Её превосходительство госпожа посол 1

(Книга вышла в свет в 2013 году.  На сервер выкладывается по  просьбам друзей, живущих в разных странах, и почитателей моего творчества. Спасибо!)


Г Л А В А 1

Любовь – божественный подарок. Жаклин переживает две одновременно.
Обе – правильные. Обе – жертвенные. Но в сердце оказалось одно место...
   


 – Его Превосходительство господин Посол пришли на обед!
 – Очень прошу тебя, Эдуард, не оригинальничай! Сколько можно
повторять, ты не во дворце, чтобы докладывать. Чем-то напоминаешь
классическое  «Ваша каша, сэр!». Проще, Эдуард, попроще. Ты
 работаешь в резиденции посла, а не во дворце Людовика. Поэтому, я
 бы попросила...
 
Мажордом опустил голову, еле слышно вздохнул.

Устал выслушивать неоправданные замечания от Марты, супруги посла.
 
Он на службе и следует заведенным порядкам.
 
Распахнулась дверь, в столовую вошел Альфред. Казалось, он заполнил собой всю комнату. Высокий, хорошо сложенный, излучающий природный свет, он не мог не вызывать восхищения. Облик дополнял чудесно сидевший коричневый костюм. Воротник белой рубашки зажат галстуком в кофейную полоску. Марта любит смотреть на всегда подтянутого, одетого с иголочки мужа. И любит его веселость, зачастую показную беспечность.

– Приветствую! Я голоден, как волк. А еще – я в жутком цейтноте! Что у нас на обед? Можно быстрее? Кстати, не забыла про прием?  Каприни  дает обед, к шести будь готова.

Он выпалил все на одном дыхании, не дожидаясь ответа.  Что означало-   он действительно спешит. Марта два раза хлопнула в ладоши, в дверях показалась прислуга.

– Подавайте быстрее на стол, посол спешит. - Вопросительно взглянула на Эдуарда, продолжавшего стоять у дверей. Мажордом сконфузился, кашлянул, поклонился и вышел.

– Марта, пожалуйста, скажи всем, работающим в резиденции, что я чувствую себя неловко, видя их неестественность и нарочитую официальность. Зачем мажордом кланяется, объявляет, что я пришел. Он глашатай? Он кому, тебе объявляет? Да и ты... К чему хлопки в ладоши? Может, еще колокольчиком обзавестись?
Марта недовольно поморщилась. У нее есть пара минут до прихода официантки, чтобы остаться один на один и пожаловаться супругу.
 
– Я мажордому сто раз говорила, не объявляй! Он все по привычке. Ему уже под семьдесят, не молод. Памяти никакой, а все по заграницам. Чей-то протеже, наверное. Я думаю, бывший посол всех выдрессировал в своем духе. А хлопаю потому, что неприлично же кричать, громко звать. Хоромы-то царские. Иногда себя теряю. Что говорить о прислуге, не накричишься.

– Так зачем хлопанье?

– К этому звуку они приучены.
 
– Окажи милость, не хлопай больше. Попроси, чтобы официантка спрашивала, когда подавать обед. В посольстве с подчиненными мучаешься, не знаешь, как работать с некоторыми тупыми. Еще и дома, прислугу воспитывать, учить. Такое чувство, что я все 24 часа на работе. Устал!

Альфред сел в кресло, высвободил шею из плотно повязанного галстука и расслабился. Крупный, крепкого телосложения, он с трудом умещался в миниатюрном кресле, выполненном из красного дерева в незапамятные времена. Оно было настолько уютным, что, невзирая на миниатюрность, Альфред все же впихивал приобретающее возрастную дородность тело. Мистика, но кресло-дюймовочка имело способность успокаивать и убаюкивать. Здесь, в необъяснимой космической зоне, где царит гармония души и тела, Альфред чувствует себя умиротворенным. Пока Марта кружила вокруг стола, глаза налились свинцом и он впал в блаженный сон. Послышалось ровное посапывание.
 
В столовую вошла Мария с подносом, тихо поставила еду и так же тихо вышла. Марта села за стол и терпеливо ждала пробуждения мужа. Она знала, через несколько минут он откроет глаза и явится бодрым, отдохнувшим. Эта привычка, дремать сидя средь бела дня, осталась со студенческих времен. В отличие от многих сокурсников, Альфред занимался много, усердно и добросовестно. Ночной сон был коротким. А днем он находил несколько минут для дремоты, чтобы восстановить силы.


След в судьбе

ВСТРЕТИЛИСЬ ТРОЕ

Вот таким, спящим на скамейке, увидела его Марта в первый раз. Это было в сквере. Как-то после занятий она возвращалась с подругами домой. На одной из скамеек их своим видом рассмешил спящий парнишка. Он завалился набок, приняв позу Пизанской башни. Подбородок упирался в основание длинной шеи (это сейчас она полновесная, почти сросшаяся с могучим торсом). Руки цепко держали портфель. Зеленый, с замочком на лицевой стороне. Девчонки громко засмеялись и остановились напротив сони.
 
– Надо же, спит натурально … Чем это он занимался ночью, раз заснул на скамейке? – хихикнула одна.
 
– А, может, ему плохо? – встревожилась другая. – Может, пьян, – предположила третья. – Шли бы вы своей дорогой, – вдруг раздалось сонное ворчание.
 
– Что вам до меня? Я вам мешаю? Насмешки девчонок разозлили парнишку.

– Нет, нет, – поспешила оправдаться одна из них, Марта. – Мы подумали, может, помощь нужна?

Он встал, процедив сквозь зубы «спасибо, я в порядке», и пошел направо. Потом остановился, подумал и развернулся в обратную сторону.

– Странный какой-то, – сказала одна из девушек.
 
– И портфель у него зеленый, как кастрюля.
Как утверждают знающие люди, в жизни нет случайностей. Ровно через неделю на той же скамейке Марта вновь увидела того самого «странного парня» с сумкой кастрюльного цвета. Она сделала вид, что не узнала, но юноша встал и первым заговорил.

 – Мы, кажется, знакомы. Это вы застукали меня здесь спящим?

– Да нет мне никакого дела до вашего спанья, – отмахнулась Марта. – Ну, ну, не злитесь. Вы, наверное, думаете, что я – грубиян? Просто застыдился, что красивые девушки насмехаются. Вообще-то я парень мирный. Садитесь, если не спешите.
 
Марту не пришлось уговаривать. Она подобрала юбку и села на краешек скамейки. Новый знакомый присел рядом.

– Меня зовут Альфред. А вас?
 
– Марта. Но не надо сразу говорить, что красивое имя и все такое.

– А я и не собирался лицемерить…
Марта прищурила глаза – не нравится имя?

- Надо же, спит натурально … Чем это он занимался ночью, раз заснул  на скамейке? – хихикнула одна.
 
- А, может, ему плохо? – встревожилась другая.

– Не очень. Но это субъективно. А так, неплохое имя, вам идет. Имена вообще большая загадка.
Альфред подцепил тему, при помощи которой мог продемонстрировать познания в именах. Он перечислял редкие имена, раскрывал их значения.
 
– А еще есть имя Стразар.
Марта рассмеялась – «от динозавра что ли?».
 
– Почти. Это очень старое имя, можно сказать древнее. История у него очень интересная…

– Привет, Би-Би-Си! – Рядом выросла высокая, стройная девушка с распущенными волнистыми волосами. Их цвет напоминал цвет лимона, может, чуть темнее. Раскосые, серо-голубые глаза. Девушка мило улыбалась. –
 
Привет! У вас уже закончились занятия?
Альфред встал, уступая место.

– Познакомьтесь – это Марта, а это Жаклин. Мы, Марта, учимся с Жаклин на одном факультете.      

Говорили о всякой чепухе. Плавно перешли на международные темы. На какое-то время Альфред и Жаклин забыли о Марте, пытающейся сдерживать зевоту. Жаклин посмотрела на часы. Ей надо бежать на урок музыки. Она подала руку Альфреду, Марте. Марта отметила, что ладонь у девушки влажная. «Фу, – подумала она, – мокрая, холодная рука. Как сама. А цвет волос ... Стог соломы после ливня. Не нравится она мне!». Это была придирка, младшая сестра ревности. Марта раздражалась: Жаклин, видя, что два человека беседуют, не прошла мимо, а присоединилась к разговору. Невоспитанность никому не делает чести. На волне гнева Марта осмелилась сделать Альфреду замечание:

– А почему ты то встаешь, то садишься? Ты со всеми так?

– Этикет, – спокойно ответил юноша.

Вполне банальная концовка знакомства – проводы домой, обоюдное желание увидеться вновь, обмен телефонными номерами.

 В тот вечер Марта долго не могла заснуть. Отгоняла мысль о том, что влюбилась в скамеечного юношу. Но разве Ангел Любви спрашивает, куда направить стрелы?
Альфред открыл глаза, поинтересовался, почему Марта сидит с отрешенным видом.

 – Воспоминания, – коротко бросила она.

Посол глянул на старинные напольные часы и засуетился. Ел по- солдатски быстро, заглатывал, плохо разжевывая, пищу. Поперхнулся соком и, не завершив трапезы, направился к парадной двери.

– Будь готова к шести, – напомнил Марте.

– Сарелла!


В дверях показалась женщина средних лет.
 
– Сарелла, мои вещи для приема готовы?
 
– Да, готовы. Вот только насчет обуви вы сказали решите потом.

– Да, да, пойдем, я выберу.

В будуаре Марта села напротив зеркала и подперла кулаком подбородок. Тяготило предчувствие – что-то должно произойти. Но она отогнала непрошеные мысли и повернулась к Сарелле. Та терпеливо ждала. В руках держала блокнот и, дождавшись разрешения, стала зачитывать записи.

– В последний раз у Труменов вы были в черном платье и черных туфлях. Украшения
– белый жемчуг с серьгами, кольцо. Сумочка от Валинтино. В этот раз вы сказали подготовить бирюзовое платье с шалью. А вот насчет туфель сказали, скажете позже.

 – Бирюзовое…, бирюзовое.… Где я была в нем и когда?

 – Сейчас… – Сарелла нервно листала блокнот

 – Вот, нашла. В нем вы были у Стеллингов. Год назад. Я думаю можно надеть, кто помнит-то?

 – Кому надо, тот помнит. Да ладно. В конце концов, другие тоже и по три, и по четыре раза в одном и том же ходят. А украшения?

– Вы сказали бижутерия. А вот насчет туфель вы сказали…

 – Я помню, Сарелла. Подготовь черные, они всегда в теме. Те, которые на платформе.

 – А те, бирюзовые, с белой каемкой? Вы покупали под платье.

– Бирюзовые, говоришь? Нет, к сегодняшнему случаю они не подойдут. Сумочку подготовь от Дольче Габбана.

 Сарелла отправилась выполнять задание. Марта проводила ее усталым взглядом.
Выбор туалета часто бывает не в радость.

Супружеская чета приехала в Аринию сравнительно недавно. Когда Альфред получил назначение в эту страну, в резиденции посольства, как полагается, существовали порядки предыдущих хозяев. На второй день после приезда на рабочем столе посла лежало приглашение на прием. Чета еще не пришла в себя после смены часовых поясов, а уже прием, на который явка была более, чем необходима. Альфред сообщил жене о приеме. Марта равнодушно зевнула и заснула прямо в кресле.

 Утром следующего дня Сарелла с гордостью сообщила, что одежда к приему готова. Марта не поняла – как готова, откуда она знает, во что оденется супруга посла. Сарелла объяснила, что еще вечером разобрала чемоданы, разложила вещи в гардероб и подобрала нужные на прием вещи. Черный костюм, белые туфли и белая сумочка.
 
– Но я не хочу первый визит наносить в черном, – запротестовала Марта.

 – Сожалею. Но сегодня официальное мероприятие и желательно одеться по протоколу, – менторским тоном произнесла Сарелла. – Протокол, знаете, порядки.
Марта вспылила:

 – Вы будете учить супругу посла тонкостям делового этика? Или считаете, что правила дресс-кода мне незнакомы? Хотите совет? Если желаете сохранить за собой место, избавьте меня от своих поучений!

В гневе Марта была далека не то, что от дипломатического, но и бытового этикета. Сарелла заморгала влажными глазами.

– Извините, это моя работа, нас так учили. Этот ненавистный дресс-код или как всегда говорила жена нашего, извините, того посла, кодекс одежды, все его правила я должна была знать назубок. Жена предыдущего посла всегда полагалась…

– И еще одно. Впредь о жене предыдущего посла не упоминайте. Я вижу, какие у нее вкусы. Здесь надо все менять: и мебель, и шторы, и все-все! Не знаю, как можно было резиденцию превратить в сарай!

От возмущения Марта раскраснелась. Она понимала, что завелась на пустом месте. Справедливости ради следует отметить, что жена предыдущего посла продолжила некогда заведенные традиции по поддержанию порядка резиденции и внесла на свой вкус некоторые коррективы. Однако сравнение выбило из колеи. Марта не могла успокоиться. Неотфильтрованные словесные возмущения сменились словоблудием. Ее нервировало сравнение с предыдущими посольшами. В качестве супруги посла Марта уже в третьей стране. И каждый раз одно и то же – прислуга, привыкшая к прежним порядкам, навязывает их новым хозяевам. Наставляет, учит. Общая болезнь. Не эволюционирующая.

 – Вот эта картина, например, должна висеть в другом месте, – буйствовала Марта. – Ну и что с того, что большая? Важен не размер, а содержание, имя автора!

– Но это оригинал, он подарен самим художником одному из послов еще в прошлом веке! Сарелла отчаянно отстаивала заведенные в резиденции правила.

– Возможно, возможно. Но лицезреть одно и то же веками... Есть же в нашей стране и другие художники, их картины тоже могут висеть в резиденции посла. Наша страна одна из ведущих и искусство не на последнем месте! – Последние слова она произнесла с гордостью.
«Ну и мегера», – подумала Сарелла.

– В общем, так: у меня свои правила и законы. Я знаю, что входит в обязанности жены посла и буду все делать на свое усмотрение. Договорились, Сарелла? Кстати, сколько лет вы здесь работаете?

У Сареллы чуть было не подкосились  ноги. Она ужаснулась – неужели хочет  избавиться?

 – В системе – тринадцать. А здесь – третий год. А насчет картины, мы завтра же сделаем все, что надо.

– Занимайтесь своими обязанностями, Сарелла.  Для этого есть другие.

 Когда Сарелла вышла, Марта закрыла лицо руками. Пожурила себя за несдержанность. Особенно неудобно за невежественное  «...лицезреть веками!». Рембрандт, Рафаэль, Моне и Мане, Айвазовский... Полотна этих и сотен других художников с годами становятся востребованнее. «Так и не научилась управлять чувствами», – самокритично отметила Марта.
 
В это время на резидентской кухне собрался технический персонал. Хором успокаивали рыдающую Сареллу. Женщина боялась перевода в хозчасть посольства, что бывает, если не пришлась ко двору.

 Повар Мустафа советовал не брать в голову – побесится, побесится и перегорит.

Садовник Нарцисс протянул алую розочку и добавил:

– Поверь моей седой голове. Женщины взрываются, как бомба, потом лучше их никого на свете нет.

– Только не мегеры. Я таких на своем веку видела-перевидала. Прежняя, Царица, требовала, чтобы за нее думали. А эта… Кстати, а кто ту Царицей окрестил? – Сарелла вытерла глаза. Любопытство к сплетне взяло верх.

– Наверное, кого хотела убрать. И ты будь умнее. Хочешь остаться, подольстись…  Назови ее Царицей, Королевой, Богиней, нет разницы. Будь умнее. Не нам тебя учить.


След в судьбе

НАЧАЛО

Семейная пара Макларк. Семен был сыном советника посольства, (впоследствии он продолжил династию родичей по отцовской линии), Клара – дочерью консула по культуре. А встретились они на пикнике, проводимым посольством по случаю национального праздника. С тех пор не расставались. У Макларк две дочери – Эстелла, старшая, и Жаклин. Две очаровательные девушки, однако, разные по характеру. Жаклин – уравновешенная и целеустремленная. Эстелла – хохотушка и сумасбродка.

Однажды Семен вошел в дом с непривычной улыбкой на вечно озадаченном лице. Он получил назначение в страну Радию. Эстелла отказалась ехать и осталась маленькой хозяйкой большого дома. Жаклин первой начала собирать чемодан. В сумку уложила десяток книг и брошюрок. Отец не возражал. Жаклин без книг – все равно, что Земля без Луны. Она много читала. Особое предпочтение отдавала политической литературе. Мир дипломатии поглотил девушку, и она решила пойти по стопам отца. Однако, Семен считал, что дипломат – не женская специальность. Жаклин оказалась твердым орешком – нет на свете работы, уверяла она, которую не могла бы делать женщина.

У Семена была большая библиотека по специальности, собранная поколениями предков. В этот уникальный и огромный мир книг довольно часто с головой ныряла Жаклин. Иногда ее заставали спящей на полу с томиком в руках.

Отцу не нравилось пристрастие девушки к делам далеко не женским. Политика, считал он, в некоторой степени продажная вещь. Но Жаклин с завидным упорством жаждала понимания в отношениях не только людей, но и стран. Получив необходимые знания, девушка поняла – дипломатия не просто сложнейшая наука, но и игра умов. Чтобы стать настоящим дипломатом, надо иметь не только специальные знания, но и широкое сердце, умение любить людей и сердцем, и разумом, а если надо, принести в жертву личные интересы.

Семен, дипломат и по жизни, не вмешивался во внутреннюю борьбу дочери, порой подвергающей сомнению свой выбор. Это происходило тогда, когда ее еще не окрепший ум не мог постичь сложных перипетий жизни. Однако, чем более непостижимой была проблема, тем рьянее хотелось решить незадачу.

 – И все же у тебя еще есть время подумать, – сказал Семен, когда семья приехала на место назначения.

– Я уже подумала…

В Радии Жаклин поступила в институт, готовящий дипломатов. В группе было пятнадцать человек. В основном – парни. На вид, как показалось Жаклин,  дохляки, похожие на ощипанных цыплят.

«Дипломаты, обхохочешься», – подумала Жаклин, выросшая в кругу представительного общества. Особенно ей не нравился долговязый парнишка, смотревший на всех свысока. Нет, это была не черта характера. Рост необычный – под два метра. От его глаз не скроешься, отовсюду видна голова, густо покрытая волнистыми пепельного цвета волосами. Взгляд приковывала привычка постоянно приглаживать волосы. Чувствовалось – девчачья волнистость волос раздражала. И глаза. Бездонные, голубые глаза. Жаклин много раз и у разных авторов читала определение таким глазам – «бездонные, в которых можно утонуть». Заезженная фраза, трудно представляемая. Но однажды, заглянув в такие глаза, она поняла, что их невозможно описать по-иному. Жаклин бы добавила – «…неплохо было бы вынырнуть целым и невредимым».

Вместе с Жаклин в группе училась еще одна девушка, Славия, обаятельная, однако большая спорщица. Девушки быстро сошлись – иначе не могло и быть. С ребятами отношения не всегда складывались ровно – многие были избалованными «сынками». А те, кто попал в институт трудно, ко всем относился с настороженностью. Не упускали ребята возможности и подтрунить над девчонками – вас, де, дальше регистрации документов в общем отделе министерства иностранных дел не пустят.

– Ну, ни скажите… – огрызалась Славия. – Цыплят по осени считают. Вы даже не подозреваете, сколько на земле знатных женщин.

– Вот уж ни одной толковой не знаю, – ответил Марат, заносчивый и высокомерный.
– Жаклин молодец, не встревает в спор, потому как знает: женщина предназначена для bedroom, children, kitchen! Так что вы заблудились, леди. – И он отвесил рыцарский поклон.

– Да меня никто и не спрашивает, вот и молчу. Хотя я с тобой, Марат, не согласна.

Славия, девушка по природе строптивая, с возмущением стала выкрикивать имена и фамилии известных женщин – Бриджид Бордо, Сара Бернар, Марлен Дитрих, Клеопатра, Айсидора Дункан…

– Ну, понеслась кобыла в степь! – сам того не замечая, Марат объявил словесную войну. – Не надо нам про артисточек и всяких других. Не надо! Все, что действительно под силу женщине, это кривляться на экране и умно говорить. Чужие мысли озвучивать. А эти, эти твои Дункан и Клеопатра, и вовсе роковые женщины!
Обстановка накалялась и Жаклин решила отвести черные тучи.

– Тихо, тихо, а то сейчас ваша энергия ударит в этом месте молнией. – Она ткнула носком туфли в асфальт. Про себя же подумала: «Это те самые, хоть и безобидные, столкновения, которые должны решаться бытовой дипломатией».

– Вообще-то все женщины – так или иначе, роковые, – продолжила Жаклин.– Кто как понимает это слово. Во-вторых, я не сторонник говорить про ушедших обидное. Они свое отжили – хорошо, плохо, их уже нет, они не могут себя защитить. Когда мы с отцом были в Париже, он взял меня с собой на кладбище Пэр Лашез. Знаменитое кладбище и вообще туристическое место. Но он взял меня, чтобы показать могилу своего деда. Тогда мне было лет двенадцать и понятие «смерть» было далеким и не совсем понятным. Вместе с нами был его друг Жан. Так вот, когда проходили мимо одной из могил, отец остановился и сказал вслух: «Исидора Дункан. Невероятно так погибнуть». А Жан хмыкнул – она только и известна, что своей гибелью. Отец возразил. В те времена она была королевой современного танца. И еще женой русского поэта Есенина. Кстати, разговаривали они друг с другом при помощи переводчика. Не знаю насколько это верно. Но не в этом дело. Отец сказал, что Дункан в свое время была очень знаменитой. Меня мало интересовали понятия знаменитость, жена поэта, переводчики. Но вот слова отца «погибла со своими детьми» очень тронули. Потом отец рассказал, что Исидора любила носить шарфы и вот как-то шарф запутался о колесо несущейся кареты и она погибла от удушья и сломанной шеи. Представляете, человек живет, занимает место в жизни, а когда умирает, о нем говорят небрежно - роковая была, такая - сякая. Вот и Жан. Знал о ней только то, что погибла таким странным образом. А про известность, чем известна, почему до сих пор о ней говорят, не знает. Это несправедливо. Несправедливо.

Марат втянул голову в плечи, закатил глаза, выражая свое несогласие. Об этом можно спорить до скончания века. Хотя чего спорить-то? За примером далеко ходить не надо – на курсе только две девчонки, отважившиеся помериться с ребятами умом.

Жаклин не любила спорить. Она взяла подругу под руку, давая понять, что им пора и уверенно бросила:
 
– Марат, когда будем проходить эту спорную тему, ты узнаешь про Олимпию де Гуж, Ганди и многих других.
 
– Не захлебнись от злобы, – добавила Славия. – Ну, как с таким перцем не стать феминисткой? – Славия по-рыцарски отстаивала честь женщин мира. – А этот, Альфред, гусь длинный, тоже хорош. Стоит, как восковая фигура.

– Славия, гуси длинные бывают? – Жаклин засмеялась.

– Бывают, бывают, – улыбнулась девушка.– Ну, их! Пойдем, посмотрим расписание.
К долговязому парнишке кличка «Гусь» приклеилась намертво. Иногда препады за спиной называли его также. Он не обижался – мелочи! Правда, как-то вскользь заметил, что на птичьем дворе гусей очень уважают. Особенно петухи.

Годы учебы прошли незаметно. Вчерашние пацаны превратились в уравновешенных ребят и только Гусь, казалось, не менялся. Спокойный, как всегда, не вступающий в бесполезные споры, смотрящий на мир поверх голов. Однажды его спросили, почему он никогда не отстаивает свою точку зрения, ведь в споре рождается истина. Если истина служит пользе дела, ответил он, стоит поспорить. Но если спор ради спора – глупее занятия нет.

– Еще я хочу долго жить. Есть такой анекдот, а, может, и вправду было… Приходит журналист к долгожителю и говорит, раскройте, уважаемый, секрет вашего долголетия. Старец отвечает: секрет прост – я никогда не спорю. Журналист вскрикнул: не может быть! Старец равнодушно ответил – не может, значит, не может…

В день выдачи дипломов Жаклин и Гусь сидели рядом. Долгая, нудная процедура. Выпускники разговорились. Беседа так увлекла, что не услышали, как назвали имя Жаклин. Только на третий призыв отозваться девушка поднялась с места и, под аплодисменты, направилась за долгожданной корочкой. А потом таким же макаром прослушали фамилию Гуся и поняли – им вдвоем необыкновенно хорошо.

Позже Гусь и Жаклин долго сидели в кафе, пока не заметили, что официант заснул рядом за столиком. Время показывало три часа ночи. Жаклин не хотелось идти домой, да и на общий праздник, который был в разгаре, тоже. Гусь сделал вид, что не замечает спящего официанта. Наступило молчание. Каждый искал предлог, чтобы остаться. Гусь вскинул голову на длинной тощей шее и посмотрел в звездную глубь.

– «Ночь придает блеск звездам и женщинам». – Он был прав.

– Кто? – Байрон. Он сказал, что ночь придает блеск звездам и женщинам.

– Я через неделю уезжаю, – опустив голову, сказала Жаклин.

– Как это? Куда?

– Домой. Мои ведь уехали еще два года назад.

Гусь вытянулся и, казалось, стал еще выше.

– Но…, но… Ах, да… – он не знал как себя вести дальше, что говорить в таких непростых ситуациях. – Очень жаль, очень. Надо же! Пять лет учились вместе, а познакомились сегодня. Несправедливо.
Жаклин улыбнулась, тихо произнесла:

– Говорят, пути Господни неисповедимы. Мир тесен. Дай Бог, еще встретимся.

– Подожди, подожди, но так нельзя. Может, ты останешься, у тебя диплом, престижный… Найдешь хорошую работу.
Жаклин вздохнула. Она долго шла к своей цели, чтобы в одночасье перечеркнуть мечту.

– Я должна сделать карьеру. Я должна достичь цели. Противные фразы, газетные, но по-другому не выразишься.
Гусь вдруг понял – он влюбился. Куда теперь с пожаром в груди?


Марта набрала номер телефона мужа.
 
– Что-то я себя неважно чувствую. Может, на прием пойдешь сам?

– Нет, это невозможно, мы уже дали подтверждение. Соберись, дорогая, пойти все же придется. Кроме того, будет Морсон. Он будет с супругой. Она наконец-то приехала. Познакомишься. Это для дела. Сколько у нас сейчас? Четыре… У тебя есть время отдохнуть.

Если бы не Морсон, Марта могла бы не пойти на прием. Альфред редко настаивает. Она подошла к зеркалу, всмотрелась в свое отражение – действительно, лицо выдавало нездоровье. Мешки под глазами, цвет кожи напоминал осенний лист чинара.

– Пришел визажист, – доложил Эдуард. Он не изменял себе – все тот же официальный вид, интонация конферансье.

– Я сейчас спущусь, – ответила Марта, раздраженно подумав – «бестолочь, кушать подано!».

В гостиной, развалившись в кресле, сидел Мажор. Его вид скорее смахивал на клоуна. Всклоченные волосы – справа черные, слева каштановые, разведены пробором. Еле заметно подведены брови и глаза. Он, как всегда, был весел и бесцеремонен.

– Представляете, Марта, зашел в магазин, а там какая-то карга подняла на меня свою клюшку. Ты, говорит, идиот, на себя в зеркало смотрел? Я не обиделся. Приходится иногда выдерживать такие нападки. Марта, объясните мне ради Бога, что я ей, им сделал? Деньги клянчу, жен отбиваю, краду? Что я им, насерьезе, делаю? Видеть не могут. Я живу своей жизнью, никого не трогаю. У меня свой имидж, я предпочитаю неодинаковость. Кому какое до этого дело?

