В начале 90 годов я работала в службе социальной помощи. Многие переселенцы из Чернобыльской зоны, получили квартиры в Минске и с трудом привыкали к столичной жизни после спокойного и неспешного образа жизни белорусской глубинки. У них возникало много вопросов с оформлением документов, постановки на учет, получением пенсии и прочего. Моей задачей было помогать им решать подобные проблемы. За время этой работы я услышала много житейских историй, часто трагичных и печальных, но были и счастливые. Одной из них я хочу поделится, и назову ее так же как назвала ее сама рассказчица девяностолетняя Мария Семеновна, переехавшая в Минск из крошечной деревни Могилевской области, почти хутора-
Счастливый день.
Случился этот день ранней весной 1965 года. Марии Семеновне тогда уже было почти 60 лет, но она по прежнему продолжала тяжело и много трудится, как делала это всю свою жизнь, сколько себя помнила. Родилась она в начале века в большой крестьянской семье, и все ее воспоминания детства и юности печальны и связаны только с тяжелой работой и недоеданием. Великие события начала века только добавляли к обычным трудностям новые. Первая мировая унесла из ее жизни отца и старшего брата, и мать вдова была вынуждена продать свое небольшое хозяйство и идти в батрачки, ее дети, подрастая, тоже впрягались в это ярмо. Революция и гражданская война забрали жизни еще двоих братьев, и совсем юная Мария осталась с больной матерью одна. Мать болела недолго, но еще до смерти успела выдать дочку замуж за хорошего парня из соседней деревни. О своих отношениях с будущим мужем Мария Семеновна сказала кратко – посватали ну и пошла. Просто тяжелая работа продолжилась уже в семье мужа. Когда у молодых уже подрастало двое мальчиков, и было свое хозяйство, грянула коллективизация, в очередной раз изменив жизнь не в лучшую сторону. Но незлобливость и привычка довольствоваться малым помогли ей привыкнуть к новым условиям, к тому же в деревне появилась школа и фельдшерский пункт и даже крутили кино в бывшей церкви, а ныне клубе. Марии была уверена, что подросшие сыновья и дочка будут жить лучше и светлее чем она. Работящий и непьющий муж, ее ежедневные хлопоты и помощь уже взрослых сыновей все это наполняло жизнь Марии покоем и радостной уверенностью. Если бы не война. Все рухнуло в одночасье. Сыновей призвали на второй день и больше их Мария не видела. Ни писем, ни похоронок, только уже после освобождения, в 44 году получила две бумажки – без вести пропали. Но Мария то знала, как в начале войны пропадали без вести, сотни и сотни неприбранных тел погибших лежали на полях неравных боев и в лесах. Про оккупацию она сказала только – дочку угнали в Германию, а воспротивившегося мужа пристрелили прямо у крыльца. Мужа она похоронила, а от дочки, как и от сыновей весточки не дождалась.
-Вот такая жизнь, отрешенно и тихо говорила Мария Семеновна, - трудилась, рожала деток, растила, всех отняли, не спросили. И дом сгорел при немецком отступлении, банька уцелела в ней и жила, опять в нищете и голоде, и в беспросветном одиночестве. Послевоенное восстановление из руин колхозного хозяйства легло на плечи выживших женщин таким неподъемным грузом, что нынешнему поколению и не представить. «Як же тяжко робили..» Фраза, которую я слышала почти от всех, кто жил в то время в деревне. Работа в колхозе не оплачивалась, пропитание давало только личное хозяйство, а какое хозяйство могло быть у одинокой и престарелой вдовы, потерявшей в войну детей, и продолжавшей жить в покосившейся баньке. Ветхая одежда и обувь скудное питание – и работа, работа ,работа. Она не могла получать пенсию за погибших сыновей, поскольку и погибшими то они не считались –пропали и все тут. И смерть мужа не считалась гибелью фронтовика, и тут Марии Семеновне отказали в помощи. С таким то жизненным грузом и подошла она к этому счастливому дню 65 года, когда узнала что ей назначена колхозная пенсия, и она может получить ее в райцентре. Райцентр был более чем в десяти километрах. Но мартовский день был по настоящему весенним и солнечным, мысль о предстоящей радости прибавляла сил, и Мария не заметила, как и добралась до места. В каком именно учреждении она получала деньги, я сказать не могу – не спросила, только сумму помню хорошо – 12рублей 50 копеек. По дороге она уже четко распланировала, как потратит эти деньги, потратит все до копеечки. И вот она возвращается домой, солнце уже садится, похолодало, все-таки самое начало весны. Но разве это могло испортить настроение Марии Семеновны, конечно же не могло. На плечах ее красовалась новая фуфайка а на ногах –новые калоши надетые на сухие обмотки. Ей было тепло, обновы грели не только тело, но и согревали душу надеждой, что теперь то все будет по другому, хорошо и радостно, раз уж пенсию давать начали. А еще в мешочке она несла домой пачку настоящего чая, и кулек с сахаром. Ощущение счастливых перемен наполняло ее. Вот она придет домой, повесит фуфайку у печки, закипятит воду и будет неспешно пить чай с кусочками сахара, сидя у окна старой баньки и радуясь почти незнакомым ощущениям тепла и сытости.
-Такое было счастье, улыбалась старушка, -такое счастье.
А я тихо плакала, боясь закричать в голос. Закричать на всех власть имущих всех времен, закричать на судьбу и всех кто вершит эту судьбу – За что? За что вы с ней так? Если бы знать..
Я давала себе слово больше никогда не роптать и не жаловаться на нехватку удачи и денег, не злится на детей и мужа, а научится любить и радоваться тому, что имею, и очень – очень беречь это все. Потому что никто не знает что впереди, и чему придется радоваться завтра.