Праздник города

М…чудак! Сколько раз зарекался!

Ну не ходи ты, говорил я себе, на эти общественные мероприятия. Знаешь ведь, как хреново они обычно для тебя заканчиваются. И хорошо бы, только для тебя. Поболит голова на следующее утро. Или синяк недельку поналивается и пожухнет, желтея постепенно и сливаясь с цветом лица. Печень-то одноразовая. А сколько испытаний на ее долю? Или семядолю?  И ладно бы, ей не привыкать. А если твои культпоходы так же хреново заканчиваются для кого-то другого? Тут и штраф и, не дай бог, дело уголовное. Которое светит, но не греет. Как зимнее солнце.

Впрочем, дело было летом. Когда и грело, и светило. И еще как!

Нашему райцентру лет стукнуло, кажется, двести семь. Спрашивается, что тут отмечать? Число абсолютно кривое. Но традиция в нашем городке такая. Все подряд евонные дни рождения отмечать. В первое воскресенье августа.

Я-то как раз ничего отмечать не собирался. Даже и не вспомнил, проснувшись утром в то воскресенье.

Но добрые люди напомнили.

Трам-пам, пам-пам, трам-пам, пам-пам-пам!

Это оркестр по нашей улице, а за ним колонна с шариками и бумажными цветами. И вчерашними лицами в предвкушении сегодняшнего праздника. Это ж они где-то собирались, строились по интересам, чтобы щас пройти под оркестр мимо моего дома! Вот гады! Нет, чтобы прокрасться незаметно.

А у меня в голове после вечера насыщенного аналогичный, то есть из тех же нот, мотив, только не такой бодрый.

Трам, пам, па-пам! Трам, па-пам, па-пам, па-пам! Узнали? Вот именно!

То есть, сразу ясно, что мне с этим оркестром явно не по пути.

Но! У нас же с детства какие воспоминания о всеобщих гуляниях? Поддатый отец – это если у кого имелся. Или не менее поддатый сосед дядя Вова – а такие были  с вариациями, но у всех. И мало того, что поддатый, но еще и радостный такой. Потому что есть негласное распоряжение в этот день поддатых не трогать, в трезвеватели не забирать и даже вежливо, но справедливо, сопровождать до места прописки.

И я, несмотря на «трам, пам, па-пам» в мозгу, понял, что мне с ними все же по пути. Потому что с детства впечатление осталось, какой радостный сосед дядя Вова с народного гуляния возвращался. И я такого же дядивовиного состояния захотел.

Быстро умылся, потому что умыться – для меня святое. Потом оделся в лучшее, то есть во вроде бы чистую майку, аналогичной свежести джинсы и сандалии на босы пальцы. И поспешил за колонной. Которая уже свернула в Заречный парк. Туда, где они обычно и гуляли. В смысле, прогуливались, рассредоточившись по парку и прячась за деревьями. Где слушали музыку, покупали пиво, сахарную вату, шашлыки и мороженое. Ну, не все перечисленное, естественно, в одно лицо. А кому что захочется. Типа, дитям мороженое, а бабе твоей, если принимает, сто грамм и сахарную вату. Сладким закусывать – это и я люблю. Что-то такое в этом есть… Чистое, детское, как улыбка крокодила Гены или слеза Чебурашки.

Короче говоря, прихожу я в этот парк, а там, судя по всему, меня никто не ждет. Все по парам, тройкам и другим комбинациям, в которых явно нет места для постороннего в майке, джинсах и сандалиях.

Если бы не мотив в голове (помните?), то картину бы я увидел радостную. Весь Заречный парк украшен был разноцветной атрибутикой, кругом торговля всякой ерундой, типа, плетеными корзинами, игрушками и прочими мелочами, раздражающими похмельный глаз.

В противоположных концах две сцены.

С одной стороны доносится самопальная песенка «Мой любимый город, с днем рожденья!» на мотив «Вальса-бостона». Дикими детскими голосами. С другой – дама в три обхвата ноет «Здравствуй, русское поле. Я твой тонкий колосок».

Я как раз встал посередине и получил такой стереоэффект, что мотив в голове усилился. Если раньше это были просто труба и тарелки, то теперь к ним присоединился весь оркестр. И дикие детские голоса!

С этим что-то надо было срочно делать. А я без денег, без компании и с оркестром в голове! Помните выражение «я – чужой на этом празднике жизни»? Вот-вот.

