КОГДА ВСЕ КОШКИ СЕРЫ
- Как ты узнал? – поздоровалась женщина.
Наверное, хотела спросить, как нашел ее, а я откликнулся по-иному.
- Запросто узнал, ты почти не изменилась, - соврал на всякий случай.
Давно уже по ночам изнывал в своей постели. И призывал ночных демонов скрасить одиночество. Иногда они приходили, порожденные больным воображением. Но холодные и пустые объятия не приносили облегчения.
Тогда доставал заветную таблетку.
Надо выдержать несколько минут, если сердце не пробьет грудную клетку и не полопаются артерии, то пустота заполнится. Остается поманить.
До изнеможения насладился ночной гостьей.
Похмельным утром с трудом добрался до дверей и впустил выездную бригаду.
- Требуется полный покой, сосуды настолько изношены…, - поставил врач предварительный диагноз.
Паренек, недавно окончивший институт, подмигнул юной санитарке.
- Вот еще, - кокетливо откликнулась она.
Знакомое лицо, показалось мне.
- Ночью, когда все кошки серы…, - запутался в приблизительных и неточных словах.
- Бессонница? – догадался сообразительный врач.
- Все на одно лицо, не выбрать из одинаковых лиц, они смешались, но ведь было…, - еще больше заплутал я.
- Старики сентиментальны и слезливы, - на всякий случай обиделась девушка.
- Старость надо уважать, - сказал врач.
Назидательно вздернул указательный палец, но снова подмигнул и облизнулся.
Услышал, как язык с хрустом разодрал губы.
Или девушка разгрызла конфетку, отвечая на его призыв.
Старость, на вкус и на слух проверил я колючее и ядовитое слово.
Не только презирал старость, но и боролся с ней.
Одни безропотно соглашаются с приговором.
Вот стул, на котором ты сидишь перед телевизором, вот тарелка, и не известно подадут ли тебе еду и питье. Вот лежанка. Вот натоптанная дорожка до ближайшего магазина.
С каждым днем все меньше на ней следов, все бугристей топчан.
И вот уже по нужде с трудом добираешься до уборной.
Тогда послушно складываешь на груди руки.
Уже сколочена домовина, закуплены свечи, на погребальную повязку нанесены прощальные слова.
Уже батюшка вытряхивает крошки из бороды после очередного застолья.
Уже смазаны изношенные валики и шестерни старенького транспортера, что повезет гроб в разверстую пасть печи.
И нет надежды.
Некоторые физическими упражнениями пытаются отогнать непрошеную пришелицу.
Будто она отступит и угомонится, если присядешь с неподъемной штангой или в очередной раз отожмешься.
У меня свой способ.
С помощью снадобья призываю ночных демонов.
Вены и артерии вздуваются и лопаются, из разрывов сочатся кровь и сукровица.
Демоны слизывают эту влагу. Для них она подобна живительному нектару.
Насытившись, превращаются в фурий или в гарпий, я не силен в древней мифологии.
- Принять таблетку, от которой органы наливаются злой силой! – попрощался я с лекарями.
- Органы? – заинтересовалась девушка.
Теперь она облизнулась, но, видимо, попалась горькая конфетка, сморщилась и обтерла губы ладонью.
- Фу, какая гадость, - отказалась она
- Вот еще! – в свою очередь осадил ее врач.
- Тем более не хочу, - отказалась она.
Непонятные клятвы и обещания, кашлянул, чтобы напомнить о себе.
Словно каркнула ворона, медики повернулись к окну.
Воронье затаилось, но наверняка достойно встретит их около санитарной кареты.
- Итак? – Устал я ждать и надеяться.
- Для вас смертельная таблетка! – Не пожалел врач преступника.
Но если более опытные его товарищи скороговоркой зачитывали постановление, и ничего не отражалось на пустом лице, то он еще переживал и волновался.
Над верхней губой вспухли капли пота, зрачки закатились.
- Лопнет грудина, взорвется сердце, взрывной волной перемелет кости, даже родные и близкие не опознают останки! - Попытался отгородиться от беды.
Уже отгородился, выстроил защитную стену, а девушка спряталась за его спиной.
Грудью приникла к спине и запрокинула голову. А он закинул назад гибкие и словно бескостные руки, еще сильнее прижал ее.
Настоящий мужчина, если кто-то зайдет с тыла, то она укроет его от огня.
Значит таблетка, не оставили выбора.
