- Здрасти.
- Добрый вечер, бабуля. Что хотели?
- Это самое… С наступающим. Ты, милая, не сердись на меня, но… Короче. Это ограбление. Настоящее. Гони деньги. То есть, бабки. Все.
Девушка кассир за стеклом подняла на Нину Николаевну заинтересованный взгляд. Улыбнулась мягко и искренне. Улыбка красила кассиршу необычайно – ее лицо из кукольно-холодного стало трогательно-нежным, живым, настоящим.
- Бабки? – переспросила мягко, - Бабуля… Это самое. С наступающим Новым годом. Доброго вам здоровья. Кстати, как себя чувствуете? Голова не болит? – она участливо приблизила лицо к самому стеклу, разделявшему ее с Ниной Николаевной, - У моей бабушки еще с вечера давление подскочило. Говорят, магнитные бури.
- Есть немного, - кивнула Нина Николаевна, - самую малость. Но это здесь не причем. Ты мне, милая, деньги отдай. Те, что в кассе у тебя.
Улыбка кассирши медленно погасла. Лицо погрустнело. Взгляд красивых глаз с наклеенными густым веером ресниц стал задумчив.
- Что ж… Паспорт давайте. Мы без паспорта никакие операции с деньгами не проводим. Не имеем право.
Нина Николаевна понимающе кивнул, достала из сумки паспорт, положила его в выдвижной лоток под окошком.
Кассир открыла паспорт. Прочла лицевую страницу. Зачем-то заглянула на страничку с пропиской. Сверила фото с оригиналом.
- Я там не очень на себя похожа, - извинилась Нина Николаевна, - мне там сорок пять, а теперь… - Она вздохнула.
- Вам что ли деньги очень нужны?
- Да не то чтобы очень. Тут дело не в деньгах. Но ты мне их все же дай. Так надо, - она опять вздохнула.
Кассир тоже вздохнула. Она была доброй девушкой и сейчас, когда до наступления Нового года оставались считанные часы, ей очень не хотелось никому неприятностей и лишних хлопот – ни себе, ни управляющему банком, ни работникам нашей доблестной полиции, ни, тем более, этой странной Жуковой Нине Николаевне с добрым лицом с усталым взглядом.
- Нина Николаевна, я вас очень прошу… Очень-очень… Идите домой. Пожалуйста.
Нина Николаевна опять открыла сумочку. Достала и выложила перед собою небольшой пневматический пистолет. Выразительно посмотрел на кассиршу. Та вздохнула. Выждала еще несколько секунд, словно надеялась на что-то, потом нажала кнопку под столом.
В семье Жуковых переполох. Не новогодний, как можно было бы предположить, учитывая, что до наступления следующего, 2017 года, оставалось каких-то несколько часов. Случилось то, чего в принципе не могло было случится по определению. Когда позвонили из полиции, и сказали, что Нина Николаевна Жукова задержана за попытку ограбления банка, в данное время находится в кабинете следователя районного отделения полиция, где дает признательные показания, то сноха Татьяна даже не стала дослушивать это бред и отключилась. Тоже самое сделал и сын Максим. Он в это время находился в супермаркете, покупал коньяк за девятьсот рублей. Как раз перед звонком подумал про жену Татьяну. И сразу внутри всплыло раздражение. Так уж повелось в последнее время – как Татьяна в голове, так сразу и раздражение.
В последнее время у них с Татьяной вообще обострились терки по всякому поводу и без оного. Что-то она его стала раздражать до крайности – и словами своими, и действиями и даже внешним обликом: выкрасилась в рыжий цвет зачем-то. Из детства сразу всплыло: «рыжая – бесстыжая». Платье к новому году приобрела для корпоратива – ярко-красное, да еще с люрексом по горловине. Типа: год петуха наступает, по гороскопу надо встречать его в красном и пестром. И вправду, с рыжей копной, собранной на макушке в нечто замысловатое, в красном платье выше колен – петух, да и только. Так и сказал ей позавчера, когда с корпоратива приперлась: «Только закукарекать осталось!». Обиделась. А перед этим накануне разругались в пух и прах из-за Димки: опять троечником вышел в четверти, причем по основным предметам – алгебра и русский. «Весь в тебя! Одни гульки на уме! В башки – полторы извилины! Чем с Иркой каждый вечер по два часа трепаться, лучше бы сыну внимание уделила больше!». Танька, ясное дело, в долгу не осталась, много чего в ответ высказала: и про то, что для сына в первую очередь достойным образцом и авторитетом должен быть отец, и что гульки – это не по адресу, это с больной головы на здоровую, и про яблоко от яблони (тут был двойной подтекст – имелись в виду и Димкины тройки, и странности Нины Николаевны).
