Гл.13
Как только Яков пришёл к такому решению, что жена и сынишка, в данный момент, для него на первом месте, то и жизнь улучшилась в семье Угольниковых. Авдотья вновь расцвела и воспрянула духом и не потому, что супруг ночами стал уделять ей внимание, ведь для любой женщины важен не сам процесс близости, а то осознание, что любимый мужчина только твой и принадлежит он только тебе.
Да и Яков отметил, что не так уж и противна ему Авдотья, как вначале казалось, когда он возвратился с тайги, наоборот, соскучился и с удовольствием прижимал к себе родное податливое тело. Он, как будто заново с ней познакомился и совсем не разочаровался, окидывая взглядом ладную фигурку супруги. Чуток, правда, располнела после родов, но это её только красило.
И сразу же быстрее понеслись дни с неделями, не успели оглянуться, а уже и марток зазвенел своей звонкой призывной капелью. Морозы ещё продолжались, особенно в тёмное время суток, но везде уже властвовала весна и это было заметно невооружённым глазом. Снега стали рыхлыми и серыми от сильных ветров, которые с усердием выдували всю пыль с обнажившихся полей и приносили её на бесконечные просторы, где ещё недавно хозяйничала зима.
Тайга тоже преобразилась.
Хвойные деревья свободно распрямились от частичной потери осевших на них выпавших осадков, теперь лес издали приобрёл зелёно-белый цвет, вместо сплошного белоснежного, а это говорило о том, что и эти краски отнюдь не долговечны.
Селяне всё чаще выбирались на улицу из надоевших хижин и вели разговоры на исключительно наболевшие темы: когда же явятся к ним коммунары и не отразится ли их приезд на самом главном - на предстоящем севе.
С конца лета-то засеяли озимую рожь, но и яровые культуры также требовали много внимания вперемежку с терпением, это та же страда, ничем не отличающаяся от летней.
Рожь тут кидали в землю в середине августа, чтобы она успела взойти и раскуститься до наступления морозов, а иначе большая часть всходов помёрзнет и погибнет или же, если и примется, то гарантированно скажется на плохой урожайности. А с апреля высевали ячмень, овёс и яровую ржицу, ведь не только нужно заботиться о себе, но и о домашних животных, которых тоже необходимо прохарчить для следующего покоса. Денег почти нету ни у кого, дабы пополнить запасы кормов для поросят, коров, лошадей и другой худобы.
Раньше Угольниковы почти не занимались овсом, а вот нынче стоило задуматься, теперь у них лошадка появилась. Это огромная радость для любого крестьянина. И не потому приобретение, а в данном случае - подарок, ценен как средство передвижения, это ещё и весь облегчённый труд в поле, включающий в себя пахоту, молотьбу и основу всего - сев.
Правда, сельхозорудий, кроме плуга, у Угольниковых ничего не было, но подобное не считалось такой уж страшной проблемой. В своё время, ещё живой барин, многих тут местных наделил этим ценным "инвентарём", особенно не скупился перед своей смертью, а потом уже селяне делились между собой, выручали нуждающихся, потому неухоженных наделов не оставалось, даже у стариков.
Но в Подвойском ещё некоторые пользовались не железным плугом и не рамкой, то есть, бороной, тоже с железными зубьями, а по старинке, деревянной сохой и волокушей, состоящей из связанных веток с обрубленными сучьями.
Всё дело в том, что даже не каждый середняк мог себе позволить приобрести тот же плуг, стоимость которого достигала до двадцати рублей, если весь годовой доход этого середняка не превышал названной суммы. Вот потому основная масса крестьян не успели отвыкнуть от тех работ, что связывали наших предков своей однобытностью.
В Подвойском находились и те, кто сеял ещё вручную, а хлеб убирали серпами и вязали его в снопы, которые ставились колосьями вверх. После просушки снопы свозили в специальные сараюшки и молотили их цепами, а веяли зерно лопатами на ветру.
Это адский труд, как и пахота без вола или лошади. А качество пахоты зависело и от глубины, и от исключения различных огрехов, что незамедлительно сказывалось на будущем урожае. Поэтому пахарю, идущему за плугом, всецело доверяли, надеясь на его умение и сноровку. Но какая сноровка может быть у постаревшего мужика и у которого не родились сыновья, или по иным причинам подались в город. На кого ему уповать, если конные жнейки, молотилки и сеялки были единоличными, вот и приходилось сеять из соломенного лукошка, пока однажды, ещё при Анисиме и кулаков Емели с Гришкой, простой люд не договорился помогать друг дружке, ведь Анисим не имел право отобрать у простолюдинов то, что было подарено его дядюшкой.
