Сериал Любовь и война Максима Исаева. Фильм 1

Семён Герасимов
Сценарий  многосерийного художественного фильма по романам Ю. Семёнова «Приказано выжить» и «Экспансия»
Название фильма:
 «Любовь и война Максима Исаева»

ФИЛЬМ ПЕРВЫЙ

«Приказано выжить»

Кадр 1. Посвящение:

(Надпись на экране):
«Мужеству разведчиков, до конца выполнивших свой долг, посвящается»

Кадр 2. Эпиграф:
(Надпись на экране и голос за кадром):
«Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы.

Апостол Лука»

Кадр 3.
 
Надпись на экране: «ЛЮБОВЬ И ВОЙНА МАКСИМА ИСАЕВА»
 
(Звучит главная мелодия саунд-трека)

Кадр 4.

Надпись на экране: «Фильм первый. ПРИКАЗАНО ВЫЖИТЬ»

Картина 1. НАЧАЛО ПОСЛЕДНЕЙ ИГРЫ

Кадр 5.
 
(Крупным планом табличка с орлом и свастикой и надписью на немецком языке Geheime Staatspolizeiamt и т.д.)

Кадр 6.

Вид центрального входа в здание гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, 8, в Берлине. Перед входом два автоматчика СС в касках, ноги расставлены на ширину плеч, на груди «Шмайссеры». Ясная погода, снега нет)

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «18.03.1945 года; 16.33». И исчезает.)

(Голос за кадром):
 
– Это здание в Берлине, на улице Принц-А;льбрехтштрассе, дом 8, занимало тайное государственное полицейское ведомство,  больше известное в 30-х – 40-х годах XX века, как «гестапо», или IV отдел главного управления имперской безопасности рейха, РСХА.
Группенфю;рер СС Ге;нрих Мю;ллер, возглавил эту организацию в октябре 1939 года.

Кадр 7.
 
(Камера находится справа от входа, и глядит под углом примерно 45 град. Мюллер выходит из дверей в чёрном СС-овском кожаном пальто с погонами группенфюрера СС с рунами SS в петлицах, в чёрной эсэсовской фуражке, направляется к машине через тротуар. Камера сопровождает его. Общий план: машина Мюллера, вид сзади, стоит на проезжей части напротив выхода из гестапо. Шофёр возле открытой правой задней двери, отдаёт честь. Мюллер подходит к машине, садится на заднее сиденье справа. Шофёр закрывает за ним дверь, обегает машину, садится за руль)

Кадр 8.

(Мюллер в фас, крупный план: лицо сосредоточено; сидя на заднем сиденье машины, немного развалясь, обращается к шофёру)

– Поедем в «Ма;йбах-3». И, пожалуйста, побыстрее, Ганс.

(Появляются титры: «Шеф ГЕСТАПО Г. Мюллер, группенфюрер СС» и исчезают)

Кадр 9.

(Машина трогается. Шофёр в профиль (вид с правого сиденья), в военной форме фельдфебеля и головном уборе, стройный, подтянутый, ведёт машину. За окнами виды улиц Берлина)
 
(Голос за кадром):

– Личный шофёр шефа гестапо Ге;нриха Мю;ллера, Ганс возил его последние три года, был предан, как пёс. Особенно любил сына группенфю;рера, Фрица; несмотря на запрет отца, подвозил мальчика из школы домой; ежемесячно отправлялся к себе в деревню и привозил оттуда с фермы отца отборные, истинно деревенские окорока для Мю;ллера.

– ...Два месяца назад на прием к группенфю;реру записался начальник районного отделения гестапо, которое вело школу, где учился Фриц, и положил на стол рапорт осведомителя, внедрённого в учительский коллектив.

Кадр 10.

(Приёмная Мюллера. На заднем плане секретарь Шольц приглашает стройного, молодого офицера СС в кабинет шефа. Офицер решительно открывает дверь и входит)

Кадр 11.
 
(Общий план. Кабинет Мюллера, который сидит за рабочим столом. Рядом,  за смежным столом сидит офицер, вошедший к нему, спина прямая, смотрит на Мюллера; Мюллер читает бумаги, держа в руках. Левая часть лица периодически дёргается. Мюллер в форме, лысый, с сединой)

(Голос за кадром):

– Осведомитель докладывал о том, что Фриц, сломав карманную расческу, сунул её под нос, смахнул челку на лоб и, став похожим на американского ублюдка Ча;плина, изобразившего фюрера в клеветническом фильме «Диктатор», начал выкрикивать голосом Гитлера святые для любого национал-социалиста лозунги, прибавляя к ним комментарии:

Кадр 12
 
(Школьный класс, оформленный по правилам, принятым в рейхе 40-х годов. Вид со стороны парт на классную доску. За партами сидят несколько ребят в школьной форме того времени, спиной к кинокамере. Учитель ещё не зашёл, или перемена. Перед партами лицом к ученикам стоит юноша 16-17 лет со светлыми волосами, голубыми глазами, чёлка опущена на глаза (а ля Гитлер), к низу носа прижимает обломок расчёски, говорит по-немецки):

(Голос за кадром переводит):
 
– «Каждый немец имеет право на землю… в количестве одного метра на кладбище!», «Каждый ариец будет обеспечен работой,.. в лучшем концлагере!», «Каждый подданный великой римской империи германской нации самый счастливый человек в мире и готов защищать свою свободу до последней капли крови… а если откажется, то мы его быстренько повесим на столбе!».

(Ребята смеются.

Кадр 13

(Общий план. Кабинет Мюллера, который сидит за рабочим столом. Рядом,  за смежным столом сидит молодой офицер, начальник районного отделения гестапо. Спина прямая, смотрит на Мюллера; Мюллер читает бумаги, держа в руках. Левая часть лица периодически дёргается)

(Голос за кадром):

– …Начальник районного отделения был молодым ещё человеком, не до конца искушённым в законах общения, принятых ныне в Германии. Поэтому он наивно решил, что информация, напечатанная в одном экземпляре (он подчеркнул это в самом начале своего доклада), не может не помочь ему в стремительном продвижении вверх по служебной лестнице.

(Мюллер, откладывает бумагу в сторону):

 – Спасибо, дружище.

(Голос за кадром):

– Мюллер, почувствовал, как похолодели кончики пальцев и прижало в солнечном сплетении.

(Мюллер):

– Вы поступили как настоящий товарищ по партии... Другой бы решил – из уважения ко мне – убрать осведомителя, а рапорт его сжечь, все шито-крыто, концы в воду... Но ведь это значило бы загнать болезнь вовнутрь; неизвестно, что выкинет молодой сукин сын, разбаловавшийся в доме отца, отдающего всё свое время нашему с вами национальному делу... Наша религия: правда, только правда, ничего, кроме правды, когда речь идёт об отношениях между людьми братства СС...
 
Я назначаю вас заместителем начальника гестапо Кенигсбе;рга, поздравляю с внеочередным званием и благодарностью в приказе СС обергруппенфю;рера Кальтенбру;ннера...

(Офицер встаёт, делая шаг вправо, чтобы не сдвинуть стул, камера отъезжает на общий план)

(Офицер):

– Хайль Гитлер!

(Мюллер, сидя):
      
– Хайль Гитлер, дружище, хайль Гитлер... И попрошу вас об одном – в данном случае чисто по-дружески...

(Офицер, продолжая стоять, общий план):

– К вашим услугам, группенфю;рер!

Кадр 14
      
(Крупный план Мюллер усмехнулся,):

– Ну, это понятно... Не будь вы «к моим услугам», небось ложились бы спать в страхе... А вам снятся хорошие сны; наверняка часто видите птиц – бьюсь об заклад, лебедей над тихим осенним озером в Бава;рии.

