Аня шла, глядя перед собой сквозь «стеклянную стену».
Достала из кармана телефон, сняла перчатку, нажала иконку Mail.ru.
«Милая, как бы я сейчас согрел твои руки… Ты тепло оделась?
Представляешь, я люблю даже твою одежду, которую никогда не видел. Странно, правда?)»
Она подышала на пальцы. Минус семнадцать. Оделась действительно не очень. Но это самое тёплое, что у неё есть. Зачем ради какой-то девочки Ани убивать двадцать лисиц, четыреста белок, или пять волков? Она недовольно покосилась на женщину в длинной крашеной шубе. Воздух колол, снег леденел, голуби на подоконниках выпрашивали еду.
Скользя «рикерами» по замёрзшей брусчатке, Аня быстро набрала ответ:
«Ничего странного, Ванечка. Я тоже трогательно отношусь к твоему свитеру,
коту Байрону, и даже к петуху Яшке. Ощебай не есть его».
На дисплей упали большие снежинки. Аня спрятала телефон, надела перчатку – и так множество раз, пока шла за посылкой. Подруга из Барселоны прислала кофе, сыр, сапожки – не новые, со своей ноги, но Аня не прихотлива. Те, что красуются в витринах, всё равно не по карману. Не потому что Аня ужасающе бедная, а потому что люди существуют в одной цивилизации, а бутики – в другой. Вывески сверкали огнями: «Экстрим-спорт», «Гламур», «Дом одежды», «Золотой рай», и, наконец, «Литера» – книжный салон. Раньше он был двухэтажным, но потом его урезали, отдав половину квадратов под декор.
Аня открыла массивную деревянную дверь.
– Здравствуйте.
– Здрассссьте.
«А продавец читать по лицу не умеет…»
Тем не менее, здесь можно спросить о Лермонтове, Маяковском, Пастернаке. И никто не бросит в лицо перчатку за любовь к русским поэтам. Хочешь – бери Оксану Робски, Макса Фрая, Пелевина. Аня выбрала Ваксберга – «Загадку и магию Лили Брик». Книгу почему-то жутко уценили.
«Вань, я в книжном. Угадай, рад ли мне ордавец?»
«Разве можно тебе не радоваться? Но допускаю, что «ордавец» – эгоцентрист.
Мне кажется, ты сейчас зайдешь выпить кофе. Уже предчувствую, как к тебе подсаживается мужчина. Из крови и плоти, блин. И пялится на тебя…»
Ваня тоже был эгоцентристом, но научился на расстоянии чувствовать её настроение, кашель и головную боль. Никаких обучающих техник она не применяла, за неё всё сделала какая-то магия. Между Львовом и Ваниным посёлком в Иркутской области стеклянной стены не было.
Аня зашла в кафе возле «Литеры». Заказала американо, сняла шапку и куртку, присела за столик. Какой-то молодой крепкий мужчина заслонил прилавок с десертами:
– Эспрессо и «Яблоки на снегу».
Аня помнила это пирожное. Оно теперь дороже, чем книга о Лиле Брик.
– Девушка, можно присесть?
Она кивнула. Больше свободных мест не было.
На столике появились чашка и блюдце с куском торта.
Незнакомец на Аню не смотрел, рылся в гаджете. Она тоже.
Между ними выросла стеклянная стена.
«Тебе нельзя кофе на голодный желудок. Возьми пирожное. Кстати, какую книгу выбрала моя прекрасная леди?
Ты наслаждайся, а я пока снег во дворе расчищу. Замело опять».
Аня звала Ваню «декабристом», а он её – «возлюбленной декабриста». Спрашивал, приехала бы она, как Волконская, если бы… Помнится, Мария ехала с роялем. И доехала. А в их «если бы» столько диких препятствий, что хватит на мистическую новеллу.
