МАЛИНКА…
Они были подружками с пелёнок в буквальном смысле – принесли обоих в ясельки, когда от роду и месяца не исполнилось.
Так тогда было положено, декрет был короток, да и женские врачи слишком часто «ошибались» со сроком родов на пользу государству, но не роженицам. Вот и оказывались младенцы в яслях порой на десятый день от рождения, как было и с Мариной-первой.
Маринка-вторая туда попала, спустя несколько месяцев.
Вскоре их так и прозвали: наши Малинки. Обе белокуры и ясноглазы, с кнопками-носиками и тугими щёчками с ямочками, как оказалось позже. Старшая носила западную фамилию – Риманс, младшая была русская – Чистова.
Шли годы, девочки росли, впитывали яростное азиатское солнце, крепли, отъедались фруктами впрок, любили в холодные месяцы компот из сухофруктов, что летом сушили на фанерных листах на крышах родители и приносили в детсад.
Это было большое здание в виде буквы «П» с внутренним двором, где имелся маленький бассейн в виде чаши. Оттуда брали воду для полива буйно цветущих цветников на многочисленных клумбах возле групп и вдоль асфальтных дорожек вокруг корпуса. Густые тенистые куртины деревьев обеспечивали малышей милосердной тенью в оглушительные летние месяцы, дарили прохладу и неповторимые ароматы по весне и осени.
На площадке для игр высились несколько металлических горок, отполированных до зеркального блеска детскими попами. Там всегда шумели голоса, писки и радостные крики – любимое развлечение.
Забравшись наверх по лесенке, можно было видеть всю территорию садика, забор-дувал с проломом за кухней, небольшой пруд и школу-интернат за ним, а дальше – горы. За спиной был большой пруд, но его видеть мешала листва деревьев. Школу тоже не видели – она была скрыта зданием садика и посадками.
Кухня и повара славились – часто комиссии наезжали, проверяли, восхищались.
Детки тоже с удовольствием уплетали молочный и фруктовый кисели, знаменитые запеканки из творога и круп, вылавливали кругляши гороха в супе, рассматривая крючочки ростков, показывали трофей: «У меня целый!»
Спали в тихий час на раскладушках, немного шалили, быстро учились быть самостоятельными и покладистыми – обычная советская дошкольная жизнь.
Мало, кто помнил потом эти годы подробно, но тепло и ощущение счастья долго не отпускало.
Единичные случаи несчастья не нанесли травм, только оставили след грусти: утопили в бассейне сухопутную черепаху, сбежали на маленький пруд за головастиками, кто-то стащил из кармана пальтеца пару карамелек.
Однажды мальчик из подготовительной группы упал с большой качели – потерял сознание, потом даже лежал в больнице, немного пострадала голова, стал чудным.
А как-то ранней весной старшую группу повели на Интернатскую горку кататься на санках – радости столько было! Но её быстро омрачило происшествие – Мальва перевернулась, наткнувшись полозьями на крупный камень! Перелетев кувырком, ударилась головой! Испуганные воспитатели уложили девочку и бегом повезли в амбулаторию при интернате. Пришла в себя после укола, обошлось, но больше детсаду не позволяли приходить на горку во избежание несчастных случаев.
Один такой всё-таки случился с Малинкой-младшей – во время катания с горки девочка упала и оцарапалась о ржавую проволоку. Рана на бедре оказалась серьёзной, долго лечили. Всем показалось, что обошлось. Увы.
Прошло пять лет.
Маринки-Малинки учились в одном классе, дружили, ходили в гости, помогали делать домашние задания…
Матери девочек шутили: «Два удальца – одинаковых с лица!» Маринки выросли поразительно похожими!
Видно, судьба не терпит двух одинаковых особей. Так вышло и тогда – Малинка-младшая заболела.
Началось с простуды, частых болячек по пустякам, непонятных недомоганий, плохих анализов, больниц… Потом грянул гром – рак! Рак крови.
– Не верю! Враки! – Марина-старшая не могла допустить страшную мысль в сознание.
Одноклассники тоже не верили, теребили вопросами младшего брата Малинки, пытались расспрашивать родителей – лишь отводили глаза и успокаивали привычным «обойдётся» испуганных подростков.
Беда не приходит одна, и эту семью она не минула.
Стали ходить нехорошие слухи, что папка Малинки, не выдержав горя, уходит из семьи…
…Это была ранняя весна – едва март начал отсчёт.
Шестой класс писал контрольную по матике.
Вдруг в аудиторию ворвался Торопыжкин, младше классом, с истошным криком:
– Ваша Малинка умирает!!
Мари вскинула глазищи на спину Гоши.
Почувствовал, обернулся, поймал зелёный всполох и встал, как под гипнозом.
Она тут же сорвалась с парты и… ринулась прочь, в чём была: форма и тонкие матерчатые ботиночки.
Ребята, не рассуждая ни минуты, кинулись следом.
– Куда? Стоять! Шестой класс! Вернитесь!
Истерические крики неслись в их спины – напрасно. Не услышали.