Кадр 15

(Офицер, продолжая стоять, крупный план, лицо немного смущённое):

– Что-то лебедей я не помню, группенфю;рер... Вообще я плохо запоминаю сны. Когда просыпаюсь, в памяти держится что-то радостное, но потом наваливаются заботы дня, и я совершенно забываю ночные сновидения...

Кадр 16
      
(Мюллер, сидя, крупный план):
      
– Дневных сновидений не бывает, Дневная дрёма – от сытости, а на полный желудок видятся кошмары...

Так вот, пожалуйста, сделайте сегодня же так, чтобы мерзавец Фриц был вызван в районное управление фольксшту;рма и отправлен на восточный фронт. Я не желаю более видеть его у себя в доме, ясно? Я никому не прощаю бестактности в адрес великого фюрера германской нации, творца всех наших побед на фронте и в тылу. Потом вы позво;ните мне – адъютант Шольц соединит вас – и скажете, по какому шоссе, в какое время и в какую часть отправлен Фриц. Вы понимаете меня?

Кадр 17
      
(Офицер, продолжая стоять, крупный план, лицо озабоченное):

– Да, группенфю;рер!

Кадр 18
      
(Общий план. Офицер, щелкнув каблуками, отдаёт нацистское приветствие, поворачивается, выходит из кабинета)

Кадр 19
      
(Крупный план, со спины, камера приближает затылок офицера точно такой же, как у шофера Ганса – голова стриженая под скобку; шея очень длинная, но толстая; вытянутость какая-то, а не череп...)

(Голос за кадром):

– Мюллер вспомнил, что голова начальника районного отделения гестапо была точно такой же, как у шофера Ганса.
 
Кадр 20
      
(Машина Мюллера, вид на затылок шофёра. За окнами проплывающие виды предместий Берлина и лесопосадок)

(Голос за кадром):

...Он поручил ликвидировать сына Ри;харду Шапсу. Мю;ллер держал «в резерве» не только старых друзей из крипо – криминальной полиции Мю;нхена, где он начинал работать в двадцатых годах, – но и трёх уголовников, специалистов по налётам, – Ри;харда Шапса,..
 
Кадр 21
      
(Крупный план, портрет актёра, играющего Р. Шапса)
 
(Голос за кадром):

…Ро;берта Грундре;гера…
 
Кадр 22
 
(Крупный план, портрет актёра, играющего Р. Грундрегера)
 
(Голос за кадром):

…и Йозефа Ру;а

Кадр 23

(Крупный план, портрет актёра, играющего Й. Руа)
 
(Голос за кадром):

– …он провёл их через четвертый отдел крипо как специальных агентов, работавших и с арестованными в камерах, и на свободе, осведомляя РСХА   о готовившихся преступлениях особо крупного масштаба.

Кадр 24
      
(Крупный план, Мюллер, в фас, на заднем сиденье машины, немного развалясь)
(Голос за кадром):

–...Мальчик был убит неподалеку от О;дера; это гарантировало сообщение о героической смерти Мю;ллера-младшего, павшего в борьбе за дело великой Германии на фронте борьбы против большевистских вандалов.

(Начальник районного отделения гестапо будет ликвидирован в Кенигсбе;рге, это сделает Йо;зеф Руа;; осведомителя, написавшего рапорт о Фрице, а также трёх его ближайших друзей, к которым могла уйти информация о том, что позволил себе сын, уберёт Грундре;гер; соседа Фрица по парте, Пи;тера Бе;неша, – после того как он выйдет из больницы, где сейчас находится, – устранит Шапс.)

Кадр 25
    
(Крупный план, Мюллер, в профиль)
 
(Голос за кадром):

– «Если ребёнок после пятнадцати лет не стал твоим другом, – сказал себе Мю;ллер, – если он не бредит отцом, он чужой тебе; вопрос крови пусть занимает Ге;ббельса; повиснуть на дыбе в камере за молодого ублюдка, который, как оказалось, лишён охранительного разума – а по новому закону фюрера меня могла ожидать именно эта участь, – предательство той мечты, которой я живу. Если бы Ше;лленберг узнал об этом, меня бы уже сегодня могли пытать в подвале. Если бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Бо;г наказал Фрица. Не я».

Кадр 26

(Общий план, машина Мюллера подъезжает к двухэтажному краснокирпичному зданию, где помещалось разведуправление «Иностранные армии Востока», здание располагается в густом сосновом лесу)

Кадр 27

(Крупный план, Мюллер кивает Гансу на пластмассовую коробочку, небрежно держа её в руке)
 
– Съешь бутерброд, сынок, славная колбаса и совсем недурственный шпиг, хоть и не из твоего любимого Ма;гдебурга... (Протягивает коробочку, шофёр (его рука в кадре) забирает её: «Спасибо!») Я – недолго, можешь не загонять машину в бомбоубежище...

Кадр 28

(Общий план. Шофёр выбегает из машины, открывает заднюю правую дверь, отдаёт честь. Мюллер выходит из машины, направляется к зданию)

Кадр 29

(Мюллер идёт по коридорам, входит в приёмную Геле;на, на заднем плане встаёт адъютант, Мюллер кивает ему, адъютант делает приглашающий жест, Мюллер открывает дверь в кабинет Гелена и проходит)

(Голос за кадром):

– «Ма;йбах-3» – это было кодовое обозначение здания, где в Потсда;ме размещалось разведуправление «Иностранные армии Востока» генерального штаба рейха во главе с генералом Геле;ном; здесь же, в сосновом лесу, дислоцировались ставки фельдмаршала Ке;йтеля, начальника штаба Гудериа;на, оперативное управление генерала Хо;йзингера и мозговой трест ве;рмахта – аппарат генерал-полковника Йо;для.

Кадр 30

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «18.03.1945 года; 17.08». И исчезает.)

(Крупный план, Лицо Мюллера в фуражке, улыбка):

– Добрый день, господин генерал.

Кадр 31

(Генерал Гелен, в полный рост, в форме, улыбка, поднявшись из-за стола навстречу Мюллеру. Вскидывает руку в нацистском приветствии):

– Хайль Гитлер, группенфю;рер!
 
(Появляются титры: «Начальник разведывательного управления «Иностранные армии Востока» генерального штаба рейха» Р. Гелен, генерал-майор» и исчезают)

Кадр 32

(Крупный план, Мюллер усмехнулся, крупно видны седые волоски на левом виске, плохо выбритом):

– Мы живём в такое время, когда надёжнее быть каким-нибудь лейтенантом, а вовсе не группенфюрером, не находите?
 
Кадр 33

(Общий план, Мюллер снимает фуражку и пальто, вешает на вешалку)

Кадр 34

(Крупный план, Гелен пожал плечами):

– Вы – избыточный немец, а потому все явления жизни стараетесь привести к единой формуле порядка. А он невозможен, ибо, когда логика отделена от эмоций, начинается хаос.

Кадр 35
      
(Крупный план, Мюллер пожал плечами):

– Не вижу связи. (Усаживаясь в кресло напротив Гелена, камера отходит)

Кадр 36

(Крупный план, Гелен):

– Это комплимент. Если бы вы умели сразу видеть мои связи, не сидеть бы мне здесь, а – в лучшем случае – мёрзнуть в блиндажах на восточном фронте.

Кадр 37
 
(Крупный план, Мюллер, улыбаясь):

– Напрасно вы считаете меня своим главным врагом, У вас есть враги куда могущественнее, чем я, и вам это известно, но ваше знание России – самый ваш надежный гарант, а отнюдь не связи. Валяйте, валяйте, растолкуйте всё-таки наивному крестьянину вашу логическую хитрость.

