Кроме верной одноклассницы Оксанки, был у меня ещё один близкий друг. Пусть бумажный, но самый что ни на есть настоящий - дневник. Он появился на свет божий слабо жизнеспособным, когда я отметила своё двенадцатилетие и осознала себя не ребёнком, а подростком. Характер вдруг стал неустойчивым, противоречивым: сила менялась на слабость, отвага на робость и наоборот. Я не вела счёт смятениям, стыдилась неудач, ошибок и новых чувств, о которых ни маме, ни подруге-ровеснице не говорила. А написать тайком решилась бы.
Про дневники (не школьные, разумеется!) я знала лишь понаслышке. Кто-то писал о любви и ненависти, лелеял высокие мечты или строил реальные планы, иные искали вместилище для боли и отчаяния, а может, просто выделяли важные даты, вовсе не совпадающие с календарными праздниками. Хорошо иметь нечто личное, спрятанное от чужих глаз! Однако острой нужды в сокровенных записях у меня ещё не было. Я жила просто и предсказуемо: учёба, общественные и домашние дела, незатейливые развлечения. Всё открыто, как на ладони. Кроме души. За пределами обычного бытия она взмахивала крылышками, подкидывала заманчивые идеи и выбирала кумиров, на которых стоило равняться.
Люди талантливые, умные, сильные и смелые учили меня терпению, мужеству и целеустремлённости. О героях-современниках писали в газетах и журналах, говорили по радио и в телерепортажах. В центр внимания обычно попадали космонавты, учёные, писатели, врачи, офицеры, спортсмены, артисты. Я много размышляла об их достижениях и сетовала на свою физическую слабость. Не понять, в какой сфере можно отличиться. Не сейчас, так когда-нибудь.
День завтрашний не сулил выдающихся деяний, но я искала любой повод для настоящего испытания на внутреннюю прочность. Серьёзную проверку внезапно спровоцировал великий Джеймс Кук. Историю о легендарном землепроходце я обнаружила в популярном журнале и с восторгом перечитала несколько раз. Описание экспедиций было фантастическим, сравнимым с приключенческим кинофильмом! Всё представилось вплоть до мелочей. Меня шокировали и удачи исследователя, и его трагическая кончина. Но крепче общеизвестных фактов в память впился дневник гениального путешественника. Он вёл его в течение двадцати лет. Изо дня в день. Я просто не могла в это поверить! Надо же, какой многогранной бывает жизнь и какая сила воли иногда даётся человеку!
Те давние записи о важных исторических событиях сохранили и настроение Джеймса Кука. Он писал без всякого принуждения, так истово, что полуистлевшие документы были интересны до сих пор. Вот она, сила слова! Мне хотелось иметь такую же. Но что-то не удавались даже коротенькие сочинения. Детская открытость миру улетучилась, вместе с ней потерялась пылкая любовь к буковкам, ручкам и тетрадкам. Я думала об одном, а в угоду учителю писала другое, стандартно-бесчувственное. Редкими "трояками" мама обеспокоилась и по рекомендации приятелей за мизерную плату наняла репетитора.
Надежда Павловна, бывшая учительница русского языка и литературы, была очень толковым педагогом! Она не особо желала подработать, скорее, скрашивала свой пенсионный досуг общением с неглупыми ребятами. Один или два раза в неделю мы встречались у неё дома, усаживались рядышком за большой письменный стол и час-другой без перерыва штудировали учебники. Потом, довольные и уставшие, шли на кухню и пили чай со сладостями. Фирменным блюдом в этой гостеприимной семье был нежнейший хворост, покрытый хрустящими пузырями и густо усыпанный сахарной пудрой. Моя порция соблазнительно возвышалась на самой большой тарелке. За такую вкусноту я могла выучить что угодно! Понятное дело, успех не заставил себя ждать.