И нужно принять ее в гордом одиночестве, а когда фурии навалятся и прикончат, вместе с ними совершить последнее путешествие.
Но все же в одиночку предстать перед Творцом.
Демонам не дано насладиться смертью.
- Нет, не дождетесь! – не примерился с таким финалом.
Торопливо перелистал листы памяти.
Первая женщина, добрался до начальной страницы.
Отыскал знакомую фамилию во всемирной паутине.
Когда увидел снимок, придирчиво вгляделся.
Время драконьей чешуей уродует лицо, и почти невозможно различить начальную сущность.
Но увидел внутренним и самым верным зрением.
Комната, куда привела меня, родители уехали, никто не помешает. Но все равно на ключ закрыла дверь.
Здоровый ключ, от крепостных ворот, определил я. Но не существует неприступных крепостей.
Чтобы полонить, выдернул ключ из замочной скважины. Тяжелое железо оттянуло руки. Поэтому не смог выкинуть ключ, уронил на пол. От удара прогнулись половицы.
Все равно ей не убежать, если бы хотела, то не переоделась бы перед осадой.
Различил подол длинной ночной рубашки.
И грудь не вступала двумя задорными вершинами, но угадывалась мягкими холмиками.
- Подожди, - взмолилась она.
От запаха чистого девичьего тела закружилась голова.
Пальцами зажал нос, чтобы не задохнуться.
- Чтобы не пресытиться, - объяснил задыхаясь.
- Надо задернуть шторы. – Попыталась справиться с непослушной материей.
- Надо выключить свет. – Невзлюбила электричество.
И кажется, надо раздеть ее.
- Сама. – Отвела дрожащие и нетерпеливые мои руки.
- Это как на пляже, - уговорила себя.
Не так, мысленно не согласился с ней, там отворачиваются, переодеваясь, но целомудренно подглядывают.
Тоже поглядел, но не прикрылся ладонью, и до боли в сломанных позвонках не вывернул шею.
Тело ее белей тополиного пуха.
Июньский ветер подхватил этот пух и швырнул в лицо. Запорошил глаза, увидел и с закрытыми глазами.
Тело ее подобно солнечному лучу в дождливый день.
Не укрыться от дождя, и босиком шлепаешь по лужам.
Но вот ветер разгоняет тучи, и подставляешь лицо и грудь живительному теплу.
Или зимой греешься у костра.
Или медленно и неотвратимо сходятся тела – не заметил, как разделся, - и искорки, что проскакивают между нами, щекотно покалывают кожу.
Потом искорки разгораются.
Так перед грозой высвечиваются концы рей на корабле.
Двум одиноким судам не сойтись в океане.
Но сошлись родственные души.
Огоньки вонзились электрическими разрядами.
А мы притерпелись к боли.
Но не устояли на шаткой палубе.
Земля сорвалась с орбиты и вплотную подошла к Солнцу, в костер плеснули горючку, провода загудели под смертельным напряжением.
И ничего не получилось в огне и гибели.
Проклиная позор и поражение, укрылся ее телом, обхватил руки, чтобы не оттолкнула.
А она умудрилась вырваться, погладила как ребенка.
Волосы потрескивали и тянулись за ее пальцами.
Так гладила мать, когда просыпался ночью, и темнота наваливалась, и звал ее во мгле, и она приходила.
- Ничего, это бывает, это пройдет, - спасла меня женщина.
Первая моя женщина.
Когда поскользнулась и упала на ковер, то подогнула ноги и обхватила их, так падают спортсмены, чтобы не разбиться.
Не сразу удалось разжать ее руки.
Победил в борьбе, но победа измотала.
Опозорившись, попытался спрятаться.
А она приласкала.
Пальцы скользнули по щеке.
Я перекатился на спину, ковер больно вонзился проволочным ворсом. Благословил спасительную боль.
Нависла надо мной, взмахнула лебединым крылом.
Изловчился и губами поймал крыло.
Сладкие пальцы, но не насытился, нащупал жилку на шее, но не перекусил, испил из ямки на ключице, потом губы вскарабкались по мягкому и одновременно упругому холму, застыли на вершине. Она разбухла и затвердела.
- Пройдет…, - обморочно повторила женщина.
- Да, - задыхаясь, подтвердил я.
Только что сплелись в смертельной схватке и повалились на пол, а показалось, что позади вечность. И больше нет сил, терпеть и сдерживаться.
И все получилось, как она предсказала, как заведено в природе.
