Найденные записки врача

П. П. Третьяков

Предисловие

 Для правильного понимания «Записок» взят  для примера роман Л.Н. Толстого "Анна Каренина". Жизнь Анны Карениной нельзя назвать типичной, так как не всех же молодых девушек из богатых семей выдавали замуж за старых, не все молодые барыни влюблялись во "вронских", не все же тогда бросались под поезд из-за страстной любви, не все  молодые женщины изменяли мужьям. Л.Н. Толстой написал исключительный, доведенный до безумства образ, положительный пример для того, по моему мнению, чтобы покончить с позорным явлением выдачи молодых девушек за стариков, создал гениальный образ Анны,  чтобы покончить  выдачу молодых девушек без согласия, без любви за стариков, для раскрепощения женщин, для равноправного выбора, не зависящего от родителей и богатства. Цель написания "Записок..."  в том, чтобы показать явление невоспитанности части наших людей, которое приводит, часто с детства, к искривлению поведения, к излому личности и психики. В «Записках»  такие образы потому, что во многих семьях есть какие-то элементы  нервозности, агрессии, депрессии, истерии, страха. Но мои персонажи, то есть больные находятся в психиатрической больнице, это исключительные образы, доведенные до крайности: безумные, ужасные, буйные, и тихие; и я их описываю потому, чтобы показать их болезненное поведение, чтобы дети не становились такими, не страдали и не мучились, как наши пациенты.   Родители и образование  обязаны создавать образ жизни ребёнку с раннего детства,  по  принципу – не делай  другому  того,  чего  не желаешь  себе. А  еще желательно, как  сказал великий  римский  философ и писатель Сенека: «Познай  себя  и  сделайся  хозяином  своих  поступков», а потом правильно воспитай детей».
               








«Найденные  записки  врача»
Повесть

                Медицина  лечит  тело,  а  философия – душу. 
                Демокрит.

Воля – это мысль человека, которая может
по желанию человека направлять свою энергию
в те органы и системы, в которые желает сам человек.                Автор.








Мне 35 лет, холост, работаю врачом в психиатрической больнице небольшого города N. Я   впервые решил завести дневник и записывать интересное, какие-то случаи, нужные для меня, наблюдения за больными, описывать причины их болезненных состояний, анамнез и их реабилитацию. История моей работы такова, что после окончания института я работал два года по своей специальности - терапевтом в небольшой поликлинике при заводе. В клинике был невропатолог, молодой мужчина 28 лет, мы с ним сразу познакомились и подружились. Талантливый врач. Мы постоянно общались, обсуждали не только городские новости, политические, но больше всего мы говорили о медицине, о личном, в общем, обо всем, из чего состояла наша жизнь.
Сразу хочу сказать, что мой отец был врач, и я пошел по его стезе. Поэтому решил посвятить свою жизнь познанию человека и его разума: его величия, его ничтожества, и его психических заболеваний, то есть умственных, и от чего они происходят. Когда я был еще мальчишкой, наш сосед Степа утонул в речке, его вытащили из воды, вылили из него воду, сделали искусственное дыхание, и он ожил, но разум его (мозг) повредился. Степа сам ел, ходил, говорил несколько слов, запоминал короткую дорогу до своего дома, сам возвращался домой, узнавал родителей, родных, делал самую простую работу по дому, катался на автобусах (его знали почти все кондукторы), но дальше его умственные  развивались. Над ним все мальчишки смеялись, дразнили его, а мне было жалко Степу,
но против всех я не решался выступать, да я уже понимал (мне было тогда 9 или 10 лет), что Степа все равно ничего не понимает, и молчал.
В шестом классе у меня спросил отец:
– Ты хочешь быть врачом?
– Да, – твердо ответил я.
Но после окончания школы не мог сразу поступить в институт, конкурс в мединститут всегда высокий, и у меня каждый год не доставало одного или двух баллов. Может, на мое место каких-то ребят влиятельных родителей проталкивали? Не знаю. И поступил я только с третьего захода. Мы поступали с школьным другом. Он и я отслужили в армии, работали в одном цехе электриками, и я уговорил его поехать вместе со мной учиться на врача. Тем более, что после армии прием вне конкурса. Но Коля категорически не хотел учиться на психиатра и говорил: "В "дурдоме" я работать не хочу, и на психов даже глядеть не могу, поэтому не поеду с тобой учиться. Если  на терапевта – согласен. Мне одному ехать в чужой город не хотелось. Я пробовал Колю убедить, что мы будем учиться в одном институте, только в разных группах. Но он даже не хотел слушать и стоял на своем. Я сдался, так как мы с ним были как братья, и согласился на терапевта. Мы дружно прошли медкомиссию, быстро собрались и безо всяких затруднений поступили в мединститут. Нам было очень хорошо, жили в одной комнате, учились в одной группе и поэтому были неразлучными;  время учебы шло весело, быстро и успешно. На четвертом курсе мой друг познакомился с местной девушкой, все свободное время проводил с нею, я для него стал второстепенным – любовь выше дружбы; через два месяца женился, а после окончания института остался жить в Новосибирске.
Теперь расскажу, как я стал психиатром. У коллеги, Ивана Егоровича – невропатолога, сыну исполнилось три года. У его жены закончился декретный отпуск, Надежда Петровна тоже врач, только она работает на станции скорой помощи. Надежде Петровне выходить на работу, а сына оставлять дома не с кем. Не бросишь же трехлетнего малыша одного дома. Посоветовались, супруга и говорит: "Переходи, Ваня, к нам, на скорую, у нас же сутки работаешь  – трое дома. Вот по очереди и будем с сыном водиться". Так и решили. А тут в поликлинику пришла бумага для направления врачей на повышение квалификации, в перечне значился и невропатолог, но так как Иван Егорович уходил, то он рекомендовал послать меня, и сказал, что я давно интересуюсь нервными и психическими заболеваниями. После повышения квалификации я стал работать невропатологом, а потом Иван Егорович и его жена перетянули меня к себе на скорую, на бригаду психоневрологической помощи. Оказывая неотложную помощь психическим больным, во мне проснулась давняя мечта заняться основательно изучением состояния психического здоровья человека: причинами, генезом1, патогенезом2, реабилитацией3. Написал заявление и пошел к заведующему психоневрологического диспансера. Юрий Моисеевич прочитал мое заявление и спросил:
– Где вы сейчас работаете?
–На станции скорой помощи в бригаде психоневрологической помощи.
После моего ответа, не раздумывая, он подписал мое заявление. Так я стал психиатром.
Поэтому, если профессиональные психиатры обнаружат в моих записях неточности, ошибки, методы лечения, расходящиеся с традиционными, с их опытом, а может даже кого-то будет шокировать что-то в моей работе, прошу простить меня, так как я начинающий. Но мой главный принцип, стержень моей медицинской деятельности – закон – «не навреди». В первые же дни, как пришел работать в психдиспансер, я попросил у Ивана Ивановича, старого психиатра, учебник по психиатрии и изучаю его.
А на работе слушаю, как врачи ведут опрос душевнобольных, как диагностируют, как общаются с больными, какими препаратами лечат их. Я наблюдаю каждый день за всем, ловлю каждое слово; и изучаю, изучаю своих больных, и постоянно занимаюсь психоанализом1 моих подопечных. И одновременно знакомлюсь с работами Фрейда, Адлера, Юнга. Каждого своего больного я анализирую, поэтому и решил вести дневник, чтобы после, по прошествии времени посмотреть, как я начинал, как двигался, какие были у меня ошибки, что я находил нового.
________________
1. Генезис (генез) – происхождение, возникновение
2. Патогенез – страдание, болезнь
3. Реабилитация – восстановление  4.     Психоанализ – выявление скрытых комплексов в сфере    бессознательного и доведение его до сознания больного.__
И на основании уже имеющегося опыта строить дальнейший анализ работы.
Теперь коротко опишу, где я работаю, что представляет собой психбольница, и коротко о своих коллегах. Психиатрическая больница находится на месте бывшего концлагеря для военнопленных немцев, потом для японцев, потом ее сделали тюрьмой, а теперь – психоневрологический диспансер. Низкие, кирпичные бараки были построены во время войны, в 1942 году. Когда сделали из бараков больницу, возле ворот построили небольшой домик, пропускной пункт; и над воротами вывеску: "Городское психоневрологическое отделение". Мрачный, сырой барак состоял из темного центрального коридора, по обе стороны были палаты на четыре, шесть, восемь человек каждая. Две маленькие лампочки освещали коридор. На дверях и окнах стальные решетки. Деревянный пол рассохся, краска местами стёрлась. Все внутри окрашено в темные тона: темно-коричневый, темно-синий. Обшарпанные стены, мрак наводили тоскливую, неприглядную картину. У входа за решеткой сидит громадный санитар: тупой, нахальный да ко всему еще алкоголик и насильник. Про него все знают, но помалкивают. Грязная и толстая санитарка моет пол в коридорах и палатах: намочит тряпку, накинет на швабру, протянет по полу и все мытье, а остальное время зубоскалит с санитарами или сидит у кастелянши, или на кухне отирается – ждет, что и ей дадут чего-нибудь пожевать. А больше всего она дома бывает, рядом живет, через дорогу. В коридоре всегда есть больные, за исключением времени уборки, утренних и вечерних обходов врачей. Больные одеты в зеленые и коричневые полосатые старые костюмы, на ногах растоптанные рваные тапки. Вид больных дикий, первобытный: человеческое только в прямохождении, в речи, в одежде. Почти все они доведены болезнью или обществом до крайности, которая бросается любому человеку в глаза: агрессивным взглядом, пеной на губах, беспрестанным говорением с самим собой, остановившимся взглядом или расширенными глазами, беспрестанным плачем или запуганностью до дикости, топаньем ногами на месте от лекарств или каким-то вселенским величием.
Заведующий отделением – мужчина 56 лет, среднего роста, черноволосый, с большими залысинами на висках и с плешиной на макушке. Квадратное, мясистое серо-белое лицо с высоким, немного покатым лбом и с высокомерным и упрямым холодным взглядом.
Говорит  он мягко и в то же время твердо, иногда на его губах играет снисходительная хитрая улыбка, хотя хитростью большой Юрий Моисеевич не обладает. Он смел, надменен, хотя это глубоко скрывает, считает себя непревзойденным специалистом и поэтому на всех смотрит свысока. О всех больных он судит примитивно, полагаясь на те старые знания, которые получил в институте тридцать лет назад. После первого знакомства и первой беседы он эйфорично1 высказался, как бы полушутя, полусерьезно, что я элемент нового поколения. Сам он стоял крепко на фундаменте старой психиатрической клиники и ничего не хотел слушать о намечающихся изменениях в диагностике, в этиологии2, в патогенезе; психоанализ он вообще не признавал в психиатрии. У него начальственно-радостный вид ветерана, он смотрел на меня тоже как на больного, то есть все время изучал мой взгляд, мимику лица, улыбку, мои жесты, манеры сидеть, говорить и как бы определял, в какой ряд меня поставить: к астеникам3 или гиперстеникам4. Тем более он знал из моего личного дела, что я в свои 35 лет веду одинокую жизнь. За свою долгую службу он любого человека при беседе по какой-то минутной нервной слабости причислял к неврастеникам или шизикам, вспышке или угнетению, или по какой-то фразе, каком-то суждении мог причислить к любой из групп; и тогда уж этот ярлык никто не мог заставить его снять. Только степенный, ровный, мягкий приятный разговор и такие же движения считались у Юрия Моисеевича нормой, поэтому почти любого человека он мог причислить к своим больным, и уж никто на свете не мог убедить его в обратном. Еще в вузе я принял доктрину для себя, что все люди равны, как особи человеческой породы, независимо от пола, возраста, внешности, силы, национальности, цвета кожи, образования, занимаемого поста, иерархии должностей и чинов, от поведения, от физического, психического здоровья, и поэтому сидел перед заведующим отделением, как перед человеком, а не как перед начальником: сидел ровно, внимательно слушал, на его
________________
1. Эйфория – благодушие, повышенно-радостное настроение.
2. Этиология – причина болезни.
3. Астения – нервная психическая слабость, повышенная утомляемость, истощаемость.
4. Гиперстеник – повышенное настроение, активность.
5. Шизофрения (шизик) – расщепление ума, мыслительной деятельности
(бред, галлюцинации и др.)
взгляд не обращал внимания, не думал о его мнении насчет себя. Его глаза и глаза любого человека я принимал как орган зрения животного любого вида, не исключая и человека. Разглядывать, изучать и расценивать все – свойственно всякому: и обезьяне, и собаке, и кошке, и кролику, и птице, и тигру, и лошади, всем видам, имеющим орган зрения. Только у одних это происходит на уровне инстинкта, а у других – на уровне анализа; и только у человека все это соединено вместе, и мы говорим: "Человек смотрит разумом".
– Итак, Владимир Владимирович, – напутствовал меня Юрий Моисеевич, – больные у нас разные: и олигофрены1, и эпилептики, психопаты, и шизофреники всех типов: с вялотекущей симптоматикой2, с шубообразной3, с рекурентной4, то есть с периодической. Больные трудные, но если вы избрали нашу профессию, беритесь, как говорится, за гуж да не говори, что не дюж. Мы уже привыкли тут, поработаешь немного – и ты привыкнешь. Тяжело бывает с больными, когда они чрезмерно возбуждены и находятся в состоянии психопатологического аффекта5. Такие больные опасны как для окружающих, так и для самих себя. Но ничего, справятся и с ними. Санитары у нас – богатыри, любого буйного скрутят, сделают инъекцию аминазина, тизерцина – и больной затих, а потом уж лечим. У нас ты настоящим специалистом станешь. Главное в нашей работе – правильно диагноз установить. У вас там при соматических6 заболеваниях для определения болезней делаются лабораторные анализы, рентген, УЗИ и другие виды диагностики, а у нас основной метод – клинический. Но ты знаешь, Владимир Владимирович, что это такое; так что смотри, наблюдай, изучай... Для тебя сначала будет трудно, так как симптомы и синдромы7 у разных заболеваний схожие, но ничего, мы тебя научим. А лечение – это уже проще, в этой области мы тут уже большой опыт

________________
1. Олигофрен – недоразвитие психической деятельности (дебильность, идиопатия)
2. Симптом – признак болезни.
3. Шубообразный – скрытой.
4. Рекурентной – периодической, возвращающейся.
5. Аффект – душевное волнение, страсть.
6. Соматических – заболевания внутренних органов.
7. Синдром – комплекс признаков болезни.
имеем, были бы только препараты, а у нас с ними иногда бывает плохо. Так что берись, дерзай, изучай анамнез1 больных и лечи. Вот первое мое знакомство и первое впечатление знакомства с Юрием Моисеевичем.
Прошла неделя. Дни пролетели быстро, осталось несколько ярких, трудных, но интересных впечатлений от работы. Радостно то, что мне интересно изучать больных, наблюдать за ними, я поставил себе задачу искать истоки заболеваний, первые ростки корня их болезни; мне интересно нащупать стержень недуга, на который наслоились разные ощущения, боли, недомогания, слабости, страхи, бред, галлюцинации, ненужные мысли, соматические болезни, и искривили личность до патологии. Вчера был дежурным врачом в приемном покое. Запишу наиболее интересное.
В 22.17 привезли женщину 54-х лет. На территории психоневрологического диспансера находится еще один длинный кирпичный барак, в котором находится женское отделение, здание ограждено высоким деревянным забором, выкрашенным в темно-зеленый цвет. Приемный покой находится около главных ворот в отдельном домике. Так вот, эта женщина небольшого роста, где-то 1 метр 50 см, среднего телосложения, лицо и не квадратное, и не круглое, и не длинное, а какой-то смешанной формы: вверху – полукруг, а нижняя часть – многогранник. Глаза ее немного дикие, немного удивленные и одновременно пораженные видениями. Беспокойная. Говорлива. Убеждает врача и фельдшера, который ее привез, что действительно ей не дают жить в квартире черти и разная другая нечисть. Возбуждена. Размахивает руками, показывает пальцами откуда черти лезли и беспрерывно говорит:
– Понимаешь, доктор, я живу одна, но приходят, конечно, друзья, родственники, знакомые. Если у меня гости, то черти не показываются, а как только уходят, особенно вечерами, ночами, так они, гады, со всех сторон лезут. Один такой лохматый из-под кровати все время вылезает, страшный, я его боюсь. Из кухни вынырнет, встанет в двери и кривляется, рожи всякие ставит, противный такой, а иногда из всех углов, из щелей как полезут, какой только нечисти нет. И с рогами, и с хвостами, и лохматые, и змеи всякие. Ой, доктор! Одолели они меня, житья никакого нет, они хотят меня или изнасиловать, или убить. Гады! Гады!..
________________
1. Анамнез – воспоминание болезни.
– Екатерина Эдуардовна, расскажите мне, – обратился я к больной, – что сегодня произошло, почему вы так кричали и зачем разбили стекло в окне?
У больной была забинтована правая рука. Когда я назвал ее имя, она испуганно уставилась на меня и не поняла, о чем ее спрашивают. Больная осмотрела меня. Мой белый халат и фельдшер оборвали ее галлюцинационные воспоминания. Я повторил вопрос. Больная опомнилась, пригладила разлохмаченные волосы, вытерла рот, как после еды, глаза ее опять загорелись, и она возмущенно и немного злобно стала убеждать нас (от больной пахло алкоголем).
– Как зачем разбила окно? Они же хотели убить меня! Когда ушли гости, был у меня Митька с Манькой и Любка с каким-то фраером. Я закрылась. Села за стол и они полезли, сволочи, отовсюду. Из-за кровати высунулся такой черный с рогами, страшный. Я как заору на него, он спрячется. Тогда из других углов на меня ползут, обступают. А этот черный, я точно знаю, он меня изнасиловать хочет. Он даже ко мне в постель залазит, когда я сплю. Да! Что, не верите, я не вру, ей Богу точно. У него лапищи такие шершавые, когтистые, как меня схватит и станет меня лапать, давить, я тогда от сна пробуждаюсь, кричу, задыхаюсь, все у меня болит, зверь он эдакий; после него я два-три дня болею – это он, наверное, во сне меня до смерти насилует. Я боюсь его, черта. А чертенята смеются, хохочут, некоторые со злыми рожами, точно людскими, только, доктор, это не люди, а черти, самые настоящие черти. Они меня весь вечер донимали, а это страшилище рогатое... глянула, а он уже передо мной стоит, ну я испугалась до смерти и со страху-то бросилась бежать; вот и стекло выбила и руку всю раскровила. Да, наверно, шибко кричала, что соседи прибежали, да врача вызвали. Вот, все как на духу я вам и рассказала.
Еще долго больная повторяла одно и тоже, вскакивала, показывала на разные углы, иногда галлюцинировала и никак не могла успокоиться, пока мы ей не сделали инъекцию1 галоперидола.
У этой пациентки хронический алкогольный галлюциноз с шизофреническим развитием. Такую больную уже не вылечишь. Только временно можно улучшить ее состояние здоровья.

