Поездки в Грузию.
Как-то меня вызвал директор Орлов и поручил сопровождать немецких коллег в наш грузинский филиал. В тот раз немцы были без своего переводчика и в качестве такового была приглашена Лариса Ефремова, бывшая наша сотрудница, но теперь работающая в Управлении внешних сношений Минторга. Она знала язык не блестяще, то есть читала и переводила она свободно, но работать синхронным переводчиком ей еще не приходилось. Одного из немцев – доктора Виттека я знал по нашему многостороннему проекту, второй - Шмутцлер был мне не знаком. Виттек знал несколько десятков слов и фраз по-русски, я чуть больше по-немецки (увы, это всё, что осталось к тому времени из багажа курсов немецкого языка при полном отсутствии практики). Шмутцлер мог только кивать и улыбаться. Прощаясь после напутствия на дорогу, Орлов вдогонку бросил мне два слова: - Без излишеств! Их значение я понял через несколько часов, когда самолет приземлился в Тбилиси.
Нас встречала Аэлита Цагарели - зам.директора филиала. У неё был напряженно-испуганный вид. Она отвела меня в сторону и показала только что полученную из Москвы телеграмму, где также фигурировали слова «без излишеств». Тут только до меня и дошло, что имел в виду директор. В это время был дан старт антиалкогольной компании имени Горбачева-Лигачева. Таких гонений, как во времена Андропова, против нарушителей трудовой дисциплины, позволяющих себе в рабочее время принимать на грудь, еще не было, но Орлов решил на всякий случай перестраховаться. Я хмыкнул и твердо сказал: - Аэлита, ваших планов менять не будем. Наша дурь пусть останется при нас. Она не должна касаться иностранных гостей.
Я не буду пересказывать все, что продемонстрировали хозяева, чтобы доставить удовольствие нашим гостям - обзорные поездки по городу, включая старый Тбилиси, гору Мтацминда с древней крепостью Нарикала и Пантеоном, храм Метехи, Театр оперы и балета и еще много-много чего интересного и замечательного, не стану останавливаться на количестве и разнообразии выпитого и съеденного и в Тбилиси, и в славном городе Телави, куда так и не смог дозвонится герой Бубы Кикабидзе – Мимино. Это все более или менее было знакомо не только нам, но и нашим иностранным гостям, которые уже бывали в СССР. Но вот то, что произошло на обратном пути из столицы Кахетии – это достойно увековечивания.
Мы выехали из Тбилиси рано утром, не было еще и 8 часов. Дорога до Телави составляет всего 70 км, но путь лежит через Гомборский хребет, который мы преодолели на Рафике за два часа. Перед Телави мы буквально на час заскочили в Цинандали, где очень бегло прошлись по бывшей усадьбе князей Чавчавадзе. Ныне она превращена в дом-музей. Вокруг, разбитый еще владельцем , великолепный парк в Английском стиле. Когда-то здесь частыми гостями бывали сосланные на Кавказ офицеры царской армии. В этом доме родным человеком был Александр Грибоедов, где он впервые увидел свою будущую жену Нину Чавчавадзе. Именно в этой усадьбе Грибоедов написал бессмертную пьесу "Горя от ума". Большое место отведено его памят. Здесь хранится фортепиано, подаренное им дочери хозяина Нине, личные вещи семьи Чавчавадзе грибоедовских времен, многочисленные рисунки и картины, предметы всей семьи Чавчавадзе, ставшей для него родной и близкой.
Дочери хозяина Александра Чавчавадзе Нино тогда не было и 10 лет, Грибоедов обучал ее игре на фортепьяно, часто подшучивал над заучивающей сложные гаммы девочкой, мол, "если и дальше будешь так стараться, то я женюсь на тебе". Шутка оказалась пророческой. В парке можно увидеть часовню , в которой венчались поэт и дочь хозяина княжна Нина Чавчавадзе. Но это произойдет уже спустя 6 лет и к этой теме я ещё вернусь.
В этом же парке Александр Чавчавадзе в 1886 году заложил винные подвалы, решив тем самым поставить традиционное кустарное производство на промышленную основу. Так был основан старейший в Грузии винный завод. Ну, и как же не посетить знаменитые винные подвалы, где хранится 16 тысяч бутылок конца XIX начала XX веков? Естественно, что директор завода представил свою продукцию. Нам раздали по бокалу знаменитого одноименного с поселком вина. Шубладзе произнес тост за успехи виноделия. Мне запомнилось, что директор завода не обнимал бокал, как это делали все присутствующие, а держал его двумя пальцами за подставку к ножке своего бокала. После этой дегустации, более не задерживаясь, мы продолжили свою поездку.
