О чём плачут сосны Гл. 11

Клименко Галина
Гл.11


Ни у одной национальности нету столько увеселений перед Рождеством, как у русского народа. Уж затейник простой люд да и дворянское сословие сюда же, придумать столько забав, чтобы все Рождественские праздники прошли шумно, интересно и запоминающе. Одним словом, заветы пращуров, оставившим в наследие свои предания, чтились безукоризненно.

Но теперь всё это было в прошлом. Наступили времена, когда люди задумывались, как бы самим выжить, не то, чтобы предаться какому-либо гулянью, потому что буквально перед Святками и Новым годом явились коммунары и почти всё выгребли у жителей деревни Подвойское и не только у них. Вот и настроения никакого нету соблюдать обычаи и делать вид, вроде ничего не изменилось и всё тут ведётся, как и раньше.

Конечно, хозяйки всё равно готовились, находили изыски, а где-то и экономили, но стол уж был накрыт в каждом дворе, на всякий случай. Но нигде на улице не увидишь молодых женщин, наряженных по такому случаю в камку, шёлковую цветную ткань с узором, смеющихся и подтрунивающих над мужиками, кои без конца захаживали к друг другу в гости, дабы опрокинуть чарку-другую. Даже молодёжь притихла, немного подурачились на горке да и разошлись по домам.

Прошедшая революция и все связанные с нею события, включая и гражданскую войну, незамедлительно сказались на привычном быте населения страны. Израненная Россия стонала, уставшая от хаоса и прочей неразберихи, вместе с нею скорбел и её народ, напуганный переменами и неизвестностью.

Прасковья тоже колотилась перед новогодними торжествами, она напекла пирогов с капустой и картошкой, сварила холодное из говядины и свиной головы, из погреба достала солёной капусты, заправила её маслом кедровым, покрошила туда лучку и пересыпала клюквой. Но кроме домашних, никто так и не попробовал её угощения. Весь день и вечер женщина выглядывала колядовщиков, но и те тоже не явились.

Прасковья забеспокоилась: "Видать, и взаправду дела везде плохи, раз и гостёчков никого нету."

Но в их небольшом селе свои законы, которых Прасковья не учла. Люди может и зашевелились бы перед праздниками, да как рядиться в костюмы и хохотать во всю глотку, коли Полина Путята, бедная, слегла с горя из-за потери сына. Правильно, никто не виноват в этом, но и совесть надоть иметь человеческую или сострадание какое. Что же, в гроб заложить землячку своими увеселениями, без которых можно обойтись. С какими глазами опосля смотреть на неё, она же никогда не простит.
А Прасковья слишком увлеклась своим счастьем и на время забыла о скорбящей Полине. Ну то ничего, главное плясок не было во дворе Угольниковых и ряжеными они не огинались под соседскими заборами.

А вот на кутью, всё ж таки прибыли гости. В окно постучались и тут же раздалось знакомое:

-   Здравствуйте, хозяин с хозяйкою! Матушка с батюшкой вам вечерю прислали.

И Прасковья обмерла от радости, распахнула двери и впустила свою сваху, мать Авдотьи, приехавшую к ним со своим вторым мужем, что воспитал Авдотью вместо отца. А родной погиб в мировую, но она, будучи подростком, всегда помнила о нём, поэтому, как бы отчим не пытался до неё достучаться, Авдотья так и не смогла принять чужака. Она не огрызалась, не шкодила, но не позволяла, чтобы мужчина замахивался на самое святое - заменить ей батюшку. Возможно, это детские капризы, если иметь в виду её поведение, ведь отчим ни перед кем не повинен, что живым с фронта вернулся, когда многие загинули на той войне, как и родитель Авдотьи. Ничего уже не исправить и не изменить, но вот так уж случилось у них в семье.

-   Свашенька, дорогая, да чего же не заходишь, а стоишь в сенях?! Приятность то какая!... Авдотья, матушка пожаловала, встречай скоренько, а я на стол зачну накрывать... У нас, сватья, и своя кутья имеется, медком заправленная да клюквой и орешками кедровыми украшенная. Прямо с утра состряпала и даже взвар до неё. Присаживайся, свашенька, до внука не заглядай, тока укачали. Не разбуркай нам его, а то ты снялась и укатила, а нам после нюнькайся. Ужо, прям, мы без рук с Авдотьей осталися.

-   Ой, мамань, ну можно думать ты нюнюкаешься, я и нянчу.  -  осмелела Авдотья с прибытием матери.

