АНАТОЛИЙ ДМИТРИЕВ - http://www.proza.ru/avtor/dmitriev2002 - ТРЕТЬЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 40 ЮБИЛЕЙНЫЙ» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Я нутром чувствовал, что эта затея к добру не приведет, и попытался отговорить пацанов от рискованного эксперимента, но тут же получил по шее, да еще обидную словесную оплеуху: «Ну что, сдрейфил? Пошел тогда отсюда!» Любопытство взяло вверх, и все склонились над удивительной находкой, скобля ее, кто чем мог.
А дело было так. После общей копки огородов нам разрешалось хозяйничать на обширной территории. Мы запаслись лопатами, ведрами и выходили на повторную перекопку. Цель была одна — накопать картошки, а потом на разведенном костре в перевернутом ведре напечь ее. В те послевоенные времена это считалось лучшим деликатесом. Бывало, придешь домой после огородной трапезы, мать посадит тебя за стол хлебать постный жидкий суп, а ты с мальчишечьей гордостью говоришь: «Я, мам, сыт, мы с пацанами картошку пекли». Иногда накопаем ее столько, что ведро запечем — и на базар. Благо торговые ряды были на соседней улице. Конечно, тут же ее продадим или обменяем на сладости. В основном, на сахарные петушки. Вот тут уж блаженство — не у каждого в доме водился сахар. Лижем этих петухов, вылитых в нелепых формах, и хвалимся друг перед другом: «Смотри, я гребень уже слизал!» — «А я — хвост!» Так вот, это было во время очередной перекопки чужих огородов - свои прошли уже по несколько раз.
Капифон — это прозвище носил наш сосед по дому, полный и высокий пацан, был сильнее всех нас. На свое прозвище он не обижался, а вот, кто его дал и что это означает, никто не знал, да и зачем? Капифон копал всегда глубже остальных, втыкая в землю полный штык лопаты. И вдруг раздался его крик: «Пацаны, что-то железное, вали все сюда!» Общими усилиями вмиг раскопали и извлекли на свет божий какой-то удлиненный круглый предмет. Чистили и отбивали грязь с него все. Капифон стоял, опершись на лопату, и описывал во всех красках, как он обнаружил странную находку.
— Я, пацаны, копнул — лопата не идет, я ее ногой — не идет, я с размаху, а она - звяк по железу. Видите, вот царапина. А это что такое, пацаны?
— Погоди, тут, кажется, дыра вовнутрь идет, давай чистить.
Из круглого предмета стали выковыривать грязь.
— Вот это да! Это же пушка!
— Какая пушка? — Капифон изволил сменить свою позу и наклонился над металлическим предметом.
А что это была пушка, то было фактом. Круглый ствол из бронзы. Это мы сразу отметили, живя в городе металлургов, уж в металлах-то мы разбирались. А еще на пушке мы очистили и довели до блеска витиеватую цепочку украшений и дату изготовления «1774 год». Затем методом рассуждений определили, что куда вставляется и как пушка готовится к выстрелу. И, конечно, всем, кроме меня, хотелось выстрелить. А почему, кроме меня, так это просто. Я с матерью три дня тому назад побывал в милиции, куда меня доставили с моим «поджигом», из которого я стрелял по воробьям. В милиции оценили мое изделие как добротное и пригодное даже для того, чтобы завалить зверя. Матери посоветовали выпороть меня и, как сына погибшего на фронте офицера, отпустили, конечно, взяв с меня честное слово, что я с этими опасными штуками связываться больше не буду. Мать, конечно, и пальцем меня не тронула, только весь вечер проплакала, причитая: «Вот если бы жив был отец, то он с тобой поговорил бы». Поэтому я внес такое предложение:"Знаете что, пацаны, давайте отнесем пушку в музей!"
Надо отдать должное нашему городскому музею. По тем временам это было что-то святое, куда мы наведывались множество раз всей ватагой. Нас не столько интересовали экспонаты геологического плана или древности, даже не первый паровоз Черепановых. Нас интересовал танк Т-34, который снаружи и внутри мы штанами вычистили до блеска. Ватага, услышав мое предложение, усмехнулась, и Капифон, сплюнув сквозь зубы (этому он научился у блатного Коляя, пришедшего недавно из тюрьмы), произнес: «Ты, побывав в милиции со своим «поджигом», случаем не наложил в штаны, а теперь нас пугаешь? Не дрейфь, прорвемся!» И началось обсуждение, как испытать это оружие.
— Надо лафет соорудить, куда устанавливается это пушечное дуло.
