У Смакова две недели назад умерла тёща. Лира ходила
с красными глазами и припухшими веками. Ввиду послед-
них событий Смаков как-то не сумел вызвать профессора
Наева для осмотра тёщи, да и не особо верил в серьёзность
её болезни.
Вскрытие показало замедленный распад клеток
вследствие какого-то отравления, возможно, от употреб-
ления лекарственных средств. Лира качала головой, бор-
моча что-то невнятное, из чего Виктор Арнольдович всё
же понял, что её мать относилась к лекарствам с большой
долей предубеждения и вряд ли их аккуратно принимала,
если вовсе не выбрасывала их в унитаз. Но её наблюдения
в расчёт не приняли. Каждый своим занят. Правда, моло-
денький мальчик, возможно, подрабатывающий студент,
занёс в компьютер строчку: со слов дочери, лекарства
принимала нерегулярно. Это так. На всякий случай для
статистики.
Настроение у Смакова было самое что ни на есть от-
вратительное. Три дня он взял на похороны тёщи, а потом
сразу и больничный, так как у него не переставая болела
голова, а также временами наваливались приступы икоты,
при которых он становился совсем плох. Чего он только не
предпринимал. Пил воду мелкими глотками, задерживал
дыхание, пробовал, по совету жены, принимать каждые
пять минут по столовой ложке коньяку и даже вставал на
голову. «Вот тебе и медицина, ёлки-палки, от такой прос-
той вещи не может избавить, чего там можно ждать?» — в
сердцах выговаривал он Лире между приступами икоты.
Лира пошушукалась с соседкой, живущей недалеко от
их дома. Та пришла, пошептала, повесила ключ на беже-
вом шнурке таким образом, чтобы он оказался на спине
промеж лопаток, и странное дело — как рукой сняло. Вишь
как всё просто оказалось.
Часы с мягким свистящим шипением пробили три,
а Виктор Арнольдович всё ещё сидел в кресле напротив
камина, уставившись в кучку пепла от догоревших бри-
кетов. Чарли лежал у ног хозяина, довольный своей бли-
зостью к нему, время от времени вздрагивая и издавая
скулящие звуки, подтверждающие не только собачью лю-
бовь и преданность, но и готовность повиноваться лю-
бой команде.
Смаков ощущал усталость, но у него не было сил под-
няться наверх, в спальню. Может быть, ему просто не хо-
телось разбудить чутко спавшую жену да застать Марка за
компьютером и делать тому очередное нравоучение? Что
толку? Всё равно не послушается. Он один из многих стра-
дающих компьютерной зависимостью, и бороться с этим
бесполезно. Ну что ж, это лучше, чем алкоголь, наркотики,
смертельные гонки, бесконечные стимуляторы. вызываю-
щие впоследсивии нервно-психические заболевания, чис-
ло которых растёт с невероятной быстротой. Вот и на него
напасть — икота есть не что иное, как последствие стресса
и недостаток в его жизни позитива, вернее, его позитив-
ного взгляда на происходящее, что опять-таки кроется в
обменных процессах и сбое гормонального фона. Об этом
говорил ему профессор Наев. И все искусственные средс-
тва, дающие человеку радость, оказываются малоэффек-
тивными.
Виктор Арнольдович для того, чтобы отвлечься от
дурных мыслей, постарался вспомнить, когда он был по-
настоящему счастлив. Разве что когда Лира дала согласие
стать его женой. Как он тогда волновался.
Они встретились совершенно случайно. Он, уставший
от напряжённых занятий, поехал за город, чтобы побыть
одному, подышать свежим лесным воздухом и таким обра-
зом восстановить силы. Это было словно вчера. Так отчёт-
ливо он всё помнит.
Уставший, но довольный от прогулки, он зашёл в кафе
перехватить что-нибудь и сразу обратил внимание на де-
вушку, оживлённо разговаривающую с молодым парнем.