Первым делом, конечно, позавтракали в местном горторге (без излишеств). Потом работники горторга повозили нас по местным магазинам, показывали, как организована торговля в Телави, попутно бегло осматривая местные достопримечательности. Часа в два дня городская программа была закончена и нас отвезли обедать в ресторанчик типа Охотничий домик, который был не в самом Телави. Здесь мы вкусили десятка два национальных грузинских блюд и перепробовали несколько сортов местных кахетинских вин (коньяки и водка не в счет). Часа через два наша трапеза закончилась и мы отправились в обратный путь. На перевале мы сделали остановку, в первую очередь, чтобы немного освежиться после явного перебора излишеств, а во вторую – полюбоваться видами, открывающимися с высоты 1700 м над уровнем моря. На площадке стояло несколько машин и прогуливалось десятка два людей.
Этот перевал считается святым местом – это можно было понять сразу, заметив тысячи, ленточек, бинтиков, тряпочек. привязанных к кустам. Вдруг к директору филиала Шубладзе подошел один из прогуливающихся здесь грузин. Они о чем-то недолго поговорили и разошлись, Тот сел в свой Жигуль и уехал первым. - Это мой коллега по университету, -пояснил Шубладзе. - Он там работает на полную ставку доцента, а я полставочник. Передохнув, отправились в путь и мы. Примерно через час, не доехав совсем немного до Тбилиси, Рафик притормозил у придорожной шашдычной. Там нас уже ждал коллега Шубладзе. Стол был накрыт без излишеств: зелень, помидоры, маринованный лук и чеснок, несколько видов сыров, вареное мясо, лобио, лепешки. Хозяин (на самом деле, наверное, заведующий заведения) шустро открыл несколько бутылок шампанского и веселье началось. Уже минут через 10 принесли с пылу с жару цыплят, а потом и шашлыки.
Два доцента наперебой произносили тосты за гостей, отдельно за немцев, отдельно за Ларису, не обошли вниманием и меня персонально, потом по очереди пили друг за друга. Я тоже разочек что-то вякнул про дружбу народов. Глаза у немцев стали совсем круглые. Они несколько раз переспрашивали Ларису, что собственно происходит. Я повторюсь, многое немцам по прежним поездкам относительно русского (советского) гостеприимства было известно, но это все и почти всегда было за государственный счет. Понять же, с чего бы человеку, увидевшему нашу немаленькую компанию (а нас было 7 или 8 человек – помимо четверых гостей и самого Шубладзе в поездке принимали участие еще Аэлита, шофер и, кажется, еще один сотрудник филиала) всего лишь час назад, устраивать за свой счет такой парад жизни. Попировав еще часа два и распрощавшись с загадочным доцентом, Мы сели в машину и через четверть часа подъехали к гостинице. Здесь Шубладзе нас оставил, но распорядился пол-ящика недопитых бутылок шампанского доставить нам в номер. Я посоветовался с Ларисой, устраивать ли продолжение банкета. Она была не против и держалась молодцом, если так можно сказать о сорокалетней даме.
Известно, что на халяву немец русскому в еде и питье не уступит, хотя последствия могут быть разные. Поэтому на предложение покончить с остатками шампанского немцы охотно согласились. Договорились встретиться в моем номере через полчаса, чтобы все могли чуть-чуть привести себя в порядок и чтобы каждый захватил с собой стакан – не из горла же шампанское хлебать! Я предлагал перерыв сделать подольше с учетом того, что женщинам надо больше времени, но Лариса фору принимать отказалась. Ровно через 30 минут она была у меня в «штабном» номере (так традиционно называют гостиничный номер, где размещаются организаторы выездных мероприятий). Я немедленно отправился за немцами. Я постучал, услышал ответ и открыл дверь. Картина, представшая моему взору достойна кисти большого художника. Есть картина «Не ждали», но то, что я увидел надо было бы назвать «Ждем с нетерпением». Немцы стояли плечо к плечу практически по стойке смирно, крепко зажав в полувытянутой правой руке стаканы. На их лицах застыла блаженно-глуповатая улыбка, в то же время выражающая полную готовность к новым познаниям. Я довольно смутно вспоминаю о дальнейших событиях, знаю точно, что допито и съедено было все, доставленное в номер. Но как потом сказала Лариса, разошлись мы по-хорошему, совсем не по Высоцкому. Утром я был, как огурчик, и пошел за немцами, чтобы отвести их на завтрак. Я сейчас делаю паузу, потому что каждый раз начинаю ржать, когда в памяти всплывает картина, не менее впечатляющая чем вчера. Немцы к завтраку были готовы, но прежнего нетерпения не чувствовалось, по их лицам блуждала печально-виноватая улыбка. Лицо Шмутцлера было все изукрашено наклейками пластыря. Как потом повинился Виттек, вернувшись в номер, они зачем-то решили посмотреть на себя в зеркало, при этом Шмутцлер потерял равновесие и упал, по дороге разбив лицом зеркало, а Виттек не успел его удержать. Всё это Виттек рассказал нам с Ларисой за завтраком. Шмутцлера очень беспокоил вопрос, сколько стоит зеркало и где взять деньги, чтобы за него заплатить. Мы их успокоили, что платить не придется, филиал заплатит. Они немного повеселели, и стали извиняться, что за один день они выпили столько, сколько средний немец может выпить за несколько лет (не считая пива, конечно). Я им немного подыграл, сказав, что у меня с утра раскалывалась голова и пришлось выпить аспирин, хотя ничего этого на самом деле не было. После этого они совсем повеселели, и инцидент был исчерпан и забыт.