-   Та когда ж мене ещё с внуком возиться, я же угощения готовила, тебя же не загнать до печки, а хто тогда это сделает?  -  замешкалась Прасковья от разоблачения.

-   Почему это, не загнать меня до печки? Качайте Тёмочку, а я пойду стряпать, али первина? Али ждать, пока пацаня закричится?

-   Ладно, Авдотьюшка, ну что мы с тобой споримся? Мама с такой дали нас навестила и что скандал ей этот слухать?... Сваха, а где твой хозяин, али ты одна?

-   Это что, всегда у вас такие руганки?  -  промолвила расстроенная Анастасия Поликарповна, так звали матушку снохи Угольниковых.  -  А Ванюшка мой во дворе, свата увидал с зятем, к ним и подался. Чего ему бабские сплетни слухать?  -  грубо ответила ухоженная, не располневшая женщина, которая всегда следила за своей внешностью. Благо муж хороший попался, жалел её и не заставлял исполнять грязную работу. Прасковья завидовала, что Наська, старшая её на четыре года, выглядела девкой молодой в сравнении с нею.

-   Ты права, свашенька, чего ради ему окусываться средь бабья... Да нет, ты не подумай, у нас тут никаких передряг в нашем доме, в основном живём дружно, так что не волнуйся за доченьку, никто её не забижает.

Но Анастасия Поликарповна не обратила внимание на слова Прасковьи, она обратилась к дочери:

-   Это так, донюшка?

-   Так, маменька, так. Ко мне с уважением относятся, это мы со свекровью перекинулись парочкой слов для разминки, ибо устали оба, как те собаки. У меня Тёмка орал как скаженный, а у неё возле печки всегда работы полно.

-   Ну хорошо, коли так.  -  и Анастасия улыбнулась, обнажая белоснежные зубы.  -  Авдотья, иди мужа покличь у хату и всех остальных. Гостинец у нас знатный для вас. Давай, поторопись, донюшка.

Когда все расселись за праздничный стол, то Анастасия Поликарповна, увидев, что Михаил Фёдорович разливает по кружкам наливку, промолвила:

-   Ну раз так, то давайте прежде выпьем за упокой души моей сестрицы, Анны Поликарповны.  -  и она всхлипнула, поспешно утирая глаза ладонью.

-   Тётя Анюта померла?  -  воскликнула Авдотья.  -  А чего же, матушка, ты нас не упредила?

-   Вот, сейчас докладаю, ну и какая разница когда? Куда бы ты с детиной на похороны приноровилась? И сватам не на чем, лошади-то у вас нету, а Анна в городе проживала.

-   Вон какое дело...  -  вмешалась Прасковья.  -  А я и думаю, чего ты в чёрной шали прибыла? Рази нынче угадаешь, все в трауре ходють, времечко пошло, что не дай Боже.

Выпили, помолились за усопшую, и Анастасия Поликарповна продолжила:

-   Мы теперича в Аннушкин дом переселяемся, в город. Давно мечтала туда, надоела деревня.

-   А как же ваш? Неплохой, вроде, жить и жить.  -  поинтересовалась Прасковья.  - Не сравнить с нашей халупой.

-   Да... Покупает у нас его один горожанин, бает, неспокойно там, хочить в село. Потому деньги скоро у нас заимеются, вот и решили подарить зятю лошадь нашу с возком, на которой приехали. Пользуйся на здоровье, дорогой зятёк, и нас вспоминай.  -  Анастасия Поликарповна улыбалась от произведённого эффекта. Между тем, все замерли от услышанного. Это дорогой был подарок. Угольниковы, несколько лет назад, стояли перед выбором: корову приобрести или лошадь? Но поскольку сын женился и скоро детки народятся, то Зорька перевесила.

-   А вы как же, без коняки, Настя? И чем от нас уедете или Яша вас свезёт?

-   Не волновайся, свашенька, мы ещё себе купим. Мы сюда добирались двумя возками, с Проскуриными. Валя с Петром до её родителей пошли, а мы к вам. Вот вместе и возвернёмся, мы уже договорились.

Мать и отчим Авдотьи не задержались в гостях, вскоре сослались на дела, связанные с переменой места жительства и раскланялись. Авдотья не провожала их на порог, она как раз кормила ребёнка. Но когда в комнату потом вошли свёкор со свекровью, без её мужа, она тут же полюбопытствовала:

-   А где Яков?