Сев напротив, он стал исподволь наблюдать за нею, стара-
ясь угадать, о чём они говорили. Молодой человек что-то
сказал, девушка вспыхнула, и краска негодования залила
её бледное до этого лицо. Она даже поднялась со стула,
видимо, намереваясь уйти. Парень тоже вскочил и снова,
уже громко, так что Смаков мог слышать, выкрикнул: «Вот
и оставайся одна! Мне надоели твои глупые, бесконечные
сцены ревности. Между нами всё кончено! Я не собираюсь
свою жизнь превращать в ежедневные оправдания! Про-
щай!» — и в буквальном смысле этого слова вылетел на
улицу. Он настолько быстро исчез, что Смаков, размеши-
вающий сахар, поднял глаза — а того уже и след простыл.
Девушка рванулась было за ним, но увидев в окно, как он
быстро бежит, снова опустилась на место, достала из су-
мочки очки от солнца и надела их на свой красный носик.
Смаков видел стекающие по щекам слёзы, которые
девушка промокала салфеткой. В кафе никого больше не
было. Девушка явно стеснялась своей слабости и своих
слёз. Смакову очень хотелось как-то успокоить её, но он
не решался с ней заговорить.
Минут через двадцать девушка стала приходить в
себя. Она заказала чашечку кофе. Смаков последовал её
примеру. Так сидели они в тишине, отпивая маленькими
глоточками кофе. И эта тишина странным образом начала
объединять их, протягивая между ними невидимые нити
чего-то единого, общего, судьбоносного.
Из кафе они вышли вместе. У Смакова сильно колоти-
лось сердце, а когда они случайно коснулись пальцами рук
друг друга, по его телу пробежала волна — сладостная и
призывная.
Роман с Лирой развивался бурно и стремительно. Их
непреодолимо влекло друг к другу. И уже недели через
две Виктор пригласил свою будущую жену к себе, после
того как они посетили один из самых дорогих ресторанов.
Виктор Арнольдович в то время жил с родителями. Они
как нельзя более кстати уехали отдыхать. Ни в ресторане,
ни дома у Виктора они не пили ни грамма спиртного. Оба
хорошо понимали, чем закончится этот вечер. Они хоте-
ли любить друг друга и даже больше — оба хотели зачать
новое существо. Виктор сделал Лире предложение, и она
дала согласие, полностью доверившись ему. У неё не было
и тени сомнения: Виктор женится на ней.
Смаков заново переживал тот необыкновенный, счас-
тливый вечер. У него и у неё это было впервые. Лира поп-
росила выключить свет. У Виктора дрожали руки, дыхание
перехватывало. Он боялся и желал одновременно. Поло-
жив руки ей на плечи, Виктор едва прикоснулся к уголкам
её губ и замер от блаженной истомы. Голова плохо сооб-
ражала. В действие вступил инстинкт. Он начал медлен-
но снимать с неё наряд. Странно: раздевая, он не видел
её обнажающегося тела. Предметы плыли, растворяясь в
темноте. Собственно говоря, в комнате царил полумрак, и
в обычном состоянии всё хорошо можно было бы видеть,
а для него словно всё вокруг исчезло, исчезло разом, и ему
казалось, что так и должно быть. Он даже плохо сообра-
жал, где находится. Как в медленном, завораживающем
танце, они двигались к постели и так же медленно опус-
тились, прижались и, почти не дыша, застыли. Он с упо-
ением целовал её лицо, шею, живот, застыл у причинного
места. Она притянула его к себе, и они слились в неотрыв-
ном поцелуе. Это неповторимое счастье навсегда осталось
в нём, как первый детский поцелуй.
Через месяц они оформили свои отношения, а через
восемь у них родился сын Марк.
Получив повышение по службе, он позволил себе от-
дых с женой и сыном на одном из островов Атлантиче-
ского океана. Взаимная любовь, радость общения на фоне
безмятежного отдыха — он постарался выбросить мысли
о работе из головы — создавали вокруг них общую ауру
счастья. Потом, став начальником, он не раз пожалел о
своём повышении. Принимать решения, отдавать приказы
для него оказалось нелёгким делом. Виктор Арнольдович
был слишком мягким, интеллигентным. В своё время он
научился размышлять, анализировать, делать выводы, и
это его свойство было замечено.