А потом расслабленный, счастливый, гордый и больной, прикрывшись какой-то тряпкой, остался лежать на полу. Ворсинки промялись и уже не пронзали.
Первая женщина не могла отыскать одежду. Всего лишь трусики, халат и ночную рубашку. Будто ураганом разбросало их по комнате.
Когда повернулась ко мне спиной, увидел причудливые узоры. Страны неведомого континента. Наверное, и на моей спине отпечатались те же страны.
И жизни не хватит обследовать их.
- Обследуем вместе, - услышала она.
И было здорово и замечательно строить совместные планы.
Дом, что обязательно возведем.
Будет детская комната, а если мало одной, приспособим другие.
Самое главное достояние – дети, безропотно согласился с ней.
Не знаю, каким чудом поступил в институт, почти не готовился к экзаменам.
Лето сменилось дождливой и хмурой осенью
Но для нас лето закончилось в августе, из отпуска вернулись ее родители.
И, наверное, можно было признаться им, женщина моя настаивала, я не соглашался.
Словно букашки под увеличительным стеклом, и препаратор исследует подопытное насекомое.
Институтская жизнь захватила и закружила.
Глупо и наивно в раннем возрасте создавать семью, разве наши чувства потускнеют через несколько лет?
Когда родители ее по субботам уезжали на дачу – а она, конечно, презирала деревенскую жизнь, - лето ненадолго возвращалось.
Но осенний ветер теребил шторы, и казалось, что соглядатаи приникли стеклам и к щелям, и наблюдают за нами.
И поэтому испуганно оглядывался на каждый шорох.
Женщина еще больше напугала.
- Но почему, почему? – попытался я разобраться. – Мы все делали правильно, как научили опытные ребята.
- Твои клятвы и обещания, - напомнила женщина.
- Потом, сначала выучиться, приобрести специальность, - отбился я.
В эти тревожные дни снова стал ласков и нежен.
Женщины меняются в положении.
Если осенью щеки ее обветрились, кожа потеряла былой блеск, нос стал похож на клюв хищной птицы, да и при ходьбе она по-птичьи подпрыгивала, то все изменилось в одночасье.
Лето вернулось, но я не поверил кратковременному потеплению.
Под кожу, видимо, вколола снадобье, распухшие щеки укоротили нос, втерла крем и старалась не подпрыгивать.
- Понимаешь, так тяжело учиться, если отвлекусь, а придется отвлекаться, то завалю сессию, - попытался растолковать ей.
- Придется отвлекаться, - эхом повторила женщина.
В сухом и деловитом голосе не различил ни капли сочувствия.
Словно посторонние люди, женщинам свойственно обижаться и незаслуженно обвинять.
- Выгонят из института и заберут в армию, - пожаловался я.
И прислушался, как откликнется эхо.
А когда не откликнулось, хмуро посмотрел на женщину.
Краска, что втерла в щеки, частично осыпалась, щеки ввалились, словно заранее ослабла от предстоящей пустяковой операции.
Отрицательно дернула головой, не признав поражение.
Но впереди еще столько битв.
Иногда с наскока удается сокрушить врага, иногда приходится отступить, заманивая в ловушку.
Извечная борьба между мужчинами и женщинами, и чаще всего мы проигрываем.
- Знаешь, что творится на окраинах нашей бывшей империи? – спросил я.
Всего лишь разведка, изучить местность и наметить путь отступления. Чтобы с меньшими потерями отойти на запасные позиции.
- Выживает меньше половины наших солдат. – Осторожно отступил.
Снова изучил лицо.
Ладонью запечатала рот, чтобы не выдать себя.
Напрасно понадеялась отсидеться в своем окопе.
- Останки пришлют в цинковом или в свинцовом гробу, - смахнул непрошенную слезу.
- Нет,- сказала она.
То ли не поверила в мою гибель, то ли отказалась от операции. Или в горячке боя потеряла ориентиры.
Или опала ладонь, что зажимала рот. И угарный воздух с шипением вышел из проколотого пузыря.
- Что? – добил ее.
- Да, - выдохнула она.
Но потом откажется, если не закрепить соглашение.
- Пусть лучше меня убьют, - взмолилась о пощаде.
- Не убьют, а вылечат.
- Ты не понимаешь.
- Клянешься? – устал я от бесполезного спора.
- Будьте прокляты! – выругалась и оттолкнула.
Но я простил ее.
Снова оттолкнула через три недели.
Так долго пробыла в лечебнице.
Почти невозможно туда добраться.