Аня набирала ответ и слышала, как сосед по столику договаривался с кем-то поплавать в бассейне, потом записывался к стоматологу. В паузах отправлял в рот десерт. Между ними полметра, но Аня могла биться об заклад, что мужчина не видит, какого цвета на ней свитер.
«Знаешь, Вань, мне нужны только патриархальная тишина и ты.
Всё остальное – чужая игра за стеклом. Или я такая навиня?»
Её опечатки шедевральны. Ваня из них составляет словарик.
Мужчина удостоил Аню мимолётным взглядом. Наверное, она засмеялась вслух.
Отпивая американо, рассматривала людей. Вон парень с электрогитарой. Вон ещё один – читает книгу по веб-разработке и тычется в гаджет. Аня подняла голову. На потолке надписи.
«Ох, Ваня, если бы ты не ушёл расчищать снег, не знала бы я ничего про этот потолок…»
Стала читать: «Начни гуглить свои симптомы и узнай, что ты просто великолепен», «Очень сложно ничего не делать, никогда не знаешь, когда закончил», «Махнуть на Мальдивы дешевле всего рукой».
Все шутки из Интернета. Интересно, кто-то замечает их?
Веб-дизайнер уже говорил по телефону, к гитаристу пришла девушка. Отпила кофе и протянула парню телефон, указывая в дисплей ярким длинным ногтем.
Открылись двери, и малолетние близнецы с родителями шумно заняли освободившийся у окна столик. Мама раздевала чад, а те галдели про панна-котту и «свецаский соколяд».
Аня оделась и тайком бросила взгляд на пожирателя десерта.
– У Вас кошелёк упал.
– Что?
– Кошелёк поднимите.
Мужчина ничего не сказал. Аня направилась к выходу.
Письмо от Вани застало её почти в дверях.
«Какая же ты родная. И эта магия не пройдёт. Это не самообман, а глубокое внутреннее знание. Возвращайся поскорей, хорошая моя. Я кое-что записал для тебя…»
Ваня пишет аудиофайлы с песнями. Тексты и музыку сочиняет сам. Аня уговаривала его купить веб-камеру, записываться и выставлять на Ю-тубе. Он живёт среди пьющих маргиналов – музыкант и книгоман, говорящий сам с собой, потому что больше не с кем.
У выхода Аня подняла голову и прочитала на потолке: «Розовые очки разбиваются стёклами внутрь».
***
«Снег расчистил, теперь я весь твой. Байрон орёт. Кошку хочет. Как я его понимаю) Скоро сам завою. По тебе, моя девочка.
По тебе одной. У нас в продуктовом магазине работает очень красивая продавщица. И раньше я всё время рассматривал её, а сейчас не вижу эту Машу, представляешь? Она стоит напротив, а я не вижу ни черта) Опять изучал карту. Как же ты далеко…
А кажется – совсем рядом. Высылаю песню, послушай. Боюсь, ты меня четвертуешь.Опять слишком чёрное, но… вокруг всё такое. Даже Байрон, как смоль. Мяу»
Ваня с улыбкой смотрел в монитор. «Ваше письмо успешно отправлено». Вот и ладненько.
В окно что-то стукнуло.
– Вааньк, а, Ваньк! Выходи, придурок!
К стеклу прилипла небритая рожа Федьки с жёлтыми от табака зубами.
Ваня поморщился: принесла нелёгкая. Натянул куртку, сунул ноги в валенки, на ходу схватил шапку.
– Чего тебе, Федя?
– Выпьем давай.
– Не пью я.
– А ты выпей, у меня с собой, – Федька показал кривым пальцем за пазуху.
– Мне некогда, – отрезал Ваня. – Работать надо.
– Тогда денег дай.
Ваня замялся:
– У меня нет, Федя, ты уж прости.
Парень опустил замерзшую красную пятерню на плечо соседа:
– Не узнаю тебя, братишка. Раньше ты веселый был, бес… – он качнулся, – бес...печный, а сейчас… бес…
– Бессердечный, ага. Иди домой, Федь. Не до тебя мне.