Марта ничего не ответила. Согласиться, что старуха выжила из ума – не время. Мажор подхватит тему и начнет по пальцам перечислять всех его обидевших.

Поделиться своим отношением к молодежной моде, все равно, что приготовиться слушать содержание будущей диссертации Мажора на тему «Молодежные направления моды в условиях морального распада общества». Мажор работает над ней много лет. Мысленно. В ней меняется только название. Все остальное – избитые доказательства, рассуждения и народная философия. Голова гудела. Возмущения Мажора больно били по мозгам. Марта схватилась за голову и силилась не развязывать тему.

– Вы плохо выглядите, Марта.
Бесцеремонный. Совершенно бесцеремонный. Говорить такое женщине…
 
– Мажор, я действительно неважно себя чувствую. Но давайте уже, приводите меня в порядок. Чтобы следа не осталось.
 
Мажор работает мастерски. В его руках расческа и ножницы словно вальсируют. Он виртуозно кружит вокруг Марты, прищуривая глаза, всматриваясь в каждую волосинку и цокая языком.
 
– Вот еще здесь немного, а вот здесь чуточку, здесь нужно легкое прикосновение, а на лоб – завлекалочку. Непременно. Кстати, прием официальный?

 Марта слегка кивнула головой.
 
– Ну, тогда без завлекалочки. Тогда лоб открытый. Наглый…
Почему наглый Марта не поняла. Она и не старалась понимать всю чушь, которую нес Мажор. Все знали – руки с головой у Мажора не дружат.

– Приехала новый посол. Вы слышали? Женщина! Говорят – ума - палата. Хотя я, лично я, отношусь к женщинам на этой должности…  Не то, чтобы, просто, не то.
Пойми, что сказал.
 
– Из какой страны, вместо кого?

– Ой, не знаю. Мне позвонили, дали адрес и сказали, чтобы приехал причесать. Сейчас еду туда. Ну, вот и все. Хоть замуж выдавай, красота!
«Господи, иди уже, – тайно ругалась Марта. – Замуж. Голова болит. А он с идиотскими шутками». – Непременно передам Послу, – надо было как-то отреагировать.

– Вот этого делать не надо, Марта. Я не хочу терять хлеб в резиденциях. Меня чтут, уважают, восхищаются мастерством. Вот если бы африканская послиха не возила бы с собой своего мастера, было бы хорошо. Я им доказываю, справляюсь с их волосами, справляюсь. Понимаю, своя технология. И еще я бы привнес новизну. Свежее дыхание. А она возит свою. Говорят, у нее волосы жесткие, как проволока. И растут не по дням, а по часам. Ну, каждая послиха со своими…
 
– Мажор, сколько раз просила, при мне не называть жен послов послихами. Это неэтично, в конце концов.
 
– Виноват, виноват, и удаляюсь. Просто так проще. Супруга посла – официально и длинно. По имени всех не упомнишь, имена чудные. А так…

Марта недовольно посмотрела на Мажора. Тот молча выскользнул в дверь. По логике, не в меру разговорчивого Мажора давно надо было поменять на другого, молчаливого. Такие мысли возникали не раз. Но Мажор обслуживал многих посольш, и не пренебрегал сплетнями. Быть в курсе жизни за пределами резиденции не мешает. В зеркале отражалось лицо женщины, теряющее былую красоту. Волосы, от природы тонкие и редкие, к счастью, еще не утратили своего естественного блеска. «Наглый» лоб сопротивлялся морщинам, а губы, сохранившие красность, походили на кокетливо повязанный бантик. Марта осталась довольна собой, несмотря на головную боль.


Г Л А В А 2   
 

– Тормози здесь, – сказал Альфред водителю. Он посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось четыре минуты.
 
– Хотя... сверни в проулок, чтоб проезжающие нас не видели.
Водитель, Хорей, медленно дал задний ход и свернул влево.

– Ага! Посол Маверии тоже здесь! И он приехал рано, ждет…
Посол Маверии также заметил машину коллеги. Его машина медленно снялась с места. Ровно в семь черный «Мерседес» подъехал к воротам резиденции. Хорей вышел из машины и широко распахнул дверцы перед послом и его супругой. Гости направились к зданию. «Мерседес» уступил место подъезжающей такой же протокольной машине посла Маверии. В холле приглашенных приветствовала принимающая сторона – супруги Каприни – Сирано и Моранда.
 
– Людовик восемнадцатый, видимо, сказал про таких, как вы: «Точность – вежливость королей», – приветствуя Альфреда с Мартой, отметил Сирано.– По вас можно сверять часы. Гринвич отдыхает.

Через минуту Сирано жал руку послу Маверии Мавриту. Обменявшись приветствиями, гости прошли вглубь зала. Сулена, слегка дотронувшись до локтя мужа, шепнула:

 – Я подойду к своим приятельницам, Маврит.

– Да, да, конечно, мне тоже надо найти Альфреда, есть дело. Как же быстро он исчез.

 – Это тот, который сдвинул нас с места? – Сулена улыбнулась.

– Он самый. Очень пунктуальный. Ни разу не видел, чтобы опаздывал. Лучше раньше приедет, постоит за углом, чем нарушит этикет. Старая школа…

Вскоре гостиная заполнилась приглашенными. Важно расхаживая, гости с бокалами в руках, раскланивались друг перед другом, останавливались поприветствовать и двигались дальше. Маврит  глазами искал Альфреда. Наконец, вдали замелькала знакомая макушка. Маврит прибавил шагу.

– Господин Посол! Рад Вас снова видеть. Я без церемоний, сразу к делу. – Отношения послов были доверительными. – Говорят, приехала Посол, женщина, на место господина Роберта Смарта. Я немного озадачен. Женщина… Легко ли с ней будет…
 
– Думаю, сюда обычную женщину не пришлют. Она должна быть крепкой. Сами понимаете… – Что этим хотел сказать Альфред, стороннему не понять. «Сами понимаете – политика государства не допустит случайных людей», или «Сами понимаете – планируются дела с учетом женского ума…». Так или иначе, полутон и недосказанность были понятны только им.

Запах дорогих духов одурманивал. Этот букет, составленный из парфюма жен послов, нельзя перепутать. Он преследует всюду, где бывают элитные женщины. Эсти Лаудер, королева косметической промышленности, оказавшись среди роскошных дам, непременно создала бы новый аромат под названием «Супруга посла». Именно она сказала – некрасивых женщин нет, есть неухоженные. И была права. Если смыть косметику любой из них, естественный вид вряд ли зацепит мужской глаз. Но сегодня все были красавицами, несмотря на возраст, рост, комплекцию, разрез глаз и цвет кожи. И обворожительными. И нежными. И таинственными.
 
Марта искала Морсонов. Обошла три зала, выглянула во двор.

– Где Морсоны? – спросила мужа.

 – Сам удивляюсь, – ответил посол. – Он должен быть. Не знаю…
Операция проваливается – познакомиться с его женой не удается. Марте ничего не оставалось, как примкнуть к другим женщинам.

– Какой чудесный замок! Наверное, это старое здание. – Она задрала голову, рассматривая резной потолок.

 – Да, замок очень старый, – подтвердили женщины.

– Сегодня народу много, – продолжала Марта. – Практически весь корпус  здесь.

 Она продумывала, как начать разговор про Морсонов.

– У меня есть приятельница Клара Морсон, жена одного знакомого, у них тоже примерно такой же замок. Но меньше, конечно.
Никакой приятельницы по имени Клара Морсон у Марты не было. Фамилия была наживкой, на которую она хотела поймать любую информацию о Морсонах.

 – Клара... Не жена ли посла? – переспросила Сулена.

– Нет, ее муж продюсер.

 – Я перепутала. Жену Эдварда Морсона зовут Софи. Кстати, а где она? Хотелось бы поприветствовать.
Искали вместе. Софи нигде не было. Вскоре Марта отпочковалась от женщин, сказав, что через минутку вернется. Найдя мужа, недовольно сказала:

 – Морсонов нет, больше не хочу озадачиваться. Придет, хорошо, не придет, в следующий раз.

– Очень жаль. Очень жаль. Мне он нужен был до 25 числа. Позже – бессмысленно.

– Я принимаю как должное, что ты не рассказываешь о своих делах. Но хотя  бы в курс введи. Альфред посмотрел на жену, напряженно что-то обдумывая. Она, конечно же, права. И все же нарушает заповедь жены дипломата – не любопытствуй.

– Мне надо, чтобы он согласился поставить подпись под одной общей бумагой. Для этого надо пригласить его с супругой на ланч, в ресторан. А дальше, как обычно, сценарий тебе известен. Ты с Софи пойдешь попудрить носик и рассматривать стены ресторана, а мы обсудим кое-какие вопросы. А потом ты «возьмешь меня за глотку» – что за секреты от жен. Я мельком брошу, что речь идет о такой-то стране и вы с женской непосредственностью будете обсуждать всю информацию об этой стране. Мне важно, чтобы думы о стране заняли прочное место в голове Морсона. У него несколько неординарное мышление. Прежде, чем сказать «да», он вытащит всю информацию, связанную с делом. Встретится с другими послами, чтобы узнать их мнения. А те уже подготовлены.

 – Заговор послов, – прошептала Марта. – Почему не сказал мне это до прихода сюда?

– Марта, сейчас не место обсуждать эту тему. Так надо было. Твоя задача – завести знакомство с Софи. Чтобы на ланче вы уже были хорошими приятельницами.

 Альфред обсуждал тему с женой, медленно потягивая шампанское. У него был вид, словно он обсуждает вкус напитка. Рассеянный взгляд, улыбка и прочий артистизм – слуги дипломатов. Не отставала от игры и Марта. Она улыбалась, кивала головой, хотя внутри охвачена напряжением. Ей не нравилось, когда Альфред ставил ее перед фактом. Но у Альфреда своя игра. У каждого дипломата личный арсенал приемов.

– И еще, Марта. Тебе обязательно нужно…

Неожиданно Альфред побледнел. Он устремил взгляд на  кого-то возле входной двери.

– Что, кто? – Марта завертела головой. – Морсоны появились?

– Нет, про Морсонов чуть позже. Теперь уже позже…

–Хорошо, Альфред, когда надо, позовешь. Я пошла, меня ждут.

 Альфред стоял, как вкопанный. Рост позволял смотреть поверх голов. Он привык к высотному зрелищу. Особенно, когда хотелось расслабиться, отвлечься. Альфред прислонялся к стене и рассматривал толпу. Интересно было наблюдать за движением мужских макушек. У всех одна прическа – блеск солнечного диска цвета кожи в обрамлении седых волос. Альфред машинально провел рукой по своей голове. Рука, как по маслу, скользнула сверху вниз. Не почувствовав даже пушка, он засуетился. Как же быть? С этим непременно надо что-то делать. Как же он теперь? Волнение нарастало. «Эврика!», чуть было не вскрикнул Альфред. Парик!

 «Дурак, дурак, успокойся же! Какой парик? Хорошо, если не парик, тогда подсадка волос? Делают же сейчас подсадку. Вон посол Албении сделал подсадку. Не все догадываются. И я бы не догадался, если бы при мне не упал клок волос. Все сделали вид, что не заметили, а я, как ненормальный, стал глотками допивать шампанское. Он нашелся – от постоянных дум, говорит, волосы клочьями лезут. Ну ладно, шут с этим послом. Что сейчас-то делать?».

Пока Альфред размышлял, к нему подошел Маврит.

 – Могу я вам представить нового посла, женщину? Она спрашивала, кто посол вашей страны.

– Можно не сейчас? – взволнованно ответил Альфред. – Я сейчас очень занят. Через двадцать минут, полчаса. Можно?

 – Конечно. Кстати, меня ей представил Морсон.

– Морсон? Где Морсон? – Альфред разволновался. – Боже, Морсон, новый посол, она…

 Маврит смотрел на Альфреда с недоумением. Всегда сдержанный, малоразговорчивый, он изменял обычному спокойствию.

– Тогда позже, мы подойдем позже.

– Да, позже, как можно позже.


Г Л А В А 3   


Она была очаровательна. Строгий костюм слабо-голубого цвета, шифоновая блузка. Из-под нее, словно смущаясь, выглядывало ожерелье от Сваровски. Гладко причесанные волосы собраны в веерообразный пучок. Глаза, серо-голубые, гармонировали с одеждой. Она была высока, стройна и внешне горделива. Навечно приставленная к лицу улыбка придавала неповторимый шарм. Она шла в сопровождении послов, наперебой о чем-то ей говорившими. Картина в этой среде выглядела на редкость натурально. Дипломатический этикет, протокол на сей раз получили отставку. Ей протягивали визитки, с нетерпением ждали ответного жеста. Она улыбалась отрепетированной улыбкой и одну за другой извлекала из клатча свои визитные карточки. Жены послов, мило болтая в своих кругах, боковым зрением наблюдали за реакциями мужей.
 
– Чья супруга, интересно, –  никуда проговорила Марта. – Альфреду бы шепнуть, пусть подойдет. Видно, важная птица.

Альфред, казалось, обратился в невидимку. Марта обошла все залы, вышла на улицу, глазами отыскала машину. «Мерс» стоял на месте, Хорей в окружении других водителей вел тихую беседу. У него, человека из спецслужб – свои задачи.

 Убедившись, что машина на месте, Марта чертыхнулась. Глупость какая, Альфред не мог уехать. Без машины, с машиной, не мог уехать. Она вернулась в гостиную. Взяла очередной бокал вина и вновь пошла по поисковому маршруту. Вообще-то столь упорно разыскивать мужа не принято. Мало ли где и с каким из нужных людей решаются вопросы вдали от чужих глаз и ушей. У Альфреда было достоинство, или недостаток самому возникать перед Мартой.
 
Тем временем Альфред сидел в беседке, что на лужайке, в полном одиночестве. Он вложил ладони между колен и принял позу незадачливого студента на экзаменах. Время от времени встряхивая головой, вздыхал.

– Ах, вот вы где! Я обыскался. Я обещал представить посла через полчаса, время подошло. Пойдем?

 Неожиданное появление Маврита вернуло в реальность. Вот человек! Офицерам по безопасности на зависть – если надо, достанет даже из ада. Сотрудники его посольства поговаривают, что Маврит обладает сверх чутьём и способен настраиваться на волну любого человека. Из компании сверхлюдей типа Мессинга.

 – Пойдем, конечно, пойдем, – задавать вопрос «как ты меня нашел?» глупо.

Маврит понимал, что побег посла из зала сопряжен с чем-то серьезным. Они пересекли гостиную и направились к левому углу. Там находилось несколько человек. Среди них женщина, стоявшая спиной. Альфред шел, разыскивая кого-то глазами. Остановившись в нескольких шагах от компании, замедлили ход. Увидев Альфреда и Маврита, компания расступились. Развернулась и женщина.

 – Знакомьтесь, новый посол Вербии, Ее Превосходительство госпожа Посол Жаклин Макларк. Жаклин и Альфред встретились глазами. Наступило напряженное молчание. Послы забеспокоились. Напряжение что-то должно означать. Неужели спор между двумя странами достиг критической точки и дипломатические отношения под угрозой? Когда это случилось? Только что? Заминка между послами двух стран настораживала. Кто-то незаметно спрятался за ближайшую спину. А кто-то, откланявшись, поспешил покинуть предстоящее поле бессловесного боя. Через минуту послы исчезли, как могут это делать только послы.

Альфред смотрел на Жаклин, не моргая. Наконец, оцепенение отпустило, и он не своим голосом произнес:

 – Жаклин, это ты… Я ждал…

– Боже., Гусь… Я так и не отправила тебе свое первое письмо. И другие не отправила тоже… Хотелось броситься друг другу в объятия, ощутить трепет первого поцелуя, прижаться и превратиться в нейтрино. И как нейтрино пролететь сквозь эту массу людей, живущую по правилам этикета, напряженно, с оглядкой на рядом стоящего, дабы не допустить непринятых в обществе строгих правил ошибок. 

Альфред почти поддался слабости – его сердце не остыло. Стыдно за мальчишеское чувство, оказавшееся сильнее принятых норм поведения. Он развел было руки для объятия, неосознанно, машинально, так, как однажды сделал это во сне. Но там
было астральное видение – Альфред встретил ее в поле, где лихо, по- хозяйски носился ветер. Он трепал травы, колосья, деревья, гонялся за облаками. Вдруг из травы выросла Она. Длинные цвета соломы волосы развивались в разные стороны, худая фигура чуть была не подхвачена ветром и унесена в неизвестную даль. Альфред бросился к ней, развел руки и защитил юное создание от проказника. И такое испытал наслаждение, что проснулся с сердцебиением.

Первой из оцепенения вышла Жаклин. Краешками глаз она чувствовала любопытные взгляды окружающих. Еще недавно «растаявшие» послы потихоньку подтягивались к прежним местам, считая за честь находиться в обществе представителей ведущих государств. Она протянула руку и официально пожала вспотевшую ладонь Альфреда. Внешне это было обычное рукопожатие, но при соприкосновении Жаклин и Альфред почувствовали разряд молнии. Альфред заметил приближающуюся жену. В голове пронеслось – как же она растолстела! И что за одежда на ней! Глупые придирки имели объяснение.

– Марта, я хочу представить тебе нового посла. Кстати, вы знакомы. Это Жаклин, мы учились вместе. Ты, наверное, забыла.

Забыть Жаклин? Нет, Марта ее не забыла. Необъяснимым женским чутьем она ощущала ее присутствие всегда. Не было ни малейшего повода заподозрить, уличить мужа даже в тайной связи, но Жаклин была рядом. Жаклин протянула руку и улыбнулась. Это была дежурная улыбка. В ее серо-голубых глазах блеснула искорка, часто выдающая глубинные чувства человека. То были ни зависть, ни злоба, ни любопытство. То было извинение. Часто одно наслаивается на другое.

В самый неподходящий момент появились Морсоны. Супруги приближались с теми же протокольными улыбками. Софи, неотразимая Софи, несла себя, как хрустальную вазу. Ее фигура напоминала амфору греческих мастеров. Софи была великолепна – походка, плавные движения рук, горделиво вздернутая голова – она могла себя преподносить. Пожалуй, единственная женщина среди жен дипломатов, вызывавшая восхищение не только мужчин, но и женщин.
 
Часто зависть, злоба, неоправданная ненависть к лучшей являются непрошеными эмоциональными спутниками. Но Софи не могла вызывать эти чувства – она действительно смотрелась великолепно. На ней было длинное платье из черного атласа с флоком. На шею небрежно брошено колье из камней, стоящих не в последнем по ценности ряду. Но,право, если представить Софи без великолепного наряда, а в рабочей одежде, она была бы не менее привлекательна. Все повернули головы к вновь подходящим. Марта, взглянув на роскошную даму, почувствовала облегчение. Жаклин отошла на второй план. В теме находилась Софи.
 
– Рад представить вам супругу, – сказал Морсон, пропуская вперед жену.
 
Софи сделала легкий, ненавязчивый реверанс. Это был такой изящный поклон, что только тонкий человек мог понять всю галантность приветствия. Жаклин не осталась должной – она протянула руки и обняла Софи. Объятия при первой встрече непринятый в высшем обществе жест. Но Жаклин постаралась продемонстрировать равное с Софи положение. Тонкое чутье подсказывало – перед ней не просто супруга посла. Так оно и вышло – во время разговора выяснилось, что Софи – профессор, доктор наук, ректор Университета в столице своей страны. Поэтому она приезжает к мужу редко и не бывает на приемах, даже если положено по протоколу. Женщины разговорились. О погоде, гостеприимной стране, просвещении. В беседу включились остальные. Одна Марта растерянно улыбалась, мучаясь от сознания, что не может поддержать разговор. При этом она не отрывала глаз от мужа. Альфред держался молодцом. Он сумел взять себя в руки. Про «взять себя в руки» мог знать только один человек из этой компании – его супруга.

– В последнее время наше правительство увеличило бюджет на образование. Ясно – грамотное общество – передовое общество. Увеличены средства и на развитие науки. – Софи с гордостью сообщила о решении своего правительства.
 
– Да, да, я читала, что в планах вашего правительства – понижение платы за учебу. Это серьезный шаг – ведь дотация на шее государства. С этим справиться может только крепкое государство, уверенное в завтрашнем дне. – Жаклин одобрительно покачала головой. Но поговорить на интересующие темы не удалось – познакомиться с Жаклин подходили другие дипломаты.


Г Л А В А  4   


Альфред и Марта возвращались домой молча. Хорей с беспокойством поглядывал в зеркало. Обычно после приема супруги обсуждали визит. Кто был, кого не было, кто кого сменил. Другие темы, знал водитель, обсуждались наедине. На этот раз в салоне машины царило молчание. Марта смотрела в окно, Альфред следил за дорогой через лобовое стекло. Первым заговаривать с послом Хорей не решался и чувствовал неловкость от напряженного молчания.

– Мне показалось, что посол Замании сменил машину, – разрядил обстановку Альфред.

– Да, я только что разговаривал с его водителем, пока вы были на приеме. Эта машина лучше. У той уже пробег приличный. Кроме того, они сменили еще и представительскую. Говорят, скоро их Президент приезжает.

– Это он тебе сказал? – Да, с официальным визитом, вроде. Вот и готовятся.

– Он откуда знает?

– Не трудно догадаться – там все в бегах, меняют мебель, что-то переставляют, готовят гостиный коттедж. Коттедж, говорит, обычно готовят к приезду ну очень высоких лиц. Очень высоких. Вот и решил состав – Президент, не меньше.

– Водитель из спецслужб?

– Если бы был из спецслужб…

Альфред заерзал, закашлялся, шмыгнул носом. Марта, не отрываясь от окна, спросила, когда он вернется домой. По поведению догадалась, что муж заедет в посольство. Водитель свернул вправо и понесся по широкой и забитой транспортом, несмотря на ночь, улице. Вскоре Альфред скрылся за дверями посольства.

Марта расслабилась. Она любила один на один поболтать с водителем. Хороший парень. Ничего лишнего в разговоре не допускает. Прежде она относилась к нему как рядовому водителю. Потом узнала, что у водителя есть воинское звание. Про смену машины и приезд Президента сказано было как бы невзначай. Он конечно, если не сейчас, позже, обязательно передал бы информацию. Но все удачно сложилось. Посол первым заговорил на нужную тему. Ну и что, сменило посольство машину, ну и что, приезжает Президент. Марта по тону поняла – информация для Альфреда имеет важное значение. И знала: несмотря на позднее время, он поедет на работу. Она может догадываться почему, но игры политического двора – на другой сцене.
 
Утро следующего дня наступило пасмурным. Тяжелые серые тучи в любой момент грозили пролиться ливневым дождем. Хорей ждал Альфреда у двери резиденции с раскрытым черным зонтом. Посол посмотрел на небо и жестом дал понять, что зонт не нужен. В следующую минуту крупная капля ударила по носу. Вслед за ней упала другая, третья…

– Я подгоню машину, – предложил Хорей.

– Не надо, здесь два шага.
Альфред пошел быстрым шагом, но дождь полил, как из ведра. Костюм Альфреда мгновенно промок.

– Вот досада-то, – сказал посол и вернулся в дом.
Ему подали другую одежду. Марта с сожалением посмотрела на промокший парадный костюм и пожурила мужа.

– Дорогой был, что теперь? В чистку? Вид потеряет.
 
– Не потеряет. Добротные вещи просто так не сдаются.
Марта еще хотела что-то спросить. Но приставила палец к губам, словно закрыла рот на замок. Знакомый Альфреду жест.
 
– Ты что-то хотела спросить?

 – Ничего. Ничего особенного. Я хотела спросить, на сегодняшний ланч ты приглашен с супругой? Альфред мотнул головой.

 – Нет. Это официальная встреча. Послов трех стран.

– И все без супруг? – не унималась Марта.

– Да, Марта, все без супруг. У нас свои разговоры.
 – Ох, эти мужчины, если бы среди вас была женщина, может, было бы интереснее. А то все работа, да работа…
 
Альфред сделал вид, что не понял намека. Он чувствовал, после встречи с Жаклин Марта стала не в меру подозрительной. Каждая деловая встреча вызывала недоверие. Зря ревновала. Во время встречи Жаклин и Альфред настолько растерялись, что забыли обменяться визитками. Позже оба ждали удобного случая для исправления ошибки. Очередного выхода в свет боялась и Марта. Она знала, теперь везде будет Жаклин. Ревность разъедала нутро. Она заметила, что прислушивается к каждому телефонному звонку мужа. Однажды заявила, что решила пойти на курсы для совершенствования английского языка.

– Ты и без того прекрасно говоришь, – констатировал Альфред.

– Нет, мне надо знать лучше.

 Марта сама не поняла, как включилась в одностороннюю борьбу с Жаклин. Она должна знать язык настолько хорошо, чтобы понимать все, о чем будет говорить муж с соперницей.
Раздался стук в дверь. Показался чопорный Эдуард.

– Вы просили принести расписание визитов на месяц.
 Альфред жестом показал – положите на стол. Марта, словно за ней гонится свора собак, за секунду оказалась возле Эдуарда.

– Ну-ка, ну-ка, дайте мне посмотреть…  Что-то в этом месяце много визитов без супруг, – недовольно сказала она. – А это что? Выставка цветов? О, это я люблю. Эдуард, посмотрите прогноз погоды на семнадцатое. А вот и скачки… Надо пойти, хотя я человек не азартный и это не мое хобби. Но пойти надо, будут все. Так… а это что?

– Это прием в честь нового посла.

Сердце учащенно забилось. Прием давала Жаклин.

 – Эдуард, позовите Сареллу в гостиную. Я сейчас спущусь.

 Сарелла пришла с блокнотом. Знала, когда Марта получает расписание мероприятий, должна являться с блокнотом.

– Сарелла, сделайте копию вот этого расписания и для каждого случая подберите мне наряд. На этот раз сами. А на двадцать пятое число я выберу сама. Мы вместе поедем в магазин.

 Небольшой бутик, где Марта подбирает себе вещи. Несмотря на заоблачные брендовые цены, она всегда выходит с фирменным пакетом.
 
– Здравствуйте, мадам, – приветствовала продавщица.

– Здравствуйте, Матильда. Что нового для нас выкинули Кутюрье?

– Цвета. Цвета и еще раз цвета. Сейчас в моде радуга времен. Это очень интересная задумка. Раньше у цвета было название. Это сейчас – красный, синий, бирюзовый. А раньше…

 – Матильда, конечно, цвета – очень забавно. Но мне здесь и сейчас нужно платье, которое бы сразило всех. Экстравагантное. И, если честно, все равно, какого оно будет цвета.

– Тогда могу предложить это. – Продавщица сняла с перекладины роскошное шифоновое платье красного цвета.

– Нет, нет, не красное. Это дурной тон. Может, что-то недалеко от этого цвета. Розовое, например. И в глаза бросается, и по теме.

– Хорошо, мадам, я поняла. Посмотрите вот это – коллекция «Клеопатра». Цвета, прямо скажу, божественные.

– Просветите, Марта. «Клеопатра». Почему «Клеопатра»?

– Я же говорю – в моде цвета прошлых веков - Она подвела Марту к стойке.

– Вот посмотрите на это платье. Оно цвета блохи, упавшей в обморок

 – Что вы такое говорите? – удивилась Марта. – Это же коричневый!

– Да, да. Но… Не совсем коричневый. Здесь дивное смешение красок – кофейного, коричневого, молочного.

– А блоха причем? Да еще в обмороке? С чего бы блохам падать в обморок?

 – Трудно сказать. Этот цвет был в моде еще в 19 веке. Объяснение до нас не дошло

 Марта рассматривала платье, отметила его своеобразный дизайн, но название цвета ей не нравилось. А если про эту блоху кто-то тоже знает?

