологов фашизма.
Идею эту как бы компрометируют. В случае с Достоевским это выглядит так:
вспоминаются страстное влечение писателя к азартным играм и его эпилепсия.
Мол, сам-то какой, а туда же – учит… Срок на каторгу получил за свой атеизм, а потом «досрочное освобождение схлопотал за перемену убеждений…
На этом фоне идея христианского милосердия предстаёт чем-то вроде противоестественного сочувствия курам, предназначенным в суп, и прочей живности, употребляемой в пищу.
И, как громкое эхо контрольного выстрела, звучит обвинение писателя в педофилии:
кто-то раскопал старый скандал – 1913 года - с письмом литературного критика Н.Страхова, запустившего слух о причастности писателя к совращению малолетних девочек.
Вдова писателя А.Достоевская в 1914 году ответила на письмо в том духе, что «сцена в бане», которую Страхов относит на счет самого писателя, была лишь вариантом поведения Ставрогина, героя «Бесов».
Против репутации писателя обратили и тот факт, что в рукописном оригинале «Братьев Карамазовых» сын Иван убил отца Ф.П.Карамазова из-за того, что был изнасилован отцом.
Мол, что-то писателя тянет на эту тему. Не иначе, как сам причастен…
И вообще, в России в то время педофилия процветала, поэтому маловероятно, что писатель был к этому непричастен…
Мазнул Достоевского подозрением в педофилии в свойственной ему ироничной манере и писатель М.Веллер.
А. Невзоров, в своей статье о «педофилятах и педофилищах» эту версию подал как доказанный факт:
«В качестве примера можем вспомнить Михаила Кутузова, который по всем фронтам восемьсот двенадцатого года возил с собой крестьянских малолеточек, переодетых в казачью форму или религиозного фанатика Фёдора Достоевского, которому малолеточек возили в баню».
Тут можно отвлечься от Достоевского и сказать два слова на тему двойных стандартов современных разоблачителей безнравственности:
почему-то нигде и ни в каком виде не предъявляются обвинения нашему «солнцу» музыки, П.И.Чайковскому, влечение к мальчикам которого не было тайной для его современников.
Произведения его по сей день считаются гениальными. И никто не отнимает у него титула «нашей гордости».
И солнцу поэзии А.С.Пушкину его содомские грехи юности вспоминаются, но не то, чтобы в обвинение, а наоборот: вот, мол, знай наших… Ничто человеческое и великим не чуждо…
Это говорится не в оправдание Достоевского, и не в обвинение Чайковского, а всего лишь в доказательство того, что литературные ниспровергатели не за нравственность вступились.
Другие у них цели.
Если человек чист от «христианского фанатизма», то ему можно немножко и педофилом быть?
М.Веллер Достоевскому пеняет на то, что он вступился за бедных людей:
«Этих людей бесконечно жаль, а иногда от них тошнит, потому что …они такие ничтожные, и автор призывает их жалеть…»
Как бы в подтверждение и обоснование своей правоты Веллер пишет:
«Вот и Гоголь, который сделал «Шинель», был человеком психически не стопроцентно адекватным…
И Достоевский был человеком не совсем психически здоровым… был немного педофил».
Как видим, на литературном фронте разворачивается настоящая борьба за нравственную чистоту литераторов, и в первых рядах борцов идут стопроцентно адекватные психически здоровые, по их мнению, Веллер, Невзоров, Мединский, Чубайс и другие.
А может и в самом деле… Ведь, с чего начинались все революции? - С сочувствия бедным. Потом оно перерастало в поиски виновных.
Ну, украли новую шинель у бедного чиновника, перед тем оглушив его кулачищем…
Обидно, конечно. И больно. А тут к огорчению от такой утраты присовокупилась простуда - и не справился организм. Последней каплей стал Петербургский климат.
А зачем было так прилепляться сердцем к этой шинели? Разве не слышал г-н Башмачкин, что надо на небе собирать сокровища, где моль не ест и воры не крадут?
Зачем Гоголю надо было из этого делать столько шума?
Стояли себе в тёмном переулке люди, ничего плохого не помышляли, а тут кто-то в новой шинели идёт тёмным проулком. И так медленно убегал, что могло показаться, что он и не хочет убегать. В общем, ввёл во грех…
Сегодня если заглянуть в сводку криминальных происшествий почти любого города, так не хватит никаких Достоевских и Гоголей, чтобы описать несчастья простых маленьких людей.
И ничего, живём. Сирию спасаем… Не знаем, кто следующий будет на очереди для спасения…
Нас хлебом не корми, только дай кого-нибудь спасти.