__________________
1. Инъекция – введение препаратов в организм при помощи инструмента (шприца и др.)

Прошла еще неделя. Записи делаю в основном по выходным дням. Познакомился с Еленой Владимировной. Врач. Работает в психбольнице 15 лет. Модница. Кокетка, с претензиями на красавицу, самовлюбленная, но с комплексами. Видно, что Елена Владимировна работает в психиатрии из-за повышенной зарплаты и большого отпуска. Ей тяжело здесь работать, у нее нет характера. В прошедшую среду она работала в приемном покое. Я пришел на работу и зашел к ней узнать, как дела в больнице, что нового, да, честно признаться, хотел коротко познакомиться. Приняла меня Елена Владимировна с натянутой улыбкой, и вообще, у нее не видно было полной свободы, заметно было ее напускную роль профессионала-психиатра. Она специалист, ветеран, а я птенец. Я молодой врач, но я с 17 лет изучал людей. Еще до поступления в институт читал для интереса медицинскую литературу, изучал по учебнику высшую нервную деятельность человека, много наблюдал поведение людей, много думал и анализировал, что идет у них от разума, что от выучки и привычки, что от инстинкта, а что от подсознания, поэтому я не считал себя новичком в психиатрии и гордился своим багажом знаний. В ее глазах, в позе, в мимике лица сквозило начальственной претензией надо мной. Тут же примешивалась сущность женщины: она была симпатичной блондинкой с обесцвеченными волосами, ее бело-бледное лицо уже начинало стареть; на нем не было той юношески упругой, гладкой и нежной девичьей кожи, что так мила и притягательна в молодости. Королевой красоты назвать ее было нельзя, но она себя считала таковой, хотя, как выше заметил я, была просто симпатичной. Она изысканно и модно одета. На ней был черный бархатный костюм с прямой юбкой, из-под пиджака выставлялась белоснежная воздушная кофта с кругленьким воротничком и приколотой брошью, как бы скрепляя воротничок и украшая ее грудь. Я подумал, что у нее какой-то праздник. Но потом, работая вместе, я узнал, что она всегда так одевается: нарядно, строго и разнообразно. Приятно видеть женщину всегда нарядной. Золотистые туфли на маленьком каблучке и черная юбка сильно выделяли ее красивые, стройные, гладкие, отшлифованные природой, красно-желтого цвета ноги, что невольно задерживало на них взгляд, захватывало дух, наполняло радостью от видения изящного искусства природы, удивляло; в мозгу вспыхивала и повторялась одна и та же мысль:
"Какие красивые! Какие чудесные ноги! Какое чудо!" Тяжело было оторвать взгляд от такого совершенства. Такое увидеть приходилось очень и очень редко. Это совершенство, гармония линий, овалов, объема, плавных переливов формы; это страсть, это плоть женского тела и божественная загадка. Загадка красоты мне непонятна, но когда я вижу ноги Елены Владимировны, всегда любуюсь ими. Меня всегда охватывает какой-то волнующий подъем и удивление.
Елена Владимировна никогда не забывала, что она женщина, и поэтому и глаза, и губы, и завлекающий приятный голос не давали ей полного отдыха своему телу, это был ее комплекс (я хочу всем нравиться), который был ей не нужен и мешал ей, лишал ее простоты, хотя она была и так хороша. Она знала это и часто страдала от этого, но изменить себя не хотела. У нее на это не хватало ума. В ее мозгу, когда она была еще девушкой, появились первые мысли девичьих повадок для завлечения противоположного пола и записывались. У нее было много поклонников, и запись углублялась и упрочнялась, и со временем выработался стереотип. Но сейчас, когда ей уже исполнилось сорок, это было лишним. Ей иногда казалось, что она проста в общении, но кокетство и заманивание так и сквозило из нее, что на службе было и ни к чему. Такое поведение допустимо необразованной женщине, но врачу-психиатру не к лицу. Воспитанность – это знание и умение вести себя дифференцированно от всего на земле: от погоды, от собеседника, от общества, от обстановки, от окружения, от выполняемой работы, от законов, от традиций, от образованности партнера, от интересов партнера, от пола партнера, от здоровья собеседника или сотрудника, от стоящих перед тобой задач, от всего, от всего.
Если учитывать все, сталкиваясь с человеком, с обществом и не делать того, что человечество заклеймило, отвергло, не приняло для поведения, только тогда можешь считать себя воспитанным. А у нас воспитанных нет. У мужчин в поведении лезет только бравада, нахальство, хамство, наглость, хвастовство и сила; а особенно сила, воспитанная с древних времен, а потом сталинистами, рубаками-буденовцами, горьковцами; спесь мужественности, ореол мужественности, знак мужественности, отличие мужественности. Мальчикам и юношам никто не прививает ни такта, ни порядочности, ни добра, ни любви к другому; никто не останавливает мужской пол от хвастовства силой, от выпячивания силы, от унижения слабых силой, от главенства силы. Все учат действовать только с позиции силы, а теперь еще и жестокости, а не действием разума. А у женщин – только завлечь. Все общество сошло с ума от этого. Наш век довел мужественность и женственность до крайности: первое  превратил в агрессию, а второе – в разврат. Школьники занимаются сексом, а многие мнимые правоведы и врачеватели кричат, что это естественно, и нужно на школьной скамье обучать правилам секса. А нужно кричать – беда! Дети должны получать знания, правила хорошего поведения, заниматься в различных кружках, заниматься спортом, играть, но не познавать секс, не глазеть целыми днями телевизор с сексом и боевиками. Это деградация общества, это полоумное будущее поколение. Читатель меня извинит, что я отступил немного от главной темы моих записей. Когда мы коснулись вопроса диагностики в психиатрии, я высказал мнение, что установление заболевания больше зависит от субъективности врача. И бывает ошибочно. А когда я сказал, что нужно внедрять более современные методы, что в диагностику должны войти география головного мозга, левого и правого полушарий, да и всех участков мозга при помощи реоэнцефалографии1, электроэнцелографии2, чтобы объективно ставить диагноз, степень участия в болезненном возбуждении или торможении участка мозга или полушария, а может и поражения каких-то функциональных участков, так Елена Владимировна так меня одернула, так возмутилась, что я был поражен ее консерватизмом, как
врача.
– Вы, Владимир Владимирович, не имеете еще практики, и я знаю лучше, что при психических заболеваниях самый верный способ – это клинический. Для нашей области медицины электрофизиология не подходит. Пусть в институтах занимаются исследованиями, а мы – практические врачи. Мы пользуемся, исходя из симптомов и синдромов, классификацией Э. Крепелина. Не верите мне, поговорите с Юрием Моисеевичем, он подтвердит, что я права. Вы только пришли к нам работать и еще ничего не знаете; и никогда не спорьте со мной, я в психиатрии уже 15 лет работаю.
Вошел больной, и наша беседа прервалась. В дверях стоял высокий, худой, с исхудалым нервным лицом, как Дон Кихот, с усталым взглядом мужчина лет 35, в хорошем сером костюме, с портфелем в руке.
__________________
1. Реоэнцефалографии – определение электрического сопротивления тканей головного мозга.
2. Электроэнцефалография – графическая регистрация биоэлектрической активности головного мозга.


– Здравствуйте, – спокойно произнес он, – разрешите спросить, мне нужна маленькая консультация.
Комната в приемном покое была большая. Прямо напротив двери, шагах в семи, восседала за большим двухтумбовым канцелярским столом Елена Владимировна. Я сидел за приставленным к большому столу маленьким столиком, боком к врачу. Сбоку, у глухой стены стояла кушетка, покрытая белой простыней, у другой стены с двумя окнами – стулья. В углу стоял телевизор на полированной коричневой тумбочке. В другом углу стоял стеклянный шкаф с препаратами. Слева, сбоку от врача, большой цветок украшал комнату.
– Да, я слушаю, – обратилась она к вошедшему, – вы проходите, садитесь, рассказывайте, и показала на ряд стульев у стены.
Я с интересом наблюдал за пациентом и заметил, что на Елену Владимировну больной смотрит прямо и смело, а на меня он взглянул один раз и как бы чего-то испугался, и за все время беседы с врачом ни разу не взглянул на меня.
– Помогите мне, больше я не могу так жить, – были первые слова молодого мужчины. – Я приехал из командировки, а жена уже живет с другим. Мне она сразу заявила: "Мой муж, я его люблю, с тобой жить больше не буду. Все твое барахло мы перенесли в твою спальню. Живи в своей спальне, ты нам не мешаешь". Три года я в таком кошмаре живу, трясет меня день и ночь, все это время. Сон пропал, уже еле хожу и работать не могу. Редактор мне сказал:
"Подавай заявление и уходи, мне работоспособный корреспондент нужен, на тебя страшно уже смотреть, иди лечись, я за тебя твой материал делать не буду". А о чем я сейчас с людьми могу говорить, какие интервью брать, когда мне человек говорит, а я его не слышу и не понимаю: у меня в голове драма, трагедия, отчаянье уничтоженного человека. Я оплеван, осмеян, растоптан, выброшен посмешищем для людей, опозорен, превращен в ничтожество, в паршивую собаку, даже хуже, собак и то так не выбрасывают. Надо мной издеваются, топчут. Я живу в своей квартире ужаснее, чем в концлагере; если б вы знали, что такое – морально разрушить человека и не в один день уничтожить его дух, его волю, его ценности, а сначала вогнать в шок, а потом ежедневно истреблять его духовную энергию, подвергать день за днем адовым пыткам. Помогите мне! – вскричал разрушенный человек.
Елена Владимировна слушала пациента нехотя, на ее лице появилась недовольная гримаса, глаза выражали брезгливость, она была лишена сострадания и презирала слабых мужчин.
– Астеник, астеник, вы ужасный астеник, вам нужно срочно разводиться со своей женой, какая женщина будет с вами жить? – скороговоркой выпалила врач.
– Будьте добры, – обратился истощенный мужчина, – проконсультируйте меня, как мне взять себя в руки, какие препараты мне попринимать, чтобы меня не трясло, чтобы стать крепче физически и психически; у меня уже совсем нет сил ни жить, ни ходить. Я хуже старика, еле ноги передвигаю, а в голове кромешный ад. Как можно, как можно с человеком так обращаться?! – как бы взмолился пациент. – Я каждый вечер слышу хохот, лобзанья, а по ночам скрип пружин кровати и дикие вскрики полового экстаза, постанывания и шепот утомленной самки. Я не могу спать! Я уже больше года сплю по два-три часа в сутки, у меня уже мозг отказывает, как она может так поступать со мной, она не человек, она изверг, хуже изверга! – вскипел опять страдающий человек. – Меня лихорадка трясет уже три года. Как подхожу к дому, так у меня начинают колени дрожать и трясет всего внутри. Дайте мне каких-нибудь таблеток, помогите мне.
– Лекарств мы здесь никаких не даем, сейчас я вам выпишу направление, и вы ложитесь к нам в стационар. Мы обследуем, понаблюдаем вас, а потом лечить будем. Как ваша фамилия, имя, отчество, где работаете? Говорите. Паспорт у вас есть?
Изможденный мужчина вопросительно и как бы с возмущением взглянул на врача, назвал свои данные:
– Богомолов Иван Иванович, корреспондент газеты "Хлебопашец", – и стал отказываться от помещения его в психлечебницу, – а зачем мне ложиться к психическим больным? Я что, ненормальный? Зачем мне клеймо дурака? После вашей больница меня уже на работу не возьмут...
Елена Владимировна не дала высказать пациенту мысли до конца. Она вспыхнула и, забыв, что она психиатр, повышенным тоном стала отчитывать:
– Вы душевнобольной, вы астеник, астеник. Да никакая женщина не будет жить с вами, ложитесь к нам, и мы подлечим вас.
В глазах мужчины блестело отчаяние, мольба и протест. Он неотрывно смотрел на врача. Елена Владимировна уже не могла выдержать его прямого, пытливого взгляда и стала смотреть в окно.
– Я не буду ложиться в больницу. Это получается, что из одного сумасшедшего дома в другой лечь. Я у вас не вылечусь, а с ума быстрее сойду. Я здравомыслящий человек, я очень любил ее, я много, даже очень много сделал для нее. Я так воспитан, что предательство, подлость, жестокость и внезапное нападение сломали меня. Сейчас мне нужно уехать куда-нибудь, переключить мозг на другое, сделать переоценку всей своей жизни, а, находясь постоянно в таком кошмаре, я не могу взять себя в руки. Вы думаете, если я буду находиться с умалишенными, то мне легче будет? Я пришел, чтобы вы дали мне больничный лист, я уеду в деревню или в Алма-Ату к брату, отдохну, попью ваших лекарств, сделаю переоценку бывшей жены. Мне нужно не слышать ее оскорблений, унижений, ночных сексуальных экстазов, чтобы прекратилась моя лихорадка, укрепиться. Вот и все. Я вас очень прошу, я образованный человек и сам подавлю свою любовь, ревность к бывшей жене. Я не могу сейчас уволиться. Или дайте какую-нибудь бумагу, что в таких условиях жить, как я сейчас живу, невозможно, чтобы выселили ее за античеловеческое поведение. Елена Владимировна, дайте мне больничный лист на месяц. Мне нужно немного окрепнуть.
Я видел, что врач неуверенна даже с таким измученным человеком.
– Нет, больничный лист я вам не дам, вам надо лечиться в стационаре.
Больной ушел, а Елена Владимировна, когда я не смотрю на нее, закрывает глаза и занимается аутотренингом1. Время 2 часа 15 минут. Иду спать.
Больной Ипохонный Константин, 24 года. Холост. Техник-механик. Наследственность: психическими заболеваниями не отягощена.
В детства развивался нормально. Дважды переболел воспалением легких. Рос активным, общительным. Учился в школе хорошо. После 9 класса поступил учиться в сельхозтехникум. Учился средне.
С15 лет стало часто меняться настроение и стал говорить, что колет сердце и неприятные ощущения в груди. К врачам не обращался. С 10 лет до 18 занимался спортом, легкой атлетикой. Со сверстниками то угрюм, то возбужден, вспыльчив. Ухудшение состояния с 22 лет. Был помещен в психиатрическую больницу с двигательным аффектом, со страхом за сердце. 

_______________
1. Аутотренинг – сам производящий; метод психотерапии при котором человек обучает себя.

Диагноз. Реактивный психоз с ипохондрическими симптомами1.
Второй срыв произошел в 24 года. Доставлен в больницу с двигательным возбуждением, с помрачением сознания и страхом остановки сердца.
Соматическое состояние: заболевание внутренних органов не выявлено.
Психическое состояние: больной ориентирован в месте и времени, фон настроения снижен. Во время опроса больной угрюм, сидит сгорбившись, смотрит в пол и рефлексирует2 – иногда берется рукой за грудь и прислушивается к сердцу. Жалобы на сенестопатии3 в груди, на остановку сердца, на нехватку воздуха, страх; просит обследовать.
Диагноз. Малогредиентная (вялотекущая) шизофрения. Ипохондрический вариант.
Все прошедшие дни занимался обследованием больных, вызывал к себе, беседовал. Дни проходят, как мгновение. Очень много накопилось впечатлений, неясностей, выводов. Все записать невозможно, поэтому делаю наброски о некоторых больных. С Богомоловым беседовал два раза, отвел его в больницу, поговорил с врачом. Богомолову дали больничный лист на месяц. С Ипохонным у нас были три встречи, два раза вызывал его к себе и один раз сделал опрос в палате. При первой беседе он зашел ко мне, вяло поздоровался и, не глядя на меня, а куда-то в сторону, остановился на пороге и замер. Худое лицо, лихорадочный блеск в глазах, но блеск не радостный, не брызжущий энергией и силой, а отчаянный, задавленный. Руки безжизненно обвисли, в облике настороженность и подавленность. Пригласил его пройти и сесть. Костя прошел сутулясь, неловко, с опущенной головой; испытывающе взглянул на меня, как бы спрашивая и прося: "Что ты за доктор, понимаешь ли мою болезнь, но все равно помоги мне, спаси". Больной сел, запахнул пиджак на груди, согнулся, как старик, и упорно приготовился слушать.

_______________
1. Ипохондрический симптом – чрезмерное внимание к своему здоровью
2. Рефлексия – отражение  (он – я; здоровый – больной и т.д.)
3. Сенестопатии – неприятные ощущения в голове и других частях тела

Бледно-желтое лицо с болезненным румянцем на щеках, на голове волосы не причесаны, лоб гладкий, средней величины. Нос прямой, правильной формы, алые губы полные, немного искривлены еле заметной иронией. Если лицу придать оптимизм, радушие и улыбку, то Костя станет симпатичным и привлекательным. В детстве он воспитывался в яслях и в детском саду. Родители – рабочие. Болел воспалением легких два раза.
– Как ты учился в школе, какие отношения были с ребятами? – задал я ему первый вопрос.
Больной, не поднимая головы, как будто это не его касалось, ответил:
– До пятого класса ударником был, окончил 8 классов, потом техникум сельскохозяйственный и сразу уехал из дома с ребятами, на заработки.
– Куда уехали и что делали?
– По колхозам и совхозам ездили, строили коровники, больницы, клубы, жилые дома.
– Чем увлекался в школьные годы? – задал я наводящий вопрос. Тут больной сразу оживился, поднял на меня глаза и с гордостью ответил:
– В ручной мяч играл с 10 до 18 лет.
Я еще раз внимательно посмотрел на Ипохонного. Под тесной тонкой зеленой пижамой выделялись развитые, крупные бицепсы и другие мышцы. Грудь была широкая, мускулистая и сильная. "Физически он в норме", – заключил я.
Что же произошло с ним, почему у него возникают такие страхи за сердце, за жизнь? ЭКГ тоже почти в норме. Ишемии нет, артериальное давление бывает немного повышено, но это не говорит о том, что надо кричать, метаться в страхе за сердце. Значит, такое поведение больного ошибочно. Поведением человека управляет мозг – это элементарно. Но работа мозга зависит от внутреннего состояния органов и организма в целой, а также от внешней среды. В настоящее время головной мозг для медицины является малоизученным и, можно считать, белым пятном. Вся психиатрическая диагностика на интуиции врача, в зависимости от поведения больного. Что происходит в структурах мозга – одни догадки. И все отклонения в поведении человека – от массового, стереотипного и доведенные до



крайности – назвали шизофренией, психастенией1 и разделили на
типы; отнесли их к психическим, то есть душевнобольным. Психиатрия отделила тело от головы, хотя древние не разделяли и говорили: "В здоровом теле, здоровый дух". Если тело здоровое, а мыслительная деятельность мозга нарушена, значит, в какой-то степени неисправна и регуляция в организме? – размышлял я. А если регуляция обменных процессов с отклонением, значит и органы участвуют в этом.
Теперь запишу сегодняшнюю беседу с Ипохонным.
– Вспомни, – спрашиваю его, – что было с тобой, как ты попал в психиатрическую больницу в первый раз?
Это было для меня очень важно. Костя повернул ко мне голову, мы встретились взглядом, он некоторое время глядел прямо и открыто, затем в его мозге вспыхнула какая-то мысль, он понуро опустил голову и как бы стал оправдываться, хотя я его ни в чем не обвинял.
– Да что рассказывать, работали в деревне как лошади, а вечерами все вместе балдели. Нас было в бригаде 11 человек, семь – ровесники мне, остальные – мужики; один из них начальник, второй – бригадир, а еще двое – спецы. Они нами и управляли. Собрались там все дебилы какие-то, а каждый из себя кого-то ставит, ну, пришлось мне им постоянно разъяснять, не фуфло же я, пока докажешь, кто ты, так от них можно с ума сойти. Бугор, ну, значит, начальник по-нашему, набрал этих баранов, они ни в футболе, ни в ручном мяче, ни в жизни ничего не волокут, а каждый мнит из себя – пуп земли. У меня все-таки диплом есть, а у них восемь классов и все. Я до этой дикой бригады уже поездил, посмотрел мир: на сборы по ручному мячу, куда только ни ездили, да по всей Сибири. Разве им, козлам, чо докажешь?
Ипохонный долго рассказывал, как они жили в колхозах, как работали, как выбивался он из сил, как он доказывал свое превосходство, часто повторялся, ерзал на стуле, мимика его лица постоянно изменялась и делалась то агрессивной, то брезгливой, то высокомерной, то скорбной и усталой; глаза его сверкали и гасли; но он вновь и вновь выплескивал всю свою энергию для доказательств своих мнимых ценностей.