Кадр 38
         
(Крупный план, Гелен, улыбнулся):

– Извольте, эмоции человека – это врождённое, логика – благоприобретаемое. Когда две эти ипостаси соединены воедино, начинается работа, обречённая на удачу. А мы последние годы живём словно бы разрубленные надвое: эмоции говорят нам одно, а логика – то есть обязанность подчиняться указаниям и выполнять приказы – уводит совсем в другую сторону. Согласны?

(Голос Мюллера за кадром):

– Безусловно.

(Гелен):

– Вот видите... Вы – как избыточный немец – безуспешно норовите совместить несовместимости и впадаете в алогизм, который чреват горем...

Кадр 39

(Тревожная музыка, появляется фотография генерала Гелена. Голос за кадром, кадры кинохроники):

– Ре;йнхард Геле;н, родился в 1902 году в семье владельца книжного магазина. В 1920 г. поступил в Рейхсвер. В 1935 г. после окончания обучения в академии был повышен в ранге до капитана и направлен на службу в Генеральный Штаб армии. В 1939 г. получил звание майора; во время немецкого нападения на По;льшу (Кадры кинохроники тех лет) был заместителем начальника штаба пехотной дивизии. В 1940 г. стал офицером связи фельдмаршала и главнокомандующего немецкой армией Ва;льтера фон Бра;ухича (Кадры кинохроники показывают фон Браухича).

С началом войны против СССР, в июле 1941 г., Геле;н получил звание подполковника. Работал, в основном, на восточном фронте (Кадры кинохроники 1941 год) – за его настойчивость и способности он был назначен старшим офицером разведки немецкого Генерального Штаба на восточном фронте. В 1944 г. сыграл незначительную роль в покушении на Гитлера (Кадры кинохроники о тех событиях июля 1944 года) – после неудачного его выполнения, когда после взрыва Гитлер уцелел, роль Геле;на в заговоре не была раскрыта заговорщиками и он избежал репрессий. Зато в декабре 1944 г. он был повышен в ранге до генерал-майора и, в качестве главы подразделения иностранных вооруженных сил Генерального штаба, получил задание на сбор разведывательных данных о Советском Союзе и его тактике ведения боевых действий. Собранную на этой должности информацию он будет использовать и после войны. В марте 1945 г. осознавая конец Третьего рейха, (Кадры кинохроники окончания 2-й мировой) Геле;н и другие высокопоставленные офицеры разведки сфотографировали материалы разведданных Генерального штаба, касающиеся СССР, и спрятали микрофильмы в тайниках в А;льпах.

Кадр 40

(Крупный план, Мюллер):

– Во-первых, я баварец, а не немец. Во-вторых, я далеко не всегда разрубаю нашу нынешнюю нелогичную логику с эмоциями, поэтому, видимо, и жив пока что. Но я до сих пор не понял, отчего вы завернули про «избыточного немца»?

Кадр 41

(Крупный план, Гелен):

– Потому что вы норовите навязать себя, свою манеру мышления собеседнику... Не спорьте, я тоже не до конца чистый немец – примесь пруссака не может не давать себя знать... Вы мыслите прямолинейно: раз группенфю;рер или генерал, – значит, в глазах врагов ты полнейший злодей, а лейтенант – всего лишь полусукин сын. Так?

(Голос Мюллера за кадром):

– Так.

(Гелен):

– Вам, конечно же, горше, чем мне. Вас ненавидят и на Востоке и на Западе. Что же касается меня, то яростная ненависть Кремля в определенной мере компенсируется алчным интересом к моему делу финансовых еврейчиков на Западе, особенно в Америке.

Кадр 42

(Крупный план, Мюллер, со вздохом):

– Вот теперь я всё понял, Это вы к тому, что вам, генералу, ещё можно как-то продаться, а такую старую потаскуху, как меня, папу-Мю;ллера, – пусть даже я переделаюсь в лейтенанта, – поставят к стенке и русские, и американцы?

Кадр 43

(Крупный план, Гелен):

– Нет, вы никакой не баварец, вы немец, стопроцентный немец, и ваши предки наверняка родились в Бранденбу;рге или Ганно;вере, мне жаль вас. Мы с вами, именно мы, группенфю;рер, представляем собою не что-нибудь, но память рейха. Моя память обращена против Кремля, ваша – как против Кремля, так и против Да;унинг-стрит, Белого дома и Елисе;йского дворца, – нас грешно стрелять.

Кадр 44

(Крупный план, Мюллер, покачав головой):

– Нет. Нет, генерал. Вы спутали меня с Ше;лленбергом. Но мыслили вы именно в том направлении, которое и привело меня к вам... Гудериа;н отказался передать нам копию вашей «Красной библии». Почему?

Кадр 45

(Фотоизображение Гудериана. Голос за кадром):

– Гуде;риан, Хайнц Вильге;льм — генерал-полковник германской армии (1940), родился в июне 1888 в Пруссии,  военный теоретик, один из пионеров моторизованных способов ведения войны, родоначальник танкостроения в Германии и танкового рода войск в мире. Имел прозвища Schneller Heinz — «Быстроходный Хайнц», Heinz Brausewind — «Хайнц-ураган».
Принимал активное участие в захвате По;льши в 1939 году (Кадры кинохроники, показывающие Гудериана и его войска.) и в войне против СССР. Командовал 2-й танковой группой в составе Группы армий «Центр» При его непосредственном участии были взяты: Минск, Смоленск, потерпел поражение Западный фронт.
 (Кадры кинохроники этих событий).

В сентябре 1941 года во взаимодействии с 1-й танковой группой Клейста, входящей в группу армий «ЮГ», разгромил и пленил войска Юго-Западного фронта советской армии в районе Киева. (Кадры кинохроники этих событий).

В октябре 1941 года 2-я танковая группа овладела Орлом и Мценском и вплотную приблизилась к Туле и Москве с юга. (Кадры кинохроники этих событий).

В декабре 1941 года из-за разногласий с командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом фон Клю;ге (Фотопортрет фельдмаршала фон Клюге) Гудериа;н был отправлен в резерв главного командования в Берлин.
 
Весной 1943 года, после поражения Ве;рмахта под Сталинградом (Кадры кинохроники этих событий) Гудериа;н был назначен главным инспектором бронетанковых войск и сыграл значительную роль в их модернизации.
После неудавшегося покушения на Гитлера в июле 1944 года Гудериа;н стал начальником Генерального штаба сухопутных войск. (Кадры кинохроники этих событий).

Кадр 46

(Крупный план, Гелен):

– Гудериа;н лишь подписал отказ, группенфю;рер. Отказал я.

(Голос за кадром):
 
–  Он знал, что делал, отказывая гестапо в просьбе прислать экземпляр «Красной библии». В этой книге были напечатаны досье на советских политических деятелей, генералов, конструкторов, министров (Фоторяд портретов выдающихся советских деятелей, фигурировавших в досье: Жукова, Говорова, Рокоссовского, наркома авиации Шахурина и других) – словом, на всех тех, кто являл собою костяк власти; это досье Геле;н собирал, используя данные агентуры, внедренной в Россию, перехваты телефонных переговоров и опросы пленных (он провёл два месяца с Власовым, (фотопортрет Власова, кадры кинохроники) беседуя с ним и его ближайшим окружением, перепроверяя то, что было уже заложено в «библию», и добавляя новое, что принёс с собою изменник)

(Крупный план, Гелен):

«Красная библия» была одним из шансов Геле;на; никто в мире не владел такого рода информацией, как он и его штаб; ни одна разведка, включая Ше;лленберга, сосредоточившегося в основном на политических, то есть сиюминутных интригах, не знала того, что; знал Геле;н; бригадефю;рер Ше;лленберг (Фотоизображение Шелленберга) забыл или, возможно, не понял, что настоящая разведка закладывает мины замедленного действия впрок, на многие годы вперёд; впрочем, ему можно было сострадать – он работал под Ги;ммлером (Фотоизображение Гиммлера), который торопился доложить фюреру очередной успех; армия рейха, однако, жила по закону резерва: даже во время победы надобно думать о возможных поражениях и загодя готовить реванш, контратаку, новый сокрушительный удар…

Кадр 47

(Крупный план, Мюллер):

– Вас могут неверно понять, генерал. Я и приехал для того, чтобы решить этот вопрос миром.