И Достоевский в «Бесах» вроде бы обличал революционеров, показывал их в неприглядном свете, а сам, фактически, подстрекал и провоцировал бунт…
Главное, и тот, и другой сначала не были христианами, а потом как с цепи сорвались:
Гоголь стал литургию воспевать, Достоевский после каторги старца Зосиму героем романа сделал, легенду про Великого инквизитора выдумал, которая всё больше становится похожа на пророчество…
И объяснить все эти перемены убеждений наши перестройщики культуры решили психическим расстройством обоих.
Ещё В.Белинский бесновался по поводу описания Гоголем литургии, тоже намекая, что он не в своём уме. На что Гоголь ответил ему так, будто ответил сегодня на все происки литературных ревизионистов и их политических покровителей:
«Если же правительство огромная шайка воров, или, вы думаете, этого не знает никто из русских? Рассмотрим пристально, отчего это? Не оттого ли эта сложность и чудовищное накопление прав, не оттого ли, что мы все кто в лес, кто по дрова? … Что ни человек, то разные проекты и разные мысли... Как же не образоваться посреди такой разладицы ворам и всевозможным плутням и несправедливостям…? Вы говорите, что спасенье России в европейской цивилизации. Но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все».
Но нет сегодня Гоголя среди тех, направляет наши мысли и наш политический курс.
А Ф.М.Достоевский о Белинском отозвался в письме к Н.Страхову:
«Белинский, которого Вы до сих пор всё ещё цените, именно был немощен и бессилен талантишком, а потому и проклял Россию и принёс ей сознательно столько вреда…
…Я обругал Белинского более, как явление русской жизни, нежели лицо. Это было самое смрадное, тупое и позорное явление русской жизни…. он был доволен собою в высшей степени, и это была уже личная смрадная, позорная тупость».
В дневнике Достоевский отметил, что у Белинского есть «необычайная стремительность к восприятию новых идей с необычайным желанием, каждый раз, с восприятием нового, растоптать все старое, с ненавистью, с оплеванием, с позором».
Однако Белинский остаётся непререкаемым авторитетом. И никто не вспоминает, что он был второгодником в школе из-за двоек по основным предметам.
Не нужно здесь вдаваться в литературный спор о достоинствах или недостатках этих писателей.
Но нужно принять во внимание, что гнев их критиков, как в то время так и в наше, вызывает обращение обоих к идеалам христианства.
Нужно принять во внимание и то, что сегодня не стали объектами критики и не удостоились авторитетного презрения такие писатели, произведения которых сам М.Веллер уподобил «Чёрному квадрату» Малевича в модернизме.
И что же получается: по мнению перечисленных здесь ревизионистов литературы, самое опасное и вредоносное сегодня, то, что не даёт идти вперёд и тянет нас на дно – это литературное наследие России 19 и 20 века, те самые классики, которых при их жизни читала вся Россия, а посмертно стали проходить в Советской школе и ещё пытаются не забывать сегодня?
Неужели самое опасное сегодня – это поддаться христианским проповедям?
Неужели православие – при всех его, возможно, имеющихся накопленных и приобретённых пороках – виновно в том, что вторая по мощи держава мира прекратила своё существование, а её наследники пытаются выторговать себе место продажей всего, что можно продать?
Ещё можно говорить о вине церкви в несостоятельности царской власти, но в советское-то время она оказалась не при делах не по своей вине.
Это православие и Достоевский с Гоголем виноваты в том, что Россия за 20 лет перестройки и уже вставания с колен потерпела убытки, сравнимые с потерями в Отечественной войне?
Вот и академики недавно обратились к Путину с письмом, выражая протест против изучения православия в школе. Они молчали, когда народу не платили пенсий и зарплат, не замечали банкротства и рейдерских захватов предприятий, не видели опасности в том, что целые регионы оказывались под властью мафиозных структур…
А вот оживление христианства оскорбило их атеистические чувства…
Разоблачители классической литературы, может быть, и хотят «как лучше».
Но ещё Н.В.Гоголь писал в статье «Светлое воскресенье»: «мысли о счастье человечества сделались почти любимыми мыслями всех,… многие только и грезят о том, как преобразовать человечество».
Иногда рассуждения разоблачителей классической литературы совсем не пышут злобой, приправлены юмором, имеют беспристрастный вид…
Но впечатление омерзения они вызывают схожее с тем, которое остаётся от изображения некоего Бафомета, представляющего собой существо ростом с человека, с рогами и копытами, с шерстью вместо кожи, но с идеально красивой, если смотреть отдельно, обнажённой женской грудью…
А в их самых благообразных на вид рассуждениях о вреде классиков литературы невозможно скрыть, как волчьи уши, их желание «растоптать все старое, с ненавистью, с оплеванием, с позором».