Улицу перекрыли, рабочие меняли магистральные трубы. Кое-где через канаву были переброшены деревянные мостки. Доски были истерты до зеркального блеска, перила выломаны. И можно запросто сорваться.
Тропинка прижималась к ограде заброшенного особняка, его стерегли каменные львы.
Те, кому удавалось пробиться к лечебнице, бестолково топтались под окнами. Ботинки увязали в грязи, она заползала на брюки.
Хрипло выкрикивали имена.
Я тоже попробовал, но горло свела судорога, сорвал голос, когда отбивался от зверей около ограды.
Или пристрастился к дешевому вину в общежитии, там обрел друзей, с каждым глотком все ничтожнее неприятности.
Мужицкая вольница – никто не укорит и не накажет.
Поэтому, когда встретил ее, то обвинил.
Ночная буря разрушила мостки, сорвался с кручи. Но не разбился, падая, ухватился за куст на краю. За ветви, больше похожие на колючую проволоку. Колючки разодрали ладони.
И ожили каменные звери. Набросились и искалечили.
Устроили мальчишник, ночной дежурный не пустил в общежитие, пришлось по водосточной трубе карабкаться на третий этаж. Жесть порвала ладони.
Потом из-за чего-то сцепились и долго не могли угомониться.
Этого не объяснить женщине.
Надвинула капюшон, будто палач в пыточной камере.
Некогда видел экспозицию в подвале Казанского Собора. Над огнем калились клещи, были видны и другие орудия.
Через блок пропускали веревку и подвешивали за вывернутые руки. Иногда к ногам привязывали бревно.
Кресло с шипами, на них запеклась кровь.
Через воронку вливали соленую воду, пока кровавыми каплями не выступала на коже.
Сапожки с винтами на голенищах сжимали и перемалывали кости.
Многое другое.
Напрасно она пытает, все равно не признаюсь
С новыми друзьями насладился свободой. Черпал ее обеими руками и не мог насытиться.
Будто освоил полет, мелочны и второстепенны земные заморочки..
Не объяснить женщинам.
Прежде чем шагнуть, они долго примериваются и озираются. И не выбрасывают памятные безделушки.
Если забудешь вчерашний день, посчитают это предательством.
Одни захотят отомстить мнимому обидчику, другие захлопнут створки своей раковины.
- Всего лишь случайный эпизод, как взрыв Сверхновой, - обманул женщину.
Еще ниже надвинула инквизиторский колпак.
- Просто возраст пришел, так со всеми случается, - прохрипел я.
Ночью на дружеской пирушке сорвал голос, отбиваясь от насмешников.
Любовь – превыше всего, напрасно настаивал.
Теперь вспомнил их нападки.
Злые и колючие слова, они раздирали гортань и горло.
- Ты же согласилась, тебе не поднять ребенка, - прохрипел я.
Хотел вывести ее на Большую Землю, знал еще одну потайную тропинку. Предшественники пробили глубокую колею.
А она побрела к пропасти.
- Кто сказал, что не будет детей! Что они понимают! Возможности современной медицины!..
Поднялся ветер, подхватил и унес пустые слова.
Тонкая жердочка над пропастью.
- Подожди! Разобьешься! – попытался остановить ее.
Напрасно простер руки.
- Моя несбывшаяся любовь, - позвал ее.
Ветер загрохотал сорванными с крыши листами железа.
Зажмурился, чтобы не увидеть, как разобьется.
Палачи ожили и подступили с пыточными орудиями. Вдернули на блоке, усадили на шипы, влили в горло соленую воду, сапожками сковали ноги.
Или кислотный туман проник под одежду, лоскутами сошла кожа. Одежда прилипла к ранам. Боль навалилась.
И все же, ухватившись за поручни, заглянул в ущелье.
Камни на дне похожи на пыточные шипы.
Но выжил в тот раз, и в дальнейшем удавалось избегать смертельной опасности.
Так усердно уходил от беды, что на закате рядом никого не осталось.
Мертвый лес, и стоит дотронуться до сухого ствола, как падает дерево, и все труднее уворачиваться.
Увернувшись, во всемирной паутине отыскал знакомую фамилию. Осторожно потянул за ниточку. Она не оборвалось.
Но когда за чужим побитым лицом и незнакомым голосом все же различил та, давнюю, то снова оказался на краю пропасти.
Старый дом с широкими пролетами, на дне натянута батутная сетка, не разобьешься насмерть, но переломаешь кости, теперь мне по жердочке предстояло перебраться через ущелье.
