Предыдущее http://www.proza.ru/2017/01/04/354
13.2. Дядя Саша?
— Дядя Саша? — прошептал Севка, шагнул вперед и стиснул с медвежьей силой генерала в объятиях. Слезы радости сами собой полились из его давно просохших глаз. — Быть не может! Глазам не верю…
— Ну-ну, кадет, полегче, задушишь, — зашикал притворно на него Пхото, тиская парня. — Ну, всё, будет, будет! А то и я потеку…
— Дядя Саша! — не унимался Севка.
— Вымахал как… Хорошего бойца Виктор вырастил, светлая ему память.
— А жизнь мне да Лизке ты спас!
— Ладно тебе, школа десантная тебя спасла. Тренинг Лазарева!
— А стрелять ты нас научил! Твой наган осечек в бою не дал. По гроб тебе обязаны.
— Брось, сынок. Жив-здоров — мне радость. Счастье найдешь, и я счастлив буду.
— Дядя Саша! — Севка не мог оторваться от своего старого учителя, своего давно отпетого кумира. — Ты же старше был и совсем седой, тебе же лет 70 должно быть.
— Попадешь под выброс… или сдохнешь, или помолодеешь…
— Так ты тогда?..
— Умер, память потерял, кожи, считай, лишился…
— А?..
— Жена нашла, память вернула, потом плен на Красной линии.
— А почему не объявился?
Пхото хмыкнул, потрепал парня по волосам:
— Сам-то как думаешь, разведка?
— Нас берег? — голос Севки просел до шепота.
— Тебя, Лизку и ваших родителей… Да их-то не уберег и вас, как не юлил, подставил, но обошлось… Вроде обошлось? — впился глазами в ученика. — В плохую историю я вляпался и вас втравил.
Севка помолчал: «Что за день такой? Чистый воздух после недель дымного ада в туннелях… Набитый до краев живот… Лизка, Пух, дядя Саша, будто отец возродился. Что-то еще будет? Лукоморье! Так Лизка говорит?..»
— Прорвемся, дядь Саш!
— Вместе прорвемся и всех вражин порвем! — Пхото протянул краба, Севка от всего сердца сжал его руку, краем глаза увидел то, что никогда не замечал, рука старика отличалась от его только возрастом и то несильно.
Старик и юнец, учитель и ученик, генерал и капитан впились в глаза друг друга взглядами, магия или кровь, они, наконец, стали отцом и сыном, единым целым.
Лизка и Пух просочились в коридор еще во время первых объятий мужчин, затихарились за ближайшей колонной.
Пхото и Всеволод разорвали руки. Обнялись.
Лизка выскочила из укрытия, прижалась к обнявшимся отцу и братцу, ее приняли в круг. Души всех троих переплелись как их руки, их тела. Пух пронырнул между ног, облапал Севкино бедро, заурчал радостно, потираясь обо всех троих, о своих Хозяев.
— Мамы только не хватает… — прошептала Лизка, когда волны энергии, бьющиеся о них, улеглись. Объятия ослабли, но они стояли плечом к плечу, лис довольно урчал.
— Дядь Саш, со мной-то теперь чего?
— Сынок, я уже 12 лет как Петр Кристианович Воробьев-Горский, а Саша я только для тех, кто Хаза чтит да помнит…
— А я Хаза помню и чту, дядя… — пробормотал Севка и состроил невинные глазки. — … Петя!
— Kind, mein Kind! — захохотал Пхото, ухватил Севку за шею и прижал его высокий лоб к своему.
Лизка с Севкой тоже покатилась со смеху.
«Семья. Вместе до гроба», — было написано на лицах людей и… лиса.
Лизка глянула на питомца:
— Лапы и хвост береги!
Ха! Он уже додумался сам, передние на бедре Севки, задние на мыске его рваного сапога, а хвост между лап. Брательник нагнулся к пухастому, подхватил его под передние лапы и пристроил на плечо, лис засучил задними, зацепился за карман куртки и, урча, полез на плечи. Лизка подскочила, расправила воротник куртки брата, подстраховала рыжего. Пух комфортно обустроился на широких плечах, запухал.