То, что произошло с Хумовым, выбило Смакова из
колеи. Его побег он воспринял как вызов, как знак спра-
ведливой необходимости произвести изменения в заржа-
вевших, заскорузлых структурах, показав его, Смакова,
неуверенным в правильности и своевременности выпол-
няемых функций и, если хотите, инструкций, которые дав-
но устарели.
Смаков вздрогнул всем телом. Сверху раздались гром-
кие всхлипы и рыдания Лиры. Похоже, во сне, потому как
больше не повторялись.
«Все же пора уложить мальчика спать», — с нежностью
подумал Виктор Арнольдович, но не двинулся с места. Он
ощущал, что расползается, тело становится неподвласт-
ным, неуправляемым и ему не хватает сил даже шевель-
нуть рукой, не то, чтобы встать. «И пусть. И хорошо», —
вяло думал он, — мои силы уже не те. Как-никак пятый
десяток разменял. Может, мне не так много и осталось.
Чего же усердствовать? Зачем тянуть жилы, надрывать-
ся? Пусть всё идёт своим чередом. Нет ничего лучше, чем
сидеть вот так спокойно, рядом со своей любимой соба-
кой, дома и знать: наверху спит жена, сын бодрствует за
компьютером или думает о своём. И это тоже хорошо. Для
него пришло время размышлять, ставить вопросы о смыс-
ле жизни, о том, как в этой жизни выстоять… Да мало ли
какие вопросы может задавать юноша в таком возрасте.
Молодость — время вопросов.
Смаков прикрыл глаза и постарался отогнать надоед-
ливые, грустные мысли. На некоторое время ему это уда-
лось — начало казаться, что время как бы замедляется
и он в этой сопричастности к мерному его течению спо-
собен на мгновение краешком какого-то неосознанного
чувства заглянуть в Вечность, испытать холодящий душу
страх перед неизбежностью смерти «Вот и я умру, и Марк
будет плакать, а Лира от горя сгорбится, постареет. Мой
пёс будет бродить ночами по дому, скулить и выть на луну,
но меня это уже не будет волновать. Меня ничего не будет
волновать».
Крупные тёплые капли одна за другой покатились по
щекам, падая на тыльную сторону рук, сложенных на ко-
ленях. Виктор Арнольдович плакал, шмыгая носом, смор-
каясь в салфетку, одновременно пугаясь и радуясь своим
слезам. Его невроз достиг своего апогея. «Я несчастен,
я бесконечно несчастен. Я лишён радости, смысла жиз-
ни, лишён воли и желания бороться», — думал Смаков,
всхлипывая и вытирая глаза бумажной салфеткой. Чарли
воспринял состояние хозяина и начал жалобно поскули-
вать.
«Я вот живу и всего боюсь. Боюсь потерять работу, так
как нечем будет оплачивать банковский кредит, боюсь за-
болеть каким-нибудь новейшим вирусом и надолго слечь
в больницу, за которую опять-таки надо платить, боюсь
начальства, в конце концов, боюсь смерти. Меня пугает
до умопомрачения, куда мог подеваться самый лучший
выпускник и что с ним сейчас. Жив ли он? И что такое
смерть? Даже если мне предрешено жить долго, я не могу
себе представить, что наступит день, а я уже не открою
глаза, не увижу небо, солнце, деревья, свою собаку, не
вдохну полной грудью, не приму душ, не выпью утренний
кофе. Ну и что? Я уже об этом знать не буду. Я ни о чём
больше знать не буду. Мне не придётся нервничать, пере-
живать по пустякам. Я усну и не проснусь. Только и все-
го. Засыпать же мне не страшно? Нет. Всё же уснуть одно,
а умереть и никогда больше не проснуться — это совсем
другое. Совсем другое дело. Не быть никогда. Исчезнуть.
Но ведь меня не было до моего рождения, и мир мало бы
изменился, не появись на свет я. Мир совсем, совсем бы
не изменился. Так же и мой уход из жизни не принесёт
никаких изменений, разве что близкие будут горевать.
