Факт, который принято считать общеизвестным, неопровержимым, изученным и ни в чём не подлежащим сомнению – 24 июня 1812 года «силы Западной Европы пересекли границу России, и началась война… То есть случилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие…»
Однако, отложив в сторону философствования «помещика, юродствующего во Христе», и внимательно взглянув на это событие, мы обнаружим целый ряд странностей, которые до сего дня не получили должного освещения в исторической литературе. Вся российская историография, независимо от периода, утверждает одно: Наполеон «без объявления войны напал на Россию». А поскольку сам факт вторжения вроде бы никаких сомнений не вызывает, да и в сравнении с последующими эпическими событиями имеет не столь большое значение, то и внимание ему в основном массиве исторических трудов уделяется чисто символическое.
«Наполеон пришёл завоёвывать мою Родину. Точка. И зачем мне знать какую-то там истину?» - написал в комментариях к одной из моих публикаций вполне солидный по виду человек, судя по всему, придерживающийся либеральных взглядов. «Никто их к нам не звал» - скажут 95 из 100 опрошенных россиян, несмотря на очевидные факты, убедительно свидетельствующие об обратном. Что ж, оставим желающих расставлять «точки» пребывать в их удобном неведении, а сами попробуем разобраться с одной из довольно странных страниц кампании 1812 года.
Не будем надолго останавливаться на вопросе о том, каким образом армия Наполеона оказалась на границе между Герцогством Варшавским и Российской империей – это тема отдельного разговора. Здесь отметим лишь, что подготовку к войне Россия начала ещё в 1808 году, и уже в 1811 силы, сосредоточенные на западной границе, превысили численность 200 тысяч человек. Франция же в тот же год имела в Герцогстве лишь около 70 тысяч солдат, причём уже удвоив силы в ответ на концентрацию русских войск, которые, разумеется, никакой угрозы для России представлять собой не могли, и начала масштабное перемещение своих войск на территорию Польши лишь в начале весны 1812 года.
Была ли эта война неизбежной? Хотя подавляющее большинство разнородных по уровню и качеству российских описаний и исследований даёт однозначное заключение по этому поводу (независимо от политических взглядов и пристрастий их авторов), приписывая Наполеону намерение «завоевать Россию», в действительности ответ на этот вопрос совсем не очевиден. Однозначно ясно, что Наполеону она была совсем не нужна и никаких намерений на «захват России» у него не имелось. Существует немало свидетельств того, что всё могло завершиться лишь демонстрацией силы. Однако русский император ни на какие переговоры не пошёл.
Разумеется, ситуацию с нависанием над границей Герцогства Варшавского, союзного Франции, весьма значительных русских сил, определённо предназначавшихся не только для его захвата, нужно было каким-то образом решать, да и столь внушительная армия долго стоять на месте без дела попросту не могла. Переход Немана состоялся. С точки зрения России это было вторжение на её территорию, поскольку Россия любые захваченные земли всегда однозначно объявляла своей собственностью, с точки зрения французов, и тем более – поляков, они вступили на оккупированную польскую территорию, по причине чего кампания эта в европейской исторической литературе имеет название «Вторая Польская война». Но вот была ли дата этого перехода случайной?
Согласно культивируемой более двухсот лет версии, Наполеон ставил перед собой задачу вклиниться между армиями Барклая и Багратиона с целью разгрома их по отдельности. Однако при более внимательном рассмотрении начала кампании сразу же возникают вопросы – во-первых, зачем при этом группировке левого фланга, которой командовал лично французский император, понадобилось двигаться на Вильно по широкой дуге с севера, а не по прямой, что, вне всякого сомнения, было бы быстрее, во-вторых, каким образом подобный манёвр мог помешать соединению русских армий, в-третьих, почему группировки Жерома и Богарне, располагавшиеся южнее главных сил, выступили не в тот же, и даже не на следующий день, а лишь четыре и пять дней спустя? Наконец – почему французская армия, триумфально вступившая в Вильно 28 июня, задержалась в нём на целых 18 дней, выслав вперёд лишь отдельные отряды? Все эти факты определённо противоречат указываемым в российских учебниках целям первого периода кампании. Совершенно очевидно, что задача перед войсками ставилась какая-то совсем другая. Какая же?