Второй раз директор нашего института отправил меня в Тбилиси поздравить директора нашего филиала Щубладзе с 50-летним юбилеем. Почему-то у нас ни директор, ни его замы не смогли это сделать сами. В мою пользу было то, что я был завотделом, председателем профкома и главное уже бывал в Тбилиси, сопровождая немецкую делегацию. Не буду вдаваться в подробности, как проходил банкет. Шумно, с многочисленными тостами за здоровье юбиляра пожеланиями успехов в научной и преподавательской деятельности, вручение ему подарков. Пришлось и мне из рога выпить вино до дна за здоровье директора филиала нашего института и доцента Тбилисского университета Шубладзе с соответствующими потом последствиями.
На следующий день юбиляр поводил меня по городу. Перечислять памятные места Тбилиси не буду. Остановлюсь только на посещении Пантеона, где был похоронен Александр Грибоедов и не посетить это место было бы серьезным упущением. Рассказывая о посещении Цинандали, о знакомстве Александра Грибоедова с десятилетней Нино Чавчавадзе, я написал, что шутка Грибоедова спустя 6 лет обернулась свадьбой.
Спустя шесть лет 33-летний Александр Грибоедов в доме Прасковьи Николаевны Ахвердовой, был поражен необыкновенной красотой выросшей Нины, изысканностью ее манер и душевностью. Нино была стройной, грациозной брюнеткой, с чрезвычайно приятными и правильными чертами лица и темно-карими глазами.
Грибоедов был покорён с первой минуты и так вспоминал об этом вечере:
«Я обедал у старой моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой… Все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей: «Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать». Она меня послушалась, верно, думала, что я усажу ее за фортепьяно, вышло не то… Мы взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее… нас благословили, я повис у нее на губах, во всю ночь и весь день».
Влюбленных обвенчали 22 августа 1828 года в Сионском кафедральном соборе в Тифлисе. И записано было в церковной книге: «Полномочный министр в Персии Его Императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора, князя Александра Чавчавадзе и супруги его, княгини Саломеи». Во время венчального обряда из руки Грибоедова, измученного приступом малярии, выпало и ударилось о землю обручальное кольцо, что по народным примета предвещало несчастье.
В свадебных торжествах гулял весь Тифлис. Про торжественные балы писали в газетах, их обсуждали в салонах, домах, улицах. Видевшие Нину вспоминали: «Она в тот вечер была восхитительна и могла бы быть признана красавицей даже и в Петербурге».
Но сколько бы не длился медовый месяц, Грибоедову надо было заступать на службу в Тегеран. Нина упросила мужа взять ее с собой хотя бы до границы и они отправились с большой свитой в Персию. Грибоедов въехал в Тегеран в воскресенье 5-го дня месяца реджеб. Солнце в тот день стояло в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было недобрым знамением и сразу вызвало неприязнь населения. «Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда боле не разлучаться… », - напишет в единственном, дошедшем до наших дней письме, Грибоедов супруге. Увы, произошедшие в Тегеране события убили надежды на скорую встречу.
30 января 1829 года за неделю до его отъезда в столице вспыхнул бунт. Толпа религиозных фанатиков растерзала Александра Грибоедова, а с ним еще более пятидесяти человек. Изуродованное тело статского советника таскали по улицам несколько дней, а потом бросили в общую яму, где уже лежала груда тел. Тело Грибоедова обнаружили спустя неделю в мусорной яме, куда свалили тела всех растерзанных русских. Его опознали по руке, простреленной на знаменитой «двойной» дуэли Грибоедова с Якубовичем и Шаховским. За смерть российского посла Персия заплатила богатыми дарами, в числе их был знаменитый алмаз «Шах», который теперь хранится в коллекции Алмазного фонда.