Кадр 48

(Крупный план, Гелен, покачал головой):

– Группенфю;рер, не обольщайтесь: сейчас у Гитлера лишь одна надежда – мы, армия. Вы были самым грозным институтом рейха ещё год назад, даже полгода. Теперь вы не можете без нас ничего. Теперь меня не отдадут вам. Я не боюсь вас более.

Кадр 49

(Крупный план, Мюллер):

– Ну-ну. Это вы молоде;ц. Люблю храбрецов. Это у меня с детства – сам-то был трусом, именно трусы и льнут к тайной полиции – реальное могущество, чего там, власть над другими… Только срочно отправьте в Тюри;нгию, на вашу виллу, к жене и детям пару взводов солдат, пусть охраняют вашу семью как зеницу ока: сейчас время страшное, удары в первую голову обрушиваются на несчастных женщин и детей…

(Сказав так, Мюллер медленно, тяжело поднялся (Камера отъезжает на общий план) и пошел к двери)

(Гелен):
   
– Вы с ума сошли! Вы сошли с ума! Вернитесь!

(Мюллер послушно повернулся, снова сел в кресло – теперь уже увесисто, по-хозяйски, – миролюбиво заметил):

– Хоть бы кофе предложили, право.

(Гелен совладал с собою, ответил):

– Я угощу вас кофе, но вам бы тоже не грех посадить в свою квартиру наряд эсэсовцев. У вас ведь тоже семья, жена и сын, не так ли?

Кадр 50

(Крупный план, Мюллер):

– Была. Сын погиб на восточном фронте, а женою я готов пожертвовать. Вы меня остановили только для этого?

Кадр 51

(Крупный план, Гелен):

– Зачем вам «Красная библия»?

(Голос Мюллера за кадром):

– Для того, чтобы пригласить вас в долю.

(Гелен):

– То есть?

Кадр 52

(Крупный план, Мюллер):

– Всё очень просто: у меня появился канал связи с Москвою; ваша «Красная библия», будучи переброшенной Кремлю, вызовет там такую бурю, такой ужас, такую манию подозрительности, что последствия трудно предсказать. Запад будет в высшей мере удивлён событиями, которые могут разразиться в Москве. У вас, как я слыхал, подтасованы такие данные на Жукова, Говорова, Рокоссовского, наркома авиации Шаху;рина, которые мы преподнесём соответствующим образом. Память Власова выборочна. То, что обыкновенный человек легко забывает, предатель помнит обострённо, истинный сплав логики и эмоции, попытка подтащить всех чистых под себя, грязного; предательство – категория любопытная, изменник хочет оказаться третьим, он всегда ищет – в оправдание себе – первых и вторых… Я готов поработать с вашей «библией» здесь, в кабинете, если вы боитесь – и правильно, кстати, делаете, – что она окажется в сейфе Кальтенбру;ннера или Ги;ммлера, возьми я её с собою…

(Голос Гелена за кадром):

– Словом, вы просите меня позволить вам быть причастным к тому делу, которому я посвятил жизнь?

(Мюллер):

– О! Совершенно верно изволили сформулировать, генерал, экая точность в слове!

Кадр 53

(Крупный план, Гелен):

– В таком случае вы будете обязаны помочь несчастному Кана;рису.

Кадр 54

(Крупный план, Мюллер):

      – Им занимается Кальтенбру;ннер. Лично.

Кадр 55

(Крупный план, Гелен):

– Да, но в том концлагере, где томится истинный патриот Германии... и фюрера, есть ваши люди. Они ведь могут всё.

Кадр 56

(Крупный план, Мюллер):

– Логика, генерал! Логика! Где ваша логика?! Только что вы заметили, как ныне всемогущественна армия, а мы, бедное гестапо, в полнейшем загоне, и тут же противоречите себе, утверждая, что мои люди могут в с ё...

(Голос за кадром):
      
– Мю;ллер глянул на Геле;на и понял, что перебрал: тот может закусить удила, прусская кость, армейская каста, ну его к чёрту...

(Мюллер):

– Хорошо, давайте уговоримся так: я гарантирую, что родственники казнённого фельдмаршала Вицле;бена и генерала Треско;ва не будут ликвидированы, как это предписано фюрером... Я обещаю вам, что семья фельдмаршала Ро;ммеля, покончившего с собою по приказу фюрера, не будет отправлена в лагерь, как это санкционировано Ги;ммлером... Что же касается судьбы несчастного Кана;риса, я постараюсь выяснить, что его ждёт. Я попробую понять, отчего он до сих пор не казнён, кто остановил руку палача, кому это на пользу. Такого рода уговор вас устраивает?

Кадр 57

(Крупный план, Гелен, снял трубку телефона, попросил адъютанта принести два кофе и, (Камера отъезжает на общий план) открыв сейф, молча, как-то брезгливо, но в то же время жалостливо протянул Мюллеру книгу)

(Тот пролистал первые страницы, улыбнулся)

(Мюллер):

– Товар, а?! Просто-таки товар!

(Гелен):

– Это не товар, это будущее...

(Адъютант принес кофе, и вышел. Мюллер спросил):

– Какие-то страницы можно будет фотокопировать?

(Гелен):

– Какие-то – да, весь материал – нет.

Кадр 58

(Крупный план, Мюллер):

– Пропорция?

Кадр 59

(Голос Гелена за кадром):

– Четвертая часть.

(Мюллер):

– Договорились. У вас есть ко мне еще какие-нибудь просьбы?

(Голос Гелена за кадром):

– Есть.

(Мюллер):

– Пожалуйста.

(Крупный план, Гелен. хмыкнул):

– Влюбитесь в какую-нибудь девку без памяти, в вашем возрасте это вполне распространённое явление, а я позабочусь о ней в таком смысле, в каком вы намеревались позаботиться о благополучии моей семьи...

Кадр 60

(Крупный план, Мюллер. Покачал головой):
    
– Я почитываю Маркса, генерал. Его формула «товар – деньги» вполне приложима к утехам стареющих мужчин: определенность, никаких эмоций...

(Голос Гелена за кадром):

– Ваш кофе остывает...

(Мюллер):

– Вообще-то я кофе не пью, просто приучил себя подчиняться общим правилам и люблю, когда их соблюдают окружающие...

Кадр 61

(Общий план, голос за кадром):
    
– Вернувшись к себе на Принца;льбрехтштрассе, Мю;ллер попросил Шольца заварить крепкого чая, спросил, какие новости, выслушал ответ адъютанта, несколько недоумённо пожал плечами, потом устало улыбнулся чему-то и начал кормить рыбок. (Видеоряд на слова диктора)

(Мюллер стоит в задумчивости) (Голос за кадром продолжает):

– Недоумевать и радоваться было чему: Штирлиц возвращался в Берлин, хотя Мю;ллер ставил тысячу против одного, что тот не вернётся; оснований считать так было у него более чем достаточно, ибо его личная служба наблюдения передала из Швейцарии сводку, которая со всей очевидностью доказывала ему, именно ему и никому другому, связь штандартенфю;рера СС с секретной службой русских.

Картина 2. «НО ВСЕ-ТАКИ, КАКОВ СМЫСЛ? ЗАЧЕМ?»

