В палате хирургического отделения нас лежало трое мужчин.
Кровать самого тяжелобольного из нас стояла у окна. Хотя вначале была первой от двери.
Врачи признались его родственникам — их медицинские возможности в его спасении — исчерпаны. Помочь ему они бессильны.
Единственная надежда — на милость Всевышнего.
Родственники отнеслись к бессилию медицины с пониманием. Они попросили медиков оказать ему последнюю помощь. Переставить койку родича к окну — пусть попрощается с миром, который он скоро покинет.
Койку переставили.
Больной, видимо, не понял цель переезда.
В койке у окна он не прощался с миром, а все время спал.
Но это не отразилось на посещение нашей палаты его многочисленной родней.
Каждый день у его койки собирались пять-семь человек. Основную группу составляли четыре человека: жена, сестра, брат и друг семьи. Как позже я понял, он же - любовник жены.
Доступом к спящему у окна мужу руководила жена.
Двоих, из каждой группы пришедших, она садила по обе стороны его койки. Они брали в свои ладони по руке спящего и замирали.
Думал - молятся.
Не угадал.
Они тихо рассказывали ему о чем-то. Иногда, тихо смеясь. Может о том, как хорошо с ним и как будет плохо без него..
Он - не смеялся.
Он - спал.
Уютней всех у постели больного чувствовали его жена и друг семьи. Они садились друг против друга, по обе стороны кровати, брали в свои ладони кисти больного мужа и долго сидели, глядя в глаза друг друга. Иногда целуя, при этом, прозрачные кисти больного.
Муж от их поцелуев открывал глаза и просил «утку»...
Все возрастающее количество родни, приходящее к ложу больного, говорило о приближении конца.
Об этом говорило и выражение лиц врачей, заходивших к нам в палату.
На них было удивление — неужели он до сих пор живой?
Средняя койка в палате принадлежала нашему любимцу Петру Ивановичу.
Петруше, как он просил его называть.
Петр Иванович всю жизнь мечтал стать цирковым клоуном. Одно время даже учился в цирковом училище. Но клоуном не стал...Зато знал множество цирковых реприз, всевозможных историй, шуток, прибауток...
Главное чем он покорял нас - своих зрителей — это жонглирование. Хотя, это и жонглированием не назовешь. Всевозможные мелкие прдукты, или предметы, он высоко подбрасывал и ловл открытым ртом. Но ловил не так, как могут ловить многие из нас. Падающий сверху предмет сначала ударялся о его нос, подпригивал и лишь посе этого подскока Петруша ловил его ртом...
Когда жена тяжелоболного с другом семьи уходили в расположенную рядом с больницей столовую, Петруша позволял себе выступление в нашей палате. Делал он это тихо, без балагурства и прибауток. Выглядело его жонглирование, как репетиция. После его выступлени печали в палате не становилось меньше, но глаза, сидящих у койки и вдоль стены родственников, смягчались...
Маршрут Петрушиных гастролей по женским палатам мы определяли по аплодисментам, которые доносились до нашей палаты. Часто он делился с нами женскими «прэзентами», которыми одаривали его благодарные зрительницы. Это были плитки шоколада, конфеты, печенье, апельсины, домашнее варенье...
Во время одного из сидений жены и друга семьи у постели возле окна, муж открыл глаза. Жена привычно протянула руку за «уткой». Но «утка» сразу же выпала из ее руки. Вместо привычной просьбы дать ему «утку», муж попросил — дать ему поесть...
Он, как спящая царевна, проснулся от поцелуя своей жены...
На наших глазах произошло чудо.
Мы восхищались чудом, надеясь, что оно может коснеться и нас.
Через неделю умирающий уже медленно ходил. Правда, с палочкой.
Через полторы недели — без нее.
От чего он умирал — никто не мог объяснить.
Лечивший медперсонал — только разводил руками.
Пожилые родственники со слезами молились, благодаря Всевышнего за сотворенное чудо.
Медикам ничего не оставалось, как выписать его из больницы.
Среди радостной толпы, встречавших его при выходе из больницы, лишь два лица выделялись безрадостным выражением.
Лица это были - жены выздоровевшего и друга семьи...
Еще через два дня у нас случилось еще одно событие.
На этот раз - безрадостное.
Проще говоря, печальное.
Мы потеряли Петрушу.
Во время выступления в женской палате подброшенный кедровый орешек, падая не попал в нос Петруше. Ударившись под глазом, изменил направление и влетел в горло клоуна с неожиданной траектории и скоростью.
Влетел, блокировав дыхательный узел...
Пока Петруша, корчась от удушья, метался между койками, зрительницы хлопали поколотыми уколами и капельницами руками. Хлопали, отмечая его возросшее мастерство в передаче цвета лица при удушье. Его синее лицо, с которым он затих - привело их в восторг. Привлеченная длительностью аплодисментов, в женскую палату заглянула медсестра.
Это спасло Петрушу.
Врачам пришлось повозиться.
Но из нашего отделения его перевели в другое.
Вроде бы, в пульманологию.
Вспомнилось.
Когда выписывался чудом выздоровевший наш собрат, он при рукопожатии задержал Петрушину руку в своей и сказал:
- Ты напрасно показывал свои фокусы в нашей палате...Ты же видел как мне было плохо ...
Отпуская руку Петруши, добавил:
- Не надо было тебе это делать...Не надо...
Смеющийся Петруша хлопнул говорившего по плечу:
- Но ты же здоров и выписываешься...
-Я не о себе... Ты же остаешься...
Тогда я не обратил внимание на эти слова.
Не задумался над ними и Петруша.
А следовало.
Иногда, слово сказанное в больнице, несет в себе совсем иной смысл и силу, чем сказанное за ее стенами...