Обмен не состоялся
Мы с ротным проверяем, чем наши солдаты занимаются в мехпарке. Заодно посмотрели порядок в их шкафчиках для переодевания. Результатами проверки мы оба остались довольны. Мы уже вышли из гаража, когда увидели, что к нам идет лейтенант Гунько. Зампотех, подходя к нам, беззаботно напевает:
– За горами есть лимоновый сад, я найду лимон и буду рад!
Но я тебе не дам! Не смей меня винить!
– Что это вы, Михаил Иванович, напеваете? – поинтересовался ротный.
– А вы не слышали? Новая группа появилась, «Дюной» называется. А это их первая песня. Классная, правда?
– Неужели так и называется – «Дюной?»
– Ну, «Дюна», какая разница?
– А что это у вас в руках? – снова полюбопытствовал ротный.
– Это начштаба снова мои письма вернул, – беззаботно ответил зампотех, – не разрешает мне солдатской почтой бесплатные письма отправлять, заставляет конверты с марками покупать.
Мы с ротным, молча, переглянулись. Любой другой человек постеснялся бы признаваться в такой мелочности, но только не Гунько.
– Ну, а со звездочками у вас что?
Из четырех звездочек на обоих погонах, три висят на усиках уже почти по сантиметру.
– А, это я китель надевал, а когда снял, зацепил эти звездочки.
– Носили бы вы, Михаил Иванович, звездочки на закрутках, а?
– А чего? Зампотех и должен быть чмошным. Это замполиты могут франтами ходить!
– Вы хоть думаете, что говорите? Ведь вы офицер!
– Я считаю так, что думаю! – лишь подлил масла в огонь Гунько.
Ротный укоризненно покачал головой.
– У меня есть большие сомнения по этому поводу. Боюсь, товарищ лейтенант, нам с вами не по пути.
– Это ничего, я пойду в перпендикулярную сторону, – и бровью не повел зампотех.
– Стройте роту для следования в часть, товарищ лейтенант.
– Есть, – взял под козырек зампотех.
Он подошел к роте и только успел сказать: «Равняйсь! Смирно!», как из строя вышел здоровенный казах из только, что прибывшего молодого пополнения, и ударил зампотеха в лицо. Лейтенант Гунько отлетел на несколько шагов и упал на спину.
– Вот зама имею, ни в строй, ни в бой, – сплюнул в сердцах ротный.
Солдат тем временем продолжает избивать зампотеха. Пришлось нам с ротным вмешаться. Оказывается, когда Гунько начал командовать, то земляки молодого солдата – казаха, разыграли того, сказав, что лейтенант сейчас ругает этого солдата и его маму.
– Ну, что, товарищ лейтенант, – повеселевшим голосом констатирует ротный, – как видим, профессионализм не сидит на месте. Нужно уметь предвидеть все возможные ситуации, и на дурака в том числе!
Слухи распространяются быстро, и после возвращения в часть к нам подошел капитан Столяров.
– Я слышал, вы, было, попытались образумить своего зампотеха, – сказал он, пожимая руку Мультику, – так это зря. Разумные доводы еще никогда, никого не убеждали.
– Анатоль Франс, – с удовольствием блеснул я своей осведомленностью.
– Точно, – несколько удивленно подтвердил Столяров, приподняв бровь, – а у меня замполит ни в технике, ни бум-бум, ни в литературе. В принципе и поговорить не о чем. Вот, вроде вашего зампотеха. Вчера ему солдат говорит: «Ехать не могу, храповик согнулся», и мой замполит «проглотил».
– Похоже, он у тебя из тех, кто трансмиссию ведрами носит? – усмехнулся Мультик.
– Ага. Слушай, жена меня вчера рассмешила. Ну, ты ведь знаешь, что она у меня беременная. Веснушек у нее появилась тьма тьмущая, прямо рябая стала. Я над ней вчера подтрунивал, а она надела темные солнцезащитные очки и говорит: «А так?» Представляешь? Это же ей меньше видно, когда она в зеркало через очки смотрится!
– А я вчера со своей женой на шашлыки ездил в лес. Едем, а она вдруг как закричит! «Стой! Разворачивайся назад! Там волки!» Оказывается, она знак увидела «Стой! Валка леса!», но не разобрала точно, что написано!
– Ну, и как шашлыки?
– Удались на славу! Пока жена шашлык готовила, я рыбы наловил килограмм пятнадцать! Ей, Богу, не вру.
– Так давай обмоем твою рыбалку!
– С удовольствием. Замполит, надеюсь, ты с нами?
– А куда ж я без вас? К тому же без замполита это ведь просто пьянка, а с замполитом уже мероприятие!
– Быстро растет твой зам, – засмеялся Столяров, – давай меняться: я тебе своего замполита, а ты мне своего? С меня могарыч! Причем, заметь, хоть каждый день!
– Нет, я своего замполита, ни на какой могарыч не променяю! Мне с ним спокойно, надежно и весело! А с твоим всегда одни проблемы. Зачем мне проблемы? Мне и зампотеха хватает с головой. Кстати, вот лейтенанта Гунько я тебе могу даром отдать, и с меня могарыч! Каждый день! У тебя же, как раз вакансия?
– Ну, уж нет! Хватит с меня одного моего замполита! А то, как говорит Чернилин, они меня в гроб сведут очень преждевременно! Ну, что, пошли уже, где там твоя рыба, а то у меня уже слюни текут!
На очередном совещании офицеров и прапорщиков части комбат с явной издевкой в голосе сказал:
– Весьма причудливые формы приняла «дедовщина» в первой роте. Там уже солдаты, заметьте, молодые солдаты стали бить офицеров.
Наш бравый зампотех вскочил и торопливо стал оправдываться, что мол, солдата просто обманули, вот и все.
– Да-да, конечно, – ухмыльнулся комбат, – но знаете, Михаил Иванович, если бы солдата обманули, и он набросился на командира роты или вон на вашего замполита роты, я бы не тревожился. А вот нате вам, почему-то произошедшее случилось именно с вами! Вы задумайтесь, Михаил Иванович, может, вы что-то не то делаете?
Все прыснули от смеха, но комбат тут, же прервал всеобщее веселье.
– Старший лейтенант Кузьмич, блин, что за фамилия такая? Доложите, что у вас произошел за конфликт с вашим командиром роты?
Кузьмич это действительно не отчество, а фамилия зампотеха четвертой роты. А имя отчество у него Георгий Клавдиевич. Он у нас, даже по сравнению со мной, недавно. Это сейчас шутка была. Кузьмич служит у нас всего несколько дней. Его отчество всех до сих пор удивляет. Согласитесь, не у каждого оно такое несерьезное. Злые языки в части, ясное дело, шутят, что папа у него была Клава. Ну, а Кузьмич с гордостью доказывает, что Клавдий это древнеримское имя, даже вроде как патриция, а не плебея. Одно только непонятно – какое такое отношение имеет советский старлей со смешной фамилией Кузьмич к древнеримским патрициям?
Ну, и чтобы закончить тему смешных имен, скажу еще два слова про одного из бухгалтеров нашей части. Зовут ее Елена Соловеевна. Отца ее звали Соловей, не поверите, но это имя такое. А вот фамилию ее мало кто в части знает, так как за глаза ее все называют Разбойниковой. В смысле Соловеевна Разбойникова! Эх, прослушал я, какой там конфликт у нового зампотеха 4-й роты был с его командиром роты капитаном Столяровым. Ладно, после совещания узнаю.
Маршал
Принято решение нашу РЛС законсервировать, так как она построена слишком близко к государственной границе. Правда это или нет, не знаю, так как договора по противоракетной обороне я в глаза не видел, но нам так объяснили. Начальству надо доверять, вот мы и верим на слово. Поведать нам об этом из Москвы прилетел целый маршал. До этого я живых маршалов не видел. И не живых мне их тоже видеть еще не приходилось. После этого случая, кстати, тоже.
Маршала вели под белы рученьки двое сопровождающих в звании полковник и подполковник. Видя эту картину, мы, признаться, решили, что маршал в стельку пьян. Но все оказалось гораздо проще – маршал был уже просто настолько стар и немощен, что сам стоять-то уже не может – падает. Но за старые заслуги его все еще держат в составе инспекции Министерства обороны. Знаете, ее еще называют «райской группой?»
Практически всех офицеров и прапорщиков собрали в гарнизонном доме офицеров, чтобы «обрадовать» нас тем, что все наши части в течение года будут расформированы. Надо отметить, что было это как раз во время горбачевского полумиллионного сокращения Вооруженных Сил СССР.
Перед входом в клуб постелили длинную ковровую дорожку красного цвета с зелеными каемками по краям. Когда маршал ступил на нее, сильный порыв ветер накрыл его вместе со свитой другим концом дорожки.
Основной доклад сделал моложавый полковник из Москвы. Главный лейтмотив его выступления был такой – лейтенантам мы места для дальнейшего прохождения службы, найдем, а остальные, если хотите служить, ищите себе места сами. Правда, для лейтенантов, а значит, и для меня места пообещали найти в основном на такой же станции РЛС «Дарьял» в Енисейске Красноярского края. Далековато, однако. Наш комбат присвистнул и сообщил, что Енисейск это очень громко сказано, так как на самом деле та РЛС находится, чуть ли не в двухстах километрах от этого самого Енисейска.
Когда перешли к обсуждению и вопросам, поднялся наш пропагандист капитан Рог, который, как я уже знаю, был в Афганистане две недели в служебной командировке, о чем даже записи в его личном деле нет. Но ему удалось как-то сделать себе удостоверение воина-интернационалиста. Так вот, капитан Рог вскочил и задал вопрос.
– Товарищ полковник, а предусмотрены ли какие-нибудь льготы для воинов-афганцев, которые проливали свою кровь в братском Афганистане?
Полковник оказался в курсе дела, поэтому, пряча улыбку, обескуражил нашего пропагандиста своим ответом.
– Ну, положим, капитан Рог, мы знаем, кто там и как кровь проливал. Кстати, почему именно вы задаете такой вопрос?
– А я что, я ничего. Я за других, – стал прятаться за спинами других Мясник. Учитывая его размеры, это выглядит вдвойне смешнее. Хотя Тропинин сказал, что это зрелище не смешное, а жалкое.
– Ну, все, – насмехается Мультик, – Мясник и раньше собирался переводиться от нас, а теперь он свои усилия удесятерит!
Тут пришел черед выступать маршалу. Сопровождающие приставили маршала к трибуне, он уперся локтями в нее и нес нам всякую ахинею, сиричь вздор. Даже пересказывать ту чушь, что он нам наговорил незачем. Момент, когда маршал закончил говорить свою речь, его пристяжные проворонили. Маршал с недоумением и негодованием посмотрел на них и принял волевое решение идти к своему месту в президиуме самому. Идти нужно было ровно четыре шага. Однако дойти самостоятельно в такую даль маршал не смог.