Сегодня достоверно известно, что Александр I готовил наступательную войну. Начать её планировалось ещё в 1811 году, когда с молдавского театра военных действий, где шла реальная война, были сняты пять дивизий (!!!) для переброски на западную границу, откуда никаких угроз России не исходило. Годом ранее незадолго до того созданной агентурной сети за рубежом были даны поручения не только собрать максимально точные сведения о составе и дислокациях французских и союзных Франции войск в Европе, но и о состоянии приграничных крепостей на территории Франции, что более, чем наглядно свидетельствует о предполагаемом характере предстоящей войны. По дипломатическим каналам велась интенсивная обработка правителей Австрии и Пруссии с целью добиться создания новой антифранцузской коалиции. Более того, Александр предпринял попытку склонить к переходу в российское подданство князя Понятовского, фактического правителя Герцогства Варшавского (разумеется, не напрямую, а через своего «молодого друга» Адама Чарторыйского), предлагая ему выступить в предстоящей кампании на стороне России против Наполеона в обмен на воссоздание Польского королевства как автономии в составе Российской империи.
Как известно, нападение на Герцогство не состоялось по причине решительного отказа Австрии и Пруссии в очередной раз выступать против Наполеона. Однако из пяти прибывших с турецкого фронта дивизий назад были возвращены только две. Таким образом опасность начала войны никоим образом не уменьшалась, а прибытие Александра к армии в апреле 1812 года снимало всякие сомнения в намерениях российской стороны.
На самом деле император Александр на тот момент от идеи наступательной войны уже практически отказался. Действительно – в одиночку Россия бороться с Наполеоном в принципе не могла, что весьма наглядно показали все кампании этого периода. Правда, всё ещё обсуждался вариант вторжения в Герцогство Варшавское в расчёте на то, что сам факт его всё же вынудит Пруссию и Австрию и даже самих поляков вступить в союз с Россией. Надежды на создание коалиции подогревались секретными соглашениями Александра с Францем I и Фридрихом-Вильгельмом III, согласно которым в случае войны их войска, формально на тот момент союзные Наполеону, должны были ограничиваться лишь демонстрациями и не предпринимать активных действий, а также недавно заключённым антифранцузским союзом с Швецией. Но всерьёз в такую возможность уже мало кто верил, да и время, когда, по словам генерала Беннигсена, «власть Наполеона [была – А.А.] менее всего опасна для России», было безвозвратно упущено. Многочисленные войска Франции и её союзников уже стояли на Немане, и наступление силами, уступающими в численности, стало практически безнадёжным делом. Теперь в ставке верховного командования обсуждались различные планы войны на своей территории (ни один из которых, правда, так окончательно и не был принят). Но для исполнения любого из них необходимо было затащить армию Наполеона в Россию.
Вроде бы на первый взгляд в этом не было чего-то особенно сложного. Действительно, после того, как Россия на протяжении всего восьми лет предыдущего периода трижды вступала в войны против Франции далеко за пределами своей территории (в 1799, 1805 и 1806 годах, причём в первых двух случаях являясь прямым их инициатором), и концентрации войск вблизи границ трудно было предполагать, что Наполеон будет спокойно сидеть в Париже и ожидать нападения. Сообщения о намерении Александра развязать новую войну французский император получал регулярно и в больших количествах. Они в разных формах начали поступать ещё с 1808 года, но тогда он категорически отказывался им верить. Однако их поток нарастал и всё более и более подкреплялся фактическими данными. Не было секретом, что Россия в то время, когда Французская империя ровным счётом ничем ей не угрожала, вдвое увеличила военный бюджет, а также наращивала численность существующих полков и создавала новые. Это были и сведения, полученные от агентуры при дворах европейских монархов, откуда регулярно поступала информация об усилиях России по созданию новой коалиции, и крайне обеспокоенные, порой почти панические просьбы о подкреплении французских и польских офицеров, возглавлявших наблюдательные и охранные отряды на границе с Россией, которые сообщали, что при переходе русских войск в наступление их просто нечем будет сдержать, и донесения шпионов из оккупированных приграничных литовских областей как о продолжении наращивания русских войск, так и разговорах подвыпивших офицеров в трактирах, в которых громогласно провозглашалось, что все они со дня на день ожидают приказа императора наступать. И, разумеется, детальный доклад князя Понятовского по поводу предложений Александра о совместном выступлении против Франции. Так что никаких сомнений в скором нападении России попросту не оставалось, и наиболее логичным действием для Наполеона стало бы нанесение упреждающего удара по примеру тех, какие производились им до сих пор по всем армиям, готовящимся к агрессии против Франции и её союзников.
