Откуда взялась Инна – никто толком не знал. Ее происхождение и жизнь до встречи с Виктором были, как говорится, покрыты мраком. Познакомились они в Москве, во время служебной командировке Виктора где-то в конце 50-х годов уже прошлого века. Став супругами, поселились с его родителями в старом, но добротном деревянном доме с лепными потолками и витражными стеклышками на лестничных окошках – в этом чудном городе еще сохранились такие дома.
О себе Инна рассказывала разные истории – в зависимости от слушателя. Родителям мужа она поведала, что выросла в семье академика, который погиб при крушении самолета, жена же его, то бишь матушка Инны, была безутешна после потери горячо любимого супруга, сошла с ума и в состоянии помешательства подожгла шикарную пятикомнатную квартиру, битком набитую австрийским хрусталем, персидскими коврами и телевизорами, которых еще в помине не было в те годы у рядовых граждан.
Правда, в своей помешательстве, -- рассказывала Инна, -- матушка все же вывела ненаглядное дитя, Инночку, во двор, сама же сгорела в огне своей негасимой любви вместе с хрусталем и коврами. Бедная девочка, которая привыкла жить в холе и довольстве, оказалась в детском доме, по выпуску из которого блестяще сдав экзамены, поступила в балетную школу. Стала прима-балериной Большого театра и даже станцевала Одетту в «Лебедином озере – после спектакля публика полчаса аплодировала стоя – но ушла в никуда, гонимая черной завистью соперниц, несовместимой с высоким искусством. И будто бы сама Майя Плисецкая, чуя в Инне конкурентку, подсыпала в ее балетные тапочки битое стекло …
Родители Виктора, люди простые, не многое поняли из рассказа невестки, но преисполнились тихим ужасом и почтением к ее судьбе. Виктор же, хотя и был майором госбезопасности, смотрел на жену с робким обожанием и трепетной рукой гладил ее плечо, завороженный мелодичным голосом и недюжинным актерскими способностями Инночки.
Молодая и впрямь была чудо как хороша: миниатюрная, тонкокостная, с пышными светлыми волосами, уложенными в причудливую прическу и грустными серыми глазами, затененными богатыми ресницами. Дома Инночка ходила в ярко-красном халате-кимоно с драконами, в туфельках на каблучке – шлепанцев она не признавала. А наряды свои шила у жившей на втором этаже этого же дома портнихи Анны Давыдовны.
По другой версии своей жизни, которую Инна преподнесла соседям по коммуналке, она была дворянского происхождения и из-за сходства с царевной Анастасией Романовой попала в застенки НКВД, а оттуда прямиком на лесоповал в Сибирь.
Соседями Виктора и Инны по коммуналке были интеллигентная семья Ивашовых, их сын Павел -- студент, будущий медик. Инна угадала в соседях кухонных диссидентов по тому, как они комментировали передовицы в газете «Правда», поэтому и рассказала им вышеупомянутую историю своей жизни о лесоповале, в которую, впрочем, соседи почти поверили.
Правда, глядя восхищенными глазами на Инну, юный Павел, в котором гормоны вовсю играли в опасные и захватывающие игры, спросил, краснея:
-- Как же вы, такая хрупкая, выжили в лагерном аду?
Инночка улыбнулась наивному юноше, показав красивые ровные зубки:
-- Дело в том , милый Павлик, что в меня – представьте себе! – влюбился начальник лагеря. Он видел меня на сцене Большого театра во время командировки в Москву, в белоснежной пачке и на пуантах. Сжалился надо мной и позволил организовать в колонии самодеятельный театр. Так я сохранила себя и преданность искусству. Правда, начальник этот, забавный извращенец, заставлял меня в своем кабинете надевать белую пачку, балетные туфельки и танцевать перед ним танец маленьких лебедей …
-- А как же вы, милочка, вышли замуж за Виктора, человека из органов, которые вас и посадили? -- с некоторым сарказмом в голосе спросила мадам Ивашова. Доценту не понравились взгляды, которые бросали на бывшую балерину муж и сын.
-- Виктор -- чистый и добрый человек, -- гордо отвечала Инна. – Да и времена нынче другие, людей из лагерей возвращают, а не сажают!