– Нет, все же давайте посмотрим что-то другое.

 – Я бы хотела предупредить мадам, что остальные тоже носят имена не достаточно благозвучные. Но зато цвета – действительно божественные. Впрочем, так ли важно название цвета, если вещь к лицу? Например, Мария-Антуанетта в своем гардеробе имела платье цвета… детской неожиданности. Да и вряд ли она сама об этом знала. Однако оно было одним из ее любимых.

Мария-Антуанетта и Марта разные фигуры и в физическом, и в политическом раскладе, поэтому пример показался неубедительным.

– Или вот это. Черное, говоря современным языком. Хотя и у него в прошлом своя история.

 – Что-то сегодня, Матильда, вам вкус изменяет. Это что за цветок, красный, на плече?

 – Вы же сами хотите, чтобы чем-то привлекало. Цветок. Большой, красный, съемный. Вас видно будет отовсюду. Бросается в глаза. И потом, это не красный, это цвет базарного огня.

– О, прошу вас, Матильда… Женщины рассмеялись. Марта остановилась на платье с цветком.

– А у вас есть список цветов? – поинтересовалась Марта.

 – Я могу написать.
Из магазина Марта вышла довольной. В руках держала список с названиями цветов тканей. Она не знала, для чего ей эта информация. Но чувствовала, что пригодится. Сарелла семенила рядом и несла объемный фирменный пакет и коробочку с цветком.

 – Боже, за цену коробочки можно купить недорогое платье, сокрушалась Сарелла.

– Бренд, дорогая, бренд, – небрежно бросила Марта.


Хронически усталый Альфред сидел в кресле в ожидании ужина. Постоянно запихивая себя в миниатюрное сиденье, он с настойчивой периодичностью отторгался им обратно.

 – Да что же такие маленькие кресла делали раньше! – ворчал он.

Мария накрывала на стол. Взглянув на ерзающего посла, едва заметно хихикнула. В этой гостиной, по крайней мере, стоит еще четыре кресла, широких, удобных. Однако посол предпочитает именно это и каждый день с ним воюет.
 
– Мария, если я вздремну, разбудите. А где, кстати, Марта?

– Наверное, у себя.

– Я иду, – послышалось с лестницы. Марта вошла в комнату, глянула на ерзавшего мужа и предложила пересесть в другое кресло.

– Я к нему привык, – ответил Альфред и закрыл глаза. …

За ужином Марта пыталась развязать разговор о приеме у Жаклин. Но не знала, как и с чего начать.

– В этом месяце много мероприятий, – сказала она.

 – Ну, да. Выбери куда пойдешь. Как всегда.
Марта промолчала. Она бы с удовольствием некоторые не посетила, но появилась причина, не позволявшая расслабляться.
– Кстати, – продолжала Марта, – двадцать пятого приглашение в резиденцию нового посла. У Жаклин кажется?
– Я еще не смотрел, – равнодушно ответил Альфред.
– Я сегодня купила платье. На этот прием.
 – Хорошо, – равнодушно ответил Альфред.
– А прием какой? Фуршет или обед? – Марта знала, приглашение было на обед.
– Жаклин, я же сказал, еще не смотрел.
– Меня зовут Марта, - медленно и отчетливо сказала жена.
 Он резко перевел на нее взгляд, вспоминая произнесенные
слова.
– Да, я знаю. Но речь шла о Жаклин. Извини. Кстати, двадцать пятого числа у меня две важные встречи. Так что еще не знаю, получится ли.
 
Марта напряглась. Обед вечером, и встречи вечером? Может, он хочет пойти сам?

«Нет, нет,– успокаивала себя Марта, – женский телеграф работает хорошо. Сразу позвонят подруги и поинтересуются, почему не пришла на прием».

– Но, пожалуйста, пойдем, Альфред. Говорят, у них роскошная резиденция. Хотелось бы посмотреть. Да и платье специально купила. Давай пойдем!
Он качнул головой, давая понять, что подумает. После ужина Альфред ушел в кабинет и сел за компьютер. Наступило вечернее рабочее время.
Марта позвонила стилисту.
 
– У телефона, – раздался знакомый голос.

– Здравствуйте, Мажор. Это Марта. Могли бы вы прийти ко мне двадцать пятого? Часа в три.

 – С удовольствием, Марта. Но только что звонили от нового посла, госпожи Макларк Жаклин. Ей меня порекомендовали. Сами понимаете, в нашем деле так мало мастеров. Так вот ей кто-то сказал, что я работаю виртуозно. Первая скрипка. Ну, я не стал возражать. Говорю, спасибо за комплимент, но когда сделаю прическу, тогда с удовольствием приму похвалу. Я не любитель комплиментов. Важно, чтобы человек остался доволен. Я нахожу удовлетворение в своем деле. Поэтому, всегда при дворе. Ну, я согласен, мастеров нет. Хороших. А так, парикмахеры. Цирюльники. А вот стилисты, да еще хорошие, редкость.

 Марта дала высказаться про свою значимость болтливому Мажору.

– А во сколько вы идете к … как ее, Жаклин, кажется?

– Да, госпожа Жаклин. – Он произнес фразу таким же тоном, как Эдуард произносит «Кушать подано!».

– В два.

– А когда закончите?
 – Марта, я в вашем распоряжении всегда. Давайте к пяти. Я вам сделаю прическу за полчаса. Уж с моим-то мастерством! Просто мне сказали, что у госпожи Жаклин очень густые и длинные волосы. Там надо попыхтеть. А с вами проще, не беспокойтесь. К пяти буду!

Обдало кипятком. Началось. Что хотел сказать этот говорливый парикмахер – с ее, Мартиными волосами, работы мало, а у Жаклин роскошные и с ними надо повозиться. А с ее – полчаса? Что волосы у нее жиденькие, не густые? Марта всерьез расстроилась. «Поменяю незаменимого, – решила она. – Таких как он, как недорезанных кур. Хвастун». Она подошла к зеркалу. Да, волосы поредели. Да, волосы измельчали. Да, упрямо наступает седина. Марта уставилась на себя. Она заставит виртуозного Мажора попыхтеть. По другому она не должна появиться у Жаклин.


Г Л А В А  5   


Солнце разулыбалось в пять утра. Озарило все и вся вокруг и заглянуло в спальную. Марта встала с постели, задернула тяжелые двойные шторы, побранила себя за забывчивость. Обычно перед сном она задергивает их, зная траекторию движения дневного светила. Но спать уже не хотелось. Она посмотрела на мирно посапывающего Альфреда. «Интересно, кто ему сейчас снится?». Она легла на бок, подложила руку под голову и стала разглядывать мужа. «Что это за пятна у него на висках? Коричневые. Говорят, это печеночные пятна. С возрастом появляются. Ой, а сколько на плече мелких родинок! Откуда? Кожа всегда была чистая, гладкая…  Ах, да, это было «вчера». А волосы на руках –жесткие, длинные, завиваются кольцами. Раньше я этого не замечала».
 
Она легла на спину и вздохнула. Им уже далеко за... Немало прожито, много пережито. И друзья-подхалимы,  которых принимали за настоящих, предательства, разочарования, женщины, гроздьями висевшие на шее Альфреда. Но Марта все равно была рядом. Она знала,   что и он всегда рядом. Любовь, бешенная, страстная быстро сгорела, как дрова, сбрызнутые бензином. Остался пепел. И он тлел. Медленно, невидимо, ровно. Есть и такая любовь – немного супружеская. Немного человеческая. Немного родственная. Той, бешенной, нет. Юношеской. Она сейчас и не нужна. Вырастили дочь. Ушла в самостоятельное плавание. Больше детей не получилось. Признаться,  Марта не очень старалась. Работа за границей, бесконечные поездки, смена стран, порой обстановка не настраивали на волну материнства. Может, оно и к лучшему. Марта по специальности историк. Пыталась заняться наукой, но постоянные переезды перечеркнули планы. Так, отодвигая на будущее задуманное, незаметно разменяла пятый десяток.

Однажды поделилась невеселыми мыслями с Альфредом.

– Ну, не ученая, ну, не профессор. Что теперь? – успокаивал он. – Ты – моя жена. У тебя, как у жены дипломата, много своих дел. Между прочим, в учебниках по дипломатии женам дипломатов и их деятельности отводится несколько страниц. Так что быть супругой посла – ответственно.

Марта понимала, дел действительно много. Центр международной культуры закреплен за Мартой, международные выставки, ярмарки – само собой. Гуманитарная программа помощи детям-инвалидам Африки – задание сверху. Но Марта понимала, что все это как песок, сыплющийся сквозь пальцы. Горка песка. Обычная песочная горка – из которой даже другая фигура не получится. 

– Понимаешь, Альфред, все это, ну как бы тебе сказать, в никуда. Вот провели выставку картин художников. Пригласили дипломатов, кого там еще, нужных людей, специалистов. Поаплодировали, повосхищались, выпили по бокалу вина и разошлись. И что?

– Как что? Люди разных стран познакомились с работами наших художников. Дальше они завяжут отношения и будут дружить. Встречаться, покупать, обмениваться картинами, организовывать выставки и все такое. Да мало ли чего! Разве это плохо? Вспомни, в прошлый раз провели выставку фотографий о войне. Это еще и призыв к миру. Я вынужден тебе говорить лозунгами, но это так!

 – Да, Альфред, наверное, для всех это хорошо. Но я говорю о себе.

Я – то во всем этом кто? Человек за ширмой?

– Ты – первая леди нашего маленького здесь государства. У тебя много обязанностей. Протокольные традиции и обязанности, это мало?
 
Не понял Альфред ее душу. Она хотела быть выдающейся не в общей массе, а сама. Как личность.

Альфред тяжело перекатился на другой бок. Марта вернулась из прошлого.

– Боже, вся спина в каких-то бородавках.

-Альфред,– Марта разбудила мужа. – А что это твоя спина в бородавках?

– Я ее никогда не видел. Даже в зеркале. Это ты должна была видеть. – Он развернулся.

 – Марта, какие бородавки в пять утра? Я вчера поздно лег, готовил срочную бумагу. Мне бы выспаться. Бородавки пусть себе живут… – Он зевнул и впал в сонное небытие.


Г Л А В А  7   
 

В девять часов утра проиграл телефон.
 – Марта, дорогая, я не нарушила твой сон?
Сама вежливость. Марта сманерничала подобным же образом:
– Что ты, что ты, Лаура, ни в коем разе. Я давно на ногах и уже собираюсь на собрание нашего фонда.
– Вот по этому поводу я и звоню. Мне хотелось бы переговорить с тобой до собрания.
 Встретились в кафе. Заказали горячий шоколад.
– Понимаешь, Марта, сейчас опять будет говорильня. Надо, поднатужьтесь, организуйтесь и все такое. А я буквально вчера узнала одну вещь, не скажу от кого, но услышанное потрясло. Оказывается, вещи, которые собирает наш Фонд, second hand, уважаемая Анаир отправляет в свою страну.
– Не может быть!
– Может, Марта, может. Она же председатель общественного Фонда помощи детям! Мне сказали, что в Африку уходит половина собранного.  Другая половина в ее страну.
– Ну, может, у них тоже много бедных.
– Да, у них бедных много. Но это решается по-другому, сама знаешь!
Марта не понимала, что так встревожило Лауру.
– И что?
–В следующем году председателем должна быть я. Но дело не в этом. Вдруг во время моего правления проверка? Вдруг еще что? Обнаружится подлог. Пока выяснят, мое имя прополощут только так. Скажется не только на мне, ужаснее – на моем муже!
– А квитанции, отчеты?
 – Подделка. Понимаешь, подделка! У меня предложение. Ты поддержи меня, когда я скажу, что хочу посмотреть по квитанциям участие нашей стороны. А ты скажи, что хочешь посмотреть свои документы. Мол, Центр требует.
Марта не могла отказать. Лаура не раз поддерживала ее в проблемных вопросах, и сейчас отказаться ввязываться хоть и в грязные дела, нельзя. Она согласилась. Нехотя. Что-то в этой истории непонятно.

Собрание, как всегда, началось с опозданием. К зданию, где размещался конференц – зал, одна за другой подъезжали машины с дипномерами. Супруги послов, обдавая окружающих ароматами дорогих духов, гуськом потянулись в помещение. Полчаса ушло на приветствия, взаимные комплименты, разговоры ни о чем. Наконец, госпожа Анаир призвала к тишине.

 – В этом году у нас осталось одно мероприятие – международный базар. Потом я передаю свои полномочия следующему председателю. И, по традиции, я вношу новшество в базар...

Анаир долго рассказывала о своих планах и новшествах, которые готова вынести на суд присутствующих. После обсуждения деталей, Лаура попросила слово.
 
– Я со всем согласна. Прекрасная идея. Вы прекрасный организатор и я восхищаюсь вами. Но я о другом. Хотела бы попросить вас и здесь присутствующих, получить информацию об участии нашей страны в фонде помощи детям. Ну, сколько пошло от нас и так далее. Там, наверху, готовят какую-то справку. Я попрошу не обвинять меня в недоверии или еще чего. К сожалению, я человек подневольный.

– Кстати. Наш Центр тоже дал такой запрос, – поддержала  Марта.

– Я не думаю, что это тайна за семью печатями и никто, наверное, не будет возражать. – Анаир оглядела присутствующих.

На лице – никакого волнения. Она подвела итог и пожелала, как всегда, удачи. Квитанции оказались подлинными, к ним прикреплены отчеты с мест – что, куда, кому передано. Много других бумаг, подтверждавших получение грузов. Не солоно хлебавши, Лаура и Марта вышли на улицу. Вновь зашли в кафе обсудить собрание.

– Я – инструмент в чьей-то игре, – сказала Лаура. – Анаир – видная женщина. Исполнительная, хороший организатор, обязательная. А какая красивая! Посмотри на фигуру, как ходит, держится. Одевается с каким вкусом! И что интересно, азиатки любят яркое. У нее же все – постельные тона, несмотря на смуглость кожи. И это ерунда. Она была президентом какой-то организации у себя на родине. Грамотная, с ней считаются. К тому же, жена посла. Но кто-то постоянно хочет ее очернить. Это не первый случай.

– Лаура, если бы ты говорила в открытую, я бы поддержала разговор. Ты все намеками. Кто тебе сказал про гуманитарную помощь?

– Это вообще-то конфиденциально.
Марта пожалела, что горячая голова взяла верх над холодным сердцем. Она слегка приподняла бровь, отпила глоток кофе и заговорила о погоде. Лаура покрыла ладонью руку Марты.
 
– Не обижайся. Ладно, скажу. На прошлом приеме была пресс– секретарь их посольства. Она часто, если ты заметила, бывает на приемах вместе с послом и Анаир. Вообще-то она никогда не подходит к нам, соблюдает субординацию, а здесь… Я даже удивилась. Подошла, сделала комплимент и спросила где я купила сумочку. Тема ненавязчивая – женщины везде женщины. Я ей стала объяснять, а она вроде бы как и не слушала, по сторонам смотрела. А потом говорит, жаль, нет магазинов, куда можно сдавать такие вещи. Особенно вещи жен дипломатов. Не изношенные, один - два раза надеванные. Я говорю, что и мы сдаем свои вещи в фонд, откуда они отправляются в бедные страны. Зачем продавать, когда есть возможность кому-то помочь? А она как-то отнеслась к этому недоверчиво. Всем своим видом показала, что сомнительное это дело. Ну, я и стала ее раскручивать. Позже проанализировала – с чего это она меня так настроила на проверку. И знаешь, хитрая какая, на самом любопытном месте раскланялась, мол, задержала меня своей болтовней. Заинтриговала, вселила сомнение. А мне скоро занимать место председателя нашего фонда. Словом,  я купилась.
 
Лаура замолчала и виновато посмотрела на Марту.

– И тебя втянула…

 – Мой совет – не оставляй это так. Надо узнать, под кого копает эта дама – под тебя или Анаир. И вообще она переступает все границы.

– Я не могу жестко брать. Ведь сама раскручивала, сказала, что никому не скажу, и она вроде бы как сделала одолжение. Видишь, как ловко обвела. Не придерешься!

 – Можно подсесть к вашему столу, милые дамы? – это была Анаир, она держала в руке поднос с кофе.

Дамы обрадовались. Говорили о разном, обсуждали общие вопросы. Анаир осторожно подвела беседу к теме о проверке квитанций. Разговор получился откровенный и Лаура рассказала о беседе с пресс-атташе.
Анаир отпила кофе, опустила в раздумье голову. Женщины молчали, ждали реакции.

– Скажите, Лаура, когда ради корыстных целей человек идет на подлость, это нормально? Нет, не нормально. А другая сторона, страдающая, должна воевать, отбиваться?

 – Я думаю, да. – Лаура не задавала лишних вопросов.

 – А если тот, страдающий, не желает ввязываться в борьбу, если ему не позволяет гордость? – Анаир подняла голову и внимательно посмотрела на Лауру.

 – Трудно сказать, это индивидуально, – продолжала игру Лаура.– В народе говорят, если две женщины знают тайну, это уже не тайна. Я понимаю, что вы не договариваете. Не зная причины, трудно советовать. Но вы можете не говорить, я поняла, что у вас с пресс-атташе свои отношения.

– Нет у меня отношений с женщинами, добивающихся моего мужа. – Анаир силилась не давать волю чувствам.

– Понятно...

Марта поспешила разрядить обстановку.

– А вы расскажите мужу, откройте ему глаза. Заменить пресс атташе не так уж трудно, не такая важная птица.

 Анаир усмехнулась. Поговорить с мужем, рассказать что его сотрудница выдавливает жену из семьи? А если Анаир подозревает его самого в измене? Поздние возвращения домой, постоянные переговоры с пресс-атташе по телефону и всякое прочее, что шито белыми нитками?

– Знаете, Анаир, я, наверное, сумела бы навести порядок в семье. Посол и любовь-морковь, где это видано?

– «Любовь-морковь»  ездит за нами уже в третью командировку.

– Вообще мужчины не виноваты, это все женщины, – заключила Лаура.– Тем более в нашей непростой конторе. Любая хочет стать женой посла. Вот и стараются. Знакомая картина. Очень даже знакомая. Помню, в прошлой командировке я помогла отбить от нашего советника одну тигрицу. Это была война! Наглая обольстительница. Жена консула с моей помощью разделалась с ней. Отозвали разлучницу домой. Потом я собрала всех посольских женщин и сказала – в общем так, еще малейшее подозрение на аналогичную ситуацию, вылетите вслед за ней.  Притихли. А то началось там... Я стала чаще приходить в посольство и завела своих людей. Шестерок, иными словами. А что делать? По большому счету женский коллектив или, как у нас говорят, моральный климат – дело супруги посла.
– Да, я-то знаю... Но я не боец. Более того, когда бываю в посольстве, мне кажется, что за моей спиной все смеются. Обидно! Боже,  Лаура, Марта, извините меня за слабость, за то, что вынесла сор из избы. Но под вопросом моя репутация. Завтра ко мне, как председателю, еще кто-нибудь с недоверием придет. Контора пресс-атташе работает...

– Я не сомневаюсь, что это не конец. Какова чертовка! Не побоялась подойти ко мне и такое сказать. Где гарантия, что эта сплетня не поползет дальше?

 Лаура поперхнулась кофе. Она кашляла без остановки, задыхалась и готова была выбежать на улицу за глотком воздуха. Но кашель так же быстро перестал раздирать горло, как и начался.
 
– Извините, это нервное. Мне почему-то в голову пришло такое... – Лаура вытащила салфетку и стала вытирать влажные от слез глаза. – Я примерила ситуацию на себя.– Что же получается? Я тоже за мужем езжу везде. В некоторых странах нет школ, чтобы мои дети учились, оставляю их дома, одну у одной бабушки, другого у другой, не вижу, как они растут, взрослеют. Постоянные переживания, а как скучаю... Однажды дочь сказала по телефону, что никогда не будет иметь детей. Чтобы они по ночам в подушку не плакали без мамы. Каково слышать такое? Ей тогда было восемь лет. Я уже про свою мокрую подушку не говорю. А еще заразилась малярией от местного населения и, чуть было... И представляю ситуацию: появляется какая-то атташе и объявляет, что я свободна!


Г Л А В А 8


Домой Марта вернулась усталая. Голова тяжелая, словно залитая свинцом. Она прошла в спальную, не раздеваясь,  бросилась на кровать. Мысли сменяли одна другую. Жены дипломатов... Внешний лоск, блеск..., а сколько внутренних проблем! Марта переживала историю с Анаир, но мысли уводили в другое направление: в каждой избушке свои погремушки. В нынешней командировке, раздумывала Марта, окружение оказалось завидное.

Каждая – самородок. Анаир, например… Точную оценку дала ей Лаура – Анаир действительно умная, деловая женщина. Занимала и занимает определенное место в обществе. Или Лаура. Кандидат технических наук, автор десятка книг. Она всегда находится в окружении дам, которым интересно общество образованной женщины. Жаклин… Боже, без Жаклин не обойтись. Чрезвычайный и Полномочный Посол. Тайна за семью печатями. Постоянно улыбающееся лицо, нежность, красота, обаяние – черты присущие не каждой женщине. Внутри – жесткая, неподкупная,  принципиальная.

Говорят, первое впечатление от встречи с ней настолько обманчиво, что уже после деловых контактов становится ясно – очарование и улыбка – ее природные силки, куда жертва рвется сама. Так про нее говорит дипломатический корпус.

Непостижима человеческая натура – леди ледьми, а обсуждение и осуждение за спиной других им, как и обычным женщинам, не чуждо. Но на устах этих дам не сплетни, скорее светская болтовня, где присутствуют намеки, полутона, с обязательным обозначением под занавес лучших сторон «жертвы». Последним аккордом. Большое искусство – выйти красиво из разговора, непременно обозначив чудесную черту характера. На случай, если сплетня дойдет до обсуждаемого. Что может усладить слух, как не похвала! У высшего света свои правила. Марта принимала эту игру, но всегда чувствовала свою несостоятельность. Нет, не в воспитании, не манерах, или умении вести себя в обществе. Марта безупречно владела этикетом и строго его придерживалась. Однако мучилась от сознания, что для других она просто супруга посла. Или просто Марта.

– Сарелла! – позвала она. Отойдя от тяжелых дум, Марта включилась в выполнение повседневных дел. Тишина.
 – Сарелла! Хлопнула в ладоши. Через несколько секунд на лестнице послышались шаги. «Вот она, сила привычки! Разве хлопок звонче человеческого голоса?»
– Сарелла, я просила найти мне имена писателей этой страны.
– Я нашла. Самые популярные – Айдос, Бронберг, Зариман.
– А женщины? Есть писательницы?
– Есть одна, но она не очень читаема. А вот Бронберг переведен на 25 языков.
– Так как фамилия этой одной?
– Я не помню. Но посмотрю. Кажется, Рассел.
– Ссылки, адреса оставьте возле моего компьютера, я почитаю. И еще – найдите популярных композиторов, артистов, художников. Нет, впрочем, художников не надо, я знаю. Короче, мне нужна информация о творческой интеллигенции.
 
Что нравилось Марте в Сарелле, так ее оперативность и исполнительность. Если бы была ее воля, она изменила бы должности в штатном расписании и ввела бы единицу – секретарь супруги посла. А то горничная, в одной руке поднос, в другой веничек, а в голове высокие материи. Сарелла напомнила Марте о предстоящем визите в дом сирот.
 
– Да, да, я помню. Очередной шефский визит. Позвоните в посольство и узнайте, все ли там готово.
 
– Уже звонил секретарь и сказал: готовы, ждут.
Обычно шефский визит в дом сирот падал на конец каждого месяца. Марта хранит традицию, как обязательную для супруги посла. Восемьдесят лет назад ее страна затеяла войну с Аринией. Победа осталась за аринийцами, но людских потерь, как и в любой войне, было неисчислимое множество. Особенно много осталось сирот. Прошли годы и в качестве признания варварских действий своих дедов и осуждения их действий, правительство среди прочих льгот для потерпевшей стороны, взяло шефство над домом сирот. Сироты военного времени ушли из
жизни, а сейчас в детдоме живут брошенные дети. Сиротство по сути своей позор и грех человечества. У него нет понятия времени, места событий, для него нет оправдания.
 
Марта набрала номер телефона.

 – Мари, это Марта. Я забыла про личный подарок. Приезжайте пораньше, заедем в магазин и купим. Как всегда, книжки, раскраски, диски. Посмотрим еще что-нибудь.

Мари, секретарь посольства, ответственная за эту часть работы, приехала раньше. Сарелла поднялась в спальную и застала Марту все еще лежавшей на кровати. Красные глаза не то от усталости, не то слез были устремлены в потолок. Сарелла кашлянула. Марта резко поднялась, поправила прическу и вышла в холл.

– Я сегодня устала,– призналась она. – Но надо идти, дети ждут.


Г Л А В А 9   

В ближайший воскресный день Жаклин решила сделать ненавистный шопинг. Она не любила магазины, бесцельное хождение по бутикам, разглядывание одежды. Посол ценила свое время и если что-то необходимо было из одежды, шла целенаправленно в тот магазин и тот отдел, где надеялась купить нужную вещь. Жаклин одевалась у Кутюрье, модели которых адресованы женщинам ее возраста и положения. Здесь, знала, найдет неброскую, но элегантную вещь. Вообще Жаклин любила классику. На то она и классика, что неизменно предпочитаема многими поколениями. В гардеробе Жаклин едва ли можно найти легкомысленную разлетайку или юбку выше колен.

Предпочтение офисной длине – до середины колена. Она любила строгие костюмы, блузки, прямые юбки – карандаши. Жаклин – публичный человек, поэтому относилась к своему гардеробу придирчиво. Но сегодня ей хотелось сделать шопинг обычного покупателя. Надеть удобную мягкую обувь, легкие брючки и футболку. Украсить себя бижутерией и на время забыть про свою должность. Сегодня она – женщина. Обычная среднестатистическая женщина.
 
Жаклин попросила водителя высадить ее вдали от супермаркета. Хотя никто не обратил бы внимания на дипномер машины и не взглянул бы на даму, выходящую из посольского авто, она решила начать преображение далеко от магазина. Водителя отпустила, сказав, что позвонит, как только сделает покупки. Лишь Анна, личный секретарь, составила компанию. Во-первых, грех упускать возможность походить по магазину, во-вторых, держать всегда в поле зрения посла – ее собственная инициатива. Иногда Жаклин уставала от назойливого внимания Анны. Но женщины давно дружили, несмотря на разный статус. И Жаклин брала ее с собой во все заграничные командировки.
 
– Итак, Анна, я пошла своей дорогой, ты – своей. Сегодня ты не должна быть моей тенью. Впрочем, если нужен будет совет, созвонимся. Одна голова хорошо, две лучше.
– Но…
 – Анна, я часто прошу тебя об услуге?

Анна, махнув рукой, словно отгоняла назойливую муху, обиженно развернулась и пошла в противоположную сторону.

Броские и красочные названия бутиков в огромном супермаркете рябили в глазах. Жаклин не помнит, когда в последний раз посещала торговый центр. Мимо сновали покупатели с пакетами, сумками. На лицах – озабоченность и озадаченность. Что бы еще купить, а лучше – как бы все скупить. Неважно, будет носиться или нет, главное взять. А если еще и sale – так сам Бог велел. «Интересно, кто-нибудь защищал диссертацию на тему «Мимика человека – конкурент умению говорить»? Непроизвольно улыбнулась. Эврика? Жаклин села в кресло рядом с роялем. Немного кружилась голова. Однако снующие взад и вперед шопингисты и шопингпсихи не раздражали. Более того, они вызывали жгучий интерес. Жаклин обратила внимание на молодежь. Как же раньше она их не видела! Сегодня у них убойный стиль, неподдающаяся логике одежда. 

