Пошло ли на пользу троекратное увеличения моего присутствия в твоем организме? Иначе как узнать, на что ты была бы способна до того, как открыла эту тягучую страницу беспамятства?
И у меня хрустящий размороженным впервые за три тысячи лет страхом стресс от того, как нелепо ты танцуешь, переминаясь с ноги на ногу в этом прострелянном одиночеством коридоре января.
Устанешь ли еще и еще подливать молоко отсутствия в мою бездонную ржавую кружку или смилостивишься, скрестив пальцами своими на разлюбленных волосах моей макушки занеженные фигуры?
И вот мы в гремуче старой моей машине разваливающейся траекторией из декабря в потушенное лето разрезаем накаленное небо несказанных и самых важных – как и всегда любили до того – напевая и прихлопывая по джинсовым коленям, музыкальные донельзя и такие искренние в своих заблуждениях. Трогаем рукавами существование и убеждаемся, будучи на разных берегах, что будем на одном. Рано или поздно. Но скорее всего – никогда.
Я не закончил ни одной поэмы в твою честь, переписывая и бесконечно вымарывая их названия, не доходя в порывах и трепетных воздыханиях юношества даже до первых слов. Слов-воззваний! В твою честь или вместо нее, украденной или даже выменянной на ожидания. Этот трюк проделывал множество раз, меняя за спиной маски, все никак не выбрав, в какой же предстать перед тобой таким, каким тебе запомниться: любящим занеженные фигуры или ведущим одной левой гремуче старую свою машину.
Как когда я думал, насколько изменюсь, наматывая километраж дней из вселенной на свой барабан опыта или лет или чего там еще сопровождает человека по пути ИЗ и ДО. Как когда я чередовал бездарность свою с мастерством изображать вкус и утонченность, не предлагая на выбор ровным счетом ничего из этого. Как когда первые естественные ростки этого опыта ошибочно принимал за снизошедшую благодатью мудрость, озарившую темень мою до сего дня. И - радовался тому! И желал делиться тем. Нет, поучать уже!
Как когда я возвращался к тебе, словно просыпаясь от легкого сна, идя на компромиссы даже не близкого будущего, но – завтрашнего. Не отпускал по своей эгоистичности дальше дня сегодняшнего. Как сладки эти томные возвращения, наполненные электрическими завихрениями обостренной легкости и упадка, возвышенной ласковой любви и ломающей страсти.
И вот мы по-прежнему в гремуче старой моей машине разваливающейся траекторией из декабря в потушенное лето мчим бескрайними нитями своей молодости и беспечной грусти по уже уходящим в прошлое минутам, когда можно слагать жгучие своею простотой песни друг другу одним только нежным мычанием в такт излюбленным мелодиям.
И я уже не спрашиваю, пойдешь ли ты со мной песками сквозь время, а просто любуюсь этими нелепыми танцами.
12.01.2017