Уже на втором шаге ноги у него подкосились. Положение спас старший лейтенант, который сидел в президиуме крайним. Он первым сообразил, что происходит и бросившись к маршалу, успел того подхватить, когда тот уже безо всяких сомнений падал на пол.
Но насмешил весь наш гарнизон маршал не этим. И даже не своим жилетом с электрическим обогревом, хотя в клубе было + 20 градусов. Вечером в честь прибытие такого высокого гостя командование давало банкет. Даже странно немного – повод-то ведь совсем не радостный. То ли от запаха спиртного, то ли, может, опять по недосмотру своих сопровождающих маршалу удалось выпить наперсток какого-то алкоголя, но маршала окончательно развезло. Сначала он тихо дремал за столом, а потом вдруг спохватился и резко ударил по столу своей сухонькой ручонкой. В офицерской столовой, где проходил банкет, воцарилась полная тишина.
– Бабу мне! – взвизгнул маршал дребезжащим, старческим голосом. – Быстро!
Честное слово, если бы маршал потребовал сию же минуту доставить его на Луну, все бы удивились намного меньше. И его повели в гостиницу.
Один из его сопровождающих вернулся и оповестил, что товарищ маршал любит, чтобы женщина была очень в теле. Этим сообщением он поверг наших местных начальников в еще больший ужас, потому что среди гарнизонных штатных…. Как бы это сказать…. В общем, среди общедоступных женщин таких полных нет!
Очумевший начальник управления и начальник политотдела бросились уговаривать повариху тетю Машу, которая как раз была на смене. Тетя Маша не сдавалась. И только после того, как ей пообещали двухкомнатную квартиру, два отпуска, премию, ежемесячный продовольственный паек и холодильник без очереди, тетя Маша согласилась. Шумно вздохнув, она сняла белый фартук и пошла в душ.
Офицерская гостиница у нас одноэтажная, а в комнате маршала окно завесить не додумался никто. Сопровождающие тоже не догадались. Тетя Маша про окно от волнения тоже не подумала. В комнате товарища маршала горит свет, поэтому ни сам маршал, ни тетя Маша не видят, что за окном в полной тишине стоят почти все офицеры, которые присутствовали на банкете.
Маршал, не раздеваясь, сидел на кровати. Когда раскрасневшаяся от горячей воды, от стыда и от предвкушения получения всех обещанных материальных благ, тетя Маша вошла в номер, маршал приказал ей раздеться догола. Естественно, а как же еще? Повариха не подкачала, она была именно такая, как маршалу и нравится, то есть тети Маши было много!
Форточка в номере приоткрыта, подсматривающие дышат через раз и то тихо, чтобы было слышно все, что происходит в номере маршала. Насмотревшись на тетю Машу, маршал сказал ей:
– Ну-ка, повернись. Наклонись!
Тетя Маша повернулась и наклонилась. Товарищ маршал хлопнул ладошкой по ягодице, и та вся заколыхалась, заволновалась, задрожала. Это я про ягодицу поварихи.
– И, эх, – восторженно воскликнул маршал, – хороша! Спасибо! Можешь идти!
… Тетю Машу не обманули: сначала ей выплатили премию и отпустили в отпуск, а на кухне ее заменили двумя солдатами, чего раньше никогда не бывало. Холодильник ей продали вне существующей очереди за ее же собственные деньги. Продовольственный паек тоже выдавали исправно, благо, где стоят на довольствии тысячи солдат, можно прокормить и любую тетя Машу.
Вскоре началось и обещанное сокращение, и первую же освободившуюся двухкомнатную квартиру дали тете Маше. Комиссий еще приезжало великое множество, но женщину таких размеров больше никто из проверяющих не требовал. Да, заговорился я с вами, а меня к комбату зачем-то вызывают.
– Слушай, Иванов, – говорит комбат, – у меня к тебе есть неожиданное предложение. Твоя жена ведь сейчас на севере? А кстати, зачем?
– За теплыми, зимними вещами полетела, – неохотно ответил я.
– Вот, тебе же нужно будет ехать ее встречать? Насколько я понимаю, прилетит она в Винницу, а это рядом с твоим домом. Ты можешь несколько недель послужить без выходных, а потом возьмешь их все сразу. Сможешь дома у родителей пару дней погостить, друзей школьных увидеть, и жену встретить. Что скажешь?
Интересно, и что тут можно сказать?
– Спасибо вам, товарищ майор!
Парад
В пятницу на утреннем осмотре, как всегда, офицеры и прапорщики сбросились на шашлыки и паленку. После развода начмед и напрод поехали по колхозам за барашками.
Наш старшина роты в очередной раз занялся борьбой с курением личного состава. Если честно, то борьба с курением у нас проводится только в одном направлении – боролись с курением в казарме вообще и в туалете в частности. Я уже говорил, что в нашей казарме располагается не только наша рота, но и штаб части. А туалет один, общий, так сказать. В штабе работают и женщины из вольного найма. Летом они ходят в уборную во двор, там предусмотрена женская половина. Ну, а как похолодало, они просто вынуждены ходить в общий туалет в казарме.
Соберутся они по три-четыре, и просят дежурного по роте, чтобы тот сначала посмотрел, нет ли в туалете мужчин, а потом, чтобы посторонние не вошли, постоял у входа и никого не впускал в туалет. Впрочем, это к делу не относится. Хотя несколько раз на моей памяти было, что дежурный отвлечется на секундочку куда-нибудь, и кто-нибудь из мужчин и зайдет в туалет. Визгу потом!
Да, к чему я веду – некоторые солдаты из старослужащих любят, сидя в кабинке покурить. А наш старшина роты любит их в этот момент окатить ведром воды!
– Товарищи солдаты, место для курения у нас для вас специально оборудовано, – на построении роты не устает повторять старшина, – но некоторым из вас приятнее курить в туалете. В сотый раз предупреждаю, таких гурманоидов мы будем строго наказывать водой!
Вот и сегодня, пришел старшина с обеда, и сразу в туалет. А там из одной из кабинок сигаретный дымок вьется. Васильевич на цыпочках подходит к кабинке с ведром воды (у него для этих целей всегда два полных ведра наготове стоят), и через верх – ух! Хорошо! Стоит наш старшина, а из кабинки никаких эмоций! Очень удивился старшина и посмотрел через дверцу внутрь. А там сидит наш начальник штаба части собственной персоной!
В субботу после окончания ПХД все, кроме наряда и ответственных по ротам, собрались на озере. Дежурным по части и ответственными по ротам заступили пятеро лейтенантов, но об этом я расскажу чуть позже.
Сегодня мероприятие проходит не совсем обычно – в честь 72-й годовщине Великого Октября, и с нами принимают участие жены. Изольда на севере, так что я один.
– Сегодня все будет по-честному, – весело обещает уже заметно выпивший комбат. И когда только он успел?
– А это как? – уточняет жена майора Чернилина.
– Женщинам по два шашлыка, а мужчинам по три!
– И это по-честному? – смеется жена Мразика. – Что же тогда вы называете по-нечестному?
– Это когда женщинам по одному шашлыку, а мужчинам по четыре! Эх, завидую я сегодня Иванову! Он свои пять шашлыков съест сам! Ведь съешь?
– Съем, – твердо пообещал я, – а, может, я еще и свою долю спиртного обменяю на шашлык!
– Дикарь, – часто моргая, говорит майор Чернилин, – как можно есть столько мяса? Иванов, как?
– С удовольствием, – смеюсь я, – эх, товарищ майор, ничего-то вы не петраете в красивой и сытной дикарской жизни!
Чернилин если и обиделся, то вида не подал. Когда все, за исключением меня и некоторых женщин, уже достаточно много выпили, поднялся старшина третьей роты прапорщик Лембив Назар Матвеевич, из местных, и произнес странный тост:
– Из-под зеленого дуба по красным фуражкам – огонь!
Все стали пить, а я, так как тоста откровенно не понял, спросил у Тропинина, благо мы сидим не поротно, а кто с кем хочет, поэтому Виталий сидит рядом со мной.
– Виталь, что это Лембив сейчас сказал?
– А ты не знаешь? Это тост местных бандеровцев. Сразу скажу, что красные фуражки – это бойцы НКВД.
– То есть, как? – закашлялся я.
– То есть так. Он не первый раз этот тост произносит, но никому дела нет.
– Но ведь это не просто антисоветский тост!
– И что? Хочешь рассказать мне о том, что мы с тобой коммунисты и политработники? Знаешь, юноша, если хочешь, иди в особый отдел и доложи. Только учти, что после этого ты станешь стукачом.
– Сам ты стукач, – рассердился я.
– Да ты не сердись, – примирительно говорит Тропинин. – Я вообще-то не про Лембива. Просто хватка у ребят из «конторы» такая, что любой бульдог позавидует, понимаешь? Попадешь к ним раз, и они постараются сделать так, что ты останешься с ними навсегда. Так что мой тебе добрый совет – подумай, прежде чем идти к ним. Пусть даже ты сто раз, тысячу раз прав.
Я подумал, и в особый отдел не пошел.
Итак, день седьмого ноября красный день календаря! Пять лейтенантов из нашей части начали отмечать этот праздник еще вечером шестого. Водочки они все вместе и каждый в отдельности выпили столько, что к утру дошли до состояния, когда уже пить и есть не могли и не хотели. Сразу оговорюсь, что вскоре это состояние у них прошло.
Ну, а пока потянуло их на подвиги. Вышли они из общаги, огляделись по сторонам и увидели на здании управления два красных флага, вывешенных по случаю очередной годовщины Великого Октября. И лейтенантов осенило. Сняли они с управления красные флаги и начали ходить, размахивая ними по всем улицам нашего военного городка. По всем трем улицам по очереди. При этом они распевали революционные песни, чаще других «Варшавянку». Помните еще?
– Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут!
В бой роковой мы вступили с врагами.
Нас еще судьбы безвестные ждут! ...
Дежурный по управлению даже вышел из штаба, чтобы посмотреть на это действо. Оперативный дежурный не может покинуть свою дежурку, поэтому наблюдает этот «парад» просто из окна. Пели лейтенанты и другие песни – о тревожной молодости, про Ленина и многие другие. Люди с удивлением выглядывали в окна, услышав их пение.
– И Ленин такой молодой! И юный октябрь впереди!
Как я уже сказал, чаще всего ребята пели «Варшавянку», но лучше всего у них выходила песня:
– Бьет набат! Бьет набат Интернационала!
Пламя Октября в глазах бойца!
Есть у революции начало!
Нет у революции конца!
Лейтенанты наши не поленились и даже разложили эту песню на три голоса. Двое поют: «Есть у революции начало!», двое других: «Есть начало!», а пятый – «Нет конца!» Здорово пели! Сначала их праздничным шествием любовались случайные прохожие и молодые мамочки, выгуливающие своих детишек. Потом на улицы высыпала половина населения городка. А лейтенанты все распевают и распевают бодрыми голосами:
– Мы выпьем раз! И выпьем два! И снова-снова повторим:
От всей души, родная партия, тебя благодарим!