_______________
1. Психастения – психические расстройства с ослаблением нервных процессов возбуждения и торможения
Когда в нем вспыхивало зло, он вскипал, жестикулировал при разговоре руками, часто сникал, тушевался, торопился словами, иногда обмирал, краснел и отворачивался. Костя никак не мог подойти к тому моменту, когда впервые ему стало плохо и как его увезли в больницу, но последнее он помнил, но не называл ни числа, ни месяца. Вдруг больной хватался за сердце, присматривался к нему, в глазах возникал страх, и он панически вскрикивал:
– Доктор, сердце, сердце у меня останавливается, сделайте что-нибудь, мне плохо, плохо!
Ипохонный делался бледным, глаза подергивались дикостью и страхом, черты его лица резко изменялись, губы начинали дрожать, он задыхался, корчился и кричал:
– Ну помогите, помогите! Я не могу дышать, мне не хватает
воздуха!
Я наблюдал его истерический страх, видел, как оставляют его силы, его же собственные мысли, его самовнушение, его самогипноз, и успокаивал его.
– Ипохонный, успокойся, на таблетку, сейчас лучше станет. Я протягивал ему таблетку седативного действия и подавал воду в стакане. Больной хватал таблетку, стакан с водой, бросал в рот, запивал и в изнеможении опускался на стул. Я же думал: "Однажды появившиеся отрицательные мысли со временем увеличивали и увеличивали боязнь остановки сердца и постепенно при возникновении дискомфорта, при аритмии он напрягал свои чувства, вслушивался в работу сердца, в пульс, ощущал малейшую приостановку пульса, пугался; в следующее мгновение ему казалось, что замирание пульса длинно; ему становилось страшно, появлялась кардиофобия,1 и он доводил себя до предела, до ужаса. Он уже видел остановку сердца и страшился уже полной остановки своего "насоса". Сейчас все знают, что сердце накачивает кровь в сосуды порциями, толчками, с определенными промежутками, как помпа. При систоле1 кровь выталкивается в артерии, а при диастоле3 – это расслабление мышц сердца, это своеобразный отдых, накопление силы для следующего толчка.


_______________
1. Кардиофобия – страх болезни сердца.
2. Систола – сокращение.
3. Диастола - расслабление.
Когда диастола увеличивается, а ипохондрику (мнительному человеку) кажется, что останавливается сердце, да еще он своей мыслью, своим сознанием задерживает эту диастолу (был же в России еще до революции генерал, который демонстрировал на светских балах остановку своего сердца, пока не остановил его совсем) и сам же впадает в панику, в безумство, в патологическую кардиофобию. Он только и знает, что прислушивается к своему сердцу. Аритмия делает интроверта1 ущербным, загнанным, изменяет всю его жизнь.
Он боится резких движений, боится заниматься спортом, иногда боится спать и боится еще многого другого. Как только появляется аритмия, он мечется, кричит, хватается за сердце, не находит себе места; а если рядом родственники, знакомые, то он создает такую панику, а его лицо принимает ужасные, страшные, панические гримасы, что люди, не знающие психиатрии, кардиологии пугаются, поражаются страданиями к ближнему, вызывают скорую и не знают, что делать с больным до приезда врачей. Больного привозят к нам, в психиатрическую больницу. Сначала невроз навязчивых состояний бывает периодическим. Затем светлые промежутки времени укорачиваются, и больной попадает к нам. Ему ставят диагноз – непрерывнотекущая шизофрения с нозофобиями2. Ипохонный еще полностью не вывел взгляда из своего сердца, был растерянным, но был благодарен мне, что я избавил его от страшных мук, и смотрел на меня, как на спасителя. «Какая функция изменяет мысль? – задавал я себе вопрос и тут вспомнил полученные данные при изучении головного мозга учеными. – При электрическом раздражении участков мозга возникают двигательные реакции, различные чувства, зрительные картины, слышатся голоса и многое другое. Поэтому, заключил я, мысль – это электрохимическая диполяризация мембран нейронов мозга при внутреннем или внешнем изменении среды организма". Человек мыслит картинами, заключил я. Значит у Ипохонного возникают в мозгу отрицательные картины. Что же способствовало их появлению? Может быть, это также, как у человека, идущего по дороге и думающего о домашних делах,

_______________
1. Интроверт – смотрящий внутрь себя.
2. Нозофобии – навязчивые страхи.


о покупках, но внезапно раздается сзади громкий, резкий сигнал автомобиля, и человек мгновенно испуганно отскакивает в сторону, потому что в мозгу (как на экране) вспыхивает картина смерти от наезда автомобиля. Человек не запоминает этот момент, тут срабатывает инстинкт самосохранения: один вскрикивает в испуге, другой замирает в страхе, третий спокойно, но быстро оборачивается, четвертый спокойно делает шаг в сторону, а может вообще не среагировать на сигнал. Страх наезда автомобиля остается у тех, кто попадает под колеса и получает увечья. Но тоже не у всех сохраняется страх. У пессимистов сохраняется дольше. У Ипохонного тоже когда-то впервые возник страх за свое сердце, но он не исчез, а напротив, усилился до ужаса, до бесконтрольности, до безумия потому, что он представлял всегда худшее в будущем и думал, что его сердце уже больное, что оно может остановиться в любое время. Он видит в своем воображении страшные картины своей гибели и поэтому в ужасе кричит, делается диким, потому что сильно любит свою жизнь, боится за нее, в истерике безумно выкрикивает: "Спасите меня, спасите! Ну что-нибудь сделайте!.. У меня сердце останавливается, сердце!" Он все время прислушивается к нему, каждый отдых сердца ему кажется остановкой. Люди, не склонные смотреть в себя, уходить в болезнь, так называемые экстраверты1, не болеют такими умственными болезнями. "А почему Ипохонный смотрит внутрь себя? – задал я себе вопрос. – Почему он занят собой, а не окружающим миром?" Я посмотрел в окно. Было пасмурно, облака затянули небо, нигде не проглядывал ни один луч. Стояла осень разноцветная, нарядная и грустная от сумрака. Рассеянный свет солнца частично пробивался сквозь облака, да слабое тепло согревало землю. Осень, а сколько явлений, картин, чувств вызывает у людей! По дороге шли люди, проносились автомобили, стены и окна защищали от шума, и в комнате было тихо и уютно. "Так, – размышлял я дальше, – почему же он смотрит в себя? Если на ноге язва и долго болит, то больной во время сильных болей думает, как устранить эту боль, то есть тоже думает не об окружающем, а о своей ноге, а точнее, о боли в ране". В комнате стало темнеть, я взглянул на часы, было семь вечера, сумерки становились плотнее, я щелкнул выключателем, и рукотворное, комнатное солнышко под потолком вспыхнуло и осветило мое скромное жилье.
_______________
1. Экстраверт – смотрящий вне себя.
"Нет, – размышлял я дальше, – это немножко не то, что мне нужно. Главный вопрос в том, что один человек очень боится за себя, за свою жизнь, и его мучают страхи за свое сердце, за голову, за ноги, а другой, напротив, игнорирует и говорит: "А что мне бояться, зачем думать о плохом, что мне бояться смерти. Если умереть – хоть сейчас".
Взять, например, рыцарей, полководцев, да и вообще храбрых людей. Они спокойно идут на войну, равнодушно встречают нападение, просятся в бой, с радостью идут в атаку, долгие годы проводят на войне или в каких-то опасностях для жизни, хладнокровно встречают болезни, длительное время находятся в тяжелых состояниях, прикованы к постели, стойко переносят боли в разных органах и не теряют рассудка, мыслят трезво, не всматриваются в себя, не закатывают истерики, не зацикливаются на сердце, на желудке или на голове. Не теряют интереса к окружающим, к жизни, не мечутся безумно в страхе и не сходят с ума. Почему?
У одного человека деполяризуются нейроны участка мозга пессимизма, а у другого – оптимизма или безразличия? Я долго сидел и размышлял над этим, но не мог найти ответ. От настойчивых и длительных раздумий я почувствовал усталость и отложил записи до следующего дня.
Больной Михайлов П.С. 25 лет. Инвалидность II группы.
Диагноз. Шизофрения рекурентная, паранойяльная.
Психическое состояние: наследственность не отягощена.
Родился вторым ребенком. Рос активным, контактным. В школе учился хорошо. Окончил 10 классов и два курса института на физико-математическом факультете. Заболел в 19 лет. Во время драки получил небольшое ножевое ранение в спину, в области левой лопатки. Стационирован в хирургическое отделение, появились галлюцинации, бред. Переведен в психиатрическую больницу.
Больной не ориентирован во времени и месте. Галлюцинации с бредом преследования, слежки за больным, так как хотят его убить. Говорит быстро, взгляд прямой, агрессивный, имеется шизофазия1.
Соматическое состояние: со стороны внутренних органов заболеваний не обнаружено.


_______________
1. Шизофазия – разорванность речи.
Шизофрения  паранойяльная (умопомешательство со стойким, систематизированным бредом преследования, ревности, изобретательства и др.).
Сегодня вечер свободный, продолжу свои записи.
Больной Михайлов среднего роста, лицо удлиненное, мужественное, с крупным подбородком, лоб средней величины, немного покатый, взгляд презрительный, снисходительный и часто агрессивный. Болезнь привела его к растерянности, замкнутости и полному безразличию ко всему. Он угнетен, разбит, ослаблен и подавлен нейролептиками1.
Когда санитар привел его ко мне, Михайлов встал у двери и замер. Обросшее густой рыжей щетиной лицо и отрешенный взгляд состарили его, а галлюцинации и препараты настолько затормозили выработку энергии, что он из гиперактивного состояния, из бьющей через край безмерной силы превратился в хилого, жалкого больного; мысли его, когда-то бешено меняющиеся, быстрые, как молния, и неистощимые в фантазии, вылетающие в словах и выражениях, как из компьютера, и дошедшие до галлюцинаций, остановились, как будто у них угас источник. Кроме вялости, тупости, отрешенности да ничтожных мыслей отчаянья и мыслей о самоубийстве в нем ничего не осталось. Михайлов был отвратительно ужасен, беспомощен, на губах выступила пена.
– Проходи, садись, – предложил я ему. Он медленно поднял голову, плохо соображая, где он и что с ним, продолжал стоять. Санитар взял его за руку, провел в кабинет и посадил его на стул, поставленный у стены напротив меня. Он еще раз взглянул на маня дикими, затравленными глазами, опустил голову и застыл в трансе.
Михайлов поступил в стационар в возбужденном, агрессивном состоянии. Отмечали день рождения сестры, Михайлов выпил водки, и у него появились галлюцинации преследования. Ему показалось, что за ним следят и хотят его убить. Когда сосед Алексей подошел
к нему и попросил у него прикурить, он сразу пошел в атаку на гостя:
– Ты чо ходишь за мной, следишь, козел, тебе чо надо?
Тебя кто подослал? Но ты не на того напал, тут тебе не пройдет. Ты давно, фуфло, за мной шпионишь, но я тебя сейчас зашибу!


_______________
1. Нейролептики – лекарственные вещества, оказывающие угнетающее влияние на ц.н.с..
И бросился избивать. Гости бросились унимать Михайлова, но он в своей ярости был так могуч и силен, что разнять было тяжело. Четверо мужчин кое-как оттащили буйного, но он уже успел разбить губы и зубы соседу. Мужики связали его, а жена вызвала скорую, и его доставили к нам. Еще в институте, когда я учился, мне приходилось сталкиваться с подобными больными, и еще тогда меня интересовала первая причина возникновения болезненного состояния. А здесь, сейчас, в психдиспансере встал передо мной этот вопрос более остро, более требовательно, более значимо. Мне хотелось докопаться до истины, моя работа стала превращаться в какой-то поиск, в познание, в анализ, в постоянные раздумья; читал дома различную литературу: художественную, политическую, мемуарную, публицистическую, научную, но больше всего читал медицинскую. Я, можно сказать, не читал, а изучал поступки людей, мотивацию, взаимоотношения людей, их цели, пути достижения намеченных целей; изучал любовь во всех ее проявлениях, как она действует на людей, на их поступки; как радуются или печалятся от любви; много думал о гордости человеческой, что она дает человеку и что отнимает; обращался к такому качеству поведения человека, как ложь, что это такое? Нужна ли она человеку или это свойство ненужное и вредное; каждый день задавал себе десятки вопросов, на некоторые находил ответы, другие оставались загадками для меня и также для науки, и они становились задачами для меня. Все это я пишу в дневник потому, чтобы потом, через десять, пятнадцать лет посмотреть, каким я был, чем занимался, что меня беспокоило, что я узнал нового, чего добился, что открыл, как изменился сам, что приобрел плохого и что хорошего, от чего избавился и как жить дальше. Это небольшое отступление. Продолжаю. В инфекционных заболеваниях ясно, чтобы излечить больного, нужно определить, какой вирус или микроб попал в орган, который нарушил работу организма, и задача врача убить резвившиеся микробы и вывести их из организма. У нас же, в психических болезнях, сильно меняется мышление человека и его поведение, поэтому главное для меня докопаться до первой неверной мысли. Откуда она появилась. Изменение органа или организма вызвало болезненную мысль, которой нет у тысяч здоровых людей или нездоровых? Или первая парадоксальная мысль появилась в нормальном крепком человеке, но тогда она появилась из-за какого-то сильного воздействия внешнего окружения или не сильного, но длительного; так, например, крепкий человек попадает в тюрьму, в камеру-одиночку на длительное время и там сходит с ума. Наши больные немного похожи на заблудившихся людей в лесу. Первый неправильный шаг человека в незнакомом огромном лесу, сделанный в сторону от правильного пути, а уж потом начинается блуждание по лесу; а когда человек заблудится, когда у него появится страх, тогда он делается как помешанный; он объят ужасом, что может пропасть в дремучем лесу, его глаза все время натыкаются на неизвестное, на тупик, на бескрайность, на однообразие, на безвыходность, а мысль гонит и гонит человека на поиск дороги, на какое-нибудь жилище, на выход из обступивших вокруг его деревьев. После длительных скитаний человек обессиливает, отчаивается, страшится голода, зверя, бескрайности блуждания, ночной темноты, смерти. Но здесь хочу сделать оговорку, пояснение: все люди разные, поэтому заблудившиеся ведут себя по-разному, один кричит, второй, как только осознает, что заблудился, начинает бегать, метаться, чтобы дотемна выбраться из тайги, третий спокойно ищет дорогу и не впадает в панику, он верит, что все равно выйдет, четвертый объят страхом, всего боится. Но всех их объединяет одно, в мозге отчаявшегося человека столько всего путанного и ужасного, что ему не до первой ошибки, и в мыслях одно: как выбраться из мрака, как спастись. А может, он и вспомнит первую ошибку, но как вернуться туда, он не знает. Так и у психического больного, его мозг уже так загрязняется болезненными мыслями, что вернуться к истоку мешают ему накопившиеся страхи, преследования, хаос мыслей и действий. У него уже патологическое мышление и поведение. Что-то схожее и у Михайлова, и у Ипохонного, и у многих других. После этих мыслей, пришедших мне в пример, я еще больше утвердился в своей правильности, что главнее докопаться до первой неправильной, неадекватной мысли, которая постепенно искривляла мышление, или, как молния, разрушила сразу нормальную мыслительную деятельность мозга. Все психиатры знают, что у одной категории больных болезнь протекает ровно, но все время усиливается, у другой бурлит, как бурная горная река, у третьей взрывами, с промежутками затишья, спокойствия, видимости полного здоровья и разума. Но у всех категорий больных, кроме деградированных, есть моменты нормального мышления и поведения. Михайлов с изломанным, больным мышлением; и моя цель – найти первую "ядовитую мысль", которая разрослась в губительный, разрушительный очаг. Этот участок мозга гасит другие пути мысли, другие функции, все время разрастался и довел Михайлова до патологии. Моя задача – разрушить этот пункт, отключить этот участок мозга. Опишу последний диалог с этим больным.
– Михайлов, – обратился я к нему, – расскажи мне, что тебя сейчас беспокоит?
Больной был в депрессии1 и молчал. Он безжизненно смотрел то в пол, то куда-то мимо меня в угол. В его глазах было полное безразличие к жизни. А мне нужно вызвать его на беседу, поэтому я решил своими вопросами вывести из тягостного и депрессивного состояния. Хотя понимал, что сделать это тяжело.
– Михаилов, ты болен, и я хочу помочь тебе. Говори, что тебя беспокоит?
Говорил я громко, твердо, требовательно, чтобы дошло до его слуха, тронуло его. Больной как бы стал просыпаться от сна, шевельнулся, приподнял голову, насторожился, глянул направо, налево, остановил свой прямой, злой, но в то же время доверчивый взгляд на мне.
– Я, во-первых, не больной, а во-вторых, я здесь не могу, доктор, тут есть козлы, дерьмо, фуфло всякое; они следят за мной, за каждым моим шагом, за каждым словом, за каждым моим движением. Скажи им, поганым тварям, что я зенки им повыбиваю. Куда я – туда и они. Падлы вонючие, дерьмо; что они хотят от меня получить? Но я их всех насквозь вижу, тут одни зашуганные, я их всех давно выкупил, уберите их от меня, а то я их передавлю, козлопанов...
Больной говорил и говорил и не мог остановиться. Первое, что я заметил, что у него все люди козлы, дерьмо, гниды, петухи и что всех надо или давить, или убивать. Из его полубредовой речи мне стало понятно, что он презирает и ненавидит людей, все для него – ничтожество. Косвенно он себя возвеличивает. "Может, мания величия его сломила?" – мелькнула у меня первая мысль. Но я продолжал слушать его болезненное мышление. Он был возбужден, глаза его загорелись диким буйством, галлюцинировали.
Его взгляд то метался из стороны в сторону, то останавливался, и он как будто видел кого-то перед собой и яростно бросал:
– Вон он, вон! Из-за двери выглядывает, козел, он все время следит за мной, убью я его, гада, – и вскочил со стула, но я быстро подошел к нему, взял его за руку и стал успокаивать:

