Фамилия Рощупкин казалась всем редкой, и не было уверенности, что я произносил её правильно. Однажды к нашему дому в тбилисской Нахаловке, где снимал комнату Вова Рощупкин, подъехал чёрный лимузин. Из него вышел чиновничьего вида усатый мужчина. Он спросил меня, здесь ли живёт «Владимер Расщепкин». Ему, грузину, трудно было произнести эту фамилию.
Относительно недавно из интернета я узнал, что она пишется через «о» или через «а» и происходит от глагола «расщупать», то есть «разузнать». Вроде как некто, совершая акт познания, ощупывает предмет.
- Если кто-то кого-то лапает, то не обязательно делает это для приобщения к знанию, - заметил мой сотрудник и добавил, - как со словом "познать". Оно иногда используется как эвфемизм.
В этот момент я набрёл на синоним к ключевому слову - на диалектное «расчухать». Коллеги заговорили о неблагозвучности синонима.
Поводом для упражнений в лексике в офисе, где я работал, послужила совсем другая тема. Речь шла о баловнях судьбы, успешных людях. «Англичане говорят о них - родились с серебряной ложкой во рту», - заметила одна дама. «... или в рубашке, по-русски выражаясь!» - подхватил мотив коллега. Помянутая дама проявила заметную эрудицию. Она долго говорила об американской премии имени Хорейшо Элджера, которую выдавали личностям, которые сами себя сделали («self-made man»).
Мне вспомнился – Вова Рощупкин. На премию Хорейшо Элджера он мог бы претендовать. Мои слова спровоцировали сотрудников на лихорадочный экскурс в интернете. Сначала они были разочарованы, не обнаружив моего квартиранта среди известных людей, потом принялись изучать саму фамилию.
Я приезжал к бабушке в Тбилиси во время каникул из городка З., где жил с родителями. После поступления в вуз я остался жить у неё. Тот усатый гость из лимузина, спросив «Расщепкина», направился было в сторону крыльца нашего дома. Он пожал плечами, когда «Владимер» вышел из-за дальнего угла двора.
Вова, с братом, сестрой и матерью жили в пристройке-мазанке в закутке, границей которому был гнилой забор, с торчащими ржавыми гвоздями. За ним находился соседский двор и дом. Комната в 9 квадратных метров – всё жилище для семьи. Хибара была покрыта толем, поверх которого были разложены камни. Внизу находился подвал, там готовили еду на керосинке. Деревянный пол в комнате красили в красный цвет. Стол, два стула, комод и кровать заметно ограничивали жизненное пространство каморки. Братья, Ваня и Вова, спали на полу, сестра Тамара с матерью на кровати. Зимой ставили печку. За проживание они не платили.
Рощупкина-отца я не застал. Он умер рано. Мать Настя являла для меня первого и последнего в моей жизни человека, который не умел писать, читать и считать. Слова типа «пнуть», «пхнуть», «переться» явно преобладали в её лексике, вместо согласного «ф» она произносила «хв». На уроке в школе я громогласно заявил, что знаком с женщиной, которая совершенно неграмотная. Педагог отреагировал странно. Он почему-то вознамерился записать её имя и фамилию - с суровым видом ручкой выводил фамилию квартирантки. Потом сложил бумагу и положил её в нагрудный карман. Произвёл впечатление! Мне стало жутко, будто донёс на несчастную. Я не стал говорить, что Настя из раскулаченных в Курской области. От греха подальше. В школе нас учили, что представители этого класса олицетворяли собой звериные формы эксплуатации, отличались скаредностью и жестокостью. Квартирантка же была мягкой и щедрой. Она работала на «хвабрике»- холодильнике и постоянно приносила мороженное, угощала нас. Не помню, чтобы Настя жаловалась на здоровье. Была в ней витальность. Видимо, без неё на селе хозяйством не обзаведёшься, и «кулаком» было не стать.