Кадр 62

(Крупный план, Штирлиц сидит на земле, устланной ржавыми дубовыми листьями в лесу. Кое-где пробивается яркая, изумрудная зелень; Штирлиц поднимается с земли. Играет радио из машины. Камера отъезжает, недалеко от Штирлица стоит его машина с открытой левой дверью. Слышен голос певицы Мари;ки Рокк с песней о «Семнадцати мгновениях апреля»)

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «18.03.1945 года; 16.33». И исчезает.)

 (Голос за кадром):

– Певица Мари;ка Рокк пела последний куплет своей песни о семнадцати мгновениях апреля, о том, как деревья будут кружиться в вальсе, и чайка, подхваченная стремниной, утонет, и никто не сможет помочь ей;
(Голос Рокк, чуть хрипловатый, а потому какой-то особенно нежный, доверительный, достиг своего предела; последний аккорд; шершавая тишина; диктор начал читать последние известия с фронтов; тон – победный, возвышенный; «героизм танкистов, победы рыцарей люфтваффе, грозные контратаки непобедимых СС»...)

(Штирлиц подошел к машине, выключил радио, сел за руль и поехал)

(Голос за кадром):

– Штирлиц поехал в Берлин... Он не гнал сейчас, словно бы стараясь продлить то ощущение тишины и одиночества, которое сейчас принадлежало лишь одному ему.
 
Кадр 63

(Крупный план, Штирлиц за рулём, за окнами машины лес)

(Голос за кадром):

– Он не хотел, а скорее, не мог представить себе то, что предстоит ему через три часа, когда он вернётся. Он ехал медленно, стараясь заставить себя ни о чём не думать; полное расслабление; однако, чем настойчивее он приказывал себе не думать, тем настойчивее звучали в нём вопросы, а вопрос – это стимул мысли, начало начал действия, предтеча поступка.

Тогда Штирлиц решил похитрить с самим собою: он заставил себя вспомнить лицо Сашеньки;
 
Кадр 64

(Крупный план, лицо жены Штирлица Сашеньки)
 
(Голос за кадром продолжает):

– …оно постоянно, с далекого двадцать второго года, жило в нём, однако это воспоминание стало сейчас до того тревожным, безвозвратно далёким, что Штирлиц даже на мгновенье зажмурился,

Кадр 65

(Крупный план, Штирлиц на мгновение зажмуривается)
 
(Голос за кадром продолжает):

– …пропустил очередной столбик, но сказал себе: «Это был двести тринадцатый километр, не гони, всё будет хорошо, точнее говоря, всё обязано быть хорошо, иначе случится несправедливость, ты не заслужил этого. А разве несправедливость – категория, отмеченная печатью «заслуженного»? Несправедливость – высшее проявление нелогичности бытия: она обрушивается как раз на тех, кто не заслужил её, кто старается жить по неписаному кодексу добра...

Кадр 66

(Крупный план, Лицо Штирлица в фас за рулём):
 
(Голос за кадром продолжает):

– …Ишь, как ты хвалишь себя, – (Штирлиц усмехнулся), – не впрямую, но вполне однозначно... Страсть как любит человек, когда его хвалят. А если похвалить некому? Что ж, как говорят, своя рука владыка... Наверное, фюрер в молодости (Кадры кинохроники с изображением Гитлера в различных ситуациях) очень часто слышал гром оваций и своё имя, многократно повторяемое тысячами людей. Интересно, а примут ли когда-нибудь немцы такое решение, чтобы подвергать своего лидера анализу психиатров? Так, мол, и так, вы – параноик, милостивый государь, вам не народом править, а отдыхать в санатории, укреплять нервную систему; можете заниматься рисованием, акварель очень успокаивает нервную систему; допустимы упражнения в поэзии, читайте свои стихи массам, тоже будут овации, девицы падки на сладкоречивую рифму... Хотя нет, поэзия – это святое, к ней нельзя подпускать параноиков...
 
Кадр 67

(Крупный план, Штирлиц в профиль за рулём):
 
(Голос за кадром продолжает):

– …Страшная фраза: «Нельзя подпускать к поэзии»... Стыдно, Исаев, ты сейчас дурно сказал: поэзия отторгнет сама по себе всё то, что не отмечено печатью морального здоровья...»

      Он вспомнил тот праздник, который был у него осенью тридцать седьмого, когда командование разрешило ему переход фронта под Гвадалаха;рой, тщательно залегендировав для Берлина «необходимость встречи с агентурой СД, внедрённой в республиканскую Испанию».

Кадр 68

(Кадры игрового кино, Г. Сыроежкин, М. Исаев – молодые, встречаются на границе)
 
(Голос за кадром продолжает):

– …На «окне» его встретил Гриша Сыроежкин, они подружились в двадцать первом, когда Дзержинский отправил Исаева в Таллин – по делу о хищении бриллиантов из Госхра;на, а Гриша был на связи с ним и Ше;лехесом-младшим, резидентом ЧК в Эстонии.

Кадр 69

(Кадры игрового кино, Г. Сыроежкин, М. Исаев, В. Антонов-Овсеенко, М. Кольцов, Р. Малиновский, Х. Мамсуров, Я. Смушкевич, Р. Кармен – молодые, на конспиративной квартире, здороваются, обнимаются, рассаживаются за столом с нехитрым угощением)

(Голос за кадром продолжает):

– ...Сыроежкин привез его в маленький особняк близ Вале;нсии, там уже собрались Владимир Антонов-Овсеенко, Михаил Кольцов, Родион Малиновский, Хаджи Мурат Мамсуров, Яков Смушкевич и Роман Карме;н (Камера обходит каждого фигуранта). С каждым из этих людей Максима Исаева связывала дружба с тех давних и прекрасных лет Революции, когда Антонов-Овсеенко (Крупный план) часто заходил к Дзержинскому; Родион Малиновский (Крупный план) был у Василия Блюхера, который переправлял Исаева во Владивосток; с Яковом Смушкевичем, (Крупный план) нынешним советником республиканской авиации, его дороги пересекались в Китае, когда там были Блюхер и Михаил Бородин, (Фотопортреты В. Блюхера, М. Бородина) – помогали создавать революционную Красную Армию...

Он пробыл у друзей всего лишь одну ночь. Никто не сомкнул глаз. Вспоминали тех, с кем дружили: (Фотопортреты П. Постышева, Я. Петерса, Н. Подвойского, М. Кедрова, Г. Петровского, Н. Крыленко, А. Артузова) Павла По;стышева, Якова Пе;терса, Николая Подво;йского, Михаила Кедрова, Григория Петровского, Николая Крыленко, Артура Артузова.

Кадр 70

(Кадры игрового кино, В. Антонов-Овсеенко и М. Исаев выходят в другую комнату, Антонов-Овсеенко закуривает папиросу)
 
(Голос за кадром продолжает):

– …Потом Исаев вышел в маленькую комнату вместе с Антоновым-Овсеенко – тот был генеральным консулом в Испании, отвечал за в с ё.

Кадр 71

(Крупный план. В. Антонов-Овсеенко):

(Появляются титры: «Генеральный консул СССР в Испании В. Антонов-Овсеенко» и исчезают)

– Максим, я знаю, что ты захочешь сейчас написать рапорт об отзыве на Родину, я знаю, что силы твои на исходе, я понимаю всё, мой товарищ... Но я не стану передавать твой рапорт в Центр, оттого что борьба с фашизмом – а он многолик, как оборотень, – только ещё начинается, и это будет долгая и кровавая борьба.

(Антонов-Овсеенко тяжело затянулся, долго, изучающе посмотрел на Исаева, потом, вздохнув, странно улыбнулся):

– Знаешь, мне, как человеку военному, – как-никак прапорщик с пятого года, тридцать два года стажа, – известны все военные приказы... Но есть один, которого нет в уставах: «Приказано выжить»... Понимаешь?