— Обосновался? — прошипела Лизка ревниво ему в нос, раньше только на ее плечах рыжий плут сиживал.
— Пух! — тявкнул довольно лис.
— За лапы его придерживай, чтоб не свалился, — шепнула братцу, повернулась к отцу. — Папа!
— Что, лапа?
— А с Севкой-то чего?
— Чего «чего»? В уставный вид надо его привести! Негоже сыну генерала по родной станции оборванцем, источая бомжатское амбре, шляться, а там… — пропустили дети, сорвавшееся с губ отца слово…
— Что там?
— Сам пусть решает, с нами он или с ними, — Пхото кивнул в сторону казарм, где поселили «бешенных». — Если с нами, то Лис с Гру его до ума доведут, Лешка уже шесть лет со смерти Белки без напарника. Ежели нет, то в кутузке, где его кореша сидят, четвертая шконка пустует… Прикончим Бешенного, отпущу на все четыре стороны…
— А с Бешенным? — спросил Севка.
— Заказан он всеми фракциями. Редкое единодушие.
— В смысле?
— Перечислить? Красными, Рейхом, Ганзой, Полисом… Что у тебя другой приказ? — Севка уставился на генерала, чуть не открыв рот, тот пробуравил его позеленевшими глазами. — То-то! Я могу тебе, конечно, приказать, но мне надо, чтобы ты сам, сам своими умом, душой, сердцем решил!
— Это как это, ты ему можешь приказывать, он же Гагарам еще не присягал? — у Лизки отпала челюсть.
— А вот так! — Пхото порылся в кармане и извлек из него бляху майора-законника Полиса, прожигая парня взглядом, процедил. — Так, старлей?!
— Так точно, товарищ майор! — отчеканил Севка.
— Так, младшой?! — глянул на дочь.
— Так точно, товарищ майор! — просипела Лизка.
— Или так! — отец сунул под нос детям спецжетон красных. Оба вытянулись во фрунт.
— Так точно, товарищ полковник госбезопасности!
— Вольно! — хохотнул Пхото.
— Пап-па?
— Что лап-па?
— Так за каким эти, б****и, меня послали сюда тебя соблазнять?!! — взвизгнула она во весь голос.
— Хромой заяся ведает… — генерал вздохнул. — Грызня у них началась, кровь большая скоро прольется. Поэтому лучше, чтобы вы здесь у меня под крылышком ее пересидели. Да и у нас каждый ствол, каждый клинок на счету.
Пхото приобнял детей, заглянул в глаза:
— Лиска, сласти готовы?
— Были заказаны, свеженьких уже должны были налепить-нажарить, господин генерал!
— Веди брательника чай пить… Проголодался поди… А я пойду распоряжусь…
Лизка подцепила Севку за рукав, прижалась, чмокнула, начала буксировать в харчевню.
Усадила за стол, приволокла тарелку с клубничными и «зелеными» чебуреками, кружки с чаем.
Настроена она была по-боевому… Ждать, пока братец примет решение не собиралась, со всей дури пнула Севку ботинком в голень, тот сумел интуитивно увернуться и удар пришелся по воздуху, Лизка чуть не упала:
— Ты же узнал! Узнал его! Это шанс! Шансище послужить под командой своего кумира! В лучшей бригаде метро! Х***ли думать!
Брательник поднял на нее глаза:
— А присяга?
— Кому? Упырям недобитым? Пидорам гнойным!!! — Лизка рвала и метала. Ух! Как она была зла! — Дядя Витя меня хотел удочерить, а папа готов тебя усыновить! Снова вместе, как в детстве, по одну сторону баррикад! Вместе до гроба! С папой! С Гагарами!
— Староват я для усыновления… — горько хмыкнул Севка. Помолчал. — Лизззз!
— Что?
— Что он сказал?
— Что сказал?
— Кинд… Майн кинд… Это на каком языке?
— Не знаю… Ща!
Лизка рванула к стойке. За прошедшее время Тигра подуспокоилась и уже осушила слезы.
— Ма, ма! «Кинд, майн кинд», это что?
— Кто это сказал?
