Золотая эпоха БДТ. Идиот

Виктор Кутуркин
      Еще работая в театре Ленинского комсомола, Товстоногов задумывался о постановке романа Ф. М. Достоевского “Идиот”.  И к началу 1957 года Д.М. Шварц завершила инсценировку романа. На роль князя Мышкина был назначен Пантелеймон Крымов, по словам Шварц, талантливый, но, к сожалению, дико пьющий, наследственный алкоголик. Он не явился на первую репетицию и был уволен, так как это был не первый случай, но его прощали за талант и незлобливость.  Работа над спектаклем прекратилась. Многие артисты хотели сыграть эту роль. но Товстоногов их отвергал.
     Евгений Лебедев, подрабатывающий съемками на Ленфильме, рассказал Георгию Александровичу, что в одной картине снимается гениальный парень. Он играет лейтенанта Фарбера в одном фильме. А вообще он работает в Театре Ленинского комсомола. Ролей не получает, совершенно нищий.
     В 1993 году И.М. Смоктуновский в фильме “Воспоминания в саду” рассказывает: 
     “Георгий Александрович Товстоногов посмотрел фильм “Солдаты”. Он всегда ходил в сопровождении свиты. Это был замечательный режиссер, очень остроумный человек, очень погруженный в творчество. И когда он смотрел этот фильм, то спрашивал:
   -Cлушайте, что это за артист такой?
А эту роль я играл хорошо, был замечательный материал и я решил, что ничего не буду играть, буду быть! То есть, буду пребывать , буду жить! И это возымело свое действие.
Ему сказали, что это артист Смоктуновский.
   -Cвистуновский? – повторил Георгий Александрович.
   -А где я мог с ним встречаться?
Все сказали, что не знают.
   -Странное дело? Я помню, что где-то видел, что-то с ним говорил, но не помню!
И так бы все и ушло. Но Товстоногов ставил спектакль “ Идиот”. У него был замечательный актер Патя Крымов, но он заболел, и должен был лечь в больницу на полгода , и идея поставить спектакль была похоронена.
И вот однажды Георгий Александрович на репетиции совсем другого произведения вдруг из зала заорал:
   -Глаза!!!
Все окружающие посмотрели на него и спросили:
   -Что глаза,  Георгий Александрович? У кого глаза?
   - Глаза! У него его глаза! У того актера! Как его называли? Cвистуновский? Вот у  него глаза князя Мышкина!
Все тогда покачали головами, потому что всегда знали, Георгий Александрович любил, когда с ним соглашались и качали головами, если даже не соглашались. И ко мне начали приходить парламентеры, чтобы меня пригласить на эту роль. Я снимался в это время в кино, мне было хорошо, я был свободен, получал немножечко больше денег и никакие театральные режиссеры  меня не давили. Я был свободен от прессинга режиссеров. Но ко мне пришел Лебедев – родственник Товстоногова и поинтересовался, почему я не иду, ведь Георгий Александрович так ждет. И я пообещал придти, но не пришел. Тогда опять пришли какие-то люди и сказали, что если я не приду сегодня, то могу никогда не приходить.
    И я потом пришел. И в труппе все уже знали, что придет человек с какими-то невероятными прекрасными Мышкинскими глазами. И когда я шел по коридору театра, там уже собралась едва ли не вся труппа, которая должна была быть занята в этом спектакле. Все они смотрели на мои глаза и шептали:- Боже мой, вот это глаза! Вот дал же бог с такими глазами родиться! Остановитесь, дорогОй, остановитесь! Покажите мне! Ах, какие глаза!
   От каждого человека, пока я не дошел до кабинета Товстоногова, я все время слышал о своих невероятных, удивительных, прекрасных, божественных глазах. По мере движения мои глаза все больше и больше открывались. Я вошел к секретарю Дине Морисовне Шварц. Она увидела мои глаза и говорит:
   - Глаза! Сейчас! Сейчас! Я доложу о том, что Вы пришли с глазами! Что Вы здесь!
Я вошел в кабинет к Георгию Александровичу с такими глазами и первое, что он у меня спросил:
   - Что это у Вас, всегда такие глаза?
Я говорю: - Да!
   - Это очень странно?
Потом мы очень много говорили. Он пригласил меня на роль, которая сыграла в моей жизни все”.
Из письма Смоктуновского жене, Cуламифи Михайловне в Москву:
“Очевидно, с завтрашнего дня у меня будет славненькая неделя. Утром я буду вскакивать, чистить зубы и бояться предстоящей, очередной репетиции, но все же превозмогая страх- бежать на нее.
Cегодня впервые на репетиции был Товстоногов. Дядька, кажется, хват. Пока репетируем с его правой рукой, женщиной Сиротой. Что-то, безусловно, она делать может.
