Перебежчик

Сергей Свидерский
               


   Что обижаться на кличку «бычок», если кто бы тебя ни позвал, ты идёшь, как привязанный, на коротком поводу. Да и что греха таить, был я, в силу своей природы, легко-внушаемым и легкоуправляемым. Не раз посторонние, не только батька и мамы, говорили, мол, в кого я такой простодырый уродился.
   Мне бы и самому хотелось это знать…   
   Скромно подозреваю, что корни всех моих недоразумений и последующих за этим неурядиц, кроются в дате моего рождения. А родился я, опередив великое историческое событие, когда моя огромная родина вдруг оказалась разодранной, как ветхий лоскут ткани, на пятнадцать частей, в 1990 году.
   Уже  тогда, со слов батьки, страну серьёзно штормило. Но у штурвала государства оказался не опытный лоцман, а тот, со слов батьки, кто шёл на поводу других. В итоге, корабль государства напоролся на рифы, корпус дал течь, и казавшееся непотопляемым судно государства пошло ко дну.
   Пора цветения сменяется порой плодов.
   Не знаю, кому сказать спасибо, родителям, высшим небесным силам или неким проявлениям внеземного разума, или генетическому спонтанному всплеску, я был крайне индифферентен. В последнее время полюбил это слово. Так вот, моя индифферентность проявлялась ко всему окружающему меня.
   Как и все дети, с инфантильным эгоизмом и цинизмом с любовью принимал спонсорское участие родителей в воспитании их чада. 
   В один прекрасный летний день, когда прозревшие мужья-рогоносцы уходят от жён и когда уставшим от блуда жёнам надоело разрываться между десятком-другим любовниками, произошло знаменательное событие. Это встреча в городском парке с ушлым и пронырливым соседом Генкой Гуляевым. К своим восемнадцати годам он успел попутешествовать между Донецком и Киевом не один десяток раз и обзавестись друзьями, любителями беззаботной свободной жизни, не обременяя себя лишними условностями, которые дарует человечеству цивилизация со своими плодами.
   В летнем павильончике мы выпили по стакану пива и Генка начал промывать мне мозги. Начал, как умел, не заходя издалека, бил прямо в лоб. Поинтересовался, сколько мне можно жить в свои четырнадцать лет умом родителей. Вот, мол, брал бы пример со старшего товарища. На вопрос, в чём же должен я ему подражать, Генка ответил, взять да и смыться из дому. Поехать куда-нибудь. «Вот ты сейчас выпил пива, что тебе будет?» - Генка поставил на столик ещё пару стаканов. «Батько ремня даст, - отвечаю. – Он на расправу скор». Ремень по моим ягодицам прогуливался с пугающей частотой. Если прежде было за что, шалил частенько, то в последнее время в чисто профилактических целях. «Видишь?» - закричал Генка. «Что?» - спрашиваю я. «Ты слепой?» «Нет». «Над тобой довлетеет… э-э-э… довелеет… довлеет диктат родителей!» Сразу понятно, такой монолог Генке дался с большим трудом, речь его поражала простотой, которой обладают грабли, стоит лишь на них наступить. Оговорюсь, что батьке надо было ремнём прохаживаться чаще и сильнее, чтобы загодя выбить из головы всю дурь. Но и так, спасибо ему за преподанные уроки, что дали результат, хоть и с небольшой задержкой.
   Лето само по себе пора путешествий и в нашем городе и его окрестностях достаточно мест, где можно уединиться и наслаждаться одиночеством. Генкино предложение не принял, ответил уклончиво, что сейчас не время. На том и расстались. Генка снова уехал из города. Я же помогал по хозяйству и отдыхал. Впереди очередной учебный год. Требовалось накопить сил, чтобы грызть гранит науки.
    Как полуденный зной, сменившийся к вечеру ливнем, пролетело лето. Началась учёба, и Генка со своими предложениями отошёл на дальние позиции. Но бесследно его предложения не прошли. Нет-нет, да и приходила ночью дикая мысль, вот, уйду из дому и всё: как буду жить без средств к существованию, не задумывался; живут же как-то другие. Но как приходила мысль, так и уходила, утонув в бездонных водах сна и сновидений.
   Появился Генка уже в конце ноября. Киевские события будоражили страну; резко возросла популярность апельсинов во фруктовых киосках; дома батько с соседями за бутылкой горилки обсуждали до хрипоты события; все как один сходились во мнении, что порядка стало меньше с той поры, когда Украина стала «незалежной»; когда возвращались к вопросу о майдане, чем эта авантюра закончится – мнения расходились; одни говорили, мол, всё будет «як ранiше», другие утверждали, что будут изменения, третьи сомневались, что для народа что-то положительное из всего этого вытечет. И с тревогой следили за новостями. Отец ходил смурной, в автобазе намечались сокращения штатов, мама тоже переживала, ставка оплаты медсестёр понижалась вдвое. Денег катастрофически не хватало. Сосед по дому предлагал заняться торговлей, продавать на рынке турецкие жвачки и сладости, батько возразил, если все будут торговать на рынке, кто ж тогда будет покупать. Напряжённое ожидание повисло в воздухе, насыщенном электрическими зарядами.