— Папа Севке…
— «Kind, mein Kind» — это по-немецки, «ребенок, мой ребенок», «наследник», — прошептала мать и снова зарыдала.
Лизка чуть сама не заревела, перебрала все свои прегрешения, с последнего воскрешения отца, вроде, не нашкодила… Шмыгая носом, вернулась к гостю. Севка мучился, пытаясь снять крышку с чая.
— Кнопку прижми! — бросила она братцу. — Что это с мамой?
— В смысле?
— Ревет белугой…
— Бывает… Сказала-то что…
— А-а-а… «Ребенок, мой ребенок», «наследник»…
Севка почесал репу…
— С чем пирожки?
— Чебуреки… С клубникой и травами…
— С чем?
— Эти с вареньем, эти с зеленым луком и укропом, — поочередно тыкая пальцем, пробормотала Лизка. — С мамой-то что твориться? Папе надо сказать…
Подхватила один чебурек с клубникой, надкусила пару раз…
Подобрала с дивана и сунула в карман жилета берет.
Глянула на Севку, тот разобрался с крышкой, начал потягивать чай, ухватил чебурек с зеленью… Ее взгляд застыл на его руках: «Бред, морочит, что ли кто? Никогда не замечала, что у Севки руки отца…»
Пхото давно приметил маячащего за спиной Севки Лиса, тот стоял у лестницы, прячась за угол, примечая, как Лизка ластиться к вновь прибывшему парню, морщился.
— Лис, ко мне!
— По Вашему приказу прибыл, господин генерал! — Козырнул крестник.
— Леш, надо его к уставному виду привести, — Пхото кивнул на дверь, скрывшую нежно тискавшихся Севку и Лизку.
Лис поморщился.
— Новую форму ему выдавать рано, откормим, подкачаем, а там… — Продолжил генерал. — У тебя БУшки стиранной первого сорта запас, а размер у вас сейчас один и рост совпадает, да и обувь одного размера, расстарайся там, берет и тельник десантные поищи… Баньку, стрижку, бритву…
— Разрешите выполнять? — Хаз кивнул. Лис вяло двинулся к своей норе.
— Отставить! Ротмистр, ко мне! — Лис развернулся, медленно подошел. Пхото, ухватив за жилет, притянул крестника к себе, зашептал на ухо. — Скис?.. Твоя будет Лизка!
— А? — Лис кивнул на дверь.
— Севка — Лизкин брат!
— Жетонный!
— Крестник! Совсем от ревности нюх потерял?! К отцу на тренинг по повышению наблюдательности отправить?! — пророкотал раздраженно генерал, под конец глухо рявкнув. — Единородный!
— Какой?
— Севка — мой и Тигры старший сын! — для вескости помолчал. — Въехал?
— Ра-разрешите выполнять? — Лис стал похож на молодого легавого кобелька, преданно виляющего хвостом у ног хозяина.
— О, то ж! Бикицер! — хохотнул Пхото, Лис крутанулся на каблуках и рванул по коридору…
— Куда это он да еще с такой скоростью? — озабоченно спросила, слизывая с губы капельку варенья, выскользнувшая из двери харчевни Лизка.
— Севку в уставный вид приводить надо?
— Так точно, Ваше превосходительство! Пап! Я хочу, чтобы Севка остался на Гагаринской! — дочь топнула ногой.
— Не бей копытцем! Козочкой станешь!
— Пап-па! — капризно взвизгнула Лизка.
— Сделай тоже, что и мы с мамой сделали, когда хотели тебя дома удержать!
— А что вы сделали?
— Завербовали тебя!
— Как его вербовать-то? — скуксилась дочь.
— Спросила дипломированная шпионка паркетного лейтенанта запаса…
— Ну, па!
— Чему вас только Эмма учила?
— Соблазнять, влюблять, мозги вкручивать, в койку тащить…
— Хорошенькое дело… — хохотнул отец.
— Пап, я люблю его! Правда! С детства!
— А Лиса?
— Лешка — классный, но… Пап! Сердцу не прикажешь!
— Не вариант! Дам я тебе козырного туза.
— Что дашь?
— В карты играть умеешь?