Не знаю, прав ли я, но ко мне вроде пока относятся недурно / может быть, мне это кажется/. Правда, я сам на это не очень обращаю внимание.  И вообще, пока я не очень-то позволяю общаться с собой. Уж лишний-то раз в театр ни ногой. Держу, так сказать, cвое имя в ореоле таинственности, ну и безусловно загадочности.
Видел у них еще один спектакль – “Шестой этаж”- очень хороший спектакль.  Даже подумываю, что это не так дурно сыграть Мышкина в таком театре”.
В своей книге “Быть” Иннокентий Михайлович пишет:
“Бьемся уже три месяца, но не получается. Нет результата. Уже хотел отказаться.”
Из  “Воспоминаний в саду” – 1993 год:
Мне предлагали актеры, готовя эту роль со мною, чтобы я делал какие-то вещи избитые, которые ничего не стоят, которые гадкие, они предлагали мне театральную пошлость.  И я дома перелистывал Достоевского и ничего похожего мне Федор Михайлович не предлагал.  Он предлагал другие человеческие измерения и я должен был их преподать.
Я восстановил против себя весь театр, всю труппу.  Никто со мной уже не здоровался и со мной не хотели репетировать. Все отказывались и говорили, что я в жизни больной.  Мы говорим ему, а он нас не слышит.
Ну а мне что делать?  То, что они мне предлагают?  Я мог это сделать лучше и раньше, чем то, что они мне предлагают.
Но образ мною был решен так, что это стало откровением не только в спектакле, но и во всем театральном сезоне, во всей театральной жизни СССР и России. Здесь я ничего не играл. Здесь человек был. На глазах жил, на глазах умирал, на глазах погибал. Из великого, замечательного , прекрасного полубога.  К концу спектакля нарушилась эта прекрасная гармония, и на сцене сидел ИДИОТ!  Ушла гармония, ушел бог,  ушел человек, ушло добро, и на сцене оставался скот, животное! И вот эта роль князя Мышкина была столь велика.  Тогда, в 1957 году, была оттепель и наше общество нуждалось в доброте. Моя природная честность и доброта легли хорошо на драматургию Достоевского.  И если на премьере было ползала народу, то это было последний раз в этом театре. На следующий спектакль уже невозможно было достать никакие билеты.  Зал неистовствовал, кричал, орал, вскакивали люди на кресла.  Но это было в конце. А во время спектакля была полная тишина. Зрители молчали четыре часа и все думали, что так играть нельзя. Или он сойдет с ума, или он в жизни сумасшедший. Если что-то и было слышно – как люди немного хлюпали, плакали, вытирали носы, но не от простуды, а от того, что их посетил гений Достоевского. Они приобщились к миру мыслей удивительного персонажа – Мышкина”.
 БОльшего успеха в театре не было никогда. Тридцать две минуты длились аплодисменты после спектакля, сыгранного двумя великими артистами – Смоктуновским и Лебедевым на пределе человеческих сил.  Он потряс не только зрителей, но и профессиональную среду. Судьба Иннокентия Михайловича Смоктуновского изменилась в один день. Он вскоре услышал слова о своей гениальности от внука писателя А.Ф. Достоевского. Он начал привыкать к успеху. Месяца через  три спектакль начал претерпевать странные.. изменения. Смоктуновский начал привносить в него некоторые элементы, подчеркивающие болезнь князя, пытался скорректировать режиссера / по воспоминаниям Дины Шварц / , но на самом деле ухудшал и сводил к чему-то привычному.
Cмоктуновский будет первым, кто через несколько лет покинет театр. В 1966 году спектакль будет возобновлен и с ним БДТ побывает на гастролях в Лондоне и Париже с большим успехом. Публика дала высочайшую оценку и, казалось,  что после триумфа за рубежом Смоктуновский вернется в театр, но, отыграв еще несколько спектаклей он ушел из БДТ навсегда.
    Из интервью Урмасу Отту в 1992 году:
“Я признателен Товстоногову за то, что он меня пригласил, но работала со мной Роза Сирота.  Георгий  Александрович ставил в это время свои бесконечные Оптимистические трагедии, то в Болгарии, то в  Чехословакии, то в Югославии. Он приезжал из поездок, смотрел и был очень недоволен.
Чья это все-таки заслуга, если Мышкин – это пик Вашего творчества, - Товстоногова, который занимался спектаклем в свободное от Оптимистической трагедии время или Смоктуновского?
Здесь односложно не сказать, будет неверно ни одно, ни другое. Он меня пригласил, он правил, он сделал спектакль за две недели, когда приехал. Но такой спектакль за две недели не делается! Сам коллектив, актеры, великий гений Достоевского – он продолжал стучаться в наши души!  Это не так, не так, не идите по примитиву, нельзя! Я так говорю потому, что к своим работам я более строг, чем самый недобрый недоброжелатель!”
В книге “ Быть” он пишет:
“По прошествии многих лет, я понимаю, какой это был страшный шаг для меня, для моих слишком уже Мышкинских глаз. А ведь все сулило такую легкость! Но Товстоногов проявил твердость и лед тронулся!