Увидев зрителей, лейтенанты ощутили новый прилив сил и вдохновения! Но тут праздник внезапно оборвал начальник политотдела, который, наконец-то, заинтересовался происходящим. Флаги водрузили на место, а лейтенантов – в кабинет к начпо. Там наши лейтенанты с удивлением узнали, что начальник политотдела их восторгов вовсе не разделяет!
Подполковник Боярин долго воспитывал их, и, в конце концов, лейтенанты твердо пообещали, что больше они с песнями по военному городку ходить не будут. И слово свое сдержали! Забегая на полгода, вперед скажу, что на первое мая они с блаженными улыбками ходили по городку с красными флагами, но песен не пели! Зато они бесконечно скандировали понятный только им одним лозунг: «Ура! Мир, труд, май! Июнь, июль, август! Ура, товарищи!»
Больше командование лейтенантам на слово не верило, и на все праздники этих офицеров ставили в наряды и караулы, чтобы, значит, без неожиданностей! Это все впереди, а пока, на шашлыки офицеры и прапорщики части выехали уже без этих лейтенантов.
Да! Чуть не забыл! На ближайшем же после 7-го ноября совещании офицеров и прапорщиков части, начальник штаба особо отметил непримиримую и последовательную позицию нашего старшины роты в вопросе борьбы с курением в казарме. После этого наш опыт, в смысле опыт нашего Васильевича, переняли во всех остальных ротах батальона!
А еще кто-то все-таки доложил про тост прапорщика Лембива в особый отдел. Помните? «Из-под зеленого дуба по красным фуражкам – огонь!» И тостующего арестовали. Красиво так арестовали. Прямо во время утреннего развода подъехала черная «Волга», вышли трое особистов, надели на старшего прапорщика Лембива наручники и увезли.
– Ну, ни ха, себе, – поразились все.
Друг мой лепший
Изольда уже нагостилась у своих родителей и по телефону сообщила, что через неделю прилетает в Винницу. Естественно, она хочет, чтобы я ее встретил в аэропорту. Я почти месяц прослужил без выходных, плюс комбат от щедрот своих прибавил денек, так что у меня есть целых пять дней, чтобы и самому побыть у своих мамы и папы.
Домой ехал поездом, и хотя по дороге читал, иногда поглядывал в окно. И был потрясен тем, что на территории Хмельницкой и Тернопольской областей открыто, висят желто-голубые флаги! И что уж совсем непонятно, так это то, что никто не торопится их снимать. Хотя я смотрел в окно нечасто, но я насчитал их не меньше десяти! Что же это творится такое?
– Друг твой лепший женился, – сообщила мне мама, когда я приехал домой.
– Погоди, как это? Ведь он был женат!
Я об этом ничего не знаю, так как после своей женитьбы я на него обиделся, и ничего не делал для того, чтобы поддерживать с ним хоть какие-то отношения. Когда мы с Изольдой на свадьбе кусали каравай, Виталий Шепелев вдруг сказал: «А давайте, и я укушу, чтобы узнать, кто в вашей семье будет главным?» Вот как бы вы отнеслись к такому предложению? В общем, у него тоже есть повод обижаться на меня!
– Уже развелся. Новая жена у него из села. Из того самого, что и его младший брат взял. Знаю только, что ее зовут Ларисой.
Позвонил я родителям Виталия, узнал его новый адрес, и поехал в гости к своему закадычному некогда другу. Найти его дом оказалось проще простого – автобусная остановка у кладбища, прошел через него по тропинке, и прямо в ворота дома, где теперь живет мой друг. Захожу я во двор, и первое, что бросается в глаза – топор в ведре с водой.
– Привет! Ты и в селе? Вот уж не ожидал.
– А уж как я не ожидал!
– Никак кашу из топора собираетесь варить? – шучу я, пожав руку Виталия.
Встреча наша совсем не пламенная, но радостная.
– Нет. Обух рассохся, топор слетает. А так – набухнет, и будет хорошо держаться, – просвещаем меня городского и темного Вит.
– Ну, ладно, Бог с ним, с топором и с кашей вашей. Боярыня твоя где? Давай, знакомь нас.
– А ее сейчас нет, на работе она. Позже придет.
– Подождем. Как ее зовут, я уже знаю, а когда у нее день рождения?
– Нет у нее дня рождения.
Странно, но на ум никакого объяснения не приходит.
– Напрашивается вопрос, как так? Даже у тех, кто родился 29 февраля и то день рождения бывает, пусть и не каждый год, но все-таки бывает.
– Понимаешь, она до меня уже была замужем, и у нее была дочь. Так вышло, что дочь умерла прямо в день рождения Ларисы. Так что она больше не отмечает свои дни рождения и вообще об этом говорить не любит. Смотри, я тебя предупредил.
– Понял. Если не секрет, как тебя твоя милая называет?
– Да… по-разному, – замялся Вит.
И тут все встало на свои места. Как-то я оказался не готов к тому, что моего друга здесь не ценят. И чтобы уже совсем отбросить все сомнения я спросил.
– Да-да. До того, как жениться – жених, а потом мужчину называют другими разными, преимущественно некрасивыми словами. Только я вот не понял, какие это могут быть причины, чтобы тебя называть такими словами, что ты их повторить мне не хочешь? Впрочем, если подумать,… чтобы избавиться от комплекса неполноценности надо обвинять других. Угадал?
– Нет, не отгадал. Просто понял, – Виталий тряхнул головой, и на плечи ему посыпалось что-то светлое. – Это опилки. Да не смейся ты, не потому. Работу я работал!
Правильный ответ не так уж сложен для понимания. Помолчали, поулыбались, а потом я решил спросить, пока мы одни и нас никто не слышит.
– Скажи, а почему ты развелся с первой женой? У тебя ведь дочка маленькая. Или это твоя бывшая была инициатором развода?
– Нет, я. Понимаешь, все вышло именно так, как ты и предсказывал перед моей женитьбой. Она гуляла, как могла и с кем могла. Я об этом узнал. Какое-то время терпел из-за дочери, а потом и мое терпение кончилось. Вот и все.
– Слушай, ну, а какая все-таки у тебя жена?
– Такая, как у тебя шея, – начал с внешности Вит.
– Что так? Помнится, тебе всегда нравились женщины крупные, ты еще говорил, что тебе своих костей хватает. И чтобы обязательно большая грудь. Ну, а у этой с грудью как?
– Есть, – не скрывая удовольствия, говорит друг.
– Рад за тебя. И я так понимаю, что на этом все достоинства закончились?
– Ну, не суди строго.
– Даже если судить совсем беспристрастно, – отрешенно говорю я, – у меня к твоей жене уже возникла сильная антипатия.
К великому моему сожалению моему другу с женой снова не повезло.
– Спасибо, дружище, утешил.
– А она, часом, не богатая? Где приданое?
– Разве я похож на того, кто женится ради богатства?
– А разве нет? – возмутился я. – Это ведь ты завидовал удачному замужеству нашей одноклассницы Новеллы и мне советовал жениться с расчетом. Забыл, что ли? А я нет. Хотя, чего там, тебе же с ней жить. Хотя не скрою, мне бы для лучшего друга хотелось лучшего.
– Слушай, Толик, ты это, поменьше въедливости и требовательности, а то ты у нас кривляка известный.
– Ладно. Молчи, грусть, молчи. Слушай, а хорошо здесь у вас – и река рядом и до леса рукой подать. Прямо благодать.
– Да. Только вот не просится к нам никто из города, вот о чем печаль моя и грусть, – пропел Виталий.
– А чего это у вас рулетка в размотанном виде на земле валяется?
– Не в размотанном, а в разломанном. Это тесть свой пыльный пиджак о прицеп трактора выбивал, а в кармане того пиджака рулетка была. Вот красивое зрелище было, как она из кармана стала вылезать! Ты еще вот что, поменьше удивляйся, особенно открыто – народ здесь простой до безобразия. Кстати, познакомься, это отец Ларисы, Степан Степанович.
Виталькин тесть промычал что-то нечленораздельное, крепко пожал мне руку и направился к соседу.
– Что это у него за кепка такая необычная?
– Это же старая милицейская фуражка, только без козырька, околыша и без ваты в тулье! – улыбнулся Вит, довольный произведенным эффектом.
– Значит, твой тесть мент? И выпить, стало быть, любит. В смысле, жизни без пьянки не представляет. А село это как? – улыбнулся я, но Вит не заметил этой улыбки.
– Ты знаешь, странное село. Еще мой братец заметил – один раз пойдешь, трижды побьют.
– Странно, я что-то ничего такого не заметил.
– Во-первых, не зарекайся, тебе еще обратно до остановки идти. А во-вторых, то, что здесь любят подраться и не любят чужих, еще не означает, что здесь дураки живут. У тебя же на лице написано, что первая, вторая и третья шеренга костьми лягут под твоими кулаками, ну и что дальше получится, тоже еще лотерея. А кому же захочется оказаться в этих первых шеренгах? – шутит Вит. – Стой, а ты чего это селом интересуешься, а про тещу не спрашиваешь?
– Говорят, лук в доме такой, какая теща, – шучу я, – а где-то тут у вас в доме или в летней кухне лук чистили, так что я и на улице в состоянии понять, что теща твоя похоже, первостатейная стерва!
– От тебя ничего не скроешь, – явно волнуясь и даже чуть смущаясь, тяжело вздохнул Вит, – характеры у всех в этом доме, как у Владимира Владимировича, помнишь?
– Помню еще: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей».
– Да, это точно про эту семью.
– Ты меня извини за прямоту, но тебе с твоим характером здесь делать нечего. Подомнут тебя здесь под себя и сделают рабочей скотиной. Тебе нужна женщина интеллигентная, чтоб и поговорить было о чем. Словом, как говорил Джералд О. Хара: «Муж и жена должны быть сделаны из одного теста». А вы с женой ведь просто антиподы, насколько я могу судить.
Мне почему-то стало неуютно и неудобно. Сначала я шутил на счет этих примет, но странным образом все это совпало с реальной жизнью Виталия Шепелева.
– Поможешь мне? Забор надо подправить.
– Нет. Если уж в день приезда лучшего друга, а это случается нечасто, прямо скажем первый раз, тебе нельзя не работать – я тебе помогать не стану. Мне это ни к чему, а ты здесь еще напашешься.
– А чем же мне тебя занять? – почувствовал себя Вит радушным, гостеприимным хозяином.
– У меня с собой есть журнал «Военная мысль».
– Одна? Не «Военные мысли», а…
– Да-да. У меня есть одна военная мысль, и я буду ее думать. Чего это кот ваш постоянно трется тут и ноет?
– Да у него и куры из тарелки клюют, и щенок ест, и соседские коты, и воробьи, а он вечно голодный ходит.