— Не-а! Карты у красных запрещены!
— Ладно, подправим сей косяк! Колода содержит карты четырех мастей (типов): черви, бубны, крести, пики-вини. Внутри масти они подразделяются по количеству очков от двойки до десятки или картинками по возрастанию валет, дама, король, туз может играть роль, как единички, так и самой старшей карты, еще бывает джокер, он обычно заменяет любую нужную карту. Ясно? — Лизка замотала головой, согласно мыча. — Потом на картах объясню. При игре в «подкидного дурака» жребием выбирают козырей, то есть масть, карты которой бьют любую карту других трех мастей, но не могут бить старшую карту своей масти, таким образом, старшей картой становится козырной туз, которого придерживают до конца игры и используют с особыми осторожностью и хитростью. Ясно?
Лизка закивала, отрицательно мыча. Протянула лапку:
— Ну! Давай уже! Пап!
— Лови! В обе руки!
— Ну! — Лизка снова топнула ногой, отец покачав головой, махнул рукой.
— У меня для тебя две новости, хорошая и плохая, — дочь шмыгнула носом, ожидая беду. — Ты никогда не выйдешь замуж за Севку!
— Пап-па?!!
— Первыми, кто будут против этого, будем мы с мамой!
— Папа! — Лизка кусала губы и уже была готова разреветься.
— Знаешь почему? — дочь мотнула головой. Отец продолжил. — Сильно любишь? — кивнула. — Это хорошо! Потому, что есть хорошая новость: Севка — твой брат!
— Жетонный!
— Что вы заладили как попки? Жетонный! Названный! Сводный! — Пхото скрежетнул зубами. — Единородный брат!
— Единородный?
— Единокровный и единоутробный в одном флаконе!
— В смысле?
— Севка — наш с мамой старший сын!
— Старший сын?.. Старший брат?.. Родной брат! — Дочь поперхнулась, повернулась, сделала пару шагов, нарезала круг и уткнулась в грудь отца. — А мама?
— Не твоя забота! — огрызнулся отец. — Сами разрулим! Без рыжих советов обойдемся!
Вместо того, чтобы надуться, дочь погрузилась в раздумья, лисья ухмылочка заиграла на ее губах.
— То есть теперь я смогу выйти замуж за Лешку, а Севка при мне останется! — Лизка подпрыгнула и, провернувшись на 360 градусов, хлопнула в ладоши.
— Собственница! Лапки загребущие и глазки завидущие! Коммунистка, едрить… — прошипел отец.
Лизка вытянулась по стойке «смирно», поднесла руку к вытащенному из кармана и только что напяленному берету:
— Господин генерал, разрешите выполнять?
— Что?
— Ранее полученное задание: вербовку капитана Красной линии Лазарева Всеволода Викторовича!
— Работайте, поручик!
— Есть! — козырнула и строевым шагом направилась к двери.
Только переступив порог харчевни, она призадумалась: «Вот тебе, рыженькая, и оладушки. Всю жизнь рядом с родным братом прожила, чудом с ним не переспала. Дурдом! Лукоморье! Гагаринская — одним словом! — даже в мыслях зашипела по-змеиному. — Ну, теперь я тебя не упущу, братик!»
Подбежала к стойке, перегнулась и свесилась с нее, зашептала жарко-жарко:
— Ма, ма, мамуль… — Тигра подняла глаза. — Папа мне все рассказал… Держи за меня кулаки…
Пух, мирно дрыхнущий на Севкиных плечах, приоткрыл один глаз: «Опять рыжая пришкондыбала, не дает мне лису спокойно поспать да корочку сладкую захавать… Опять сейчас начнет молодого Хозяина лохматить…» Тихонько зарычал.
— Сев, Севка… — Лизка решила подъехать издалека… — Ты ж у нас азартный, играть на бабки не разлюбил?..
— Смотря во что… — Севка поморщился, вспоминая последний проигрыш…
— В шахматы.
— В шахматы?
— Ага!
— С кем?
— Со мной. Сколько раз я у тебя по-чесноку выиграла?