_______________
1. Депрессия – угнетение, подавленность, безразличие

– Михайлов, успокойся, я рядом с тобой, я врач, я никому ничего не позволю. Садись, – и заставил его сесть.
Из этого приступа галлюцинации вспыхнула у меня вторая догадка. Кем он себя считал, почему ему кажется, что за ним следят. Это мне нужно было и выудить у него.
– Кто за тобой следит? – быстро и резко задал вопрос. Михайлов как бы очнулся от своего бреда и выпалил:
– Да сухой такай из 6 палаты, черный, кучерявый, козел, шизик вонючий.
Я не давал Михайлову отдыха.
– А почему он за тобой следит?
– Не знаю, что ему от меня надо!
Я не знал, как нащупать первый виток его срыва и поэтому решил начать с детства.
– Ты как в школе учился?
Михайлов уже немного успокоился и упорно смотрел на меня, но в его взгляде была беспомощность,
– Да как сказать, гуманитарные предметы я не любил, а по точным шарил лучше всех в классе, математику как семечки щелкал.
– Какую оценку имел?
– А какая оценка могла быть, когда на уроке преподаватель еще не успеет задачу до конца решить, а я, как говорится, уже в дамках, у меня ответ готов. Шпарил только так: и интегралы, и дифференциалы... Куда им, недоумкам, вшивоте мелкокалиберной. Только все и знали: "Поляк, дай списать". Да я и сейчас могу извлекать корни, решать логарифмы, интегралы, это мне как два пальца обоссать. Зачем меня сюда заперли, накачали тут лекарствами, теперь еле хожу, как под медведем был. Владимир Владимирович, отпусти меня домой, я не больной.
– Михайлов, какое образование у тебя?
– Десять окончил с отличием и два курса физико-математического. Да я окончил бы, но связался с пидорастами, ну и к вам попал. Доктор, я здоровый, я в институте был чемпионом по боксу, отпустите домой.
Он еще долго канючил отпустить его, но я убедил его, что нужно побыть в больнице, пока не пройдет реакция после уколов и таблеток.
– Что же сломало его? – задавал я себе вопрос. – Что повернуло в болезнь? Мне нужно решить эту сверхзадачу. На фоне бреда и светлых промежутков, как из тумана, проглядывала его биография: физически крепкий, спортсмен, образование среднее, математические способности, мания величия непризнанного вундеркинда: все у него списывали, все у него подглядывали, следили за каждым его шагом (не отстающие только, а все, как он выражается), вокруг него все – ничтожество, и опять – все. Еще со школьных лет он заметил, что за ним следят, чтобы делать, как он. А может быть это первый его пунктик, который потом при определенных обстоятельствах развился в патологию, в галлюцинации. Великий римский философ-стоик Эпиктет говорил: "Если однажды преступил меру, то потом трудно удержаться в подобных ситуациях, и аффект все время будет нарастать". Когда же у Михайлова был первый срыв, на чем он сломался? Хотя он как личность сильный, способный, у него отличная память, быстрая реакция; по натуре – лидер, но лидер силового направления. Но что не дало ему реализоваться? Он молод, его еще можно вылечить. Нужно переориентировать, изменить отношение к другим людям, изменить мысли, убедить его, что он не владеет секретами, не имеет богатств, поэтому никто не следит за ним, каждый человек занимается своими делами. Убедить его, что он никому не нужен и никто не собирается его убивать. Научить больного переключаться, изменять ход мыслей, не задерживаться долго на отрицательном. Моя задача, как врача, объяснить Михайлову, какие мысли и какие дела ведут к болезни, а какие мысли и занятия – к здоровью. При помощи препаратов снизить его возбудимость, которая, как говорится, доходит до "кипения мозгов" и, применяя психотерапию, изменить его систему ценностей, направить мышление в другое русло, конечно, это тяжелый и длительный процесс, но его можно вернуть полностью к нормальной жизни. Правильно говорил Антон Павлович Чехов, что настанет такое время, когда не будет никаких шизофреников.
Больной Ворчун К.Ф. 58 лет. Инвалид III группы. Диагноз: психопатия истерическая.
Наследственность психическими расстройствами не отягощена.
Анамнез жизни: в школу пошел учиться с 8 лет. Учился посредственно. С раннего детства капризен, упрям. В 10 лет перелом левой ноги в голени. Нога долго не заживала, срослась криво и стала короче. При ходьбе хромает и припадает на левую ногу. После шестого класса оставил школу. Стал замкнутый, грубый. В 18 лет пошел работать на стройку плотником. Женился в 25 лет. Детей не имеет. На работе резкий, на замечания начальства реагирует болезненно, часты скандалы, истерии. В 41 год во время истеричного припадка завязал драку с рабочим, ударил мастера. В состоянии аффекта с психотическим возбуждением помещен в психиатрическую больницу. После двухмесячного лечения трифтазином, транквилизаторами выписан с улучшением. В настоящий момент доставлен БСП1 в стационар в связи с истерией в семье и избиением жены. Со слов жены: болезненная обидчивость, повышенная говорливость; все его обижают, все виноваты, все его донимают, никто его не понимает, но он всегда прав; если кто-нибудь делает замечание, больной делается злобным, кричит: "Нечего меня учить, без вас знаю, я лучше вас знаю, и больше мне никогда ничего не говорите". Часто на замечания реагирует истерикой, плачет, бросается на "обидчика". Систематически провоцирует суицидные2 действия. Всем больным рассказывает, как его обижают на работе, родственники, знакомые, и плачет.
Соматическое состояние. Хронический гастрит с повышенной секреторной функцией, атеросклероз. Психическое состояние при поступлении: ориентирован во времени, в месте и относительно себя. Настроение возбужденное, охотно и много говорит, повторяет одно и тоже событие, сидит прямо, взгляд прямой, уверенный. Психическим больным себя не считает. Просит выписать из больницы. Плачет.
Жалобы больного: болит все: голова болит, сердце болит, желудок болит, слабость. На вопрос: "Где болит?" – больной повторяет одно и то же: "Все болит: голова болит, сердце болит, все болит; вы что мне не верите, зачем вы меня опять спрашиваете?" Плачет.
Диагноз: психопатия истерическая.

Сегодня опишу левополушарного больного. Ворчун говорит с утра и до позднего вечера, даже в постели разговаривает сам с собой. Он не может молчать, поэтому подходят к больным и заводит разговор. Рассказывает все время о своей жизни, постоянно плачет, всем
больным жалуется, что его обижают. Вмешивается в разговор. Никого не слушает, никому не верит. Не верит врачу.
Клима привел ко мне в кабинет медбрат. Больной сел, гордо приподнял голову, устремил высокомерный взгляд и, не дожидаясь моего вопроса, заговорил:


_______________
1. Б.С.П. – бригада скорой помощи
2. Суицид - самоубийство

– Владимир Владимирович, выпишите меня домой, что мне здесь с дураками делать, я-то нормальный, у меня "крыша" не поехала, я дома все делал и работаю. Это меня довела жена до истерики, это ее надо сюда, она больная, а не я. У нее "крыша" поехала, ее лечить надо. Она каждый день ко мне придирается, я ей ничо не говорю, а она лезет. Я со всеми нормально разговариваю, только с ней не могу, она меня как хочет, так и оскорбляет. Я ее не трогал, она сама на меня кинулась. Я ел, а она встала рядом со мной и стоит. Я ей говорю: "Чо тебе надо, чо стоишь, иди вон,  сядь на диван, – а она упрямая, как чурбан. Я ей разов пять повторил, а она, как пень, ни туда – ни сюда, Я еще не съел суп, а она у меня тарелку убирать, ну кто такое сможет вытерпеть, я у нее тарелку-то хотел забрать, а она не дает, ну я ее и отнял. Я ж вам говорю, что она первая начала, она виновата, а на меня свалила.»
– А за что вы ее избили?
Ворчун вскинул злобный взгляд и стал обвинять меня в извращении фактов, в непонимании.
– Вы врач, и тоже на меня. Владимир Владимирович, вы же не знаете, а собираете что попало. Она сама упала и ударилась, я только хотел свою тарелку взять. А люди подумают на меня, зачем вы такое говорите, я ее не бил, клянусь, вы мне не верите, не верите! Я сейчас убью себя, убью! – и Ворчун стал кулаками бить себя по голове, ударять кулаком в грудь. – Мне все равно не жить, я все равно убью себя, дайте мне что-нибудь, я покончу с собой! Как так, какой вы врач! – кричал больной. – Чему вас только учили, вы больному не верите, я, вообще врать не умею. Какой вы врач, вы не врач, – и больней стал рвать на себе волосы. Я вызвал санитаров, и его увели.
На следующий день, при обходе, я решил поговорить еще раз с Ворчуном и определить дальнейшее лечение. Больной стоял против Ипохонного и учил его, как лечить сердце.
– Ты попроси врача, чтобы тебе дали валидол, я только этим и спасаюсь. Плохо станет, я иссосу таблетку валидола, и мне лучше. Это хорошие таблетки, они холодят, попроси врача, валидол меня только и спасает, когда сердце болит.
Увидев меня, Ворчун сразу шагнул навстречу мне и сразу начал торопливо говорить.
– Владимир Владимирович, назначьте Ипохонному валидол, у него сердце болит, валидол очень хорошо помогает, я на себе испытал. Костя иди сюда, скажи, что у тебя сердце болит, да ты не бойся, попроси Владимира Владимировича, – и Ворчун от меня шагнул к Ипохонному, схватил его за рукав и стал тащить. Но больной напрягся и не знал, как поступить. Высвободил свой рукав и подошел ко мне. Ворчун опередил его. Подскочив, опять стал убеждать меня, что Ипохонному обязательно нужен валидол. "Только валидол поможет ему", – убеждал он меня.
– Хорошо, хорошо, – успокоил я больного, – я приглашу кардиолога, и он посмотрит его, и если нужно, он ему назначит.
Ворчуна как будто оскорбили самыми плохими словами, и он с обидой и злостью стал выплескивать на меня свое недовольство.
– Зачем кардиолог, – возмутился Ворчун, – я только валидолом и спасаюсь, я на себе это испытал, вы что, не верите мне?
– Я приглашу кардиолога, и он решит, что ему надо. После моих слов с Ворчуном произошла неожиданная для меня метаморфоза. Больной дернулся ко мне и злобно и истерично стал бросать резкие слова и обвинять меня.
– Вы что, не верите мне? Я на себе это испытал. Вы не верите мне, не верите?.. Вы оскорбляете меня перед больными, вы унижаете мое достоинство. Я что, дурак что ли? Я вам еще раз говорю, что валидолом только и спасаюсь! Зачем еще врача?! Какой вы врач, когда больному не верите? Я по-вашему вру? Я врать не умею! Вы меня добиваете здесь! Как можно... Клянусь, я правду говорю! Я не вру, не вру, вы меня оскорбляете, унижаете дальше некуда! Дурака из меня делаете. Я не могу такое терпеть!
И больной кинулся на стену, ударил ее головой, но не со всей силы, а актерски, упал на пол, стал стучать кулаками об пол и выкрикивать:
– Я не вру, не вру, я убью себя, что вы со мной делаете, отпустите меня домой, вы не врач, не врач! Что вы со мной сделали, зачем вы превратили меня в лгуна, вы перед всеми больными меня оскорбили, облили грязью, я не заслужил этого...
И он, обессилив, упал на пол, схватился за голову, раздались рыдания.
– Мне больно, больно,.. голова, голова, дайте мне что-нибудь от головы, спасите! Спасите!.
Я вызвал санитаров, медбрата, сказал, какие сделать инъекции и ушел к себе в кабинет. После этого случая мне стало многое понятно в психическом заболевании Ворчуна.
Первое – он очень горд и даже не может допустить, чтобы кто-то усомнился в его правоте. Он настолько убедил себя в своих знаниях, что даже врач должен слушать его и не сомневаться, не то, что не верить, второе – он поставил себя перед людьми так высоко, что несогласие врача, непринятие врачом его метода лечения стало крахом для него, сильнейшим оскорблением, унижением, что жизнь стала невозможной. Раз он сказал – должны верить, должен врач делать так, как он сказал. Неподчинение ему – для него катастрофа. Почему Ворчун внушил себе такую непогрешимость, почему ему должны все беспрекословно верить, почему должны делать так, как он сказал? Эти вопросы я должен решить, раскрыть сущность его болезненного себялюбия. В основном, от этого у него и болезнь. Возможно ли его немного вылечить от себялюбия? Вряд ли? Ему уже много лет – 58. Все давно сформировалось, мозг патологически застарел. И направить мысли по другим путям очень и очень тяжело, а может быть, уже и невозможно. Но я поработаю для молодых, чтобы дети, юноши, молодые люди не страдали болезненным себялюбием и не доводили себя до крайности, до болезненного поведения.
На следующий день я пригласил Ворчуна к себе в кабинет сделать опрос, узнать подробнее, как проходило его детство, юность; определить его систему ценностей, верит ли он врачу, медицине?
Через 15 минут больной вошел в кабинет, поздоровался и, пытливо смотря мне в глаза, стал ждать, что я ему скажу. Я его пригласил сесть, о вчерашней истерике не стал упоминать, а повел непринужденный разговор о детстве, юности; мне нужно было вывести его на откровенность. Я ему уступил, подхваливал иногда; и так мы с ним беседовали полный час. Когда больной ушел, мне прояснилась картина его развившейся болезни. В их семье было пять братьев, он был третьим ребенком в семье. В пять лет его укусила собака, он очень испугался, и у него отнялась речь. Родители его возили к разным врачам, к знахарям, и через два года, то есть в семь лет, Клим стал разговаривать. Но пока он был немой, братья и сверстники называли его дураком, дразнили, никуда не брали с собой, не принимали ни в какие игры.
Он плакал, обижался, бегал за ними, но они обманывали его (говорит "дурили") и убегали. Он непоколебимо верит в то, что если ему помогло, то и другому поможет.
Начну с последнего. Убежденность Клима в целебности валидола потому, что он сам на себе испытал – это от невежества. Он малограмотный, не знает других лекарств, других методов лечения, он убежден слепо, что болит сердце у других также, как у него; из-за невежества он не знает, что болезни сердца бывают другие, по-иному болит, и для каждого заболевания требуются свои препараты и методы лечения. От невежества всегда много беды.
Теперь проанализирую второе его качество – гордость и обидчивость. Когда я сказал ему, что приглашу кардиолога, у больного началась истерика. Почему? Во-первых, он уже сказал Ипохонному, что поможет ему, он сделает ему добро, он попросит врача назначить ему валидол. Он рад и горд, что здесь, в больнице, он знает, как вылечить сердце у такого же больного, как и он. Он обретает себе друга. Тем более, он сам на себе испытал. В палате еще и другие больные все слышали, как он советовал лечиться, чем лечиться, и сказал, что это лучшее средство и вылечит больного. Но врач не верит ему. Что происходит с Ворчуном? Сделаем психоанализ его мыслей. Анализ его чувств, действий, характера начнем с детства. Когда у Клима была немота, он все слышал, но говорить не мог. Ребята его постоянно обманывали, то есть врали. Говорили ему братья: "Ты сходи за водой, потом мы возьмем тебя играть с собой". Клим уходил за водой, а они уходили без него. "Ты полей грядки, потом мы тебе дадим пряник". Он поливал, а ему ничего не давали. Его обманывали, и у него появлялась обида; обиды копились, а когда Клим подрос – понял, что его просто серьезно не принимают, дурачат, как он говорит. У него растет протест. Травма ноги добавляет его ущербность. Его не признают, отвергают, лгут ему (по его выражению – дурачат), он понимает ущемление, замыкается, становится недоверчив (ему кажется, все его обманывают), упрям. Но он физически здоров, умственные способности средние. Природа требует приспособления в среде. В 18 лет он устраивается на работу, в коллективе новые люди, его никто не знает, ему нужно адаптироваться, утвердиться, получить самооценку. Без самооценки не живет ни один человек. Клим старается хорошо работать, чтобы завоевать уважение, но в коллективе держится обособленно. У него выработалась боязнь "одурачивания". За хорошую работу он получает благодарность, премии, но, как только бригадир или мастер куда-то его посылают разгрузить машину или выполнить другую работу (не плотницкую), у него включается комплекс неверия, унижения, "одурачивания", и Клим отказывается, устраивает ругань, а то и истерики. Ему кажется, что его обманывают, смеются над ним. И вторая причина его психапатии – это скрыть от всех любыми путями (ложь, отказ, истерия) брак в работе, ошибки, свою малограмотность, неряшливость, лень. Со слов жены я также узнал, что Ворчуну нельзя сказать, что он плохо сделал или сломал что-то и тому подобное. Он отказывается до истерии. Комплекс ущербности проявляется и в этом. Больной все время завышает самооценку, болезненно боится своих недостатков (ему досталось от немоты и хромоты, натерпелся унижений). Всю жизнь у Ворчуна нерешенная проблема – это отсутствие центра между подсознательным и сознательным, который психоаналитик Юнг назвал самостью. Нет у него, как говорят в народе, твердого стержня. Но в настоящее время определить, что вызвало психопатию, трудно: или слабость нервных процессов, или невоспитанность, или его физические недостатки и окружение. Максим Горький устами своего персонажа говорил: "Не то важно, как люди на тебя смотрят, а то, как ты сам видишь их". А Ворчуну это в детстве не объяснили, поэтому как только кто-то показывает или говорит, что он не соответствует норме, определенной коллективным мнением, так у него срыв. Результат срывов сформировался в истерическую психопатию. Изменить его мозг и социальный статус уже невозможно. Можно только препаратами сдерживать, немного уравновешивать его психику.
Прошедшие дни прошли в работе, а вечерами читаю, изучаю новое в медицине, иногда смотрю телевизор; и два раза в неделю встречаюсь с Юлей. На работе каждый день беседую с больными. Мои коллеги этого не делают и не понимают. Смотрят на меня с иронией. Два дня назад был разговор с Юрием Моисеевичем. Заведующий отделением тоже говорит, что на больных с психозами слова не действуют, и заниматься философией с шизофрениками нереально. Конечно, речь наших пациентов часто абсурдна, с бредовыми идеями, с галлюцинациями, с агрессивностью или с трусостью, но бывают у них и светлые промежутки. В такие моменты они реально смотрят на окружающий мир и на себя. С Юрием Моисеевичем я согласен, если больной длительно болен, запущен, в преклонном возрасте, доведен до стойкой патологии и маразма1. Молодых же, да и больных среднего возраста, если болезнь находится в начале развития и не отягощена травмами, генетическими нарушениями, нет истощения нервней системы, можно излечивать. Я исхожу из аксиомы, что каждый больной хочет вылечиться. Быть здоровым. Сила жизни – это сильнейшая

_______________
1. Маразм – старческое слабоумие.

мотивация, поэтому на этом стимуле и нужно разрабатывать новые технологии оздоровления психических больных. Конечно, только одной переориентацией, психоанализом, как говорил великий древний римский император и философ Марк Аврелий "Измени отношение к вещам и ты будешь в безопасности от них", наших больных не вылечишь. У наших пациентов извращена психика, то есть у них, если можно так выразиться, больные мысли, поэтому кроме применения нейролептиков, антидепрессантов, нужно изменять им мысли, направлять их в правильное русло. А мы не изменяем мыслительную деятельность мозга. Хотя еще Гален сказал, что мания и сумасшествие – это необычное возбуждение мозга. Но Гален жил в самом начале первого века, и у него не было такой уникальной диагностической аппаратуры, как сейчас. Ему не известна была география функций головного мозга, функциональная работа левого и правого полушарий и участков мозга. Галену было далеко до экспериментов И. Павлова; и тем более до управления (при помощи электрических раздражений участков головного мозга) двигательными актами, поведенческими реакциями и психической деятельностью человека. При помощи ЭРМ1 можно пробудить воспоминания, любовь, ускорить речь, вызвать страх, удовольствие и многое другое. Я обратился к зав. отделением и говорю:
– Юрий Моисеевич, еще наш великий Павлов вскрыл сущность бреда параноика. Он обратил внимание на сильный очаг застойного возбуждения, формирующий бред, который создает вокруг себя зону сильного торможения. Поэтому никакое другое возбуждение не может пробиться через этот доминантный2 очаг, Нам нужна аппаратура, чтобы при помощи ЭРМ вызывать более сильную доминанту, чтобы происходило торможение бреда, галлюцинаций или каких-то других болезненных психических явлений в головном мозге, тогда мы сможем многих излечивать.
Юрий Моисеевич внимательно выслушал и, улыбаясь, стал наставлять меня.
– Дорогой Владимир Владимирович, мы же не научно-исследовательский институт. Ты, я понял из твоего рассказа, хочешь экспериментами заниматься, но я, да и ты, прекрасно знаешь, мы не имеем права заниматься самодеятельностью. У нас больница, а не

_______________
1. ЭРМ – электрическое раздражение мозга
2. Доминанта – временно господствующий очаг возбуждения в ц.н.с.
клиника. У нас для научно-исследовательской работы нет ни помещений, ни специальной аппаратуры, ни кадров, ни средств, ни полномочий. Психотерапией мы занимаемся, применяем и аутотренинги, проводим игры общения, занимаемся переориентацией больных, но только с больными пограничных состояний. А пациентов с шизофреническими психозами мы лечим препаратами. Владимир Владимирович, ты же это знаешь, а я тебе рассказываю.
Заведующий повернул голову к книжному шкафу, в нем лежали какие-то папки, бумаги, журналы, а на верхней полке за стеклом стоял небольшой рядок книг, штук 20, в основном медицинские. По корешкам книг было видно, что они старые, давно опубликованные. Юрий Моисеевич встал и пошел к шкафу. Достал учебник по психиатрии для студентов, полистал немного, глянул на содержание, захлопнул, вернулся на свое место, протянул мне книгу.
– На, тут все есть, по этому учебнику готовят сейчас психиатров. Почитаешь и скажешь мне, что я прав. Ты же невропатологом работал, повышай квалификацию. Как будет разнарядка на повышение,  тебя обязательно, в первую очередь пошлю.
Заведующий смотрел на меня с иронией, улыбался и убеждал.
– Владимир Владимирович, ты еще молод, у тебя нет опыта, ты просто еще не все понял в нашей работе и думаешь, что мы здесь очерствели, обленились и только время тут проводим? Нет, голубчик. Мы каждого больного видим насквозь. И лечим не хуже, чем в других городах. Был я в Иркутске, в Новосибирске, в Москве, в Киеве, интересовался , как лечат. Мы лечим не хуже их.
Пока заведующий разговаривал по телефону, я познакомился с содержанием учебника, просмотрел бегло кое-какие разделы, но о функциях полушарий мозга ничего не нашел.
Как только начальник положил трубку, я сразу решил поговорить о своих планах лечения больных. Я понимал, что практические врачи консервативны, а у меня было стремление улучшать методы, искать новое, внедрять передовое, добиваться у начальства разрешения на проведение нестандартных приемов лечения, которые уже открыты учеными, и на опытах, давших положительные результаты, внедрять психоанализ.
– Юрий Моисеевич, я хочу поделиться своими мыслями и услышать ваше мнение.