Жаклин долго провожала взглядом зеленоволосого подростка, не решаясь к нему подойти. Ей хотелось шепнуть пацану на ухо, что у него вот-вот спадут джинсы, так как пояс сполз под ягодицы. Потом решила его не смущать. Вскоре обратила внимание на другого, точно такого же паренька с падающими джинсами. Нижнее белье, проще говоря, трусы, были серовато-белого цвета. Не хотелось думать, что они давно не крутились в стиральной машине. Скорее всего – это новый, шокирующий цвет нижнего белья. Чтобы заглядывались, задумывались, не отрывали глаз от юношеского сухого, но выразительного в такой упаковке, зада. Она вновь улыбнулась. А девушка, с пышными, незавидными по сегодняшней моде формами, прошла с сэндвичем в руках и надолго приковала взгляд Жаклин. Она одета в откровенный топик, из которого, казалось, вот-вот вынырнет безразмерная грудь.  Леггинсы, плотные, оранжевого цвета, от втиснутых в них полных ног, угрожали лопнуть в районе пятой точки. Поверх девушка надела джинсовые шорты, зажатые чем-то похожим на стринги. Довершали достаточно странное убранство королевы современной моды – зимние сапоги на высоком каблуке. Жаклин поняла: безнадежно отстала от созерцания молодежных приколов.

К роялю подошел пианист. Ловким движением откинул полу смокинга и сел на банкетку. Немного поерзав, так искал удобную позу, музыкант изящно положил руки на клавиша. Пианист задрал голову,  закрыл глаза. Жаклин знакома эта поза. Когда училась в музыкальном колледже, так же настраивалась на переход из шумного окружения в иной мир, мир высоких эмоций.

Прозвучали начальные такты знакомой мелодии. «Полонез ля минор Огинского, «Прощание с Родиной», – пронеслось в голове. Божественная музыка! От счастья громко застучало сердце. Жаклин играла полонез на одном из экзаменов и получила отличную оценку. Позже часто выступала на концертах, организованных колледжем, на которых исполнение знаменитой мелодии доверялось ей одной. «Как долго способна жить хорошая музыка, – подумала она.– И как обидно, что не всегда знают автора. Почему Огинского считают автором одного произведения, хотя он написал более ста полонезов и не только».
 
Она закрыла глаза, чтобы снующие равнодушные к высокому искусству шопингисты не отвлекали бытовой возней. Перед глазами всплыл образ Автора. Его портрет наряду с другими знаменитыми композиторами висел в классной комнате, где изучали сольфеджио. В те годы она думала, что Огинский не больше, чем композитор. Однажды, уже в институте, преподаватель на одной из лекций рассказывал про известных в истории дипломатов. Вдруг включил музыку Огинского. Все оживились – занятие в сопровождении фортепианной музыки – это что-то новое. Тогда Жаклин, раздираемая желанием продемонстрировать свои знания, выкрикнула: «Это Огинский, композитор!». Когда же мелодия закончилась, преподаватель, также мелодично и артистично произнес: «Вот так, красиво, величественно прошла жизнь графа, политического и государственного деятеля, композитора Михаила Огинского. Но нам он интересен прежде всего, как успешный дипломат…».

Рядом раздался истошный крик ребенка. Жаклин вернулась в реальность. Она испуганно открыла глаза и увидела, как обняв ножку рояля, трехлетний малыш отчаянно пытался удержаться от тянущей его за ноги матери. Женщина тщетно пыталась выковырять малыша из - под инструмента, извиняясь перед пианистом за шалость мальчугана. Пианист перестал играть и приблизился к хулиганчику. Тот, недолго думая, бросился к освободившейся клавиатуре, лихо залез на банкетку и, что есть мочи ,залупил по клавишам. Прохожие как шли, так и двигались по своим делам.

Спонтанная композиция новоявленного Моцарта никого не трогала. Мама малыша, наконец, выдернула мальчика из композиторского кресла и, виновато улыбаясь, запихнула под мышку. Малыш кричал, махал руками, молил о помощи. Пианист мило улыбнулся и помахал мальчику вслед. Потом, обратившись к единственной слушательнице Жаклин, пробормотал что-то вроде того, что, может быть, именно сейчас они уничтожили в ребенке желание стать музыкантом. Он совершил, именно совершил, поклон и вновь сел за рояль.

Зазвучал второй концерт Рахманинова. Жаклин собиралась было уйти, но передумала – нахлынули новые воспоминания. Так и проходит жизнь, некогда оглянуться назад, нырнуть в прошлое, чтобы вновь и вновь пережить счастливые моменты безвозвратно отыгравших дней. Жаклин вновь закрыла глаза. На этот раз перед взором всплыл Образ. «Нет, нет! – чуть было не выкрикнула она, – только не это, только не Он!». Она резко встала и, отгоняя непрошенные, и вместе с тем приятно будоражащие сердце мысли, влетела в первый попавшийся бутик. У дверей ее поймала Анна.
 
– Я столько тебе звонила, но ты не берешь трубку! – с раздражением сказала она.
 – Я отключила телефон. И вообще отключилась.
Жаклин выглядела усталой. Неправда, что усталость вызывает физическая нагрузка. Есть нечто высокое, способное вымотать, выжать, вытянуть жизненную силу. Это – мир прекрасного, куда не войти по билету. Можно перенестись во времени и пространстве, если тебя закружат, словно в водовороте, чувственные, поющие волны…

Известный брендовый магазин.

– Посмотри, какая прелесть! – Жаклин ожила. Сняла со стойки ярко– оранжевый сарафан.
 
Анна удивленно подняла бровь.

– Вот этот ужас – прелесть? Или я схожу с ума, или с тобой, Жаклин, что-то происходит.

Анна и Жаклин в известных только им случаях переходили на «ты». Сейчас Анна никак не могла обращаться к Жаклин, как к послу.

– Жаклин, ты где-то витаешь.
 – Анна, Анна, не знаю почему, но мне кажется, что я прозрела. Представляешь, только сейчас поняла, что обычная жизнь проходит в стороне от меня. Что кругом ходят люди, странные, в моем понимании, и обычные. И понимаешь, Анна, им совершенно нет дела до нас, тех, кто по большому счету делает политику, государство, где им комфортно жить. Понимаешь, Анна, у них другая жизнь…
Жаклин рассуждала, держа в руках неприличного цвета сарафан.

– Сарафан-то повесь. Или ты решила в нем вручать президенту какой-нибудь страны верительную грамоту?

– А почему бы и нет?

Может быть, именно таким образом она перечеркнет все условности и высвободит дипломатов из протокольного футляра.  Анна забеспокоилась – не сошла ли госпожа Посол с ума?

Они прошли в холл и сели в кресла. Огромное светлое фойе со стеклянной крышей гудело как пчелиный улей. Рядом расположилась древняя старушка. Она держала в сухоньких ручонках три брендовых пакета из дорогих бутиков. Это была не просто старушка, ей подходило бы определение «продвинутая» старушка. Накладные ногти алого цвета, губная помада в тон, крашеные брови и остатки ресниц, вздыбленные с помощью туши, придавали неунылый вид. Она дышала оптимизмом, с которым шагает по жизни. Глядя на цепляющуюся за красивую жизнь старушку, Жаклин обрела крылья. Она встала, молча взяла Анну за руку и повела в парфюмерный магазин.

– Анна, я давно не покупала косметику. Давай-ка обновим и оживим мою косметичку.

Жаклин редко пользовалась косметикой. Природа создала ее красоту из естественных красок. Было в этой красоте что-то ангельское. Земное, как известно, не всегда вписывается в небесное.

Домой Жаклин возвращалась в приподнятом настроении. Вечером она закрыла на ключ дверь спальной. Надела яркий сарафан, покрасила ногти в несколько вызывающий цвет, наложила макияж и остановилась возле большого зеркала. Из зазеркалья на нее смотрела обычная женщина из толпы. Глаза Жаклин оживились. Появилась внутренняя уверенность, и чувство сцены куда-то исчезло. Оказывается, затеряться в толпе – чудесно! Оказывается, жить все время вне театра – здорово!
Она покрутилась возле зеркала, срисовала несколько движений с подиума и… почувствовала дискомфорт. Сарафан душил, косметика раздражала. Жаклин сбросила наряд, смыла краску и почувствовала свободу.

«Не мое, – с сожалением отметила она. – Не мое…».
 
Но душа куда-то звала. Куда? Жаклин догадывалась, но отгоняла назойливую мысль, настойчиво пробивавшую в мозгу брешь.


Г Л А В А 10   


Посещение детского дома – своего рода испытание. После таких походов Марта болела. Не физически, душевно. Она старалась как можно быстро покинуть дом приговоренных к сиротству детей, чтобы не видеть зовущие на помощь глазенки. Нет, нет, детки одеты в лучшее. Сытно накормлены, игрушек предостаточно. Но разве можно обмануть несформировавшуюся душу, которую насильно оторвала от себя несостоявшаяся мать.

У Марты и Альфреда дочь Александра была долгожданным ребенком. Только через несколько лет  после свадьбы Марта почувствовала зарождение новой жизни. А после Бог так и не дал второго дитя. Посещая  дом ребенка, она по-новому переживала радость материнства и не могла согласиться с отрицанием горе-матерями зарождения новой жизни. Марту тянуло к трехлетнему африканскому мальчику с голубыми глазами. Редкое смешение африканского и европейского. Эта неестественность вызывала улыбку – природа неумолима в поиске оригинальных решений. Мальчуган всегда ждал ее и, завидев в окно, бежал к двери. Марта не имела права специально для него приносить что-то особенное. Однако,  когда уходила, ненадолго задерживалась возле его личного шкафчика и незаметно подкладывала что-нибудь вкусненькое и игрушку.

Голубоглазый Зубери владел тайной двоих. После ухода Марты он бежал к шкафчику и вытаскивал адресованные ему дары. Это было самым настоящим чудом – конкретно ему предназначалось то, что сокрыто от любопытных глаз сверстников. По правде говоря, Зубери не претендовал на исключительность – ему достаточно просто держать теплую, мягкую руку тети. Когда Марта уходила, он залезал на стульчик у окна и долго смотрел ей вслед. Стульчик у окна стоял и все остальные дни. Зубери часто забирался на него, словно замещал должность коменданта.

Посещение  детского дома – своего рода испытание. После таких походов Марта болела. Не физически, душевно.

Марта уходила с тяжелым сердцем. Ей хотелось принести Зубери гору игрушек и сладостей, забрать с собой на воскресные дни. Долго вынашивала мысль, которую, наконец, решилась озвучить. Она нашла подходящий момент и заговорила с мужем о сироте.

– Чем старше становится Зубери, тем больше познает мир. Он умненький мальчик.

Так хочется всем им помочь. Жаль, невозможно. Может, откроем в банке для Зубери счет? Вырастет и сможет оплатить учебу в университете?
Альфред задумался. Побарабанил пальцами по подбородку и заговорил на другую тему.

– Знаешь, Марта, о чем я думаю? Правильная жена – это подарок судьбы. Я про тебя. Я со своей занятостью и мужским прагматизмом далек от мыслей, которые приходят в твою женскую головку. Насчет Зубери – хорошая идея. Почему нет? Я полностью «за». Помочь всем – нереально, объять необъятное – невозможно. Но если хоть один человечек на земле почувствует не только холод, но и тепло мира, куда он заброшен судьбой-злодейкой, можно с уверенностью сказать, что добро все же сильнее зла.

 Альфред приподнял бровь и улыбнулся. Ответ получился пафосным.
Марта, нервно сглотнув слюну, взяла руку мужа и прислонила к щеке. Хорошо чувствовать тепло родной, именно родной руки. Она закрыла глаза. Альфред взглянул на нее с умилением. Телячья нежность со стороны Марты – редкость. Он отнес слабость к пережитым минутам после посещения детского дома. Не сговариваясь, несколько смущенно они уселись на широкий диван и, как это бывало в далекие молодые годы, начали болтать о всякой ерунде. Марта вспомнила студенческие годы, общих друзей. В голове крутилась мысль, которую озвучивать не хотелось. Но именно сейчас, когда они на какое-то мгновение вернулись в беспечные молодые годы и вновь ощутили волны бурной любви, Марта не сдержалась. Она повернула спокойное русло разговора в другую сторону, заранее зная, что ее ждут водовороты.
 
– Кстати, Альфред, когда отъезжала из детдома, увидела, как из машины выходила эта…, как ее, ну новый посол, твоя знакомая. Жаклин, кажется. – Марта старалась говорить равнодушно.

Альфред не ответил. Он заговорил о чем-то другом. Марта заподозрила страшное –
Альфреду не показалось сказанное странным. Видимо, он знал, зачем приезжала в детский дом Жаклин. Значит, он в курсе всех ее дел. Значит, они общаются. Вот и перевел тему. Внутри вспыхнул огонь. Марта чувствовала, как пожар вырвался из груди и охватил все ее существо. Она раскраснелась, глаза налились кровью. В какой-то момент захотелось выскочить на улицу, отыскать Жаклин и крикнуть:
 
– Не смей! Слышишь, не смей! Не кради!

Но пожар так же быстро погас, как и возгорелся. Осталась опустошенность. Марта испытывала душевные метания. Откровенно сказать мужу о своих подозрениях смешно – не пойман, не вор. Намекнуть – подтолкнуть к скандалу. Поскандалить – нет оснований. А как хотелось унизить ее в глазах Альфреда. Придраться к прическе, одежде, походке, наконец. Чтобы убедился – никакие Жаклин не могут быть лучше.


Г Л А В А 11


Несколькими часами позже в этом же детском доме ждали посла Вербии. Жаклин встретили, как самого почетного гостя. Понятное дело – не каждый день столь высокие визитеры посещают обитель обиженных судьбой детей.

 – Вот мальчик, о котором вы спрашивали. На руках у директора мирно спал младенец. Лицо красное, одутловатое.

– Какой маленький, – с нежностью произнесла Жаклин и протянула руки. Ей дали подержать ребенка.

 – Ему всего несколько недель, – сказала директор.

– Прелесть, никогда не держала таких малышей, – призналась Жаклин и стала что-то говорить ребеночку на непонятном всем языке – то ли она хотела уподобиться малышу и разговаривать с ним по- младенчески, то ли изобрела свой язык для общения с крошкой. Она гукала, люлюкала, произносила странные звуки.
Анна, стоявшая рядом, едва заметно качнула головой и отвернулась к окну. «Вроде бы в детство впадать рано, – отметила про себя. – А странности – одна за другой. Кто поверит, что вот эта самая мусю-пусю совсем недавно провернула серьезную операцию на государственном уровне».

– Посмотрите, Анна – неправда, настоящий ангелочек? А губки какие, словно помадой накрашены. Боже, а пальчики! А ноготки…
Жаклин, похоже, решила восторгаться каждой черточкой ребенка, но Анна остановила каскад восхищений.

– Да, наверное, его мама жалеет о случившемся.
Жаклин сдвинула брови. Отдала ребенка директору. Малыша унесли. Гостям предложили сесть.
 
– Ребенок родился в вашей стране, значит, он по праву считается гражданином вашей страны. Но… – Жаклин помолчала. – Этот случай очень редкий. И мы с вами должны сделать все возможное, чтобы мальчик был счастлив. Неважно, кто он по национальности и в какой стране будет расти. Важно, чтобы у него были родители. Родные люди.
 
Директор вытащила из стола бумаги. Жаклин углубилась в чтение, изредка согласительно качая головой. Усыновление детей – вопрос тяжелый, тем более, если приемные родители из другой страны.
 
В комнату заглянула медсестра. Пришли врачи для профилактического осмотра детей. Директор растерялась – как не вовремя! Но Жаклин встала и сказала, что ознакомится с бумагами позже и даст знать. На прощание она попросила еще раз принести ребенка.

– Ничего, малыш, у тебя все будет хорошо, – сказала она, держа младенца. – До решения вопроса можно иногда к вам заглядывать?
В машине Анна молчала. Жаклин тщетно пыталась ее разговорить. Но короткие «да» и «нет» означали, что Анна не расположена к беседе. В рабочий кабинет, куда вошла Жаклин с бумагами, последовала и Анна.
 
– Наконец-то мы одни. Жаклин, ты впадаешь в детство! Что с тобой? Видела бы ты со стороны эти сю-сю, мусю, баиньки-разбаиньки, что же ты на самом деле делаешь? Ты забыла про свой статус!

– Анна, ты не права. Какая женщина может устоять при виде такой крошки? Прежде всего мы – женщины! Или ты думаешь, посол – это восковая, бездушная кукла? У меня тоже живое сердце. – Помолчала. – Хоть я и не мама. – Ну, не знаю, не знаю. Мне трудно разграничить.

-Кстати, консул просил передать, что нота отправлена.

– Нота… – задумчиво произнесла Жаклин. – Нота... Всю картину смазала. Я была в другом мире и вот ты… с нотой.

Анна пожала плечами – сопли соплями, а работа есть работа. Она вышла из кабинета с обиженным лицом. Ей казалось, что ее отдалили от двора. Посол, строгая, уравновешенная, меняется на глазах. И ведь должна быть причина! В чем дело? Почему Анна не знает? Жаклин не обратила внимания на недозволенную дерзость Анны. Стоит ли реагировать на такие мелочи, когда есть дела важнее. Важнее нот и прочего. Прямая и без колдобин дорога жизни стала змейками разбегаться по сторонам.

Жаклин  вытащила из стола файл, извлекла бумагу. Это было письмо, написанное неизвестной женщиной. Жаклин перечитывала его несколько раз.

«Госпожа Посол! Пишу письмо и плачу. Несколько дней назад я родила ребенка. Схватки начались на улице в людном месте. С трудом дошла до гаража какого-то двора. Там и родила мальчика. Напротив, в окне квартиры, на первом этаже, я увидела экран телевизора. Шли какие-то новости. Телевизор орал на полную мощность. Мне все действовало на нервы – и писк ребенка, и телевизор. Мне так было плохо и я не знала что делать, как дальше быть. Все девять месяцев гадала, как буду рожать. Не знала, что вот так, возле гаражей, рядом с мусоркой. Вдруг по телевизору показали вас. Вы выступали перед полным залом. Не знаю, собрание было или еще что. А когда узнала, что вы посол нашей страны, Вербии, откуда я родом, заплакала. Сам Бог мне помог – появились силы, я нашла целлофановый пакет, завернула ребенка и пошла с ним дворами. Я хотела подкинуть ребенка кому-нибудь под дверь. Написала записку, чтобы ребенка отнесли в наше посольство к вам. И вдруг мне показалось, что нахожусь за забором детского приюта. Я это поняла по плачу детей. Обошла двор, действительно – это был детский дом. Бог сам привел меня к этому месту. Я положила ребенка у двери и спряталась за деревом. Он лежал минут пятнадцать, потом громко заплакал. Меня зазнобило, хотя было тепло. Мне показалось, что ребенок тоже замерз. И я решила забрать его. Найти что-то теплое в мусорке и укутать его. В это время дверь открылась и моего ребенка забрали. Я доползла до дома. Через несколько дней пошла в магазин и купила детские вещи. Потом пошла в детский дом и попросила ребенка обратно. Мне его не отдали. Просила, умоляла, уговаривала, но они просто закрыли перед моим носом дверь. Немного хочу рассказать о себе, может, вам будет интересно. Я уехала из дома после окончания школы. Наша страна, сами знаете, благополучная, а мне хотелось трудностей. Я получила их, в соседней стране. Я влипла в жуткую историю и сбежала сюда, в Аринию. И здесь мне не повезло. Хотела тормознуться, но без гражданства, сами знаете…
Вдруг я встретила парня, который обещал помочь и устроить фиктивный брак. Поставил условие – никаких детей. Я обещала. Но все же забеременела. Он меня выгнал и сказал, что если не сделаю аборт – найдет управу. Я, конечно же, исчезла с его глаз. Жила в подвале. Делала случайную работу. Мне было трудно, но ребенка убить – никогда. Когда родила, до меня вдруг дошло – куда я с ним, в подвал? Испугалась, что погублю мальчика. Об остальном вы знаете. Госпожа посол! Женщина всегда поймет женщину. Вы, наверно, тоже мать. Помогите мне! Мне надо вернуть ребенка. У меня есть родная сестра, мы договорились что она усыновит сына. Она живет в Вербии. Если это произойдет, мы договорились, что я вернусь домой и заберу мальчика. А там, как сложится. Я не хочу приходить в посольство, после родов я боюсь своей тени. Вдруг меня ищут, вдруг найдут? Я сама вас найду. Обязательно найду. А пока я должна исчезнуть – этот мой парень может меня найти и выдать. А я уже без ребенка не могу никуда уехать. Я хочу уехать в соседний курортный городок на заработки, подкопить деньжат. Мне почему-то кажется, что вы поможете сестре усыновить сына. Тогда я и вернусь домой, в Вербию. Спасибо и до свидания».

Жаклин вложила письмо обратно в файл. Печальная история и непростая задача.

Она, конечно, могла бы отдать письмо на рассмотрение секретарям, но хотелось самой принять участие в сложном деле.


Г Л А В А 12


 – Господин Посол, хочу напомнить, что сегодня, в 12, у вас ланч с послом Атлантики.

– Да, да, помню, спасибо. – Альфред проводил глазами секретаря и отодвинул бумаги.

Раскалывалась голова – небо затягивали свинцовые тучи, менялось атмосферное давление.

– Прошел бы уже дождь, – вслух произнес Альфред. Из сейфа вытащил старый журнал «Дипломат». Безошибочно открыл нужную, изрядно потрепанную страницу. В верхнем левом углу размещена фотография Жаклин. Она смотрелась восхитительно. Строгий деловой костюм. Приятная, впрочем, не лишенная деловитости, улыбка. Ниже – ее, нового в стране посла, интервью.

«...Вы единственная женщина-посол, которая на данное время числится в дипкорпусе нашей страны. Как вы себя чувствуете среди сильной половины человечества? Ведь в политике нет такого понятия, как решение вопроса из уважения к женщине?

– Я никогда не задумывалась, кто занимает место посла – мужчина или женщина. Немного грубо, но мне кажется, посол – фигура бесполая. Есть четко поставленные задачи, которые надо решать, несмотря на принадлежность к полу. Женская жалость, понимание и прочие присущие нам эмоции в политике не существуют.

– …Дорога к должности посла для вас долгий, выстраданный, тернистый путь? – Долгий, выстраданный – да. Но не тернистый. Я – дипломат в четвертом поколении. Поэтому в институт пошла с определенным багажом знаний. У отца большая библиотека с тематическими книгами разных времен. Мне всегда было интересно их читать. Поэтому и учеба далась легко.

– Вы окончили институт в Радии?

– Да, это очень престижный институт, где учатся, в основном, дети дипломатов. Мне повезло – я училась со способными студентами. Многие из них занимают высокое положение.

– Вы с ними общаетесь?

– Периодически. Но не со всеми, с кем бы хотелось».

 «Вот, – разволновался Альфред, ткнув в строку пальцем. – Вот это про меня. Да, Жаклин, это можем понять только ты и я». Он пересел в кресло. Еще раз пробежал глазами почти заученный текст и остановился на следующем  вопросе.

« – ...Послы очень заняты, им скучать некогда. Тем не менее, что значит для вас скука? Вы когда-нибудь скучали? – Все зависит от самого человека. Есть люди, которым скучно всю жизнь. Есть люди, которым незнакомо это чувство. Это образ жизни. Что же касается меня – мне ни с кем не бывает скучно, главное суметь расшевелить скучного человека. Поверьте моему опыту – как правило, скучающий оказывается очень интересным собеседником. Вместе с тем, мне присущи, как я называю, накатывающиеся волнения. Но это другая скука. Скука не от безделья, а скорее тоска по друзьям, с которыми долгое время общался, а потом вынужден расстаться. Дипломаты всегда в разъездах»…

«Жаклин, я все понял. Последнее – дипломаты всегда в разъездах – это для читателей журнала. А вот все, что сказала до этого – про нас с тобой».

 Альфред улыбнулся с детской непосредственностью. Он пропустил еще несколько абзацев и продолжил чтение.

« – ...А бывает дружба между послами? И если да, то как вы себя поведете, если отношения между странами оставляют желать лучшего?

– Зависит от степени напряженности. А вообще я бы не ставила так вопрос – дружба между послами. Посол – должность. Может быть дружба между людьми, но если происходит политический раскол,  о дружбе должностных лиц говорить не приходится.

 – Несколько неполиткорректный вопрос. Вам приходилось работать с многими послами. Были ли такие, перед которыми вы чувствовали свое превосходство?

 – Превосходство – это преимущество перед кем-нибудь или чем– нибудь. По крайней мере, так трактуют толковые словари. Я никогда не ставила перед собой задачу превосходить кого-то в работе. У каждого свои приемы и методы работы.

– Ответ в стиле Уинстона Черчилля «дипломат дважды подумает, прежде, чем промолчать»…

Альфред отложил журнал. Он не видел Жаклин со дня приема у посла Капринии. И теперь с нетерпением ждал случая встретиться вновь. Случай был на подходе – через несколько дней новый посол дает в своей резиденции прием.


Г Л А В А  13


Альфред проснулся рано. Марты не оказалось рядом. Он обрадовался – хотелось немного подумать и помечтать. Он заложил руки за голову и закрыл глаза. В литературе часто описывают возвышенную любовь, муки сердец и прочие, как считал Альфред, стенания влюбленных душ. Зачем мучиться, уподобляясь мазохистам, вместо того, чтобы просто сказать про свою любовь. Оказалось, оно совсем непросто. Особенно, если тебе далеко «за…».  Когда юн и горяч, спешишь открыть в жизни одну дверь за другой, чтобы успеть пробежаться по ее коридорам. Когда же гормоны успокаиваются, меняется и отношение к понятию «любовь».
 
Жаклин всегда была рядом. Он чувствовал ее присутствие постоянно и везде. Даже в день свадьбы, когда вел под венец невесту, ему казалось, что недалеко идет Жаклин. Она находилась рядом, как гостья.

Однажды Альфред узнал, что послом в одну из стран назначена женщина. Это была Жаклин. Появилось много разных с ней интервью. Вопросы почти одинаковые – как женщина чувствует себя в качестве главы внешнеполитического ведомства, кем была раньше, какой вуз закончила и прочее. Давать интервью – дело сложное, каждое слово должно быть вычеканено. Жаклин отвечала по-деловому, умно. Словом, благодаря прессе, Альфред знал географию перемещения дамы сердца. Жаклин была востребованной гостьей газетных полос. Вспомнился случай, когда к Альфреду пришел корреспондент и засыпал вопросами, среди которых были и неполиткорректные.  Непрофессионализм журналиста оказался налицо и приходилось тактично уходить от недозволенных тем.

Трудно забыть вопрос – «…а если бы вы были Президентом, какой внешнеполитический курс выбрали?». Лучший ответ – нынешний, тот который ведет наш Президент. На подобные провокационные вопросы примерно так отвечает большинство послов. Альфред на какое-то мгновение задумался и сказал: «Я – солдат». «А, – обрадовался корреспондент, – значит, вы бы строили политику иначе?».
 
«Если бы я думал иначе, не был бы послом». На память пришел афоризм австрийского писателя-сатирика Карла Крауса, который еще в позапрошлом веке заметил: «Дипломаты лгут журналистам, и верят своей же лжи, читая ее в газетах». Альфред вспомнил ответ Жаклин в одном из интервью, которая отвечала журналисту примерно на такой же вопрос. Она сказала, что посол, прежде всего патриот своей страны. Второе – посол должен чувствовать дыхание Президента. Когда оно учащается, он обязан, как врач, помочь излечиться от недуга. «Это аллегория», – сказал корреспондент. «Хорошо, скажу иначе – политику на месте делает прежде всего посол». Пойми, что хотела сказать. Корреспондент задал еще пару-тройку вопросов, так и не получив «доверительного ответа».