   Генка появился, весь сияя, как новая гривна. 
   Наша с ним встреча снова состоялась в парке. Мы сидели со стаканчиками с горячим чаем на лавочке возле фонтана. Генка с вдохновением рассказывал о Киевских приключениях. Распалялся в процессе монолога, горели огнём глаза. «Братэлло! – в его лексиконе появилось новое слово, - ты не представляешь себе, но мы стоим на пороге великих свершений! Я познакомился с такими авторитетными людьми, при упоминании о них у некоторых политиков сводит зубы. А я с ними, запросто, вот так здороваюсь за руку, пару раз угощали кофе. Когда я рассказал им о своих взглядах на нашу жизнь, они пришли в восторг. Предложили мне войти в их партию». «А ты что же? – меня совсем не впечатлил его рассказ, - вернулся домой и будешь здесь жить? На этом твоя одиссея закончилась?» Генка вынул пачку дорогущих сигарет и медленно, будто совершал некое религиозное таинство, прикурил от зажжённой спички. Курил Генка с достоинством, отводя в сторону руку с сигаретой и стряхивая пепел далеко от себя. Чувствовалось, как он упивается собой. «Нет, - докурив и щелчком отправив окурок в урну, ответил он. – Только начинается. Домой приехал ненадолго. Отдохнуть и сил набраться. Можно сказать, попрощаться с родиной, возможно, больше сюда не вернусь». «Эмигрируешь? – не поверил я и предположил куда, потому что только туда все и уезжали. – В Америку?» «Что я не видел в той Америке, - удивился Генка. – Останусь в Киеве. Работы на много лет хватит. А ты?» «Что я?» «Чем думаешь заняться?» «Школу закончить надо. Профессию получить». Генка смеялся до икоты. Успокоившись, сказал, что так давненько не смеялся, а потом повторил вопрос. Увидев моё замешательство, предложил махнуть с ним, принять участие в митингах, расписал прелести будущей счастливой жизни. Как змий совратил яблоком Еву, так и Генка, чёрт болтливый, уговорил меня последовать с ним на передовую грядущих боёв за процветание отчизны. «А знания могут оказаться лишними, - закончил свою просветительскую беседу Генка словами, весьма меня удивившими, так как слышал их только от бабушки, когда та читала Библию. – Многие знания, многие скорби. Оно тебе надо?» Я пообещал подумать; он предупредил, как бы я не опоздал, думая. Вторая встреча состоялась на мосту через реку Кальмиус.
   Он вербовал меня по полной программе.
   Это я понимаю сейчас, тогда же от количества навешенной на уши пропагандисткой лапши, не мог отделить семена от плевел. Мы пили пиво на промозглом осеннем ветру и курили дорогие сигареты; настойчивости друга можно было позавидовать. Он поторапливал, мол, если не сейчас, то когда. И, дескать, могу опоздать к раздаче пряников. Не зря меня называли бычком. Не он меня уговорил. Я дал ему это сделать.
   Дома состоялся тяжёлый разговор с родителями. Где только взялась смелость сказать о поездке с Генкой в Киев и, предупредил, если не разрешат, поеду без спроса, мол, пора мне взрослеть. Мать всплакнула, как же учёба; я ответил, хватит того, чему научили. Батько отнёсся к моему протесту спокойно, выкурил папиросу и сообщил, что я вправе решать самостоятельно, каким путём идти по жизни, гладким и ровным или извилистым и трудным. «Езжай, сынку, - закончил батько. – Своими глазами увидишь, что там и к чему. Ума хватит, разберёшься, нет – на то воля твоя, будут тобою понукать и руководить. Генки остерегайся, его отец так и сгинул невесть где, такой же был беспутный. А ты знай, сынку, мы с матерью всегда тебя ждём домой».
   В Киев добрались на попутках. Не без приключений.
   Явь оказалась не так привлекательна, как в россказнях Генки. Авторитетные люди оказались обычными уголовниками. Роль быть на подхвате у бандюков, как Генка, не понравилась, но без денег вернуться домой я бы не смог. Остался. Как-то само собой получилось, что я прижился на майдане. Поздним вечером меня встретили несколько крепко сбитых ребят. Отвели в сторону. Поговорили. Другими словами, домой я не вернулся. Чем занимался всё это время? Ездил в Европу с заданиями, в Прибалтике обучался в учебных лагерях. Иностранные инструкторы научили многим тонкостям ведения подрывной деятельности. Взрослея, понимал, когда-то кому-то пригожусь с багажом полученных знаний. Вот только не знал, что заставят их применить против своих земляков.
   Майдан четырнадцатого года оказался совсем не таким, чем предыдущий. Что-то указывало, что-то, как кружащееся вороньё над полем после битвы прольётся кровь. Так и вышло.
   Не буду рассказывать, слишком длинным будет рассказ, как с глаз спадала пелена. Протрезвление наступало понемногу, и оно смывало нанесённый слой грязи лжи и дезинформации.
