Гл.6
Уж трое суток, как Прасковья не находила себе места, а то как же! Яков обещал возвернуться к этому дню, а не пришёл. Она бегала на зады и, приложив руку ко лбу, пыталась высмотреть знакомую фигуру при выходе из леса, но никто оттуда не показывался, а сердце материнское, почуявшее ненастье, больно защемило и закровоточило.
"А вдруг, беда какая! Это тайга, там может случиться всё, что угодно. И звери лютые, а другим разом и человек похужейше хищника будет. Но как поможешь ему, родимому, когда не знаешь, где он и что с ним. Может, лежит сейчас где в сугробе да с белым светом прощается, а на ноги поднять его некому и она не в состоянии. Куда бежать? Тайга большая. Да если бы потребовалось, она бы лебедем туда полетела и из любой напасти его вытащила, если надо, и свою бы жизнь отдала, только он бы жил, единственный любимый сыночек."
Прасковья прослезилась, но тут же взяла себя в руки. Кабы одна в горнице находилась, а то ить сноха рядом, очей не сводит с неё, но пока молчит. А теперь увидела её глаза на мокром месте и тут как тут, вставила свои пять копеек.
- Маманя, штось Якова долго нету. Он тебе не докладал, когда прибудет?
- Не докладал. - солгала Прасковья и замолчала, чтобы не продолжать неугодный ей разговор.
- От пора бы ему ужо. - Авдотья не собиралась оставлять эту тему. Она понимала, как матери горько на душе, но она тоже Якову не чужой человек и также страдает не меньше свекрови.
- У тебя что, до рубля семь гривен в голове не хватает, али не знаешь, что такое в леса податься? Это тебе не через дорогу перейти к соседу напротив, а чащоба. Ты вот, как будто в городе народилась и ничего не петришь.
- Всё я петрю, маманя, да тока на душе от того не легче. Ему бы ужо дома быть да сына обнимать, а его всё нетути.
- У тебя, Авдотья, совсем, что ли баранья совесть? Или не видишь, как мне тяжко, а тут ты ещё.
- Как не видать - вижу. Потому и заговорила. Не одной тебе, матушка, тоскливо, я тоже живая. Тебе плохо и мне плохо. Я ить не слепая. А раз ты кручинишься, то неспроста.
- Ничего я не кручинюсь, просто соскучалась за Яковом. Что же мне, подскочить и ногою тыкать, так не до плясок нынче.
Всё у него ладно обернётся, ты ото меньше языком полоскай.
- А я что, худого ему желаю? И я бы так хотела, но чую, будто чего-то там не лады, нутро так и ноет.
- Не каркай! Раскаркалась тута. Нет, чтобы углом не сидеть да байдики не сбивать, так лучше бы порядки в избе навела. А то муж порог переступнёт да и споткнётся на грязных полах. В хате тын да овин, а она речи толкает. - Прасковья швырнула на лавку спицы с начатым вязанием и выскочила в сени, а оттуда в кладовку. А вот там и дала волю слезам.
Старалась не шуметь да не всегда выходило. Когда дюже увлекалась на своих горестных мыслях, то и не замечала, как из горла невольно вырывались рыдания, то протяжные: - "А-я-я-юшки", то надрывные, с расстановкой: "ы-ы-ы..." - как будто выделяя каждую буковку.
Женщина осознавала, что Авдотья имеет полное право беспокоиться о супруге, но ума же ещё не хватает, что кидаться в панику и расстраиваться ей категорически нельзя. А ну, как молоко в грудях перегорит, что делать тогда? На коровье мальца ещё рано переводить, жирное оно, вдруг животом занедужит, тогда Яков рази простит им, что горя наделали и мальчонку не уберегли. Она бы сама ужо давно волчицей завыла на всю деревню, а так бы и было, кабы не Авдотья, она же поджаливает её, а девка прямо совсем ни чох ни мох, ничего не кумекает. Может она, Прасковья, и сама виновата, надоть бы не такой смурной по комнате бродить, но не будешь же плясать в три ножки, коли сын обещался прибыть ещё несколько днёв назад, а его и поныне нету.