Альфред повернулся на другой бок и вновь окунулся в приятные воспоминания.

Вошла Марта. Она держала букет роз, сорванных садовником.

– Посмотри, какая прелесть!

Альфред сделал вид, что спит. За многие лета  совместной жизни любая женщина может отличить спящего от не спящего мужа. Марта  постояла возле кровати, посмотрела на его дергающиеся ресницы и тихо вышла. Она знала каким  непростым  для обоих будет день. Когда прикрывала дверь, услышала:

 – Марта, доброе утро!

 Вернулась.

– Я тебя разбудила. Извини!

– Я, собственно, не спал, а дремал, – ближе к правде прозвучал ответ. – А ты где была?

 – Вышла во двор. С утра так свежо. Воздух напоен ароматами, как же мы не видим и не чувствуем всего этого! Я вышла, и почувствовала аромат роз. Садовник срезал, принес. А я принесла их тебе. Знаешь, Альфред, мы столько живем вместе, а каждое утро я просыпаюсь счастливая, как в медовый месяц.

Она лгала. Марта давно не испытывала чувства радости, эйфории и трепетных чувств молодых лет. Альфред давно стал обязательным. Как ребенок для матери. И если с матерью чада живут от силы 17 - 18 лет, а потом идут своей дорогой, то с мужем они вместе много больше. Юношеская любовь перешла в качественно новое понятие. Это скорее обожание, привязанность и чувство дома. Этим же утром Марта проснулась ни свет, ни заря, вскочила с постели. Что-то вытолкнуло из супружеской постели. Ее тянуло на улицу, подальше от Альфреда.  Будто кто-то желает занять её место.

«Жаклин, это Жаклин…».

 Марта понимала, что несет чепуху . Но первый звоночек прозвенел – Альфред солгал, сказав, что дремал.
Ни за завтраком, ни во время обеда супруги не обмолвились о вечернем приеме у Жаклин. Альфред позвонил в три часа:

– Ты не забыла про прием?

– Нет,– так же, не уточняя где и у кого, ответила Марта.

 После работы Альфред пришел домой переодеться. Он долго разглядывал множество рубашек в шкафу, перебирал галстуки и, наконец, сделал выбор. Сарелла и Эдуард молча следили за послом. Его одежда на прием была готова с вечера, но Альфред на этот раз решил сделать свой выбор.

– Вот это,– указывая на вещи, сказал Сарелле.
Та ужаснулась – носки посла под этот костюм еще находились в прачечной.

– Не знаю, как сказать, но могу ли я открыть новые носки, так как прежние в прачечной.

Альфред недовольно посмотрел на Сареллу.

– У меня нет носок? Так открывайте же вторые, третьи, не знаю, пятые.

Не хотелось подводить Марту, или себя – но каждый раз открывать новые вещи без разрешения Марты никто не отваживался. Это Марта сказала, что носок у посла больше, чем достаточно и нечего облегчать себе работу. Надо чаще стирать. В принципе, прачки итак не сидят без дела – рубашки посла стираются вручную с применением особых средств. Носки так же не общаются со стиральной машинкой – это указание Марты. Носки не просто стираются вручную, но и гладятся в особом режиме и только потом вешаются на вешалку. Если учесть, что посол ежедневно меняет все, кроме костюмов, работы более, чем достаточно.
 
Альфред зашел в ванную, по звукам можно определить - он что-то ищет. Спросил жену, не видела ли его одеколон. Марта редко заходила в его ванную комнату и поэтому покачала головой. Искали вдвоем. Наконец, Альфред открыл другой флакон и по комнате разнесся аромат модного одеколона.

– Ты еще не готова?

– Мне только одеться. А прическу уже сделали.

Марта была не в духе. Мало того, что весь день был напряженным, так еще история с пропавшим одеколоном. Наверное, сам выбросил, чтобы открыть новый. У нового запах стойкий и это писк моды. Сердце вновь заколотилось – старается для Жаклин.

Вошла горничная и сказала, что одеколон нашелся – она нечаянно унесла его на кухню. Повар, по обыкновению, взял себе. Он решил, что горничная принесла выбросить бутылек, а так как там оставалась еще половина одеколона, он решил забрать себе. Такое не раз бывало. Посол никогда до конца не использовал одеколоны. Стоило им утратить аромат, как открывался следующий бутылек. Повару повезло – Альфред сказал, что одеколон можно выбросить. Он знал, что кое-какие его вещи разбираются техсоставом.

Альфред ждал Марту в холле. Она появилась на лестнице второго этажа ослепительная, как никогда. Длинное черное платье облегало фигуру. В ушах сверкали бриллианты. Красный цветок на плече приковывал внимание.

– Марта! Ты с ума сошла, – не сдержался Альфред. – Сегодня официальный прием.

Ты же не первый раз, честное слово!

Обычно в присутствии домашних Альфред не допускал непозволительного тона.

 – Я отобрала нужную одежду, но госпожа Марта сказали, что…

– Сарелла, без комментариев. Можете идти, – отдала распоряжение посольша.

– А прическа, Марта. Прическа… Ты молодишься?

Когда искали одеколон, у Марты уже была новая прическа. Но посол, как оказалось, в упор не видел жены. Стало неприятно, но не время себя накручивать. Марта взяла мужа под руку. Она напомнила, что протокол стал мягче. Это первое. Второе. Она забыла, что прием в честь приезда, и третье, если он желает, она может переодеться.
 Альфред знал, что переодеваться Марта будет не меньше часа. Он посмотрел на часы и недовольно пропустил жену вперед. Мажордом открыл дверь и встал на крыльце. Водитель, одетый в парадную форму, стоял возле машины в ожидании супругов. Он распахнул заднюю дверцу возле протокольного места супруги посла. Посол по обыкновению сел рядом.
 
Дорога оказалась неблизкой – резиденция Жаклин находилась далеко. Вместо обычного неспешного разговора, который укорачивает путь, в салоне машины стояло напряженное молчание.


Г Л А В А 14


К месту приема одна за другой подъезжали машины, на ходу «скидывая» гостей. Пришлось встать в локальную пробку. Пока авто медленно двигалось к воротам, Марта успела рассмотреть здание резиденции. Это было великолепное строение конца 19 века, выполненное в стиле новый ампир. Оно смотрелось величественно, словно подтверждая свою роль в истории государств. У входа в резиденцию стоял персонал, вежливо указывая направление гостям. Марта приостановилась.

Архитектура строения восхищала. Огромный зал длиною в двадцать метров поглощал приглашенных. Высокий сводчатый потолок, в центре которого висела огромных размеров люстра, казалось, уносился высоко в небо. Из залы распахнуты двери в зимний сад, где растут экзотические растения. В одном из уголков разместилась клумба. Она была сделана в форме квадрата. Здесь высаживаются цветы по сезонам. Весенний сезон открывают тюльпаны. Говорят, необыкновенной красоты черные тюльпаны вперемешку с другим разноцветьем надолго приковывают взгляд. Идея создания клумбы принадлежала Изабелл, супруге посла, работавшего в конце сороковых годов. Клумбе вдохнули жизнь после завершения Второй мировой войны.

Цветы – торжество жизни, сказала в те трудные годы супруга посла и с тех пор ни на один день не увядает вечный букет. На этот раз здесь цвели розы. Их благоухание встречало гостей у порога. И хотя разноголосье женских духов обдавало знакомым ароматом, запах королевы цветов оставался вне конкуренции.
Особой гордостью постоянно сменяющихся хозяев резиденции была сентиментальная, как окрестили ее, комната, где несложно отгородиться от шума гостей. Небольшой фонтан с мерно журчащей водой, пальма с растопыренными пальцами, смотрятся экзотично. Чуть дальше, за резными колонами, увитыми растениями непрерывного цветения, словно прячась от людских глаз, стояла каменная дева. Говорят, это изваяние – копия молодой графини, в которую в те времена безнадежно был влюблен бедный скульптор. Возле застывшей на века грациозной красавицы всегда выстраивалась очередь – всем хотелось запечатлеть свою персону на фоне оригинала прославившегося позже скульптора. Но верить в реальность образа никто не хотел.
Кто-то из гостей однажды пустил слух, что это заблудившаяся Нимфа, которая не находя выхода, окаменела. Сказка всем понравилась и хотелось верить – так оно и было. Рядом с девой – резной столик с креслами. В этом уголке не бывает пусто – кто-нибудь да уединяется с бокалом шампанского и приятным собеседником. Резиденция восхищала и своей картинной галереей. В семидесятых годах супруга посла организовала выставку картин художников своей страны. С тех пор традиция поддерживается и каждые новые хозяева резиденции проводят выставки.
 
Альфред и Марта вошли в зал. В нескольких шагах стояла Жаклин и принимала поздравления Морсонов.

– Сюда они пришли вовремя, – сквозь зубы процедила Марта, не забыв при этом искусственно улыбнуться.

 – Я бы попросил, Марта, – сделал замечание Альфред. Жаклин повернулась к новым гостям. На ней была черная юбка и белый жакет, отделанный черным атласом. Из украшений – жемчужное ожерелье и кольцо с жемчугом.

– Поздравляю, госпожа Посол, с назначением, – сказал Альфред. Жаклин улыбнулась и протянула руку.

– Спасибо, рада видеть вас. Перевела взгляд на Марту.

 – Вы прекрасно выглядите, – сказала она, протягивая руку Марте.

Та поблагодарила за комплимент, а про себя отметила, что Жаклин вежливо намекнула на нарушение протокола. «Зато на твоем фоне, Жаклин, я выгляжу ярче». Она победоносно посмотрела на мужа. Подошли другие гости. Изящно поклонившись, как это делается перед дамами, Альфред легонько взял Марту за руку и повел вглубь зала.

– Дорогая, найди своих подруг, посольш. И пообщайся. Вам всегда есть о чем поболтать. А я пошел работать. Мне надо познакомиться с нужным человеком и завязать отношения.

– Можешь не предупреждать – я еще ни разу не видела, чтобы ты не искал нужных связей. – Работа такая, работа. Ну, разошлись…

Марта глазами отыскала знакомых и медленно направилась к ним. Ее заметили издалека – красная роза приковывала внимание.

 Марта, дорогая, вы как всегда оригинальны. Говорят сегодня клумба Изабелл превращена в мини-розарий. А не оттуда ли цветочек? Шутка всем понравилась.

– Нет, цветочек был при платье. Я заметила, строгие правила отходят на второй план. Почему бы не поддержать почин? – Она посмотрела на всегда восхитительную Лауру.

– Чую новый аромат духов. Чем на этот раз вы хотите нас сразить, Лаура?

– О! – Лаура сделала равнодушный вид. – Вы же знаете, какая я выдумщица! Я по обыкновению слила пару-тройку духов во флакончик и получилось… – Она улыбнулась, – получилось, что получилось. – Я, кстати, не одна такая нарушительница.

 Марта продолжила тему нарядов. –

 Обратите внимание вон на ту даму. – Она указала глазами.

То была невысокая женщина в желтом платье с коричневым купоном. Талия затянута коричневым поясом. В ушах, на шее, руках горели бриллианты. Она держала стакан с водой и озиралась по сторонам.

– Это, кстати, супруга нового посла Валии, – сказала Анаир.

– Что за страна, никогда не слышала?

– Это новая страна. Недавно образовалась. Они только открыли посольство, – объяснила Анаир. – Я отправила ей приглашение на наше заседание. Ответа не получили. Моя секретарь за ответом позвонила в их посольство. Секретарша ответила, что супруге посла некогда.

 Женщины недоуменно переглянулись.

– Милые дамы! – подошел Трумен. – Я хочу представить вам новую чету из новой страны. Страна молодая, недавно получила независимость. Это господин Мохаммед и его супруга Лейла. Рукопожатия.

– Кстати, может, пригласить в нашу компанию даму в желтом? – предложила Анаир.

– Очень кстати, это тоже новенькая. Мутраф, посол, и его супруга. Они тоже из вновь образовавшейся страны, Валии.

Дама в желтом в новой компании чувствовала себя неуютно. Она вцепилась обеими руками в стакан с водой и глупо улыбалась. Ей задавали вопросы, она кивала головой, краснела и, чувствовалось, ищет повод сбежать и вновь уединиться. Подобным образом ведут себя люди, не знающие иностранные языки, подумала Марта.

Анаир решила спасти ситуацию. Она протянула руку.

– Анаир, – указала на Лауру. – Лаура. А это Марта. – Вопросительно посмотрела на гостью. Женщина в желтом улыбнулась.

– Я говорю по-английски. Я – Романа.

Анаир взяла шефство над новенькими. Оказалось, новенькие говорят на одном языке. Они сразу отпочковались и удалились в сентиментальную комнату.

Активно участвуя в светских разговорах, Марта не упускала из поля зрения Альфреда и Жаклин. Оба находились в противоположных сторонах, но нарастающее напряжение не давало покоя. Наконец, увидев, как Альфред увлеченно беседует с кем-то из гостей, она успокоилась. Муж приступил к работе и, как обычно, никого, и ничего не видел. Женщины продолжали вести общие разговоры. Вдруг Марта заметила, Жаклин приближается к их кругу. Она заволновалась. Все же, Жаклин хоть и симпатичная, но черствая и холодная, отметила она.

 Жаклин подошла, поприветствовала жен послов. Обычные разговоры о чудесной стране пребывания, погоде и прочих общих темах. Естественно, внимание было обращено к Жаклин, что раздражало Марту. Она почувствовала, как нарастающая агрессия завладела ею и жутко захотелось в кого-нибудь вцепиться ногтями.

– Какой прелестный у вас костюм, Жаклин, – агрессия искала выхода.

Женщины переглянулись. Не тот уровень, степень знакомства, и начало разговора, чтобы говорить о нарядах. –
 
Оказывается, – фонтанировала Марта,– сейчас в моде цвета прошлых времен. Мое платье болкатового цвета. А цвет вашей юбки имеет интересное название – «Борода Абдель Кадера». А ваш жемчуг, он с розоватым отливом. Это цвет испуганной нимфы. Знаете, Жаклин, раньше такой цвет использовали для подкладки солдатских мундиров. Правда, интересно?

 Наступило молчание. Женщины не знали, как реагировать на подобную дерзость.

Жаклин не растерялась, к колкостям ей не привыкать:

– О, да, я тоже где-то об этом читала. Как оригинально придумано, какой тонкий юмор. Дизайнеры не отдыхают! Наверное, цвет назван в честь Касема Абдель Карима. Это, как вы знаете, первый премьер – министр Ирака. Но он был безбородый. Скорее всего, речь шла об Абделе Кериме Аль Амине. У него была очень густая черная с проседью борода на пол-лица. Но он возглавлял отряд повстанцев при Саддаме Хусейне. А цвету название дали лет сто назад. Забавно…  Впрочем, это очень распространенное на Востоке имя. Будем считать это шуткой бизнесменов. Коко Шанель говорила, что мода на цвет – не мода, а маркетинговые выходки. Но без этого тоже скучно жить! Если, к тому же, представить образ испуганной нимфы.
 
Анаир поспешила сменить тему. –

 «Нимфа сама же облеклась в серебристое тонкое платье,
 Тонкое, мягкое – пояс прекрасный на бедра надела.
 Весь золотой. На себя покрывало накинула сверху…!»
 Жаклин преобразилась:

– Гомера, «Одиссею» и «Илиаду», можно читать и перечитывать. Вы вспомнили прекрасные строки, Анаир. Кстати, в комнате уединений, как я ее называю, стоит скульптура нимфы. Это ваяние известного нашего скульптора. Многие гости там фотографируются и потом уверяют, что с тех пор нимфа им покровительствует.
 
Женщины тут же изъявили желание попасть под покровительство древнегреческой девы. Марта так и не произнесла ни слова. Она оказалась в изящном нокауте.

 В креслах под мерное журчание вод фонтана сидели Лейла и Романа. Романа разглядывала кольцо Лейлы и говорила, что почти такое видела в здешнем ювелирном магазине. Недорогое. Но оригинальное.

- Нет, оно очень дорогое. Это золото и бриллианты. Это не подделка. –
 
Сейчас так много развелось алхимиков, что поддельное золото и бриллианты не каждый специалист отличит.

– Нет, нет, – сопротивлялась Лейла, – это солидный магазин. Продавец сказал, что последнее. Их всего-то было несколько штук.

 Романа равнодушно зевнула:

– Мой старший дядя всю жизнь был продавцом. А сейчас, когда на рынке есть все, что угодно, и надо толкать товар, он всем так и говорит – последнее, берите, было всего несколько штук. Действует! А потом вытаскивает еще штук сто таких же и выставляет одно на прилавок.

Вдали показалась группа приближающихся женщин, что спасло Лейлу и Роману от надвигающейся ссоры. Женщины готовы были сцепиться, каждая отстаивая свое мнение. Анаир вежливо спросила разрешения сняться на фоне скульптуры нимфы. Заискрились вспышки фотоаппаратов. На мгновение снята напряженность женщин обеих комнат. Нимфа всех примирила.

Пожелав приятного вечера, Жаклин направилась во двор резиденции, где на изумрудной лужайке стояли столики. За ними сидели гости, лениво потягивая вино, и вели разговоры ни о чем. Многие  считали – прием не только место деловых встреч, но и место отдыха в кругу приятных людей.

 Жаклин не могла понять, почему ноги так и вели ее к заднему дворику. Кто-то невидимый толкал в спину, и она неслась, словно боялась опоздать. Не напрасно. Под арочным сводом, обвитым вьюнами, стоял Альфред и посол Леон. Они говорили о важном – о чем свидетельствовали напряженные лица. Жаклин встала, как вкопанная. Она хотела было уйти, убежать, но была замечена гостями.

– А вот и Жаклин! На ловца и зверь бежит! – к ней направлялся Леон.

Альфред не знал как себя вести. Он топтался на месте как мальчишка, не смея сделать шаг вперед.

– Господин Посол, я не думала, что мы с вами в разных лагерях. Ловец и зверь, все же по разные стороны…

– Извините, извините, наверное, я неправильно применил пословицу. Знаете, Жаклин..., можно вас просто, Жаклин?

 Посол кокетливо дернула головой.

- Знаете, Жаклин, мужчины, когда видят красивую женщину, хотят сказать что-то оригинальное, чтобы привлечь внимание. И буду откровенен – привлечь внимание, прежде всего, как к мужчине.

Жаклин бросила взгляд в сторону Альфреда. Придя в себя после неожиданного появления госпожи Жаклин, он сорвался с места и в два шага оказался рядом с ними.

– Прошу меня извинить… – пробормотал Альфред. – Так я про ловца-то почему сказал. Мы с господином Послом обсуждали тему о неразберихе в известном нам государстве. Не сегодня -завтра там начнется заваруха. История знает аналогичные примеры. Кроме того, сегодня я обратил внимание на то, что на приеме нет посла этого государства. Могу ли я поинтересоваться, Жаклин: он был приглашен на прием?

Жаклин растерялась. Она не занималась приглашениями и вопрос застал врасплох.

– Во всяком случае, сегодня мы не пожимали друг другу руки, – выкрутилась она. –

 Хочу заметить, – поддержал разговор Альфред, – несколько минут назад мне достоверные источники сообщили, что семьи дипломатов многих стран уже покинули их страну. Более того, я получил сведения, что и наши дипломаты выехали на родину. Осталась дежурная группа. Жаклин выпрямилась, посмотрела на небо. Альфреду до боли знакома эта привычка, рассматривать небо в самый ответственный  момент.

Что ищет там Жаклин? Ответы на вопросы, спокойствие или черпает энергию? Когда они расставались после окончания института, он думал, что она скажет что-то важное – глаза горели завораживающим огнем. Вот-вот с губ должно было сорваться нечто, что так хотел услышать Альфред. Но она посмотрела на небо. Смотрела долго. Альфред ждал... Жаклин опустила глаза и тихо сказала: «Как жаль…». Эта была фраза, подсказанная небом.

– Жаль, –вернувшись из прошлого, проговорила Жаклин. – Жаль, что правительство не смогло договориться с оппозицией.

 Они обсуждали еще какие-то вопросы, вырабатывали стратегию дальнейшего «невмешательства» во внутренние дела суверенного государства и решили на очередном заседании солидарно проголосовать за «правильное» решение вопроса.

– Нам нужно еще два голоса, – не унимался Леон. – Один я возьму на себя. А второй, наверное… –

Он ждал. Жаклин вопросительно посмотрела на Альфреда. Но он был далеко. Там, где была и она. Они были в только им знакомом мире.

– Да, да, – спохватился Альфред. – Я переговорю. Приглашу его на ланч. Я переговорю.

Сторонний человек бы не понял, о чем идет речь. Послы не произносили ни фамилий, ни страны, но четко знали что, кому и как делать. Это были страны-союзники, послы-союзники.

«Как все удачно сложилось, – подумала Жаклин. – Решили вопрос походя. А ведь я собиралась решать его по-иному».

Вдали показалась фигура консула посольства Вербии – офицера по безопасности Конана. Он шел неторопливой походкой и в упор смотрел на стоявших особняком послов. Его от природы ехидная улыбка вызвала у Жаклин раздражение. «Откуда он взялся! Он меня из-под земли достанет, что за неприятный тип! Надо же угораздить опять вместе с ним попасть в одну страну!» – Жаклин передернуло от своих же мыслей.

Она вспомнила, как впервые переступила порог посольства, и первый, кто бросился ей в глаза, был Конан. Тогда он протянул ей руку и сказал:

– С приездом, добро пожаловать! Мы опять будем работать вместе. – Он хихикнул – не то с издевкой, не то от удовольствия.

А радоваться было чему. Несколько лет назад они с Жаклин работали в арабской стране и Конан отчаянно пытался навязать свою особу в качестве любовника. Жаклин поначалу делала вид, что не понимает намерений консула.

Потом его избегала, а когда он дал понять – что все в его руках и он может устроить ей «красивую жизнь», она не нашла ничего лучшего, как подружиться с его женой – недалекой и малообразованной мещанкой. Конан понял, что проиграл.
Но поклялся – когда-нибудь он-таки сорвет реванш.

– И все же мир тесен, – сказал Конан, щелкнув языком.

– Господа послы, наверное, у вас сейчас одна тема – как бы закопать строптивое «их» правительство. Закопаем, что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить. Или, как там было – разделяй и властвуй. Кстати, посол известного нам государства вчера срочно вылетел на консультации. Я думаю, он вообще вылетел из кресла, не без нашего участия.

 Конан расхохотался, словно сидел за кружкой пива в баре.

– Конан, мы только что обсуждали вопрос о распаде бывшего восточного государства. Вы, как один из опытных прогнозистов, помнится, еще не так давно предсказывали такой ход событий. – Леон знал за что ухватить бесцеремонного собеседника.

Конан расправил грудь, сделал серьезное лицо и, не ответив на вопрос, принялся рассказывать о своих успехах на службе. О том, как за заслуги ему не раз присуждали награды и даже вручили орден. И сейчас на такой ответственный пост не нашлось достойной кандидатуры и его буквально выдернули из другой страны, чтобы прислать сюда для укрепления.

Собеседники сделали заинтересованные лица, а Жаклин, улучшив момент, извинилась и ушла к другим гостям. Она вошла в гостиную. Число гостей поредело. Некоторые приглашенные, не найдя хозяйки приема, чтобы попрощаться, вынуждены  были уйти «по-английски». Как из-под земли выросла Анна.

– Госпожа Посол, вас ищут, – она выдавила искусственный кашель, – вернее с вами хотела бы проститься пара из Угании. Я подскажу им, где вы сейчас находитесь. А, может, лучше пройти ближе к выходу?

Пока Анна искала гостей, к Жаклин подошли вновь отбывающие.

– Спасибо, мы рады, что дипкорпус пополнился новым послом. Мы надеемся на тесное сотрудничество. – Посол во фраке и  с орденом на бордовой ленте, окольцевавшей располневшую фигуру, протянул Жаклин руку. Она улыбнулась. Ответила благодарственными словами.

Следом подошла чета из Угании. Они долго жали руку Жаклин и благодарили за прекрасный прием, надеялись на неформальные отношения и прочее. Жаклин выразила согласие. Следующими были Альфред с супругой.

Рукопожатие было более, чем сухим. Оба вели себя так, словно их целующимися застал директор школы поздно вечером в темной классной комнате. Марта улыбалась, не спуская глаз с рукопожатия. Она взяла Альфреда под руку и нежно прижалась к его плечу. Больно кольнуло сердце, и Жаклин почувствовала разрывающую нутро ревность. Это был удар. Сродни взрыву шаровой молнии.


Г Л А В А 15

Романа была не в духе. Мутраф, муж, а потом уже посол по совместительству, чувствовал себя некомфортно, когда видел сдвинутые брови жены. Знал, с минуты на минуту начнутся безосновательные претензии, упреки и прочие придирки. Романа обратится к любимому занятию – возвращаться ко дню их «злоклятого» знакомства и смешивать с грязью всю его родню. В таких случаях Мутраф старался отключаться. Он научился отключаться. Здоровью дешевле. При условии, что Романа не задевала за живое. Гром-таки прогремел.

– Я выглядела полной идиоткой. Ты видел, как они все разодеты? А я… Я словно свинарка в такой одежде.

– Купила бы… – отважился возразить Мутраф.

– На твои скудные? Да с ними не зайдешь в приличный бутик.

Мутраф силился не сорваться.

 Хотел бы тебе кое-что напомнить. Я окончил летную академию. Специальность – летчик экспериментальной авиации. Я испытывал самолеты. Я был в небе. Ты знаешь, что это такое? Это один на один с небом. Ты почему-то решила, что я должен стать пилотом, туда-сюда таскать людей. Хорошо. Стал пилотом. Потом тебе вздумалось, что мне подходит диспетчер. Я и туда скатился. А потом тебе захотелось видеть меня послом. Как наш сосед. Очень хорошо, посол, так посол. Недостатка в деньгах у тебя не было и нет – у тебя сеть магазинов. Тебе не деньги посла нужны – какие у послов нашего государства деньги! Тебя заинтриговало само слово – ПОСОЛ! Ты превратила меня в бабу. Я позволял. Ради чего, не знаешь? - Напрасно Мутраф открыл рот.

– Да ты что? Ты у нас, оказывается, летчик-испытатель. Испытатель моих нервов. А не сам ли ты вынужден был уйти с этой службы? Сам. Потому, что развалилась эта долбанная страна. Ты оказался по другую сторону, там, где нет твоей большой авиации. Все осталось у них – и колледжи, и аэродромы, и военные самолеты. Да ты и потом-то не захотел там оставаться, на своем аэродроме. Принципы, видите ли, у него... Все нашли себе занятие, а у нас принципы... –

 Ну, это ты зря… –

 Мутраф, я знаю что говорю. И тогда, чтобы спасти тебя, я решила изменить твою жизнь.

– Да, да, ты это верно заметила – «решила», – пробормотал Мутраф.