В общем, если брать картину семейной жизни Жуковых в целом, так сказать, вкупе, то картина это последние полгода могла порадовать только врагов Жуковых, если таковые бы имелись. И раз уж мы коснулись этого вопроса, то следует сказать о первопричине такого безрадостного положения дел Жуковых.
Первопричину зовут Марина. Марина – сотрудница фирмы, где трудится сын Нины Николаевны, он же законный супруг Татьяны и одновременно родной отец восьмиклассника Димы – Максим Жуков.
Пришло время описать вам эту самую Марину. Ну что тут скажешь – красивая баба эта Маринка. Стильная, яркая, смазливая, эффектная, хохотушка, смелая такая, раскованная. В разводе. Тридцати пяти лет от роду. Максиму с Татьяной по сорок один. Нет, сначала Максиму Маринка категорически не понравилась, это когда она пришла работать на фирму полгода назад. Так и сказал коллеге Роману в курительной: «Шалава какая-то, на лбу большими буквами выведено: готова на все». Одевается эта Марина вызывающе, совсем не по возрасту – то мини запредельное, то грудь наружу чуть ли не до сосков, то наоборот – спина вся обнажена, то так обтянется, словно голая. Абсолютно не в его вкусе. В женщине загадка должна быть, тайна какая-то, глубина. Этим в свое время Татьяна его и зацепила. А тут какая глубина – все на поверхности, все наружу. Тем удивительнее, что сам Максим не понял, не заметил, как постепенно увлекся Мариной, да не на шутку, а вполне серьезно.
Потом анализировал, по полочкам раскладывал: как же получилось, и пришел к выводу, что получилось это потому, что есть в Марине то, чего нет и не было никогда в Татьяне – внутренней свободы, вольности, полной раскованности на грани фола. Если Таня – вся долг и ответственность, то тут… Кармен, да и только. Если смешно, то Марина хохочет до слез. Если грустно – тут же слезы потоком, как у ребенка. Эмоции все наружу. Очень любит фотографироваться и при любом удобном и неудобном случае с удовольствием будет позировать перед объективом в эффектной позе – плечиком поведет, глазки состроит, улыбнется кокетливо. А улыбка у нее удивительная – светлая, лучезарная, широкая, с демонстрацией безупречных жемчужных зубов, с ямочками на щеках, с блеском в глазах. Милая, открытая, временами дерзкая, временами нежная, временами загадочная. А иной раз вдруг взглянет ему в глаза – так открыто, откровенно, многообещающе, что Максим просто терялся. И ведь умом отлично понимал, что все это женские игры чистой воды. Что вот так она смотрит далеко не только ему в глаза, просто нравится, когда мужчины теряются, смущаются. Нравится очаровывать, заинтересовывать, делать мужика зависимым от ее женской магии. Девица без тормозов. Да какая там девица. Зрелая баба, вот и замужем уже была, и то, что в разводе по инициативе мужа (женщины-коллеги откуда-то раскопали) – тоже о чем-то говорит. От хорошей жены мужик не уйдет. Да и не нужен он ей по большому счету – так, игры, манки, завлекалки, развлекуха. Ничего стоящего, настоящего, истинного, постоянного. И все же, все же…
И все больше смятения в душе Максима. И все больше внутренней борьбы между семьей, долгом, порядочностью и порядком, и невероятно притягательной женственностью и сексуальностью, да еще в столь откровенной форме. И то, что она, эта Марина на Максима запала – уже ни для кого не секрет. Она словно это афишировала, даже подчеркивала. И дразнила его, дразнила… Манила улыбками, глазами, взглядами многообещающими.