Внезапно, её кто-то толкнул в бок, Прасковья вздрогнула и повернулась в ту сторону, откуда пришёлся удар. Рядом с нею примостился Михаил Фёдорович, а она и не почуяла.
- Ой, Мишка, напужал. Сижу туточки, размышляю, а ты прямо неожиданно появился, будто блин выскочил со сковородки. - она прижалась лбом к его плечу и вновь заплакала, при супруге можно, он всё разумеет и тут скрываться не след.
- Миша, одна радость, тебя на ноги подняла, а вот Яшеньки нету до сих пор. Извелась я, Миша, жизнь не мила, как испытывать в душе такие муки.
- Буде тебе ужо, буде. - ласково проговорил пожилой мужчина и как-то грубо и неуклюже приобнял её. Не любил он этих нежностей и не знал, как поступить в данной ситуации. - Давай лучше обмозгуем, как дальше нам существовать, коли сын не возвернётся?
Прасковья тут же вскинулась и с неприязнью прикрикнула на него:
- Ты что, ополоумел? Зачем беду накликиваешь?
- Это ты своими рюмсами накликиваешь, а я дело гутарю. Надо зараньше готовиться к самому худшему, а Господь сам распорядится, прийти Яшке в семью или... Это жизнь, Прося. Ни тока дети родителяв хоронят, как положено тому быть, но случается и наоборот. Нам бы вдвоём, что кручиниться о дальнейшем, но у нас есть сноха и внук родимый. Потому ещё раз спрашиваю: как жить собираешься? Я вот, как угадал, помнишь говорил, что Зорьку под нож надоть отдавать. И сами прохарчимся какое-то время и поросёнку корма купим. А ты, как мыслишь?
- Нельзя нам Зорьку изводить, Миша. Нам мальца надоть на ноги поднимать. Он, у Авдотьи скоро молока хватать не станет, я ей вчерась картоху незаметно подложила и не успела обернуться, а она мне её возвернула. Хорошая, Миша, у нас сноха, беречь нам её следует. Я вот за что, можа порося заколем? Сегодня так кричал, источки просил. Не наедается той экономией, шо мы ему задаём. Так сердце не выдержало, я ему ишшо каши подмешала в пойло, вроде присмирел. Осталось ещё дня на три ему дать и всё, потом угощать будет нечем. Берегла его на Рождество да какое нынче Рождество, небось и колядок не дождёмся. Люди присмирели, из дома носа не кажут. Ой, что же оно ожидает нас впереди, один Господь ведает.
- А толк от того, что порося заколем, Зорьку всё одно кормить нечем. Ужо сёдни она на соломе постится, чуток схудала, видела?
- Угу. Ох, Миша, потому и гутарю, шо жить неохота, как нам выкрутиться - голова совсем отказывается работать.
- Замолчь, Проська. - Михаил Фёдорович прислушался, поворачивая голову к выходу. - Чи хто окликнул нас?
- Можа Яшенька? - Прасковья прытко сорвалась с места и выбежала на порог. Но распахнув двери, она увидела свою подругу детства, Анфису Сидоровну, в девичестве Кольчугину. Дружили они, чуть не с пелёнок, а когда повзрослели и повыходили замуж, то судьба их развела по разным уголкам, то есть, Анфиса осела в соседней деревне, по месту жительства зажиточного мужа, старшего от неё на добрых полтора десятка лет.
- А ничё, что мой Володька страшненький да постарше меня, зато на руках носит и в достатке я. А где её ныне любовь возьмёшь, это только на первое время, а опосля прозябают все ради деток да по привычке. - обычно отвечала Анфиса любопытным бабкам, что попрекали её за старого супружника.
Увидев хозяйку, Анфиса Сидоровна расплылась в улыбке и, распахнув широкие объятия, шагнула навстречу.