Федя повернулся кругом, чуть наклонился, выставляя на обозрение зад, хлопнул смачно по ягодице и, пошатываясь, побрёл по расчищенной тропинке. Возле калитки поскользнулся, выругался, оглянулся на соседа.
– Давай, давай, – поторопил Ваня.
Потом зашёл в сарай, набрал угля и дров, вернулся в дом.
От печи шёл приятный жар. Ваня приоткрыл поддувало, отодвинул вьюшки...
Дрова почти прогорели. Он подбросил ещё, поворошил кочергой…
В почтовом ящике ждало письмо. Теплота разлилась по всему телу…
«Перечитала вчерашнюю пепериску, Вань. Много болезненного сказала, прости, милый. Тесно становится. Будто я в камере, стены которой каждый день сдвигаются, а я стою посреди этого каменного мешка и жду… казни. У виртуальной любви есть срок годности. Ты не веришь, а я точно знаю. Но буду терпеть ради своего англеа)»
Ваня грустно улыбнулся. Какая она милая в своей «пепериске»… Задумался над «англеа» – это что-то новенькое.
Провёл рукой по лицу, будто стирая пыль.
Он устал… очень устал. Сказать обо всем не может и молчать дальше не может.
Как истукан. Как телеграфный столб под снегопадом и ветрами – ни туда, ни сюда.
У столбов, наверное, тоже своя судьба.
«Ты молчишь, Ванечка. Я чувствую, с тобой что-то не так. А песня хорошая.
О жизни, но она… убивает, Вань. Тебе мешает атеизм.
Не в кого верить, и в самом себе нет опоры. Кстати, ты купил веб-камеру?»
Аня объясняла, что у виртуального общения есть свои уровни, и когда их проходишь, достигаешь планки: либо реал, либо конец всему. Конец всему Ваня даже представить не мог, это всё равно, что в могилу живьём лечь, но реал казался еще невозможнее, будто между ним и Аней грохнулся гигантский метеорит. А вокруг, в посёлке, не то, чтобы пустота..
Люди здесь есть, но нет Её. А значит – пустыня.
Он взял гитару, стал перебирать струны, неотрывно глядя в монитор.
Внезапно экран пискнул и потух. В посёлке отключили свет. Вот и апокалипсис.
В темноте думалось ещё острее. Мир будто провалился.
Только один образ светился в густом мраке. Один единственный образ…
Ваня тряхнул головой. Встал, ударился коленом об стол, чертыхнулся. Поставил гитару, нащупал в кармане зажигалку, чиркнул, прошёл на кухню, нашёл свечу.
Огонёк в ночи… Огонёк… С ума сойти недолго.
На следующий день Аня молчала. И на второй тоже. А через несколько дней написала пару строк. Будто спешила куда-то.
Будто кто-то тянул её в другую жизнь, и письма вдруг стали не письмами, а записками.
Ваня отправил ей новую песню. Ни слова о любви. Он запугал её своей любовью. Спел о тополе, который спилил возле дома на дрова. Пилил и вытирал слёзы.
– Ванька, чего думаешь? – кричала сестра с крыльца.
А он даже шапку снял. Прощался с деревом.
Сестра не знала, и отец не знал, что тополю этому Ваня ещё в детстве дал имя «друг». И говорил с ним, и кулаком не раз бил, и гладил старую кору…
Аня ответила. Плакала, слушая его «Тополь». И приписала:
«Ты спасёшь нас, Ванечка? Или мы задохнемся? Я разрываюсь, Ваня… на две части».
Как по сердцу полоснула. Понял он, какие две части. Закрыл глаза и чётко увидел крепкого мужчину в пальто и брэндовых ботинках. В руке букет… нет, коробка конфет… нет, мягкий белый медведь… Чёрт знает, с чем он ходит к ней. Сердце у него хоть есть? Ваня поморгал и снова погрузился в темноту. Сердце есть. Зачем ей мужчина с дырой в груди… Ей нужна любовь… Любовь, а не иллюзия.
