6. Вербовка
— Папа!!! Папочка!!! Мааама!!! — орала Лизка, не слыша собственного голоса, в спину удаляющимся от нее и скрывающимся за дымкой Берту и Елене. Наперерез ей откуда-то сбоку, заслоняя родителей, вышли пятеро — четверо похожих как братья мужчин в различных комбинациях форменных, туристских, охотничьих клифтов, спецодежды и химзы и одетая в блеклом невнятном стиле женщина, подобно снежной королеве блистающая сквозь свои обноски хладной завораживающей сказочной красотой, но почему-то излучающая нежное домашнее тепло.
Лизка видела только спины отсекших ее от родителей людей. Движение вокруг усилилось. На обгон шли или пристраивались сбоку или сзади все новые и новые попутчики. Лица были то хорошо знакомые, то случайные и давно забытые, то недавно возникшие в ее жизни. Еще… Еще где-то между спешащих неведома куда ног мелькал рыжий лисий хвост и изумрудные глаза хищника.
Лизка собрала все силы и закричала:
— Папа!!! Мама!!!
Ни Берт, ни Елене плечом не повели, не притормозили, но пятеро, идущих впереди, встали как вкопанные и обернулись, сначала мужчины, потом женщина. Наконец девушка увидела их лица…
Дед Мороз из детства, добрый полковник, виденный лишь раз на пороге девичества, давешний призрачный седовласый гость в черной химзе и Крысяныч, который заслонил двух первых, и они как-то слились-объединились, а седовласый призрак в черном встал к нему плечом к плечу. Вместе эта парочка казалась несокрушимой, но абсолютно для нее безопасной, дарящей опору и защиту.
Обернувшаяся же женщина сразила Лизку наповал. Как она могла принять блеклую замухрышку из харчевни за прекрасную арийскую королеву — повелительницу льдов, снегов и холодов?
6.1. Гости из прошлого
Предутренний кошмар оборвало стрекотание какого-то механизма. Прикинув то да се, покопавшись в памяти, Лизка признала в раздражающем звуке стрекот ненавистной машинки для стрижки волос, передернула плечами — страхи детства.
Стрекот то нарастал, то затихал, наконец, замолк. Прошло еще 10-15 минут, и ей в нос ударил аромат мужского одеколона, странно, но запах ей понравился, навеял что-то доброе из детства…
Наконец Лизка разлепила глаза. И увидела, точнее сказать, ничего не увидела кроме кромешной тьмы задраенной комнатки подземелья, порыскала взглядом, справа отыскался прямоугольник двери, очерченный тоненькой полоской мерцающего света. Звук и запах также сочились из-за нее.
«В одежде, на диване, меховые подстилка и одеяло. Где это я? — подумала, роясь в памяти. — Вечер… Певуны… Было вкусно, сытно, уютно и весело… Необычное сладенькое винцо… Беззаботное шефе или шафе… Крысяныч с женой не отпустили ее в гостиницу и приволокли в свою нору, приютили на диване… Старик еще о чем-то болтал с ней перед сном… Звал… нет, не замуж, а в дочки… или внучки… Лукоморье!»
Дверь распахнулась, в тусклом свете возник высокий плотный коротко стриженный рыже-русый мужчина в сильно тертых штанах от афганки, линялой тельняшке и сланцах. Включил свет, слегка прихрамывая на правую ногу, подошел к дивану, присел, облокотясь на спинку.
Как только открылась дверь и загорелась одинокая тусклая лампочка под потолком, Лизка смежила веки и наблюдала за происходящим сквозь ресницы.
— Лисьонок! — тихонько позвал мужчина. Так, именно так называли ее только Дед Мороз и добрый полковник. Шутливо продолжил. — Вставайте, принцесса, вас ждут великие дела.
— Вы кто? — пискнула Лизка, поджимая ноги, сжимаясь в калачик и забиваясь в угол между подлокотником и спинкой дивана.
— Вот те раз! Крысяныч я! Постригся-побрился. Не признала? — хохотнул мужчина. Лизка впилась в него взглядом, чуть не сострила вслух: «Ага! Одним махом с лишней шерстью и 10-15 лет сбрил?» Но…
Память шустро подбрасывала ей портреты, когда-либо встречавшихся мужчин, воображение, зацепившись за аккуратно подстриженные усы и серо-голубые с зелеными бесенятами глаза, услужливо дорисовало фуражку полковника ГБ Красной линии. Холодок побежал по спине, припомнился недавний сон.
Сменила мысленно цвет растительности на седой, присовокупив черную химзу… Черный Хаз!
Пририсовала, чуть удлинив, посеребренные бороду и волосы Крысяныча, нахлобучив белую меховую шапку, выбелила в ноль все-все волосы… Дед Мороз!!!