-   Та он возок пробуе, по улице помчал. Сейчас объявится.

Яков и на самом деле быстро вернулся, но прямо с порога спросил:

-   Ма, а кутья ещё есть?

-   Есть, сыночек, а на шо она тебе?

-   Хочу с Лёнькой Барановым крёстной кутью повезти.

-   Это же далеко, в другую деревню.  -  запротестовала Авдотья.

-   Ну и шо, меня это напужает, что ли?  -  огрызнулся Яков.  -  Теперь сани имеются, так что расстояние не помеха.

-   Тогда и я с тобой.  -  поставила перед фактом Авдотья.

-   Куда ты с детиной, с ума сошла?  -  вскинулась на невестку Прасковья.

-   И правда, Авдотья, сама подумай, Артёмка зараз застынет, он же махонький ишшо.  -  поддержал мать Яков.

-   Значит, и ты тогда сиди дома. Неча без жинки по крёстным шастать.  -  закапризничала Авдотья.

-   А чего это ты командуешь?  -  вмешалась Прасковья.  -  Если он женился, так теперь и до крёстной не имеет право снарядиться? Что же ему, возле тебя всё время сидеть и охранять твою особу?

-   А что же, прикажите гулять ему, а я детину должна нянькать? Я что для себя его родила? И так уже забыла, когда спала нормально, а тут ещё и муженёк на гульки сподобился.

-   Не на гульки, а до своей крёстной!  -  повысила голос Прасковья.  -  Отвезут кутью с Лёнькой, ну, можа по сто грамм выпьют в честь праздника да и домой повернут. А ты тут истерику закатила из ничего.

-   Ага, знаю какие сто грамм, особливо когда с Лёнькой Барановым повстречается. Пьют, ровно на каменку льют. До поросячьего визгу.

-   Ты смотри, какая королевишна!  -  начала было Прасковья, но Михаил Фёдорович саданул кулаком по столу и заорал, обращаясь к супруге:

-   Замолчь, баба! Сноха права. Али вдвоём сбираются, али дома сидят.  -  и повернувшись к сыну, добавил:  -  Не нагулялся ишшо? Так надо было не жениться, а раз привёл жёнку в дом, то неча без неё по гостям шаблаться. Иди и скажи Лёньке, что никуда не едешь да затеемся с тобой ясли у Зорьки подправлять, с правой стороны доска оторвалась.

-   Хорошо, батя.  -  ответил Яков и отправился на улицу, за ним следом поспешил Михаил Фёдорович.

Молодая женщина качала детскую колыбельку, сглатывая навернувшиеся слёзы. Но услышала позади себя шорох и обернулась. К ней приближалась свекровь.

-   Ну прости меня, Авдотьюшка, ради Христа! Не со зла я всё.  -  и Прасковья дотронулась до волос невестки, пытаясь их погладить. Но та дёрнула плечами и отбросила её руку, давая понять, что разговаривать с нею не собирается.

-   Авдотьюшка, но пойми меня, я же мать и как бы я тебя не любила, но своя рубаха завсегда ближе к телу. Он, у тебя...  -  она указала на внука.  -  тоже сопит в колыбельке, такой же. Дожить бы до тех времён, когда ты сына будешь ставить ниже снохи. А не случится того, от попомни мои слова.

-   Маменька, я ишшо не знаю, что там ждёт впереди и зачем загадывать зараньше? Мне нынче жить надобно и вы меня тоже поймите. Вы без конца влазите во все наши дела и заступаетесь за Якова, даже когда он не прав, и мне это уже надоело. Чем так слёзы лить кажный раз, так лучше скажу своей матушке нехай дом не продают и мы с Яковом зараз в него заедем. Чем свекруху терпеть, попробуем сами, отдельной семьёй покрутиться, зато нервы мои будут на месте. А что остаётся?

Авдотья лукавила, ей просто хотелось припугнуть норовистую Прасковью. И у неё получилось.

-   Ты что задумала, Авдотьюшка, да мыслимо ли это? Да как же я без вас, я же пропаду сразу... Ну прости, милая, дуру старую, я никогда больше не стану влезать в ваши споры. От те крест! Во двор убегу и сами тут разбирайтесь...
Ну что, мир?

Авдотья кивнула.

-   Мир, маменька... А пирожки ещё есть с картошкой?

-   Есть, голуба! Пирожочков забожалось? Так идём, я разогрею скоренько. Кушай на здоровье, тебе ить хлопца кормить надоть.