После занятий Надежда Павловна интересовалась моими оценками, мамиными проблемами, любила поговорить о своём муже-художнике или о сыне-студенте. Я чистосердечно отчитывалась о школьных делах, не изливая душу. Не для того меня пригласили. В первую очередь требовалось выучить назубок правила родного языка. Я запоминала их довольно быстро, умело применяла, склоняла слова, придумывала сложные предложения и писала диктанты. А сочинения без усилий списывала с образцов. В архиве пожилой интеллигентки лежали стопами старые тетради отличников. На любую тему находился подходящий экземпляр! Мне оставалось слегка его дополнить и снабдить эпиграфом из толстого сборника "Мысли и изречения".
Вся работа велась исключительно по шаблону: краткое вступление, объёмная основная часть, отражающая суть изучаемого произведения, и заключение с выводами. Вовсе не моими, а теми, что определил учитель или подсказала Надежда Павловна. Я следовала поучениям и зажимала на вылете собственное мнение. Нечто дорогое, душевное, важное ускользало, зато "пятёрки" сыпались манной небесной.
Писательский подвиг Кука задел меня за живое, колыхнул до жара, сбил дыхание. Этот вызов не давал покоя! Как бы пойти в след великому человеку? Хотя бы штрихами и шажочками. Я прикупила толстую тетрадь, а начать дневник всё не могла: со мной же ничего особенного не случалось. Правда, лимонадно-шоколадный вкус вдохновения припомнился. Поначалу я его не поймала и уныло гадала, на сколько дней хватит выдержки и терпения. На один, десять или сто? Может, больше? Решила, если протяну год, то испытание пойдёт в зачёт.
Мой замысел был серьёзным! В строго определённое время я усаживалась за стол, брала ручку, бумагу и с немалыми усилиями описывала прожитой день. Куцые фразы о погоде, дворовых собаках, соседях и подругах удовлетворения не приносили, но за первой строкой непременно следовала вторая, потом – третья, четвёртая… Душа волновалась и желала откровений. Я бесконечно поправляла и дополняла свою писанину, только из-за чрезмерного упрямства не бросила эту затею. Похоже, судьба издали приглядывалась к моим возможностям и способностям.
Минул год, ежедневные хроники удлинились, наполнились эмоциями, красками и содержательностью. Я уверенно, правдиво и наивно-романтично писала о том, что вижу, слышу, думаю. Ни преград, ни запретов, полная свобода слова! Незаметно дневник превратился в доброго друга, точнее, стал частью меня. Мы были едины и, казалось, дышали в унисон.
Секретную тетрадь я далеко не прятала, просто прикрывала учебниками. Все ведь знают, что читать чужие письма и дневники нельзя. Но мама жила по собственным законам. Она проглядывала мои записи и не признавала, что поступает нехорошо. Не сумев сберечь тайну, я сильно расстроилась, ждала объяснений, вопросов, извинений. К тому моменту накопилось много недосказанного, доверительный разговор был очень кстати. Однако он не случился, попытка духовно сблизиться опять сорвалась. Ещё одно непонимание засело внутри болючей занозой. Я закрыла на замки стол и душу, чтобы их содержимое осталось неведомым для мамы и всего мира. Писать при этом продолжала. Непридуманные сюжеты ладно складывались в длинный сказ о мелких победах и поражениях. Много лет мы с дневником были неразлучны, страдали, любили, ненавидели, взлетали и падали. Ушибались, но не разбивались!
А потом пришлось сжечь всё вплоть до последнего листочка. Я готовилась провести несколько месяцев в больнице и повторное рассекречивание дневника, оставленного без пригляда, переживать не хотела.
После трёх ортопедических операций к нормальной жизни пришлось возвращаться полгода. Когда тяжкий период беспомощности миновал, бумажный друг родился заново. На этот раз он возник по большой любви и наши отношения не имели никаких обязательств. Необходимость вырабатывать сильный характер отпала, я уже умела преодолевать трудности и бороться со слабостями. Теперь искала спасения от одиночества. Не удивительно, что через много лет уцелевшие рукописи приняли облик заветной книги. Полудетская победа над собой оказалась бесценной.
Фото из сети Интернет.
Продолжение - http://www.proza.ru/2017/01/13/263