«Сон в руку! — обожгла шальная мысль. — Нет! Не может быть! Лукоморье!!!»
Сказать, что Лизка была на измене, ничего не сказать. Вся воля и выучка, приобретенная на тренингах Эммы — подполковника ГБ Глинской, требовались ей сейчас, чтобы не выдать себя ни словом, ни жестом, не разрыдаться от счастья или горя, ибо она еще не решила во что вляпалась.
— Уже пора?
— Давно пора смыть с тебя грязюку туннельную и вонь коммунячью, «Красной Москвой» за версту разит, запах он, конечно, царский, но разбазаренный, опростолюдиненный порочно… — хохотнул старик, намереваясь сдернуть с нее одеяло и дать смачного ускоряющего шлепка под корму. — Шевелись, горе рыжее, вода стынет.
Лизка выскользнула из мехового уютного приютившего ее на ночь гнездышка, потянулась к сапогам, но хозяин здоровой левой ногой подпихнул ей новенькие розовые шлепанцы для душа на небольшом каблучке:
— По норе в домашнем ходить должно! — погрозил пальцем.
Рассиживаться времени и, правда, не осталось, сунув лапки в тапки, она вспорхнула и ринулась в ванную, но вдруг тормознула у приткнутого на полке рюкзака, открыла, порылась и выудила свой любимый котелок в меховом чехле:
— Крысяныч, вы же всех на Гагаринской знаете?
— Стариков-то всех, а некоторых молодых только в лицо…
— А пластуны здесь есть?
— Дежурное отделение для связи. А что?
— Можете им передать? — робко передернула плечами, кротко-просительно улыбнулась и протянула котелок.
«Старик» повертел его в руках, приметив следы штопки, привычным движением стянул наполовину чехол, просканировал вмятины от пуль и вернул владелице.
— Знаю кому это послание… Шепну по блату.
— Он здесь? Я его скоро увижу?! — Лизка задышала прерывисто, жадно заглатывая ставший внезапно душноватым воздух.
— Аллергия у него на «Красную Москву», перестанешь ей вонять, объявится… — улыбнулся лукаво Крысяныч, развернул за плечи в сторону двери и шлепнул по попке, ускоряя.
Игриво взвизгнув, Лизка шмыгнула в ванную, захлопнув дверь, огляделась. Вчерась и не рассмотрела ничего: ванна с покрытой пеной водой, раковина с широкой столешницей, зеркало огромное дорогущее и белоснежный «конь» с непонятными типа стременами, а на двери нехилая щеколда, защелкнув ее, быстренько вскочила в седло.
«Уф! Успела! — избавившись от первой партии отходов жизнедеятельности, продолжила рекогносцировку. — А это что тут у нас? Бак “для кителей”. Бак “для штанов”. Тазик “для исподнего”. Воспользуюсь! — решила Лизка, стянула гимнастерку, галифе, вытряхнула содержимое карманов, притопила в соответствующих баках, посомневавшись минутку, скинула бельишко и сунула его в тазик. В одних шлепанцах продолжила экскурсию по освещенной свечами ванной, сунула руку в огромную — мужик под метр восемьдесят уляжется — чугунную ванну, под которой краснели крупные угли. — Горячая! А запах от пены какой!.. — вернулась к столешнице… — Какие мохнатые полотенца и халат… Расческа. Зубная щетка. Всё новенькое! Паста! Паста как в детстве!!!»
Не удержалась. Ополоснув руки, схватила зубную щетку и, смыв с неё мыльную пену, нанесла пасту, начала драить зубы, по двадцать раз проводя по одному и тому же месту, рот наполнился обжигающей чуть мятной свежестью.
«Вкус детства! — с легким сожалением прополоскала. — Как дома! Всё как дома!!! Только папы с мамой рядом нет… А может… Может они за дверью?.. Нет. Их уже давно нет, и не будет рядом!»
Утерла набежавшую слезу. Цапнула расческу и встала у шикарного зеркала. Её рыжая густая грива с трудом поддавалась новенькой вошегонялке, но та, изгибаясь, не сдавалась, и уже минут через двадцать Лизкино белоснежное лицо обрамляли волны тщательно расчесанных рыжих волос. Положила расческу. Еще раз глянула в роскошное стекло.
«Хороша! Простой смертный меня не заслуживает! Только генерал! — прыснула в кулак, еще повертелась, любуясь «божественной» красотой, но вдруг взгляд соскользнул на прячущуюся за волосами грудь. — У-у, мелочь пузатая, прыщи переростки! Ни два, ни полтора! Лифчик единичка тесен, двойка сваливается, хоть тряпки запихивай. А это у нас что?»