- Зову, зову, а никто не отзывается. - приговаривала она на ходу. - Али гостям не рады, Прасковья Ильинична?
- Господи, да как не рады? Анфисочка, милая, конешне рады! - Прасковья бросилась к дородной подруге и затерялась в её объятиях.
- Вот и славно, моя голуба. - причитала счастливая гостья, расцеловывая хозяйку в уста и обе щеки. - Я тут с гостинцами, а то праздники скоро зачнутся. Оно понятно, что новая власть, да только какая власть помешает народному гулянью, что испокон веков отмечалось и чтилось ещё нашими прабабками, да, Просенька? Ух ты ж, моя хорошая, я так скучала по тебе, но как ведётся: с сука на сук и всё недосуг, ну, как обычно у нас... А чего грустная такая, али мне показалось? Мишка, не ты ли жёнку обидел, а ну отвечай? - шутливо спросила Анфиса, но сама внимательно приглядывалась к Прасковье и Михаилу, уж не кошка ли чёрная между ними пробежала, а то может и не вовремя они к ним нагрянули?
- Я сам тока с печи слез, а так думал всё, концы. Хворобина с ног свалила да вот с Проськиной и Божьей помощью поднялся. - и Михаил Фёдорович наспех перекрестился, намекая на правдивость его слов. Потому что, худые люди и безбожники не осеняют себя крестом, а также те, кто говорит неправду.
- Анфиса, да горе у нас... - и Прасковья задохнулась от нахлынувших слёз.
- Ой, Божечки, а что ж такое? Неужто с мальцом что? Мы приехали поздравить с пополнением, а тут, чую, не до нас. Можа, помочь чем, а, Просенька, так ты не стесняйся, чай не чужие друг дружке. - но Прасковья не могла и слова вымолвить, только отрицательно трясла головой, мол, с Тёмочкой-то всё нормально слава Богу, тут другое... Михаил Фёдорович тоже молчал. Не дождавшись ответа, Анфиса вновь спросила:
- А где это мой крестник запропастился, Яшенька, чего крёстную не встречает? Я ему подарки привезла. Кожух дюже приличный и ещё кое-какие вещи. Свёкор мой помёр, а барахло лежит в сундуке, только место занимает. Кожушок-то совсем новый, батюшка и надевал его всего ничего, в церковь в нём ходил. На моего Володю он мал, да и есть у него три тулупа, а Яшенька поносит на здоровье, молодой ить, ему поболе надобно.
Но после этих слов Анфиса заметила, что Прасковья ещё громче заплакала, уже и на Авдотью не обращая внимание, которая тоже выскочила на порог.
- Кумушка, не пужай меня. - с дрожью в голосе промолвила Анфиса и обеими ладонями обхватила лицо подруги. - Говори, что стряслось?
- Ой, подруженька, да всё это нищета проклятая, кабы не она, так рази бы я позволила уйти Яшеньке в лес за белкой. А теперь вот...
- Ах, вот оно что! Фу, перелякала... - перебила её Анфиса. - Я уж о хужейшем подумала. А то ить Господь нам с Володюшкой деток не послал, так у нас в старости одна надежда - мой крестник. Можа стакан воды подаст и краюху хлеба поднесёт, когда совсем негожие будем, а ты меня пугаешь. Жив наш Яшенька, я это чувствую. А ты ить знаешь, что я всегда всё чувствую. От помнишь, когда мы втроём сидели на бережку и мечтали о будущем. Ты заикнулась, что желаешь, чтобы сынок народился, Надежда Бусалова о доченьке грезила, а я тогда сказала, что у меня никого не случится. Вы всё пытали у меня, откель мне это известно? А я и сама не знаю, откель. Вот чую и всё. Кума, Яшенька жив, вот попомни мои слова, так что, утри слезу и не мочи ему дорогу обратно.