След в судьбе


СУДЬБА – ЗЛОДЕЙКА


Как случилось, что Мутраф, сильный, волевой, в одночасье превратился в размазню? Он помнит, как с бесстрашием садился за штурвал новенького, искрящегося в лучах солнца, самолета. Как устремлял взгляд в небо и мысленно обращался к нему. «Я к тебе, ты мне поможешь». И взлетал, легко, как птица. Иногда хотелось исчезнуть с экранов локаторов и проделывать фигуры высшего пилотажа, запрещенные без специального разрешения. Мутраф чувствовал себя в небе своим. Он умел читать облака. Видел другое солнце, не то, что греет землю. Он, как никто иной, мог при полном свете разглядеть далекую звезду. В те моменты ему казалось, что от бесконечной эйфории сходит с ума. И тогда вспоминал утверждения древних, что звезды видны днем из глубокого колодца. Не мог же Аристотель понапрасну утверждать, что звезды видны из пещер? Или Улугбек. Великий астроном средневековья, способный видеть звезды днем? Ученые утверждают – это невозможно. Но если так, может, небо дает доступ к своим сокровищам избранным?

Все померкло в один день. Настало то страшное время, когда невидимая стена встала между людьми, разбив их наподобие лагерей. В мире крошились государства. На карте мира по территории его страны прошла красная линия, значимая границей. Все лучшее осталось по другую сторону, как и прежняя столица. А по эту сторону,
в периферийном городе некогда единого государства, не то, чтобы приличного аэропорта, даже достопримечательностей не было. Одна древняя узкая улочка, построенная 400 лет назад. Предприимчивые люди с присущим им нюхом сообразили, что старая улица станет местом паломничества вездесущих туристов. Вскоре здесь появились бары, закусочные, сувенирные магазины. Население новоиспеченной столицы было небольшим. Часть интеллигенции переметнулось в старую столицу теперь уже нового государства, а из  деревень и сел прибыла новая гвардия людей, жаждущих занять освободившиеся кресла бывших земляков в правительственных и доходы приносящих местах.

Тот, кто некогда убивал время за кружкой пива, стал руководителем вуза. Иной, щелкавший допотопными счетами за бухгалтерским столом – банкиром. Как, например, дядя Романы Заман. Почуяв свежий ветер, в его голове сложилась удачная комбинация цифр, образовавшая новое уравнение в духе времени. Заман без сожаления осиротил стул бухгалтерии банно-прачечного комбината. Развел руками едкие пары родного предприятия и влез в кресло президента банка. К счастью для себя и окружающих, оказался человеком с изощренным умом. Переманил к себе опытных помощников из государственных банков, положил им хорошую зарплату. Последние управляли банком, он у них учился, потом красиво расставался, заменив новыми кадрами.
 
Надо отдать должное Заману – он , пусть даже себе в угоду, но был человеком благородным. С детства учили – есть в одиночку нехорошо. И он делил кусок хлеба с близкими. Вместе с ним богатела вся родня. Единственная племянница Романа была предметом особого обожания. Бездетный Заман любил ее, как дочь. Так Романа под крышей влиятельного дяди открыла сначала один магазин, потом другой, третий. Аппетит приходит во время еды. Замечено, что мудрые пословицы – есть пошаговые уроки жизни. Но когда есть деньги, и их много, не до философии.

Романа уже оторвалась от земли. Мутраф был всего лишь мужем Романы. Она и ее родня в одночасье подмяли его, растоптали и размазали. Бессребреник очутился в кругу хищников в человеческом обличье. Вскоре Романа почувствовала умен
управлять не только продавцами и покупателями, но и мужем. Мутраф сопротивлялся, однако, сознавал все нарастающую силу жены. Против него играло время. Шаткое, неустойчивое, с дикими нравами, вседозволенностью и властью сильных мира сего. Он попал в немыслимый лабиринт жизни, из которого не находил выхода.

Однажды Мутраф не выдержал и, взяв чемодан, покинул родное гнездо. Снял номер в дешевой гостинице, и почувствовал небывалую легкость. Он свободен. Свободен, как его небо. Завтра же возьмет билет и улетит в соседнюю, как это не звучит дико, но родную страну. Там аэродром, там его коллеги, там самолеты, невидимый Покровитель, дающий крылья страсти и зажигающий дневные звезды. Небо, вселенские просторы... Его бороздят сотни спутников, но до сих пор никто не знает что такое небо. Нет, размышлял Мутраф, ученые знают, что на околоземной орбите побывало несколько тысяч спутников, что небо захламлено космическим мусором с Земли, что эксплуатация околоземного пространства на службе у человека и все в этом роде, но ни один человек не слышит неба, не чувствует его душу и не умеет с ним разговаривать. Кто сказал, что у человека есть душа? Это блеф, иначе он не превратил бы Землю, дающую жизнь, в жалкого раба. Иначе он не поднялся выше, чтобы и там творить свои черные дела.

Как-то  Мутрафу попался снимок космонавта, который заснял Землю из космоса.

«Боже, прости!», – Мутраф еле сдержал эмоции – вокруг  Земли образовалось кольцо, как у Сатурна, только из обломков ракет и прочего мусора. На какое-то мгновение ему показалось, что небо стонет, но его никто не слышит. И не услышит, потому, что человек бездушен, а потому не имеет доступа к вселенской душе. А он, Мутраф, ее понимает. И в благодарность небо дарит ему сокровища – возможность любоваться своими красотами, видеть неземной красоты краски, слышать музыку Вселенной.

Мутрафа охватил поток воспоминаний. На память пришла пережитая трагедия. Он часто отгонял мысли о ней, не желая снова переживать катастрофу, происшедшую с его экипажем. Каждый раз, отправляясь в полет, Мутраф знал, что балансирует между жизнью и смертью. В тот страшный день он сел за штурвал с особым настроем. Диспетчер разрешил взлет и почему-то сказал: «Будьте осторожны!» С чего он бросил такую фразу?

Прошло десять минут с начала взлета. Кто-то из членов экипажа крикнул – горим! Действительно, внезапно из-под капота вырвался длинный язык пламени и уже в следующую секунду в кабину проник едкий дым. Авиа истину – не паникуй, летчики-испытатели помнят всегда. Мутраф посмотрел вниз. Под крылом самолета в лучах солнца переливалось море. Его волны упрямо бились о каменные утесы. В голове пронеслось – вот так же врежемся сейчас и мы. Внутренний голос пристыдил. Летчик тряхнул головой, желая вышвырнуть засевшую мысль. Смалодушничал... Но уже в следующую секунду под его командованием экипаж сделал столько операций по управлению самолетом, что в нормальной обстановке на это ушли бы минуты. Дав направление самолету в сторону от прибрежного пляжа, экипаж покинул самолет. Машина взорвалась в воздухе, не долетев нескольких десятков метров до воды. От ударной силы вздыбились волны спокойного моря и на берег выплеснулись огромной величины волны, словно сошедшие с полотна мариниста Айвазовского. Такого ужаса
Мутраф не видел даже в учебных фильмах в академии. Но надо быть Мутрафом, чтобы и в ужасе трагедии увидеть свою красоту.

В полете, под сводом парашюта, он видел Землю и она показалась ему другой, не такой привычной, как с многотысячной высоты. Он зажмурил глаза и почувствовал, как слезы потекли по щекам. Это был не испуг, не пережитое потрясение, это было необъяснимое до сих пор чувство. Коллеги не верили, что Мутраф не испытал страха перед возможной смертью. Он и сам себе не верил. Но четко знал – в те минуты был спокоен, как никогда. Осознанность происшедшего пришла позже, когда некогда благополучное государство распалось на две самостоятельные страны. Все полетело в Тартарары. И вновь Мутраф вернулся мыслями к всемирному разрушению государств. Как могло случиться, что Человек стал самоликвидироваться? Народ превратился в злобных людишек с мелкими душонками. Родные стали неузнаваемыми.

Романа – средоточие алчного и ненасытного НЕЧТО, и Мутраф с ужасом подумал, что породившему временем новому человеку нет определения. Хотя новому типу подходит «перерожденцы». Не люди, даже не гомо сапиенс,  а перерожденцы. У них появятся дети-перерожденьчики и человечество вступит в новую эру регрессии. С диким пониманием смысла жизни, бездушностью и бездуховностью, готовое сожрать стоящего на пути к достижению своих эгоистичных целей. Генный эгоизм возьмет верх и три тысячи миллионов лет существования живых организмов на планете начнет позорную регрессию.

Изменения коснулись и Мутрафа. Он растерялся. Особо потрясло, когда узнал, как пустеет авиапарк. Один за другим списывались самолеты и бесследно куда-то исчезали. Несколько вертолетов словно провалились сквозь землю. Поговаривали, что это делишки генералов, которые уже сидели на чемоданах – их ждали гражданские самолеты, следовавшие в чужую страну для постоянного проживания.

Чтобы увидеть услышанное воочию, Мутраф метнулся на аэродром. Он остановился у одного из ангаров. Какого же было его возмущение, когда увидел приоткрытые ворота. Электронные замки сломаны, а у дверей не то, чтобы военного с автоматом, вообще ни души не было. Он переходил от самолета к самолету и увидел истребитель, который испытывал, в плачевном состоянии. Еще недавно это была зверь-машина, лихо крутившаяся в небе. Сейчас у самолета было спущено колесо и выбит иллюминатор. Будто из-под земли вырос охранник.

– Не положено здесь находиться,– строго сказал он.
Мутраф усмехнулся – а тебе положено находиться хотя бы у ворот ангара. Но что значит гнев на охрану против увиденного!

– А что с этим самолетом? Я на нем летал, еще недавно... –

- Списали, видишь, колесо лопнуло и иллюминатор выбит. Самолеты не должны долго стоять на земле – они выходят из строя. Колеса деформируются и все такое. Ты сам летчик, все сам понимаешь. А с этим, может, в полете что-то случилось. Списали. – Потом хмыкнул в редкие усы. – А сейчас все списывают. Горячих точек много, есть куда сплавить. Вот только не пойму – как это так много самолетов-то оказалось списанных? Еще вчера вот этот стоял, ну, орел, не меньше, а сегодня смотрю – готовят к списанию. Ну, это не мое дело, конечно. Мне зарплату дают, слава Богу, и ладно. Когда я спросил у одного там, куда подевался самолет, он говорит: «На твою зарплату пошел. Вам платить надо? У государства сейчас неразбериха, кресла делят, денег нет. Так что выкручиваемся. Самолеты тоже дележу подлежат». Вот так. А ты тоже летчик, как погляжу. Форма...

 Мутраф ничего не ответил и молча, скорее машинально, направился к выходу. В день зарплаты он не пошел за деньгами. Он вообще уже близко не подходил к аэродрому. Потрясение было настолько велико, что какое-то время Мутраф, просыпаясь утром, переходил с кровати на диван и так лежал до вечера. Телевизор не смотрел – каждую минуту сообщалось то о взрыве, то об убийствах. Казалось, мир медленно, но верно приближается к концу света.

Как-то Романа сказала:

– У тебя скоро задница перевесит тело. Вон как отъел! Лежишь и лежишь...

 Мутраф не отозвался. Насчет задницы – грубое сравнение. Он давно уже кроме пары-тройки яблок в день в рот ничего не брал. Откуда знать Романе, она носится целыми днями черт знает где.

- В общем так. Через неделю едем в другое государство. Соседнее. Его назвали Валия. Раньше была страна Крато-Валия. А теперь здесь Кратия, а там – Валия. Дядя открыл банк. Открыл, наконец, банки из-под огурцов с деньгами, драгоценностями. Где он их закопанными держал? Представляешь, прихожу, а у них стоят эти банки в грязи, в земле, вернее, а на столе пачки, пачки, пачки... Он улыбается – смотри, говорит, пригодилось-таки, пришло и наше время. Теперь заживем. Ты мне вместо дочки и тебе перепадет... Он, пока ты бока отлеживал, уже свое дело закрутил. Сказал, чтобы мы тоже срочно переезжали, пока другие очнутся, сообразительные уже встанут у руля. Так что давай, собирай чемоданы.
 Внутреннее ликование вывело Мутрафа из оцепенения. Он чуть было не бросился за чемоданами. Скорее, скорее, из этого кошмара, из этой дикой страны, где тьма покрыла солнце. На новом месте было неуютно. И хотя язык оставался прежним, все вокруг казалось чужим. Дом, в котором поселилась семья, заселен «крутыми».

Практически все занимали высокие посты. Неважно где – в государственном аппарате или мелкой, но очень хлебной конторке. Мутрафу тоже перепала должность в местном аэропорту – его устроили летчиком. Потом Романа решила, что при нынешнем положении дел, лучше жить на земле, а не болтаться в небе. Мутраф послушно исполнил волю жены и пошел в наземные службы. Он превратился в зомби, которым мог манипулировать любой. Не узнавал Романы – она стала деловой, хорошо зарабатывающей. Мутраф не интересовался ее деньгами. Зарплату исправно приносил домой и каждый раз, оставляя деньги на столе, стыдливо отводил глаза. Понимал, что на ЭТО можно один раз сходить в магазин и купить самое необходимое. Без излишек, на пару дней. От внутреннего к себе презрения он казался ниже ростом, скукожился, как стручок злого перца.

Однажды его вызвал «на ковер» дядя Романы. Они сидели во дворе огромного особняка, который новоявленный банкир поднял за считанные месяцы. В рюмках, отражая свет солнца, отсиживалась водка. Чистая, как девственная красота. «В тихом омуте...», пришло на ум. Он отодвинул рюмку. Испугался. Это в бутылке водка сидит спокойно. Внутри она превратится в змею, имеющую способность человеческим языком жалить. Словами. Мутраф этого сильно боялся. Пережитое в последнее время может вырваться наружу в облике не то что змеи, но и огромного дракона.

– Обижаешь, зятек, – придвигая обратно к нему рюмку, сказал Заман. – Пей.

Успокоишься, расскажешь, что на сердце, меня послушаешь. Отлеживать  бока на диване – каждый может. Плакать о «вчера» поздно. Оно ушло безвозвратно. Плачет и жалуется кто? Слабый. А ты – летчик-испытатель, смелый и мужественный человек! Как же ты летал на своих истребителях, имея заячью душонку? Не верится. Ну, давай, за новую жизнь!

За новую жизнь пить не хотелось. Но сказанные слова больно ранили. Мутраф выпил водку и сказал:

- Слабые – это те, кто находит успокоение в водке. Посмотрите вокруг – от мала до велика, все стали если не пьяницами, так потенциальными алкоголиками.

–О чем и я! Или на диване отлеживаются, или пьют. Надо работать, искать свое место. Новое место, понимаешь? Вот ты, например, уже не летчик. Тебя оскорбило, что твой ангар разворовали. Надо было самому не зевать. Сколько твоих испытателей сейчас живет роскошно? Свое дело открыли. Кто-то коммерческие вылеты организовал, кто-то еще чего. Ты извини, я в вашем деле не мастак рассуждать. Но четко знаю, все бросились на перекраивание старой жизни. У меня к тебе предложение – давай-ка открывай авиаклуб. Знаешь сколько богатеев, которые хотят покататься, полетать, посидеть за штурвалом? Потихоньку будешь расширяться. Я помогу. Мы с тобой еще такое закрутим! Я знаю, что авиация – выгодное дело. Ты же – летчик! У меня деньги, у тебя профессия. Объединимся и не сегодня-завтра можно сделать так, что сейфы будут трещать. Деньги сами идут тебе в руки, летчик!

Дома Романа выжидающе заглядывала мужу в глаза. Она думала, что Мутраф, окрыленный, начнет готовить лопату для денег. Но муж молча разделся и лег в постель.

– В семь часов вечера даже дети не ложатся спать, – недовольно бросила Романа.
Мутраф  встал, свесил голые ноги на пол, и сказал:

– Я – не делец. Понимаешь, я не могу, я не умею. Бизнес – не мое. Да, Романа, есть и такие люди, как я. Их называют неудачниками. Но под солнцем выделено и нам место. Так что извини.

– А сын, ты о нем подумал? Ладно, я прокормлю семью, а вот что ты скажешь ему, когда он вырастет? Авторитет будешь завоевывать своим прошлым? Как чуть было не погиб, как с небом разговариваешь... –
 
-Хватит! Не тронь святое!

 Мутраф постелил себе на диване в другой комнате – он знал, что в эту ночь не заснет. Ему предстояло решать гамлетовский вопрос. Только к рассвету Мутраф договорился с собой. Вернется в Кратию. Придет на аэродром и устроится охранником ангара. И там они попляшут – еще посмотрим,  как смогут выбивать иллюминаторы и спускать колеса. Чтобы списать, мол, миллиона на ремонт самолета нет, а потому выгоднее его продать и всем выплатить зарплату. А ведомости всегда можно подделать – двойная бухгалтерия хорошая штука.


Г Л А В А 16


Мутраф очнулся от воспоминаний и нашел себя сидящим на чемодане в гостиничном
номере. Надо бы разобрать вещи, а завтра приступить к осуществлению плана. Он открыл шкаф, присвистнул – ни одной вешалки. Закрыл дверцы и включил телевизор. Что-то прошипело и экран погас. Мутраф скинул с кровати покрывало, чтобы прилечь. Но белье пахло сыростью. Постоялец схватился за голову – если развал, то везде.
 
В дверь робко постучали. Это был сын, Нозир. В свои девять он смотрелся как шестилетний мальчик. Маленький, щупленький, вызывающий искреннюю жалость.

– Папа! Мама сказала, что ты меня бросил. Это правда? Я тебя не слушал? Если из-за сломанного самолетика, то я колеса привязал нитками. Он стоит прямо.
 
Впервые за всю жизнь Мутраф прослезился. Он присел на корточки перед сыном, потом непроизвольно встал на колени. Это получилось непроизвольно. Но поза Мутрафа означала – он просил прощения.

- Нет, нет, мой мальчик, я тебя не бросил. Просто мне надо поработать, чтобы никто не мешал. Я вечером приду домой.

- Как хорошо, – захлопал Нозир. – Значит, ты научишь меня летать на самолете и мы полетим в небо?

«Я счастлив, – подумал Мутраф. – Неужели он другой?».

Романа часто брала Нозира на работу и даже ставила за прилавок. Пусть, мол, учится, займет ее место. Но Нозир, как и отец, смотрел в небо.
Вечером Мутраф вернулся домой. Он был окончательно раздавлен. Последнюю точку в неравной борьбе со временем поставил сын. Судьба продолжала устраивать козни.
На следующий день в обеденное время прибежала Романа и с порога крикнула – танцуй! Она схватила Мутрафа в охапку, желая приподнять. Он резко отвел ее руки. Какую еще аферу придумала жена?

Ты – Чрезвычайный и Полномочный Посол Валии в Аринии! Дядя договорился.

 Это было потрясение почище всех предыдущих. У Мутрафа изнутри взорвалась бомба. Он стал кричать, да так громко, что Романа немедленно закрыла все окна.

– Не кричи, что водка только сейчас подействовала? У тебя везде позднее зажигание.

– Романа!!! Какой посол? Ты в своем уме? Вы все в своем уме? Я ведь толком – то не знаю, что это такое и с чем это едят! Это, это...Это все равно, что придут к послу и скажут – завтра садишься за штурвал и ведешь самолет. Ты с завтрашнего дня – летчик! Романа, я сойду с ума. Нет, в этом доме мне даже с ума спокойно сойти не дадут. Я ухожу, я немедленно ухожу. Это уже выше моих сил! Я не хочу, слышишь, я не могу жить в волчьей стае. Только вот что тебе скажу – в стае есть свои законы, у вас даже волчьих нет!

Он бросился из комнаты. До слуха донесся рев. Такого плача Мутраф никогда не слышал. Он вернулся назад и схватил Роману, бившуюся в истерике.

– Ну, что с тобой, ну не плачь, ну успокойся! Ну, что мне сделать, чтобы успокоилась?

Романа надрывно орала, хватала ртом воздух. Она покраснела, потом побелела и Мутраф почувствовал в своих руках тяжесть – Романа оказалась в обмороке. Он не на шутку испугался и позвал на помощь. Прибежал сынишка и, от увиденного, забился в угол.

– Малыш, беги к соседям, зови, маме плохо!

Врачи скорой помощи приехали быстро. Романа пришла в себя.

– Нервное потрясение, обморок. Следствие тяжелых переживаний и потрясений. Все рекомендации на столе.

Когда врачи уехали, Романа закрыла глаза.

– Не закрывай глаза! – взмолился Мутраф. Он почувствовал себя маленьким и ничтожным человеком. Вступая в борьбу один на один с опасностью, делая умопомрачительные испытания, смотря каждый раз в глаза смерти, он не подозревал, что в быту – непроходимый трус. Не способный справиться с трудностями, трезво оценить обстановку и найти выход из ситуации. Для этого тоже нужен героизм. Бытовой.

Мутраф присел на колени возле кровати. Взял ладонь жены и нежно приложил к щеке. Какая у нее мягкая и теплая ладонь. А сама какая маленькая, такая жалкая перед болезнью. Стыдно. Стыдно перед хрупкой женщиной, которая в трудные дни оказалась сильнее мужчины.

 Романа улыбнулась – в последнее время они немного отдалились и рука в руке вернули былую теплоту.

– Когда едем, Романа? – Сказано нарочито весело. – Я же Посол! – Помолчал. – А ты – министр иностранных дел!

На следующий день Мутраф пришел в министерство. В приемной ждать пришлось недолго. Вскоре, после доклада помощника, министр сам вышел и учтиво открыл перед летчиком дверь в свой кабинет.

– Рад познакомиться, – сказал он, указывая Мутрафу на кресло. Сам сел рядом, давая понять о личной симпатии. Наступила неловкая пауза. Министр не знал с чего начать, а Мутраф думал, как представиться. Наконец, Мутраф приказал себе не трепетать перед чиновниками и вновь протянул руку:

– Мутраф. Летчик-испытатель, и, кажется, посол. – Его развеселило сказанное. – Вы меня извините, но я никогда не имел дело со столь высоким начальством, поэтому...

– Не надо, не надо, дорогой Мутраф. Я тоже не после академий. Тоже пришлый. Так что не чувствуйте неловкость. Страна у нас молодая, только образовалась, так что удивляться ничему не стоит. Тот, кто не боится летать, не струсит и в полете дипломатии. А дипломатия тоже небо, где требуется бесстрашие. В делах, словах. Уверенность в себе. Не Боги горшки обжигают... Итак, у меня к вам предложение – пару-тройку недель покрутиться в министерстве. Изучить азы, основы элементарной дипломатической службы, почитать документы и просмотреть еще кое-какие бумаги. Я отдам распоряжение и приставлю к вам сотрудника, который вас поднатаскает. А дальше сами – литературы много, почитаете мемуары великих дипломатов, вспомните исторические события из школьной программы. Если что неясно – к вашим услугам министерские департаменты, опытные дипломаты помогут. Единственная загвоздка – у нас нет денег содержать большое посольство. Пока будете работать вдвоем с сотрудником консульского отдела. Потом потихоньку будем расширяться. –
 
А кто прежний посол, может, я могу с ним встретиться?

Министр улыбнулся:

– Сожалею. Посольство придется открывать вам.

– Но...

– На днях выезжает рабочая группа, которая подготовит все необходимое для нормального функционирования посольства. Откроют счета, подберут здание, решат транспортные вопросы, изучат обстановку. Так что технические вопросы – не ваши вопросы. Вы – посол, а не завхоз. И еще. Наше прежнее государство распалось, но человеческие отношения остались. Хотя прежнее министерство иностранных дел осталось на том берегу, мы все же поделили все по-братски. И самое ценное, вернее самое бесценное – библиотека, где собраны книги двух последних веков. Вы можете, Мутраф, найти много информации о стране пребывания, ознакомиться с материалами. Причем уникальными. А еще есть архивные данные по стране пребывания. Все остальное расскажет и покажет наш сотрудник. И еще. Не думаю, что ваше назначение следует афишировать. Конечно, можно, но после беседы с Президентом. Он пригласит нас через пару-тройку дней.
 
Домой Мутраф пришел в хорошем расположении духа. Он напевал песенку из детства и никак не мог избавиться от мелодии. Романа тоже находилась на седьмом небе – таким мужа она давно не видела. Чрезвычайный и Полномочный Посол! Он не возражал. Обрадовался. Не назначению. А тому, что на какое-то время оставит страну, где «цивилизация» стала понятием относительным и повсеместно свирепствует беззаконие и духовная нищета, словно эпидемия, парализовавшая еще недавно процветавшую родину. Романа ликовала. У нее было все – деньги, местная власть над определенным кругом людей, пусть мнимые, но почитание и уважение. Ей хотелось большего. Она претендовала на статус богемной дамы.
 
Супругу посла она «разглядела» в элитном обществе. Здесь, на одном и государственных приемов, куда ее с собой взял дядя, она позавидовала соседке Зареме, супруге посла. Та прошла мимо, обмахиваясь веером в окружении высокопоставленных дам и искоса взглянула на Роману. Взгляд говорил – а что здесь делают торгаши? Романа поняла: иногда деньги, даже много денег, которые работают только на себя – другим не интересны. Но деньги любят власть, а власть – деньги. Такой получается порочный круг... Зарема напрасно фасонит – она всего лишь жена мужа, который работает послом. И в кошельке ее – деньги мужа.


Г Л А В А 17


Итак, прибыв в Аринию, Романа растерялась. Что делать, как быть? Она начала с уборки резиденции. Потом пустилась по магазинам. Кухня резиденции оказалась недостаточно укомплектованной. Романа подкупила необходимые в хозяйстве вещи и уже потом почтила своим вниманием магазины одежды. Деньги, которые были на руках, растаяли в мгновение и Романа с сожалением завершила марафон по торговым точкам.
 
Первый раз Мутраф появился в посольстве за час до начала работы. Открыл своим ключом дверь. Просторный кабинет пахнул специфическим запахом новой мебели. Он сел за большой полированный стол с флагом своей страны за спиной и просидел в нем неподвижно достаточно долго. Мутраф  разглядывал ногти, водил пальцем по столу, рассматривал потолок и стены. Особенно было интересно за окном – бегали трамваи, сновали разноцветные люди. Посольство открыли некоторое время назад. Прислали сотрудника, который улаживал некоторые вопросы. В министерстве знали, новый посол, попав в страну, непременно переживет шок и решили отправить его несколько позже.

Раздался стук в дверь. Это был секретарь посольства, дипломат с опытом работы за границей, мидовец Игнат. –

 Доброе утро! Мне следовало прийти раньше, я не знал, что вы уже на работе. Могу принести документы на подпись?

 Мутраф принялся читать бумаги. Вскоре интерес к документам пропал и в глазах появилось тупое созерцание. Это были бумаги, полученные по диппочте и электронной почте из министерства. Мутраф почесал затылок. Находчивый Игнат спас ситуацию.

– Если позволите, я подготовлю ответы, как положено, и принесу вам на подпись.
Мутраф обрадовался, но чувствовать себя болваном не в характере. Он вызвал Игната на откровенный разговор.

– Понимаете, Игнат, мне действительно нужно время, чтобы стать своим в вашем коллективе. Я не знаю ничего. Ровным счетом ничего. Это правда. То, что наспех показали мне в МИДе, требует осмысления. Я могу положиться на вас, вашу помощь? Вы говорите, что подготовите документы и принесете мне только на подпись. Это здорово. Но я должен сам знать, как на них отвечать, что предпринимать. И тогда – подписывать. Мне нужно время для самообразования.

 Чистосердечное признание несколько обескуражило Игната. Он работал в нескольких посольствах с разными послами. У каждого свой характер – бывали взвешенные, поразительного ума послы «от Бога», но встречались, чего греха таить, и самодуры, амбициозные карьеристы. Послы, которые ради выпячивания собственной персоны могли пойти по трупам, развести вокруг шестерок, выискивать врагов на ровном месте и разделываться с ними чужими руками. Интриги внутреннего двора, бывает, дело рук послов. К счастью, с такими Игнат встречался не часто. Но для себя четко усвоил – многие чиновники не особо любят озадачиваться, поэтому надо делать все самому грамотно.

