В семье Зубковых случился переполох. Сын, единственный сын Митенька – радость и отрада, всегда послушный тридцатилетний мальчик женился. Женился тайно, не спрашивая ни родительского совета, ни разрешения. Вот так просто взял и привел в дом какую-то чужую девицу. В то время, как у матери на примете была совсем другая, более подходящая ему девушка. Вот поэтому мама Антонина Дмитриевна страдала. Страдала активно, то хваталась то за сердце, то за голову, то принимала какие-то капли, а то и в обморок падала, бесконечно вытирая невидимые слезы. При этом прическа ее, больше напоминавшая разоренное воронье гнездо, тряслась, будто ее качало ураганом. Она не переставала следить за непослушным дитятей, который только губы надувал, краснея при этом, как обмороженный рак. Папа же, Тимофей Егорович помалкивал. Пока… Ибо без разрешения жены своей он голоса не имел.
–Как ты мог?!– вопрошала мама.- Как мог так поступить со мной? Я для тебя жизни не жалела, воспитывала тебя, учила… И когда только успел?!– сокрушалась она,– ведь был в том городе всего-то пару раз! А ведь чувствовала! Чувствовала, что нельзя тебя одного отпускать? Мал еще, неразумен… Ой-ой-оюшки,– старательно всхлипывала она.
–Я…я…
–Ну чего ты там блеешь?! Как жениться без разрешения, так ты быстро сообразил, а тут… Что ты хотел, ирод, мучитель мой?!– Антонина Дмитриевна с шумом высморкалась в услужливо подсунутое мужем полотенце.
–Я люблю тебя, мама,– пролепетало дитятко,– прости, что не спросил совета… Но и Машеньку я тоже люблю… Я вас обеих люблю…
–Ох,–в очередной раз матушка прикладывала руку к груди,– он еще и ставит нас в один ряд,– ох, не пережить мне этого…. Неужели ты не понимаешь, что она тебе не пара? Зачем вот ей деревенский парень? Она даже и коров доить не умеет…А у нас хозяйство…
–Мы в городе будем жить,– вякнул было Митенька.
–Что-о? Что ты сказал? А я как же?!
–А ты будешь в гости приезжать…,– обрадовался Митенька, надеясь, что маменька успокаивается и скоро простит его… Ведь если будет иначе, то и правда, придется разводиться с Машенькой, а она такая хорошая и тело у нее гладкое, – он даже зарделся , вспомнив свою первую ночь, ту самую, когда он стал мужчиной.
–А ты, чего молчишь?– накинулась Антонина Дмитриевна на мужа,– или тебе всё равно? Ну, скажи хоть что-нибудь, олух царя небесного…
–А что сказать-то, птенчик?– испуганно дернулся Тимофей Егорович.
-Скажи, что он не прав…
-Сынок, ты не прав… Надо маму слушать. Она плохого не посоветует и лучше знает, как надо,– спотыкаясь и оглядываясь на жену свою, проговорил отец семейства.
–Вот-вот,– кивала мать,– скажи ему, чтобы шел и развелся…завтра же…
–Завтра разведись,– повторил Тимофей Егорович,– а, может, мамочка, ну его… Раз уж это…женился,– он виновато покосился на Антонину Дмитриевну.
–Ой, вы меня с ума сведете!– тут же запричитала та,– а ты чего это так осмелел?– спохватилась она, накидываясь на мужа.
–Да я так…,н-ничего, ягодка,– залебезил он, попутно вытирая росу с лысины, это я от непонимания… Не сердись, цветочек мой аленький…
–То-то же,– обмахивая полное, раскрасневшееся лицо, молвила Антонина Дмитриевна, неожиданно успокаиваясь. Нет. Конечно же, она не собирается сдаваться и сделает так, что сын послушается ее, ведь это она – мать. Она родила и вырастила такого красавца и вовсе не для какой-то там свистушки. Он еще молод, неразумен, а та вертихвостка воспользовалась его доверчивостью, – а, кстати, где эта твоя? Манька что ли…Тьфу ты, господи, прямо как нашу корову зовут.