- Спасибо тебе, Анфисушка, на добром слове! Прямо зараз полегчало, а то и жить не хотелось. Тут трудности одолели, Зорьке и поросёнку задавать нечего, а ещё и Яшенька в тайге почез. Ну одно к одному и силушек нету с такими напостями бороться.
- Как это жить не для кого, ты что удумала, Просенька? А внук? Да у меня никого нету и то не горюю, улыбаюсь судьбе, а ты тако довела себя до крайности. А Зорьку твою прокормим и порося тоже, не тужи, подруга, всё наладится у нас. - и полногрудая Анфиса прижала к себе худенькое тело Прасковьи.
- Как прокормим? - отстранилась от неё Прасковья. - Либо у вас коммунары всю худобину забрали, а сена, наверное, в достатке?
- Не, коровку они не захотели, бо она стельная оказалась. Их старшой баял, будто не дойдёт она до такой дали, не выдержит. А потом Ноченька наша не расстелилась, дюже бычок боляхонький получился, вот и пришлось её дорезать, а что поделаешь. Мы и вам мяска доставили, и колбаски, и сала. Я скажу тебе по секрету, что про один ледник мы не признались коммунарам, да они не оченно-то и дознавались. А там у нас много чего. Сено вам переправим на днесь, ещё и зерна подкинем с харчами, так что, улыбнись, жизнь тока зачинается, а ты тут сырость разводишь.
Прасковья не знала как благодарить подругу, она застыла на месте и не могла поверить, что они теперь, как навроде тех богачей.
- Божечки! - спохватилась хозяйка. - Гости с дороги, а я вас на морозе держу. Милости просим, сердешные! Уж простите меня, непутёвую.
Михаил Фёдорович распахнул ворота и впустил во двор вместительный возок, запряжённый крепкой и сытой лошадкою, управляемый мужем Анфисы.
Потом сообща сгрузили с него гостинцы и подарки, накрыли завидный стол да и разлили по кружкам наливочку, что захватила с собой Анфиса Сидоровна.
И потекла ручейком беседа: не могли наговориться, давно не видались. Раскраснелись от выпитого и расшумелись излишне, как обычно бывает при застолье, что сразу и не услышали, как в окно кто-то постучал. А это Полина Путята их навестила, матушка Илюхи.
Сразу все притихли, когда в горницу вошла опечаленная женщина.
- Прося, нету что-то наших, ужо вся извелась. - с ходу начала она дрогнувшим голосом.
- Нету, милая, но будем молиться, только это нам и остаётся. А там, можа Господь распорядится и всё образуется. - поднялась к ней Прасковья. - Да ты садись, поужинай с нами! У нас тут наливочка, оно и легче станет, а, Полинка?
- Спасибо, Просенька, я тока поужинавши. Мы козу зарезали, думали к Илюшиному прибытию, обещался... У нас её не отобрали коммунары, бо дюже старая. Вы простить меня, что не ко времени, пойду до дому, муторно мне что-то.
- Да с каких-таких пор ты для нас нежеланной стала, ты что, Полюшка, за что извиняешься?
Но как только за гостьей закрылась дверь, молчавшая до тех пор Анфиса, изрекла:
- А вот она напрасно сына ожидает, он ужо не вернётся.
- Да что ты, Анфисочка, Господь с тобой. Деток у него двое. - перекрестилась Прасковья Ильинична.
- Мёртвый он ужо, загинул, и я тут не при чём. Судьба у него такая. А Яшенька наш живой, он возвернётся. Ещё и девочка у вас появится, сестричка Тёмочке. - повернулась она к Авдотье.
- Ой! - всплеснула руками довольная Авдотья. - А мне бабка-повитуха напророчила, будто не рожу я боле никого. Дюже роды были тяжёлые, думала помру.
- Кто, Матвеевна? - поинтересовалась гостья.
- Она. - закивала Авдотья.
- Не знаю, что там тебе Матвеевна набуровила, но у Яшки ещё и девочка народится.