— Ни одного…
— Воооот. Играем шесть блицев по 10 минут. Выиграешь больше трех партий — уйду с тобой, за каждую же проигранную будешь моим рабом в течение двух месяцев.
— А ты моей!
— Что «моей»?
— Рабой! — хохотнул брат. — Тащи!
— Что?
— Шахматы! Ты ж в слепую играть не можешь.
Лизка зачесала затылок, сдвинув берет на нос: «Проблемс подкрался незаметно. Еще и Гип куда-то срулил, нашел, блин, время». Метнулась к матери, та уже давно осушила слезы и украдкой следила за дочурой, а слух-то у нее музыкальный…
— Ма-ма-ма-ма! — затрещала Лизка, подлетая к стойке. — Шахматы есть?!!
— Есть, свекра, отец из родной квартиры приволок.
— Давай скорее!
— Тпррр, охолонись. Папа ими очень дорожит, дедушкины, не поломай.
— Ммммм! Я же для дела, аккуратненько!
Вернулась к брату с небольшой коробкой:
— Во! Нашла! Дедушкины! Расставляй! — всучила коробку брату. Сама же подошла к лису, тот, услышав слово «шахматы» и громыхание фигурок, лишился сна, навострил уши, и вперил глаза в коробку, превращающуюся в доску и раскатившиеся по столу фигурки. Уткнула палец в подбородок Пуха, задрала его морду, прищурилась, начала лихорадочно думать, глядя прямо в глаза:
«Пух, тебе Севка нравиться? — лис моргнул. — Хочешь, чтоб он с нами остался? — лис моргнул. — Помоги обыграть его в шахматы!»
— Пух! — буркнул лис озабоченно и шмыгнул носом.
Лизка бросила на стол смартфон, включив в нем режим секундомера с обратным отсчетом.
— Это что? — спросил Севка.
— Часы, после включения через 10 минут запищат. Кто не успеет сходить — проиграл. Готов?
— Начали!
— Ходи! Белые же у тебя.
Через 9 минут Севка, недоумевая, таращился на доску, а Лизка отплясывала джигу.
— Кому мат? Севке мат!!! Кто победил? Я победила!!! Кто умница? Я — умница!!!
— Надо не только проигрывать, но выигрывать уметь… — пробурчал брат. — Поднимем ставки до 4 месяцев?
— Легко!
Прошло 10 минут.
— Время вышло! Ты мой раб на полгода… — лениво процедила, развалясь на диване, Лизка. — Такой способ празднования победы тебя устроит.
— Еще не вечер! Ставка — год! — прорычал, не на шутку разошедшийся Севка.
— Не погорячился? — спросила Лизка озабоченно.
— Ставка — год!
— Как скажешь…
Через 10 минут Севка вновь чесал затылок и вращал глазами.
— Ставка — полтора года! — спросила Лизка учтиво и похлопала ресницами.
— Да! — пробурчал Севка.
— Ты мой раб на три года, — подытожила Лизка, давя смешок.
— Еще две партии… — зашипел брат. — Ставка — три года!
— Я буду хорошей рабовладелицей, честно.
— Шестая партия. Ставка — шесть лет!
На этот раз Лизка не усидела, вскочила, вскинув руки:
— Фенита ля комедь! Ты мой раб на ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ!!! — Подбежала к стойке. Тигра и Настя приросли к ней полсотни минут назад, стояли, боясь дышать. — Мама, Стаська, я победила! Севка мой раб! Мамочка, мамочка, мам, ну улыбнись, я его двенадцать лет никуда не отпущу, честно, мам!
Тигра качнулась вперед, дочь прильнула к ней через стойку. Настя стояла, утирая слезы. Девчонки шлепнули ладонями и захохотали.
— Черт! Ну, где папа?! Такой матч пропустил!
Лизка подбежала к брату. Подхватила Пуха под передние лапы и, стащив с плеч брата, поволокла на диван. Лис не упрямился, опустившись на диван, позволил себя потискать, почмокать и почесать.
Севка встал, нащупывая в кармане папиросы и зажигалку, вышел в коридор.
Лизка, ласково оглаживая, скормила Пуху почти целый чебурек с клубникой:
— Умница, лисище, умище, дружище… — нашептывала в мохнатое ухо, чеша грудь. — Мой лис, мой защитник.
