Миле и Валере –
нашим добрым друзьям посвящаю.
Неспокойно работалось в ангольской Луанде в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Гражданская война, комендантский час.
Но для вновь прибывающих посольских и торгпредских ночная стрельба быстро становилась явлением обыденным и привычным.
Как дождик, как весенний гром.
К трупам на улицах по утрам тоже привыкали быстро.
Мила приехала в Анголу переводчиком с португальского. Правительство советское взялось тогда помочь мавзолей построить для их усопшего вождя. В Милину же задачу входила помощь нашим строителям общий язык с населением местным находить.
Курировал проект один из замов Посла.
Он то и попросил Милу помочь ему подтянуть язык. А узнав, что португальский она выучила самостоятельно, зауважал ее сильно, поверив, что и у него все получится.
Занимались дома. В свободное от работы время. Вскоре и первые успехи у ученика появились. И со Светланой – гостеприимной женой хозяина дома Мила как-то незаметно сблизилась. Подружились.
Однажды власти Луанды приняли решение ликвидировать аллею, что зеленела буйно перед жилым поселком советского Посольства. В целях безопасности. Чтобы недобрый кто не смог подобраться незамеченным.
Когда спиленные деревья увезли, обнаружила Светлана среди веток и листвы двух малюсеньких неоперившихся птенцов неизвестной породы.
Пожалела. Домой принесла.
Кроме печенья не было ничего под рукой. Им и стала кормить заморышей, разминая печенье в ступке и запихивая его аккуратно в желтые голодные рты. Из пипетки водой поила.
Как ни странно, но пища птенцам понравилась, ожили они, помирать передумали, быстро освоившись в гнезде, сооруженном наскоро из шерстяного шарфа.
Ну, а разве можно живым жить на Свете белом без имени?
Нет, конечно.
Долго думали, как фитюлек этих масеньких назвать? И не придумав ничего путного, так и оставили – Фитюлька, да Масятка.
Мила в их воспитании тоже участие принимала. На время каждого занятия получала она в опеку одного из них – Масятку. И ходила с ним, грея теплое маленькое голое тельце в своей ладони.
И доходилась.
- Людмила – как-то уж очень торжественно обратился к ней однажды после занятий прилежный ученик ее – заметили мы, что любишь ты птиц.
И посмотрел на нее внимательно, ожидая честного и несомненно положительного ответа.
- Да – ответила Мила, уже почувствовав тайный подвох в этой торжественности.
- Ну, вот, и отлично - радостно выдохнул он - значит правильно решили мы со Светланой Масятку тебе подарить.
- Как только оперится и сам есть научится, забирай – просияла Светлана – а в приданое клетку тебе подарим.
Вскоре птенцы в перья оделись.
А у Милы приятель появился - Масятка - ангольский певчий дрозд.
Посольские мастера соорудили ему жилище из дощечек подручных и толстой арматуры от клетки, в которой настоящий лев когда-то дни свои коротал.
Переехал Масятка к Миле и зажил у нее, как полноправный член семьи, летая свободно по квартире и прячась в разных ее уголках. На ночь же забирался он в клетку свою, где и спал крепким сном, заботливо укрытый платком.
Готовила ему Мила пудинги манные. Авокадо здешние выручали сильно. А летать научившись, стал он подворовывать из Милиной тарелки и другие вкусности.
Только на печенку однажды обиделся – не понравилась. С тех пор, если печенка на столе была, стороной его облетал.
Через полтора года пришла пора домой возвращаться.
И стало понятно, что без Масятки не поедет Мила никуда. Не бросит друга.
Помогали ей все. Справки собирать, инстанции нужные обходить, паспорт птичий на имя Masjatka оформлять, прививки делать.
- Я с одним паспортом уезжала – рассказывала, смеясь, Мила – а к Масяткиному паспорту еще и огромная папка с кучей справок прилагалась.
На чужбину отправился Масятка в качестве ручной клади. В салоне самолета со всеми вместе летел. У Милы на коленях.
При пересадке на Мальте, а потом и в Москве аэродромные власти отнеслись к нему с пониманием, не придирались.
В ленинградской Милиной квартире Масятка тоже быстро освоился.
Авокадо, правда, лишился. Но к тому времени ел он уже все подряд и отсутствие незнакомого в СССР плода, кажется, даже не заметил.
Зато купаться полюбил. Его баловали, ежедневно наливая воду в глубокую тарелку, стоящую на полу. Полоскался Масяня с удовольствием, радостно попискивая и щедро разбрызгивая брызги по всей кухне. Если же оказывалась тарелка пустой по недогляду, возмущался страшно, долива требовал, своего всегда добиваясь.
Привычку прятаться модернизировал. Обожал, когда шумно искали его и долго уговаривали отправляться на ночь в клетку, слова ласковые говорили. И только убедившись, что все уговоры исчерпаны, спать на жердочку усаживался, поорав незлобно перед сном.
Валера, Милин муж, Масятку принял сердечно. Баловал. А когда Мила уезжала в многомесячные командировки, даже возил с собой в машине, если нужно было ехать по своим делам, а оставить его дома было не с кем.
Трудности и лишения переносил Масятка стоически. И не однажды было замечено, что был он большим оптимистом.
Тринадцать с половиной лет радовал Масятка Милу с Валерой, их друзей и знакомых.
А умер от острой сердечной недостаточности, проболев три дня.
Врачи птичьи спасти Масятку не смогли. Хотя и старались очень.
Если доведется Вам, дорогой читатель, оказаться в Санкт-Петербурге, да вдруг еще и по Фонтанке прогуляться надумаете , у дома под номером два помяните добрым словом Масятку – посланца певчего из Анголы мятежной.
Далеко не первого потомка жаркой Африки, из проживавших некогда в этом славном городе.
Там он покоится.
Под одним из окон первого этажа.
На фото - тот самый Масятка
и тот самый двор - Санкт-Петербург, Фонтанка, дом 2