Лафет сообразили быстро. В каждом дворике были козлы для распилки дров. Тут же из ближайшего дома, где жили двойняшки Генка и Гришка, притащили эти самые козлы, на них установили дуло и примотали его толстой проволокой. Оставалось немногое - найти порох и ядро, которое должно входить в ствол. Неожиданно всем сразу в голову пришло правильное решение:
— Ты, Капифон, нашёл, тебе и добывать порох!
А Капифон и не отнекивался, у него старший брат — охотник, и для него отсыпать из пачки жменю пороха все равно, что плюнуть.
К вечеру установленная на козлах пушка, поблескивая очищенной бронзой, была готова к испытанию. Все по военной форме: порох засыпан в дуло, забит свернутый из бумаги уплотненный пыж, а затем вставлено ядро из подшипника, который пацаны колотили, наверное, часа два, пытаясь разбить, и все же добились своего. Но стрелять в воздух неинтересно, интересно, когда - в цель. А где ее возьмешь, эту мишень?
— Я знаю, куда выстрелить, — подал голос самый тихий из нас, Витька-очкарик.
Он обычно больше молчал, о чем-то думая, и никто не мог догадаться, о чем. Пацаны повернули головы на произнесенные слова молчуна.
— Куда? — вопрос был один у всех.
— А в туалет! — ответил он,— Вон, капифонов туалет находится ближе всех, придется меньше тащить пушку, это раз, а во-вторых, ботвы, видите, какая гора у них на огороде, сделаем из нее что-то вроде укрытия.
— Голова - ты, очкарик!
От общей похвалы Витька даже покраснел. Капифон начал было сопротивляться: что, как доходит до дела - все он да он.
— Давайте в другой туалет стрелять, он всего-то на пятьдесят метров дальше.
— Четкий аргумент. А ты один потащишь пушку эти пятьдесят метров?
— Конечно, нет, я не смогу ее один протащить.
— Ну, вот и решили - стрелять в твой туалет будем.
Всей оравой подхватили козлы с пушкой и протащили метров за тридцать до капифонова туалета. Установили, прицелились.
— Теперь надо сделать убежище, а то чем черт не шутит.
Натаскали ботвы, сделали подобие бордюра.
— Кто стрелять будет?
Капифон тут же заявил:
- Конечно же, я! Раз мой порох и туалет, то и стрелять буду я.
Согласились без спора. Выломали палку из сиреневого куста, который закрывал нас и нашу пушку от обзора. Из моей фуфайки выдернули клок ваты и, сделав жгут, привязали его к палке. Ствол у пушки мы очень хорошо очистили, проткнули проволокой отверстие, насыпали в него и у выемки пороха.
— Ну, давай, Капифон!
Горящей спичкой подожгли ватный жгут, он лихо затлел, издавая ватный смрад. Капифон, как заправский пушкарь, махнул нам рукой, и нас как ветром сдуло: все оказались за укрытием из ботвы. Капифон, отвернувшись от пушки и закрыв глаза, видимо, от неожиданного страха, шарил зажженным фитилем по пушке и вдруг попал в ложбинку с порохом. Порох вспыхнул, пламя проникло в отверстие. И тут как шарахнет! Капифон упал навзничь. Пушка на козлах встала вертикально на дыбы. Еще не рассеялся пороховой дым, как из туалета вывалилась... мать Капифона. Раздался душераздирающий крик: «Убили, убили!» Капифон лежал на земле, закрыв голову руками, как бы говоря этим, что он здесь ни при чем. А мы высунулись из своего укрытия и впервые увидели, как по-пластунски ползают женщины. В какие-то секунды промелькнул толстый голый зад, а мы, тем временем, как зайцы, убегающие от волка, неслись врассыпную, задыхаясь от страха, перемешанного с истерическим смехом.
— А, явился? — не успела проговорить моя мать, как я оказался уже в постели. — Есть, поди, хочешь или, наверное, опять наелись печеной картошки?
Я не подавал голоса и дрожал, закрывшись одеялом. Прошло примерно чуть больше часа. Стук в дверь. Слышу визгливо-хриплый голос матери Капифона.
— Маруся, твой - дома?
— Дома, — отвечает мать.— А что случилось?
— Давно дома? — продолжает дознание Капифониха.
— Да, давно. Он спит и видит, наверное, десятый сон. А что произошло-то?
— Да меня пацаны чуть не убили!
