За городским окном сегодня пасмурно и серо... Пасмурно-пасмурно и серо-серо. Так серЫм-серО, что и магазинный торт есть не хочется. Не то, что тогда, в дни зимних праздников, проведенных в селе, наедине с тётей Катей и с её мужем, дядей Степаном. Там ему однажды так вдруг захотелось сладкого, что он перед самым рассветом, когда всё живое ещё крепко спало, босиком пробежал на кухню, и съел целую банку домашнего абрикосового варенья. И ел его до тех пор, пока не пришла его молодая и красивая тётя Катя готовить завтрак.
- Ты чего это, Юрась?! - удивилась тётя Катя тогда. - Кто же перед завтраком ест варенье? Ты чего это, Юрась?
- Очень захотелось сладкого, - ответил он.
- Да с чего бы так-то, спозаранку?
- Так это же...
... так, мол, и так, рассказал ей Юрась, так, мол, так... и ещё вот так!
- Степан! - позвала не своим голосом молодая тётя Катя своего молодого мужа. - Степан! Послушай, что говорит Юрась!
- Что? - взволнованно спросил тот, вбегая на кухню.
- А ты послушай, послушай! Надо бы, всё-таки, дверь на ночь закрывать плотнее!
- Да что случилось?
И Юрасю пришлось снова рассказать всё то, о чём он только что рассказал тёте Кате...
- Кто-то кому-то перед утром выдавил нарыв, - рассказал Юрась, облизывая ложку.
- Нарыв?! - удивился дядя Степан.
- Да, - сказал Юрась. - Или больной прыщик.
- Кто, где? - никак не понимал его дядя Степан.
- Я не знаю, - признался Юрась. - Кто-то где-то.
- А как ты узнал об этом?
- По голосам.
- По чьим голосам?
- По одному женскому голосу, и по другому мужскому. Женский голос вначале страшно охал и ахал, а потом радостно сказал: «Господи, какое счастье!», а мужской сказал: «Так-то вот, моя хорошая!»
- Говорю же, надо плотнее дверь закрывать на ночь! - повторила тётя Катя. - А то же, ты только посмотри!..
- А голоса эти ты бы мог узнать? - почему-то разволновался дядя Степан.
Юрасю даже показалось, что и он, дядя Степан, что-то похожее тоже слышал. Но оказалось, что нет.
- А голоса эти ты мог бы распознать? - спокойно повторил дядя Степан.
- Нет, - ответил тогда Юраська. Потому что, и правда, не мог. - Так разговаривают только больные и те, которые их лечат, - ответил тогда Юрась. - Мне Витька из третьего «А» рассказывал, как он кричал, когда ему Славка выдавливал фурункул на шее.
- О Господи! - сказала тётя Катя. - Говорю же, говорю... Кто-то ходит по ночам у нас под окнами!
- М-да, - согласился тогда дядя Степан, и почесал в своём затылке. - Какая-то тайна... А может, тебе всё это приснилось, Юр? Может, ты всё это время жалел Витьку с фурункулом на шее, вот тебе его стоны и приснились?
- Нет, - подумав немного, ответил Юрась, и съел последнюю ложку варенья. - Я про Витьку вспомнил потом, когда уже всё сам услышал.
И молодой дядя Степан переглянулся с молодой тётей Катей.
- Что ж, - сказал он. - Что ж, что ж, что ж!.. В зимние праздники и не такое бывает: раннее утро, заря за окном, к людям является какая-то волшебная тайна... А пока тётя Катя готовит завтрак, пойдём-ка в снежки поиграем! А? Снегу-то за ночь намело, намело!.. Да и дорожки надо расчистить.
И они пошли. И после тех праздников Юраська вдруг перестал любить сладкое. Перестал, и всё.
- Что такое? - не понимают родители. - Ты же сам говорил, как любил всё сладкое у тёти Кати и у дяди Степана! Ты же сам говорил! Что не так? Может, объелся?
Тайна, думает он, глядя теперь на хмурое утро за своим городским окном. На утро, которое серЫм-серО, серЫм-серО, серЫм-серО...