Как рассказывала бабушка, дети росли без присмотру. Мать разве что иногда наказывала их за мелкие проступки. Била почему-то полотенцем. О старшем из братьев Ване я знал понаслышке. Он стал лётчиком. О нём как-то рассказала соседка, с сыном которой дружил Ваня. Они вместе поступили в лётное училище. Её чадо оказалось непригодным к службе. Этот детина постоянно дрался, побил офицера, и добился того, что его исключили из училища. Ваня же продолжил учёбу, летал на сверхзвуковых самолётах. Дошла до меня история о том, что сын Насти отказался работать в грузинском «Аэрофлоте». Дескать, гордый он – на Мигах летал, зачем ему пересаживаться на тихоходы.
Их сестру Тамару (светловолосую женщину с простой внешностью) я знал лучше, чем Ваню. Как-то мама позволила ей взять меня, тогда совсем маленького, прогуляться. В одном тенистом месте она постлала на траве настил, мы сидели на нём, со стороны кустов тянуло прохладой... Она поступила в Тимирязевскую Академию. Вышла замуж в Москве. Моя бабушка читала и писала письма для Насти. В письме о замужестве Тамары отмечалось, что её муж карелец по происхождению. Её мать не знала о существовании такого народа и посчитала, что в зятьях у неё ходит кореец. «Из тех, кто в Тбилиси на базаре рисом торгуют?» - переспросила Настя мою бабушку.
Соседи восхищались тому, как устроились в жизни Ваня и Тамара. Мать не состоявшегося лётчика просто глаза закатывала, когда нараспев заговаривала о них. Поступить в тбилисский вуз было трудно, а тут Москва. «Трудолюбивые были! Как их мать», - отмечала соседка.
Вова обратил на себя моё внимание с того момента, когда неожиданно прибавил в росте, а на его горле обозначился большой кадык. Произошло это с ним, когда ему было за двадцать лет. Как известно, акселерация происходит в подростковом возрасте. Изменения в его облике совпали с тем, что крышу халупы Рощупкины покрыли металлическими листами, а гнилой забор разобрали и поставили новый. По словам Насти Вова, наконец, начал проявлять себя, как «мужик». Ещё то, что у туалета Вова вместе с моим отцом посадил хурму.
Заходя в соседский двор через новую калитку, Владимир сильно сутулился, как это делает высокий человек. Через несколько лет, когда в мой переходный возраст я сам подрос, бабушка предупредила меня, чтобы я не горбился, как наш квартирант. «Ему казалось, что он высокий, потому и сутулился!» - заметила она. Действительно, я был повыше Вовы уже в свои 16 лет.
Вова рос неловким парубком. Долго путал левую сторону с правой и наоборот, чуть ли ни до 8 лет не умел завязывать шнурки. Однажды он наступил на них и упал. Его старший брат Ваня поднял его и наградил прозвищем «Дунька» и оплеухой вдобавок. Во время учебы в школе он два раза оставался на второй год. Не умел играть в футбол. Нашумела история о том, как Вова описал милиционера. Приключилось это в каком-то заведении. Он зашёл в туалет, где была кромешная тьма, нащупал дверцу кабины открыл её и с порога начал справлять нужду. В тот момент в кабине уже сидел какой-то мужчина, который начал вопить. Испуганный Дунька как ошпаренный выскочил из нужника. Через некоторое время, матерясь, с мокрой фуражкой в руке из сортира в коридор вышел пострадавший в форме милиционера.
Или то, как Вова ввязался в конфликт с соседями, жившими во дворе за забором - с вздорной пожилой парой, которая постоянно скандалила. Однажды во время очередной перепалки муж схватился за охотничье ружьё и начал его заряжать, громко клацая затвором. «Вот сейчас!! – приговаривал он, угрожая жене. Соседи внимательно прислушивались к происходящему, затаив дыхание. Моя бабушка в этот момент пряталась за кустом сирени, чтобы быть поближе к событиям. Я жестами звал её домой, боялся за неё. «Вот сейчас!» - повторил муж, что прибавило напряжение ожиданию. «Вот сейчас!!» - донеслось третий раз. И вдруг раздался крик: «Когда же!» Это не выдержали нервы у Рощупкина. Он выскочил из своей комнаты. Выстрела не последовало, начался новый раунд ссоры. На этот раз ссора происходила между Дунькой и сразу помирившимися супругами.
