Зимние вечера тянутся долго. Тьма подползает к окнам, кажется, сразу после обеда. Снежные змейки, гуляющие по полю за домом, окрашиваются в закатные цвета - плывут по снежной целине оранжевыми струйками, огибая торчащие одинокие сухие былинки. Зима только кажется тихой. Она наполнена звуками ветра, шуршанием, поскрипом, треском и шелестом.
Поземка представляется живой, словно какие-то вечно одинокие души обрели в ней плоть...
Зимний день короток. Санки, весёлое валяние в снегу, скольжение по льду замёрзшего деревенского прудика - зимнее веселье отнимает всё внимание. Но когда приходишь домой, появляется время задуматься, отчего так хорошо, так красиво на свете. Особенно, ежели рассматриваешь морозные узоры на оконном стекле. Лапки, веточки, завитушки - всё совершенно, всё безупречно. И ничего не повторяется. Это человек в своей великолепной лени копирует орнаменты, повторяя их. Природа неутомима в создании мимолётных шедевров.
Оттаиваешь ладошкой прорубь на ледяном стекле, и глазам открывается сказочный и одновременно обыденный мир - в сумерках двигаются с морозным скрипом фигуры, которые могут играть в твоём воображении любую роль... То ли Морозко пробирается по своим делам, то ли соседка тётя Валя идёт с фермы домой.
Но главное - ты знаешь, что там царит холод. И ты знаешь, что если нет игры и веселья в том снежном мире, если стоишь без движенья, мороз уж так пощекочет, так приложится к щекам и носу, что без немедленного домашнего тепла жди беды.
Тут или печь выручит, или чай спасёт.
...Со стола снимается медный самовар. Там он стоит весь день, скучный и остывший. Даже бока его кажутся не такими важными и пузатыми без тепла.
Дед уносит самовар на открытую веранду. Внутрь самовара заливается ледяная колодезная вода, из-за чего бока его покрываются такой же ледяной испариной.
В совочке выносится из печи горсть чистых тлеющих угольев. Высыпаются внутрь, а сверху лучинки и щепочки. Огонь внутри разгорается быстро, особенно если подуть снизу, сквозь решёточку - только успевай подбрасывать лучинки-то!
Спустя время слышится из утробы самовара сначала урчание, а после тонкий звук - посвист, не посвист, а что-то певучее, протяжное, уютное. Знать, вода уж закипит скоро.
Пар валит. Готов самовар. Теперь он кажется живым и даже немножко сердитым. Как тот старик, который всё ворчит и ворчит, но всё равно сунет тебе в руку леденец.
Ставят его на медное блюдо, в котором чуть водицы налито - это если уголёк вывалится снизу, из решётки, чтобы сразу в воде и погиб он.
Бежит из краника в старый чайник с розами на боку крутой кипяток.
Чай сначала словно бы раздумывает, что ему делать, потом разом окрашивает кипяток густым цветом. А запах!
Один Бог знает, как из невзрачных чёрных чаинок является аромат!
На столе почти сразу, словно по волшебству, появляются вазочки с вареньем и мёдом. Тут тебе и клубничное, тут тебе и черничное!
Чай из самовара пахнет дымком и радостью. Аромат такой, что, кажется, пил бы и пил. Тепло сразу становится. Чудится, что и зимы никакой нет. Тепло и сонно. Вкусно и сладко.
Пока горяч самовар, не перестаёт он петь свою песенку, которую замечают, наверное, только дети и кошки.
Вторит самовару за стеной ночная вьюга. Толкается в стены и окна. Но ты уже ничего не слышишь. Слипаются в дрёме глаза.
И снится не зима, а лето...