- Ты почти не изменилась. – Осторожно ступил на шаткий мостик.
- Как ты узнал? – спросила женщина.
И можно отшутиться или сослаться на счастливый случай, но не поверит.
- Знаешь, когда и почему возвращаются после долгого отсутствия? – спросил я.
- Зря ты пришел, - сказала женщина.
И не понять, приняла или оттолкнула.
Посторонилась и пропустила, пригнувшись, проник в комнату.
Многое забыл, но обложки книг истрепались, буквы потускнели, столешница письменного стола была исцарапана, сиденья стульев продавлены, даже помутнели оконные стекла.
По старому потрепанному халатику расползлись жирные пятна.
Не оттолкнула, но сам отшатнулся.
- Когда ждешь гостей…, - укорил нерадивую хозяйку.
Главное не дать опомниться, иначе уйдет в глухую оборону, и тогда не пробиться.
- Уже вижу! – провозгласил я.
- Что? – растерялась женщина.
- Ты подготовилась, и лицо изменилось! – не позволил опомниться. – Гусиные лапки морщинок затянуло розовой кожицей! – придумал я. – Мешки под глазами рассосались, а сами глаза широко распахнулись и лучисто вспыхнули! И кожа снова стала персиковой и пушистой! Губы как половинки диковинного кровавого плода! Ровные и белоснежные зубы! И ни одного старческого седого волоска на лице!
Всхлипнула и ладонями закрыла лицо.
И пока плачет и убивается, надо подготовиться к сражению.
Некогда лишила меня отцовства, должна ответить за это.
Достал заветную таблетку.
Давно отказался от выпивки, хлопотное и бестолковое занятие.
Разжевал и проглотил горечь.
И надо успеть сказать, пока не онемело небо и не отнялся язык.
Потом немота эта холодом скует горло, и можно замерзнуть в ледяном плену.
Но если переживешь оледенение, то вскоре воспаришь и насладишься полетом.
- Не халатик, а свадебное платье! – Борясь с оледенением, различил я. – Не расплывшаяся квашня, а великолепная грудь! Бесконечное восхождение на вожделенную вершину!
Не знаю, разобрала ли мои слова, они с трудом протиснулись через льдинки.
Одной рукой прикрыла лицо, другой грудь.
Еще несколько секунд, чтобы правильно увидеть.
А пока испуганно метались ее руки.
Надо прикрыть живот, что свисал уродливыми складками.
И лоно, на котором истерся волос.
Широко раздались бедра
Икры оплели узловатые вены.
Далее не успел разглядеть, комнату заволокло туманом, а когда он рассеялся, увидел другую женщину.
Юную и желанную.
Девчонка отступила от старика.
Чтобы не закричать, ладонью зажала рот.
Пусть закричит, никто не поможет, нас отучили помогать и надеяться.
- На этот раз не спрячешься, - предупредил беглянку.
Погрозил указательным пальцем.
Когда-то укрылась в крепости, и напрасно пытался я одолеть неприступные стены.
Нет, на голову не лили вар и не сбрасывали камни, но когда карабкался, соскальзывали пальцы. И не удавалось вбить скальные крючья. Иногда почти доползал до вершины. Но порывом ветра сбрасывало со скалы или налетало воронье.
Отчаявшись, до беспамятства повторял ее имя.
Потом напрасно взывал к заступнику.
Прощают даже раскаявшихся убийц, а я никого не убивал, и чисты мои руки и помыслы.
Потом проклинал заступника, будто можно допечь его пустыми проклятиями.
Босой, в изодранных одеждах, побрел на край света, чтобы забыть и забыться.
Женщины испуганно разбегались, завидев безумца.
А я выслеживал их.
Ночью, когда все кошки серы.
Одни ночные странницы откупались дорогими безделушками, другие своим телом.
Под тусклым лунным светом заглядывал в глаза, пытаясь различить хотя бы отблеск подлинной страсти.
Не различал и уходил. И глубокие борозды оставались на асфальте, на истоптанной до каменной твердости земле.
Почти никто из ночных бабочек не решался последовать за мной, но тщетны были надежды тех, что надеялись обрести надежную опору.
Постоянно сравнивал и отказывал.
- Им не сравниться с тобой, - возвысил женщину.
Отступила в угол и отгородилась; шагнул и одолел годы и километры, услышал, как в каждой жилке отчаянно колотится сердце, и как вскипает кровь.
За несколько секунд разобрал баррикаду.