Татьяна, конечно, все почувствовала. Не сразу, но дошло, что у мужа в душе смятение. А уж отчего у женатого мужика в душе вдруг сумятица начинается догадаться не сложно. Тем более, что в фирме, где Максим работает, Танькина подруга Ирина занимается тем же – деньги зарабатывает. И хотя Иринка Таньку успокоила – мол, до «главного» дело у Максима в Мариной еще явно не дошло, Татьяна совсем не успокоилась. Она оскорбилась до глубины души своей. Да и как не оскорбиться, когда пашешь на семью, пашешь, все в дом, все для семьи часто в ущерб себе, своим интересам, хочешь как лучше, пылинки с них сдуваешь, недосыпаешь, а он вон тут что – налево на разведенных красоток поглядывает. Кобелина! Хотя какая там красота, господи боже мой! Присылала по электронке Иринка фотографии той Марины – так себе, физиономия круглая, глазки небольшие, подбородок тяжеловат, фигура пока держится, но это дело времени, лет через десять разнесет. А какая вульгарная! И наглая! Явно баба без тормозов. Как эта Марина в принципе могла Максиму понравиться? Чудны дела твои, Господи! Хотя, тут совсем другие силы замешаны.
И вот уже два месяца трещит по швам семейная жизнь Жуковых. Все холоднее и язвительнее Татьяна, оскорбленная до глубин души предательством мужа. Все больше замыкается в себе Максим, только время от времени огрызается на жену, и все больше раздражается ею. Тем более, что Танька зачем-то стала внешность свою менять. То ли начиталась глупых советов доморощенных психологов, типа того, что если в отношениях пошла трещинка, то надо изменить прическу, поменять имидж и гардероб. То ли из чувства протеста. Перекрасилась в рыжую, макияж стал выразительнее. Только все это не работает, а если и работает, то только на разрушение семьи, на отдаление Максима и Татьяны.
Сын Денис, почувствовав, что между родителями пошел холодок, тоже обиделся и отдалился от обоих. Стал чаще пропадать с друзьями. А один раз явился за полночь и от него пахло табаком и пивом! И это в неполных пятнадцать! Дед Василий, бывший коммунист за свою жизнь не выкуривший ни одной сигареты, в гробу перевернулся, должно быть.
Нина Николаевна извелась вся. Как все хорошо было еще несколько месяцев назад! Жили, да радовались. Куда что девалось? Она то сына пыталась на откровенный разговор вывести. То к снохе с увещеваниями, что всякое бывает, мы, женщины – хранительницы очага, что семейная жизнь – это понимание, терпение и мудрость. То к внуку с душеспасительными беседами. Все напрасно! Словно сговорились! Никто никого не хочет ни слушать, ни понять. Все полны обидами, претензиями и амбициями. Совсем отчаялась Нина Николаевна. Совсем руки опустила. Тоска и безысходность заполнили ее до краев. Даже мысли совсем уж черные в голову стали приходить. О бренности бытия, о тщетности и в конечном счете бессмысленности всех наших побуждений и порывов.
Однажды она поймала себя на том, что читает в мониторе статью о способах самоубийства.
«Падение с большой высоты (даже с 9-ти или 16-ти этажного дома) далеко не всегда заканчивается смертью на месте. Множественные переломы костей конечностей, таза, позвоночника и головы делают невозможными самостоятельные движения и возможность позвать на помощь. Такие пострадавшие могут пролежать без движения несколько суток перед тем, как умрут, испытав весь спектр болевых ощущений, и за это время много раз обдумав свой поступок.»
«Выстрел в голову. Попадание в голову еще не означает повреждения головного мозга и летального исхода. У некоторых лиц, не особо блещущих интеллектом, мозг может так спрятаться в необъятных пространствах черепной коробки, что и из пулемета не попадешь.»
«При повешении имеет место определенная последовательность нарушений функций жизненно важных систем организма. В течение первых 2-3 минут происходит задержка дыхания, отмечаются беспорядочные движения, беспокойство. После этого развивается синюшность лица и шеи, а также проявляется нарушение сознания по типу оглушения."
«Пропан ("кухонный газ") практически не токсичен для человеческого организма. Опасность его в другом. Во-первых, опасность воспламенения, при которой загорится квартира, могут пострадать (погибнуть) жильцы подъезда, а может и всего дома, с детьми. Это уже не суицид, а акт терроризма, а вы – не самоубийца, а террорист-смертник.»
Вдруг поверх статьи выскочила надпись: «Если у вас проблемы, позвоните по телефону - 8 495 575-87-70!».
М-да…. Докатилась.
Тридцать первого с утра все были дома. Нина Николаевна встала ни свет, ни заря – когда тебе хорошо за шестьдесят, то по утрам долго не спится. Тем паче день какой – самый последний в году, праздничный. Хлопотала на кухне, тесто ставила, картошку и яйца на салат отварила. Начинки на пироги и пирожки аж четырех сортов наготовила. За хлопотами настроение поднялось. У нее всегда так было – когда делом занята, особенно, если стараешься для близких и любимых людей, то все с удовольствием с настроением. Песенку мурлыкала: «Пять мину-у-ут! Пять мину-ут… Помиритесь все, кто в ссоре…».