–Машенька… Ой, она же на улице…,– спохватился молодой муж,-замерзла, наверное…
–Ничего с ней не случится,– просияла Антонина Дмитриевна и радостно потерла руки. Это ли не признак того, что не так уж эта Манька нужна сыну, а значит…значит, поживем- увидим, кто кого. Может быть, дневная кукушка все-таки перекукует ночную.
-Машенька уже замерла. Она и подпрыгивала, и пыталась бегать по двору, но мороз, сначала казавшийся не таким свирепым, вдруг совсем озверел и изо всех сил кусал за нос, щеки, заползал под шубку и, изображая из себя игривого любовника, обнимал не очень нежно. Она ждала, терпеливо ждала, когда Митенька , наконец, позовет ее в дом. Он сказал, чтобы Машенька постояла несколько минут во дворе, пока предупредит родителей о своем приезде. Но прошло уже довольно много времени, а Митенька всё не звал. Между тем, свет в окошке такой ласковый, теплый так и манил, притягивал, а тьма всё сгущалась, окутывая девушку черной холодной шалью. Лишь изредка выплывала из-за тучи луна, лениво осматривала свои владения и снова ныряла , словно тоже пыталась спрятаться от вездесущего холода, опять оставляя девушку одну. Машенька еще раз подпрыгнула, шлепнула себя по плечам и решительно шагнула к крыльцу.
В сенях было еще темнее, чем на улице и также холодно. Машенька даже растерялась, не зная, куда двигаться дальше. Она даже всхлипнула потихоньку. Вот и замерзнешь во цвете лет… Но тут звякнул телефон, сообщая, что пришла от кого-то СМС-ка. Никогда ещё Машенька не радовалась так никаким сообщениям.
–Вот дура!– обругала она себя.– Телефоном же можно посветить!
И как только вспыхнул этот крохотный лучик, она увидела массивную, тяжелую дверь. Постучав, она потянула за ручку и ввалилась в живительное тепло.
Никто не услышал стука, да оно и понятно, слишком важную проблему решали домочадцы. Хоть Митенька и вспомнил о замерзающей жене, но звать ее не особенно торопились. И тут дверь распахнулась и вместе с клубами морозного воздуха в комнате появилась красная шапочка, замерзшая, с посиневшим носом, но пока еще живая. Она попыталась улыбнуться, но , как оказалось, губы тоже замерзли и никак не хотели шевелиться.
–Машенька! Извини, что заставил тебя ждать,–Митенька хотел было шагнуть к жене, но был остановлен суровым взглядом матери.
–Ничего, сынок, с ней не случилось. Видишь, какой румянец, прямо, как её шапочка. Да она и не замерзла совсем. Правда ведь?– казалось, голос свекрови вдруг пропитался сладким сиропом.
–З-замерзла…,– наконец-то, Машеньке удалось разлепить смерзшиеся губы.
–Раздевайся скорее, невестушка,– осмелился сказать Тимофей Егорович, стараясь не смотреть на супругу. Ему стало жалко невестку, которая от холода никак не могла расстегнуть пуговицы. Не дожидаясь, когда сын отважится на этот рискованный поступок, он сам помог Машеньке.
–Ба! Да какая же она тощая!– не замедлила заметить свекровь.–Поди и силы нет в руках-то… И как же она коров доить будет?– ни к кому не обращаясь, продолжала Антонина Дмитриевна.
–А зачем коров доить?– оттаяла Машенька.
–Как это зачем? Это я что ли одна буду делать?– возмутилась свекровь.
–Мы в городе будем жить,–улыбнулась Маша.
–В городе- в городе…,– бурчала Антонина Дмитриевна, плотно усаживаясь в кресле,– я сына вырастила, чтобы он рядом был…
–Он уже взрослый мальчик,– миролюбиво заметила невестка. Так и не получив приглашения сесть, девушка сама устроилась напротив свекрови. Отчего та скривилась так, будто выпила уксуса,–а у вас мило,– сделав вид, что не заметила недовольства Антонины Дмитриевны, похвалила Машенька. Но похвала не принесла желаемого эффекта, а, скорее, почему-то обозлила немолодую женщину. Ты фыркнула и, повернувшись к сыну, ласково поинтересовалась:
–Кушать будешь? Голодный поди? Кто же тебя теперь кормить будет?– жалостливо вздохнула маменька, вытирая сухие глаза, зло сверкнув ими в сторону Машеньки.