Теперь же, кулаков арестовали большевики и местные вздохнули с облегчением, а как только с крыш побежали тонкие струйки воды и сосульки одновременно заплакали прозрачной слезою, оповещая всё живое, что уже необходимо просыпаться от уходящей до следующего сезона стужи и приниматься за дело, потому как, уже созрела пора слазить с печек и думать о возвышенном, которое каждый год навевает наступление долгожданной весны, дед Василий не замедлил взвалить на свои плечи ответственное задание, а последнее он сам и придумал.
Дед Василий, это в миру, а по документам - Коршунов Василий Куприянович, взял на себя инициативу оповестить земляков о назревавшем собрании, касательно всех сельскохозяйственных работ, которые уже вот-вот дадут о себе знать. Он с важным видом постучался во все избы и предупредил, чтобы в полдень явились к его двору, где он сообщит всем оченно важные известия. Далее, подробно не изъясняясь, старик не задерживался и поспешно хромылял к тем, кого ещё не успел оповестить.
Некоторые кричали ему вслед ругательства и слова недовольства, мол, бродишь здесь пенёк старый и от забот отвлекаешь, а иные кивали, соглашаясь и торопились покончить с намеченным на световой день планом.
На собрание от Угольниковых, без пререканий, выбрали Михаила Фёдоровича. А он снял с себя старый тулуп с заячьей ушанкой и принарядился в новый кожух и лисью шапку. Дабы всё чин по чину.
Возле забора деда Василия уже галдела толпа и ещё издалека Михаил Фёдорович услышал:
- Мы туточки одна семья, хучь и живём под разными крышами. И раз уж, ещё зараньше, был такой договор выручать друг друга, то почему нынче такое несогласие? Всем нам ведомо, что пощипали нас большевики основательно, но всё равно у всех кое-что припрятано в сусеках, в том числе и семена. Придут Советы сюда до начала полевых работ, али не придут, то неважно, главнее всего другое. Далеко не у всех есть чем посеять яровые, вот, например, у Акулины Поповой. Она почти все припасы извела на муку и на сечку для каши, деток ить надо было кормить. И озимых у неё всего ничего, так загинут же они с голоду и это при живых-то людях в округе? Поэтому давайте делиться, кто сколь сможет, хоть половинку цыбарки и то польза. А, как считаете, али я не прав? - распинался Василий Куприянович.
Толпа затихла, переваривая услышанное, лишь один голос нарушил молчание:
- Не дам ни пригоршни. - это сказала Воронова Мария. - Чего мне никто не помогал, когда мой мужик в лесах почез навеки? Кто-либо думал тогда о моих детях? Вот и я никому не обязана.
- Маруська, твоим бы языком тропинки от снега в тайге подметать. - тут же пристыдил её дед Василий. - Еёшний муж на войне погиб, защищая Отечество, между прочим, а твой Пантюха, по пьяной лавочке заблудился и помер. Есть разница?
- Ты, старый, расскажи об этом моим детям, которые без батьки росли. И тута нету разницы, кто и как помер, я лишилась кормильца, а вот то основное.
- Тогда другие времена были, у нас Советы ещё ничего не отнимали, а ныне видишь, как оно... - не сдавался дед.
- Во все времена дети исты просють и не надо меня тут жизни учить, сама кого хошь научу.
- Тихо всем! - выкрикнул подоспевший Михаил Фёдорович. - Вдове надоть помочь, правильно дед гутарит. А ты, Маруся, можешь не участвовать в этом, имеешь право, раз тебя когда-то стороной обошли. Прости нас за это.
Но вечером Мария Воронова на собственном горбу притащила Акулине пол-чувала овса.
- Не возьму, Марусенька, я ить всё понимаю. - запротестовала хозяйка.
- Бери, Акулька, а то могу и передумать.
Как только Михаил Фёдорович вернулся с собрания, домочадцы засыпали его вопросами, что там да как. Но он сначала отдал распоряжение, обращаясь к сыну:
- Яшка, свези вдове Поповой пару мешков ржицы яровой. Немедля!
А опосля, за ужином, уже с подробностями передал суть договора между односельчанами.