Конечно, конечно все помирятся сегодня. Ведь ничего страшного не случилось, слава богу. Все живы, все здоровы, все вместе, войны нет. А недоразумения в семье – у кого не случается. Вот сейчас проснутся, встанут, позавтракают. Потом Максим за продуктами сходит. Дима пропылесосит все. Танюша на кухне с готовкой поможет. А вечером зажгут елочку (Максим в этом году принес настоящую! живую! пахучую!), накроют стол, наденут красивые наряды, сядут за накрытый стол. Будет искрится шампанское в бокалах. Будет пахнуть пирожками и мандаринами. И будет у них праздник!
Но не сбылось. Все пошло вкривь и вкось. Началось с того, что рассыпала соль из солонки, а это примета у Нины Николаевны стопроцентная – хоть рот себе скотчем залепи, хот уши заткни, а глаза завяжи – все одно ругань и ссора случится!
И началось с Максима. Проснулся поздно, далеко за полдень, но не в духе. Долго смотрел телевизор, лежа на диване с таким видом, что хотелось рядом повесить табличку: «Не подходи – убьет!». Потом слонялся по квартире, вроде как искал повод к чему бы придраться. Ходил, ворчал, чего-то психовал на ровном месте. Татьяна тоже быстро завелась на него глядя. Слово за слово, и уже хоть уши затыкай от их перебранки.
- Максим! Таня! Ну хоть сегодня!.. Все же Новый Год, - пыталась урезонить. Какое там. Попробовала переключить на дела.
- Максим, собирайся в магазин. Сейчас список составлю что купить. Танюш, какой салатик будем делать?
Таня вроде озаботилась, призадумалась.
- А давай, мама, «Африку»?
- Давай! – с радостью согласилась Нина Николаевна. Но опять Максим все испортил.
- «Африка»… Ха! В Новый год им Африку подавай. Не зря говорят про бабскую логику, вернее, ее отсутствие, - и зачем-то прибавил, - Узок мир муравья!
И опять пошло-поехало по нарастающей. Из своей спальни выглянул заспанный Димка.
- Предки, имейте совесть! Дайте выспаться перед новогодней ночью!
Но выспаться ему было не суждено. Вскоре и он был вовлечен в круговорот злых, агрессивных высказываний. И уже дошло до: «Да пошел ты!..», «Да пошла ты!...», «Да замолчите вы оба, а еще родители называетесь!». А потом и вовсе: Максим наспех собрался, ушел в неизвестном направлении, хлопнув дверью и крикнув перед этим: «В этом году не ждите!». Таня уже в закрытую дверь крикнула вслед: «И не приходи! Вовсе не приходи! Никогда! Очень хорошо!»
Нина Николаевна ходила из угла в угол. Думала. Потом вслух сказала: «Как ты думаешь, Васенька?». Васенька – это муж ее покойный, вот уже пять лет, как нет его на этом свете, но Нина Николаевна в трудные минуты с ним время от времени советуется и словно чувствует его поддержку. Потом она оделась, собрала пакет, взяла паспорт, положила в сумочку пистолет пневматический – подарок внуку на день рождения от друзей (ох, не понравился тогда ей это подарок, а вот теперь пригодился), на пороге оглянулась, перекрестилась и вышла.
Ну а дальше вы знаете, что было. А вот что потом было.
Потом Максиму позвонили еще раз из полиции, объяснили ситуацию. Максим в этот раз выслушал до конца, но не поверил ни слову, подумав снова про неуместный новогодний розыгрыш. И тогда трубку передали Нине Николаевне.
- Сынок, - сказала Нина Николаевна, - ты не волнуйся и не переживай. Меня задержали за ограбление банка. Вернее, за попытку ограбления. У меня все хорошо. Следователь Петров очень вежливый мужчина. И в КэПэЗэ приличная компания поборалась – две девочки такие милые, приветливые, приятный молодой человек, один бомж – очень галантный мужчина. Все так уважительно ко мне: Нина Николаевна, да Нина Николаевна. В общем, все хорошо. Поздравляю с наступающим Новым Годом! Танечке и Димочке привет!
- Ма! Они там с ума посходили что ли?! – Максим был потрясен, - Как они могли такое вообще подумать о ТЕБЕ: попытка ограбления банка?!.