И начала рассказывать матери всю историю. Мать заохала, заахала, поддакивая Капифонихе, когда та доложила, как она всыпала своему оболтусу отцовским ремнем. Я знаю этот ремень. Капифон часто хвастался, надевая его на свои заплатанные штаны, и мы все, трогая ремень и поглаживая блестящую пряжку со звездой, говорили: «Вот врезать бы кому-нибудь этой пряжкой - не обрадуется». И сейчас, слушая мать Капифона, я весь сжался, как будто по мне ходил этот кожаный ремень с пряжкой. Капифониха еще раз, как бы убеждаясь, спросила о том, правда ли, что я давно дома, погрозила своим громадным кулаком кому-то, пообещав всех вывести на чистую воду и расправиться с балбесами, и ушла. Мать подошла ко мне, присела на кровать. Я почувствовал ее теплую руку у себя на голове.
— Ну, что вы там опять натворили?
Я молчал. Молчал и тогда, когда уже вся в слезах мать причитала надо мной:
— Сколько тебе говорить, что это баловство к добру не приведет, ведь по краю пропасти ходишь! Знаешь, что тебя отпустили благодаря твоему отцу? Он погиб, защищая тебя! Да когда же ты, мое наказание, поумнеешь?
И так далее. Я, конечно, тоже пустил слезу от жалости к матери, что ей со мной приходится так трудно. И впрямь, был бы жив отец, лучше выпорол бы - и делу - конец! А с матерями - просто горе. Эти слезы выдержать может только железный, а я не железный. Вот и льются слезы из глаз, но из-под одеяла я не вылезаю, чтобы не показывать свою слабость. Посчитав, что мне все сказано, мать, наконец, произнесла последнюю фразу, которая со мной до сегодняшнего дня.
— Знаешь что, сынок, тебе голова дана не для того, чтобы шапку носить, а для того, чтобы думать. Вот и думай своей головой, прежде чем что-то делать.
Встала и ушла. Я еще пошмыгал, пошмыгал носом и заснул.
Утро выдалось угрюмое. Крапал надоедливый дождик, да даже если бы погода и была хорошая, я все равно не пошел бы на улицу. И уверен, что все участники прицельной стрельбы сидели тогда по домам точно так же, как и я. Только через несколько дней мы собрались обсудить все новости. Я первый пришел к чулану, забрался на топчан, застеленный тулупом. В нашем чулане была какая-то своеобразная атмосфера. Тепло, маленькое оконце пропускало лунный свет, от которого еще загадочней было в этом крохотном помещении. Запах овчины и мышей пьянил и располагал к беседе. Первыми пришли братья-близнецы.
— Привет.
— Привет, — отвечаю я, — ну, что нового?
— А мы из дома не вылезали, ничего не знаем.
— Ну, попало вам?
— Попало. Отец отходил ремнем сначала Генку, а потом меня.
В наш потайной штаб постучали. Ну, конечно, это очкарик Витька. Только он может так интеллигентно.
— Да заходи ты, заходи!
— Ну ты, наверное, тоже ничего не знаешь?
— А что нужно знать? — вопросом на вопрос ответил Витька.
— Ну, как там мать Капифона и сам Капифон, что с ним?
— Капифон лежит на животе, вся задница вспухла, мать сгоряча так его ремнем «приласкала», что сейчас делает примочки, приговаривая: «Это тебе за покушение на свою родную мать!»
— А ты откуда все это знаешь?
— А на меня никто и не подумал, что я с вами был, поэтому я заходил к Капифону домой, морально его поддержал.
— А он не выдал никого?
— Да что вы, железный пацан!
— Слушай, а туалет их видел?
— Конечно. Туда приходят целые делегации со всей улицы. Мать Капифона показывает всем, как она сидела "на очке" в туалете, как снаряд пролетел у нее над головой в пяти сантиметрах, пробив обе стенки туалета. Первой группе посетителей она продемонстрировала, как вывалилась из туалета и как поползла, последующим посетителям уже только на словах, но всем было всё ясно.
— А как люди отнеслись?
— Стоят, сочувствуют, нас бранят. А когда уходят со двора, до слез смеются.
— В милицию заявили?
— Ну что ты, нет, конечно, что она, своего сына садить будет, что ли?
— Ну, это хорошо, что без милиции. А пушка где?
— Мужики ее рассмотрели, говорят, что она пугачевских времен, что здесь на наших огородах был бой с охраной тагильских заводов. Ее как реликвию завтра увезут в музей.
— Говорят, за находку полагается гонорар.
— А что это такое?
— Ну, денег дадут.
— Нет уж, не надо ни гонорара, не денег, так проживем! — сделал заключение я.
И только через много-много лет я побывал в краеведческом музее и увидел нашу находку, которая красовалась среди других экспонатов. Для пушки изготовили лафет. Мне показалось, что это лучший экспонат музея, лучше всех геологических, исторических и даже лучше танка Т-34, который весь "заварили", чтобы пацаны не лазили вовнутрь. Это один из эпизодов моего послевоенного детства.