- Это хорошо, что дед придумал, как Акулине подсобить, а то все мы такие, за своей круговертью иногда и по сторонам некогда глянуть, а человек не кажный милости попросит, застесняется. Молодец, Миша, что два чувала не пожалел, я ни грамма не против. Нехай растут детки здоровенькие и чтобы николы не голодали... Миша, ну а за помещицу чего-либо вспоминали, за Ольгу за эту...
- А чего за неё вспоминать, кому она нужна?
- Я имею в виду, хто теперь ей гектары засевать зачнёт? Всё, муженька нету, а землицы у них в достатке.
- А разве коммунары не урезали у Подвойских?
- На словах урезали, а как на самом деле - один Господь знае.
- Ну вот и молись Богу, чтобы у нас всё получилось, а ты на чужие земли роток разинула. Тут хоть бы со своим наделом в сроки управиться, ить на внука ишшо нам добавили почти пять десятин.
- Управимся. У нас больше озимой засеяно, а оставшуюся часть на раз-два одолеем, теперь у нас конячка имеется.
После ужина Яков с отцом отправились на улицу, договориться с теми, кто пожелает присоединиться к группе, которая вознамерилась отыскать останки Ильи Путята и похоронить их на общем погосте. Такие уже откликнулись, но лишние руки не помешают. Сруб-то стоял вместительный, потому и завалов ожидается предостаточно. Из-за снега огонь далеко не всё поглотил и теперь хлопот точно не оберёшься.
Авдотья тоже рано легла, как только заснул мальчонка. У него уже зубки прорезаются и он нудьговал почти цельные сутки, не слезая с материнских рук. Поэтому Прасковья и отправила невестку отдохнуть, а то неизвестно, какая доля ей выпадет и на эту ноченьку.
Сама же, помыла в тазу посуду и расставила её на полку, пролегающую от печи через всю комнату. Потом зажгла маслянку, а то уже в хате совсем темно сделалось, и уселась на лавку, ожидая мужа и сына.
Имелась у Угольниковых и керосиновая лампа, но где его, керосину, нынче вволю набраться, вот и берегли его для особых случаев.
Женщина окинула взглядом помещение, отличающееся чуть ли не настоящей нищетой, и тяжко вздохнула. У многих ужо деревянные кровати, а у них до сих пор лавки. Тока Авдотья привезла такую мебель и они её установили в их с Яковом почивальне. Ещё сваха дала дочке в приданое большое овальное зеркало, новинку для дома Угольниковых. Боясь, что не дай Бог такая красота испортится от дымящей печки, Прасковья посоветовала поместить его на стенку за занавеской и украсить расшитыми полотенцами. А в основной комнате, кроме двух лавок, рукомойника с лоханью у входа, одиноко висящего шкафа над столом и божницы в переднем углу, ничего существенного и не было.
"Надо бы испросить деда Василия, не разучился ли он кровати мастерить да заказать хотя бы одну, ить всё равно не дорого возьмёт."
Женщина переместила взгляд на глинобитный пол...
"Тоже подровнять давно надоть, он, у двери ямку какую вытоптали. Ладно, ещё не время, всё образуется с теплом. А лучше послать доски, тогда и не журь голова. У Зорьки и то полы деревянные. Но это из боязни, чтобы не застыла коровка, ить у неё же там не отапливается. У соседей вот так бычок простудился и не спасли, тогда и пришлось доски в сарай кинуть да соломой притрусить."
Прасковья зевнула и перекрестилась на образа.
"Прости Господи за богохульство, грех жаловаться. Мы вот, скотину ужо давно в хате не держим, как другие, потом дети наши здоровы, внучек подрастает да и сами ещё двигаемся. Прости, Отец Небесный."
Уже веки слипались, а мужики, как нарочно задерживались.
"И чего Якову вздумалось так рано к зимовью переться, ить ещё и тропинок там нету. Но говорит, будто потом сев зачнётся и тады некогда будет."
Её до сих пор нервировало, что сына постоянно в тайгу тянет.
"От неугомонный уродился. Одно успокаивает, что двинулся туда не один, а с дюжиной вооружённых мужиков да и батька рядом станет. А Илюху, тут не поспоришь, надлежит похоронить по всем правилам, может и Полинке потом полегчает."
Но Михаилу Фёдоровичу не удалось присоединиться к компании в походе к пожарищу. Опять спина неожиданно прихватила.