– Говорят, что животные похожи на своих хозяев. А этот кот что-то не похож ни на тещу твою, ни на тестя. А ведь это твой кот, а? Признавайся честно?
– Да, мой, – смущенно отвечает мой друг.
– Знаешь что, поехал я домой. Если твои новые родственники вдруг спросят, скажешь, что у меня голова разболелась или еще чего-то там.
– Но ведь я тебя еще даже с женой не познакомил?
– Успеется еще. Да признаться, мне уже и не хочется знакомиться ни с твоей женой, ни с тещей твоей. Не скрою, дружище, я страшно разочарован.
– Да ладно тебе. В конце концов, это моя жизнь.
– Ошибаешься. Друг это половина меня самого, следовательно, это и моя жизнь. Не провожай меня, тебе ведь работать надо. Будешь в Гайсине – заходи или заходите, если вместе будете, я еще четыре дня здесь буду. До встречи, дружище! Это вам.
Мы обнялись, я положил подарок на скамейку, и торопливо пошел короткой дорогой (через кладбище) к автобусной остановке. Краем глаза я заметил компанию из пятерых парней, босяцкой внешности. Они сидят на скамейке и на корточках, пьют пиво, постоянно сплевывая на землю. Мне даже захотелось, чтобы они пристали ко мне, и я остановился. Я смотрю на них с вызовом, но они не обращают на меня внимания. То ли не местные, то ли Виталий перехвалил это село. Я подождал минуту и продолжил свой путь.
У кладбища я оглянулся. Виталий уже вкапывал столб покосившегося забора.
У нашей пятиэтажки, как всегда, стоит бочка с квасом. Я купил стакан, но квас показался мне пресным, как трава. Нет, квас здесь всегда разбавляют, но сегодня продавщица переплюнула саму себя.
– Как квас? – подошли к бочке несколько работяг.
– Как хороший бриллиант.
– А это как? – не поняли они.
– Чистой воды.
– Ну, что вы, – засуетилась продавщица, – квас, как квас.
Я демонстративно вылил квас на землю и поставил стакан. Работяги квас покупать не стали. Мама очень удивилась, увидев меня.
– Ты чего это так рано, сынок?
– Попомнишь мое слово, мама, не будет у моего друга там жизни. Заклюют его там. И даже если они и выберутся из села, не пара она ему. Она не «дорастет» до его интеллектуального уровня, а он вряд ли так отупеет, чтобы ему с ней было хорошо.
– А знаешь, – сказала мама, – я ведь разговаривала с мамой Виталика, и она сказала, что Лариса эта сама женила его на себе. Он бы сам никогда не предложил ей этого.
Вечером я позвонил по межгороду в Североморск и узнал, что Изольда не прилетит. Оказывается, она беременна и у нее сильный токсикоз. Чтобы встретить ее, когда она теперь сможет прилететь, пришлось мне возвращаться в часть, чтобы меня отпустили еще, когда мне будет нужно. На этот раз я чаще смотрел в окно вагона, и насчитал желто-голубых флагов не меньше двадцати. Прав Тропинин, что-то не то происходит с нашей страной.
По возвращению в часть я узнал, что меня ждет телеграмма с тем же содержанием – что у Изольды токсикоз, и что она не прилетит. Все, включая начальника штаба, поздравляют меня с тем, что я скоро стану папой. Ну, относительно скоро.
Изольда прилетела через неделю. Долетела нормально, и до нашего городка поездом и на такси тоже доехала хорошо. У меня столько новых чувств, ведь теперь нас вроде уже трое!
Обычный подъем
У нас произошла накладка – хотя я стою в наряде дежурным по части, на подъем пришел лейтенант Гунько. Он честно признался, что не сообразил, что раз я в наряде (а в наряд я заступил вне графика – поменялся с лейтенантом Житиневым по его просьбе), то можно прийти просто на развод. Но раз уж пришел, Гунько решил честно отслужить и проконтролировать утренний распорядок дня. По казарме раздается его голос.
– Рядовой Соснин, зеркал в умывальнике мало, поэтому нечего изучать себя во время умывания, как новое секретное оружие. Рядовой Зозуля, вы сначала разденьтесь, а уже только после этого входите в умывальник. Дежурный по роте, у вас что, со зрением плохо, что не слышите, как кто-то в бытовке храпит? И кто это у нас тут? Ах, это вы, Московитин? Вы что, распорядка дня не знаете, что сейчас спать нельзя? Кто еще не читал распорядок дня, пусть еще раз повторит. Сержант Цесаков, это ваш подчиненный? А где вы были? Сержант должен каждое утро вставать не с той ноги, чтобы солдат не дремал! Так, это что за беспорядок бежит?
– Товарищ лейтенант, – подошел к нему дежурный по роте младший сержант Ладыченко, – в туалете света нет.
– То есть, как это нет? Туалет для того и предназначен, чтобы в нем лампочка горела.
И лейтенант Гунько лично возглавил замену перегоревшей лампочки.
– Долго, долго копаетесь, Петров, – ворчливо говорит зампотех, – выполняя приказ заместителя командира роты, вы должны превзойти все ожидания, а не заставлять его, меня, то есть, мучиться в ожидании.
– Товарищ лейтенант, вас к телефону!
– Почему шагом? Вы что, не знаете, что в армии команда «Алло» исполняется бегом? – шумно негодует зампотех. – Слушаю, лейтенант Гунько. Да-да.
Дежурный по роте сделал громче телевизор, и Гунько тут же отреагировал.
– Выключить немедленно! Вы что, не видите, с кем я по телефону говорю?
Поговорив, зампотех вышел на взлетку.
– Дежурный по роте, отправить дежурное отделение на уборку территории, и чтобы я видел результаты работы на расстоянии пушечного выстрела, – и без всякого перехода: – Рядовой Сысоев, что это за проборчик у вас на черепе?
– Товарищ лейтенант, у меня сапоги жмут. Узкие, наверное. Поменять бы?
– Сапоги жмут? Узких сапог не бывает, бывают неправильные ноги. Рядовой Соломатин! Закрывайте за собой дверь, чтобы в казарму не заходила никакая зараза! Дежурный по роте, я долго еще буду исполнять ваши святые обязанности? Кстати, обратите внимание – в туалете накурили до такой степени, что дым остолбенел!
– Михаил Иванович, – на всякий случай спрашиваю я, – кто звонил?
– Вот, блин! Совсем голова пустая стала, – хлопнул себя по лбу зампотех, – к ротному родители в гости приезжают, через час поезд! Рядовой Сысоев, ко мне! Значит так – записывайте на руке, на ноге или на любом другом месте, которое не теряется…
Отправив гонца к ротному, зампотех вошел в дежурку.
– Слушай, замполит, а чего это ты почти каждый день в город пешком ходишь?
– Жена беременна. То рыбы ей хочется соленой или копченой, то мандаринов, то лимонов. Представляете, Михаил Иванович, мандаринов жена уже съела на целую мою зарплату. А в нашем гарнизонном магазине ничего этого нет, да и автобуса после службы в город нет, вот, я и хожу, пешком, туда 12 километров, обратно 12, да по городу еще.
– Понятно. О-о, старшина пришел. Пойду к нему зайду.
Я тоже вышел из дежурки. Васильевич открыл дверь каптерки, и Гунько увидел на столе синюю лампу.
– Чего она лечит? Может, и мне себе посветить куда-нибудь?
– Посветите, обязательно посветите, – хмуро бросил старшина.
– Васильевич, вы, чем расстроены? – поинтересовался я.
– Представляете, Анатолий Иванович, пельмени с форточки украли. Холодильник полный, так я пельмени с вечера за окно вывесил в авоське, а утром встали с женой, а их уже нет.
Зампотех рассмеялся, а старшина сокрушенно вздохнул.
– Рота! Выходи строиться на завтрак!
Я вышел из казармы первым, так как нужно снять пробу с пищи и расписаться в журнале, что я разрешаю ее выдавать. Сидя в специальной комнате столовой, я слышу, как зампотех командует ротой.
– Рота! Левой, левой, левой! Раз! Раз! Раз, два, три! Равняйсь! Смирно! Кругом! Кругом! Вольно! Сержант Ибрагимов, разбудите того, кто разговаривает в строю.
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, рядовой Чучалин.
– Обращайтесь.
– А почему поворот исполняется через левое плечо? Почему вы, да и другие всегда командуете: «Левой», а не «Правой?» Ведь левая сторона это от нечистого?
– Отставить, рядовой Чучалин, вы меня уже вашими высокими материями достали. Рота! Справа в колонну по одному, в столовую – арш!
Поскольку в роте у меня дел неотложных нет, после развода я отправился в мехпарк. Там можно и с солдатами побеседовать, и вообще интереснее складывать о них мнение за делом, а не в канцелярии роты или в ленкомнате. Отделение младшего сержанта Лайоша Кекерчени в полном составе сегодня занято ремонтом двух автомобилей. В СРМ холодно, и солдаты то и дело дышат на руки, дело-то приходится иметь с железом.
– Костер что ли, разведите? – предложил я.
В дежурку греться – далеко, так что это не выход.
– А можно? – с надеждой посмотрел на меня Лайош.
– А почему нет? – удивился я. – Неужели мерзнуть лучше?
– Лейтенант Гунько всегда запрещает, а если застанет костер, то тушит его, – вздохнул Кекерчени.
– Что же мне раньше не сказали? Я бы разобрался.
– Так, значит, можно?
– Не просто можно, а я вам приказываю – сегодня и всегда, когда в этом есть необходимость – разводить костер и греться!
– Есть! – радостно ответил младший сержант Кекерчени, смешно приложив к шапке грязную от мазута ладонь.
И он тут же отправил двух солдат разводить за СРМ костер. Чтобы согреться, я тоже помогаю солдатам, которые разбирают двигатель. За работой не заметили, как пролетело полчаса.
– Что-то не зовут нас солдаты греться, – вспомнил я.
И мы с Кекерчени пошли посмотреть, как там обстоят дела. А дела с огнем обстоят примерно никак. Солдаты нашли где-то очень толстую полиэтиленовую пленку, и пытается зажечь ее. На пленке валяется несколько десятков сожженных спичек, но костра как не было, так и нет.
– Спички заканчиваются, – оглянулся на нас рядовой Дубиль. – Никак не хочет разгораться.
– Погодите, – сказал я, – не переводите больше спички. Смотрите, как нужно.
И я стал рвать высокую, сухую траву и вязать ее в кольцо, словно делая птичье гнездо. В него я положил несколько еловых веточек. С первой спички загорелись и «гнездо» и хвоя. Дальше солдаты уже сами подбросили тоненькие сухие веточки, потом уже дрова. Вскоре костер разгорелся, и Кекерчени позвал свое отделение греться. Когда все согрелись, они отправились дальше ремонтировать автомобили. Я решил задержаться у костра, так как еще не согрелся, потому что, пока солдаты грелись, я держался за их спинами.
