В Москве «дубняк». В том смысле, что в такой мороз реально можно дать дуба. Но солнце светит также ярко и оптимистично, как и у меня на Южном Берегу. Поэтому идем с Машей на разумный компромисс, встречаемся не на Кропоткинской, а на Пушкинской, и шагаем к одноименному ГМИИ по бульварному кольцу, с заходом на любимые Патрики.
Искал, куда бы пойти с ребенком в последний день русских каникул, ничего путного не нашел. Но у меня в запасе есть одно беспроигрышное место, дома на Волхонке, где картины хранятся. Хорошие и разные, есть и великие, шедевров не мало. В общем, есть где провести время, куда положить свой глаз.
А тут еще и Марке привезли. Студова, с самого Парижу! Ну как не пойти?! И, хотя, я не поклонник всего, что было после импрессионистов, которых понял не сразу, но потом проникся всей душой. А из постимпрессионистов воспринимаю, скорее задавленный их авторитетом и фанатичной преданностью избранному пути, чем действительно впечатленный многократно пересмотренными картинами, только Гогена и Ван Гога. Последнего лишь из-за «Виноградников в Арле» и «восхитительных штанов». Решил пойти. Во-первых, на улице холодно. Во-вторых, некоторое время назад, от выставки Бакста, тоже писавшего «пост», и тоже привезенного «студова», получил несказанное удовольствие.
До Патриарших мы доходим почти сосульками, практически «доходим». По дороге, на Большой Бронной нас обгоняет кабриолет BMW Z4, с откинутым верхом. Стараюсь не употреблять современный словесный мусор, но это, действительно, скорее «прикольно», чем «забавно». На улице минус двадцать пять. На пруду каток, посередине ёлка, вокруг ёлки водят хороводы особо преданные и отважные любители коньков. Нам ли жаловаться на мороз.
В Большом Патриаршем переулке натыкаемся на только припарковавшийся тот самый кабриолет. Вряд ли во всей Москве есть второй такой. У машины парень с девушкой, веселые ребята. Не могу удержаться, проходя мимо бросаю им с почтением: «Безумству храбрых поём мы песню». Не такие уж они и веселые, судя по реакции, либо Горького не читали.
Мы намерзлись, и стремимся к искусству еще сильней. Но у входа в Пушкинский нас встречает третья, после любителей зимних кабриолетов и фигуристов при особо низких температурах, социальная группа экстремалов – очередь из приобщающихся к высокому при любой погоде. Мы не такие преданные и ортодоксальные поклонники живописи, а уж тем более малоизвестного нам Марке, но уж раз мы полчаса шли сюда по такому морозу, то и еще десять минут постоим. Тем более, что, судя по афише, висящей на стене над входом, сегодня последний день выставки.
Стоять на морозе несколько холоднее, чем идти, и часть очереди, включая нас с Машей, притопывает и прихлопывает. Через четверть часа нас запускают внутрь, и гардероб кажется нам сауной.
Альбер Марке не поражает, не впечатляет. Есть несколько картин, которые нравятся нам обоим, но не более того. Поднимаемся этажом выше, бегло просматриваем великих, но не близких нам Гогена и Ван Гога, задерживаемся подольше, чтобы в очередной раз полюбоваться на полотна Ренуара, Дега, Моне. Замечаем, что на последнем этаже выставка Кандинского. Ну, раз уж мы здесь…
Несколько забавных росписей по стеклу, пара веселых лубочных картинок в старославянском стиле. Читать про Марке и Кандинского интереснее, чем смотреть на их творения. Глядя на многочисленные «Композиции» последнего в очередной раз убеждаюсь, что мой период – от первых голландцев до импрессионистов, а все, что было после, всякие фовисты, авангардисты и сюрреалисты, певцы абстракции, психоделики и геометрических фигур не для меня. Возможно, я чего-то не понимаю, может быть, недостаточно подготовлен к восприятию столь высокого искусства, но оставлю его эстетствующей и более продвинутой публике. Сам же буду получать удовольствие от Ренуара, Моне, Писарро и Дэга, от Рембрандта, Брейгеля и Босха, от Дюрера и Франса Хальса. И многих других, более близких и понятных.
Но, всё равно, спустя полтора часа мы выходим на мороз довольные и без капли сожаления. Во-первых, всё-таки надо было посмотреть, и что-то, таки, нам понравилось. А не как после музея Гугенхайма в Бильбао, когда хотелось отдать все это обратно, очиститься от скверны. Опять же, лишний раз увидеть танцовщиц Дега, Руанский собор Моне и портрет Жанны Самари Ренуара. Ну и во-вторых, просто находиться в музее, театре или концертном зале всегда приятно. И полезно. Для здоровья духовного. Конечно, не так, как в старые времена, когда все было «чинно и благородно», сейчас и мобильные в театре, как не предупреждай, звенят посреди спектакля, и люди, с виду интеллигентные, разговаривают в музее в полный голос. Но, тут уж, видимо, ничего не поделаешь, теория эволюции Дарвина, судя по происходящему в мире и окрестностях, работает в обе стороны. Путь «туда» уже пройден, теперь запущен обратный процесс, делаем из человека обезьяну.
На улице, промерзнув сразу и глубоко, и так же быстро оголодав, понимаем, что надо добавить в себя жиров, дабы убить обоих зайцев разом, холод и голод. Убивать жиры будем, когда степлеет. На углу Волхонки и Ленивки, одни названия для уха русского чего стоят, находим «Хинкальную». Хачапури по-аджарски не дотягивают, а вот собственно хинкали ничуть не уступают тем, что мы ели на прошлый Новый Год в ресторане под Мцхетой в Грузии. Там нас было много, и все, как один, испытали тогда гастрономический шок от съеденного. Таких хинкали, таких хачапури и такого лобио, не ели нигде и никогда. Вот, разве что, сегодня.
Насытившись, отогревшись и наговорившись, прощаемся до скорого на Боровицкой. У Маши еще три дня и первая в её жизни сессия, а мне еще столько же продержаться в Москве, и не дожидаясь костюма с отливом и автомобиля с магнитолой, улететь к морю, соснам и горам.
Продержаться бы…