Кадр 72

(Общий план. М. Исаев и В. Антонов-Овсеенко разговаривают, вид в профиль)
(М. Исаев)

      – Понимаю, Но отдают ли там, дома, себе отчет в том, что...

(Антонов-Овсеенко перебил его):

      – Максим, там отдают себе отчёт во всём. Ясно? Во всём.

Кадр 73
   
(Крупный план, Штирлиц за рулём машины)

(Голос за кадром):

– «Приказано выжить», – повторил себе слова Антонова-Овсеенко Штирлиц. – Но лишь по закону совести. Иначе следует исчезнуть. Жизнь, купленная ценою бесчестья, – не жизнь, а существование...»

Он вспомнил, как в двадцать седьмом, в Шанхае, получил приказ Менжинского внедриться в движение национал-социалистов. (Фотопортрет В. Менжинского). Ему казалось тогда – чем глубже он вникал в идеи Гитлера, – что Центр заблуждается, считая, что этот фанатик опасен, что он сможет прийти к власти. Лишь в тридцать третьем году он понял, как был прав Вячеслав Рудольфович, когда предполагал самое страшное ещё за шесть лет перед тем, как оно, это страшное – приход нацистов к власти, – свершилось.

Кадр 74
      
(Кадры кинохроники 30-х годов; на них вожди национал-социализма: Гитлер, Геринг и др… Эрнст Тельман и его соратники, демонстрации рабочих и бесчинства нацистов)

(Голос за кадром):

–  До сих пор Штирлиц – сколько ни думал о причинах, приведших к власти фюрера, – не мог объяснить себе этот феномен. Да, рознь между социал-демократами и коммунистами, отсутствие общего фронта не могло не помочь правым ультра одержать победу, но почему Гитлер?! Были серьезные силы в Германии начала тридцатых годов, стоявшие на консервативных, устойчиво антикоммунистических позициях: армия, в первую очередь; «Стальной шлем»; «Немецкая национальная партия». Отчего не этот блок пришел к власти, а Гитлер? Игра на прекрасном термине «социализм», на его притягательной силе для рабочего класса? Выдвижение – наряду с термином «социализм» – примата его национальной принадлежности? То есть в пику Москве – не Интернационал, не счастье всем, но лишь избранной расе господ, нации немцев? Неужели одержимый национализм, то есть преклонение лишь перед самими собою, столь могуществен и слеп в начале своего пути, что может застить зрение исторической памяти? Ни одно национальное движение, построенное на идее примата расы, никогда не одерживало и не сможет одержать окончательной победы, это ясно каждому. Тогда каким же образом Гитлер смог одурачить народ Гёте, Вагнера, Гегеля, Гейне, Бетховена и Баха? Неужели народу, целому народу, было угодно, чтобы вину за то, что в стране нет хлеба и маргарина, возложили на евреев, цыган и интриги Коммунистического Интернационала? Может быть, людям вообще угодно переваливать вину за существующее на других? Спасительные козлы отпущения? Значит, Гитлер и разыграл именно эту низменную карту, обратившись к самому дурному, затаённому что существует в человеке, особенно в слабом и малообразованном! Но ведь это более чем преступление – делать ставку на низменное и слабое; это только на первых порах может принести дивиденды; конечный результат предсказуем вполне: общий крах, национальное унижение, разгром государственности..

Кадр 75

(Крупный план, Штирлиц в профиль за рулём машины)

(Голос за кадром):
 
– «А какое фюреру до всего этого дело? – подумал Штирлиц. – Он всегда жил одним лишь: субстанцией, именуемой „Адольф Гитлер“; он действительно постоянно в мыслях своих то и дело слышал овации и рёв толпы, многократно повторяющей его имя... Нет, политика надо проверять ещё и на то, какова в нём мера врожденной доброты, ибо добрый человек поначалу думает о других, лишь потом о себе...»

Штирлиц ощутил усталость, огромную, гнетущую усталость. Вдали показался Берлин; он угадал столицу рейха (Вид из окна машины на поднимающиеся над горизонтом дымы) по скорбным, крематорским дымам, струившимся в высокое светлое небо: налёты англо-американской авиации были теперь круглосуточными.
«Если я снова остановлюсь, – вдруг отчётливо понял Штирлиц, – и выйду из машины, и сяду на землю (машинально он отметил, что здесь, севернее, на обочинах ещё не было зелени и языки снега в лесу были покрыты копотью, потому что ветер разносил дым пожарищ на десятки километров окрест), то я могу не устоять, не удержать себя и поверну назад; приеду в Базель, пересеку границу и лягу спать в первом же маленьком отеле – он примерно в двухстах метрах от Германии, прямо напротив вокзала, улица тихая, спокойная, хотя слышно, как гудят паровозы; но ведь это так прекрасно, когда они грустно гудят, отправляясь в дорогу; папа водил меня на маленькую станцию под Москвою, – кажется, называлась она Малаховка, – и мы подолгу слушали с ним, как проносились поезда, стремительно отсчитывая на стыках что-то своё, им одним понятное... Тебе нельзя останавливаться сейчас, старина... Езжай-ка к себе, прими душ, выпей крепкого кофе и начинай работу...»

(За окнами машины появляются дома предместий Берлина)

Кадр 76
    
(Вид из-за лобового стекла на улицу, по которой проезжает машина. Дорогу слева направо перебегает чёрная кошка. Штирлиц резко тормозит)

(Голос за кадром):

– Не доезжая трёх поворотов до дому, Штирлиц резко притормозил: дорогу перебежала чёрная кошка.

Кадр 77
    
(Крупный план. Вид в профиль. Штирлиц наклоняется вперёд, потом медленно откидывается на спинку сиденья, не убирая рук с руля. Потом оборачивается назад, смотрит по сторонам: не обгонит ли его кто-нибудь)

(Голос за кадром):

–  Он знал, что здесь его, увы, никто не обгонит: в Ба;бельсберге почти не осталось машин – все были конфискованы для нужд фронта, а те, которые не годились для армии – деревянные горбатенькие «дэкавушки», – стояли в гаражах – бензин был строго лимитирован; он понимал, что прохожего, который первым пересечёт ту незримую линию, где промахнула кошка, ждать придётся долго: люди выходили из домов только во время бомбёжек, чтобы спрятаться в убежище; все ныне жили затаённо, локоть к локтю, в ожидании неминуемого конца – это теперь было понятно всем в рейхе, всем, кроме великого фюрера германской нации, который фанатично и беспощадно держал народ в качестве своего личного, бесправного и бессловесного заложника.

(Выключает мотор)
 
(Шитрлиц говорит сам себе):

–  «Я подожду, Что-что, а ждать я умею. Все-таки чёрная кошка, да ещё слева направо, во второй половине дня, накануне возвращения в мой ад – штука паршивая, как бы там ни говорили...»

(Голос за кадром):

– Вторым слоем сознания он понимал, что чёрная кошка была лишь поводом, который позволил первому, главному, холодно-логическому слою сознания приказать руке повернуть ключ зажигания: каждый человек многомерен, и в зависимости от уровня талантливости количество этих таинственных слоёв в коре мозга множится тяжким грузом мыслей и чувств, сплошь и рядом прямо противоположных друг другу.