В это время в ангаре побывал ротный с командиром взвода Ломжинским. От солдат они узнали и про костер, и про мою роль. Я стоял, грелся, когда ко мне подошел ротный.
– Замполит, ты турист или где?
– Что конкретно вы имеете в виду?
– Ты разве не знаешь правило туриста: «Развел костер – разводи спирт»? Пойдем, замполит, там Захар уже нажарил картошки с мясом, нас дожидается.
– Где? – притопывая, спрашиваю я.
– В их гараже, там есть такая маленькая комната.
И мы поспешили к Талалихину, чтобы картошка с мясом не остыла. Успели мы вовремя. Захар как раз нарезал свежий хлеб, прямо горячий, он даже парит, а еще сало. Ну, и целый лагун жареной картошки с мясом и луком. На столе стоит запотевшая бутылка водки, не паленка, которую я на дух не переношу, а покупная «Столичная». И соленые, хрустящие огурчики.
– Милости прошу, – широко отвел в сторону руку Захар.
– Где здесь можно руки помыть? – спросил я.
– Вон, в углу умывальник. Ты что, сам машину чинил? Не барское это дело! Ну, да ладно, мой руки и присаживайся, я уже наливаю!
То ли я так замерз, то ли проголодался, но запах кружит голову! И я первый раз в своей жизни не стал отказываться и выпил сначала одну стопку водки, потом вторую, а затем и третью, и четвертую. Я согрелся от горячей и очень вкусной еды, но ничуть не захмелел.
По дороге в часть я заглянул за СРМ в котором трудится отделение Кекерчени. Костер горит, а за огнем следит рядовой Дубиль.
Вождь
Пропагандист нашей части капитан Рог убыл к новому месту службы, и меня вместо меня избрали секретарем партийной организации батальона. На следующий день после этого ко мне подошел комбат и сказал:
– Партагеноссе Иванов, я хотел тебя спросить, – и рассмеялся, так и не закончив своей мысли.
– Слушаю вас, товарищ майор, – улыбаюсь я.
– Забыл, – давясь от смеха, говорит комбат. – Забыл. Слушай, вспомню – тогда и спрошу.
Когда комбат удалился, ко мне подошли все четверо ротных.
– Признавайся, чем ты комбата так насмешил? Мы уже давно его таким не видели.
– Он сам себя насмешил. Назвал меня партагеноссе и забыл, чего он от меня хотел.
– Ах, да, ты же теперь наш партийный вождь!
– Давай, вождь, – усмехнулся Мультик, – пойдем, проверим порядок в тумбочках и наличие там санитарно-гигиенического минимума. Я уже зарплату на личный состав срочной службы получил, так что пора определиться с покупками.
– Пойдемте.
– Слушай, ты вчера жену по врачам водил, что говорят?
– Говорят, что будет двойня – мальчики.
Ротный даже присвистнул от удивления.
– А жена как восприняла это известие?
– Нормально. Настраивается.
– Изменения какие-нибудь у нее уже есть?
– Ага. Лимоны есть стала. Теща, когда Изольдой беременна была, лимоны как яблоки ела. В кино шла – два-три лимона с собой брала и во время фильма их съедала вместе с кожурой. Ну, а Изольда их 22 года даже на запах не выносила. Я чтобы чай с лимонами попить, в другую комнату выходил. А тут она вдруг захотела лимоны! И ест их каждый день. А больше никаких изменений нет.
За разговором мы и не заметили, как оказались в спальном помещении роты.
– Хорошо. А моя жена первую беременность очень тяжело перенесла. Ну, ладно, давай смотреть, чего у кого не хватает.
После ужина Мультик построил всю нашу роту на плацу перед казармой.
– Товарищи солдаты и сержанты, я сегодня получил вашу зарплату.
Все оживленно зашевелилась и стали перешептываться.
– И сегодня же мы с замполитом роты проверили ваши тумбочки. Итак, у рядового Саблука нет обувного крема.
Рота замерла и замолчала в страшном предчувствии.
– Давайте, выразим ему наше общее презрение, – усмехнулся ротный.
– Саблук, ты гад, – раздался ропот солдат.
– Гад-то он, конечно, большой, но чтобы ему неповадно было, я всем вам купил по тюбику обувного крема.
– У-у, – заволновался строй.
– А у рядового Зарембы нет ни зубной пасты, ни зубного порошка.
– Сука, – завыл солдатский строй.
– Правильно, – с видимым удовольствием подтвердил ротный, – сука он. Но я вам всем купил по зубной пасте. А у рядового Макитрука не оказалось ни одного подворотничка.
– Сволочь, – еще больше заволновались солдаты.
– Да, сволочь, – с чувством глубокого удовлетворения констатирует Мультик, – так что я купил всем по одному метру «подшивы». Теперь дальше.
– Нет, – кто-то жалобно сказал из строя.
– У рядового Чемагина нет одеколона. Чемагин, а вот даже интересно, чем вы после бритья пользуетесь?
Рота снова зашевелилась и зашепталась. Все уже поняли, что от их зарплаты останется только Гулькин клюв и тот небольшой.
– Правильно. Я все купил по флакону одеколона. А вот у рядового Боборыкина почему-то нет даже иголки.
– У-у-у.
– Теперь все будут иметь по три иголки и заодно по катушке ниток защитного и белого цвета. А у рядового…
– Товарищ капитан! Хоть на сигареты денег оставьте!
– Курить вредно, а сигареты вам и так выдают. На лимонад с пирожными я вам денег оставил. У рядового Полупанова нет конвертов. Вы что же, маме даже писем не пишите?
В штабе, через раскрытое окно своего кабинета комбат наслаждается созерцанием этой экзекуции. Я сегодня ответственный по роте, а по второй роте ответственный Тропинин. Он зашел ко мне во время просмотра информационной программы «Время».
– Толик, ты уже слышал? – с порога начал он. – Наш генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Михаил Сергеевич Горбачев первого декабря встречался с Папой Римским! И что совершенно для меня непонятно, так это то, что общались они без переводчиков? Стой, а ты чего новости не смотришь?
– А ты сам чего не смотришь?
– Так я к тебе пришел!
– А я тебя ждал, знал, что придешь, – и в качестве доказательства показываю накрытую для чаепития «поляну», – а если серьезно, то меня от этих новостей уже тошнит. Не могу я смотреть как наш, этот самый генеральный секретарь ЦК КПСС меняет свои позиции по несколько раз в день.
Аппетит
Утром, перед тем, как идти на развод, я поцеловал Изольду в живот, в котором растет мой ребенок. Я посмотрел жене в глаза и сказал:
– Знаешь, мне бывает не по себе, когда я подумаю, что мы с тобой могли разминуться в жизни.
– Нашел чего бояться, – пожала плечами жена, – мы же уже вместе. И не думай ни о чем таком. Иди уже, а то на службу опоздаешь, и тебе влетит.
После развода я остановился перекинуться парой слов с Тропининым, но н/ш не дал нам поговорить.
– Валентин Павлович, – громко говорит начтаба Мультику, – пусть уже ваши солдаты поработают с вашим замполитом роты, или он с ними. А то с некоторыми он уже полгода как не разговаривал.
И Мультик, и я, и Тропинин рассмеялись.
– Чего это вы? – удивился н/ш.
– Товарищ капитан, я здесь еще полгода не прослужил. Разве что половину этого срока!
– А я-то думал, что вас возмутят слова о том, что вы с солдатами не работаете.
– Товарищ капитан, – вступился за меня Мультик, – работает наш замполит роты, все бы так работали. Я его командир роты и у меня к нему претензий нет.
– Защитничек, тьфу, – в сердцах бросил н/ш, но сдаваться не стал, – товарищи офицеры, расходитесь уже по рабочим местам. И не слушайте Иванова, а то он заведет вас не куда надо!
– Ну, просто вершина юмора, – пренебрежительно говорю я. Но начальник штаба услышал.
– Не испытывайте моего терпения, лейтенант.
Я хотел возразить, но Тропинин прошептал:
– Молчи. Слово не воротишь.
Н/ш сощурился, ожидая моей реакции. Реакции не было. Я просто повернулся к нему спиной и тихо сказал Тропинину:
– Встречаемся через три минуты в чипке!
И я пошел в казарму нашей роты.
– Вот и правильно, – одобрил начштаба, сочтя спор исчерпанным.
Через окно бытовки я выскочил из казармы и направился в кафе. Через минуту пришел и Виталий Тропинин.
– Знаешь, что, – предложил он, – давай возьмем все, что нужно и пойдем ко мне в роту. Ибо если н/ш нас здесь застанет, будет только хуже. Мне кажется, что его насторожила твоя уступчивость.
И только мы подошли к казарме 2-й роты, как в кафе торопливо вошел н/ш.
– Опа! – оживился Виталий. – Я готов поспорить, что он сейчас и сюда придет.
Он заглянул в казарму и коротко и сухо сказал дежурному по роте:
– Я в мехпарке, – а потом, негромко, уже обращаясь ко мне, – пойдем в клуб. Там нас точно искать не будут!
Завклубом старший лейтенант Тимофей Садилов мирно дремал в своем кабинете, когда мы его нашли.
– Чего это вы шаритесь по углам? – удивился он. – Не хотите же вы сказать, что соскучились по мне?
– Третьим будешь?
– А есть? – с надеждой посмотрел на Тропинина Садилов.
– Ситро, лимонад, и пирожные. Зато много!
– Эка невидаль, – рассмеялся Тимофей, – а у меня винчик есть! И тоже много!
Чтобы не тратить время впустую, мы сразу поставили чайник, так как и Садилов и Тропинин еще и кофе любят.
– Может, что-то на завтра оставим? – на всякий случай предложил Виталий.
– Нет. Завтра будет завтра, а пока – наливай! И не жалей! – веселится Тимофей.
Попив лимонада с пирожными, я отправился в мехпарк, а Тропинин остался с Садиловым допивать его запасы вина. На обед я пришел домой, то есть в барак, в котором мы живем. Обед уже готов – курица с картошкой и салат из свежей капусты. Я поцеловал жену в щечку, умылся и присел к столу.
– А ты? – спросил я у Изольды.
– Не хочу я.
Жена скривилась и схватилась за живот.
– Что с тобой? – вскочил я, – я могу тебе чем-то помощь?
– Нет, не можешь. Я есть хочу, и желудок болит.
– Так присаживайся к столу и ешь, все же свежее.
– Я этого не хочу.
– Чего же не приготовила для себя того, что хочешь?
– А я, что, знаю, чего я хочу? Слушай, я селедки хочу! Точно!
– Я, конечно, съезжу, но это будет только после службы, то есть нескоро, а тебе нужно поесть прямо сейчас.
– Ладно, я пожую чего-нибудь. … Как трава все, ни вкуса, ни удовольствия.
– Ничего, потерпи. Ешь, будто это лекарство, ведь лекарство, если надо принимаешь, не глядя на его вкус, правда?
– Иванов, что ты со мной сделал? – спрашивает жена.