***
Утром Аня проснулась, как от внезапного звонка. Но было тихо.
Золотистый зимний луч едва пробивался сквозь жалюзи, лаская приунывшую на подоконнике орхидею.
Аня что-то вспомнила, резко повернула голову и оторопела.
Сашино лицо показалось ей незнакомым. Нет, оно было прежним, с чёткими скулами, родинкой возле левого глаза, волосы – мягким ёжиком… Саша вдруг приоткрыл глаза, и мысли её остановились.
В телефоне звякнуло оповещение. Саша опустил руку на пол, нащупал телефон и подал Ане.
– Потом, – едва выдавила она и слово, и улыбку.
Когда Саша ушёл, бросилась к телефону.
«Я разгадал. «Англеа» – это ангел. Ты и правда меня так хотела назвать?
А я тоскую, словно демон. Ты где? Где ты? Хотя постой! Не пиши ничего.
Я всё понял без слов. Чувствую тебя, как свою кожу. Кажется, даже слюну твою знаю. Ты не отвечай, но камеру я нашёл)»
«Давай завтра утром «встретимся». После восьми. Скучаю по тебе, как политзаключенная по дому…»
«А я думал, что больше не нужен. Написал рэквием».
«Ваня, не говори так. Я бы многое отдала за настоящую встречу. Но кому это отдать? Богу? чёрту? Кто этим управляет? Кому платить? Где касса? Где торговец?»
«Ты ничего не должна платить. Я сам оплачу счета. Только приходи завтра, ладно?»
***
Она долго возилась с прической. Надела терракотовый гольф и чёрные джинсы.
Без пяти восемь побежала подкрасить ресницы. В груди что-то ныло. Руки дрожали.
А ровно в восемь появилась резкая боль в животе.
Волнение. Страх. Радость. Смятение. Счастье.
Раздался сигнал вызова, Аня схватилась за мышь, нажала «принять» и сердце заколотилось громко. Она и забыла, что Ваня сейчас тоже её увидит, устремилась вся в монитор, как Алиса в нору…и вдруг ударилась.
Да, это был удар, как о бетонную стену, она даже на какое-то мгновение перестала дышать и приложила пальцы к губам, замотала головой: «не может быть…нет….только не это…нет!»
На неё спокойно и даже туповато смотрела в камеру женщина. Полная, розовощёкая, с собранными в пучок волосами.
Смотрела и не шевелилась, как для фото на паспорт.
– Вы кто? – выдавила Аня.
– Галина.
– А Ваня где?
– Я Ваня, – ответила женщина.
– Что вы несёте?
– Я-то? Хочу прощения у тебя попросить, – женщина стала заикаться. – Скотина я полная. И пьющая. Ну скотииина я, прости.
– А песни? – Аня не дышала.
– Не мои это песни. Ты только не психуй сильно. Постарайся забыть меня, – женщина непонятно дёрнулась и отключилась.
Аня медленно опустила голову на клавиатуру. Сопела носом в пластмассовые клавиши и ждала, когда отпустит боль в сердце. Она не знала, что сейчас лучше: выпить, встать под холодный душ, побежать куда-нибудь? Лишь бы не смотреть в одну точку, не писать ему… Кому – ему?
Она встала, открыла подсобку, взяла молоток и вернулась в комнату. Бросила на клавиатуру кофту и ударила сверху молотком.
Галя повернулась, стул под ней скрипнул.
– А ты зверь, братец, – сказала и заткнулась.
Ваня стоял у стены, как тень. Тенью прошёл в коридор. Стукнул дверью.
Открыл сарай, схватил Яшку, тот затрепыхался, пронзительно заорал, завертел головой. Ваня на него не смотрел и крика его не слушал, вытащил из пенька топор, успел подумать, что рукоять слишком холодная, примостил петуха на плахе, размахнулся… Брызнула кровь на снег…
– Прощай.