Лизка углядела в углу маленькое зеркало и пару свечей…
Вспомнила рассказы товарок по казарме про девичьи забавы — гадание на свечах. Нет, сама она не верила и даже раньше не пробовала, но воздух что ли на Гагаринской такой… Зачесались шаловливые ручонки… Лукоморье!
Поставила зеркала, чтобы они отражались друг в друге. Между зеркалами пристроила две свечи. Присела, посмотрела через верх маленького зеркала. Сначала увидела длинный коридор, темнеющий в глубине. Начала всматриваться…
— Суженный мой ряженный, явись ко мне наряженный! — ничего, только мурашки по спине и лапки стали подрагивать. Решила не сдаваться. — Суженный мой ряженный, явись ко мне наряженный! — опять пусто. В третий раз прошептала погромче. — Суженный мой ряженный, явись ко мне наряженный!
Собралась уже забросить баловство, но…
Вдруг скрипнула за спиною дверь,.. холодок побежал по спине,.. зажмурилась… А когда открыла глаза…
… В большом зеркале увидела отражение женских ног и подола белой шикарной шелковой ночнушки, освещенных всполохами углей из-под ванны…
— Чур, меня! Чур!!! — завизжала Лизка, но не услышала собственного голоса. — Чур, меня! Чур, меня!
Но ноги продолжали неслышно приближаться, угодили под свет свечей, и уже не только подол, а почти по грудь стало видно женскую фигуру… Шаг, другой… Ночнушка сползла с тела и упокоилась на полу…
О, эти ноги… Длиннющие и прямые с проработанными мышцами ноги классной танцовщицы или спортсменки умели ходить… На прямых тонких гибких упругих пальцах они беззвучно несли свою хозяйку в сторону Лизки, не касаясь округлыми пятками пола.
Где Лизка уже могла их видеть?..
В зеркале балетного класса, когда Айседора на пару с Майкой учили ее красиво ходить и всяким балетным штукенциям, и позже, в увольнение забегая проведать любимую постаревшую учительницу и подросшую подругу, когда сбросив сапоги и галифе, в одной гимнастерке босяком выделывалась перед раскрывавшими рты малолетками.
Но женщина подбиралась все ближе и ближе…
В круг света уже попали роскошные бедра, светло-золотистые кудряшки на лобке, упругое подтянутое пузико с овальным пупком, покрытое светленьким пушком.
Свет подбирался к груди незваной гостьи…
«Сиськи!» — чуть завистливо не зашипела Лизка.
Похожие на две абсолютно одинаковые половинки налитой соком груши, выдающиеся не вправо-влево, а точно вперед, с аккуратненькими дисками вокруг небольших упруго торчащих сосков… Сиськи Лизкиной мечты. Да, именно о таких она мечтала, тиская свои недоразвитые «пупырышки»… Так, именно так она описывала саму себя лет через дцать под хохот завистников на занятиях по составлению словесного портрета…
Но вот уже показалось и лицо…
«Мой подбородок! Мой нос! Мое лицо!» — чуть не вскричала Лизка, так было велико сходство, только губы чуть тоньше, брови и ресницы заметно светлее и бело-золотые пряди вместо медно-золотистых обрамляли бледное тонко прорисованное худощавое лицо…
Глаза явившаяся держала закрытыми, если и смотрела, то только сквозь ресницы, цвета их было не разглядеть…
Если бы Лизка успешно не «покаталась» на белом друге, то сейчас бы точно стояла по колено в желтеньком море разливанном… Отважная и уже многое повидавшая девица перетрусила пуще малолетки… Оторваться от зеркала и глянуть через плечо духу не хватало. Паника заполонила Лизку… К тому же мучили вопросы.
Это такой суженный мне причитается?
Самой себя, что ли любить?
А призрак был уже в шаге от нее…
Как ни странно, но приблизившаяся мистическая гостья не несла замогильного хлада, наоборот, от руки, которой она хотела Лизки коснуться, шло вполне себе человеческое тепло.
— Мама!!! — проверещала Лизка и забилась в угол, правда, очень неудачный, пути отхода из него преграждали ванна, бойлер с кипятком, и очень даже материальная обнаженная снежная королева…
Женщина сделала еще пару шагов, окончательно зажав Лизку в углу. Грациозно поднесла к лицу девушки белоснежную руку, тонким ухоженным пальцем отбросила рыжие прядки с ее лица. Легко и нежно улыбнувшись, распахнула глаза…
Лизка почувствовала, как тонет в омутах весенних карельских озер, как их невообразимая голубизна окатывает ее прохладой живительной влаги, и окончательно лишилась дара речи и способности сопротивляться этой властной царственной особе. Лишь в последний миг ей показалась, что на нее смотрят Севки-брательника любимые глаза…