Но была одна серьёзная проблема – французский император очень не хотел этой войны. Необходимо было каким-то образом заставить его вторгнуться на российскую территорию.
Практически все авторы описаний кампании 1812 года приводят высказывание Наполеона: «Россия увлечена роком. Пусть её судьба свершится.» Но лишь немногие определяют эту фразу как несколько странную. И в самом деле – подобное выражение могло быть вполне логичным применительно к государству, совершающему агрессию, но никак не к миролюбивой стране, готовящейся лишь отразить нападение.
Следует обратить особое внимание на весьма важную деталь. Перед началом вторжения Наполеон отдал приказы командующим центральной и правофланговой группировками своих войск королю Вестфалии Жерому Бонапарту и вице-королю Италии Эжену Богарне о защите мостов на Висле. То есть эти соединения должны были отступать от Немана до Вислы и лишь там закрепится намертво. Могло ли произойти подобное отступление, если бы русская армия не предприняла движения вперёд?
Вот именно этим и объясняются действия войск французского императора в первые дни кампании. Жером и Богарне стояли на месте в ожидании нападения русских войск, чтобы, согласно плану Наполеона, начать отступление, сдерживая неприятеля небольшими локальными боями. Вспомним, что они перешли границу лишь после того, как Наполеон уже вступил в Вильно, наступления русской армии не случилось и стало ясно, что операция не удалась. То есть главные силы под командованием самого императора по изначальному плану должны были совершить фланговый обход и в районе Вильно выйти в тыл наступающей русской армии. И это единственное разумное объяснение характера Виленской операции.
Дополнительным доказательством служит то обстоятельство, что после кардинального изменения плана кампании войска Жерома, которым только тогда было предписано отсечь армии Багратиона путь на соединение с армией Барклая, на первом этапе попросту не смогли выполнить эту задачу. Разумеется, практически все российские описания приписывают эту неудачу безынициативности и даже «тупоголовости» брата императора, но в реальности совершенно очевидно, что произошла она по той простой причине, что группировка Жерома была элементарно не готова к наступательным действиям, особенно к необходимому в новых условиях стремительному маршу.
При этом совершенно необходимо учитывать и то важнейшее обстоятельство, что Виленская операция могла достичь цели лишь при одном обязательном условии – русская армия на момент её начала уже должна была находиться на марше. В противном случае естественным действием русских войск стало бы отступление, которое и произошло в реальности. Причём начинать операцию следовало строго одним-двумя, максимум - тремя днями после начала русского наступления, поскольку слишком раннее пересечение границы остановило бы его и тем самым сорвало бы весь замысел, а запоздание с выступлением могло создать серьёзную опасность разгрома группировок Жерома и Богарне, значительно уступавших в численности русским войскам. Однако блестящий манёвр французского императора не принёс никаких результатов. В районе Вильно русской армии не оказалось. Она уже маршировала в направлении, противоположном ожидаемому.
Наполеон, как известно, не относился к числу тех полководцев, которые охотно принимали желаемое за действительное, как это частенько случалось с его австрийскими, прусскими и русскими противниками. Следовательно, пересекая Неман, он был уверен в том, что русская армия уже начала своё наступление. На чём же могла быть основана эта уверенность?
Здесь необходимо упомянуть ещё об одном важнейшем событии, до сих пор не прояснённом до конца. Известно, что сообщение о переходе Немана войсками Наполеона застало Александра на балу в имении генерала Беннигсена Закрет под Вильно. По свидетельствам очевидцев, государь продемонстрировал высочайшее хладнокровие и даже не сразу покинул продолжающийся как ни в чём ни бывало бал. Верноподданные мемуаристы восхищались самообладанием царя, хотя и отмечали некоторое охватившее его волнение, которое он весьма успешно скрывал. Впрочем, конечно же, было понятно, что началось поистине титаническое, эпохальное событие, и вызванное этим известием возбуждение государя вполне объяснимо. Но что скрывалось за его спокойствием?