— Пух! — буркнул лис. — «Севка на меня сильно обидится?»
— Нет, конечно, это же игра. Потом все для его же пользы!
«Мы жульничали!» — зарычал Пух.
— Он забудет, когда узнает правду. Потом… Потом я ему вольную дам. Кстати, а ты почему не сказал, что он мой брат.
«Хозяин запретил!»
— Ну, папуля! — зашипела Лизка. — Где его носит-то?
Вернулся Севка, от него разило табаком.
— Лиз, а домики у стены это…
— … сортиры…
— Правильно догадался…
— Воспользовался?
— Угу. А обычные есть?
— Конечно. А из этих удобрение для теплицы делают… Сев, ну я, правда, хорошо с тобой буду обращаться… — улыбнулась Лизка. Подошла, потерлась о плечо, сложила трубочкой губы для поцелуя. Брат чмокнул ее. — Без обид?
— Как ты это сделала?
— Станционная тайна! Примешь присягу, расскажу…
— С дядей С… тьфу, П…
— … короче, с папой…
— … да, обсудить все надо с холодной головой.
— А он не пойми, где шляется… Лис тоже сквозь землю провалился, а обычно хвостом ходит, когда не занят. Ну, с Генкой и дядей Васей все ясно, «бешенных» пасут, а Гип куда срулил?
— А это не лис? — ткнул Севка пальцем в Пуха, дрыхнущего на диване.
— Это Пух, а Лис — это папин крестник, зам, старший сталкер.
— Тот мрачный… ротмистр, который на меня голодным озабоченным волчарой зырил? — Севка передернул плечами. — До сих пор мороз по спине, как перед финалом.
— Ага. Лешка Давыдов — сын Гру.
— Тот, кому напарник нужен?
— М-м.
— Наслышан я о нем и о его папочке… Но не пересекались…
— Тьфу-тьфу-тьфу! — Лизка сплюнула через плечо. — Не дай, Бог! Поубивали бы друг друга или покалечили, а папе и мне вы оба нужны живые и здоровые.
В харчевню ввалился Лис, его было не узнать, «бьет копытом», глаза горят, рот до ушей, сама любезность.
— Легок на помине… — буркнула Лизка.
— Обо мне шептались, девочки?... — Лис плюхнулся на ближайший к Севке стул, улыбнулся в 32 зуба, протянул "краба". — Леха-Лис.
— Севка-Орленок.
Парни пожали руки, «обнюхались», встретились глазами. Искра… Контакт… Глянулись друг другу. Заулыбались искренне.
— Рад знакомству, гены у тебя классные и физподготовка на уровне, но позывной тебе придется менять, у нас длиннее пяти букв моветон, табу. Зевсом будешь?!
— Минута как знакомы, а уже по-новому окрестил… — дружелюбно фыркнул Севка.
— Я батю с детства знаю, он плохих людей к себе не подпустит, про Лазарева тоже ничего плохого не слышал, авторитетный был Человек, Царствие ему небесное и Вечная память, да и Лизка тебя искренне и нежно любит…
Лешка с Севкой одновременно уставились на девушку, та вспорхнула с дивана, подбежала к ним, встала между парнями и одновременно их обняла, озорно посверкивая глазами, прижалась к обоим и по очереди чмокнула. Союз трех был заключен. Все дружно засмеялись, легко и радостно, как смеются только счастливые и влюбленные юнцы.
Мария во все глаза из-под очков смотрела на дочь и сына, живого ни разу не прижатого к ее груди старшего ребенка, мальчика-наследника, о котором всю свою жизнь мечтал ее отец — генерал-лейтенант СВР РФ Всеволод Александрович Гончаров, все тело зудело, чесались руки, хотелось обнять детей, нырнуть в омут их любви, а не пожирать ее вприглядку из-за стойки…
Настя любовалась парнями, любовь одного она познала, но стала ему не женой, а мачехой, другой опоздал — не спать им вместе, как бы ей этого не хотелось. Счастливая разлучница, ставшая ее лучшей подругой, дочь ее спасителей, благодетелей и покровителей, заполучившая обоих, бесстыдно ласкалась-ластилась сразу к двум самым завидным женихам станции, а может и всего метро, но она не ревновала, а радовалась за всех, за детей и их родителей. И за себя она радовалась, все шло к тому, что ее пасынок скоро женится на дочери хозяйки и хозяина харчевни, где она кухарила, которых уже более четырнадцати лет считала своими приемными родителями. Чувствовала, что породненные Гагаринской, апокалипсисом, кровью, трудом и общей болью станут скоро родней и по законам предков.
