На снимке.
Лев Иванович Маляков,
фото 1945 года.
Главы из повести "Цена Праведного Слова".
1. ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ
Конец девяностых. На «Лире», поэтический клуб при городской библиотеке на улице Конной, я познакомился со Львом Ивановичем Маляковым.
Стихи Льва Малякова мне нравятся. Несколько раз пытался читать и прозу, но далеко не продвинулся. В крымской суете показалось: очередной «деревенщик», пусть талантливый, Псковский, свой, но припоздалый. Двухтомник так и пропутешествовал в моей библиотеке, сначала в Крым, затем обратно, до Пскова, непрочитанный.
Со Львом Ивановичем, который директорствовал в начальной школе по соседству с моим новым псковским местожительством, заставили встретиться невыясненные обстоятельства по Игорю Григорьеву. Дружбы не получилось. Очень мы разные. Да и осторожен Лев Иванович. Но многое он прояснил: «Почему в открытую не заступился, когда возник вопрос в писательской организации в далёком семьдесят шестом? Я с ним в разведку уже потом ходил, в партизанах. А до этого, в немецкой комендатуре, меня с ним рядом не было. Да и времена… Вы моложе, и Вам трудно даже представить, как всё это было. Поэт Игорь настоящий, большой. Администратор? Никакой. Проза? Как прозаик, он какой-то нехудожественный, что ли? Чувствовать надо, когда пишешь, что напечатают, а что так в листах и останется. (Сейчас это называется «внутренний редактор») Пусть я осторожен. Но зато я три книги прозы уже издал. И ещё не всё сказано…»
После памятного разговора я дал себе слово, что в следующий раз встречусь со Львом Ивановичем, только прочитав всё написанное им. Но начал не с томов - путешественников. К тому времени вышла и третья книга прозы Льва Малякова - роман о жизни и тяжелой, часто непереносимой борьбе за жизнь на оккупированной Псковщине - родине главного героя, в Полновском и Гдовском районах - «Страдальцы». Всего пятнадцать тысяч экземпляров, отпечатанных под скромной обложкой в недорогом, провинциальном издательстве. Книга автобиографическая, автор без труда узнаётся в главном герое Лёньке Мужанове. Игорь Григорьев - под своим именем. Книга читается как правдивая и искренняя, действительно о пережитом и выстраданном, больше о трагическом, чем о героическом. Автор стал знаком и близок уже не только как поэт. Бывает так, поймёшь и примешь, как данность.
2. СЫН РОССИИ.
…Все мы дети бедной матери нашей - России…
Кто же ей послужит верой и правдой,
жизнью и болью, если не мы - её дети.
Игорь Григорьев
Лев Иванович Маляков. В отличие от высокого, шумного, яркого Игоря Григорьева, у которого даже середины часто не бывало: «Или друг или враг», Варяга, «кавалергарда», выходец из Гдовской глубинки носил в себе что-то Чухонское. Коренаст, кряжист, основателен, крепко чувствующий землю и жизнь, более рациональный и расчетливый, осторожный в выборе друзей, гибкий, но в меру.
Купил книгу Льва Ивановича «В последнем круге ада». Поэмы.
«Живём мы, как в аду…», «Дорога в полвека», «Русское поле», «В последнем круге ада» - всё пережито, прочувствовано. Боль и обида русского человека.
И… «Сын России». С этой поэмой я уже был знаком по газетной предвыборной публикации. Никак не ожидал, что агитку, однодневку - оду псковскому «Большему человеку» Виктору Бибикову поэт поместит в сборник.
Услышав от одного из пишущих ревнивое и даже слегка с завистью: «Ай да Лев Иванович, ай да Сукин сын!», совсем как у Пушкина: «Ай да Пушкин, ай да …», не поленился, открыл дневник - тетрадь времён последних губернаторских выборов. Листовки, вырезки из газет «за», такие же листовки и газеты, но «против». Жизнь научила, когда хвалятся, могут и приврать, когда ругают, особенно «большого», следует прислушаться. Интерес не пропал. В памяти всплыла ситуация. Из старых архивов двадцатилетней давности достал вырезку из газеты со статьей об Эле Ньюхарте, миллиардере, создателе и бывшем хозяине самой читаемой газеты в США «Ю-Эс-Эй Тудей» и его бестселлере, который он сам, написав, озаглавил «Признания Сукиного сына». Так в Америке обычно называют тех, кто по-русски «из грязи в князи», локотками, не особо разбираясь в средствах. Это уже ближе к герою поэмы.