Поговорки «свинья грязь всегда найдет», «это у него за квартиру платить нечем, а на водку всегда найдется» и не в тему «без пруда хрен и рыбку поймаешь» – не про меня.

Про меня – «сделал дело, гуляй». Я же в рабочее время – ни-ни. А тут праздник всеобщий. А я не у дел? Впору новую поговорку складывать – «все гуляют, а мне не наливают». Обидно же.

Ну, что ж делать. Стал я знакомых искать. Народ уже притомился праздно шататься и стал в травке присаживаться. На газетки и пакеты разноцветные.

А я хожу, как инспектор налоговый, и в лица заглядываю. Типа, с кого бы налог взять, отчетностью не предусмотренный. И, как назло, ни одной знакомой физиономии.

А я, значит, упрямо хожу и пытаюсь взгляд ответный поймать. А вдруг кто-нибудь радостью поделиться захочет или не с кем допить ему, бедолаге, жидкость прозрачную или мутную, уже не важно!

А я, вот он. Всегда готов выручить.

Но прошли те времена, когда тебя могли остановить в темной подворотне с прямым предложением: «Слушай, братишка, помоги освоить ноль семь кило портвейна»!

Ходил я, ходил, как вопиющий в пустыне.

Ходил, ходил.

И нет ответа.

А оркестр все играет и играет.

Подошел я, неприкаянный, к сцене. А там детишек нет давно. Почему же в таком случае их дикие голоса продолжали подпевать моему индивидуальному оркестру? Но я не об этом.

На сцене шел конкурс. На натянутой веревке висели в пакетах различные предметы. И подвыпившие придурки с завязанными глазами пытались ножницами эти пакеты срезать.

Я сфокусировал воспаленное зрение и вдруг понял, что один из предметов – явно бутылка! Она хоть и в пакете находилась, но сомнений не было! Воображение нарисовало этикетку с любимым напитком из восьми букв. Мало ли, вы читаете до двадцати трех часов, а реклама запрещена.

Я, забыв об оркестре, начал прорываться к сцене, уже издали крича: «Я! Я! Моя очередь!»

Тот, кто меня знает, подтвердит, что в таких ситуациях меня не остановить. Только если ломом по затылку.

На веревке хоть предметов и много было, но бутылка явно одна! А вдруг кто-нибудь опередит?

– Вяжи! – заорал я на какую-то массовичку, блин, затейницу. – Вяжи глаза скорее!

А сам оглядываюсь, ориентиры прикидываю, чтобы прямо к цели заветной пройти. И в последний момент, пока тряпица общественная не накрыла меня тьмой, замечаю, что пол на сцене дощатый. Скидываю, будто случайно, сандаль правый и нащупываю голым пальцем щель меж досок. А щель эта, если ее мысленно продолжить, прямо к пакету ведет. С искушением моим душевным и телесным внутри!

– Начали! – радостно кричит пионервожатая перезрелая.

И я, с ножницами наперевес, босой ногой щель прикрывая, двигаюсь неспешно. Все, сейчас не оплошать! Шанс один, другого не будет! Толпа замерла.

Вот он! Или она! Да какая разница. Хватаю одной рукой за пакет. Перебираю кверху до завязочки. Выдыхаю, чтоб рука не дрогнула, и ножничками – хрясь! 

Але-оп! Как завещал великий Ленин! И пакет у меня в руках!

Сдираю тряпицу с глаз. Зрители аплодируют.

Не до них. Выхватываю из пакета содержимое – матрешка!

«Трам-пам, па-пам!» – вступает передохнувший оркестр.

Меня начинает колотить. Несмотря на жару.

– Поздравляю! – мяукает комсомолка бессрочная и вручает мне мой правый сандаль.

Я, с ненавистью прижимая к груди матрешку, спускаюсь со сцены. Зрители уважительно расступаются.

Иду в никуда. Под сопровождение оркестра.

– Братишка! – кто-то вежливо трогает меня за плечо. Оглядываюсь нервно. Бич. Если кто не знает, бывший интеллигентный человек. Несколько помятый. Деликатно улыбается.

Хочется двинуть его матрешкой по месту, которым он произнес святое, неприкосновенное слово.

– Братишка! – повторяет он, не подозревая о моем желании. – Я так за тебя переживал! Так болел! Как за «Зенит»! Не поможешь ли ноль семь кило портвейна освоить? У меня и конфетка имеется.

...А матрешку я дитю какому-то подарил. Праздник все-таки.


2010 г.