Пух, не открывая глаз, перекрутился на диване, и улегся носом к молодым хозяевам, он тянул носом аромат счастья, лыбился и глотал слюну в предчувствии большого застолья.
Наконец вернулся Пхото. Он был мрачен.
— Папа! — подлетела к нему Лизка. — Ну, где ты бродишь?
Отец щелкнул ее по носу, притянул, потискал, чмокнул. Лизка высвободилась, приосанилась, стала во фрунт:
— Господин генерал, разрешите обратиться? — обосновавшийся на диване Пхото кивнул. — Разрешите доложить? — Лизка вытянулась еще больше. — Господин генерал, капитан Красной линии Лазарев Всеволод Викторович завербован путем обращения в моего личного раба на 12 лет! — выдохнула, вновь напыжилась, стрельнула озорно глазами в сторону прислушивающихся парней. — Поручик Гагаринской агломерации Мария-Елизавета Александровна Хазова-Гончарова.
Севкины глаза полезли на лоб, что у подруги детства есть второе имя, он не догадывался, в сущности, пустяк, но ее вторая фамилия всколыхнула в памяти почти забытый случай…
… Севка тогда только-только начал носить петлицы с двумя кубарями и втягиваться в службу, но командование уже начало проявлять к его скромной персоне нездоровый интерес… Стало ясно, что его готовят, к чему не говорят, подвили к вербовке в законники Полиса… Отправили на курсы по конспирации и работы под прикрытием. Стали представлять-демонстрировать всяким спецам, лиц которых он чаще всего не видел…
В перерыве одного совещания он завис в кабинке туалета, куда зашли покурить, не ведая о его присутствии, два генерала.
— Черте что! — пробубнил один из них. — Этот добрый молодец, как бишь его… Лазарев, вылитый Гончаров в молодости! И имя совпадает…
— Да! Вот и не верь в переселение душ, — хохотнул второй.
— Тьфу-тьфу! Всеволод Александрович жив, сдал, конечно, все по средней дочке-любимице Машеньке печалится, но еще в седле…
— Дорого бы я дал, чтоб увидеть их встречу…
— М-да…
… И вот на тебе: «Мария Александровна Гончарова». Торкнуло Севку такое совпадение…
— Благодарю за службу, поручик!
— Рада стараться, Ваше Превосходительство! — по-уставному выпалила Лизка, потом прыснула и юркнула «под крылышко» отца, победно позыркивая на брата. Пхото радостно и с удовольствием притиснул свою любимицу, Тигра смахнула с ресниц набежавшую слезу. У Севки засвербела спина… будто это он был на месте сестры, и его, а не ее ласкал отец.
Лис похлопал Севку по плечу, обошел стол, присел на стоящий подле генерала стул:
— Бать, случилось чего?
— Ничего, что могло бы препятствовать выполнению тобою ранее полученного приказа…
— Какого?
— Кадета в уставный вид привел?
— Усё готово!
— Чё сидишь?
— Есть! — подскочил Лис. — Зевс! За мной!
Севка скосил глаза на Лизку и Пхото, те кивнули. Парни двинулись к двери…
Пух увязался следом.
Лизка тоже подорвалась, но генерал усадил ее обратно, дернув за жилет.
— Папа! — взвизгнула дочь.
— Тебя там не хватало! — прорычал Пхото. Но Лизка не унималась, ерзала, улучая момент, чтобы вскочить. — Кудой?!
— За гитарой… Парни же и Пух срулили…
— А с папой посидеть?..
— А я что хочу?.. Кстати, дело у меня к тебе... Личное.