(Звучит тревожная музыка)

(Голос за кадром продолжает):

 –  «Просто-напросто мне надо ещё раз всё продумать, – сказал себе Штирлиц. – Я встрёпан с той минуты, когда дал согласие вернуться. Я понимаю, что этим согласием я, видимо, подписал себе смертный приговор... Но ведь только больной человек лишён чувства страха... Значит, давая согласие вернуться, я оставлял себе хоть гран надежды, нет? Бесспорно. В чём я могу быть засвечен? Во всём... Это не ответ, старина, это слишком просто для ответа, не хитри с собою. Ты понимаешь, что одним из главных уязвимых мест является сестра пастора и её дети. Если их все-таки вычислят и возьмут в гестапо, мне не будет прощения. Это раз. Их, конечно, трудно, практически невозможно вычислить, документы надёжны, в те горы вот-вот придут американцы, но ведь я был твердо убеждён в безопасности Пле;йшнера, а он погиб... А сам пастор? Могут ли гестаповцы нанести ему удар? Вряд ли... Они не смогут выдернуть его из Берна, силы у них уже не те... Хотя всех их сил я не знаю... А что, если Ше;лленберг вошел в контакт с Мю;ллером? Тогда его первым вопросом будет: «Каким образом Кальтенбру;ннер и Бо;рман узнали о переговорах Вольфа с Да;ллесом?»
 
Я должен продумать линию защиты, но я не могу собраться, а сейчас дорогу перебежала кошка, и я поэтому имею право посидеть и подождать, пока кто-нибудь перешагнёт эту чертовину первым...
 
Хорошо, а если пограничная служба ввела очередное подлое новшество с тайным фотографированием всех, кто пересекает рубежи рейха? И Мю;ллер сейчас рассматривает портрет Кати и мой?.. Что я отвечу? А почему, собственно, он должен меня сразу об этом спрашивать? Он наладит слежку и прихлопнет меня на контакте с теми связниками, которые переданы мне в Потсда;ме или Ве;ддинге, дважды два».

(Штирлиц устало поднял глаза: в продольном зеркальце видна пустая улица – ни единой живой души).

(Звучит тревожная музыка)

(Голос за кадром продолжает):

– «Ну и что? – возразил он тому в себе, кто успокоился оттого, что слежки пока не было. – В этом государстве вполне могли вызвать трёх соседей и поручить им фиксировать каждый проезд моей машины, всех машин, которые едут ко мне, всех велосипедистов, пешеходов и мотоциклистов... И ведь безропотно станут фиксировать, писать, сообщать по телефону...
 
Но я отвожу главный вопрос... И задаст его мне Ше;лленберг... Со своей обычной улыбкой он предложит написать отчёт о моей работе в Швейцарии в те дни, когда я засветил Вольфа. Он попросит дать ему отчёт прямо там, в его кабинете, – с адресами, где проходили мои встречи с пастором, с номерами телефонов, по которым я звонил... А в Берне они вполне могли поставить за мною контрольную слежку... Я ведь был убеждён, что получу разрешение вернуться домой, и я плохо проверялся. Ты очень плохо проверялся, Исаев, поэтому вспомни, где ты мог наследить.

Во-первых, в пансионате „Вирджи;ния“, где остановился Пле;йшнер. Очную ставку с тем, кто привёз мою шифровку на конспиративную квартиру гестапо „Блю;менштрассе“, обещал мне Мю;ллер... Пле;йшнер не дал ему этой радости, маленький, лупоглазый, смелый Пле;йшнер... Но тот факт, что я интересовался им, приходил в пансионат, где он остановился, – если это зафиксировано наружным наблюдением, – будет недостающим звеном в системе доказательств моей вины...

Так... А что еще? Еще что? Да очень просто: Ше;лленберг потребует вызвать пастора. „Он нужен мне здесь, в камере, – скажет он, – а не там, на свободе“. „Это целесообразно с точки зрения дела, – отвечу я, – мы имеем в лице Шлага прекрасный контакт для всякого рода бесед в Швейцарии“. Сейчас без десяти двенадцать. До боя часов у нас еще есть какое-то время, стоит ли рвать все связи?
 
Не говори себе успокоительной лжи, это глупо, а потому – нечестно. Ше;лленберг не станет внимать логике, он – человек импульса, как и все в этом вонючем рейхе. Бесы, дорвавшиеся до власти, неуправляемы в своих решениях: их практика бесконтрольна, их не могут ни переизбрать, ни сместить по соображениям деловой надобности, они уйдут только вместе с этой государственностью.
 
Между прочим, то, что я затормозил и стою посреди дороги уже пять минут после этой проклятой кошки, работает на меня: так может поступать лишь открытый человек; по разумению Мю;ллера, ни один разведчик не стал бы привлекать к себе внимания... Ай да Штирлиц! Интересно, я с самого начала придумал „кошачью мотивацию“ или мне это пришло в голову только сейчас? Я не отвечаю себе, и это форма защиты... Я не должен отвечать ни Мю;ллеру, ни Ше;лленбергу, я должен заставить их спрашивать... А этого я могу добиться только одним: первым человеком, которого я увижу, должен быть Бо;рман. Я ему передам плёнку, которую добыл пастор, о переговорах Вольфа с Да;ллесом... Почему бы нет? Как это у римлян? Разделяй и властвуй... А из моего дома Бо;рману звонить нельзя... А почему я думаю, что мне позволят звонить оттуда, если Мю;ллер уже посадил т а м своих костоломов?»

Кадр 78
   
(Штирлиц включил зажигание, посмотрел – чисто автоматически – в зеркальце и заметил, как по тротуару бежал мальчик с собакой; он бежал испуганно, втянув голову в плечи, видимо, ждал налета; лицо его было пергаментным и морщинистым – такое бывает у стариков незадолго перед смертью, когда уши делаются несоразмерно большими, мочка обвисает, становясь серо-синей, восковой).

(Штирлиц медленно переключил скорость, притормозил на мгновение, улыбнулся мальчику ободряюще и только после этого развернулся и поехал. За окнами машины мелькают городские улицы Берлина).
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц поехал в центр – там, возле метро, кое-где ещё работали телефоны-автоматы. Наверняка можно позвонить из кабачков на Фи;шермаркте – от «Грубого Го;тлиба» звонить нет смысла, там все разговоры записываются районным гестапо, да и сам Го;тлиб ухо держит востро. По имперскому закону от седьмого июня тридцать четвертого года каждый владелец ресторана, гостиницы, ва;йнштуббе, бара, кафе, пивной был обязан сотрудничать с властями и сообщать обо всех гостях, поведение которых хоть в самой малой малости может показаться подозрительным. Если человек, пришедший к тебе выпить пива, не брит, неряшливо одет или, наоборот, чрезмерно изысканно, особенно в иностранном костюме (английский и американский стиль заметны сразу же), если гость плачет или же слишком громко смеётся – словом, если он хоть в чем-то разнится от массы, о нём следует незамедлительно сообщить в отделение гестапо. Поскольку цыганам и евреям вход в рестораны, кафе и гостиницы был запрещён – недочеловеки, подлежащие уничтожению, – а после начала войны посещение общественных мест было так же запрещено французским рабочим, пригнанным в рейх, «остарба;йтерам» из Польши, Югославии и Советского Союза, то репрессивная система тотальной слежки обрушилась на тех, кого фюрер столь патетически называл «расой господ»; именно они, «господа», и оказались заключенными в том гигантском концлагере, именовавшемся «великим рейхом германской нации», где «права каждого имперского подданного на свободу и достоинство» ежедневно и ежечасно повторялись пропагандистским аппаратом доктора Ге;ббельса.

...Штирлиц притормозил возле станции метро «Адольф Гитлер Платц»

Кадр 79
   
(Общий план. Штирлиц вышел из машины, обошел свой пыльный «хорьх», посмотрел на него)

(Голос за кадром):

– Штирлиц подумал, что машину надо срочно помыть, иначе полицейские немедленно сообщат по цепи (номер его машины служебный; каждое сочетание букв отдано тому или иному рейхсминистерству, так легче следить за передвижением на улицах; спецсообщение о поездках бонз «среднего калибра» каждый день исследовалось особым сектором дорожной полиции, а затем донесение о тех маршрутах служебных машин, которые казались нестандартными, отправлялось в гестапо).