– Что ж, это хорошо, приятно слышать, когда доверяют. Похвально. Давай выкладывай. Юрий Моисеевич пригладил свою большую лысину и жиденькие волосы на висках, как бы приготавливаясь слушать. А потом о чем-то на мгновение задумался. Но сразу же обратился ко мне.
– Владимир Владимирович, не желаешь ли чайку попить, а? За чаем и обсудим твои проблемы. И, не дождавшись моего согласия, попросил: – Сходи на кухню, скажи Валентине Эдуардовне, старшему повару, пусть ее девочки принесут нам, а я поговорю по телефону по одному вопросу.
Через 5 минут на столе стоял чай, кружки, печенье в вазе. Заведующий – любитель крепкого чая, как хозяин, налил и, довольный, предложил:
– Пожалуйста, принимай свою кружечку и рассказывай.
– Юрий Моисеевич, я во время сегодняшнего диалога немного коснулся новых открытий в области головного мозга, а теперь хочу более подробно остановиться на этой проблеме. Это очень касается наших больных. И я хочу заниматься не только чисто практической работой, но кое в чем двигаться вместе с наукой.
– Ты, Владимир Владимирович, говори конкретно, что у тебя за
проблемы, если это в моих силах – помогу. Выкладывай, не тяни
резину.
Я сразу представил своих левополушарных больных, правополушарных и тут же стал рассказывать.
– Сейчас уже установлено, что левое полушарие мозга ведает речью, чтением, письмом; памятью на слова, фразы, на стихи, устный счет, двигательными функциями губ, языка и целенаправленными двигательными актами. Если выключают левое полушарие, человек не может пошевелить ни губами, ни языком и не может произнести ни одного звука. В левой половине мозга находятся положительные эмоции. Юрий Моисеевич, ведь для нас очень важно знать, что происходит в головном мозге, когда человек возбужден, непоседлив, чрезмерно разговорчив, даже болтлив и наоборот. Опытным путем уже установлено, что с утратой функций левого полушария человек теряет хорошее настроение. Он мрачнеет, сутулится, исчезает улыбка, поэтому, благодаря левому полушарию, мы не становимся безнадежными пессимистами.
После такого монолога я смолк и стал ждать реакции Юрия Моисеевича, хотя я ему хотел еще рассказать о правом полушарии. Заведующий был опытен, смотрел на меня, как на увлеченного мальчишку, и, чтобы себя не выдать и меня потом успокоить, попросил:
– Теперь расскажи, что делает правое полушарие?
Я ему кратко, без комментариев, перечислил все, что помнил: звуки музыки, музыкальное письмо, определение цвета, насыщенности, яркости, синтез окружающего (видя отдельные элементы – крышу, окна, трубу, – правое полушарие определит, что это вместе, а человек скажет – дом). Функция правого – это ориентация в помещении, в пространстве, оценка времени, опознание человеческих лиц, отличие мужского голоса от женского. Также известно, что правополушарная депрессия тоскливая, пассивная, неподвижная и мысли направлены в прошлое: неправильно поступал, не так жил, сам виноват, в будущем только плохое, недостоин, все оскорбляют, хотят все обидеть, унизить, осмеять. Для нас, врачей, главное то, что если видим больного мрачного, с устремленным взглядом в одну точку, малоподвижного или находящегося в катотоническом1 ступоре, значит, это правополушарный больной. Правое полушарие – средоточие пессимизма и мрачного прошлого. Вот коротко об обеих полушариях . Юрий Моисеевич, зная это, нам легче будет лечить наших пациентов, поэтому к психотерапии нужно добавлять физиотерапию и психоанализ. То есть мое мнение, Юрий Моисеевич, нужно проводить комплексное лечение в зависимости от состояния больного.
– Молодец, Владимир Владимирович, гляди-ка, какие знания у тебя. Просветил меня, спасибо. Даже интересно. Это хорошо. Допустим, мы теперь знаем функции полушарий мозга, а что дальше? Я рад за тебя, что ты интересуешься новым, изучаешь, где-то находишь. Это похвально, и я за – обеими руками, но этим занимаются только ученые. Рад тебе помочь, но, во-первых, не знаю как, во-вторых, у нас нет ничего, кроме препаратов. Да я толком и не пойму, что мы можем сделать, если знаем, чем ведают полушария. Наверное, ученые давно это знают, но нам-то, больницам, ничего не предлагают. А то, что ты знакомишься с работой головного мозга, это замечательно. А теперь насчет психоанализа тебе скажу, у нас он не принят и отвергнут, весь этот фрейдизм, юнизм – слышали мы про него. Болтовня и больше ничего. И не забивай себе голову. В больницах нашего типа такое лечение, о котором ты мечтаешь, как я знаю, нигде не проводится. Вот появится аппаратура для воздействия на функции полушарий, мы тогда постараемся приобрести, обучим персонал, как на ней работать, и будем лечить.
_______________
1. Кататония - натянутость
Юрий Моисеевич пристально посмотрел на меня и спросил:
– Владимир Владимирович, ты читал у Чехова "Палата № 6"? – и, не ожидая моего ответа, повел разговор дальше: – Там тоже доктор взялся лечить душевнобольных беседами, да сам угодил туда же, то есть к ним же. Советую, Владимир Владимирович, не увлекайся сильно разговорами с нашими больными. Не надо... А то можно и впросак попасть, а? Ха... ха... ха... – вроде по-доброму и шутливо захихикал заведующий. – Ну, да ладно, я пошутил, это по-дружески, дерзай.
– Юрий Моисеевич, – опять я обратился к заведующему, – у меня еще один вопрос. Наш физиолог И.Павлов производил опыты. Он кастрировал животных для определения влияния половых гормонов на нервную систему. После кастрации животные заболевали неврозами. Из опытов Павлова можно сделать вывод, что отсутствие или недостаток в организме вырабатываемых половых гормонов яичками делает нервную систему слабой. Значит, Юрий Моисеевич, можно утверждать, что детский и чрезмерный онанизм, чрезмерный секс, малое количество вырабатываемых половых гормонов в старости делает нервную систему слабой, поэтому вышеназванные категории страдают неврозами, психозами и проявляются слабостью тормозных процессов. Давайте, Юрий Моисеевич, сделаем опрос больных с ипохондрическим вариантом, страдающих кататонией, плаксивостью, слабовольных, меланхоличных, дурашливых, робких – занимались ли они онанизмом, не ослабили ли они этим действием нервную систему?
Заведующий посмотрел на меня, как на ребенка, и стал наставлять. – Дорогой вы мой, ничего вы не узнаете у наших пациентов, они вам такое наговорят, что никакого вывода не сделаете, так что будет пустой лишний труд.  Он взял чайник, налил себе чаю, всыпал две ложки сахара, размешал, отхлебнул несколько глотков, взял печенье, откусил и стал отговаривать:
– Владимир Владимирович, не пойму я вас, вы сначала научитесь лечить больных, как мы лечим, у нас же большой опыт, сейчас хорошие препараты; а комбинацией современных препаратов можно лечить наших больных. Это до 50-х годов нашего столетия не было психофармакологической терапии, тогда было трудно лечить. А сейчас освойте все, чем мы располагаем, полечите подольше своих пациентов, научитесь правильно диагностировать, верно применять то или иное лекарство, или комбинацию препаратов, изучите досконально течение заболеваний наших больных, их реабилитацию. И когда вы накопите достаточный опыт, тогда уж можно и взяться за эксперименты. Тогда и я к вашим услугам. А так, без подготовки и в карьер – не пойдет, я против.  Поэтому я не разрешаю вам сейчас заниматься опытами.
Из разговора было понятно, заведующий не хочет лишних хлопот, не надо ему новое, у него в больнице все отработано, все известно, все ясно, все стабильно. Он знает – везде так. Психопаты, шизофрены, что с ними голову ломать; сумасшедшие, они и есть сумасшедшие – нормального человека из него уже не сделаешь.
– Есть ученые, которые занимаются головным мозгом, психозами – это их хлеб, на то они и ученые, – продолжал Юрий Моисеевич. Если уж они нам ничего пока не предлагают, то нам тут тем более ничего не сделать. Я понял, меня он принимает, как того чеховского врача из "Палаты № б", не зря же он намекнул. Да он мне еще прямо сказал: "Ты молодой врач, тем более не психиатр, мы тут психиатры со стажем, изучи сначала наш опыт, ну а дальше там видно будет". Может, он уже причисляет меня к маниакальным больным? Поживем, увидим. И решил я напоследок подкинуть своему шефу еще одну проблемку.
Зазвонил телефон. Пока заведующий разговаривал, я сидел и обдумывал беспокоящий меня вопрос. А суть проблемы вот в чем. Немецкий психиатр Крепелин разработал классификацию психических заболеваний не по симптомам и синдромам, а по особенностям происхождения, течения и исхода. Но мы-то знаем, что основное внимание уделяется изменению личности и исходу. В учебнике "Психиатрия" записано, что при шизофренических психозах в течение 2-3 лет наступает деградация личности и слабоумие. Против таких утверждений у меня есть основательные возражения. Начну с того, что у человека в обычной жизни участвует очень небольшая часть мозга. Вот я и думаю, неужели при психозах так быстро вовлекается и поражается весь мозг? Не согласен. И на это у меня есть веский аргумент, даже факт, который выявил И.Павлов. Физиолог И.Павлов установил сущность бреда параноика, а заключается это в следующем. В мозге возникает сильный очаг застойного возбуждения, формирующий бред. Этот очаг создает вокруг себя зону сильного торможения. Из этого следует, что у больных психозами работает усиленно только небольшой участок мозга – доминантный, и он тормозит остальные отделы, и остальной мозг находится в нерабочем состоянии. Поэтому работа одного доминантного участка быстро приводит к изменению личности, к слабоумию, так как заторможенный мозг плохо питается и деградирует. Поэтому я смело могу сделать поправку, что доминантный участок работает на износ, находясь постоянно в возбужденном состоянии. Наша задача, врачей – искать переключения отделов мозга, полушарий, чтобы затормозить болезненный участок  и включить в работу другие участки, отделы, полушария мозга, тем самым погасить доминантный очаг, который быстро губит человека. И тогда не будет такого быстрого изменения личности, деградации и слабоумия. И вторая проблема, которая меня беспокоит и просится из меня наружу, на обсуждение – это, по моему анализу, надо наших больных разделить на экстравертов и на интровертов, потому что первые смотрят вне себя, вокруг, а вторые – только в себя, и очень малую долю времени смотрят вокруг. Исходя из этого, экстравертам присущи одни заболевания, а интровертам – другие. Я предполагаю – у обеих групп есть общие заболевания, присущие каждой, и их надо изучать. Было бы хорошо, если Юрий Моисеевич подключил всех врачей к этой работе, тогда бы быстрее определили группы, присущие им болезни и выбрали нужные препараты для лечения одних и других. Заведующий долго разговаривал, часто приглаживал свои жиденькие волосы на голове, говорил: "Да, да... нет, нет..." Кого-то на другом конце провода называл Тамарой Петровной, улыбался и говорил: "Я для вас все сделаю, что в моих силах, вы же знаете меня, а на счет оплаты я вам обещаю. На счет суммы, количества мы после договоримся, мы должны встретиться, когда мне приехать? Назначайте время, и я буду у вас". Он называл постельное белье, больничную одежду, потом говорил комплименты женщине. И после того, как ему назначили время, он долго благодарил, сказал: "До свидания, до встречи". – И положил трубку.
Я ему высказал свои мысли, которые только что обдумывал, но он также меня отфутболил, как и раньше. Он врожденный консерватор, верит только инструкциям, приказам, устоявшемуся порядку, догмам. Новое не признает, даже не верит в новое, боится его. А мне он сказал: "Ты начитался не того, что тебе нужно, забил себе голову, надо работать, как наши психиатры, не нужно отделяться от коллектива и забивать голову, чем попало. "Иди, – говорит, – бросай работу и подавайся в аспирантуру, в научно-исследовательский институт, в академию!" Наверное, достал я его. Но он высказал это мне снисходительно, с иронией, как заблудшему сыну. Я ему намекнул про психоанализ еще, так он чуть не сорвался с ровного тона, только глазами яростно блеснул на меня и бросил: "Брось, Владимир Владимирович, ересью заниматься, чепуха это, не надо нам словоблудия". Так мы разошлись в тот день, но я понял, что заведующий меня серьезно не воспринимает. А я все равно буду заниматься психоанализом, исследованиями развития, течения и лечения психических заболеваний. Юрий Моисеевич психоанализ считает ненужным пустословием. Психический анализ он, наверное, связывает только с фрейдизмом. А психоанализ – это выявление любых комплексов (не только сексуальных) в сфере бессознательного и доведения их до сознания больного.
Возьмем, в пример, энурез1. Это не соматическое заболевание, а чисто психическое. Делаю психоанализ. Первое – мочеиспускание – это инстинкт (безусловный рефлекс) подсознательный. Просыпание – это вторичный рефлекс. Когда ребенок спит и у него переполняется мочевой пузырь, он посылает сигнал в головной мозг.
Так что задача психоаналитика – найти в комплексе рефлексы доминантные и простые, сознательное и подсознательное; как извращены рефлексы, чтобы изменить доминанту.
 Я знаю, почему ребенок не просыпается, но в дневниковых записях делать объяснение не хочу, так как если прочитает хитрый или подлый человек, то мое присвоит себе, а я хочу запатентовать новый метод лечения, тогда уж пусть пользуются все, но приоритет останется за мной. Я уже своим методом, чисто психологическим, вылечил нескольких ребят. Ко мне начали приводить родители своих детей; и просто за советом приходят.
Время 22. 45, совсем забыл про ванную, хотел же сегодня помыться, пока горячая вода есть. Все, заканчиваю свои записи.
Сегодня воскресенье. Мои хозяева-молодожены ушли отдыхать на речку. День ясный, жаркий; все кругом зелено, зацветают цветы, созревают первые ягоды, по календарю месяц весенний, но фактически – яркое, теплое, дурманящее, любимое для меня начало лета. У меня выходной день, пока никого нет в квартире, сделаю записи, после пообедаю и пойду к своей умнице, любимой Юле. Мне кажется, я влюбился. Я называю ее Гармонией, она для меня источник энергии, подвига, всего хорошего, что есть во мне. У меня тоже, как и у любого человека, есть комплекс, я некрасив.

_______________
1. Энурез – ночное недержание мочи.

Это данность, это генетика; я понимаю, что таким меня создала природа и тут я ни при чем, нужно принимать себя таким, какой есть. И изменить рост, цвет глаз, лицо, уши, нос, губы, форму моего тела не в моих силах; да к тому же все люди должны быть разными. Но все равно я часто, особенно в присутствии красивых женщин или в компании интересных девушек, а иногда и перед Юлей комплексую, как бы боюсь, что моя физиономия и мой общий портрет оттолкнет от меня. Как забыть совсем свою некрасивость? Я не могу, и еще к этому – Юля моложе. В моем мозгу сформировался стереотип отрицательный для меня еще в школьные годы, когда девчонки избегали меня, хотя я не урод, но дружить со мной не хотели. До института я служил в армии, потом работал, в 25 лет поступил в институт и ушел весь в учебу, у меня была цель, и мне было хорошо. Мне некогда было думать о девушках, о себе. Но когда случалось бывать на пирушках, в компаниях или наедине с красавицей, то какие-то клетки мозга, сформировавшиеся в юности от негативного отношения ко мне "слабого пола", сразу включались и мешали мне быть полностью свободным. Я говорю себе всегда: "Да пошли они от меня подальше", – если я их не устраиваю внешностью (меня не интересует их оценка, а на этой земле все оценивается по виду, по типу, по внешности, по ценности и т.д.). Но мне хочется любви, а я не внушил себе, как большинство людей, что я красив и не имею недостатков, что самый умный и все не стоят меня. У меня нет этой мании величия. Интересно я устроен. С больными я всегда свободен. Лечу от болезненных мыслей, от крайностей, от тяжелых психических заболеваний. А свой пунктик совсем погасить пока не могу, хотя для посторонних людей он, может, не виден, но я-то знаю. Я твердо знаю, что у каждого человека: психолога, психиатра , психоаналитика есть свой какой-то пунктик, и они носят их, а куда денешься? Определять, где там в глубине мозга какие-то нейроны не так заряжены, как нейтрализовать этот участочек нейронов, чтобы стали нейтральными, пока наука и практика не может. Конечно, я то знаю за себя, что я избавлюсь от этого пунктика при помощи своей мысли, но через год или два, или пять?.. Я не знаю. Хотя Юля не придает никакого значения моей внешности, ни в мыслях ни в поведении; и я чувствую и вижу, что ей всегда приятно быть со мной, это уже о многом говорит; у нас как бы духовное родство. Как только получу квартиру, так сразу женюсь. Мне кажется, мы созданы друг для друга. Она постоянно старается делать для меня приятное, а я для нее. Она – мой эликсир жизни. Что-то я изменил направление своих записей и пишу о себе. Это не входит в мои планы. Наверное, чувства накопились и попросились на бумагу. Если кто-то прочитает, может сказать: "Работает в психиатрии, а сам с собой не сладит, ну и врач!"
Что ж, пусть говорят, я не каменный, я – человек. Все, хватит о себе. Запишу свои наблюдения, беседы с больными, свои выводы. Расскажу о больном Крючкове. Очень тяжелый больной, на контакт не идет, все время прячется от людей, или лежит на кровати и целыми днями молчит. В первый вызов Крючков все время жаловался на измятость, на бессилие, на запоры, на боли в сердце, на тяжесть головы, на онемение в области спины. Постараюсь детально описать его поведение, его мысли, его сложившийся стереотип, его болезненное состояние. Весь прошедший месяц я наблюдал за ним.
Больной Крючков М.Ф. 35 лет. Холост. Профессия – рабочий. Наследственность не отягощена. Родился в срок, без осложнений. Рос слабым. Переболел корью в 5 лет и скарлатиной в 12 лет. Остался без родителей в 7 лет. Воспитывала тетя по матери. Не выговаривает буквы ш.  Учился в школе средне. Рос застенчивым, уединенно; тетя уходила на работу, а Миша целыми днями сидел один, на запоре, так сказала тетя. С 14 лет стал уединяться, сделался замкнутым, задумчивым. Характер неровный: то угрюмый, то веселый, то вспыльчивый, то обидчивый. Все школьные годы часто болел простудными заболеваниями.
Соматическое состояние на момент поступления в психиатрическую больницу: сухая кожа, слущивание эпидермы1 с ладоней рук, атония2 кишечника, геморрой, АД 86/50. Изменения в предсердиях – очаговые нарушения внутри желудочковой проводимости.
Психический статус. Ориентирован во времени, месте и относительно себя. Ходит сгорбившись, смотрит только в землю, ноги не поднимает и шаркает подошвами о пол. Взгляд испуганный, глаза расширены, на лице скорбная маска, не контактен, больше лежит на кровати в эмбриональном состоянии.
Жалобы больного на сильное недомогание, на зевоту, на тяжесть головы, на сенестопатии в левом полушарии, на боли ног; говорит, что "задыхается", тяжело дышать. Считает себя больным с 18 лет.