Ради них я и живу. Сын и жена точно не забудут меня до
самой своей смерти. Пусть они живут долго-долго. А я…
Я отжил своё. Я не вижу перспективы. Что это на меня
нашло? Расклеился. Расплакался, впервые расплакался,
расчувствовался, как сентиментальная дамочка. Это не-
рвы расшалились. Попью успокоительного, и всё встанет
на свои места. Её величество депрессия пожаловала в гос-
ти. Это она нашёптывает мне панические мысли. Всё же
надо пойти на приём к психотерапевту. В моём окружении
слишком много людей, заболевших депрессивным психо-
зом. Мы никак не можем научиться не наносить друг дру-
гу травмы. Зависимость одного от всех настолько велика,
что победить эпидемию, охватившую огромное количес-
тво людей и с каждым днём возрастающую, возможно
только всем вместе. Неужели я один это понимаю? Нет, не
может этого быть. Врачи давно бьют тревогу. Антидепрес-
санты на рынке появляются с космической быстротой,
предлагая избавление от этой напасти. Хороший способ
делать деньги. Тёща не могла жить без пилюль счастья.
Так она с усмешкой говорила, поглощая их каждый бо-
жий день. Всё. Мне понятно: надо выпутываться самому.
Прекратить панику. Принять по-мужски решение. Обор-
вать разом. Это будет по-мужски. Чего там думать. Света
впереди никакого. Жена? Жена поплачет, конечно. Денег
ей на первое время хватит. Марк уже большой. Работать
будет. Да и жена что-нибудь найдёт. Станет давать уро-
ки английского. Проживут. Не пропадут. А я всё. Не могу
больше. Моя песенка спета. Сколько можно тянуть лям-
ку? Ни одного дня без стресса. Ни дня. Держался долго.
Пока. Пора. Трубят рога. Как там у Есенина? «В этой жиз-
ни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей». Отго-
ворила роща золотая… Какое стихотворение, а? Вот был
поэт, так поэт. Был поэт, жил поэт, а теперь его вот нет.
Вот и ладушки-ладушки, погремушки у бабушки».
Смаков, не без усилия воли, встал, прошёл в свой каби-
нет, открыл сейф, достал пистолет. Всё происходило ма-
шинально, как бы без участия сознания и в полном равно-
244 245
душии. Чарли следовал за ним, ловя каждое его движение,
не сводя с него своих умных глаз. Он проверил, заряжен
ли пистолет. Да. Заряжен, как и требовалось по инструк-
ции. Он сел, облокотился на стол локтем правой руки для
надёжности, откинул назад голову, приблизил дуло к вис-
ку, зажмурил глаза. Секундой раньше, чем он нажал на
курок, Чарли прыгнул, схватил зубами за широкий рукав
халата.
Пуля, слегка задев штору, вылетела в открытое окно.
Смаков туповато посмотрел на пистолет, зачем-то поню-
хал дуло, поморщился, положил пистолет обратно в сейф.
Сбросив халат, в одной футболке и трусах он с Чарли вы-
шел на улицу.
Домой Смаков вернулся около пяти часов утра, сильно
продрогнув, но в ровном расположении духа.
Спать он лёг в кабинете на диване в обнимку со своей
собакой, которая от восторга не могла успокоиться и лиза-
ла ему нос, ухо, шею, руки… Он не отмахивался, находясь
в спокойном, умиротворённом настроении. Желание жить
росло с каждой минутой. И что самое главное, он пере-
стал бояться перемен к худшему. Он не мог понять, что
с ним было, почему он так запросто хотел распрощаться
с жизнью. Как бы не казалась жизнь тяжёлой, а порой и
просто невыносимой, всё равно жить лучше, чем лежать в
сырой земле со всеми последующими трансформациями
бренного тела: поедания червями, разложения и так далее.
А душа? Что душа. А кто его знает, что там, и что с душой.
Слабые верят, а сильные — сомневаются. И всё же лучше
верить. Легче уходить из жизни.
Засыпая, он продолжал думать, что существует пере-
селение душ, значит, есть жизнь после смерти и надо зара-
батывать хорошую карму, что любое учение можно легко
превратить в догму и тогда прекратится развитие и оно
станет мёртвым, что жить хорошо, жизнь — подарок, ко-
торый надо ценить, и ещё: у него самая лучшая в мире со-
бака.
Продолжение; http://www.proza.ru/2017/02/19/1129