–Мы сыты,- опередила Машенька,– я умею готовить. Правда, Митенька?
–Правда-правда…,– закивал Митенька, но тут же спохватился, заметив, что мать начала с грохотом переставлять кастрюли. Это было признаком того, что она сильно гневается,–но не так, как ты, маменька,– спохватился он,– вот бы сейчас твоих знаменитый щей , а потом оладушков…,– он облизнулся и стал похож на огромного, ластившегося кота. Умильно заглянув в глаза матушки и, заметив, что из них исчезли злые искорки, осмелел настолько, что обнял ее за плечи.
–Ну, кто не хочет есть, пусть не ест. Мы не привыкли уговаривать, –и Антонина Дмитриевна демонстративно выставила на стол только три тарелки. Запах щей разлился по дому, и Машенька почувствовала, что тоже голодна, ведь уже пора ужинать, а после обеда им не удалось даже чаю попить. Но просить не стала.
–Ну и ладно, только на пользу, лишних калорий не досчитаюсь,– думала Машенька, сердито поглядывая на Митеньку, сидевшего за столом с виноватым видом, не забывавшего при этом жмуриться от наслаждения. Он искоса поглядывал на молодую жену, но сказать что-либо так и не отважился.
–Митенька, ты не засиживайся,– Машенька встала и прошлась. Половицы при этом грустно запели, словно сочувствуя ей,– нам еще домой ехать, а уже стало совсем темно.
–Куда это?- встрепенулась Антонина Дмитриевна.– Он дома и нЕчего на ночь глядя куда-то тащиться, а ты как знаешь.
–Как это?– вытаращилась Машенька.– Он мой муж…
-И че с того-то?– подбоченилась свекровь.–Муж… Сегодня твой муж, а завтра муж совсем другой женщины…
–Митя!
Митенька виновато дернулся, но глаз не поднял.
–Митя, и ты отправишь меня одну?– изумилась Машенька.
–Мама, и правда…,– наконец вякнул он,– мы поедем…
–Правильно, сын. Нельзя жену одну отправлять,– осторожно, опять не глядя на жену, вмешался Тимофей Егорович.
Ободренный поддержкой, Митенька вскочил и засобирался.
–А вы в гости к нам… В гости к нам… Обязательно…,– суетливо надевая куртку, тарахтел он.
-Ты чего это, старый хрыч вздумал против меня идти?!– как только закрылась дверь за молодыми, Антонина Дмитриевна медленно поправила на необъятном животе фартук с огромными пестрыми петухами, уперла руки в бока и ,свирепо выпучив глаза, заголосила,– ты всегда должен быть на моей стороне!
Тимофей Егорович виновато сжался в своем уголке.
-Да я всегда за тебя, котеночек. Только…это…,– замялся он.
–Чего ты мекаешь, говори уже, недотепа! Или жить надоело?
–Не-ет… Просто мальчик наш уже не мальчик…
–А кто же?!– округлив глаза, задохнулась в праведном гневе жена.
–Он ведь …это… вырос…Он женился, а значит, ломоть –то отрезанный уже…,– робея, продолжил муж.
–Какой еще ломоть?! Мой Митенька ломоть?! Да чтобы ты понимал, тюха! Женат он… Ну и что? Как женился, так и разженится… У меня своя невеста для него припасена. Вот!–Антонина Дмитриевна даже устала, лицо ее раскраснелось и стало похоже на огромный помидор. Казалось, чуть надави и брызнет сок. Она плюхнулась на грубо сколоченную табуретку и принялась обмахиваться фартуком.–Жена-ат… Ты видел эту стрекозу с коровьими глазами?
Тимофей Егорович кивнул:
–Вроде симпатичная…
–Чего-о?!–брови Антонины Дмитриевны грозно поехали к переносице и встали домиком.
–А разве нет?– испугался Тимофей Егорович.
