Они спали. Плотно укутанные в пелёнки. Тихонечко посапывали. Маленькие пухленькие человеко-комочки.
Она внимательно оглядела каждого, закрыла дверь и зашаркала в сестринскую в конце коридора. Едва успела рухнуть на диван после 12-часовой смены, как в уши прилетело:
— Машка?
— Чего? – промычала она, не размыкая ни слипшихся тяжёлых век, ни сухих потрескавшихся губ.
— Сколько сегодня?
— Пятеро.
— Ого! Пятеро? Ну и бабы пошли! Нагуливать-то как знают, а из роддома потом смываются, что след простыл. Ни холод собачий на дворе не остановит, ни дитё родное…
Тишина. Здесь почти всегда тишина. Отказники, чёрт их разбери, почему-то редко плачут.
— Машка, а, Машка?
— Ну?! – с явным недовольством рявкнула та.
— Как думаешь, ась возьмут кого?
— Те надо, ты и бери себе! – огрызнулась она.
— Маааашь, – заискивающе ласково допрашивал голос.
— У?
— Так как думаешь, возьмут кого из них-то?
Машка задумалась. Она и сама себе каждую смену задавала этот вопрос, когда привозили новеньких.
— Ну этого, наверно, возьмут, третий номер. Мальчик, пухленький такой, щёчки розовенькие, глазёнки здоровые такие, синие, – не замечая того, она улыбнулась слабой кривой улыбкой, – на игрушку похож. Обычно таких и забирают.
— Да…, – горько подметил голос, – и всё-то им… Игрушки…