На этот раз в туман щедро плеснули алой краски.
В багряном мареве не различить лицо, нащупал и пальцами жестоко надавил на щеки.
Когда дотронулся, пронзило молнией.
Так убивают преступников в Америке
Я не преступник, просто жизнь не заладилась.
Изнывая от боли и от своей жестокости, напрасно пытаясь оправдаться, продолжал надавливать на щеки.
- Так надо, потом отблагодаришь, - настаивал и уговаривал.
Отыскал и размял таблетку, порошок быстрее подействует, женщина поперхнулась.
Вот и все, отступил и изготовился.
Заранее не предугадать, как подействует снадобье.
Одни возненавидят. Ненависть их изведет жизнь.
Мысленно рванул на груди рубаху и подставил обнаженную грудь. Зажмурился и прислонился к расстрельной стене.
Не хочу знать, как злобно оскалиться некогда родное лицо. Хищно сощурится глаз.
Когда прицелится, не дрогнет ни один мускул. Потом в победном жесте победно вскинет растопыренные пальцы.
Или обостренными чувствами под оболочкой различит сущность.
Молода моя душа. Но с каждым годом все больше шелухи. Если пробиться…
- Не пробиться, - согласилась женщина.
Туман рассеялся, отмела шелуху.
Крепостная стена рухнула, наконец, проник в крепость.
- Не ждала и не надеялась, - сказала женщина.
Под юным и прекрасным лицом различил другое: старческое и озлобленное.
Со снадобьем попадал в иную реальность, но чтобы задержаться там, все время приходилось увеличивать дозу.
Время истекало, отдал последнюю таблетку.
И лишь несколько минут оставалось на то, чтобы исправить давнюю ошибку.
Встать перед ней на колени, обязана помиловать.
Встал на колени, от половицы откололась щепка.
Каждая минута на счету, нельзя отвлекаться на эту боль.
Вонзилась и вошла в артерию.
- Убей, но не выгоняй, - взмолился я.
Наоборот, надо сосредоточиться на своей боли, вдруг то старческое драконье лицо уже поглотило лебедушку.
Простерла руку, услышал я.
Волосы мои потянулись к ее пальцам.
- Я больше не буду, - повинился ребенком.
Как в далеком детстве, но уже не утешит мама.
- Зря ты пришел, - сказала женщина.
Иголка добралась до сердца.
Можно выжить в этой боли, а я неразумно нащупал и вырвал иглу.
Чтобы ничего не отвлекало, чтобы осталась только женщина; но нельзя доживать с опущенной головой, надо глазами в глаза, только так можно возродиться.
Говорят, у каждого свой ангел-хранитель, и постоянно ведут они по жизни.
Но то ли объявили там учебную тревогу, то ли они отвлеклись.
Или поддельным оказалось лекарство.
Или улица с односторонним движением, и невозможно вернуться.
Оттолкнула взглядом. Пустота страшнее ненависти.
Двое обездоленных и одиноких стариков, и бесполезно ворошить былое.
С трудом поднялся, услышал, как скрипнули кости.
- Все я придумал, ничего у нас не было, - попрощался с хозяйкой.
- Не было, - привычным эхом откликнулась она.
Таблетки не помогли возродиться.
- Жизнь тебя потрепала, - упрекнул напоследок.
- Нас потрепала, - откликнулось эхо.
- Ну что ж…, - попрощался я.
- Даже если случайно будешь проходить мимо…, - попрощалась старуха.
- Не зайду, - согласился я.
Попятился и отступил.
Показалось, что не исцарапана столешница. На обложках книг не выцвели буквы. На стульях не продавлены сиденья.
По комнате разбросаны игрушки.
Слышны детские голоса.
В другой квартире, в другой жизни.
И бесполезно искать и надеяться.
На лестнице, прикрыв планшет ладонью, набрал нужный адрес.
Вспыхнула и поманила путеводная звезда.
Ближайшая закладка в садике под камнем около угловой скамейки.
Видимо, начитались шпионских романов, если изведут этих шпионов, найдутся другие.
Можно глотать таблетки, на которых выдавлены победные звезды. Можно растолочь их и смешать с табаком. Они потрескивают, сгорая. Можно порошок насыпать на купюру и втянуть носом. И чем крупнее купюра, тем значительнее эффект.
Главное, принять ночью, тогда явятся демоны.
И не надо оглядываться и ворошить былое.
Не надо, умоляю вас…
…………………………………………………….. Февраль 2017.