В июне траурная арба с телом непогребенного Грибоедова появилась на улицах Тифлиса. 18 июня 1829 года Александра отпевали в том са¬мом Сионском соборе, где немногим год назад он венчался со своей любимой. Тело Грибоедова было предано земле близ церкви Св. Давида, согласно желанию Грибоедова, который как-то шутя сказал жене: "Не оставляй костей моих в Персии; если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре Св. Давида". Нина исполнила волю мужа. Похоронила его там, где он просил; на могиле мужа Нина Александровна поставила часовню, а в ней - памятник, изображающий молящуюся и плачущую перед распятием женщину - эмблему ее самой. На памятнике следующая надпись: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской; но для чего пережила тебя любовь моя?"
.
Нина Александровна никогда больше не снимала черного платья вдовы. Платье ее могло быть роскошным, выписанным из Парижа, бархатным, кружевным или шелковым, но все равно оно было черным. В этом скорбном трауре она появлялась всюду. Поклонники дружно называли Нину Александровну «черной розой Тифлиса» и при встрече почтительно склоняли головы и почитали за особую честь поцеловать ее руку.
Через всю жизнь пронесла Нина Чавчавадзе свою первую и единственную любовь. «Больше всего на свете, — писал один из ее современников, — дорожила она именем Грибоедова, и своею прекрасною, святою личностью еще ярче осветила это славное русское имя».
Булат Окуджава после одного из посещений Цмнандали написал прекрасные стихи, посвященные памяти великого писателя и гражданина.
Грибоедов в Цинандали
Цинандальского парка осенняя дрожь.
Непредвиденный дождь. Затяжной.
В этот парк я с недавнего времени вхож -
мы почти породнились с княжной.
Петухи в Цинандали кричат до зари:
то ли празднуют, то ли грустят...
Острословов очкастых не любят цари, -
бог простит, а они не простят.
Петухи в Цинандали пророчат восход,
и под этот заманчивый крик
Грибоедов, как после венчанья, идет
по Аллее Любви напрямик,
словно вовсе и не было дикой толпы
и ему еще можно пожить,
словно и не его под скрипенье арбы
на Мтацминду везли хоронить;
словно женщина эта - еще не вдова,
и как будто бы ей ни к чему
на гранитном надгробьи проплакать слова
смерти, горю, любви и уму;
словно верит она в петушиный маневр,
как поэт торопливый - в строку...
Нет, княжна, я воспитан на лучший манер,
и солгать вам, княжна, не могу,
и прощенья прошу за неловкость свою...
Но когда б вы представить могли,
как прекрасно упасть, и погибнуть в бою,
и воскреснуть, поднявшись с земли!
И, срывая очки, как винтовку с плеча,
и уже позабыв о себе,
прокричать про любовь навсегда, сгоряча
прямо в рожу орущей толпе!..
...Каждый куст в парке княжеском
мнит о себе.
Но над Персией - гуще гроза.
И спешит Грибоедов навстречу судьбе,
близоруко прищурив глаза.
Меня при посещении погребений Грибоедова и его жены задел один инцидент. Когда мы поднимались на фуникулере на Мтацминду, то на остановке в Пантеоне нам на встречу шла группа развязной молодежи, один из них грубо толкнул Шубладзе и пошел, как ни в чем не бывало. Шубладзе побледнел, развернулся и ....ничего не произошло. Уверен, что в Москве это закончилось бы дракой. Чтобы не смущать хозяина, я сделал вид, что ничего не заметил. Но он сам прокомментировал этот эпизод одним словом - накурились. Ещё одно огорчение пополам с восторгом в то посещение Тбилиси я испытал, когда на третий день юбиляр сводил меня в оперный театр на сборный концерт. В нем были балетные номера, но они особого впечатления после Большого театра на меня не произвели. В основном была классика, а зажигательных кавказских танцев не было. Но оперные певцы на меня произвели сильнейшее впечатление, особенно мужские. Петь бы им и петь, хоть в Большом, хоть в Ла Скала! Но самым обидным было то, что в зале было всего несколько десятков человек, да и то, наверное, половина из них была бабушек, подозреваю, что они пришли болеть за "своих" на сцене. Но это нисколько не испортило моих впечатлений от поездок в славный Тбилиси. Они мне напомнили и о великой любви, и трагедии, случившейся с Александром Грибоедовым и Нино Чавчавадзе.
Приложение. Грузия. Цинандали, родовая усадьба князей Чавчавадзе. http://www.proza.ru/2017/01/16/553