Любопытно то обстоятельство, что немалое количество мемуаристов, включая достаточно приближённых к персоне самодержца, утверждают, что Александр заранее точно знал день, когда войска Наполеона перейдут Неман. Трудно однозначно оценить, насколько справедлива или несправедлива их уверенность. Однако если считать такую информированность реальной, то источником её, конечно же, не могли стать разведка или некий тщательный анализ (коего не имелось и в помине). Она могла родиться лишь в том единственном случае, если царь сам приложил руку к её созданию. Хладнокровие, проявленное им при получении известия о переходе французами Немана с наибольшей долей вероятности свидетельствует как раз о том, что его план начал осуществляться.
Ни для кого не секрет, что история – явление весьма двойственное. С одной стороны – есть точная наука, оперирующая датами, цифрами, археологическими исследованиями, изучением предметов быта, искусства, войны, научной деятельности и документально подтверждёнными фактами. С другой стороны – мимо исторической науки прошла невероятная по объёму и значимости масса фактов, оставшихся неизвестными, поскольку они не зафиксированы в письменном или предметном виде. Неисчислимое количество устных переговоров, бесед, сообщений, обсуждений, изложенных проектов и планов, дискуссий, советов и прочих вербальных и визуальных форм навсегда скрылись от всех исследователей в тумане времени. Даже невозможно себе представить, как выглядела бы история человечества, если бы этот пласт сведений был доступен историкам. Уверенно можно сказать лишь одно – взгляды на очень многие великие и невеликие исторические события подверглись бы весьма существенной корректировке.
Немногим менее значимым можно считать огромный объём сведений, до сих пор скрытый в различных российских архивах. Без сомнения, каждому историку неоднократно попадались на глаза «Бюллетени Великой армии» со штампом «Запрещено», проставленным в годы большевистского режима. В начале 90-х годов мне довелось общаться с главным редактором журнала «Родина» В.Долматовым и писателем Л.Аннинским, от которых я узнал о том, что после состоявшегося тогда кратковременного открытия архивов им удалось бегло просмотреть лишь около 5%, из которых на страницах журнала оказалось возможным опубликовать не более 1%. Гигантское количество документов по сей день остаются неизученными и даже попросту неизвестными историкам.
Совокупность перечисленных выше фактов о начале кампании 1812 года весьма убедительно приводят к выводу о том, что накануне вторжения в пределы Российской империи Наполеон получил некое сообщение о начале наступления русской армии. Каким могло быть это сообщение? Существует, конечно, множество вариантов. Это могли быть сведения, полученные от перебежчиков, которых перед началом войны было немало. Это могли быть доклады многочисленных лазутчиков или информация, полученная от мирных жителей Литвы, с нетерпением ожидавших прихода Наполеона. Это могла быть некая подложная копия приказа по русской армии. Одно ясно – если такое сообщение действительно было получено французским императором, то оно, вероятнее всего, было инспирировано Александром I с целью спровоцировать Наполеона на вторжение в Россию. Причём сделано это было достаточно искусно – Наполеон должен был полностью поверить в факт свершившегося события. Конечно, теоретически это могла быть и ошибка или даже сознательная дезинформация с целью ускорить развитие событий со стороны кого-либо из французских, а тем более – польских офицеров, но именно только целенаправленная провокация Александра складывает все пазлы в единую логическую картину. Поскольку если она действительно состоялась, то удалась на все 100%.
Если подобное сообщение было передано Наполеону устно – оно для нас навсегда так и останется в области предположений. Но нельзя полностью исключать и того варианта, что некое донесение по сей день находится среди засекреченных документов в одном из российских архивов. Тогда ещё сохраняется шанс на его открытие и окончательное прояснение вопроса – «почему Наполеон напал на Россию». Однако произойти это может лишь после того, как историческая наука в России перестанет быть «национально-ориентированной», то есть служить средством пропаганды вопреки исторической правде. Не случайно сегодня многие настоящие историки приводят цитату из А.Чехова о том, что «не может быть национальной истории так же, как не может быть национальной таблицы умножения» (очевидно, в его время подобная проблема уже стояла). И, разумеется, когда изучение истории в поисках истины перестанет классифицироваться как уголовно-наказуемое деяние.