– Я тебя сделал мамой. Еще спасибо скажешь! Только не фамильничай. Ты же знаешь, что мне это не нравится.
– Ну, Иванов, я тебя запомню на всю жизнь!
– Запомни, запомни, – попросил я и рассмеялся.
Мой обед стремительно подходит к концу.
– Слушай, – пошутил я, – а ты в этих джинсах не такая уж и беременная!
На службу я шел в прекрасном настроении, когда из-за продовольственного склада показался наш зампотех.
– Товарищ лейтенант, – ехидно осклабился он, – а где ваша палка?
Ответить ему, что ли?
– Я имею в виду вашу дубину с надписью «ППР?» – счел все-таки нужным объяснить зампотех. – Я вот пришел к выводу и считаю…
– Михаил Иванович, – перебил я его, – будьте так добры, не откажите в любезности и освободите меня от своих примитивных умишкозаключений. Договорились?
Из-за штаба появились Талалихин и Тропинин. По их виду ясно, что они слышали наш разговор.
– Что вы остановились, товарищ Гунько? – насмешливо спросил Талалихин. – Все, что уже сказано – уже сказано!
– Проваливайте, проваливайте, – поддержал его Тропинин, – вы что же, все еще не можете постичь всю глубину, весь смысл сказанного вам лейтенантом Ивановым? Ваше тупое нежелание понять даже настораживает. Или это еще хуже – это неспособность понять?
– Неужели ваша интуиция не подсказывает вам, что сейчас вас пошлют, – улыбнулся Талалихин, – и может, подальше? Идите, Гунько, идите, потому что, если не пойдете, будет у вас много-много проблем.
– Вот бы провести конкурс на лучшего худшего офицера, – мечтательно произнес Тропинин, – уверен, товарищ Гунько, равных вам там просто не было бы! Или вы просто притворяетесь таким кретином? В таком случае разрешите вас поздравить – вам это здорово удается! Я бы даже сказал идеально. А теперь ну, пшел вон!
– Слушай, Иванов, – повернулся ко мне Талалихин, – как ты там сказал? Умишкозаключение? Здорово! Сам придумал? Надо и себе запомнить. Пойдем к нам в роту, чайком побалуемся!
А после службы мне уже в который раз пришлось идти в Мукачево пешком за селедкой для жены. Вкусы у нее теперь меняются каждый день, и на такси (а таксисты берут в одну сторону 25 рублей!), денег тратить жалко. Ну, если бы шел дождь, тогда другое дело. Мне эти прогулки в город и обратно даже нравятся. И местными красотами любуюсь, и для здоровья полезно. А еще, по дороге я нет-нет, да вспоминаю Новеллу. И представляю, как бы это было, если бы она была моей женой, и это она сейчас была бы беременной, и я ходил в Мукачево за покупками для нее…
Зима пришла
В наших сборно-щитовых или, как солдаты шутят «сборно-щелевых» казармах холодно. Внезапно подкралась зима, уголь вовремя не завезли, и чуть ли, не половина части заболела на разные простудные заболевания. Это не прошло незамеченным и для расследования этого происшествия из штаба округа прилетела комиссия. Вывод комиссии обескуражил и насмешил многих. Оказывается, на скамейках в военном городке сломаны шесть досок, и именно поэтому солдаты простужаются! Вот так! Замечание, разумеется, устранили еще до отъезда комиссии.
А еще через день и уголь привезли. Только вот незадача – по дороге состав попал под дождь, и теперь уголь смерзся – на улице минус 22 градуса. Ротный поставил на разгрузку угля всех, кого можно было, и возглавляет все это действо зампотех.
– Комиссар, – заглянул ко мне перед самым обедом ротный, – сходи на станцию. Погляди, чего это нам уголь не везут.
У нас в городке своя станция, на которую прибывают составы.
– Там же есть лейтенант Гунько.
– Вот именно. В смысле, тем более. Странно, что ты сам этого не понимаешь.
Пришлось идти. Как оказалось, зампотех давно ушел домой, ну и солдаты на морозе работали спустя рукава, и часто бегали греться в дежурку станционных работников. А тут им как раз обед привезли. Я подождал, пока солдаты отобедали, а потом похвалил:
– Молодцы, хорошо поработали, даже замерзли. Только вот результатов не вижу. Старшими на разгрузке назначаю: с первого вагона по десятый – рядового Делиева, а с одиннадцатого вагона по двадцатый – рядового Эскерханова. Время на разгрузку 8 часов, пять из них уже прошли. Начали!
Чеченцы Делиев и Эскерханов быстро расставили солдат по вагонам, и работа закипела. После того, как первый грузовик с углем поехал в часть, я подозвал Эскерханова и, спросил:
– Рамзан, а когда обещал вернуться зампотех?
– Давно уже должен быть.
За два часа солдаты разгрузили две трети состава, но зампотеха по-прежнему не было. Солдаты на вагонах так согрелись, что от них шел пар. Многие из них разделись до нижнего белья, так называемого «кимоно». Ломами, кирками и лопатами солдаты махали так быстро, что и уследить трудно. Если где-то работа начинала идти медленнее, то появлялся Эскерханов с черенком от лопаты.
– Эй, вы там, если я сейчас к вам залезу!
Никому почему-то не хотелось, чтобы он залезал на вагон, и работа спорилась. Я замерз так, что и сам взялся за кирку. Еще через час на УАЗике комбата приехал ротный.
– Вот, а ты говорил что-то о зампотехе, – улыбнулся он. – Ну, молодец, комиссар, хорошо работу организовал! Ну, давай, езжай в роту, а я уже тут за тебя, то есть за старшего побуду. Там, кстати, старшина специально для тебя горячий обед приготовил. Так что давай, не задерживайся, чтобы обед греть не пришлось!
Мы пожали друг другу руки, и я поехал в часть. При входе в казарму я столкнулся с начштаба.
– Молодец, Иванов, – все-таки похвалил меня он. Видно, холод и его достал.
В казарме уже явственно чувствуется тепло. Старшина сварил борщ с мясом, да такой, что я и не едал лучшего. Я всегда мясо ем с удовольствием, а тут уж вообще ел с таким наслаждением! Приятно ощущать, как тепло растекается по телу, и оттаивают задеревеневшие от холода мышцы, или как сказал бы зампотех, члены.
Наевшись и попив горячего чая с малиной, я лег на койку в каптерке старшины и уснул сном праведника. Проснулся через полтора часа от криков комбата и начштаба. Они в четыре руки дерут зампотеха Гунько за то, что он бросил солдат на морозе, а сам отсиживался в тепле у жены под боком. Закончилось тем, что лейтенанту Гунько объявили строгий выговор, хотя зампотеху, похоже, было все равно. Может, он настроился на увольнение?
Я выглянул в окно – снега по-прежнему нет, зато деревья стоят заиндевевшие. Такую красоту нечасто увидишь – длинные, сантиметров по десять-двенадцать «иголки» серебрятся, как в сказке. Деревья в инее это гораздо красивее, чем в снегу. Рота уже поужинала и раньше, чем положено по распорядку дня, ложится спать. Обивается, как говорят в армии.
– Замполит, иди домой, – разрешил ротный, – здесь старшина сегодня повоюет.
Я пришел домой, в общагу, такую же сборно-щелевую, как и наша казарма, а в комнате температура пока еще всего плюс семь градусов. Мы собрались с женой лечь спать раньше, но телевизор за стеной (вернее, за фанерной перегородкой) не дает уснуть. Я стучу кулаком в перегородку.
– Осторожно! Толик! Книжные полки упадут! – кричит сосед – пропагандист политотдела.
– Телевизор тише сделайте! – кричу я.
Все, сосед вообще выключил телевизор, теперь можно и поспать. Утром меня обрадовал Мультик.
– Зайди в строевую часть и ознакомься со своей служебной карточкой. Там тебе н/ш два выговора нарисовал и оба за август месяц.
– Как это? – удивился я, – даже если бы я и провинился, то меня наказывать не должны были тогда – в августе в течение десяти дней. Разве нет? Да и не имеет он меня права в первые же две с половиной недели службы так наказывать.
– Хочешь, иди и разбирайся сам, – отмахнулся ротный, – а я этого делать не буду.
Тоже мне, ротный называется, заступиться за подчиненного не желает. В общем, Мультик он и есть Мультик, не серьезный человек. Нет, я, когда ротным стану, буду защищать своих подчиненных, а наказывать своей властью!
И тут я словил себя на мысли, каким ротным? Ведь я политработник, и должен идти по этой линии? Или это во мне говорит училищный сержант? Или я действительно хочу стать командиром, а не политработником? Так и не разобравшись с этими мыслями, я пришел домой.
Там меня ждет праздничный стол – у тещи сегодня день рождения. И не просто день рождения, а юбилей, ей 50 лет. Днем Изольда съездила в Мукачево, позвонила маме и поздравила ее от нас обоих с юбилеем. А сейчас теща в ресторане отмечает свой юбилей. Жена выставила на стол бутылку вина.
– Зачем это? – удивился я. – Ты же знаешь, я совершенно не пью, а ты беременна, так что и тебе лучше воздержаться.
– Да мы по чуть-чуть, – говорит Изольда. – Не бойся, ребенку это не повредит. И ты мог бы, в такой день хоть немного выпить за 50-ти летие тещи. Согласись, такое бывает раз в жизни. И вообще незачем меня нервировать, нам это вредит.
И я уступил, и выпил рюмку вина. Это третий раз в моей жизни. Первый раз я выпил стакан шампанского в военном училище, когда выходила замуж Ольга Олеговна. Второй раз и тоже шампанское выпил на своей собственной свадьбе. И теперь вот выпил какого-то красного вина. Жена осталась довольна.
Я включил телевизор, как раз показывают группу «Машина времени», они поют новую песню «Музыка под снегом». Все-таки перестройка это иногда очень хорошо. Раньше, например, песни «Машины времени» можно было только на аудиокассетах услышать, а теперь вон даже по телевизору показывают!
Караул
Ночью с 25 на 26 декабря отключили свет, и электрический камин выключился. Вставать было легко – в комнате было всего плюс семь градусов. Я только выставил ногу из-под одеяла, и сна, как не бывало. На службе ко мне подошел взволнованный чем-то Тропинин.
– Толик, ты уже слышал?
– Что именно? Про старшего прапорщика Лембива? Слышал.
Помните, на 7-е ноября старшина 3-й роты прапорщик Лембив произнес на шашлыках бандеровский тост? Его осудили. И не только его. Комбат наш получил за него выговор. Оказывается, родители Лембива воевали с советской властью с оружием в руках до 1962-го года. Узнав об этом, я немало удивился, так как, если память мне не изменяет, отечественная историография утверждает, что бандеровцев победили раньше, еще в 50-е годы. Комбата наказали за то, что он плохо изучил личное дело старшего прапорщика Лембива и принял его в часть.
– Нет. О Чаушеску слышал?