_______________
1. Эпидерма – поверхностный слой кожи
2. Атония – расслабление; утрата нормального тонуса мышц (например, кишечника).
Лечился у терапевта, эндокринолога, невропатолога. В психиатрической больнице на лечении впервые, обратился сам, чтобы вылечиться, уменьшить слабость.
Диагноз. Астеническая психопатия. Тяжелый тип для распознания болезни. Так как он все время молчит, от него тяжело что-то узнать. Замечаю, что ему в стационаре делается хуже. При поступлении у него не было такого кататонического1. ступора2. и в анамнезе диагноз – психастения. У Крючкова робость перешла в постоянную боязнь, в испуг, а точнее, в оцепенение (ступор).
Вижу, что он трус, а почему – не знаю. Поведение больного однообразное и странное. Если он находится в коридоре, но в коридоре он бывает очень редко, он уходит в конец его, забивается в угол и обязательно стоит лицом к стене. Когда к нему подходит кто-то из больных, он не оборачивается, как будто не слышит, что подошли к нему. А если обращаются к нему, то он иногда поворачивается, но в глаза другому не смотрит, а взгляд его обращен в пол, и стойка его недвижная, то есть застывшая, как будто он под гипнозом и ему приказали не шевелиться. Но чаще всего, когда подходят к нему, то он, не поднимая глаз, уходит в другой угол или палату на свою кровать, а когда в комнате никого нет, то, чтобы его не видели, он забирается под кровать и лежит там до темна. Вызывал я его к себе два раза. В первый раз он вошел в кабинет сжатый, оцепеневший, с лицом, искаженным страхом. Остановился у дверей и застыл, не поднимая головы и боясь взглянуть на меня.
– Крючков, проходи, садись, – и показал рукой на стул, что стоял против меня, возле стены.
Больной, услышав мой голос, испуганно взглянул на меня и потупившись, не поднимая ног и шаркая ими, и как-то тяжело ступая, прошел и сел на стул.
– Что тебя беспокоит?
Больной поднял голову, взглянул на меня,  встретился со мной взглядом, испугался, приподнял плечи, глаза его расширились,  он замер и быстро отвел взгляд. Его лицо выражало предсмертные муки и какое-то вселенское страдание. Я долго смотрел на него, он не шевелился и, кажется, не дышал. Сидел скрючившись, на меня больше ни разу не взглянул, сжавшись в комок, с застывшим взглядом, как бы ожидал нападения. Его огромные глаза, безумные от

_______________
1.Катотония -натянутость.  2  Ступор - обездвиженность.
страха, глядели в одну точку и ничего не выражали, от них исходил ужас. Прошло около минуты, но Крючков сидел, как каменное изваяние, которое застыло в предсмертных муках. Я повторил вопрос.
– Что тебя беспокоит?
Больной медленно и боязливо приподнял голову и стал жало-
ваться:
– Я задыхаюсь, сердце немеет, голова, как стопудовая гиря; у меня смертная слабость, я все время зеваю и зеваю, – и он стал зевать, – мне тяжело сидеть, тяжело ходить, тяжело лежать. Я как будто пять ночей не спал, я не могу здесь, мне у вас хуже, выпишите меня домой, мне дома лучше.
Я слушал его мольбу, смотрел на него и задавал себе вопрос: "Что его так сжало, кто над ним так долго издевался, кто и что его так пугало, почему он дошел до такой степени забитости, боязливости, комка страха, что превратился в одичавшего человека? В его глазах только ужас и страх, как будто с ним разговаривают не люди, а хищные звери, и как будто ему осталось жить несколько часов. Я ни разу не видел, чтобы он разговаривал с кем-нибудь из больных, не видел также, чтобы он был в какой-то компании. Он постоянно в ступоре.
Напротив, Крючков избегает всех.
– Почему ты всегда один? – задал я ему второй, пришедший мне в голову вопрос.
Больной оставался неподвижным и молчал. По его поведению в стационаре можно было предположить, что он глухой и немой.
– Почему прячешься от людей? – продолжал я опрос.
– Ни от кого я не прячусь, я просто не хочу ни с кем разговаривать. Мне тяжело, понимаете, тяжело. У меня сильная слабость, дайте мне каких-нибудь таблеток, чтобы мне немного легче стало.
Больной продолжал зевать.
– Тебе дают препараты, назначенные врачом. Они что, не помогают?
– Не помогают, мне еще хуже от них.
В этот момент пациент встретился со мной взглядом и так почему-то испугался, что у него полезли глаза из орбит. Он снова съежился. Опустил голову и скорчился.
– Ты чего боишься, ты что, преступление совершил? Ты чего так испугался? Я тебе ничего плохого не сделаю, не бойся. Я – врач и буду тебя только лечить . Ну-ка, говори!
Тут мой больной встрепенулся, вскинул на меня выпученные глаза и залепетал скороговоркой:
– Никакого преступления я никогда не делал, – застыл опять, как мумия.
"Если Крючков действительно не совершал никогда преступления, тогда почему он боится, – рассуждал я, – из-за чего может человек довести себя до такой крайней боязливости, до дикости? Почему он так боится людей?" – спросил я себя, чтобы найти ключ к разгадке. И стал перечислять причины.
Первое, это когда человек знает, что его хотят убить, он прячется от людей.
Второе, когда человек сделал преступление, скрывает его и боится разоблачения; но большинство людей умеют так скрывать свои преступные действия, что даже перед следователями, свидетелями так нагло и так уверенно ведут себя, не моргнув глазом, что не приходится говорить ни о какой робости.
Третье, когда человек имеет дефекты речи, заикается, имеет какие-то уродства. Большинство таких стараются скрыть свои недостатки, сторонятся людей, уединяются, робеют при общении. У Крючкова есть этот недостаток.
Четвертое, когда человек боится постоянных насмешек, оскорблений, унижений.
Пятое, когда человек ненавидит кого-то или боится: так бывшие "зеки" никогда не вступают в разговор с милиционером, со следователем; или нищий боится общаться с богатым, с чиновниками.
Шестое, когда человек боится насилия; когда ребенок или взрослый попадает в ситуацию и интуитивно чувствует, что может произойти насилие над ним, он или уходит, или становится застенчивым, как бы хочет быть незаметным, робеет или его охватывает страх.
Теперь мне нужно добиться, чтобы больной заговорил и раск-
рылся.
– Крючков, ты говоришь, что никогда ничего не украл, никого не убил. Может быть, тебя хотят убить, поэтому ты и прячешься от всех?
Меня увлекала врачебная любознательность, мне нужно во что бы то ни стало определить, что это за тип, почему он такой, почему он так замкнулся в себе? Крючков всегда о чем-то думает. И видно, что его что-то убивает. На мой последний вопрос больной не отвечал, тут для меня было ясно, что этот вопрос для него трудный. Пациент что-то скрывает или не знает, как на него ответить.
– Ладно, не хочешь отвечать на последний вопрос, ответь, почему ты меня боишься? Почему меня так испугался и сидишь съежившись, в страхе, как будто я тебя собираюсь бить?
– Нет, я так не думаю, я знаю, что вы меня не будете бить, это ваши санитары дерутся, – стал раскрываться пациент.
Меня это обрадовало, и я вновь пошел в атаку. Главное  для меня – заставить его говорить, хотя я сознавал, что долго расспрашивать такого тяжелого, запущенного больного нельзя, так как он может упасть от перенапряжения.
– Хорошо, ты знаешь, что я тебя на ударю, тогда почему меня боишься, как хищника?
В ответ было только молчание, частая зевота да скрюченная фигура и его испуганный, остановившийся взгляд. Что плохого он ожидает от меня и от других? Он – боится. Но почему? И я продолжал наступать.
– Крючков, ты трус. Скажи, почему ты боишься меня? Когда я назвал его трусом, с больным произошло какое-то превращение: оцепенение спало, плечи его опустились, глаза приняли нормальный вид, он глубоко вздохнул и задышал ровно. Потом поднял на меня уже глаза с ясным прямым взглядом и заговорил со мной как будто уже совсем другой человек. Можно было подумать, будто он вырвался из дремучего леса, где его длительное время окружали злые хищники и спасения от смерти не было. Отпечаток страха смерти на лице, но больше в глазах у него остался.
– Я вас не боюсь. Я знаю, вы ничего плохого мне не сделаете. Я боюсь вашего прямого, пытливого, настойчивого взгляда. Я вообще боюсь смотреть людям в глаза.
– А почему же ты сейчас спокойно и уверенно смотришь мне в глаза и разговариваешь?
Я наблюдал за своим пациентам и удивлялся; это было какое-то чудо: передо мной сидел совсем другой человек. В течение всего месяца я его видел с выпученными глазами, дикого и безумного, всегда испуганного, трясущегося, безмолвного. Мутизм1, кататонический страх не покидали его. Что же его так изменило. Сознание или подсознание?  Подсознание – это инстинкты самосохранения, пищедобывания, размножения.
_______________
1. Мутизм - немота
Крючков боится окружающей среды (в конкретном случае – людей), поэтому он уходит от них, прячется. Когда же я назвал его трусом, он перестал бояться, инстинкт самосохранения выключился, он расслабился и включилось сознательное мышление. Страх – это инстинкт самосохранения.
– Вы мне сказали, что я вас боюсь, а я вас вовсе не боюсь, поэтому и разговариваю. Еще сказали, что я трус, поэтому мне теперь нечего бояться, что вы узнаете плохое обо мне. Владимир Владимирович, отмените мне уколы и таблетки, мне от них очень плохо. Мне дома лучше было, а сейчас я еле хожу, если б вы знали, как мне тяжело сидеть,  все мышцы болят, и воздуха не хватает, я задыхаюсь, понимаете, я задыхаюсь. Дайте мне какие-нибудь таблетки, чтобы у меня не было такай постоянной тяжелой усталости.
Крючков еще долго жаловался на сердце, на голову, на запоры, на слабость и все время просил выписать его из больницы. Из угнетенного состояния он стал возбужденным и еще долго доказывал, как ему тяжело.  На этом я закончил  беседу  с больным.

Первое, это моя радость, что я имею собственную квартиру. Что у меня на этой земле появился маленький кубик, в который без моего разрешения не может войти никто. Я могу пригласить жить только такого человека, от присутствия которого я радуюсь, мне делается теплее, мир становится прекраснее, в мозгу остаются только положительные эмоции, с которыми я рад общаться, рад работать, рад творить, но самое главнее, что у меня огромное желание сделать этого человека самым счастливым, ради него жить, ради него творить, посвятить ему жизнь. Я хочу стать известным, знаменитым ученым, мне нужен рядом друг, который бы помогал выполнять мои планы, а я бы сказал всему миру, что половина моего труда принадлежит ей, чтобы женщины мира восхищались ею, чтобы она была примером для всех женщин и богиней женского идеала для мужчин. Я все это должен сказать Юле, если она будет согласна быть другом в труде, в радости и печали, в счастье и в славе, тогда я женюсь и буду каждый день благодарить и землю, и судьбу, которая досталась мне. Опять я о себе. Опять нахлынули чувства. Все, хватит о себе. Главное для меня – наука. Опишу сегодня больного Крючкова, так как в прошлый раз я не закончил записей о нем. Жалкий тип. Тяжелобольной. Наблюдаю все время за ним. Нужно давать ему инвалидность и срочно выписывать из стационара. Теперь по порядку. Приглашал Крючкова к себе еще раз. Меня беспокоит его загнанность, сильное одичание. Он боится всего: внезапно хлопнувшей двери, неожиданного стука, своей тени в окне, приближающихся шагов, любого общения; всех избегает и сам ни к кому не подходит. За прошедший месяц он стал еще хуже, уже и в коридор не выходит, все время лежит на кровати или под кроватью. Опишу один случай. Санитарка выгнала больных из палаты, чтобы сделать уборку.
Вижу, Крючков, сгорбившийся, с опущенной головой, не поднимая ног, какой-то скованной и тяжелой походкой прошел в конец коридора, к окну. Остановился возле подоконника и стал смотреть на улицу через стекло. За ним шли еще несколько человек.  Больные подошли к окну, остановились, и один больной бросился избивать рядом стоящего. Крючков обернулся, увидел дерущихся, замер со стеклянными глазами, и сразу же его охватило сильнейшее волнение, перешедшее в крупную дрожь. Когда я бросился разнимать дерущихся, санитары опередили меня и увели агрессивного больного. Крючков стоял с дикими, испуганными глазами и весь содрогался; через пижаму было видно, как дрожали его колени.
– Крючков, пойдем ко мне в кабинет, – пригласил я его. Больной шел за мной и шаркал ногами по полу. В кабинете я его спросил:
– Ты чего так испугался?
– Я драк боюсь, у меня и сейчас все тело как лихорадкой бьет, – плаксивым голосом ответил пациент.
– Тебя же никто не трогал, чего тебе бояться?
Не поднимая головы и боясь глядеть мне в глаза, Крючков признался.
– Я испугался, что меня побьют.
– Ты же молодой мужчина и должен спокойно относиться к таким конфликтам, разве ты мальчишкой или юношей не дрался?
– Нет, никогда. Я всю жизнь боюсь драк.
Интересно, думал я, большинство парней, мужчин не боятся драк, а почему у него так проявляется инстинкт самосохранения? Это надо обдумать со всех сторон, проанализировать и почитать литературу. Но это потом. А сейчас меня интересует его взгляд.
– Крючков, – громко обратился я к нему, – ты давно боишься смотреть в глаза?
– Со школы, только не помню с какого класса, с седьмого или с восьмого боялся смотреть в глаза некоторым учителям, директору и наглым пацанам, которые всегда хвастались своей силой. Они так уставятся своими стеклянными, немигающими глазами, так я не выдерживал и сдавался, то есть потуплял свой взгляд и уже боялся взглянуть.
– А как же ты с ребятами дружил, как ладил со сверстниками, одноклассниками?
Больной, все так же съежившись, не шевелясь, в кататоническом ступоре, отвечал:
– А я наглых и драчливых избегал.
– Зачем же ты их избегал, они сами по себе, а ты сам по себе.
– Я с ними сначала дружил, но они все время надо мной смеялись, гнали, били, тогда я отделился от них, так они ловили меня, мучили. Поэтому я стал избегать компаний и стал жить в
одиночестве.
У меня стала вырисовываться картина его болезни. Самое главное, что у Крючкова инстинкт самосохранения (сначала трусость, потом перешедшая во вселенский страх) превратился из рефлекса защиты в запредельное торможение всех функций организма, в состояние самоуничтожения. Он дошел до последней степени дикости, превратился в комок страха и довел себя до стойкой инвалидности. 23.25. Иду спать.
Крючкову оформили инвалидность. Оказалось, что он живет в одном микрорайоне со мной. Я отвел его на квартиру, познакомился с его тетей Томой. Теперь опишу, как мы ехали и шли по городу с Крючковым. Когда мы вышли из ворот психиатрической больницы, он стал испуганно смотреть налево и направо. Его расширенные глаза с остановившимся взглядом лезли из орбит, он замирал, приподнимал плечи, съеживался. Со склоненной головой, сгорбившийся, глядя в землю, шаркал ногами, шел рядом со мной. Завидев машину, идущую навстречу, он с испугом быстро убегал подальше от дороги, к самой стене дома, взглядывая на приближающийся автомобиль, глаза его наполнялись страхом, и он, как пораженный ужасом, окаменевший, шел вперед, как будто его должна раздавить машина. Когда Крючков отскочил от меня к дому, у меня мелькнула мысль: "Он сейчас убежит", – но, взглянув на него, понял, что его испугал автомобиль.
Я быстро приблизился к нему и спросил:
– Ты почему боишься автомобилей? Крючков, не поднимая головы, жалобно ответил:
– Я увидел шофера, он глядел мне в глаза, а я не мог ему глядеть в глаза. Он же думает, что я дурак, да и вообще, я боюсь машин, он же прямо на меня ехал. Он же задавит.
– А почему шофер подумает, что ты дурак?
– Потому что я был в дурдоме, теперь все скажут, что я дурак, в психбольнице нормальных людей не бывает. Все, я дурак, я дурак, дурак, я боюсь людей, я теперь ни с кем не смогу разговаривать. Даже дома, с тетей Томой не смогу. Я ни за что не насмелюсь взглянуть ей в глаза. Все, все, зачем я обратился в вашу больницу? Мне еще хуже теперь стало, теперь я вообще не смогу жить с людьми.
Мы шли возле домов. Больной смотрел себе под ноги, а если кто-то шел нам навстречу и Крючков взглядывал на приближающегося человека, то в его глазах застывал такой испуг, что вроде ему встретился тигр. И он сжимался, глаза его от страха как бы лезли из орбит, Крючков всю дорогу шел сжатый и обезумевший. Неожиданно из-за угла дома выбежала собака, он ее не ожидал и был весь в своих страхах, больной, как ошпаренный кипятком, отскочил в сторону. Собака приняла это за нападение и бросилась на моего пациента. Крючков в ужасе замер и стеклянными, остановившимися глазами смотрел на пса, который только лаял; больной пятился назад. Я отогнал собаку и увидел, что больной трясется от испуга.
– Почему ты так боишься собак? Зачем так пугаться? Если бы ты не отскочил в сторону, пес не бросился бы на тебя.
Больной, не глядя на меня, находясь в ужасном, испуганном состоянии, стал сбивчиво отвечать.
– Как не бояться, она же могла меня укусить. Я их боюсь, я так испугался, что меня еще сейчас всего трясет, как в лихорадке. Она так неожиданно набросилась на меня, что я не знал, что делать. У меня была одна мысль: "Она меня сейчас искусает, она сейчас вырвет куски мяса и потом будет долго болеть". А вдруг собака схватит зубами за горло? Я не могу успокоиться, не могу, доктор, дайте мне какую-нибудь таблетку. Доктор, мне плохо, посмотрите, как колотятся у меня колени и вообще все внутри бьет крупной лихорадкой. Дайте мне что-нибудь.
У меня лекарств не было, поэтому я взял его за руку, остановил и попросил:
– Зачем же так, успокойся, закрой глаза и считай до 200.
– Хорошо, хорошо, я попробую.
Он закрыл глаза, я чувствовал, как его трясет, он не мог спокойно стоять и дергался, переступал ногами, открывал и закрывал глаза.
– Успокойся, – еще раз приказал я ему.
– Не могу, не могу я успокоиться. Я считать не могу. Я до 10 сосчитать не могу, а вы до 200. Мне плохо, плохо! – вскричал больной.
Я его еще долго успокаивал и стоял полчаса около него. Он понимал, что ему плохо, но сделать ничего не мог. У него очень сильно была запущена мыслительная система управления своим поведением, а также было истощение нервной энергии; и ему ее не хватало, чтобы сдерживать себя, останавливать себя. В нем было все с детства так запущено, так запутано, в нем были так извращены ценности, что над ним требовалось долго, упорно, грамотно работать, чтобы вывести его из дикости.  Он мне сказал, что не может успокоиться, значит он не совсем потерял рассудок, не умалишенный от рождения, а просто его мыслительная деятельность и, следовательно, поведенческая извращена, то есть она сильно отличается от поведения выработанных норм людей, общества. Дальше мы ехали на автобусе. Крючков зажался и, не поднимая глаз ни на кого, ехал до своей остановки. Крючков перестал жаловаться, дергаться и затих. От остановки осталось идти минуты две до его дома, я отпустил его руку и пригласил:
– Ну, пойдем дальше. В этот момент подъехал автомобиль и остановился прямо напротив нас. Шофер быстро вышел из кабины и ушел. Больной приподнял голову, взглянул на машину, и в его глазах мгновенно вспыхнул и застыл испуг. Он обмер и не шевелился, потом боязливо отвернулся, опустил голову к земле и пошел рядом со мной.
Я спросил:
– Ты почему так испугался стоящего автомобиля, в нем же никого нет?
Боясь смотреть в мою сторону, мой пациент отрывисто выпалил словами, как из пушки:
– У нее фары, как глаза, вот я и испугался, вообще я не испугался, нет, я испугался. Я боюсь смотреть в глаза и кошке, и собаке, и лошади, и вообще всем.
Крючков жил в пятиэтажном кирпичном доме на пятом этаже в двухкомнатной квартире. Жили они скромно. Вся мебель в комнате была недорогой и не новой. В зале стоял посредине круглый стол, направо от коридора стоял диван, покрытый дешевым покрывалом, а впереди возле стены стоял телевизор "Горизонт", черно-белого изображения. Два кресла, столик между ними да сервант с незатейливой посудой без сервизов; пол был застелен темно-зеленым синтетическим настилом – вот и вся обстановка. Тамара всю жизнь отработала на машиностроительном заводе рабочей. Была замужем, но ее Сергей погиб в автомобильной аварии. У автобуса, на котором он ехал из г. Семипалатинска в г. Барнаул, отломалось переднее колесо, и автобус перевернулся. И она осталась одна, детей у них не было. Через год умерла ее родная сестра Катя, и у нее остался семилетний Миша. Тамара сразу взяла его себе на воспитание. Миша, когда еще жил с матерью, отца у него не было, был тихий, безответный, замкнутый. Потеряв мать и перейдя жить к тете Тамаре, он замкнулся еще больше, стал дичиться соседей, которые приходили к тете. Друзей не заводил, во двор не ходил к ребятам, был у него один друг, одноклассник Коля, но, как рассказала Тамара, Миша и с Колей все время молчал, рассказывал и развлекал больше Коля. Тетя уходила на работу, а Миша после школы сразу приходил домой и сидел целыми днями один. Телевизора в то время у тети Тамары еще не было, все никак не могла скопить денег на такую покупку. Телевизор она купила, когда Мише было уже 27 лет, была большая радость для Тамары, а племянник был уже серьезно болен и радости никакой не ощутил. Он смотрел телевизионную жизнь, которая не радовала, не учила, не помогала, ничего не объясняла о его жизни. Он страдал, его внутренний мир гнул его, давил, пугал будущим, приводил в отчаяние от физической слабости, от психологического тупика. Он все время был в себе, в своих недомоганиях, в безысходности, в одиночестве, в боязни, в страхах сумасшествия и смерти.
Мы познакомились с Тамарой еще месяц назад, поэтому, когда мы вошли в квартиру, она приняла меня с радостью, как своего близкого и дорогого родного.
– Владимир Владимирович! – воскликнула она. – Ой, что же вы не предупредили меня, я бы сама к вам приехала за Мишей. Как вы добрались, что вы стоите? Проходите, садитесь, – и она показала рукой на диван. Миша молча ушел в спальню и не показывался. Я присел и пригласил Тамару сесть рядом. Мне нужно было много рассказать об ее племяннике и дать рекомендации лечения Миши. Хозяйка с радостью приняла предложение и проговорила:
– Да, да... так, так... ой, ой... а я и не думала. Я же неграмотная...
Когда я ей объяснил, почему Миша стал такой, что с детства боялся за себя, что ему разобьют нос, выбьют глаз, что ему будет больно, если его станут бить и другое, тетя Тома грустно рассказала свое, наболевшее.
– Владимир Владимирович, я очень рада, что вы так хорошо объяснили Мишину болезнь, его проблемы, его поведение. Он же обращался к терапевту, к нервопатологу, к психиатру, но никто ему не помог. Никто не мог установить его болезни. Ведь как он мучается, мне так тяжело на него смотреть. Он и школу из-за угнетенности и слабости бросил. На работу три раза устраивался, но физически работать он не может, силенок у него нет. Другие-то считают его лодырем, симулянтом, окружающие его по себе судят, коль молодой – значит здоровый, значит не должен уставать. Может быть, в конторе, где бы и смог работать, да образования у него нет, 8 классов – вот вся его наука. Чуть было его за тунеядство не осудили, да я его защитила. У меня родственник в милиции работает, так его и спасла. Ох, что мне с ним делать, ума не приложу? Вы же видите, какой из него работник, а моего заработка еле-еле хватает. Концы с концами еле как свожу.
– Тамара Васильевна, мы ему инвалидность дали, так что Миша теперь будет получать деньги, только вы помогите ему немного оправиться, а я сейчас вам все расскажу и напишу рекомендации, рецепты выпишу, а через месяц будете приходить ко мне и рассказывать, как идут дела с лечением. Хорошо? Мы с вами поставим его на ноги. Вы согласны помочь Мише?
– Ой, да я расшибусь, что вы скажите – все сделаю!
– Тамара Васильевна, дайте мне, пожалуйста, лист бумаги. Миша не выходил из спальни, тетя пошла в другую комнату и через минуту вернулась с тетрадкой. Я взял тетрадь и написал рекомендации:

1. Подъем в 8.00
2. Физзарядка –  легкая.
3. Заправка постели .
4. Утренний туалет (умывание, чистка зубов и др.)
5. Завтрак (натощак 1 ст. воды, – 30°С. Принимать перед едой                биостимуляторы: женьшень, родиолу розовою, левзею, лимонник кит. и др. Аминалон. Адонис-бром .Есть больше  овощей, соков,  чернослива.
6. Чтение вслух – 2 часа (под контролем Тамары Васильевны).
7. Приготовление обеда (чистить картофель, резать овощи и др.) под руководством Тамары Васильевны.
8. Обед.
9. Разные игры: в шашки, в домино и др. – 1 час.
10. Ужин (прием лекарств)
И. Учить стихи под наблюдением тети – 2 часа
12. Чтение автора: Леви "Искусство быть другим"  –  ежедневно под наблюдением тети.
13. Физические упражнения для улучшения работы сердца, для мышц живота, для головы и для позвоночника – ежедневно . Утром короткая и легкая разминка, а вечером более насыщенная и длительная.  Тамара Васильевна, я завтра принесу книжку по физ-
культуре и пусть он занимается.
14. Можно использовать любые игры, любую легкую работу по дому, но самое главное – не давать Мише думать о себе, и нужно постоянно внушать ему, чтобы он не боялся мнения людей. Ни одной минуты не оставлять его без дела.
– Тамара Васильевна, – обратился я к хозяйке, – самое главное, чтобы у Миши не было ни одной минуты свободной, постоянная занятость не позволит ему думать о себе, о своих болезнях. Позовите, пожалуйста, Мишу ко мне, мне нужно поговорить с ним, а то мне уже пора идти.
Тамара Васильевна вскочила и быстро пошла за племянником. Я понимал, что моему пациенту тяжело разговаривать со мной и с тетей, поэтому он и спрятался от нас. Мой пациент, как приговоренный к смерти, абсолютно с таким видом, раздавленный и запуганный, вышел к нам, не поднимая головы и не глядя на нас, прошел, как робот, тяжелой походкой к столу, отодвинул стул и сел боком к нам. Как обычно, плечи его были приподняты и смотрел он в пол.
– Миша, мы все обговорили с тетей, я написал для тебя рекомендации, которые ты должен строго выполнять. Эта мое требование. А тетя Тома будет давать задания и следить, чтобы ты выполнял их. Слушай меня внимательно, я прочитаю сейчас их, а ты ответь, будешь ли исполнять мои требования.
Каждый пункт я читал медленно и сразу опрашивал больного о его согласии. На все, что я ему написал, он дал согласие, только попросил:
– Тетя Тома, ты только твердо требуй от меня все, что написал Владимир Владимирович, потому что сам я не смогу ничего выполнить, я не могу собой управлять. И еще, если у меня возникнут какие-то свои потребности, прошу, тетя Тома, и вас, Владимир Владимирович, помочь мне.
– Миша, если у тебя сейчас есть какая-то просьба, то говори сейчас.
– Вы, Владимир Владимирович, сказали, чтобы я читал какого-то Леви, а где я его возьму? – Меня поразило, что дикий и почти невменяемый запомнил фамилию знаменитого психотерапевта. На это я ему ответил, что тетя Тома будет ходить в библиотеку и брать нужные книги.
– Миша, – обратился я к своему пациенту, – запомни мои слова: первое – это то, что никто не знает, о чем ты думаешь, второе – не надо бояться мнения людей. Никто не боится мнения людей, но иногда их учитывают. Ты доводишь себя до безумия. Ты посмотри вокруг: мошенники, насильники, лжецы, хулиганы, воры, убийцы ходят с поднятой головой, никого не стесняются, не робеют перед другими, не думают, как ты, а что если о нем подумают, что он вор или дурак. Они смотрят прямо всем в глаза, не прячутся от людей. Хотя им то и нужно больше всего – бояться мнения людского, но, однако, они никогда не считают себя хуже других. Они после тюрем, после теплотрасс, после убийств ходят гордые своей силой, высокомерные. А ты, Миша, из-за того, что у тебя одна рука короче другой, из-за косоглазия внушил себе, что ты хуже других, и теперь боишься. "Увеличивай довольство собой, с этим все победишь", – сказал великий Эпиктет. Думай только хорошо о себе. Ты живешь сейчас преимущественно правым полушарием мозга, а теперь тебе нужно жить левым полушарием и развивать его. Левое полушарие, Миша, ведает чтением, устным счетом, целенаправленными движениями, памятью на слова, на фразы, на стихи. Когда утрачиваются функции левого полушария, человек мрачнеет, сутулится, у него исчезает улыбка и появляется плохое настроение. Благодаря левому полушарию мы не становимся безнадежными пессимистами.
Миша сидел понурый, ни на кого не смотрел, и я не знал, слушает он меня или нет, что-нибудь понял из сказанного мною или нет? И я решил проверить.
– Миша, ты понимаешь, что я тебе говорю? Ну-ка повтори, что я сказал.
Больной взглянул на меня, страх ударил его, он выпучил глаза, отвернулся и пробормотал:
– У меня левое полушарие плохо работает, поэтому надо читать, что-нибудь все время делать..
– Молодец, – похвалил я его. Это было для меня радостью, что такой дикий, а понял мою мысль и повторил. Значит, сделал я вывод для себя, его можно еще вернуть к жизни. Сейчас он был одичавший, живой труп. Я взглянул на него и еще раз твердо сказал:
– Самое главное, Миша, для тебя сейчас – ни одной минуты без дела, второе – никто ничего о тебе не думает, зачем ты внушил себе, что все лучше тебя, сильнее тебя, умнее тебя; они такие же, как ты, а многие хуже тебя. Тамара Васильевна, не давайте ему задумываться, совместно решайте, какую работу нужно выполнять, и пусть он ее делает. В течение месяца никуда не ходите с Мишей, не нужно никаких друзей, соседей. Для вашего племянника сейчас – никаких контактов ни с кем в течение месяца, работайте и читайте "Искусство быть другим". А через месяц приходите ко мне. Если у вас что-то не будет получаться или возникнут какие-то вопросы, приходите ко мне в любой день, за исключением выходных. Я написал на бумаге график своей работы и дал Тамаре Васильевне.

На сегодня записи заканчиваю, пора ужинать.
08.77.   Прошла неделя. Беседовал еще раз с Михайловым. Вид у него такой же отрешенный, раздавленный. Он не обслуживает себя, оброс, неряшлив, на губах слюна. Диалог был в палате. Я решил узнать, как оценивает себя и свое состояние.
– Михайлов, – обратился я к нему. Он сидел на кровати, смотрел злобно и подавленно в стену, какая-то мысль мучила его. – Как ты чувствуешь себя, что тебя беспокоит?
Больной медленно повернул голову и упорно стал смотреть мне в лицо, не совсем понимая, что у него спрашивают. Он был в глубокой депрессии и молчал. Я повторил вопрос громче. Михайлов как будто очнулся после глубокого и крепкого сна. Злобность, настороженность с отчаянием припертого к стене зверя, замученного галлюцинациями преследования, мелькнули тусклым огнем его глаза, и он медленно, уставши, выдавил из себя:
– А я откуда знаю, вам лучше знать. Больному казалось, что его окружают одни враги.
– Считаешь ты себя больным? – задал я ему еще один вопрос. Больной враждебно взглянул на меня и твердо, тихим голосом возразил:
– Я не больной, вы меня здесь накачали, а теперь спрашиваете. Ваши костоломы (он санитаров так называет) скручивают и колют; я вчера одного вашего козла (санитара) чуть не пришиб, но их трое, справились. Доктор, я здоровый, скажите, чтобы меня не кололи, вы меня сделали слабаком, а я как будто под медведем был; и, вообще, отпустите меня, чо мне здесь делать? Выпишите меня домой.
Больной стал диким, на губах появилась пена и стала капать на одежду. С больным уже нельзя было разговаривать, и я решил идти к себе в кабинет. Михайлов не считает себя больным и всю вину перекладывает на нас, на наше лечение. Действительно, нейролептиками мы подавили двигательное возбуждение, уменьшили галлюцинации, сняли агрессивность, но эти препараты не только тормозят двигательную активность, но и приводят к мышечной слабости.
Тут подскочил ко мне вновь поступивший больной.
– Доктор, доктор, меня тоже отпустите домой, я знаете кто? Нет? Я великий ученый, я делаю открытие, как переселиться на Луну. Я Циолковский, но я не Циолковский, я ученый, а кругом одни дураки, но вы-то доктор, и все поймете; я вам расскажу, и вы поймете. Я вчера во сне уже летал на Луну, да, да... у меня во сне приходят открытия. Вот, например, недавно, в 1980 году я открыл как Иванов, мой друг, открыл в погребе клад. Но поймите меня, доктор, он ошибся, это он по пьянке, а вообще он умный, работает на секретном предприятии и там делает открытия, но мне не говорит. Но я-то знаю.
Больной был с манией величия и с фантазиями, с ним нужно отдельно заниматься, и весь его словесный винегрет нужно расчленить на части, а потом уж лечить. Мне интересно было узнать, какое у него образование и кто он по профессии, и я спросил его:
– Скажите, какую профессию вы имеете?
– А какая вам разница! – вспыхнул больной. Я наступал.
– Где вы работаете, кем?
– Строитель я, ну и что?
– Какая профессия у вас?
– Ну столяр, ну и что вы хотите этим сказать?
У больного был гордый вид, глаза его блестели, он был опьянен своим внушенным величием.
– Вы же неграмотный, поэтому не можете быть ученым.
Больного как ударили, он затрясся, глаза полыхнули злом, болезненной гордыней, яростью, лицо покрылось пятнами, и он дико стал выкрикивать:
– Я ученый, я великий ученый, я работаю в академгородке, и я знаю, столько же, сколько и они. Как вы смели меня оскорблять! Какой я неграмотный, я вам еще раз говорю, что я ученый, 30 лет общаюсь с разными учеными, если вы мне еще такое скажете, то я не знаю, что с вами сделаю, несмотря на то, что вы врач. Вы не врач, не врач и больше мне такое не говорите...
Ему сделалось плохо, и он схватился за спинку кровати и стал оседать. Я понял, что сделал первую ошибку в своей практике. У меня до этого еще не было такого больного, с такой манией. С нашими больными нужно быть осторожными, деликатными.
Мы тут же оказали этому больному помощь, и я вернулся в свой кабинет и пригласил Михайлова.
Неделю назад я отменил ему нейролептики и назначил транквилизаторы, витамины, противоаллергические препараты. Мне нужно было вывести его из депрессии, посмотреть его состояние, особенно психическое. Когда вошел Михайлов, я просматривал его карту: историю болезни и эпикрез1 предыдущих врачей. Он молча остановился у двери. Я взглянул, чтобы оценить его состояние. Михаилов упорно смотрел на меня, как бы спрашивая: "Что вы от меня хотите? Я же здоровый, зачем меня сюда поселили? Надо врачу объяснить, что я не больной, и пусть он отпустит меня домой".
У душевнобольного были признаки паркинсонизма2, амимия (застывшие черты лица) и внутреннее беспокойство – он переступал с ноги на ногу, поочередно поднимая то одну ногу, то другую.
– Проходите, садитесь, – и указал на кушетку, что стояла возле стены, напротив меня и ближе к двери. Санитар взял его за руку и приказал: "Чего стоишь, ну-ка, давай проходи, садись!" – Провел его, усадил и сел рядом с ним. Михайлов встал и возмутился:
– Чо вы меня садите, я не могу сидеть. Топоча ногами, он уперся в меня взглядом.
– Михайлов, скажи мне, у тебя много друзей?
Очень часто у большинства людей характер проявляется в коллективе, в кругу друзей, но особенно в экстремальных условиях; человек может быть скрытен дома, на работе, но среди друзей легче увидеть его систему ценностей, установки на отношение к женщине, к взрослым; есть у него авторитеты или нет, как оценивает человек жизнь другого человека, какое место он отводит себе в обществе, в кругу друзей; лидер он или исполнитель и многое другое.
Больной манией преследования, галлюцинациями, манией превосходства над окружающими, агрессивностью как-то снисходительно улыбнулся и заговорил быстро и безостановочно:


________________
1. Эпикрез история болезни.
2. Паркинсонизм – клинический синдром. Проявляется дрожанием рук, ног, нарушением походки и т.д.

