От морей и от гор веет свежестью, веет простором.
Как посмотришь - почувствуешь: вечно, ребята, живем.
Не больничным от вас ухожу я, друзья, коридором,
Ухожу я, товарищи, сказочным Млечным путем.
/Ярослав Смеляков. 1949/
Шанс.
После беседы с нейрохирургом выхожу в больничный коридор. «2% - это шанс. В противном случае каждый день может оказаться для него последним» - голова работает очень трезво. Чувствую, как сердце хочет внести в мои судорожные размышления свою лепту. Подкатывает комом к горлу. Готовит к выходу фонтаны слез и воплей. «Я не могу сейчас сердцем! Я только головой могу. 2% - это шанс.»
Наматываю на шею цветастый шарф, чтобы не казаться мрачной. Взъерошиваю волосы. Здороваюсь с нянечкой, семенящей по коридору отделения. Демонстрирую ей подобие улыбки. Она улыбается мне в ответ, несколько раз понимающе кивает, будто тоже верит в эти 2 %. И я верю. Не могу по-другому.
Вхожу в палату. Я не говорю ему про 2%. Я вру, ободряю, убеждаю, надеюсь. Он соглашается. Я обещаю, как только он очнется после операции, я буду рядом.
Четыре операционных часа я борюсь с собой. Истерика, вооруженная страхом потери сменяется надеждой, демонстрирующей огромный плакат с бегущей надписью – «2% - это шанс!!!» Внешне я похожа на камень обмотанный шарфом.
Мне разрешают войти в послеоперационную палату. «Папа – это я. Ты видишь меня? Всё хорошо прошло. Всё удалось!»
Он выкарабкается. Понянчит еще внуков. Я расскажу ему про 2 % позже, когда он встанет на ноги. Каждый год 2 февраля он будет вспоминать, как выплыл из забытья, увидел меня и понял, что выжил.
Счастливый дровосек.
Он испытывал себя на прочность. Работой. Вредными привычками.
Я стараюсь вспоминать те моменты, когда у него было счастливое лицо. Это были минуты благодатного труда. Минуты, когда перед ним вставала задача. Его лицо успокаивалось. Глаза светились огоньками созидания. Руки перебирали необходимые для дела инструменты. Он насвистывал мотив "Там вдали за рекой зажигались огни..." и ничто лишнее не могло нарушить его спокойствия, его готовности и уверенности в каждом движении на пути к выполнению задачи.
Однажды он серьезно поспорил со смертью. Врачи давали лишь 2% шансов, что он выкарабкается. И он выиграл. Он вытянул счастливый билет, чтобы прожить еще 11 лет.
Мы проводили его крепким мужчиной (ему не было и пятидесяти), а встретили немощным инвалидом. Он не мог разборчиво говорить. Руки не слушались. Он злился. Пытался материться, но и это получалось с трудом.
Его жизнь превратилась в ежедневную борьбу с собственной природой. Стало ясно, что по-старому, легко, уже не будет. Но ответ на вопрос, как жить дальше, признать было трудно. Он плакал. Спрашивал меня - зачем ему теперь жить. Поскольку психологическая помощь тяжелым больным в наших широтах не предусмотрена, я поняла, что ответить ему на вопросы о дальнейшем смысле должна я.
"Зачем?"
"Значит у тебя есть еще задание, которое ты должен понять и выполнить."
Это осознание зажгло в нем надежду. Он старался, думал, искал в себе силы. Научился заново говорить, писать левой рукой. Встал на ноги. Стал учиться сам обслуживать себя. Медленно, по маленьким шажкам проходил свой спор за жизнь. Искал, в чем он может быть полезен. Научился ходить. (Позже даже ездить на велосипеде, работать с триммером и пилой) Взял топор в левую руку и пошел колоть дрова.
У меня перед глазами светлая картинка счастливого дровосека. Немощный человек сидит на пеньке около огромной кучи дров. У него счастливое, спокойное, светлое лицо. Он уверен в том, что даже такому, какой он есть, подвластно это дело. Он работает медленно, он наслаждается каждым своим усилием. Он силен в этой своей размеренности. Он живет с целью. Пусть маленькой житейской, но такой большой и важной для осмысления. Он может!
Еще он был счастлив, когда вспоминал своё детство. Как бегали с мальчишками босиком по первым проталинам. Как баба Маня звала - "ребята, идите снедать". Как дед Петя резал хлеб и собирал крошки со стола, все до одной. Это то время, где он когда-то был счастлив, по которому скучал.
Время спора с природой закончилось. Я искренне верю, что теперь он наконец обретет покой. Он сможет побежать по молодой весенней траве во всю силу своих ног. Побежать туда, где его встретят его мальчишки - Петя, Толик, Володя. Где бабушка позовет к столу, а дед разрежет свежий хлеб. И вместе с ними, он улыбнется нам тихо и солнечно. Из самых сокровенных уголков нашей памяти.
Возвращение.
- Мам, пап, мы дома!...
Мама засуетится на кухне, позовет кушать с дороги. Папа… Папа посмотрит с портрета спокойным взглядом: «Вот и приехали».
В доме пахнет пирогами и цветами. Приглушенно играет радио. Всё как прежде, ну разве что небольшая перестановка. Еще бы, нас ведь так долго не было дома…
- Как ваши "ничего", мам? – спрошу по традиции.
- Всё по-старому – ответит мама, разводя руками.
Я пройду по комнатам. Всё по-старому. Игрушки, книжки, кроссворды, всякие мелочи наполняющие дом живой небрежностью. Всё, как папа любил, называл – милый беспорядок.
Он тихо смотрит на нас с фотокарточки, наблюдает одобрительно, как мы распаковываем свой нехитрый багаж и заполняем собой пространство.
Он не закурит, пуская дым колечками. Не захрапит на диване, задремавши днем. Не сожмет губы трубочкой, всем видом показывая, как ему понравилась стряпня кого-то из нас.
Мы не заведем философских бесед. Не сцепимся в споре, кто из нас больше сволочь. Не обнимемся на прощание или просто так – от большой любви.
Тихо в комнате. Всё больше пустует во дворе скамейка, которую он успел подкрасить. В подсобке не играет радио, не постукивает топорик…
Он будет спокойно и мирно наблюдать за нами. Ему всё видно, он всё понимает теперь. Вокруг него такая тишина. Щемящая сердце и говорящая больше чем слова…
/Оксана Образцова-Островская. 2015/