Мутраф оказался фруктом из другого сада. Открытый, искренний, простой. Хорошо это или плохо – Игнат по своей молодости не знал. На себе он не испытал подобного отношения. Но ребята-мидовцы между собой рассказывали всякие истории. Открытый, искренний, близко приближающий к себе посол рискует остаться без авторитета. Был пример с таким горе-послом. Тоже из пришлых. Всю жизнь проработал в правительстве, а потом, ближе к его пенсии, верхам показалось, что подошло время отдалить его от двора. Новоиспеченный посол, говорят, обрадовался – ведь ссылка за границу, еще и в благополучную страну – подарок судьбы. Сам себе хозяин, сам себе режиссер, если надо – актер. Прибыв на место назначения, он сменил кадры под себя и поручил своим помощникам за себя рулить. В его годы начинать постигать азы дипломатии нелегкое дело. Работнички и подрулили. Почувствовав, что власть переходит в руки статистов, он стал закручивать болты. Сотрудники отреагировали грамотно – стали подставлять своего «дружбана». А поводов хоть пруд пруди. Серьезные недоработки сыграли свою роль – посла отозвали и усадили в МИДе послом по особым поручениям. Должность – на любителя.

Словом, после разговора с Мутрафом Игнат уселся на свой стул и долго на нем ерзал. Брать власть в руки или нет? А если брать, кто в МИДе будет крышевать? Игнат перебрал в уме заместителей министра и нашел заинтересованное лицо. Не выездного заместителя. Не улыбается ему Фортуна, пересаживается из одного кресла в другое. А мечтатель! Спит и видит заграницу. Вроде и ранг получил Чрезвычайного и Полномочного Посла, и считается дипломатом высшего класса, а все сидит, да сидит... А здесь прислали летчика. «Еще бы ассенизатора впихнули в это кресло, мудаки!», – выругался Игнат. И тут же сообразил письмо.

«Уважаемый Иосиф! Я работаю за границей много лет. И моим покровителем считаю вас. Это вы предложили мне переехать в новую страну и в новый МИД. Я вам благодарен и считаю своим крестным отцом. У меня проблема. К кому, как не к вам обратиться? Приехал новый посол – летчик. Нормальный человек, но в вопросах дипломатии плавает. Какое-то безвластье в посольстве. Странная политика у нас – вы, грамотный, кадровый дипломат могли вести здесь работу играючи. Вот не знаю, что же делать – самому пробовать во всем разбираться или делать все так, как он считает нужным. А без знаний откуда он знает что делать? Мне интересно ваше мнение».

Мнение не заставило себя ждать. «Игнат! Спасибо за похвалу. Но я не знаю, что тебе и посоветовать. На расстоянии, без знания обстановки. Смотри сам». Игнат расстроился, крестный отец не захотел ввязываться. Не борец, поэтому и меняет одно кресло на другое, не вылезая из ведомства. Однако крестный отец нашел способ донести до нужных ушей настроение Игната, а те, в свою очередь, нашептали Романе.

Скрутить в бараний рог Игната ничего не стоит, но Романе он нужен. Его опыт, знания на фоне первокурсника по ликбезу Мутрафа игнорировать нельзя. И тогда Романа решила сменить имидж. Без имиджмейкера она решила обратить внимание света на себя. Дипломатов, послов, заносчивую соседку Зарему, Жаклин... Но сначала надо выйти в люди.


Г Л А В А 18


Первый выход состоялся на прием к Жаклин. Романа долго ломала голову что надеть, дабы покорить вершину богемного Олимпа. И выбрала в бутике красивое желтое платье. Его сняли с манекена. Но если на искусственной кукле оно смотрелось изящно, то непропорциональная фигура Романы с трудом втиснулась в роскошное изделие. Претендентка на роль леди смотрелась смешно. Продавщица, отстаивая известный бренд, предложила другое платье. Но Романа углядела в ярком цвете превосходство, крик.

Дома она вытащила все украшения и постаралась развесить так, чтобы одно затмевало другое. В таком наряде она могла бы смело конкурировать с большой елкой страны. Дамы высшего общества не проявили к Романе интереса. Когда все же пришлось влиться в их круг, она почувствовала себя несчастной. Будь она не то, что племянницей банкира, но и дочерью президента, на нее все равно не обратили бы внимания. Все же она стояла по другую сторону барьера. Это чувствовалось в каждом взгляде, жесте, поведении. Словом, первый выход в свет ее разочаровал. Жалуясь на неуклюжее платье, она не могла распознать главной причины. Романа не понимала, что для чувства комфортности нужно понимание, прежде всего, своего духовного статуса. С первого взгляда Романа возненавидела Жаклин. Она показалась ей недосягаемой, хотя на вид проста, приветлива. Но манеры до боли непонятны. В ней сочетались и простота, и сложность. Даже обычное рукопожатие казалось неестественным. Теплое и, вместе с тем, холодное, словно руки в перчатках. Романа силилась найти разгадку. Не нашла. Хотя разгадка проста – ПОРОДА. Та самая порода, которая впитывается с молоком матери. Та самая порода, которая лишена житейской и бытовой шелухи. Та самая порода, которая не терпит неискренности, показухи, театра. Та самая порода, которая душевные ценности ставит выше материальных. В крови Жаклин – кровь предков,  нарабатывавших манеры и понимание жизни веками. Понимание своего места, самоуважения и иного восприятия мира. Все это влилось в нее еще в материнской утробе. И потому учить манерам и обучать этике родителям не пришлось. Да они и не стремились дать Жаклин светское образование. Оно было естественным, потому что родители сами были носителями этой непростой культуры.

Однако Романа не могла понять аксиомы, так как принадлежала к другому сословию, относилась к другой культуре. Непонимание своего места, а скорее всего неспособность разглядеть свою нишу в жизни, ввергли ее в гнев. Она не могла взять в толк, почему какая-то Жаклин – посол? Обеспеченность? Подкуп? Куплена должность и теперь блеск в лучах покупной славы? Романа во что бы ни стало решила заявить о себе громко. Как о супруге посла, но не менее выдающейся. Пока… супруге посла. Пока…

– Прием. Скоро устраиваем грандиозный прием, – заявила Романа Мутрафу.
 Он удивленно вскинул брови.

– Прием, какой прием и по какому поводу? Завтра мы вместе пойдем в посольство и я тебе покажу смету расходов. Там есть пунктик. Небольшой, называется «Представительские расходы». Так вот, сумма, выделенная на приемы, такая, что без лупы не рассмотришь. И надо конкретно обосновать, доказать, что этот прием необходим. Там нет пункта – выкидоны жен послов.

«Ба! Да у нашего посла прорезался голос!» – гневно подумала Романа. Грянул гром. Романа напомнила, что Мутраф возомнил себя бессмертным Экзюпери, кроме сочинительства одной книжки, да еще такой непонятной, ничего не сделавшим.

Напрасно Мутраф продолжает хвататься за хвост самолетов, навсегда покинувших его. На самом деле он бездарь и неумеха. А в посольстве работает больше она, чем он. Решает какие-то задачи. Организовывает встречи. А он сиднем сидит и гуляет по просторам Интернета. Мутрафа, де, устраивает быть сторонним наблюдателем. «Господин Посол» – все, что он способен воспринимать. Если бы Романа не задела Экзюпери, этого святого человека, Мутраф, как обычно, нашел повод, чтобы покинуть поле боя. На этот раз он серьезно возразил:

– Экзюпери бездарь? Ты думаешь, что говоришь? Ты хоть немного думаешь своей башкой? Нет, скажите, Экзюпери бездарь! – от возмущения Мутраф вскочил с места. По природе спокойный, он разбрызгивал слюну и нервно топал ногами, словно жестами хотел яснее выразить свое возмущение.

 Экзюпери бездарь? Ты думаешь своей башкой? Это не писака. Нет. И книга его, кстати, «Маленький принц», непонятна только тебе. И написал он множество чего другого. И кроме прочего он – поэт! А летчик! Он не просто летчик, он профессиональный летчик, военный летчик! И погиб на задании. Не лежа в постели. Понимаешь? У него жизнь… Его жизнь… – Голос сорвался. – Да знаешь ли ты, что его именем назван аэропорт, горная вершина и астероид? Знаешь?
 
Таким разбушевавшимся Романа прежде не видела своего мужа. –

 Ты можешь оскорблять меня, пожалуйста, но великого, великих… Какое ты имеешь право?

– Да ладно, разошелся, – спасовала Романа. Она пересела с кресла на стул.

– Ты говоришь, что я сижу, уткнувшись в Интернет? Да, сижу! И не читаю юмор, и не рассматриваю голых баб. Я работаю. По твоей милости я здесь. Из пилотской кабины скакнул в кресло посла. Да, мне льстит. Ты права, мне льстит слышать господин Посол, Ваше Превосходительство господин Посол. Я сильный на работе, но презираю себя за то, что слабый дома. Тюфяк, размазня. И не могу понять в чем дело. Я не могу разобраться. Я вообще чужой здесь, там. Везде. Я везде чужой.
Прежде Романа не видела мужа плачущим. Она была парализована от увиденного. Из его глаз текли слезы, словно прорвалась платина. Он плакал не просто солеными слезами, но горькими, кислотными, которые больно резали кожу лица. Словно мальчишка размазывал по лицу слезы, делая это неумело, без опыта, не стесняясь своей слабости.

– Я читаю компьютер, читаю профессиональные вещи, которые должен знать, как дипломат. – Он усмехнулся. – Дипломат... почему все думают, что дипломатом может стать каждый? Разве дипломат может стать хирургом? Так больной умрет, не вкатившись в операционную! А вот летчик, пулеметчик, правительственный чинуша просто обязан быть дипломатом, если захочет и если имеет волосатую руку наверху. А это, милая Романа, еще опаснее. Знаешь почему? Он – представитель не только страны, он представитель нации, черт побери! По нему судят о нас всех, по нему! Через него, прежде всего уважение к народу, стране, президенту. Ну, скажи, скажи на милость, как ответить на вопрос – в какой стране вы были в последней командировке? Отвечаю – ни в какой. Извините, я летчик. Вот сейчас, сижу, читаю китайскую для меня грамоту и ничего не понимаю. Ничего не смыслю, ровным счетом ничего! Ты себя хвалишь – устраиваешь встречи, всякие разговоры разводишь. Это все, дорогая, не на профессиональном уровне. Это отсебятина. Ты права – пока все прошло нормально и пока я ни во что не вмешиваюсь. Как я могу вмешиваться, если сам еще ничего не знаю? Но отсебятина когда-нибудь даст хорошенький прокол. Ты понимаешь? Ты понимаешь, посольство за границей – это государство. Ты понимаешь всю серьезность?  Государства, Родины? И чтобы не совершить этот прокол, я сижу за компьютером. Да, допоздна. Я изучаю азы дипломатии. Я изучаю историю дипломатии. Методы дипломатии. Функции дипломатии. А в качестве художественной литературы – биографии великих дипломатов. Методы их работы. Что ты еще от меня хочешь?

– Ты истеричный мужик. Сколько пафоса-то – Родина, страна. Этим миром управляют деньги. И все твои возмущения... я даже не знаю что и сказать. У кота под хвостом, вот!

– Торгаши захватили мир! Торгаши с их менталитетом, жаждой наживы...

– О, Мутраф, ты не на митинге! Разошелся мне тут. Ты не умеешь брать от жизни все. Это тоже ведь дар. Что ты стоишь со своими принципами? Кому хуже? Тебе! Тебе же самому. Вот и сиди, ненавидь весь мир и злись на торгашей, а мы жируем, шикуем. Завтра все помрем – один сытым и довольным, а другой голодным и злым.
Роману рассмешило сказанное – менталитет торгашеский, а говорить красиво, изобретать афоризмы тоже может. Они говорили на разных языках. Романа встала, отряхнула юбку, словно к ней пристала вековая пыль философии и гордо заявила:

- А мне незачем ваша статья расходов. Я и без вас достаточно богата. Я проведу прием на свои личные деньги. Прием в честь Жаклин. И пусть все знают, хотя мы и молодая республика, бедная, но тоже кое-что умеем. По крайней мере, нос утереть всяким заносчивым дамам.

 Широко раскрытые глаза. Дергающееся веко, приоткрытый рот. Это портрет Мутрафа на данный момент.

– Романа, я вспомнил анекдот из детства. Однажды маленький мальчик спросил у отца, как тетя влезла в телевизор. Как влезли в телевизор все остальные, ведь он маленький? Отец долго объяснял ему законы физики и устройство телевизора. «Понял?», спрашивает. «Да, теперь все понял, – сказал мальчик.– Одно не понял – как они потом оттуда вылезли?» Мутраф вышел из комнаты.
Романа немного поерзала на стуле и вышла за мужем. Игнат что-то печатал на компьютере.

– Где Его Превосходительство господин Посол?

– Его Превосходительство господин Посол выскочили, ничего не сказав. – Игнат допустил недопустимую дерзость.

– Вас в МИДе не учили разговаривать в присутствии супруги посла стоя? И не хамить?

 Игнат извинился. Про себя же подумал – в МИДе, а до этого в институте международных отношений и на многих дипломатических курсах его учили многому другому, чего ей, видите ли, супруге посла, и не снилось. Он хотел по-хорошему, а она вот так? Хорошо, посмотрит, что за щи сварганит со своим мужем без него. Игнат решил ни во что не встревать, хотя Мутраф и просил о помощи. –

 Что пишут? – спросила Романа. Игнат не понял:

– Где пишут?

– Где, где, в бумагах, которые ты читаешь!
 
Недопустимая дерзость теперь с ее стороны. «Тыканье» поставило точку в решении Игната ни во что не вмешиваться.

– Вот бумага из ООН. А вот известие о кончине президента Чакии....

– Старый был? Президент, не президент, а конец один. Говорю же! Если бы за принципы Бог накидывал пару годков, можно там... А что это за страна? Далеко отсюда?

Игнат сглотнул слюну и сказал, не очень, он не знает сколько километров, но между ними еще три страны.

– А-а-а, – многозначительно сказала Романа и вышла.

Вернулись вдвоем. Романа семенила возле Мутрафа и что-то возбужденно доказывала.

– Ничего срочного? – спросил Мутраф Игната. –

 Кроме информации о смерти президента Чакии ничего.

- О! Он же не так стар. Ах, да, я читал, он болел. В стране траур?

– В сводке пока ничего не говорится. Но в подобных обстоятельствах, конечно же…
 
Игнат хотел было спросить на какое время назначить визит посла в посольство Чакии, но Мутраф уже закрывал за собой и Романой  дверь кабинета.


Г Л А В А 19


Телефон посольства Вербии был занят.

– Сколько можно болтать! – разнервничалась Романа. – Может, позвонить на мобильный? Скажи Игнату, пусть узнает ее номер.

– Я не думаю, что это удобно. Она тебе его не давала. Это предмет личного назначения.

– Ты это в истории дипломатии прочитал? – съязвила Романа.

– Нет. В правилах этикета. Не прочитал, а знал, – муж отвернулся. Потом вспомнил, что, по мнению Гюго, дипломат выдаст все что угодно, коме своих чувств. Он развернулся к жене и сделал совершенно равнодушный вид.

– Алло, алло, говорит секретарь посла Валии. С вашим послом желает переговорить наш посол, – донеслось до слуха.

 Мутраф замахал руками. Так не договаривались. Он не подозревал, что жена может выкинуть подобное. Он не был готов к переговорам.

– Я слушаю, – раздался голос Жаклин.

– Доброе утро! – Мутраф покраснел, на лбу выступил пот.

– Извините… я не знаю английского.

Мутраф  положил трубку. На этот раз высказывания Гюго не помогли. Мутраф грозно поднялся из-за стола.

– Кто тебе позволил?! Нет, кто тебе разрешил при живом после так бесцеремонно плюхаться в его кресло? Кто позволил? – голос Мутрафа сорвался, превратившись в писк беспомощного птенца. Он захрипел и шепотом продолжил. – Я звоню послу великого государства, чтобы сказать, что не говорю по-английски?
 
Мутраф схватился за голову. Он качался из стороны в сторону и, казалось, теряет равновесие. Романа поняла свой недочет. Она тихо встала и направилась к двери.

Потом остановилась, потопталась на месте, что-то обдумывая, развернулась.

Прозвучал твердый голос. Тон – официальный.

– Все! Отныне я сама знаю что делать. Счастье, что я закончила факультет английского языка. Счастье, что я такая… Что я такая… Я все умею! И несчастье, что ты такой… Что ты такой… летчик! Я все беру в свои руки.

Мутраф вытянул, как гусь, шею, словно хотел лбом ударить ее по дурной башке. Но дразнить гусей не время и Романа мудро решила смягчить обстановку. Она дополнила:

– Это сейчас необходимо. Пока ты изучишь дипломатию, язык. А пока я порулю.
Посол, неудачно катапультировавшийся с летательного аппарата в объятия внешнеполитического, был сражен. Голос сел, слова застряли в горле, а мозг отключился во избежание распада на элементарные частицы.

Раздался телефонный звонок. Прозвучал голос Жаклин.

- Доброе утро, господин посол! Плохая связь. У меня что-то оборвалось и пошли гудки. Так иногда бывает. – Жаклин говорила на родном языке Мутрафа. – Я говорю на нескольких языках и владею вашим языком тоже. –

 У-да, м-да, – промычал Мутраф и всем телом поддался в сторону жены. Он искал защиты. Никогда прежде он не говорил вживую с послом весомого государства. Тем более что посол этот – женщина. Мутраф протянул трубку Романе, но та отпрыгнула, как пантера, почувствовавшая опасность. Телефонная трубка повисла на вытянутой руке.

– Алло, алло, – настойчиво звала трубка. Мутраф собрался. Он приложил телефон к уху и твердо произнес:

– Доброе утро, госпожа Жаклин! Извиняюсь за ляп с телефонным звонком. Как ваши дела? – Он поперхнулся. Что за идиотский вопрос? Так она и рассказала, как ее дела, с кем ведет переговоры и какую операцию готовит.

– Я хотел поинтересоваться о здоровье. – Снова прокол. А что, Жаклин жаловалась на здоровье? Ситуацию спасла сама Жаклин:

– Все хорошо, спасибо. Желаю и вам всего самого наилучшего. Хотя, когда смотришь в окно и видишь постоянно пасмурное небо, так и хочется сказать – у меня все плохо! Но, к счастью, смотреть в окно некогда, а погоду любить надо всякую.

– Да, погода странная, – ответил Мутраф и замолчал. Жаклин практически все сказала о погоде. – Я вот что. Мы, то есть я, приглашаю вас на вечер в честь вашего приезда.

– Это большая честь, – раздалось в ответ.– Спасибо большое.

– Как вы на это смотрите?

- Очень положительно. Даже очень. –

 А когда вы сможете? – продолжал допрашивать Мутраф. В голове мелькнула мысль, что дипломатический этикет надо бы изучить лучше.

– В удобное для вас время, господин Посол.

– Тогда мы пришлем приглашение. Спасибо. – Он положил трубку.– Вот дурак! Ни здравствуйте, ни до свидания. Дурак. Посол в фуражке пилота. Нет. Не пилота. Посол в кепке. – Мутраф выругал себя по полной программе.

Романа смотрела на него глазами, из которых вот-вот брызнут слезы смеха. Но женщина – танк, каковой была Романа по природе, собралась и сказала:

– Приглашение пошлем сейчас же. Прием – через два месяца.
Мутраф  качал головой, запустив в шевелюру растопыренные пальцы. Он ровным счетом ничего не понимал. Он не знал, что такое дипломатия и с чем ее едят. Здесь все не так. Здесь все непросто. Если у летчиков главное – безупречное знание управление машиной, то в данном случае главное – умение управлять головой. Предпочтительно грамотной. Здесь важно где, с кем, как и зачем. Важна осторожность. Исключение из лексикона определенных слов, выражений.

Размеренность. Обдумывание каждого слова. Улыбка, не смех, а именно улыбка, которая чувствуется и по телефону. Умение начать разговор, поддержать и искусно завершить беседу. Романа  отметила растерянность  мужа. Охватило чувство  жалости,  и она ласково сказала:

– Не переживай. О нас еще заговорят!
Но Мутраф-то знал, что заговорить можно по-разному.


Г Л А В А 20


 Занятый восемнадцать часов в сутки Альфред все же усмотрел в поведении жены некоторые изменения. Она стала ласковее, чаще улыбалась и всячески старалась угодить. Альфред понимал причины перемен в поведении жены. Она чувствовала Жаклин. Она ее боялась. Альфред и сам ее боялся. Вернее, себя. А еще точнее – обоих. Рукопожатие с Жаклин на приеме во время прощания было сухим. Но оба почувствовали искру, которая больно ударила по сердцам. Вообще-то в отношении женщин Альфред был не из робкого десятка, но знал грань, за которой любовь превращается в болезнь. Были в молодости кое-какие увлечения, без чего эволюция жизни Альфреда считалась бы неразвивающейся. Он не относил левые увлечения к измене семье, ощущение любви расцвечивало красками жизнь, привносило дополнительное тепло. Но он никогда не давал повода Марте усомниться в своей порядочности. Какой крен в жизни даст появление Жаклин? Альфред не знал ответа на вопрос.

Утро выдалось пасмурным, под стать нерадостным настроениям Альфреда.  Посол приехал на работу раньше обычного и приятно удивился тому, что секретарь  Дамар уже был на месте.

– Не спится? – поинтересовался он.

Секретарь пожал плечами.

– Я и не засыпал, – виновато ответил Дамар.

«Ах, да, срочный отчет в МИД», – вспомнил Альфред. Когда такое было, чтобы

Альфред забыл об отчете.

– Какое сегодня число?

– Двадцать пятое.

С такими работниками можно и влюбляться, забывать все на свете. Это школа. Школа Альфреда. С каждым появлением в новом посольстве он не спешил менять дипломатов – работал с разношерстным составом, прививая свои правила. А правила просты – дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. В работе, к себе. И пример. Пример руководителя,  не имеющего права расслабляться. Пример руководителя, умеющего видеть в подчиненных людей. Пример руководителя, неназойливо передающего накопленные знания молодым.

– Я занесу вам отчет к десяти часам. И еще одна неприятная новость. Поступила информация – ночью умер президент Чакии, – тихим голосом сообщил Дамар.

– Действительно, плохая новость. Он долго болел. Земля ему пухом...
– Книга соболезнования будет открыта в течение трех дней с десяти до пяти вечера. Ваш костюм для специальных случаев готов в комнате отдыха. Водитель уже забил адрес в навигатор, до их посольства чистой езды, без пробок, пятьдесят пять минут. На какой день поставить ваш визит в посольство Чакии?

– Нет, нет, Дамар, я поеду сегодня, с утра. Перенесите собрание с дипломатами на более позднее время.

Альфред поинтересовался, какие встречи запланированы на этот месяц. Секретарь занес расписание. Посол пробежал глазами мероприятия и отложил расписание в сторону.

– Сегодня утром пришло приглашение из посольства Валии. Я еще не успел занести в расписание. В честь Ее Превосходительства госпожи Посла Жаклин Макларк проводится прием.

Альфред вскинул удивленный взгляд. Из какого посольства? Он еще раз попросил повторить посольство какой страны устраивает прием. Альфред казался несколько обескураженным. Он набрал номер телефона Трумена.

– Доброе утро, коллега, – начал он, – хотя для всех оно не такое уж и доброе. Вы, наверное, уже в курсе о горе в Чакии?

– Да, да, мы получили информацию от дуайена. Очень жаль, это был грамотный политик.

– Ничто не вечно под луной. Уходят и великие люди, и обычные. Плавают разными стилями, тонут одним...

- Я часто думаю, так, про себя философствую, в жизненный путь мы выходим толпой, и по дороге многих теряем. В конце становится страшно – остается пара-тройка людей из твоего поколения. Если, конечно, Бог дарует долгую жизнь... Ну, это так, сантименты, извините.

– Да, да, это так. Но жизнь продолжается...

Недолгое молчание на обоих концах провода засчитано минутой молчания.

– Кстати, коллега, как вам погода? – перевел горестную тему Альфред.– Помнится, на приеме у Жаклин вы говорили, что ездите на рыбалку по своим приметам. Если, дескать, ветер дует с севера…

– Вы просто уникальный человек! – прогремел Трумен. – Вспомнить про погоду и мою рыбалку! Да, да, друг мой, сегодня как раз та самая погода, которая заставляет рыб выбираться из глубины. И еще они становятся не столь осторожные. Кстати, может, как-нибудь махнем на берег реки?

Альфред пошутил – он привык ловить рыбу в мутной и бурной политической воде. Что же касается реальной рыбалки, ради Трумена он непременно возьмет разрешение на ловлю и они обязательно поудят безобидную рыбку. Кстати, продолжил Альфред, помнится, Трумен жаловался, что в последнее время нужного ветра с севера нет. Как раз утром в новостях передавали сводку погоды и сказали о ветре с севера, что важно для рыболовов. Альфред не знал, тот ли это ветер, той ли скорости и направления. Но информация должна заинтересовать Трумена. Рыбалка и ветер были предлогом наладить мостик к интересующей теме.

– Благодарю за заботу. К несчастью сегодня много дел, не до рыбалки. Можно было бы, конечно, во вторник, у нас в стране праздник, нерабочий день. Но это в нашей стране. А на следующий день прием. Кстати, вы получили приглашение на прием в посольство Валии?

«Ага!», – обрадовался Альфред. Трумен сам начал тему, к которой долго подбирался Альфред.
 
– Да, получил. Я немного загружен и упустил последние подробности о развале Крато-Валии. Там действительно была шаткая система. Рано или поздно это бы произошло. В мире сейчас правит другая политика. Благо все обошлось без войны. К несчастью отголоски югославского аналога до сих пор сотрясают мир. Значит, страна раскололась и уже открыты их посольства? Очень похвально. – Альфред ждал желаемого ответа.

– Валию недавно открыли. Я, честно говоря, еще плохо знаю историю этого государства, обязательно надо будет ознакомиться. Но повод странный – в честь Посла Жаклин Макларк. Начало у них странное. Я сначала подумал презентация или национальный день. Но, оказалось, в честь посла. Долго искал информацию – у Вербии, вроде, нет интересов в Валии. Ну, да ладно. Я, правда, не знаю как они будут проводить прием. Слышал, они арендуют под посольство квартиру на окраине города. Квартал, не пригодный для солидной организации. Значит,  деньжат еще маловато. Однако надо пойти. Вы идете?

– Обязательно. Тем более прошла информация, что Валия находится в жутком состоянии после наводнения. Нужна помощь, гуманитарная помощь и специалисты. Да, трудно стране, трудно. 80 процентов населения в нищете. Не пойти нельзя. Чтобы не показалось непризнанием.

На самом деле для Альфреда это был еще и повод встретиться с Жаклин.


Г Л А В А 21


 Большое число машин представительского класса стояло возле посольства Чакии. Национальный флаг на здании посольства приспущен. Широко открыты ворота во двор посольства. К книге соболезнования подходили посетители.

Альфред вместе с консулом встал поодаль, в очередь. Открылась дверь и в зал вошла Жаклин. Она прошла мимо Альфреда и направилась к послу Чакии. Они о чем-то говорили, по выражению лиц не трудно догадаться – Жаклин выражала устные соболезнования. Альфред метнулся в сторону мини -буфета и взял стакан воды. Он залпом выпил содержимое и потянулся за вторым. Консул удивленно посмотрел на шефа и тоже потянулся за водой.

 В это время Жаклин уже расписывалась в журнале и направлялась к двери. Проходя мимо мини-буфета, увидела Альфреда. Нескрываемая радость появилась на лице. В следующую минуту Жаклин вновь приняла скорбный вид.

– Доброе утро! Хотя в таких случаях, наверное, лучше говорить «Здравствуйте!».