–Нашел симпатичную…,–хмыкнула, успокаиваясь жена,– дохлая… Не то, что наша Валюшка…,–и вдруг разозлилась снова,– не-ет! Разведу их и заставлю посвататься к Валюшке. Ты же знаешь, какая она справная, да послушная…Слова поперек не скажет, угождать будет…
–Как же? У них же любовь…,– осмелел Тимофей Егорович.
–Любовь? Подумаешь…,– фыркнула жена, наливая чай в пузатую оранжевую кружку,–будешь?–плеснула жиденького и в кружку супруга.
–Мне бы покруче,– заикнулся было он.
–И так сойдет! Покруче ему… Вредно. Цвет лица испортится!– рявкнула она, окончательно запугав мужа. Тот даже за лицо схватился, не испортился ли уже его цвет. Но так ничего и не почувствовав, принялся пить, наливая в блюдечко и с шумом втягивая жидкость.–Вот поеду прямо завтра в гости и…,– Антонина Дмитриевна не договорила, громко зевнув, отодвинула кружку и двинулась к постели, а еще через минуту раздался мощный храп.
Тимофей Егорович покосился на супругу и потянулся к чайнику.
–Поставь! Я всё вижу! Спать ложись!– храп на секунду прервался . Антонина Дмитриевна повернулась на другой бок, и мощные рулады поплыли по комнате.
Тимофей Егорович дернулся и, тяжело вздохнув, пошел устраиваться на узком диванчике, дабы не тревожить сон своей грозной супруги, тихонько радуясь, что вот завтра она уедет, а он останется один и уж тогда напьется чаю, да еще и сахаром вприкуску. Он даже вкус его почувствовал . Надо просто немного подождать. Только бы забыла спрятать сахар. Немного поворочавшись, он скоро тихонько засопел, робкая улыбка появилась на его губах. Во сне он был один, пил ароматный сладкий чай и наслаждался тишиной.
А утром…Едва оно настало, серое, холодное, унылое, звонок раздался. Машенька проснулась и поморщилась. Совсем не хотелось в свой выходной, да еще такой мрачный из-за громоздившихся черных туч вставать так рано. Она накрыла голову подушкой, надеясь, что незваный и нежданный гость уйдет, но не тут-то было… Звонок заливался без умолку. Покосившись на мужа, Машенька вздохнула. Тот спал так крепко, что даже пусти в комнату стадо бегемотов со слонами вместе и тогда он не проснется. Она повозила босыми ногами по полу. Наконец, тапочки были найдены , и Машенька потопала открывать. А распахнув, она тотчас пожалела об этом. Очень хотелось, чтобы это был дурной сон. В шапке цвета взбесившейся пожарной машины, ярко зеленом пуховике стояла свекровь. Пушистый золотистый шарф кокетливо обнимал ее шею. Глаза Антонины Дмитриевны и без того не великого размера, совсем сузились и стали похожи на азиатские.
–Ну и че ты зенки свои коровьи вылупила?– отодвинув онемевшую Машеньку, свекровь двинулась вглубь квартиры.
Это ее высказывание окончательно обидело молодую женщину. Она считала и совершенно справедливо считала себя особой весьма привлекательной, а глаза свои огромные, насыщенного кофейного цвета в густых темных ресницах были ее гордостью. Надувшись, она последовала за свекровью.
–А Митенька? Почему он не встречает мамочку?
-Он спит. Да и не ждали мы вас так рано.
–Рано?! Да уже девять часов! Ну-ка показывай дом.
А заглянув во все углы, осталась не довольна.
–Кругом пылюка, посуда грязная в раковине…
–Мама! Ты здесь?– протирая глаза, на кухню пришлепал Митенька.–Как же я соскучился,– он ласковым теленком потянулся к матери.
–Соскучился он,– фыркнула Машенька,– как же! Целая ночь прошла.
–Ты не понимаешь ничего,– свекровь сердито сверкнула на Машеньку,– сынуленька мой,– она нежно погладила его по спине и, заставив нагнуться, смачно чмокнула в щеку. Машенька скривилась .–И нЕчего кривиться ! Цаца какая! Плохая она у тебя хозяйка,– обращаясь к сыну, добавила Антонина Дмитриевна,– и посуда стоит, и завтрака нет… Вот Валюшка бы такого не допустила. Был бы , как у Христа за пазухой. Да и сама… Смотреть не на что… Тощая, как , как… дранка какая… Тьфу! Может, больная,– рассуждала она так, будто Машенька рядом и не находилась. И тут же засюсюкала ,–а кто тут у нас кусать хочет? Хоцес кусать, мой золотой?