Инна одарила Павлика ослепительной улыбкой и пошла походкой манекенщицы -- от бедра -- с кухни, куда выходила покурить и поболтать с соседями. Готовку и уборку взяла на себя мать Виктора. Инна, правда, предложила свекрови помощь по хозяйству, предварительно спросив:
-- Нина Яновна, а треску чистить до или после жарки?
«Ну чисто прынцесса!» -- подумала обалдевшая от вопроса свекровь.
-- Иди, Инночка, в комнату, читай лучше свои книжки! А треску я сама пожарю, -- отвечала добрейшая Нина Яновна.
Инночка забиралась с ногами в кресло и погружалась в мир персонажей Флобера и Мопассана. Любила она и отечественную классику, а мужу часто шутя цитировала Пушкина: «Царевна там в темнице тужит, а серый волк ей верно служит …», и они смеялись чему-то ведомому только им двоим. В минуты нежности Инна звала мужа за желтовато-карие глаза и жесткие , густые как шерсть, волосы, своим «верным волчком», а он ее "своей царевной".
Иногда, впрочем, Виктор с тревогой спрашивал:
-- Ты и вправду считаешь, что я тебя заточил в темницу? Может, мне попросить своего начальника, чтоб позвонил в отдел кадров нашего Театра оперы и балета? После Большого-то театра тебя всяко возьмут! Будешь блистать на сцене!
-- Милый, я не выношу зависти и гадких интриг, которые плетут артисты, от этого я делаюсь больной. И потом, ты разве хочешь, чтобы меня прилюдно лапал какой-то, извините, балерун?
Виктор было ревнивцем, но этот почти единственный его недостаток Инна считала подтверждением его любви. Завидев, как она курит и болтает на кухне с соседом, он хмурился и нервничал, звал жену в комнату под любым предлогом.
Была у Инны такая странность: когда в выходной муж предлагал ей погулять по паркам и зайти в кафе, она иногда говорила:
-- У вас в Риге такие дивные кладбища, лучше всяких парков! Там и погуляем, а уж потом -- в кафе или ресторан.
Подруг Инна не завела, предпочитая им книги и одинокие прогулки. Часто ездила на Лесное или кладбище Райниса, останавливалась у могил, читала даты рождения и смерти и сочиняла истории про ушедших в мир иной: кого любил и отчего таким молодым скончался. Смерть ее не пугала, а привлекала своей вечной загадкой, и она представляла, что умрет молодой и прекрасной, не узнав печалей, тягот и морщин старости. И обязательно в теплую пору, чтобы ее гроб покрывали белые лилии и красные розы.
В один из весенних дней Инна поднялась на второй этаж к портнихе Анне Давыдовне на примерку летнего платья из белого шелка с букетиками голубых незабудок по полю.
-- С вашей, извиняйте, фигуркой, только в манекенщицы идти! – восхищалась своим портняжным искусством и грациозной клиенткой Анна Давыдовна, с зажатыми во рту булавками. -- Только давайте, Инночка, убавим длину: такие ножки грех скрывать от общественности! -- льстила заказчице портниха.
-- Пожалуй, можно сантиметров на пять, -- соглашалась Инна, поворачиваясь перед зеркалом. – А знаете, Анна Давыдовна, я завещаю похоронить меня в этом платье!
-- Откуда такие мысли, милочка, в вашем нежном возрасте? – удивлялась Анна Давыдовна.
-- Мементо море, -- отвечала Инна латинским изречением. – Помни о смерти! И потом, мне -- о ужас! – целых двадцать четыре года.
-- А мне скоро сорок девять, и я о смерти не думаю! – парировала жизнерадостная портниха. Анна Давыдовна недавно справляла свое сорокадевятилетие вот уже в третий раз.
Когда платье было готово, Инна вышла на кухню покрасоваться. К новому наряду была подобрана в комиссионке белая венгерская сумочка и белые же чешские босоножки на пробке. Не стерпев страшной красоты, соседка убежала в туалет, а ее муж и студент Павлик смотрели на Инночку в немом восхищении. Свекровь, Нина Яновна, застыла с поварешкой над борщом и почти со страхом посмотрела на невестку. «Ей же место во дворце, а не в нашей коммуналке! Ох, не было бы Виктору лиха с такой красавицей!»