   Пришедшие к власти люди развязали войну против народа Донбасса, не захотевшего принять новые законы. К тому времени что-то всколыхнулось в груди. От прежнего «бычка» во мне ничего не осталось. Умел постоять за себя и отстоять с кулаками своё мнение. Завести разговор о возвращении домой и не быть взятым под стражу, я состоял на службе в специальном подразделении, было невозможно. Выход нашёлся случайно, всё благодаря тому же Генке.
   Встреча была радостной и бурной. После восклицаний «сколько лет, сколько зим» волны эмоций пошли на убыль. Зашли в кафе поговорить. Генка болтал без умолку, рассказывая о жизни. Он действительно высоко поднялся. Его бывшие уголовники стали депутатами Верховной Рады, он у них сотрудник по связям с общественностью. Сейчас они организуют на собственные средства карательный батальон, он, Генка, будет командиром. Ему нужен заместитель. На этих словах он остановился и посмотрел на меня. Давай теперь ты, расскажи, чем дышишь. Я и рассказал. Без утайки выложил всю информацию, бросил сладкую пилюлю соседу по дому, что если бы тогда, он не настоял на моей поездке в столицу, неизвестно, кем бы я сейчас был. Генка тотчас предложил мне стать его заместителем. Уверил, все вопросы с моей службой решат его покровители-депутаты. Как вернусь домой и окажу помощь своим землякам, я ясно видел. До боли в печёнках надоело смотреть на непрекращающуюся вакханалию бесовщины и безумства. И что пора ставить точку в своей короткой бестолковой биографии. Пора сослужить пользу Родине. С индифферентностью расстался, нельзя быть равнодушным к тому, что вокруг происходит и нельзя постоянно жить в мире грёз.
   Покровители Генки оказались, в самом деле, влиятельными персонами. Моя участь решилась в несколько минут. И в этот же день меня назначили заместителем командира карательного батальона. Генка ликовал, мол, таких дел наворотим, что о нас будут песни слагать.
   Два года о передовой я только мечтал. В боевые действия батальон не вступал. Исполняли роль заградительного отряда, стояли позади регулярных войск, следили, чтобы не было случаев дезертирства. Да и Генка особой смелостью не отличался, всегда находил кучу доводов, что можно отличиться, не водя в атаку батальоны. Поражения ВСУ он принимал близко к сердцу, напивался и рассуждал, как нужно было проводить боевые операции. Под Дебальцево попали в котёл. То, что выжил, считаю чудом. И ещё, я понял, это знак, пора действовать. Но наш батальон снова перевели в глубокий тыл, покровители Генки не желали тратиться на гробы и вооружение, им из Киева было виднее, что делать. И Генка, поседев полностью после перенесённых волнений, при случае упоминал, что война хороша в кино и в рассказах ветеранов. Возвращение отлаживалось на неопределённый срок. Оставалось ждать удобного случая. Дезертирством, принятое решение не считал, восстановлением справедливости.
   Как это бывает, Судьба мне всё же улыбнулась.
   Генка сообщил по большому секрету, что покровители приняли решение принять активное участие в боевых действиях, и мы выезжаем на Донбасс. «Мы освободим родину от захватчиков! – пьяно орал Генка, не уточняя, от каких именно. -  Нас встретят с цветами, как победителей!»
   Полностью разделив оптимизм Генки, приступил к пошаговому исполнению задуманного плана.
   На передовой оптимизма у Генки убавилось, после того, как два раза захлебнулись атаки, и батальон сократился на треть. Генка не ожидал такой наглости от сепаратистов, клялся всех повесить на фонарных столбах. И сообщил о секретном плане массового наступления по всей линии фронта.
   Уходить без сюрпризов для «храбрых лыцарей украинцев» не хотелось. Поэтому приготовил подарки, благо учителя были отличные. Заминировал автомобили, палатки со снарядами, спрятал растяжки на тропах частого передвижения. Увидите огненное зарево на западе, знайте, моих рук дело. Взял у Генки карту размещения войск, боевые книжки, списки бойцов батальона. Было ли сопротивление? Нет, Генка крепко спал, как и весь батальон. В пищу, приготовленную на ужин, подсыпал снотворное.
    На помощь и сочувствие ОБСЕ не надейтесь. Они там все, в кого ни плюнь, кадровые военные и разведчики. Ездят по Донбассу, сочувствие выражают, а сами снимают, наблюдают и передают сведения хохлам через спутник. Откуда знаю? Похвастался как-то Генка, что все передвижения «сепоров» ему известны и показал американский навороченный планшет, со снимками линии окопов и населённых пунктов.
    Мои дальнейшие действия? Вступить в действующую армию ополчения и освободить Донбасс от захватчиков.
   Что потом? А потом, когда закончится это безумие, хочу собрать всех, кто стремился к европейским ценностям, что аж прыгали на месте от счастья и тех, затеявших эту бойню и спросить: «Ну что, украинцы, помогла вам ваша Европа?»
                Якутск. 18 февраля 2017г.