–Хочу. Очень хочу,– Митенька сложил губы вареником.
–Ну, сейчас я тебя накормлю, сыночка мой,– заворковала она, сердито зыркнув в сторону невестки,– эта бестолковка ведь совсем не хочет о муже заботиться, – не умолкала свекровь, принимаясь хозяйничать.
Не стала спорить Машенька с ней. Да и какой смысл объяснять , что ты не слон, или глухому рассказывать, как звучит, например, полонез Огинского. Пожав плечами, Машенька направилась в комнату. Взяв пульт, она принялась переключать каналы, чтобы успокоиться. Очень хотелось кофе, но Антонина Дмитриевна, как только появилась в квартире, объявила, что кофе-это яд, а посему быть в доме его не должно и выбросила весь в мусорное ведро. Не забыв при этом, перемыть все баночки и выстроить их в шкафу по ранжиру.
–Пригодятся в хозяйстве, – приговаривала она.
Машеньке, конечно же, не нравилось вмешательство свекрови, но она и тогда смолчала, надеясь, что Антонина Дмитриевна не задержится, но очень ошибалась. Шли дни, и ничего не менялось. Свекровь прочно обосновалась в квартире молодых. Митеньку это устраивало, ну а Машеньку никто и не собирался спрашивать. Время от времени пожилая женщина названивала мужу, щедро раздавая указания, но домой не спешила.
–Тимофей Егорович, наверное, скучает без вас,– не выдержав, закинула Машенька удочку во время вечернего чаепития.
–Пусть поскучает. Не велик барин,– свекровь громыхнула чайником,– мне спешить нЕкуда. Побуду у вас до тех пор, пока посадки не начнутся. А потом… Потом видно будет,– она с такой силой принялась вытирать тарелку, что та хрустнула в её руках,– ну вот,– удовлетворенно добавила,– к счастью…Может и Митенька со мной…Только вот это,– свекровь обвела глазами кухню,– жалко бросать…
–Что значит жалко бросать?– изумилась Машенька.– Это же моя квартира.
–Ну и че такого-то? Кто знает, сколько она твоей будет…
–Это как ?
–А так! Митенька ведь муж тебе. Так? Так. А значит, она общая. Могет еще, он с Валюшкой будет здесь зимами проживать…
–А я…я к-куда по-вашему денусь?– Машенька была поражена так, что не сразу смогла найти нужные слова.
–Ты? При чем тут ты? Ты вон какая…тощая… Всё может случиться,– хмыкнула она и прихлопнула рот рукой, изучающе уставившись на злополучную невестку. Не раскумекала ли та чего, не заподозрила ли. Да вроде нет.
Машенька только ресницами хлопала. А и действительно, где ей такой недотепе понять.
В тот вечер Антонина Дмитриевна хлопотала на кухне и говорила, говорила, перескакивая с одного на другое. Было заметно, что мысленно она где-то далеко, но сидящий здесь же столом Митенька не замечал этого, радуясь, что, хоть за окном метель беснуется, а дома тепло, светло, сытно и, главное, нет Машки рядом, которая взялась постоянно портить ему настроение тем, что кривится в ответ на матушкины разговоры.
–Ах, сынок, скоро Машенька с работы придет,– подобные речи маменьки были в новинку и Митенька даже подавился. Он поперхнулся и закашлялся, глупо тараща глаза, а рот, как распахнул, так и забыл закрыть. Речи матери были странны и необъяснимы. – Ватрушки уже готовы, сейчас чайку брызну в чашки, усадим нашу дорогую девочку на это, самое лучшее место,– она мимоходом сунула ватрушку в раскрытый рот Митеньки и принялась расставлять чашки, продолжая приговаривать,– вот сюда наша девонька сядет…,– Антонина Дмитриевна смахнула фартуком Машеньки несуществующие пылинки с табурета.