– Здравствуйте, Жаклин! Вот, мы тоже...

– Народу много. Все решили выразить соболезнование именно сегодня с утра. А Трумен был?

– Я его не видел. Но он собирался. А вы сейчас куда?

Жаклин едва заметно улыбнулась. Как хотелось сказать – с тобой, Альфред, на край света хоть сейчас. Альфред закашлялся – глупый вопрос.

– Я думал... Я даже не знаю, что думал.

Советник отошел в сторону, увидев знакомого.

– Жаклин, честное слово, я веду себя, как дурак. Слушай, я даже не знаю? как с тобой пообщаться без чужих глаз. Так многое хочется рассказать и сказать, я просто не нахожу выхода. –
 
И я об этом думаю. Но мне нелегко, Альфред. Помнишь, как-то в институте был спор – зачем девчонки учатся на дипломатов, не лучше ли сидеть в общем отделе МИДа и регистрировать бумажки. Иногда мне кажется – лучше. Я, Альфред, постоянно под прицелом софитов, это ужасно. – Как кинодива?

– Нет, нет, кинодивам не так трудно, они могут быть раскованными и это неплохо для пиара. А за мной следят все, кому не лень. Представляешь, каждый жест, взгляд, слово – все обсуждают! Я так хочу многим с тобой поделиться, посоветоваться, но... А ты говоришь кинодива. Нет, кинодива имеет больше свободы.

– Господин Посол, наша очередь,– сказал подошедший консул. –
 Очередь? А я, значит, пошла напролом?

– Говоришь женщиной быть плохо. Видишь, есть же привилегии, тебя пропустили вперед. Я сейчас, я вернусь.

Альфред направился к столу, где лежала раскрытая книга. В посольство вошел Трумен. Альфред хотел сделать вид, что не заметил – он ждал Жаклин. Но Трумен ненавязчиво оказался в поле его зрения. Послы пожали друг другу руки. В это время зал визитов покидала Жаклин. Ей вслед смотрели все, кто присутствовал. Красивая женщина, роскошная женщина. Альфред приревновал всех, даже сотрудника посольства, учтиво открывавшего ей дверь. Откуда-то вырос дуайен Ланди.

– Приветствую! Рад всех вас видеть. Но не в печальный день.

– Да, да, вы правы. Сегодня так много народу, в первый день, все спешат нанести визит в первый же день.

– Ну, друг мой, я уже в том возрасте и в таком, извините за нескромность, почтении, что могу высказать мнение. Знаете, Трумен, чем дальше живешь, тем больше познаешь. Я всегда знал, что политика грязная вещь. Но приходится месить эту грязь. Иногда презираешь себя за это. В молодые годы не раз брал себя за шиворот и лез в интриги, потому, что так надо было. В конечном счете понимаешь, что все это, друзья мои, суета сует. Иногда я вспоминаю Данте Алигьери. Как же был прав: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…» Да… Что-то я, старый брюзга, увлекся. Так вот про первый день траура и набежавший народ. Чакия – богатая страна, сами знаете. Значит, у всех там интересы. Я не думаю, что сделал для вас открытие. А еще обратите внимание сколько набежало офицеров по безопасности. Каждый, пожалуй, со спецзаданием. Сколько за эти три дня можно разговоров и дезинформации развести, почерпнуть что-то и тому подобное. В чьих руках окажется власть Чакии? Тех, кто против экспорта полезных ископаемых, или тех, кто за? Кстати, по прогнозам, планета серьезно истощается. Только в их земле через некоторое время останется то, без чего Штаты и Запад не смогут обойтись. В технологии, хотя бы. Н-да... Я вот думаю, что думают о нас те, кто не связан с политикой? Думают – либо мы шибко умные, либо – полные дураки? Кстати, вот пришел в голову афоризм: «Те, кто достаточно умен, чтобы не лезть в политику, наказываются тем, что ими правят люди глупее их самих». Все не могу вспомнить, кто это сказал?

– Если не ошибаюсь, Платон, – ответил Альфред.

– Да, да, Платон. Все грязь, но ничего не грязно. Вот такая, господа, философия... Кстати, каждый раз, когда вижу Каприни, завидую ему, что он потомок великого философа.

– Кстати, а посол Каприни здесь?– поинтересовался Трумен.

– Он не должен быть здесь, господа. Его правительство враждовало с покойным, царство ему небесное. Но скажу вам, отношения самих послов достаточно теплые. У меня старика-подлеца – глаз наметан. Однако позвольте раскланяться, меня ждут.

Дуайен поклонился и ушел.

– Никаких секретов Ланди нам не выдал. Это все прозрачная для всех информация.

 – Да, политика действительно грязная вещь. Жизнь сама по себе проста. Почему человек любит усложнять ее сам? – Альфред улыбнулся.

– Вы правы, мой друг, как всегда правы. А еще вот о чем подумал: Жаклин – грамотнейший посол. Но я всегда вижу в ней прежде всего женщину, согласитесь, красивую. Вот ее жалко – такими ножками месить политическую грязь в одном корыте с мужиками...

Трумен  просто отреагировал на ее появление. Жаклин была права – она постоянно под прицелом глаз. Особенно мужских.


Г Л А В А 2


 Альфред вернулся на работу в необъяснимом состоянии. Он был печален, он был весел. Два чувства диаметрально противоположные еще недавно владели им в течение нескольких минут – встреча с Жаклин и горестный день для Чакии. В такие минуты необходимо чувствовать плечо родного человека. Альфред машинально набрал номер телефона Марты.

– Чем занимаешься?
– Пришел стилист, делает прическу.
– Разве у нас прием?
– Нет, просто голову привожу в порядок.
– Кстати, раз речь зашла о приеме. Ты помнишь Жаклин?

Трубка молчала.

– Алло! Марта!
– Да, я слушаю.
– Я говорю в честь нового посла в посольстве Валии проводится прием. Ты можешь сказать стилисту, чтобы в этот день нашел для тебя время?
 
Марта впала в шок. С каких пор Альфред интересуется ее стилистами и прическами на приемы? И опять эта Жаклин?

–Много приглашенных?

– Мне сказали сто пятьдесят.

– Ба! Что за страна, ты сказал?

– Валия.

– И что у этих общего с Жаклин, с нами и вообще? Они что, очень близкие с Жаклин?

- Нет, сейчас в дипломатии наступили тяжелые времена. Ничего не поймешь. А, может, они еще плохо ознакомлены с протоколом и прочими дипломатическими тонкостями.

– Я думаю, если там будет много народу, наше присутствие не обязательно. Это фуршет?

– Фуршет.

– Можем не пойти?

 Альфред все понял. Он перевел тему разговора и положил трубку.
Вечером Альфред нашел время, чтобы поговорить с женой. Он отобрал в кухне большое красное яблоко и принес жене. Марта сидела в кресле и рассматривала журнал мод.

- Не понимаю, Альфред, почему нет журналов для дам в возрасте? Все для молодежи, все ужасное. Глазу не за что зацепиться.

– Потому, что мода для молодежи не обременена тяготами жизни. А люди постарше часто консервативны. Им особенно новое не навяжешь. Как продвигать бизнес?

– И все-то ты знаешь.

 Под носом у Марты оказалось яблоко. Марта удивленно посмотрела на мужа. Это что-то новое в поведении. Альфред изменил миниатюрному креслу и сел в другое, глубокое и большое. Закинул ногу на ногу. Он напряженно молчал и по бегающим желвакам не трудно догадаться, что предстоит разговор. Марта надкусила яблоко, по подбородку потек сок. Она вытерла его рукой и заметила – природный крем для кожи не так уж плох. Улыбнулась. Она ждала.

- Скажи, Марта, ты когда-нибудь чувствовала мою измену?
– Какую измену? – прикинулась непонимающей Марта.
– Измену мужа жене.
– По большому счету нет. А что?
– А по малому? – не отвечая на вопрос, спросил Альфред.
– А по малому, да. – Она отложила яблоко.
– Где, когда?- Голос Альфреда стал чужим.

Марта поняла, он подводит разговор к Жаклин.

– Ну, если помнишь, рыжая из протокольного отдела? Мне как-то звонили и сказали, что у вас непростые отношения.

– Рыжая, ее зовут Мэри, замужем. И имеет четверых детей. Мэри – замечательный человек. Она очень добропорядочная, отзывчивая. Мне с ней комфортно. Могу я общаться с приятными людьми вне зависимости от пола? Поэтому, не надо было прятаться за можжевельником, чтобы меня поймать после работы.

Это был удар! Марта действительно однажды, гонимая ревностью, пришла в конце рабочего дня к работе мужа и спряталась за елкой. Но тревога была ложной. Мэри вышла, села в дорогую машину мужа и они  уехали. Марта успокоилась. Стало за себя стыдно. Она решила больше не унижаться. Но откуда узнал Альфред? И почему столько лет молчал? Она опустила глаза.

– И все же мне интересно знать, ты когда-нибудь чувствовала мою измену? Я когда-нибудь вел себя по отношению к тебе непорядочно?

 Марта силилась вспомнить.

– Понимаешь, Марта, мужчина – существо, которое не знает, что может сделать в следующий момент. Знаешь почему? Потому, что он всегда на страже. На страже жизни. Он всегда в напряжении – потому, что на нем семья, обязанности. У него много проблем. Я не о тех, кто прирос к дивану. Так вот, если в дела не диванного мужчины вмешивается женщина со своими необоснованными, повторяю – необоснованными подозрениями, мужчина теряет нить. Ну, ту, как у паука, извини за грубое сравнение. Подрежь эту нить и паук упадет. Иногда это напряжение надо ослаблять. Иначе все рухнет. Его ослабляют по-разному. У всех свои методы.

– А твои? – не удержалась Марта, слушая непривычную для нее философию.

– А мои… Мои тоже разные. Ты – умная жена. Но, как умная жена, еще и понятливая. Я это знаю. Ты умеешь не видеть то, что я стараюсь скрыть. Ты знаешь насколько я предан семье, и знаю все дозволенные и недозволенные границы. Я их не преступаю. Никогда. И ты стараешься строить в семье ровные отношения. Ты не раздражаешь, ты не показываешь свою догадливость и не выпячиваешь свой ум. И эти ровные отношения привязывают к тебе еще крепче.

 Прежде у супругов не было разговоров на тему любви и верности. Сейчас не назывались имена, но все было ясно. Альфред прав – Марта никогда не устраивала скандалы и делала вид, что не догадывается о легких флиртах мужа. Знала, если скажешь «А», следует произнести и следующую букву алфавита. А потом – сами собой выскочат другие буквы, собираясь в обидные слова. Альфред решил не развивать тему. Он подтянулся, выгнув грудь колесом. Нехарактерный жест, однако, демонстрирующий раскованность, внутреннюю успокоенность и уверенность за будущее семьи.

– К слову, как насчет мороженого? В кафе, где продают твое любимое «Понимание» и где поют и танцуют венгерские цыгане? Ты любишь это кафе. Любишь, ведь, правда?

Марта обрадовалась. Иногда они с Альфредом ходят в это уютное заведение. Занимают столик у окна и с удовольствием смакуют мороженое. Она перепробовала все сорта. Но больше понравилось мороженое под названием «Понимание».

Трехслойное, с красной розочкой из крема на топе и розовым шоколадом. Именно розовым, посыпанным сверху. Больше ничего лишнего. Когда ешь, мир преображается. Все кажутся дивными, чудесными, без недостатков. Даже пятнадцатилетняя девица в макси-поясе, из-под которого нет-нет да выглянет то, чего молодым так и хочется показать, вызывает понимание.

Марта побежала в свою комнату, оделась достаточно легкомысленно и показалась мужу.

– Хочу подмолодиться. Журналы мод для молодых. Значит, у меня нет выбора.
Альфред, словно ребенок, захлопал в ладоши. Умница, надо жить раскованно и не загружать себя искусственными проблемами.

 – Я пересмотрела свои вещи, – поправляя волосы, сказала Марта. – На прием в это посольство, ну куда приглашают Жаклин, я пойду в любимом костюме. Бирюзовом. Как ты думаешь? Он не знал какой цвет лучше или хуже. Промолчать, не по– джентельменски, возразить – дать повод для спора, согласиться – слицемерить. Оставалось задать вопрос:

– Кстати, ты купила те черные туфли, с бархатной отделкой?
– Нет! И очень расстроилась – не было моего размера.
– Нет повода к расстройству. В воскресенье поездим по обувным.

 Марта засияла. Какой милый у нее муж. Когда не знаешь что ответить, лучше задать заинтересованный другую сторону вопрос. Это Альфред знал хорошо.


Г Л А В А 23


Ребенок из детдома не выходил из головы. Жаклин даже ночью снился младенец, тянущий ручонки в пространство. Несмотря на занятость, Жаклин находила время, чтобы заняться формальностями по усыновлению ребенка сестрой матери. Но законы государства были строги, и в отношении усыновления детей иностранцами действовали свои правила.

Пока улаживались отношения с компетентными службами, она нет-нет да заглядывала в Дом ребенка. Жаклин крепко прижимала к груди мальчика, покачивая его, словно в люльке. Детдомовцы не приучены к баловству, и баюканье умиляло малыша. Он улыбался, открывал и закрывал глазки, словно давая понять, что не спит, и не спешит в ненавистную кроватку. Вскоре в посольство пришло письмо, что документы на усыновление готовы и будущей матери необходимо заполнить бумаги. Однако мать исчезла, словно в воду канула. В посольстве ее ждали каждый день, каждый час, но она так и не появлялась. Жаклин оказалась в безвыходном положении. Столько упорного труда, переговоров на разных уровнях и все впустую. Ей ничего не пришло на ум, как обратиться к Конану. Сказать, что Жаклин тащила себя за шиворот к этому неприятному типу – ничего не сказать. В прошлой командировке она старалась не пересекаться с ним в рабочих делах, зная, что офицер по безопасности не должен совать нос в дела посольства. Но Конан был из тех людей, которые представляли себя на всех уровнях, как универсальную личность.


СЛЕД В СУДЬБЕ КОНАНА

НЕ ЛИШНИЕ ЛЮДИ

Как-то Конан попросил аудиенции самого Президента. Преподнес свою личность самым наилучшим образом, приписав себе заслуги других. Без зазрения совести присвоил успех дела по серьезной государственной программе, хотя над проблемой билась целая группа людей.
 
– Господин Президент, – сказал он, переступив кабинет высокого лица. – Я не хочу выражаться высокопарно. Мол, патриот, предан своему государству и прочее. Но я видел, как некоторые из нашей группы выполняли свое дело. Без огня. Без особого, знаете ли, желания и рвения. Я не мог смотреть на это спокойно. Я даже слышал разговор двоих, по понятным соображениям не называю имен. Так вот, они так сказали: ну, не получается, ну, не удается договориться, ничего не поделаешь! На нет и суда нет! Я вмешался. Подсказал новые пути. Ведь у меня большой опыт. Попробовали – получилось. Хотя, господин Президент, дело, может, не столько в опыте, сколько в желании решить вопрос. Внутреннем гражданском долге.
 
Конан настолько увлекся раскрашиванием себя любимого, что, войдя в образ, встал со стула и принялся расхаживать по кабинету Президента. Он заложил два пальца правой руки за жилет, другой рукой разводил из стороны в сторону, подкрепляя сказанное жестами.

– Я сказал Александру, ну, тому, которого, как я слышал, прочат на место Министра Иностранных Дел, – Конан вонзил колючий взгляд в Президента. – Так, вот, говорю ему – не везде надо быть дипломатом. Если вопрос касается интересов государства, стоит идти напролом. Он пожал плечами. В конечном счете, оказался - таки прав я. Конечно, если бы и этот будущий министр, и посол были немного активнее и смелее, любой государственный вопрос можно было бы решить в лучшем виде! Я, господин Президент, попросил аудиенции с вами потому, что до меня дошли разговоры, что к награде за решение этого непростого вопроса приставляется все тот же Александр. Я не против, это опытный дипломат, хороший политик. И место министра ему, как я понял, в награду. Уверен, что о подвигах своих он нарассказал… Но справедливости ради надо отметить и других. Я работал в трех посольствах и честно скажу, не везде дипломаты – хорошие политики. Если так работать, послом может стать любой, а тем более из нашего ведомства.

– Вы, как я понимаю, радеете за себя? – Президент встал с кресла. – Но я не совсем понял – если вы, как говорите, радеете за государственные интересы чисто из патриотических побуждений, то ваш приход ко мне не состыкуется со сказанным. Давайте начистоту – на прием к Президенту не каждый отважится. Своим приходом вы напоминаете о себе. Я помню, я знаю о вашем активном участии при выборе меня президентом. Но если вы были за меня, значит вы и сейчас со мной? Каждая страна, куда вас посылают, сложная для нашего государства страна. Там нужен человек, которому я доверяю. И неважно как называется его должность. Вы сами говорите – интересы государства превыше всего.

Конан так и сел. Он опустил голову, не смея взглянуть в глаза главе государства. Осечка. Это действительно был непродуманный ход.

– Александр – опытный дипломат. Со специальным образованием. Дипломат, который прошел все ступени дипломатической карьеры  от атташе, – продолжил Президент. – Дипломат – не просто должность. Дипломат, в высшем понимании этого слова не просто знающий, предвидящий, прогнозирующий политик, но и человек. Прежде всего человек. Лишенный честолюбия, лишенный интриганства, лишенный карьеризма и прочей шелухи. Никогда бы не доверил место главы внешнеполитического ведомства человеку, наделенному этими, извините, мерзкими качествами. Когда личное становится выше государственного. Когда интриги берут верх над делом. Когда мелко пакостничеством, доносами и прочей грязью забита голова человека. У нас есть такие министры. С этим приходится мириться, где взять по-настоящему преданных делу людей? Но место министра иностранных дел дается не как награда. Как заслуга. Потому, что министр иностранных дел – это, прежде всего, мое лицо, лицо государства.

 Если бы позвоночник у людей состоял из холодца, мы нашли бы Конана растаявшим под стулом. Ему было не стыдно, ему стало больно за себя любимого. Он встал, почему-то отряхнулся и ретировался в сторону двери. Президент поднял руку.

 – Конан, вы куда? А чашечка кофе? Она согревает. И человека, и душу.
Конан выпрямился. Выпить чашку кофе с самим Президентом – честь. Он улыбнулся. Внутренне же напрягся. При всей изворотливости ума он так и не понял, что хотел сказать Президент своей речью? Речью, напоминавшую газетную статью. «Понял! – осенило Конана. – Он должен был это сказать, как Президент – официально, по-деловому. А сейчас он пригласил на чашечку кофе. Теперь мы поговорим обо всем. И я смогу выбить место. Хотя бы посла».
 
Но Конан просчитался. За кофе они обсудили погоду, глобальное потепление, затронули политику.

 Вскоре Конан получил назначение в арабскую страну, у которой непростые отношения с внешним миром. Король Арабии сидел на нефти и хорошо знал ей цену. А через нефть и цену себе. Арабия диктовала условия, порою неподдающиеся здравому смыслу. Конан был назначен сюда офицером безопасности. Чашечка кофе не помогла – он не прорвался в министры или послы. Министром иностранных дел назначен Александр. Награды за выполнение государственных задач никто не получил. Награда для каждого – быть полезным своему народу, отметил Президент в своей речи на собрании парламента.

Так Конан попал в страну, где послом работала женщина – Жаклин.  Для него это стало ударом. «Наверное, Президент ткнул меня мордой в грязь? – взбесился Конан.

– Меня посылают в страну, где посол – женщина? Не я, достойный любого места, а какая-то баба? Что он хотел этим сказать?».

На самом деле Президент ни на что не намекал. Он оказался выше сплетен. Он был выше мышиной возни в низах. У него было свое мнение. Он понимал важное – если человек здоров на голову и лишен карьеризма в худшем понимании этого слова, он достойный помощник в управлении государственными делами.

 «Странный Президент, – размышлял Конан. – Честность, принципиальность, вообще-то, качества дураков. Так устроен мир». Президент и Конан находились по разные стороны понимания жизни.


Г Л А В А 24


Итак, Жаклин позвонила Конану. Офицер по безопасности сделал вид чрезмерной занятости и предложил встретиться через пару часов.
 
– Запарка, дорогая Жаклин, я живу в бесконечном цейтноте, – пожаловался он. Положив трубку, Конан повернулся на другой бок. Кожаный диван под тяжестью «занятого» человека скрипнул, издав вздох от постоянного перегруза. Конан сладко зевнул. Рыбка сама плывет в сети. Конан не знал, что у Жаклин за вопрос, но хорошо знал, что хочет от нее он.
 
В указанный час Жаклин постучала в дверь. Конан сидел за столом, заваленным бумагами. Натружено гудел компьютер. Радио тихо передавало новости.

– Приходится быть Цезарем, – улыбнулся Конан и двинулся навстречу к Жаклин. Она протянула руку для приветствия. Конан приложился к ней не по-мужски влажными губами и не по-джентельменски смачно чмокнул. Жаклин отдернула руку, силясь удержаться от желания стереть с нее печать конановских губ. Жест не ускользнул от зоркого глаза Конана.

– Да, вы правы, Жаклин, это не поцелуй дамской ручки, а нечто большее. Это нечто большее тащится за мной многие годы. И если бы у меня не было к вам искренних чувств, Бог не дал бы мне возможности вновь встретиться с вами в одной стране. Мои побуждения…

– Конан, я по делу, – прервала его Жаклин. – Можно сесть?

Офицер предложил место на замученном диване. Но Жаклин села на стул.

– Расслабьтесь, Жаклин. Ради вас я бросил все дела. В кои-то веки мы с вами наедине и можем поговорить неофициально. Сначала надо завести задушевный разговор, а потом осторожно приступить к делу! Вы же дипломат!

– Конан, я по делу. Где-то даже по личному. Поверьте, мне сейчас не до душевных разговоров. Тем более, мы работаем вместе, и не первый год.

 Она не знала с чего начать. Конан был прав – сначала надо поговорить по душам, потом перейти к проблеме. Но назойливый Конан не располагал к задушевной беседе. У Жаклин все внутри протестовало против этикета.

– Я не буду вилять. Стыдно, но признаюсь, что произошел прокол в моей работе. Хорошо, это не касается государственного дела, иначе я ушла бы в отставку. Дело в том, что я пошла на поводу женских чувств.

Жаклин рассказала невеселую историю. «Вот! – обрадовался Конан. Затаенная злоба на Президента так и фонтанировала. – Вот, господин Президент! Все твои рассуждения о чувстве долга, человеческих качествах – сплошная муть. На публику работаешь, господин Президент! Жизнь совсем другая. За примером далеко ходить не надо – твой посол пошел на поводу, видите ли, женских чувств».

– …И я не знаю что делать. Может, вы поможете или подскажите, как найти эту женщину?

 – Ваше Превосходительство госпожа Посол! – Последние два слова он произнес с нарочитым пафосом. – В этой стране официально живет миллион наших сограждан. Столько же, по неофициальным данным, нелегалов. Где нам искать вашу кукушку? Может, она давно уехала и ждет еще одного ребенка? Не в Интерпол же заявлять! Что же касается ваших хлопот по собственной инициативе, дипломат должен уметь извиняться за неправильные действия. Вы же прекрасно знаете, что письмо – обычная бумага, это пустое! Где сам человек? Где адрес? Как же можно только по письму пускаться во все тяжкие? Несерьезно, я бы сказал… – Конан подошел сзади, взял Жаклин за плечи и таинственно произнес: – Я думаю, можно подумать…

Жаклин натянулась, как струна, но не двинулась. Он же, понимая, что рыбка в его сетях, медленно повел руки вниз, вдоль грудей, еще не знавших материнского предназначения. Это было ужасно. Но это было и приятно. Жаклин, давно не ощущавшая мужского внимания, расслабилась. Руки Конана нежно гладили ее пышные формы, заставляя громко биться сердце. В следующую минуту Жаклин пришла в себя и резко встала. Она хотела наговорить грубостей, но встретившись  взглядом с  масляными глазенками офицера, передумала. От этого человека можно ожидать  все.

– Конан, вы всегда дела решаете вот так? – она попыталась пошутить.

– Вот так, никогда. Я дела решаю сразу. Это с вами вот так. Иначе нельзя. Вы же не женщина, Посол. Но вы зря резко поднялись. Я почти находил решение. Когда я ухожу в себя, я не чувствую ни рук, ни ног. Это даже Президент заметил. Как-то он вызвал меня и мы думали над очень серьезным вопросом. Так я даже перелил кофе в его чашке, так задумался.

 Конан давал понять, что вхож к Президенту и пьет с ним кофе. А послы, кстати сказать, говорили его глаза, в номенклатуре главы государства.
«Хорошо кофе перелил, а не запустил руки в недозволенные места, – подумала Жаклин. Она представила картину и ухмыльнулась.– Бог ты мой, я стала не хуже Конана. Что со мной! Думать о таких гадостях!».

– Жаклин, скажу вам по секрету. Президент намекал мне, что хотел бы видеть меня в кресле министра иностранных дел. Но я сделал вид, что не понял. Зачем мне эта должность? Мне нравится сидеть в тени, никем не замеченным. Мне нравится работать в разведке. Это мое.

– Да уж…, – не удержалась от многозначительного словосочетания Жаклин.

– А вы зря так, Жаклин. Зря. Власть-то у нас. Власть над вами всеми. Контрразведка не спит. Она всегда начеку и всегда все знает. В нужный момент выдаст все. А если захочет…  Впрочем, не будем углубляться.
 
Перед встречей с Конаном, прошлой ночью, Жаклин приснилась улитка. Скользкая, мерзкая, с неприятными рожками. Ничего кроме отвращения она не вызывала. Улитка выбиралась из ее ноги, рожками разъедая кожу. Жаклин позвала на помощь, кто-то стал тянуть стебельчатоглазую тварь из ноги. Но улитка зло отреагировала и превратилась в месиво. На обеих рожках, торчащих из месива наподобие пудинга, вырисовались две головки. Как у двуглавого дракона. С лицами Конана. Жаклин проснулась от ужаса и долго не могла заснуть. Она сморщила нос, скривила гримасу ненависти.

– А вы зря так, Жаклин, – повторил Конан. – Мы знаем – вы «чистый» дипломат и за вами никаких грешков нет. Например, вас не смогли завербовать те двое, помните, пришедшие под видом туристов?  Это позже вы узнали, что работала  контрразведка.  Согласен, грязные методы, но это работа! Вы достойно вышли из положения. С вами не смог договорится посол враждебной нам страны по щекотливому вопросу. Помните? Наконец, вы смогли разгадать план наших соседей, которые пытались загнать нас в ловушку. Помните? Они предложили принять участие в проекте, который, якобы, был выгоден обеим сторонам. На первый взгляд – да. И только опытный посол с аналитическим складом ума мог почувствовать подвох. Честно говоря, Жаклин, если бы я был мушкетером, я снял бы перед вами роскошную мушкетерскую шляпу и сделал бы роскошный мушкетерский реверанс.

Жаклин покраснела. Нет, не покраснела, она зарделась. Не от тщеславия, а от удивления. Она никогда не обращалась к Конану за помощью и советом, не вводила его в курс своих дел, держала дальше от посольской жизни. Она относилась к нему, как к «соседу» из другого ведомства. А он знал все. И неудивительно, контрразведка в лице Конана на достойной высоте.

– И это еще не все, – офицер продолжал уничтожать Посла.– Я даже знаю, как Король Арабии устроил в вашу честь прием, а потом отправил вам подарок – кольцо с изумрудом в эдак…, скажем так, много карат.

Жаклин широко открыла глаза. История с шахом была известна только Президенту и министру.

ПРОДОЛЖЕНИЕ - http://www.proza.ru/2017/02/08/437