На следующий день квартирант принёс магнитофон. Я первый раз в жизни увидел этот бытовой прибор, сильно смахивающий на ящик, с огромными бобинами и лентой. Вова записывал разговоры, которые вели между собой соседи-супруги, вернее то, как они это делали, чтобы потом дать послушать в милиции. Для меня было в диковинку слышать, как воспроизводит запись магнитофон, а воспроизводил он мат-перемат. Один пассаж мне особенно запомнился:
- Файка, - с укоризной обращается муж к жене, - ты опять трусы сняла перед Васо, когда спать направлялась!? (Васо – друг семейства)
- Я же извинилась! – последовал невинный ответ.
Вову долго не могли женить. В Тбилиси приехала одна дама, «дочь генерала из Москвы», с которой у Рощупкина наклёвывались «отношения». Во время прогулки по городу у них произошла размолвка. На помощь в качестве медиатора позвали Костю, товарища Вовы - разбитного малого. Отношения выясняли в саду моей бабушки под абрикосовым деревом. Я расслышал фразу, которую в сердцах бросил Костя: «Примите, наконец, товарный вид, Владимир Николаевич!» (это он моему квартиранту). На следующий день размолвку разрешали в ресторане в компании друзей. Всё шло нормально, пока в одной из официанток Дунька не узнал «обижницу». Некогда она выставила его в смешном свете, о чём судачили в народе. Он решил взять реванш, поправить своё мужской самолюбие. Взаимные объяснения между ним и официанткой протекали бурно... Москвичка встала со стола, удалилась и больше не появлялась. Костя после этого случая сказал мне:
- Сделай всё от тебя зависящее, чтобы не быть похожим на Дуньку!
Рощупкин меня не любил. Я находился под впечатлением, которое невольно внушили мне Костя и другие из окружения. Дунькой они его не называли, но... Молодые люди собирались у нас в виноградной беседке, играли в шахматы и вели беседы. Я, разинув рот, слушал их. Говорили о разном. Однажды, например, одновременно о футболе и об опере. Так, я узнал, что тенор Большого театра Зураб Сорткилава был футболистом, что в игре против московской команды его начисто переиграл нападающий соперников по фамилии Урин, после чего будущий певец оказался в глубоком запасе. Тогда он и вспомнил о своих вокальных талантах...
Рощупкин хорошо играл в шахматы. Но в беседах не участвовал. Однажды вдруг сорвался и темпераментно заговорил о какой-то ерунде. Присутствовавшие промолчали. Только я подал голос, что, мол, за буйный раж. Дунька смерил меня уничтожающим взглядом, но ничего не сказал. Этот тип тихо терпел. На память приходит факт, как он у меня, подростка, кровушку пустил из носу. Видимо, я превысил лимит дерзости по отношению к его особе. Отец после того, как отчитал квартиранта, бросил мне, ты, мол, тоже хорош. Или, на вступительном экзамене в вуз я не добрал очко. «Владимер» не проявил сочувствия, а только осклабился. Потом я вытребовал очко на апелляционной комиссии, и меня зачислили в вуз к вящей радости всех, в том числе Кости и его друзей, кроме Рощупкина, который даже бровью не повёл.
С повзрослением я стал больше понимать в жизни. Насчёт Вовы тоже. Например, не ко всем из Москвы «женихаться» приезжают дочери генералов. На это обстоятельство мне указала бабушка. Она же настояла на том, чтобы я не пользовался прозвищем, поминая квартиранта. «Ты уже взрослый да и Володя далеко не Дунька!» - сказала она мне. От неё я узнал, что он работает каким-то начальником на заводе. Тот самый чиновного вида усатый мужчина привёз на дом «Владимеру» документы на подпись. Насторожило меня то, что, как-то зайдя к нему в каморку, я обнаружил учебник английского языка под редакцией Бонк Н. В те времена мало кто по своей воле изучал иностранные языки. «Дай мне этот учебник», - сказал я Рощупкину. «Самому нужен!» - был ответ. Вообще он ездил к Ване и Тамаре в Москву, но в какой-то период особенно зачастил с визитами в столицу.