–Машенька!– оглянулась свекровь на дверь. –Пришла! Садись, я ватрушек напекла… Всё для вас, мои дорогие…
Сказать, что Машенька на миг утратила способность двигаться и говорить, значит, ничего не сказать. Она топталась, мычала и только телефонный звонок смог вывести ее из ступора. Она встрепенулась и кинулась в прихожую.
–Антонина Дмитриевна,– позвала молодая женщина, появляясь на кухне, вас зовет Тимофей Егорович. Соскучился, наверное,– усмехнулась она.
Эх, как хотелось в этот момент Антонине Дмитриевне стереть эту ухмылку с ненавистного лица, но она сдержалась, лишь темная тень мелькнула на ее лоснящемся лике.
–Не время, не сейчас,– одернула она себя, и сахарно улыбаясь, молвила,– иду, иду, а ты за стол садись.
–Что это с ней? Покусал кто-то?–Машенька взяла чашку с дымящимся чаем с сделала глоток,– хорошо-то как …
–Почему покусал?–вскинулся Митенька.–Она добрая… ,– и вдруг всполошился,– ты чего это?
–А что случилось-то?
–Ты маменькину чашку взяла. Она велела тебе садиться сюда…,– он кивнул на соседний табурет.
–Ты не забыл, я у себя дома и велеть мне никто не может.
Митенька засопел обиженно:
–А как же ее чашка?
–Какие проблемы? Поставь мою туда. Чашки ведь одинаковые и она ничего не заметит.
–Думаешь? Но ты хоть сядь туда, куда она тебя усадить…
Машенька вдохнула:
–Ладно. Ради твоего спокойствия.
Появившаяся Антонина Дмитриевна раскраснелась и была возбуждена.
–Вы уже пьете? Ну и как ватрушки?–она откусила огромный кусок, пожевала, причмокивая от удовольствия. Что-что, а покушать она любила,– а чай? Вкусен ли?– она подозрительно посмотрела на невестку и принялась пить. Неожиданно охнув, она схватилась за горло и стала медленно сползать на пол.
–Ой-ой-оюшки, отравила меня, отравила злыдня городская,–закатывая глаза, простонала она.
Испугался Митенька, но жевать не перестал. Машенька первая пришла в себя и кинулась вызывать скорую.
–Жить будет,– помогая уложить Антонину Дмитриевну на носилки, проговорил доктор, – но в полицию я всё-таки сообщу.
–Сообщите-сообщите,– шептала больная,– это всё она, ненавистная. Хочет со свету сжить…
–Ты зачем это?– как только закрылась дверь, Митенька подскочил к жене.
–Что зачем?–оторопела Машенька.
–Отравила зачем?
–Т-ты что такое говоришь? Когда бы я успела? Ты же видел, когда я пришла, на столе уже стояли чашки с чаем. Не так?
–Так,– как норовистый конь, замотал головой Митенька,– но она не могла сама себя…Ты ведь взяла ее чашку…
–Постой-постой! Значит, это меня она хотела убить! Я всё поняла. Так вот почему она такая добрая была сегодня.
–Не-ет!–вызверился Митенька.– Ты придумала всё! Специально! Чтобы поссорить меня с мамой!– кричал он, размахивая руками. Крошки творога висели на его жирных губах. – Она хорошая, а ты-ты… Я разведусь с тобой. Вот!
–Не суетись,– Машенька устало улыбнулась,- я уже подала на развод…
–Как это?– опешил Митенька. Он явно был не готов к такому повороту событий.
–Подала,– Машенька достала из сумки банку с кофе, и аромат его поплыл, щекоча ноздри,– она даже зажмурилась от удовольствия.
–Это ч-что? Кофе? Но мама запретила…
–Вот и не пей! А я буду делать всё, что захочу, ты же …выметайся к своей маме.
–Но…ты же меня любишь!
–Я?!– Машенька расхохоталась.–Любила. Но вы вместе с маманей убили ее. Уезжай к своей Валюшке.
–Но ты не можешь так! Я не хочу! Не хочу жить в деревне!
–Какие пустяки! Твои желания – это только твои, и меня они теперь волнуют меньше всего…