Наш герой мне тоже известен ещё со старых времён, по гребной базе - карьера от моториста до директора, затем, как один из первых псковских кооператоров. От директора небольшого заводика и до холдинга «Андромеда». Время наше удивительное. В науке наш герой - кандидат. По-флотски он капитан первого ранга в запасе. А чем наш, местный, хуже «настоящих полковников» Жириновского и Розенбаума? Как ни странно, во многом герой поэмы Льва Ивановича чем-то мне симпатичен. Масштабы, конечно, несопоставимы, наш, местный, может и пожиже, чем «герои нашего времени», которые на слуху у всей России, но он тоже сделал себя сам и, по сути, не нарушал писаных и неписаных законов этой страны. Если и нарушал, то не пойман, значит - не вор. Так что поэма и в книжке заняла своё место. Мне не трудно понять Льва Ивановича. Может и оплачено. Кушать хочется всем. Да и не только кушать. Говорят, Лев Иванович слишком много вложил в издание своей книги последнего романа - «Страдальцы». Или его «вложили», товарищи по писательской организации. Книга не суетная, нужная. Но читателя она пока не нашла. Читать её будут потом, когда пройдет угар нигилизма и схлынет пена революции лавочников и уголовников. Деньги Льву Ивановичу были нужны. И не только деньги. Он старше. Его боль больнее. Надо успеть, отписаться, высказаться, напечататься. В книге поэм - ностальгия не столько по старым временам, но тоска по определённости, государственности, порядку. Он осознает, что не дождётся. Он ищет и воспевает сильного, конкретного, могущего. Так уж повелось в суетном, пока варварском мире. Нужен герой. Я думаю, Лев Иванович не обольщается. Просто выбирает из того, что есть. Выбрав, агитирует за свой выбор. Искренне.
В очередной раз встретились и поговорили, в том числе и об Игоре Григорьеве, на двадцатипятилетии «Лиры», у Шульца. Странные мы мужики. Говоришь один на один - полное взаимопонимание: «Кто клеветник и вор? И вопросы задавать не надо. Всем ясно. Зачем им это надо? В мутной воде своя грязь не видна. Грязи вокруг нас много…». Когда все вместе, Лев Иванович не выступит, но понять его можно: «Я старый дуб, могу пошуметь на ветру. Но, одно дерево - ещё не лес, много не нашумишь. Спилят… »
Встретились ещё раз, я не знал тогда, что в последний, 29.11.2001 в бывшем ДК «Энергия». На презентации сборника «Вчера и сегодня. ХХ век. Антология Псковской литературы». В январе, через месяц с небольшим, Льва Ивановича не стало. Отметил свой юбилей - семьдесят пять и через неделю ушёл. День в день с Игорем Григорьевым, ровно через шесть лет. Аккуратный был человек. И немало успел.
16.01.2017. Пятнадцать лет назад не стало Льва Ивановича.
Время летит...
3. ВТОРОЕ ПРОЧТЕНИЕ
" Затяжная весна" Лев Иванович Маляков, Лениздат, 1990, 30000 экземпляров. Красивая обложка. Сумел Лев Иванович в отличие от его друга поэта Игоря Григорьева, аж тремя томами прозы, при жизни в "тираж" попасть.
Закончил я читать роман о перестройке на земле в нашей Псковской области.
Это, конечно не классика, когда "вечное о вечном". Но тоже хорошо "поговорил".
При чтении хорошей книги на автомате как бы начинаешь разговор даже с давно ушедшим автором. Тем более, если с ним был знаком при его жизни.
Выписки делать не стал, но многое подчеркнул и на полях пометил. Я теперь не стесняюсь оставлять пометки в книгах своей библиотеки. Быть может, кто-то из моих, уже не детей, им не до неспешного чтения, да и внуки уже все в гаджетах-смартфонах...
Аж жаль со Львом Ивановичем расставаться. Добротный роман. Под последней строкой помечено: "28 сентября 1988 г. , Псков".
Как раз книга впору пришлась мне для неспешного чтения во время вахт на ферме. Поневоле сравниваешь неопределённые Отсевы с нашими вполне определёнными Молодями.
Так получилось, что история сельского хозяйства в Стругокрасненском районе за прошедшие пятьдесят лет и мимо меня не прошла. Немало я перелопатил, погрузил и покосил в заводских шефских десантах в "старой жизни". Да и в новой, на примере когда-то процветавшего совхоза "Молодейский", ныне уничтоженного, поднасмотрелся.
Не думал Лев Иванович, когда ставил последнюю точку в своём романе, что пройдёт совсем немного времени, и колхозов не станет, и земля зарастёт, и дерьмо, которое он "пересажал" под конец в своём романе, всплывёт на самый верх.