В интереснейшее время мы с вами, дорогие друзья, живем. Информационный прорыв сдвинул такие тектонические пласты в экономике, политике, сфере общественных отношений, культуры, что иногда кажется, мир вокруг нас просто сошел с ума, все процессы хаотичны, бездумны, вызывают отторжение.
Литература не может оставаться в стороне, тем более эпицентр взрыва произошел именно в области коммуникаций, затронув, да что там затронув, просто перемешав ценностные ориентиры. И в литературных и окололитературных кругах заговорили о кризисе, гибели. Привычные определения литературного труда, писателя, перестали давать исчерпывающие характеристики, точно очерчивать понятия. Революция форм, неизбежная, если принять аксиомность читательского перерождения, вызывает резкую критику в консервативных кругах. Все больше пафосных призывов, все заметнее выход «элит» в массы. В этом смысле показательны статьи в известных изданиях, меняющих отношение к массовой сетевой литературе от презрительно-насмешливого до наблюдательного. Пока, правда, с интересом посетителя зоопарка к экзотическим животным. Но ведь любое суждение ценно отсылом к собственной значимости, не так ли?
Представители толстых журналов сетуют на тихое угасание. Миллионные некогда тиражи сократились до нескольких тысяч. Толстожурнальники призывают к бюджетной поддержке своего существования, критикуя «хаос» интернета. Профессионализм, система фильтров, авторитетность, планка качества удерживали на плаву эту институцию долгое время, делая ее ориентиром литературного мастерства. Но неповоротливая, избалованная в экономическом плане, конструкция, не смогла удержаться на плаву бурлящих реформ времени. Журналы, как способ продвижения новых авторов, теряют актуальность. А как эталон критической мысли? Какие новые генерации придут им на смену? Возможно новые профессиональные сайты? Спасением для толстых журналов могла бы быть работа по открытию новых имен, их продвижению, трансформация размещения. Воспользоваться этими возможностями мешает излишняя консервативность. Между тем, область поиска и продвижения новых авторов – наиболее перспективное направление. Писатели, сделавшие себе имя, открывают всевозможные тренинги писательского мастерства. Кризис вынуждает зарабатывать и искать креативные формы продвижения, зачастую скандальные.
Продвижение с помощью серьезных литературных премий проблематично для тех, кто не может позволить издание собственных книг, так как большинство премий требуют именно изданий и рекомендаций издательств. Между тем, интернет бурлит, ежеминутно рождая новые тексты. Их авторы тоже требуют определенной идентификации. Именно поэтому сейчас такой интерес к формулированиям сути писательства, литературного процесса.
Актуально ли определение писателя как человека, зарабатывающего литературным трудом? Именно такую классификацию предлагают словари. Как в настоящее время зарабатывать исключительно пером и вдохновением, и какого качества должна быть эта литература? Крупные издательства делают акцент на популярных текстах – развлекательных, малохудожественных, бессодержательных. Таким образом, по заданной характеристике, писатель в настоящем – автор дешевых детективов, боевиков, грошовой фантастики, за редким исключением. Другой критерий, предлагаемый словарями – социализация через творческие союзы, но, как известно, членство вовсе не показатель качества авторского творчества. Удивительно, но качество вступает в противоречие с определением писателя!
Так кто же в наше время может называться писателем? Возможно, единственный критерий – художественность создаваемых текстов? Но и тут с определениями полная путаница, художественной литературой сейчас называют и развлекательно-развращающие тексты.
Согласно словарям, художественная литература должна иметь общественное значение. То есть, критерий – общественное значение. Но кто может оценить значимость для общества того или иного произведения? Что такое общественная значимость? Могут ли быть значимыми низкопробные тексты? Да могут, если термин значимости столь расплывчат, они отвлекают от проблем, служат способом релаксации. Никто не вел статистики гашения семейных скандалов детективами, скажем, Дарьи Донцовой. Если рассматривать значимость через призму накопления нравственного опыта, то границы становятся четче. Но здесь еще один аспект – функциональность. Имеет ли право литература быть "вещью в себе", должна ли она ориентироваться на читателя? Иногда читаешь правильный, выверенный текст и понимаешь, что у него нет шансов. Он выплеснут, вымучен внутренними переживаниями автора, столь ценными для него, но совершенно неинтересными для «внешнего потребления». И тут возникает вопрос формы, привлекательности, использования инструментов, удерживающих читательское внимание.
И еще одна тема, кажущаяся мне актуальной. Известно, что литература описывает, систематизирует реальность, но главное, главное – создает новые миры, моделируя их в своем сознании. Именно эти миры отличают литературу от дневниковых записей или смс-переписки. Для меня очевидно: писатель начинается именно в тот момент, когда в его голове зарождаются герои, сюжеты, идеи. Для писателя мало быть рассказчиком. Именно это чудо (посещение Музы или продукт глубокой медитации) зарождения новых миров, чудо работы со Словом, стремящимся точно передать их атмосферу, и есть писательский труд. Остальные критерии – лишь способ продвижения, способ упрощения пути к своему читателю в лучшем случае, или способ заработка, получения прибыли.
Тектонические сдвиги внесли путаницу не только в определениях, но и смыслах, отношениях к литературной традиции и поиске новых форм. Расслоение общества очень заметно в писательских кругах. Так много сторонников «почвенной» литературы, выверенной, традиционной, но интересной ли молодому читателю? Консерваторы требуют «приучать розгами», и розги-то все те же – формальные пафосные собрания на бюджетные деньги. Но все сильнее зреет понимание, что формы литературы стремительно меняются. Впрочем, как и формы искусства вообще. Явное смещение в сторону эклектики, динамизма, уход от менторства. Время новых форм и нового содержания.