– Нет, а что?
– Его вчера расстреляли! Вместе с женой Еленой!
– Как это? Так сразу? Без суда и следствия?
– Практически так. Зачитали приговор и тут же привели его в исполнение. И все. И все это в прямом эфире! Я сам все видел! О чем думаешь?
– Вспоминаю все, что о нем знаю.
– И что же, интересно, тебе на ум приходит?
– Он единственный из руководителей соцлагеря осудил ввод советских войск в ЧССР в 1968 году. А еще он единственный руководитель страны, которому удалось полностью погасить внешний долг государства перед МВФ.
– Не о том ты, юноша думаешь. Я тебе уже говорил и еще повторю – мир вокруг нас меняется. И не в лучшую сторону. Какая бы не была в нашей стране, но именно она держит страну. Сейчас идеология уходит, а ее заменяет потребление.
– По-моему, это слишком уж эмоциональная оценка. Просто чересчур.
– Ну, ты даешь! Это же настолько очевидно!
Он собирался еще что-то сказать, но заметил приближающегося майора Чернилина и замолчал.
– Что замолчали, субчики? Что это вы так оживленно обсуждали? О чем шушукались?
– Последние политические события за рубежом обсуждаем, – выражение скуки больше не покидает лицо Тропинина. Чернилин нервно заморгал.
– Вы что же, не знаете, что к нам снова едет комиссия из штаба округа? И на этот раз вовсе не из-за угля.
Мы переглянулись и отрицательно замотали головами.
– Ну, так знайте! И марш по своим ротам – готовиться к встрече комиссии. И быстро у меня, не заставляйте меня нервничать лишний раз. И хлорки, хлорки побольше!
Тропинин постоял полминуты, нерешительно потоптался и пошел в свою роту.
– Вот так-то оно лучше, – удовлетворенно констатировал Чернилин, – ну, а ты, Иванов, чего не торопишься?
– Некуда мне торопиться, товарищ майор. Я всегда готов к встрече любой комиссии. Хоть министра обороны лично!
– Наглец, – улыбнулся Чернилин, но в его взгляде и в голосе нет дружелюбия.
Я тоже улыбнулся, и тоже не очень сердечно.
– Невозможный ты человек, Иванов. Что, неужели ты настолько уверен, что даже не хочешь перепроверить все еще раз? Вижу, вижу, что ты мне хочешь сказать, что все это довольно сильно смахивает на кретинизм, да? – Мразик скверно ухмыльнулся. – А это, лейтенант, и есть кретинизм, это армия! Если ты этого еще сам не понял. Уверен в себе, да? Все равно иди и делай вид, что что-то делаешь.
– А вот это и впрямь кретинизм, – невольно улыбнулся я.
– Очень хорошо. Приказываю вам пойти и заняться этим кретинизмом и тому подобными идиотизмами.
– Есть, пойти и заняться этим кретинизмом!
– Не паясничай, – не скрывая раздражения, оборвал меня Чернилин.
– Есть, не…
– Лейтенант, я же сказал, не паясничать! Или вот что, найди мне вашего зампотеха, чтобы он был к приезду комиссии в рабочем состоянии. А то он у вас последнее время пьет так, будто завтра снова объявят «сухой закон».
– А разве «сухой закон» от 1985 года уже отменили? Мне об этом слышать еще не доводилось.
– Иванов, не нервируй меня.
Я очень медленно повернулся и направился в автопарк. Было слышно, как хлопнула дверь в штаб, это Чернилин вошел. У курилки меня окликнул Тропинин.
– Эх, юноша, видел бы ты, каким ядовито-злобным взглядом провожал тебя Мразик!
Из штаба, как пробка вылетел замполит 3-й роты старший лейтенант Олег Курус и направился к нам.
– Ух, – сказал он, – от Чернилина сегодня лучше держаться подальше! От него так и веет кофе, одеколоном и злобой! Ха-ха! Редкий сумасброд!
Курус улыбнулся, удобно расположился, упершись плечом в стойку курилки, и с довольным видом закурил.
– Олег, ты про комиссию слышал? – поинтересовался Тропинин.
– Да. Ну, и что? У меня все в порядке!
Я посмотрел ему в глаза и Олег смутился. А я выразительно сказал:
– У тебя сегодня караул заступает. Я бы посоветовал тебе заняться его подготовкой. Во всяком случае, я бы на твоем месте именно так бы и поступил.
Курус почесал подбородок и беззаботно махнул рукой. По всему видно, что заниматься караулом он не собирается.
– Ну, ладно, мне в автопарк нужно, – сказал я и пошел своей дорогой.
Комиссия приехала и выявила грубейшее нарушение – в карауле стоял рядовой Шеин из 3-й роты, уволенный в запас, согласно документам еще 23 ноября 1989 года, то есть месяц назад! В карауле он числился под другой фамилией, но проверяющие из комиссии не поленились, проверили военные билеты всех членов караула и сличили со списком.
– Как это? – вопрошает председатель комиссии к нашему комбату, его заму Чернилину и начальнику штаба. – Объясните мне, как это? – тычет полковник пальцем по очереди в военный билет Шеина, в постовую ведомость и в приказ об увольнении рядового Шеина в запас. – Под трибунал захотели?
Шеин стоял с правильным, честным лицом, но когда члены комиссии поворачивались к нему спиной, он руками и всем телом посылал непристойные жесты комбату. Дело в том, что комбат пообещал, уволить Шеина 31 декабря в 23 часа 45 минут. А сегодня, как я уже говорил в начале – 26 декабря. Так что Шеин понимает, что домой он поедет прямо сейчас, и Новый год будет встречать уже дома. Дома!
Так и вышло – его уволили сразу, в течение часа. Комбату объявили выговор, начальнику штаба и ротному, а также обоим замполитам – части и роты по строгому выговору. Комиссия уехала, и выяснилось, что ротный 3-й роты майор Зарайский поручил Курусу проверить личный состав караула, чтобы обошлось без эксцессов, а тот пообещал, но не выполнил. Просто поленился. Вот так и пропустили в списках Шеина, уволенного в запас по документам больше месяца назад. Теперь злые комбат, н/ш и майор Мразик с наслаждением дерут Куруса.
– Сволочная вы сволочь! – разоряется комбат, не выбирая слов.
– Ублюдочный ублюдок! – вторит ему Мразик.
Майор Зарайский приберегает слова на потом, терпеливо дожидаясь своей очереди. По виду начальника штаба понятно, что у него для Куруса есть не только слова.
В тот день жена нашего старшины поскользнулась, упала и сломала руку. Теперь все по дому делает Васильевич, а жена рулит им, как хочет.
– Я на следующий Новый год тоже ногу себе сломаю, – мечтательно говорит старшина. Видно, сильно его жена достала.
– Смотри, Васильевич, а то еще сбудется, – шучу я.
– Старшина, – чуть не в один голос воскликнули ротный и взводные, – ты, если, действительно, надумаешь, к Иванову обращайся. Он тебе сломает ногу быстро и надежно, а главное – недорого!
– Замполит, – лукаво улыбается старшина, – правда за недорого сломаешь?
– Неправда, я такого не говорил, – потешаюсь я. – Вот кто обещал, что это будет недорого, пусть они и ломают вам ногу!
– Ну, уж нет, – возмутился старшина, – мне нужно, чтобы с первого раза и аккуратно, а эти гады мало того, что долго мучить будут, так еще ногу потом из кусков собирай! Нет, замполит, если уж и ломать ногу, то сделаешь это ты. Я готов за дорого!
Новый год
С вечера был густой туман, а ночью ударил мороз. Утром мы стали свидетелями настоящего чуда – на деревьях, кустах, высоких стеблях травы была сказочно красивая изморозь. Она переливается серебром и зеркальным блеском, а длина иголок достигает 12 сантиметров! Несмотря на солнечный день, изморось не тает! Правда, мороз сильный. Таких заиндевевших, сказочно прекрасных деревьев до того, как я попал служить в Закарпатье, мне еще видеть не приходилось. Ой, что-то я увлекся и отвлекся, а так недолго и поэтом стать.
Вот и пришел мой первый офицерский Новый год. Ветер хлещет и кусает, но все равно заходить в помещение не хочется.
– А что у нас тут? – подошел ко мне Тропинин и, заметив, что я любуюсь инеем, спросил: – Юноша, а вы когда-нибудь задумывались о вечном?
– Если быть честным, нет, – ответил я, выдержав пристальный взгляд Виталия.
– Это меня удивляет. Подумать только – Иванов не задумывается о бренности и тленности жизни, о своем предназначении и смысле жизни. Поразительно, даже как-то. Нет, все-таки не зря говорят, что ты у нас до невозможности невозможный человек!
Неужели я действительно такой? Что-то я за собой такого не замечал!
– Впрочем, – после очень долгого молчания добавил он, – правильно делаешь. Не стоит в твоем возрасте усложнять себе жизнь. Успеется еще.
– И верно, – прервал Тропинина бесстрастным голосом, оказавшийся по странной случайности рядом начальник штаба. – Есть дела поважнее и срочней. И не до болтовни сейчас – вот идите и служите.
– Есть, товарищ капитан, – неожиданно спокойно сказал Тропинин, а мне одними губами шепнул, – воздержись от комментариев.
– Вот и правильно, – улыбнулся начштаба, но от его улыбки я внутренне содрогнулся, а н/ш перешел на деловой тон, – товарищи офицеры, идите.
Мы козырнули и разошлись по своим ротам. В каптерке у старшины что-то происходит – слышны шум, голоса и визг. Я, разумеется, заглянул туда. Мультик со старшиной пытаются уложить спать сильно выпившего зампотеха. Тот пьяно и зло хихикает, но никого не узнает. Забавное, надо признать, зрелище.
– Оставьте меня в покое. Я не намерен спать, – с недовольным видом ворчит зампотех.
За окном медленно падают редкие снежинки.
– Не понимает, что ему же добро делают, – с некоторой неуверенностью в голосе пробормотал ротный.
– Может, я его просто вырублю, а? Одним ударом, – с отвращением предложил я. – Он и угомонится. Можно?
– Ну, ты, замполит, даешь! – потрясенно глядя на меня, говорит старшина. Ротный молчит.
– Могу и, не дожидаясь вашего ответа!
– А если бы на его месте был Талалихин, ты бы рискнул его вырубить?
– Пустой разговор. Талалихин на его месте не был бы. Ну, никак!
На наши голоса в каптерку пожаловал и начштаба.
– А что это с вашим зампотехом? На первый, да, честно говоря, и на второй взгляд он, кажется, немного не в себе, – резонно заметил он. – Спать его, что ли уложите.
– Как? – вырвалось у Мультика.
– Мощно и правильно. Кулаком под дых и всего делов. А что, по заслугам и честь! По-моему, это даже справедливо.
– Вы чего, товарищ капитан? Я же серьезно, – говорит Мультик.
– Так и я серьезно, – озадачил ротного н/ш.