– Оденьтесь! Курки! Пальто! Сапоги! – Валя-техничка металась по ступенькам школы, тщетно пытаясь образумить улепётывающую стаю. – Вода! Март! Ноги промочите!
Они не слышали – летели, едва касаясь шуги и льдинок под ногами, брызгаясь до колен, обдавая друг друга ледяным крошевом по макушки…
Этот километр, что бежали, ловко срезая углы улиц, пробежали за пять минут!
Запыхавшейся взмыленной оравой ворвались во двор одноклассницы, где их попытались остановить родичи больной.
– Куда вы? Стойте! Почему все раздеты?! Да отдышитесь хоть!
Пропуская по несколько человек, разрешили войти в дом, спешно постелив на полы домотканые половики – впитывали воду с ног детей.
– Как она? Что, всё? Покажите нам! – истерили в тесном тёмном коридорчике квартиры, пытались что-то увидеть, подпрыгивая.
– Тише, дети, – глухой голос Майи, мамы Маринки, немного осадил их прыть. – Она спит. Да, стало хуже, но жива. Я посмотрю. Постойте.
Открыла створку двери в проходную комнату, скрылась за ней.
– Вытирайтесь. Держите. От шальные…
Тётушки стали совать ребятам полотенца, тихо уговаривать, отвечать шёпотом на испуганные вопросы.
– Дышит… Нет, уже не ест… Крепитесь, ребята… Держите чувства, не показывайте слёз – матери и так худо…
– Проходите. Тихо. Не кричите. Она ждёт вас.
Едва слышный голос заставил всех стихнуть. Майя была бледна, напряжена.
– Не задерживайтесь только. Слабая она…
На цыпочках дети проскользнули в тёмную зашторенную комнату, окружили диван возле двери, где лежала Малинка, помертвевшими глазами быстро здоровались с одноклассницей и тут же их отводили, скрывая слёзы.
От Малины не осталось и половины! Только горели нездоровым блеском глаза, глубоко провалившиеся в глазницы, да сияла радостью улыбка: чистая, ясная, стеснительная.
– Как ты, Ягодка? – кто-то хрипло прошептал.
– Хорошо. Так легко! Скоро приду в школу…
А вот с Малинкой-старшей произошла тихая отчаянная истерика. Привести-то привела друзей, а увидеть воочию умирающую подружку была не в силах! Едва успела зажать истерический вскрик руками, в остальном помог Гошка: шагнул, обнял сильно, буквально впечатал её личико в свою грудь, так и держал сильной рукой за голову, пока бездумно колотила его кулачком по спине, то ли протестуя, то ли пытаясь так выразить несправедливой жизни возмущение и ненависть. Не моргая, пристально смотрел помертвевшими серыми глазами на сгорбившихся испуганных ребят, предупреждая взором, чтобы не смели даже в уме комментировать увиденное.
Они и не видели пару толком – страх и ужас сковал тела, ослепил глаза, запечатал молчанием уста. Единицы могли о чём-то говорить с больной, а остальные беззвучно плакали, пряча глаза, стыдясь трусости.
…Как вернулись, никто не помнил. Были заплаканные, испуганные, мокрые.
Завизжав, директриса оборвала выговор и… отпустила класс по домам.
– Понял, почему? – Мари, не оборачиваясь, спросила у Гошки. – Это всё.
– Да, – буркнул.
Обернулся, помог ей застегнуть противную «молнию» на сапогах и проводил до дома, плюнув на сплетни.
Возле калитки задержал.
– Как ты?
– Справлюсь. Чем ей помочь? Майе?
– Ничем. Что мы можем?
Через три недели страшное произошло. Это случилось в весенние каникулы.
Узнали не сразу. Или просто не хотели поверить?
– Идёшь? – мрачные Соня и Ритки стояли возле калитки Мари.
Она молчала, боясь поднять взгляд.
– Вы были близкими подругами. Пошли.
Она потом не могла припомнить, как туда попала, в чём была одета, почему так много народа – отупела словно. Видела всё вокруг, будто сквозь мутное стекло: двор, заполненный до отказа, чьи-то руки, раздвигающие народ с тихим: «Пропустите. Её класс пришёл», долгое ожидание, когда очередная группа сельчан выйдет из дома, поклонившись гробу, тесный коридор, дальняя светлая комната слева, люди в голос рыдающие, большой красивый гроб, обитый розовым атласом, и взрослая девушка в свадебном внутри!
– Зачем невестой нарядили?
– Не говори. Ей едва тринадцать!
– Скоро четырнадцать. Невеста и есть.
– Ага. А кукла большая рядом – приданое?
– Просила. Не дождалась. Хоть теперь поиграет…
Перешёптывания вокруг сквозь слёзы и заплачки.
И обезумевшая от горя мать. Теряла сознание каждые полчаса!
Её подхватывали неловко, приводили в чувство нашатырём, если сразу не получалось, тащили во двор на воздух, сдавленно крича: «Дайте места!»
Мари бездумно смотрела на невесту в фате, сама такая же белая, как ткань.
– Как ты? – еле уловимый вопрос.