- Так я же и вправду хотела ограбить. Никакой ошибки. Ты мне носки шерстяные принеси, пожалуйста, а больше ничего не надо. Я все взяла – и белье запасное, и сухари, и тапочки, и зубную щетку с пастой, и мыло. А про носки не подумала. С Новым Годом, сынок! – с тем и отключилась.
А надо сказать, что в это время Максим уже вышел из супермаркета, с пакетом, в котором лежала бутылка коньяка и красивая пластиковая коробка «Рафаэлло», и направлялся к машине. С этой коробкой, а также с бутылкой коньяка он планировал отправиться к Марине. Собственно, для того и был устроен дома скандал, чтобы был повод смыться из семьи, хлопнув дверью: типа, никто меня не понимает, рассудок мой изнемогает. Марина его ждала. В отношениях, вернее, в предвкушении таковых, они подошли к той роковой черте, приблизились к точке пика, за которой – или разрыв, отказ во имя здравого рассудка и сохранения устоявшегося, или начало бурного и страстного романа, обещавшего столько всего невероятно радостно-сладостного, чувственного, греховно-притягательного, таких эмоциональных взрывов и потрясений, что Максим и пугался этого в глубине души и уже не мог отказаться от, как ему понималось, неизбежного. Он весь уже извелся от внутренних противоречий, измучился, опустошился. И одновременно наполнился чем-то новым, ему в себе еще неведомым, а потому тревожащим.
- …Нина Николаевна, - устало провел по стриженной голове следователь Петров, - давайте еще раз. Только спокойно. Зачем вам нужны были деньги? И почему вы пришли именно в этот банк?
Нина Николаевна сочувственно кивнула: столько хлопот из-за нее этому симпатичному следователю. Вместо того, чтобы готовиться к празднику в кругу семьи, он вынужден сидеть в этой совсем не уютной казенной комнате, с дешевыми выцветшими обоями, с грубыми решетками на окнах.
- Я уже говорила, - голос ее был мягок и тих, - мне нужны были деньги на поездку за границу, на отдых. Сейчас все ездят, а я не была никогда за границей. А хочется, чтобы вот прямо из морозной зимы и в жаркое лето. Как в сказку. Чтобы песочек золотой, горячий под ногами. Чтобы море лазурное. Пальмы высоко над головою шумят…
- И куда конкретно вы собирались поехать отдыхать? – тон следователя был сух и строг, все, произносимое Ниной Николаевной, он отщелкивал на клавиатуре – составлял протокол допроса.
- Ну это… в Тунис… наверное, - Нина Николаевна запнулась. А где этот самый Тунис находится? Там хоть море и пальмы есть?
- Хорошо. В Тунис, так в Тунис. Почему выбрали именно этот филиал банка?
- Он… к дому ближе. Чего далеко ходить, коли этот рядом.
- Логично, - кивнул Петров и, оставляя клавиатуру в покое, понизив тон с официального до доверительного, - Нина Николаевна, неужели вы в самом деле думали, что у вас все получиться, а? Ну правда? Что вы придете в банк, с этим…так называемым, пистолетом, вам отдадут деньги, много денег, вы купите себе путевку в… Тунис, будете там загорать, есть манго и апельсины, или что там растет, вернетесь домой и на оставшиеся от ограбления деньги будете спокойно жить-поживать безбедно на пенсии?.. Ну, вы же разумная женщина. Вы же почти сорок лет отработали заместителем главного бухгалтера. Нина Николаевна! Я вас не по-ни-маю!..
Нина Николаевна смотрела за окно. Там, за давно не мытым стеклом, перечеркнутым корявыми железными прутьями, тихо падал снег, большая разлапистая ель уткнула в стекло свою тяжелую темную ветвь, словно ободряя, протягивая руку помощи ей. Густые темно-синие сумерки последнего дня уходящего года в слабом фонарном свете казались черными.
Первое, что увидел Максим, войдя быстрым шагом в отделение – небольшая, около метра высотой, пластмассовая елка в углу, жиденько увешанная золотыми шарами, такая неожиданная и нелепая здесь. Тут же его взгляд зацепил человека в форме за перегородкой, застекленной сверху.
- Я Максим Жуков. Мне звонил ваш… Петров. Здесь моя мать, Нина Николаевна, - сказал он в полукруглое окно.
- Есть такая, - кивнул парень в форме, - Айн момент, - и он потянулся к телефону.