Скоро картина прояснилась. Во время посиделок в саду у бабушки Вова заявил товарищам, что поступил в Академию «Внешторга». С третьей попытки. Он рассказывал о трудностях, с какими сталкивался. Товарищи начали поздравлять его, правда не стройно. Им почти не верилось, как сын Насти, отнюдь не грациозный ни в речи, ни в поведении, может стать дипломатом.
- А ты чего уши навострил! – он обратился ко мне (к тому времени я кончал университет), - тебе лучше не соваться. Не пройдёшь!
Рощупкин уехал в Москву. Настя осталась одна. Как правило, с ней переписывалась Тамара, и, как всегда, письма ей читала моя бабушка. С её помощью мы узнали, что Вова женился, что его командировали в Аргентину.
Стало также известно о «подвиге», который он совершил... Заболел Ваня, у него обнаружили опухоль в мозгу. Необходимо была сверхсложная операция, которую мог провести только один московский светила. Но он был недоступен. В это время в Рио-де-Жанейро проходил всемирный конгресс нейрохирургов. Вова из Аргентины поехал в Бразилию. В Рио, в гостинице он встретился с грузинской делегацией. Грузинским хирургам стало приятно, когда к ним подошёл русский мужчина, с простой внешностью, средних лет и заговорил с ними на родном им языке. При их содействии Ваню принял московский академик. Операция прошла успешно. Моя бабушка рассказывала соседям историю так, будто лично при всём этом присутствовала.
Скоро Вова приехал взять в Москву мать. По старинке друзья-товарищи играли в шахматы в нашем дворе. На этот раз больше всех говорил Рощупкин. Кстати, он был облачён в шикарный белый костюм. Костя заметил ему, что тот мог бы одеться попроще, «в садочке сидим, можно испачкаться». Вова разглагольствовал о своих поездках по Америке, явно хвастался. В 70-е годы этим можно было похвалиться. Его слушали ребята, у которых сложились свои карьеры. Среди них был полковник КГБ, инструктор ЦК, Костя работал главным инженером в строительном управлении. Под конец посиделок Дунька вообще заявил, что очень доволен своей жизнью.
Я собрался было подчеркнуть ему своё особое почтение. Но не стал. Костя и другие друзья-товарищи тоже вроде хотели так поступить, но проявили нерешительность. Во всяком случае они внимательно слушали Вову. Мне запомнился его рассказ о том, как аргентинские гаучо проводят скорбный ритуал, когда гонят скот на бойню. Они одеваются в черное и даже плачут.
Тут Рощупкин отвлёкся и посмотрел на дерево хурмы, которое уже было выше туалета. Он предъявил права на это дерево, встал со скамейки, подошёл к нему и сорвал несколько зелёных плодов и положил их в карман. Им было ещё зреть месяца два. Присутствовавшие усмехнулись его поступку.
Моя бабушка при прощании с ним обняла его, поцеловала и сказала:
- Ты всем «чочи» сделал!
Что на русском означало: «Ты всем показал кузькину мать!» Рощупкин зарделся от удовольствия. Будь воля моей бабушки, премию Хорейшо Элджера Дуньке точно присудили бы.
Я устроил себе кабинет в их каморке. На стенах повесил вырезки из журнала «Америка», который полностью был посвящён американской литературе. Самое видное место занимала литературная карта США, на ней было показано, откуда какой автор. В полной безмятежности я предавался чтению любимых книг, тогда увлекался Фолкнером и Прустом. В дождь по железной крыше стучали капли и на меня находила счастливая истома.
Через некоторое время я отправился в Москву на учёбу в аспирантуру. Меня гостеприимно приняла Тамара. С семьёй она жила в Гривно. Я посидел с её мужем, с приветливым светловолосым мужчиной. Меня потчевали чёрной икрой. Супруги работали в системе Минсельхоза и имели доступ к этому дефициту. К Ване я не зашёл. Мы почти не знали друг друга. Хотя можно было навестить Настю, которая жила у старшего сына. Созвонился с Вовой. Он отреагировал прохладно. Звать в гости не стал.
Пока я находился в Москве, из дому мне сообщили, что во время землетрясения обрушился мой «кабинет», некогда служившем жилищем для семьи Рощупкиных.