С трудом нашла в себе силы повернуть голову – Гоша. Бледный, напряжённый, как тетива. Смогла понять, что сейчас ринется к ней, расталкивая локтями людей. Закрыла глазищи, слабо улыбнулась на миг: «Держусь». Глаз не спускал, боясь истерики.
Тут запричитала бабушка, настоящую заплачку затянула.
Мари зарыдала в голос, сорвав стопор с девчонок.
Такой вой поднялся!
Их быстро окружили взрослые и вытолкали на улицу.
– Ждите здесь. Скоро понесут…
Когда гроб выносили на улицу, спускаясь по ступеням дома, Малинку стало видно во всей красе: юная невеста в умопомрачительном наряде.
Люди ахнули и завыли!
Так и стенали, пока гроб не погрузили на машину с опущенными бортами.
Мари плохо помнила, как оказалась на кладбище у самой разверстой могилы.
Очнулась только тогда, пожилая женщина, больно ухватив сильной рукой за рукав пальто, прихватила и кожу.
– Чуть в яму не прыгнула! Держите её, люди! Едва не сиганула ведь!
– Не выдумывайте. Я просто стояла рядом.
Не поверили, оттащили, забросили, как котёнка, за спины толпы.
Больше ничего не видела. Слышала музыку, вой, причитания, глухой стук, когда заколачивали крышку гроба…
– Землю. Бери землю. Брось. Отходи. Руки. Вымой руки…
Что-то делала, кому-то отвечала, куда-то шла, кого-то обнимала. Туман. Слепое забвение.
Даже не помнила, была ли на поминках. Наверняка, не могло быть иначе. Но не помнила. Ничего. И никого. Пелена перед глазами и холод в промокших ногах. И отупение. Полное.
– Как ты?
– Порядок.
– Это я уже слышал.
– Отстань. И без тебя тошно.
– Провожу.
– Как хочешь.
– …На Восьмое марта хотим к тёте Майе сходить.
– Думаешь, года достаточно, чтобы оправиться?
– Да ещё муж ушёл. Мерзавец. Она чуть не умерла, говорят.
– Слышала. Убила бы. Нет оправдания.
Она не смогла их принять.
Только на следующий год пригласила, попросив купить рыбы – рыбный пирог испечёт, что так Малинке полюбился.
Пришли почти всем классом.
Уплетая знаменитый пирог, старались отвлекать мать одноклассницы разговором, смешными школьными случаями, травили анекдоты.
– Не переживайте, ребята. Со мной всё в порядке. Жизнь не остановилась. Кушайте пирог – удался нынче. Она тоже его любила…
– …Слышала новость? Муж к ней вернулся – нагулялся!
– Совесть проснулась.
– Совесть здесь ни при чём. Та жена его отпустила. Ей нужен был только ребёнок. Получила, – Мари вязала пуховую шапочку, слушая трёп подружек. – Ей срок пришёл, а замуж не получалось выйти – не красавица. Теперь есть сын.
– Да склочная она, и скандальная, как торговка! Вот и сбежал.
– Одиночество многим портит характер. Может, сын её перевоспитает?
– Ага… Горбатого могила…
– …Про Майю слышала?
– Трёп.
– Нет. Мне бабушка нашептала: упала в погребе, занедужила, потом стало известно, что открылся сахарный диабет! Ужас…
– Хорошо, что успели второго сына родить. Теперь уж не позволили бы. Опасная болезнь. Мужу её испытание и наказание, – Мари замерла с тяпкой, смотря на мутную воду арыка.
– А ей за что? Мало Малинки было?!
– Не нам судить. Остынь, Ритка.
Время летело безостановочно и безжалостно.
Последний раз Марина видела Майю, когда приехала в отпуск. Так много лет прошло…
Решила навестить маму одноклассницы. Собрала всех имеющихся в селе на тот момент друзей, повела. Зря.
– …Как вы не могли понять, что мне каждая встреча была просто невыносима! Да что там – ненавидела вас! Всех!.. Вы живы, счастливы, женитесь, детей рожаете…
Посмотрев на обалдевших ребят, Мари молча встала и увела всех, не попрощавшись, оставив озлобленную на весь мир женщину наедине с её демонами. Только про себя вздохнула: «И аз воздам…»
– …Как ты?
– Живу за двоих. Сам знаешь. И буду жить долго – за неё тоже.
– Мариш…
– Я в порядке. Мир в моей душе. Счастлива. Прощай. Больше не увидимся…
Прошли годы, десятилетия. Мир изменился.
Родина стала заграницей, чужбиной. Там остались только воспоминания и могилы. И память. Всякая.
Её Марина и хранит по сей день. Ценит в любых проявлениях. И любит всех. И прощает. Мир из души не ушёл. Как и вера. Вера в вечную жизнь. Жизнь за гранью, где встретится с Малинкой и всё ей расскажет! Всё-всё…
Январь 2017 г.
Фото из личного архива. 60-е гг. Малинки и Гошка. Ещё вместе.
http://www.proza.ru/2017/01/17/104