Однажды, на майские праздники, Виктор пригласил своего сослуживца Сергея с женой в гости. Инна предложила, шутки ради, поменяться партнерами -- села напротив мужа с Сергеем, а жена его Татьяна рядом с Виктором. Ей хотелось еще раз убедиться, что для мужа она – одна-единственная.
Виктор положил в свою тарелку домашние шпроты, которые замечательно готовила его мать, и селедку «под шубой», предложив то же самое Тане, а Сергей ухаживал за Инной. Мужчины пили водку, а женщинам подливали дефицитное красное шампанское, которое принесли гости. Потом стали танцевать под радиолу, рассказывать анекдоты и хохотать. Среди анекдотов, которыми сотрудники органов без стеснения обменивались между собой, были и про Хрущева. Например, такой. «Скоро мы Америку догоним, сказал Никита Сергеевич! А вот перегонять не будем, а то американцы увидят наши рваные портки!»
Сергей, слегка захмелев, все крепче обнимал в танце тонюсенькую талию Инны, а Виктор о чем-то увлеченно болтал с Таней. Не слушая пошлых комплиментов, которые шептал ей на ухо Сергей, Инна не сводила глаз с мужа и его партнерши. Таня ей, конечно, не соперница – выглядит простушкой со своей шестимесячной завивкой и пролетарскими руками без маникюра, решила Инна. Просто она впервые видела своего мужа с другой женщиной и почувствовала даже не укол, а укус ревности. Вырвавшись из объятий Сергея, она подошла к другой паре и, улыбаясь, «разбила» их.
Казалось бы, порядок восстановлен: Виктор радостно подхватил жену и предложил тост: «За наших жен,за красавиц!» Слова эти резанули Иннин слух: ведь понятно, что красавица тут была одна … Таня предложила выпить «на брудершафт», обняла за плечи Виктора, они чокнулись и, как показалось Инне, пылко расцеловались.
Инна поставила свой бокал на стол, села, закрыла глаза и умирающим голосом сказала:
-- Извините, гости дорогие, мне нехорошо …
Виктор в тревоге бросился к телефону вызывать «Скорую», но Инночка остановила его слабым пожатием руки:
-- Не надо, милый. Я просто полежу и все пройдет.
Виктор отнес жену на руках в спальню, присел рядом. Она слабым голосом попросила его не уходить, держать ее за руку. Виктор вышел к гостям извиниться и проводил их в прихожую. Сергей и Таня были явно разочарованы скорым прощанием. Закрыв за ними дверь, Виктор вернулся к жене. Инна спокойно спала. Он пошел убирать со стола и мыть посуду. Инночка же не спала -- делала вид. У нее в голове прокручивались страницы любимых книг, и везде была роковая любовь, измена и трагический конец. Инна как наяву видела хищную Татьяну, которая жадно целовала Виктора, а он ей подчинялся. "Неужели мой волчок способен на измену? Пусть даже только в мыслях?» -- думала Инна потрясенно под парами выпитого шампанского.
На другой день, когда соседи любовались расцветавшей под окнами персидской сиренью и ничем не нарушаемой тишиной позднего вечера, раздались странные хлопки. Вышли на кухню и услышали страшные крики и рыдания Нины Яновны. На кухню выбежал ее муж с побелевшим лицом, его трясло. Когда все они вошли в спальню, увидели Виктора на кровати. Постель была залита кровью. Инна выпустила в грудь мужа все пули, последнюю оставив для себя. Она лежала на полу, левая ее рука была протянута к Виктору, из правой выпал пистолет – его табельное оружие. В виске красавицы темнело маленькое отверстие от пули.
Супругов похоронили врозь и даже на разных кладбищах -- так захотели убитые горем родители Виктора. Никто не мог понять, почему очаровательная Инночка застрелила мужа и себя: ведь они были идеальной парой. Инна лежала в гробу красивая и спокойная, вся в сирени, лилиях и розах, в белом шелковом платье с голубыми незабудками.