Начальник штаба уже собирался выйти, когда вдруг что-то сообразил и озадачил ротного еще больше.
– А кстати, товарищ капитан, если я правильно помню, ваш зампотех должен был сегодня заступить в наряд дежурным по части. В таком состоянии, как вы правильно понимаете, это невозможно. Но поскольку лейтенант Гунько из вашей роты, значит, и заменит его в наряде по части кто-то из офицеров вашей роты. У меня два варианта – либо вы лично, либо ваш замполит роты. Итак, кто?
– Лейтенант Иванов, – не моргнув глазом, ответил Мультик.
– Ну, и хорошо, – удовлетворенно говорит н/ш, – так и запишем. А вы, товарищ Иванов, можете идти, готовиться к заступлению в наряд!
И начштаба ушел, я тоже стал собираться. Зампотех в это время предпринял попытку подняться с кровати.
– Да угомонись ты, дрянь, – озверел вдруг Мультик и сделал то, что предлагал сначала я, а потом и н/ш.
Ротный сильно и точно ударил зампотеха в солнечное сплетение, и тот рухнул на кровать, что от него и требовалось. Но видно, нашего командира роты переполняют такие сильные чувства, что он еще добавил Гуньку, пока тот падал, еще и в челюсть. Как совершенно правильно говорил н/ш, это даже справедливо! И я пошел домой, представляя, как огорчу жену. Ведь мы празднование Нового года представляли себе совсем иначе. Теперь же ей придется встречать его одной. Однако додумать я не успел, так как столкнулся на выходе с Тропининым.
– Слушай, юноша, а чего это ты такой, словно тебя только что с креста сняли? – заметил Виталий.
– Зампотех наш надрался, и меня вместо него поставили в наряд. Сегодня! С 31 декабря на 1-е января. Представляешь?
– Не расстраивайся так, это издержки производства.
– Какого еще производства?
– Ну, не производства, а воинской службы. Тебе за все заплачено! Ты офицер и не можешь не понимать, что такие наряды могут тебе попасть не один раз за твою офицерскую службу.
– Да я понимаю. Жену жалко, – вздохнул я.
– Ничего страшного, – вздыхает Виталий, – главное, что она у тебя есть. И ребенок будет. Вот это счастье.
– А ты? Почему один? Почему не женишься?
– Не получается, – еще тяжелее вздыхает Тропинин, – Похоже, одиночество это мой удел. Даже странно – все время среди людей, и все время один.
Мне очень хочется чем-то утешить Виталия. Он старше меня на шесть лет, но сейчас мне кажется, что я старше, взрослее его.
– Странное слово – одиночество, – говорю я, – каждый человек ощущает его по-своему. Кто-то одинок с рождения, кто-то сам захотел стать одиноким, кому-то захотелось почувствовать, как это – быть одиноким? Мне кажется, что каждый человек по-своему одинок. И это не зависит от того, есть ли у человека сотни знакомых, друзья. Конечно, поддержка, советы – все это нужно и важно, но в большинстве случаев человек сам принимает свои собственные решения.
– Хочешь сказать, что человеку нужен только он сам?
– Хочу сказать, что главное это вовремя найти и не потерять себя. Слабость, неуверенность и одиночество – они всегда вместе. Мне так кажется. Но это можно исправить! И нужно исправлять. А кто не сможет исправить, тот пропадет. Разве для этого ты появился на этот свет, сделал первый вдох и дышишь до сих пор? Для этого ты сделал первый шаг, сказал первое слово? Правда, нет? Живи! Живи, дружище! Даже если чувствуешь себя одиноким, живи! Улыбайся себе в зеркале, желай себе доброе утро, хвали себя за то, что ты есть!
Тропинин слушает меня, словно я говорю какие-то откровения.
– Ты говоришь, что ты одинок. А ты пробовал ходить к себе в гости?
– Как это? – растерялся Виталий. И посмотрел на меня с опаской, словно я сошел с ума и стал буйно помешанным.
– Не знаю, но ты попробуй, и это будет праздник! Главное – попробуй, это ведь в твоих силах. Приготовь себе ужин или просто что-то вкусненькое. Не для того, чтобы ввести в организм калории и витамины, необходимые для функционирования. Накрой стол и иди. Погуляй по городу или на природе, наслаждаясь свежим воздухом. Сходи в кино, на рынок или в магазин, купи себе какую-нибудь приятную вещичку. Пусть это будет мелочь, но обязательно приятная. Гуляй, пока не устанешь, и с радостью возвращайся домой. А там тебя ждет празднично накрытый стол и хороший фильм по телевизору. Если больше нравится слушать музыку – включи музыку, любишь читать книги – читай. Главное – тебе должно быть уютно с собой и с твоим одиночеством. Научись делать себе приятные подарки.
Мы помолчали, я еще подумал и добавил.
– Виталь, ты подумай, сколько людей мечтает, побыть на одиночестве.
– Это я понимаю. Кто-то хочет уйти от семейных проблем, кто-то от проблем на работе, кто-то хочет расслабиться, но не имеет такой возможности.
– Да, но у многих нет такого укромного, уютного уголка, как у тебя. У них есть мечты, но они кажутся неосуществимыми, а ты можешь свои мечты осуществить, потому что на твоем пути меньше препятствий и проблем. Ты можешь почувствовать радость и счастье от своей свободы, а многим людям нужно искать уголок хоть на краю света, чтобы побыть в одиночестве. Чтобы побыть самим собой. Но это далеко не у всех получается. Виталий, дружище, ты говоришь, что ты одинок, но не понимаешь, что ты счастлив наравне со всеми. А, может, даже и больше многих других. Ты умный, красивый, и можешь дарить радость другим людям! Удачи тебе!
Виталий смотрит на меня так, словно увидел меня первый раз. Хотя нет, тогда он смотрел на меня с гораздо меньшим интересом.
– Лейтенант Иванов, – говорит он, – вы ошиблись с выбором профессии. Вам нужно профессионально заниматься психологией!
После этого он улыбается, пожимает мне руку, поворачивается и уходит в направление казармы своей роты. Я тоже поворачиваюсь и иду домой. Понятное дело, жене моя новость не понравилась.
– Ничего не знаю и знать не хочу, – стоя фертом, говорит Изольда, – если ты нас любишь, ты встретишь Новый год с нами. Хотя бы пятнадцать минут. Понятно?
Кроме меня в части в новогоднюю ночь будет еще ответственный по части. Это наш новый пропагандист капитан Мандролько. Кстати, тоже выпускник нашего училища. Он прибыл к нам только на этой неделе, но семью он привез вместе с собой. Внешне он среднего роста, очень худой, лысый, с круглыми глазами навыкате.
Этот ответственный заставил меня поволноваться, но за 15 минут до Нового года он сказал мне, как дежурному по части, что пойдет, проверит наряд по дому офицеров – там в эту ночь дежурят два солдата из нашей части. Разумеется, я ему ни капли не поверил. Новый пропагандист пошел в жилой городок, где находится клуб, по центральной дороге, а я напрямик, лесом. Через 7 минут я уже был дома, и до полуночи успел переодеться в гражданку и умыться. Посреди стола стоит смешной домик. Изольда в черном хлебе «кирпичике» вырезала мякиш, и в средину выложила салат оливье. Вырезала окна и сделала рамы из твердого сыра. Крыша намазала майонезом, а трубу сделала из огурчика. Выглядит это аппетитно. На вкус тоже оказалось здорово.
В общем, Новый год мы встретили вместе с женой, как она того и хотела. И снова Изольде удалось настоять, и я выпил фужер шампанского. Пробыл я дома, не 15 минут, а целый час. Потом переоделся в форму и пошел в часть.
А там меня ждал сюрприз. Капитан Мандролько действительно проверил наряд в клубе и к 12-ти часам ночи вернулся в часть. Вошел он в мою роту, включил верхний свет, а в роте идет настоящая пьянка! Утром, по прибытию в часть комбата, пропагандист честно доложил ему обо всем. И про то, что я отсутствовал в части почти полтора часа, и про пьянку в моей роте. И это при том, что на инструктаже нового суточного наряда, и командир части, и начальник штаба особо акцентировали внимание на том, что наряд с 31-го декабря на 1-е января особенный, и нужно особо следить за дисциплиной, порядком и так далее.
Год начался для меня плохо. Так сильно меня еще в жизни никто не ругал. А я, едва ли не первый раз в жизни, не спорил и не защищался, потому что прекрасно понимаю, что я не прав в этой ситуации. Возможно из-за того, что я действительно осознал свою вину, в дисциплинарном порядке меня не наказали. А еще мне все-таки немного повезло, никто так и не унюхал, что я употребил спиртное, хоть и совсем немного.
Очередной служебный день окончился, и я, попрощавшись с офицерами роты, вышел из казармы. На крыльце стоит и курит комбат. Я, молча, козырнул, и пошел дальше.
– Иванов, а ты чего такой серьезный? – окликнул меня комбат. – Даже как-то непривычно!
Я сделал вид, что не расслышал и иду дальше.
– Лейтенант Иванов! Ко мне! – громко командует комбат.
Пришлось вернуться. Строевым шагом я подошел к командиру части и доложил, что прибыл по его приказанию.
– Ты что ли сердишься на меня, лейтенант? – удивился, комбат. – Ты домой собирался? Домой ты не пойдешь.
– И куда прикажете?
– А иди ты в баню! В смысле, пойдешь со мной в баню. Это приказ.
Пришлось идти в баню. Там комбата уже дали начштаба и зам по тылу.
– Знакомьтесь, товарищи офицеры, – шутит комбат, – это Иванов. Ах, вы знакомы! Пойдем, Иванов, попаримся.
В сауне он отхлестал меня березовым веником, а потом я его! Вот завтра будет ему хорошо! Когда мы вышли в предбанник, начштаба и зам по тылу уже успели выпить пол литру водки и выпить по бутылке пива. Впрочем, этого добра на столе еще навалом. Как я не упирался, но мое командование уговорило меня выпить по рюмке водки с каждым из них. Пиво я тоже попробовал, но оно мне не понравилось. Когда н/ш и зам по тылу снова пошли в парилку, комбат сказал:
– Запомни, лейтенант, на замечания и даже на наказания нельзя реагировать так болезненно. Военная служба она разная, а главное, долгая. Будешь так переживать, и обижаться, так тебя надолго не хватит. А надо, чтобы надолго! Вон у тебя жена беременная. Ты своим детям будешь нужен еще очень долго. Что касается командования, то ты должен понимать, что бывают ситуации, когда не может начальник не наказать подчиненного. Вот сам станешь командиром, тогда поймешь!
Мы еще попарились, еще выпили, и я первым ушел из бани. Наутро от обиды на комбата не осталось и следа. Бодреньким шагом пришел я на развод.
– Вот, – довольно говорит комбат, – вот это тот самый лейтенант Иванов, которого я знаю! А вчера был не ты!