– Друзей, да у меня есть друзья, хоть отбавляй, как можно без них, я не могу, они меня любят, уважают, они без меня никуда, куда я – туда и они. Да за меня они любому козлу ноги вырвут и спички вставят.
Михайлов в процессе рассказа возбуждался, глаза его начали блистать безумством и галлюцинациями:
– Я вижу, как они за мной следят, потому что знают, что у меня все по науке; без меня они никуда. Сброд поганый, мелкота вшивая. Доктор, они все вокруг меня вьются, липнут, как мухи на мед. И тут один козел следит за мной, гнида плюгавая, я его зашибу! Доктор, уберите его от меня, а то я за себя не отвечаю. Что ему от меня надо? Я ему все равно свои тайны не открою, да ему шизику и не понять. Я уже забыл то, что он знает, все мне конька-горбунка рассказывает, а все туда же. Шушер задолбанный. Они все у меня учатся, у меня не мозг, а компьютер, куда им, я Энштейн. Они все не доросли еще, им усраться не добраться. Я на лету все хватаю, куда им, безмозглым. Они только хотят подумать, а я уже знаю, что хотят сказать. Я эти интегралы, дифференциалы как семечки...
Михайлов говорил все быстрее и быстрее. В его мозгу реакции мчались с бешеной скоростью, его блатной жаргон состоял в большей степени из матерных слов. Сразу было видно из его монолога, что он еще в школе понял свое превосходство в силе, в молниеносной реакции, в памяти. И уже тогда стал поднимать себя с каждым годом все выше и выше, а на других смотреть, как на недоумков и признавал только таких, как он: шустрых, сметливых, озорных, сильных, отчаянных, буйных и смелых. Он все схватывал на лету и также бурно действовал. Но Михайлов напрочь был лишен анализа, а потому жил, как живет масса, повторяя увиденное, услышанное, сделанное. Он никогда ни над чем долго не задумывался и не выносил размышлений, думаний. Он был прямой, дерзкий и, как говорится, рубил все с плеча. Если чего не видел или не умел делать, то никогда за это дело не брался и говорил: "Я это не видел, меня этому не научили, и не берусь". Любое раздумывание он считал умственной жвачкой. И даже ненавидел задумчивых, рассудительных. Михайлов опять начал галлюцинировать, рычать, показывать на окно, через которое был виден противоположный девятиэтажный дом с большими балконами. "Вон он, вон он, смотрите, смотрите, он следит опять за мной, он все время следит за мной", – и показывал пальцем на балкон третьего этажа. У меня внезапно возникла мысль и я спросил:
– Он за тобой следит, чтобы убить тебя?
Душевнобольной мгновенно изменился и спросил:
– А откуда вы знаете?
Мне показалось, что я поймал нить его болезненного мышления и стал выяснять дальше.
– У тебя уже были случаи, что тебя хотели убить?
Из психологии я знал, что сильный стресс часто сохраняется, если его не сдерживать, наступает суммация, и он превращается или в галлюцинации, или в запредельное торможение, то есть в различные патологические формы мышления, поведения.
– Да, было дело один раз, еле ноги унес.
Этот ответ был для меня победой, это был ответ на мою задачу – как, отчего произошел первый срыв. Я был на верном пути. Мною был найден первый его неверный шаг. Теперь нужно убедить Михайлова, что никто за ним не следит, что никому он не нужен, что он не представляет какую-то особенную ценность, что у каждого человека свои заботы, проблемы, и каждый человек больше занят собой, чем другими: жилье, пища, одежда, друзья, любовь, дружба, дети, работа, карьера и многое другое не оставляют времени, чтобы следить за кем-то, изучать кого-то, важный аспект еще в том, что никто не хочет в тюрьму, поэтому убийства совершают только из-за денег, из-за ревности или убирают свидетелей. Нужно разубедить Михайлова в его навязчивых иллюзиях и галлюцинациях.
Скучно. Сегодня проводил в Москву Юлию, она уехала учиться в педагогический институт на логопеда. Для меня это сильный удар судьбы, я ее так полюбил, так мечтал быть вместе, но она молодая девушка, а я для нее, наверное, стар. Я иногда понимал ее намеки, ее стеснительность из-за моего старшинства и авторитета. К тому же еще ее мама с папой, родственники и ее друзья были против нашей дружбы. Теперь опять один. Уйду весь в работу. Такую умницу, как Юля, теперь вряд ли еще встречу. Мне 35. Мои ровесницы уже все замужем, а некоторые уже побывали замужем по два, а то и по три раза. Жениться на опытной женщине – это заниматься прелюбодеянием. Мне очень тяжело найти девушку или женщину для семьи, так как я вижу многих  женщин. Я знаю, идеала нет, да мне он и ни к чему, но грубость, жадность, агрессия, высокомерие, себялюбие, лень, развращенность, тупость, хитрость отталкивает меня от них. Юля, милая Юля, моя иллюзия, мне грустно и еще раз грустно. Так полюбить я больше никого не смогу. А без любви жениться не хочу. Теперь мне остались работа и наука. Моя любовь к науке,  как свет, как лето,  как домашний уют, как какое-то лекарство, которое отключает мой разум от всего окружающего мира и погружает мою сущность в проблему, которую я хочу решить. Только мне тяжело бывает, что я мало занимаюсь наукой, а чтобы решить проблему, я читаю одну книгу, другую, третью; ищу истину в одной науке; когда не нахожу, то продолжаю искать в другой науке, в третьей, в четвертой. А если не нахожу ответа, тогда хожу, смотрю налево и направо, думаю, копаюсь в своих запасах знаний, в своем мозге, размышляю, сравниваю, анализирую – и все это для своих больных. Самое труднопознаваемое на земле – это человек. Человек подходит к завершению изучения земли, а сам себя не знает. Он живет сейчас на уровне человеческих инстинктов: ест, пьет, размножается, одевается, строит, изучает, совершенствует все вокруг себя и для себя: одежду, жилье, питание, дороги, транспорт, средства получения информации обо всем на земле; изучает недра, воду, космос и Вселенную. Уже ходит по другой планете, сидит в комнате, а видит весь земной шар и космос, видит микромир; человек научился уже клонировать животных, но сам себя не знает и других тоже, он видит только их поведение. Человека терзает агрессивность, жадность, ненависть других, себялюбие, гордыня, разврат и жажда власти. Только врачи: психиатры, психотерапевты, геронтологи и некоторые еще – да психологи и религия немного знают человека. Но эти специалисты пока не знают, как физиологию, психофизиологию, психотерапию, религию, психологию ввести в общественные науки школы, высшие школы для гармоничного развития человека с детства, для улучшения общества.
Буду дальше заниматься своими больными, я облегчу им жизнь, а многих вылечу. Пусть потребуется на это многие годы, но природа призвала меня заниматься человеком. Я уже сделал открытие, которое много изменит в понимании и в лечении неврологических и психических заболеваний человека. В настоящее время медицина считает нервную систему человека слабой, если человек неадекватно агрессивен или вспыльчив, часто плачет или быстро впадает в депрессию. Особенно это относят к детям: если неусидчив, драчлив, угрюм, импульсивен, замкнут или раздражителен, плаксив, то все врачи и учителя ставят диагноз – слабая н.с1. Мой длительный анализ привел к формуле: н.с. – это количество энергии, вырабатываемое организмом в единицу времени. Отсюда следует, чем больше
_______________
1. Н.с. – нервная система
вырабатывает энергии организм, тем крепче н.с. Остальное – или генетика (флегматик, холерик, сангвиник, меланхолик), или воспитание. То есть в здоровом теле – здоровый дух. Как говорили древние. Если ребенок или взрослый здоров, крепок физически, то и н.с. крепкая, здоровая, а остальное все от общества, то есть невоспитанность. Я убежден, что Ипохонного, Михайлова и многих других можно вылечить, нужно выключить участки мозга, которые дают галлюцинации, бред, страх за сердце, за желудок; нужно изменить направление мыслей, их надо убедить, доказать путем диагностических данных, анализов, что их внутренние органы здоровы, и Ипохонному ничего не угрожает, а Михайлова убедить, что он не имеет такой ценности, чтобы за ним следили, у него нет открытий и т. п. Психовнушение нужно дополнить физиотерапевтическим лечением. Нужно электростимуляцией изменить доминанту полушарий, участков мозга. Сейчас известно, что правое полушарие – это мрачный пессимизм, поэтому правополушарного нужно сделать оптимистом, то есть доминанта должна быть в левом полушарии. Я мыслю сейчас по-дилетантски. Мне нужно много работать. Нужна небольшая лаборатория. Мне надо найти электронщика, хорошего физиолога, обустроить лабораторию и проводить исследования на животных и получить разрешение делать опыты на своих психобольных с согласия больного и его близких родных. У Крючкова будет сложнее с лечением. Мои наблюдения, обследования и беседы дали мне возможность установить, что у него слабая н.с., поэтому и сделать его здоровым, переориентировать будет сложнее и намного дольше. Можно с уверенностью сказать, что его полностью вылечить невозможно. Есть один вариант, но его нужно хорошо обдумать. Первое – это нужно научить его ровно и правильно дышать, чтобы ликвидировать гипоксию мозга и тканей. Сейчас он все время находится в страхе и сжат. Он от всего сжимается: ветер дунет – Крючков замер, и дыхание остановилось, ветка хрустнула опять не дышит, телевизор включит, увидит ведущего или кого другого, опять замер, с собакой взглядом встретится – и у него глаза по пятаку, в комок превращается и опять не дышит. Крючков 20 лет не дышит. Я должен, моя обязанность врача уменьшить его страхи, свести к минимуму его испуги, оцепенения, которые в психиатрии называется кататонический ступор. Я должен научить Крючкова сделать переоценку себя, людей, своих страхов. Убедить его, когда он боится – делает себе хуже; страх только ухудшает его здоровье, укорачивает его жизнь. Я дам ему понять, если он не перестанет сжиматься под взглядами других, то он не выздоровеет, ничего не сможет сделать, а если у него есть какая-то цель, то он не выполнит ее. С Крючковым надо много работать, но ему нужно работать еще больше с собой.
Теперь запишу свои мысли о кататоническом ступоре, которые образовались в результате длительного наблюдения за больными с таким синдромом, глубокого анализа поведения, опросов таких пациентов, бесед, а также сравнения агрессии и ступора. Кроме этого, я ездил за город, наблюдал за насекомыми, животными, которые при опасности тоже цепенеют, то есть впадают в ступор. Просмотрел биологию и нашел в ней насекомых, пресмыкающихся и животных, у которых инстинктом самосохранения при опасности является оцепенение – это жужелица, гусеница вилохвостка, жук-чернотелка, паук-тарантул, плащеносная ящерица, тушканчик, куропатка, ежик, косуля и многие другие. Поэтому можно сделать вывод, что инстинкт самосохранения в животном мире проявляется у одних в виде агрессии, а у других в виде оцепенения (кататонического ступора). Люди также делятся на два вида: агрессивных и боязливых (робких); первые всегда нападают, а вторые – сжимаются, цепенеют (как бы обмирают, делаются "не живыми", незаметными). Так как этиология (причина) кататонического ступора не выяснена и эта форма заболевания имеет неблагоприятный исход, то я рад, что докопался до причины возникновения кататонического ступора. Привожу пример: робкий человек идет ночью по улице, из-за угла выходят на него двое, у одного из них в руке нож. У робкого человека мгновенно срабатывает инстинкт самосохранения: он обмирает, то есть цепенеет – у него приподнимаются плечи, диафрагма приподнимается и сжимает легкие, сердце, останавливается дыхание и он в состоянии страха (кататонического ступора) останавливается и пережидает опасность. Теперь логически объясню причины развития кататонической формы заболевания. Пример: робкий ребенок находится в детском доме. Сильные, бойкие, наглые ребята, видя слабого, смеются над ним, заставляют делать за себя порученную им работу: принести, отнести, сделать уборку и другое. Если робкий мальчик отказывается, то его ругают, оскорбляют, бьют, гонят из своей компании. Поэтому при столкновении с агрессивными  робкий делается боязливым, сжатым, натянутым.
Теперь немного отступлю от темы и сделаю экскурс в спортивную медицину. Известно, что мышца на импульс сокращается, затем наступает расслабление, но если мышца еще не расслабилась и поступает новый импульс, мышца вновь сокращается; если импульсы идут один за другим, то происходит суммация мышечных сокращений. Мое мнение на счет этого явления: наверное, на суммации мышечных сокращений ставятся мировые рекорды в спорте. У спортсменов происходит суммация двигательного возбуждения. А у наших заторможенных больных с течением времени накапливается и все время увеличивается суммация натянутости, обмирания, оцепенения, то есть этиология ступора в нарастающей суммации торможения мышечных сокращений. Если состояние робости, испуга, страха продолжается в течение 10-15 лет, такой человек (будь то девочка, мальчик, юноша или мужчина) попадают в психиатрическую больницу и ему ставят диагноз – шизофрения, кататоническая форма. И такие запуганные, заторможенные боятся еще больше психбольных, чем нормальных людей, и они все время избегают контактов со всеми в больнице и лежат скрюченными, в утробной форме, якобы показывая, что им плохо и чтобы их не трогали. Лежат недели, месяцы, годы из-за страха перед людьми. Сначала робость, затем боязнь, потом страх, заторможенность, обездвиженность – вот причины и развитие кататонического ступора.
Поэтому я пришел к выводу, чтобы вывести такого больного из ступора, нужно найти методы расслабления для него. Я много думал, почему ступорозные больные ночью начинают двигаться, встают, едят, то есть расслабляются. И вывод один – так как ночью все спят, поэтому они понимают, что никто не подойдет к нему, никто не нападет – ему некого бояться, не перед кем сжиматься, обмирать. А перед утром они опять принимают утробную форму, чтобы никто их не трогал. А так как запуганный больной боится даже взгляда, то он не отвечает на вопросы, избегая общения. Боязнь общения (это защитная реакция) – молчание, которое в психиатрии называется мутизмом. Я уверен, что отыскал, открыл этиологию ступора. Теперь можно будет многих спасать от этого тяжелого недуга, выводить пациентов из кататонического ступора, обучать их расслаблению (а для этого таких больных нужно помещать в одиночную палату) и объяснять больным, чтобы они больше двигались, улучшая кровоснабжение органов и систем – в этом их спасение от преждевременной смерти от обездвиженности.
Прошел месяц. Работаю на две ставки. Все время провожу в больнице со своими больными. Михайлова выписал со значительным улучшением. Физическое состояние его хорошее. Галлюцинаций нет. Я объяснил ему, что галлюцинации бывают при двух состояниях: либо при сильном стрессе, пример: человек попадает в автомобильную катастрофу, и у него в мозгу проносятся картины его гибели, но он остается живой. Но после автомобильной аварии у человека, перенесшего такой сильный испуг, вспыхивают картины дорожно-транспортного происшествие, и ему становится страшно. Галлюцинации могут возникать при любых каких-то сходных ситуациях, даже без подобных случаев. При поездке на транспорте, даже без автомобиля, у человека, перенесшего сильное потрясение, могут произвольно всплывать в мозгу картины столкновения, гибели, аварии. Чем больше будет поводов, чем больше будет бояться пострадавший, тем чаще и тем страшнее будут появляться галлюцинации. И человек попадет в зависимость от страха. Он все время как бы ожидает этой аварии, и при любом намеке может бледнеть, кричать, делать какие-то спасательные движения, хотя ничего вокруг нет, это его замкнутое воображение резко изменяет поведение. Второе состояние галлюцинаций – это гипнотическое внушение человеку чего-то страшного, необычного или какого-нибудь явления. Вот случай, который я ему рассказал.
"Жил юноша в деревне, которая стояла в лесу. Он с самого раннего детства слышал от родных и знакомых, что в лесу есть поляна, на которой живет приведение, и все, кто приближается близко к этой поляне, видят это приведение. И поэтому туда никто не ходит. И вот Ваня как-то пошел со своим другом посмотреть это приведение. Им было страшно, но они решили все равно взглянуть на это чудо. Не успели они выйти на полянку, как увидели на ней силуэт человека в белом. Они мигом повернули и убежали в страхе".
Вот так внушенное возбуждает мозг да такой степени, что человек видит картины, которых нет и которые созданы им самим, его воображением. Это и есть галлюцинация. Человек или внушает сам себе, что его хотят унизить, изнасиловать или убить, или ему внушают другие. А после первого видения, еще может самого неопределенного, которое человек еще не ощущает, не осознает, потом видения или ощущения учащаются (а повод в таких случаях всегда находится), происходит суммация рефлексов в мозге и человек становится больной. Суммация отрицательных мыслей приводит больных к разным тяжелым исходам. Но есть суммации мыслей и движений положительные, и такие приводят к рекордам в спорте, к выдающимся выступлениям певцов, актеров и других людей искусства. Михайлов все это понял и пообещал меньше обращать внимания на свои галлюцинации, то есть видения слежки за ним, покушений на него и подобное. Мне удалось довести до его понимания, что это всего лишь болезненное воображение, и он в данный момент никому не нужен, чтобы за ним следили.
Ипохонного тоже выписал с хорошим улучшением. За сердце свое он перестал так бояться, но страхи за свое здоровье сохраняются, но в меньшей степени. Анализы, заключения обследований его сердца и других органов, мои объяснения дали положительные результаты, и его можно реабилитировать до трудоспособности. Лет через 5, так же и Михайлова, при интенсивной психотерапии можно освобождать от инвалидности. С Крючковым сложнее. Истощенность н. с. не позволит быстро восстановить нормальную работу органов и систем организма и, в частности, мозга. У него слабая энергетика. Я его полечу один год на дому, а потом основательно его обследую, мне нужно установить, почему его организм вырабатывает так мало энергии, хотя он молодой мужчина в сравнении с другими. Почему у него такая быстрая утомляемость? Генетика, мозг, пищеварение или какие-то инфекции, или поведение не дают достаточно выработаться энергии? С ним я поработаю. Я его поставлю на ноги. Для физической работы он явно не пригоден, но  какую-то легкую работу он будет выполнять. Для начала надомную работу.
Прошел еще месяц. Крючков стал лучше. Приходила его тетя, радостная. Миша читает, стал разговаривать и делать все по дому, что она его просит. Но на улицу пока не выходит. Боится. Я тоже рад, что есть сдвиг в лучшую сторону.
Звонят. Кто-то пришел. Женщина. Ошиблась номером квартиры.
Давно не брался за свои записи. Настроение скверное. Домашнее одиночество немного начинает тяготить. Может, бросить любимую работу и уехать куда-нибудь отдохнуть, развлечься. Но тогда я не смогу заниматься научной работой и не осуществлю своего плана, а жить бесцельно я не хочу. Я поставил еще в институте для себя цель: определить причины психических заболеваний человека, научно обосновать, защитить диссертацию, получить ученую степень доктора, опубликовать свои работы, сделать переводы на несколько языков. Побывать в разных странах: во Франции, в Швейцарии, в Англии, в США, в Италии, в Греции. Рассказать о своей доктрине и методах лечения, о научных поисках, находках, познакомиться с работой своих коллег, новых технологий в лечении душевных больных и профилактики общества от различных психозов, да и вообще, поездить, посмотреть мир. Но самое главное, я хочу подарить человечеству свое, найденное, открытое длительным наблюдением, изучением, упорным трудом. Мне пошел четвертый десяток, и я хочу сказать устами мудреца: "Человек стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет". Все мои мысли, все мое время, вся моя работа нацелены на одно – сначала сделать открытия в области человеческой психики, и второе – стать великим ученым с мировым именем. Я никому об этом не говорю, даже не сказал Юле, так как никто в это не поверит, тем более посчитают меня ненормальным, а мне этого допускать нельзя, ведь я специалист по человеческим душам, я психоаналитик. Но простые люди не знают и не понимают, как это возможно, не сделав дело, не достигнув высоты, заявить: "Я стану выдающимся человеком своего времени". Но ведь история знает факты биографий многих поэтов, писателей, ученых, которые в молодости или в другие годы, еще не создав шедевров или открытий, твердо заявляли, что они станут великими. Так Оноре Бальзак, когда ему было только двадцать лет, когда он еще даже не знал, чем займется – поэзией или прозой, когда начал писать свое первое произведение в стихах "Кромвель", он написал своей сестре Лоре: "Я добьюсь не только литературной славы, а славы великого". Теперь мы знаем, что он этого достиг.
Философ Джамбаттисто Вико в своей автобиографии написал: "Вико несомненно родился для славы своего родного города и, следовательно, Италии". И вот уже более 300 лет, как на его родине никому не приходило в голову в этом сомневаться. 
Милая моя девочка, любимая Юлечка, вся проблема в том, что ты не любила меня. Ты не виновата, тут и генетика, и твои годы, и среда, в которой ты выросла, и система ценностей. Но самое главное, Юлечка, это мой возраст и моя внешность. О, если бы я был моложе, ты бы меня полюбила обязательно. Я бы добился твоей любви. У меня достаточно ума, чтобы понравиться тебе. Я бы тебя осыпал комплиментами, читал стихи великих поэтов, задаривал подарками, радовал тебя каждую встречу цветами, я бы нарисовал тебе самую прекрасную, самую достойную, самую радостную жизнь, а потом создал. Ты бы не посмела отказаться от своего счастья, потому что среди своих подруг и ровесников ты была бы самая счастливая. Я бы тебе по утрам приносил чай или кофе в постель, оберегал тебя от тяжелого труда, был телохранителем, врачом, защитником, советником и лучшим мужем. Я бы заботился, чтобы у тебя всегда были красивые одежды, чтобы твоя красота цвела долго-долго. А когда я стану известным ученым, я показал бы тебе разные страны. Мы бы объехали весь мир. Юлечка, ты отказалась от своего прекрасного будущего. Я же знаю, что за тобой перед твоим отъездом в институт, ухаживал Коля, молодой, напористый инженер. Я вижу картину твоей будущей жизни. В институте ты получишь специальность логопеда, а потом будешь работать в
д/садике, в школе, выйдешь замуж во время учебы или после окончания института. Я хорошо знаю мужчин и почти уверен, что вряд-ли кто тебя будет так любить, как я. Маловероятно, чтобы кто-то другой так будет тебя лелеять, сделает тебя королевой, будет тобою только любоваться и делать с каждым днем твою жизнь счастливее и счастливее. Быть женой известного ученого дается редкой женщине. Это доля избранных. Она бы ездила по всему миру, встречалась со знаменитыми людьми, у меня бы брали интервью, ей бы завидовали, а моя доля – зарабатывать больше денег, наряжать и создавать ей ореол – самой прекрасной женщине на земле. Ну да ладно о себе. Буду жить один, я безответную любовь не признаю. Как только небеса подарят мне взаимную любовь, так женюсь. Наука – моя судьба сейчас, мой путь и моя жизнь. На сегодня все.