- …Ну вы же понимаете, не можете не понимать, что тут просто глупо, просто м-м-м-м… невозможно говорить о каком-то ограблении! – горячась говорил он Петрову, - Это… ну типа новогоднего розыгрыша что ли. …Да согласен я! Согласен, что дурацкая шутка! Идиотская! Но шутка! Ну не ограбление же, в самом деле! Вы на нее посмотрите, только внимательно. Ну какой к черту из нее грабитель! Как из меня балерина. Или как из вас протоиерей.
- Да все я понимаю, - кивал Петров, - вот только как быть мне с тем заявлением, что лежит в деле? И с тем выездом по тревожной кнопке, что зафиксирован в журнале.
- Я улажу. Утрясу, договорюсь. Заявление будет отозвано. Вот тут, - Максим полез во внутренний карман за портмоне,- тут пока… все, что есть. Но я сейчас по-быстрому в ближайший банк…
- В банк, говорите? Ваша мама там уже побывала сегодня, тоже хотела по-быстрому проблему решить, и вон что получилось. Не советую. И уберите вы свои деньги, товарищ, в смысле, господин Жуков!
Спустя четыре часа. До наступления Нового года оставалось несколько минут.
В кабинете Петрова по разные стороны стола сидят Максим и Петров. На столе между ними наполовину опустошенная (или наполовину полная?) бутылка коньяка, два разномастных щербатых бокала, разломанная плитка шоколада, изъятая из пакета Нины Николаевны.
- …Все же бабы – существа… даже не знаю как и охарактеризовать. Правильно говорят: с другой планеты. Нет, в каждом человеке намешано разного, это факт общеизвестный. Если покопаться чего только не найти – от полного дерьма до бриллианта. В одном человеке одновременно мирно сосуществуют и герой - и предатель, и сволочь распоследняя – и святой, и трудоголик – и отъявленный лентяй, и урод – и красавчик. И что когда вылезет из него в данный момент на божий свет – хрен его знает. По обстоятельствам. Это понятно. Но с женщинами даже этот принцип не работает. Тут… вообще все непредсказуемо. Они как-то умудряются все это… одномоментно. И зачастую беспричинно, необъяснимо с точки здравого смысла. Да чего далеко ходить? Вон сидят в обезьяннике у меня две матрешки, видел ты их. Так называемые девицы легкого поведения. Я бы наоборот сказал: тяжелого они поведения. Так та, что светленькая, симпатичная такая – вдова. В свои двадцать семь одна тянет троих – троих! – детишек и больную свекровь. И, кстати, распрекрасная мать. Вот кто она? А фиг его знает! Я не знаю… Вот и ваша мама. Я же не дурак, это белыми нитками, когда пожилая женщина идет на грабеж с пневматическим пистолетом и пакетом, в котором халат, тапочки, сухари, зубная щетка и журнал с кроссвордом. Только я так и не понял – чего она хотела? Так сказать, каков мотив?
Максим пожимает плечами, типа и я не понимаю. Хотя все он прекрасно понимает. На душе у него светло, умиротворенно, тяжкий груз последних недель скинут, все стало просто и ясно, все встало на места свои. И нет никакого сожаления, что не случилось то, что предполагалось. Обошло, миновало. Прошло лавиной мимо. И славно. Теперь-то ему совершенно ясно, что не нужное в его жизни это разрушительное, неправильное, лишнее. И хорошо. Ведь жутко теперь подумать, как оно могло бы быть дальше. И остро хотелось домой, вместе с мамой и Таней, где сын Денис один скучает в новогоднюю ночь, где живая елка благоухая мерцает огнями, на столе мандарины на хрустальном блюде и мамины пироги, а в холодильнике ждет своей очереди «Африка»…
На стульях рядом с елочкой тесно плечом к плечу сидели Нина Николаевна и Татьяна. Они ничего не говорили, даже не смотрели друг на друга, они просто чувствовали, как тепло одной переливается в другую и наоборот, и это ощущение общности и понимания роднило выше всяких слов.
За решеткой две симпатичные девушки в мини, интеллигентный бомж и бритый молодой человек криминального вида, слаженно напевали: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…», и так у них душевно получалось – любо-дорого. На скамье у них открытая и почти опустошенная коробка «Рафаэло».
Парнишка в форме за стеклянной перегородкой радостно кричит кому-то в трубку: «С Новым Годом! Счастья! Любви!»