Кадр 80
   
(Штирлиц заходит в телефонную будку. Опускает в телефонный аппарат две монетки по десять пфеннигов. Не решается набрать номер)

(Голос за кадром):

– Штирлиц подумал: «Но ведь, позвонив Бо;рману первым, я сразу же восстановлю против себя Мю;ллера.
 
Как он ликовал, когда говорил мне: „Видите, Штирлиц, как легко я вас перевербовал – десять минут, и все в порядке!“ Не надо мне сбрасывать его со счёта. В том, что мне предстоит сейчас, все-таки именно он будет стоять под номером „один“... Я должен позвонить его Шольцу и сказать, чтобы он доложил шефу о моем возвращении, назначил время аудиенции, ибо у меня есть чрезвычайно важная информация... А уж после этого я позвоню Бо;рману... Молодец, Штирлиц, ты вовремя внёс крайне важную коррективу. А говорят, что от перестановки мест слагаемых сумма не меняется... Дудки, ещё как меняется...
 
Но я, все же, не зря отталкивал от себя тот проклятый вопрос, который мучает меня с той минуты, когда парень в баре передал мне приказ вернуться в рейх... Ну да, конечно, не приказ, просьбу, ясное дело... Я боюсь задать себе этот вопрос: „Почему я должен вернуться?“ Может быть, в Швейцарии, читая наши русские газеты, я просто-напросто не смог понять, что дома знают куда как больше о том, что может произойти в рейхе, чем знаю я, сидящий здесь? Но что? Что же?!»

(Вид машины Бормана сзади, издали, возле музея природоведения)

...Встретившись с Бо;рманом – как и в прошлый раз, в его машине возле Музея природоведения, – Штирлиц в какой-то мере понял, отчего Москве было выгодно его возвращение...

Картина 3. «ДА, ИМЕННО ТАК – Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАС ПОДОЗРЕВАЮ...»

Кадр 81
   
(Общий план. Кабинет Мюллера. Мюллер здороваясь со Штирлицем):

– Здравствуйте, Штирлиц, необыкновенно рад вас видеть.

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «19.03.1945 года; 10.17». И исчезает.)

Кадр 82
   
(Маленькая комната отдыха)

(Крупный план. Мюллер):
 
– Садитесь, (Быстрая продольная гримаса сводит его левую щеку). – Хотите выпить моей домашней водки?

(Голос Штирлица за кадром):

– Хочу.

(Мюллер):

– А попробовать настоящего магдебу;ргского сала?

(Общий план. Штирлиц сидит в кресле):

– Тем более.

(Мюллер достаёт из холодильника, вмонтированного в книжный стеллаж, запотевшую бутылку баварского «айнциана», деревянную досочку с тонко порезанным бело-розовым салом, банку консервированных мидий, ставит всё это на маленький столик в своей комнате отдыха и говорит):

– Если не можете не курить – кури;те.

(Штирлиц усмехнулся):

– Спасибо.
 
(Мюллер быстро глянул на него):

– Чему смеётесь?

Кадр 83
 
(Крупный план, Штирлиц):
    
– Памяти... Я когда-то читал книгу еврейского писателя Шоло;м Але;йхема... У него там была занятная строка: «Если нельзя, но очень хочется, то можно».

Кадр 84
   
(Крупный план, Мюллер сказал и поднял свою рюмку):
 
– Замечательно. За ваше благополучное возвращение, за то, что вы блистательно выполнили свой долг, и за ваши филологические способности.

Кадр 85

(Крупный план, Штирлиц выпил, (Камера отъезжает) Закусил салом, поинтересовался):
   
– А почему «филологические способности»?

Кадр 86

(Крупный план, Мюллер):
 
– Потому что мне знакомы списки всех тех евреев, книги которых издавались в Германии. Шоло;м Але;йхема среди них не было. Его издавали только в России.

Кадр 87

(Крупный план, Штирлиц):

– Верно. И еще; его трижды издавал Галлима;р в Париже.

Кадр 88

(Крупный план, Мюллер):
 
– Да чёрт с ним, с этим Але;йхемом, я бы не отказался сейчас обнаружить среди своей родни какого-нибудь еврея, вскорости это очень сгодится, когда сюда понаедут жидочки из Америки, а Сталин пришлет своим наместником Илью Эренбу;рга... Ладно, рассказывайте о беседе с Бо;рманом... Вы не писали её?

(Голос Штирлица за кадром):

– Нет. И впредь этого делать не стану.

(Мюллер):

– Почему?

Кадр 89

(Крупный план, Штирлиц):
    
– Потому что после моей первой с ним встречи он и так переменил своё отношение к вам... Вы же были у него после того, как я рассказал ему о вашей безграничной преданности?

(Голос Мюллера за кадром):

– Он уведомил вас об этом?

(Штирлиц, пожав плечами):

– А кто ещё мог меня об этом уведомить?

(Голос Мюллера за кадром):

– Ваш шеф и мой друг Ше;лленберг, например...

(Штирлиц):
    
– Мой шеф и ваш друг Ше;лленберг, видимо, отдаст меня в руки имперского народного суда за то, что я способствовал изменническим переговорам пастора Шлага с англо-американцами...

Кадр 90

(Крупный план, Мюллер):
 
      – А кого представляет Шлаг? Разве за ним кто-то стоит? Он связан с нами? Или с партией? Он был и остался изменником, Ше;лленберг знал, кого отправлять в Берн... Меня, во всяком случае, Ше;лленберг пока ещё не просил заняться вами – в качестве «пособника врагов»...

(Голос Штирлица за кадром):

– Попросит.

(Мюллер):

– Вы сказали об этом Борману?

(Голос Штирлица за кадром):

– Конечно.

(Мюллер):

– Как он отреагировал?

Кадр 91

(Крупный план, Штирлиц):

– Сказал, что подумает... Но мне показалось, что вы заранее обсудили с ним возможность такого рода...

Кадр 92

(Крупный план, Мюллер):
 
(Мюллер наливает еще в рюмки, посмотрел свою на свет. Покачал головою):

– Какого чёрта всех нас потянуло в политику, Штирлиц?

(Голос Штирлица за кадром):

– Какие мы политики? Шпионы...

(Мюллер):
 
– Истинными политиками на этом свете являются именно шпионы: они знают две стороны медали, то есть абсолютную правду, а политики извиваются, словно змеи, дабы отчеканить орла и решку на одной стороне, что, согласитесь, невозможно.

Кадр 93

(Крупный план, Штирлиц):
 
– Именно поэтому их работа будет потребна во все века, как-никак иллюзия, а люди на неё падки...

Кадр 94

(Крупный план, Мюллер):
 
– Борман действительно попросил меня обеспечить вашу безопасность, вы снова угадали... Спалось в Швейцарии хорошо?

(Голос Штирлица за кадром):

– Так же, как здесь.

 (Мюллер):
      
– Но там нет бомбёжек, тишина...

Кадр 95

(Крупный план, Штирлиц):

– А я не реагирую на бомбёжки.

(Голос Мюллера за кадром):

– Вы фаталист?

(Штирлиц, вздохнув)

– Вы до чего угодно доведёте.

Кадр 96

(Крупный план, Мюллер, соглашается добродушно):
 
– Это – да, умеем. Ну, выкладывайте, о чем он говорил?

Кадр 97

(Крупный план, Штирлиц):
 
– О том, что Ше;лленберг, видимо, продолжает своё дело в Швейцарии и готовит новое, в Стокго;льме.

Кадр 98

(Общий план, Штирлиц и Мюллер сидят в креслах друг напротив друга):

(Мюллер):
      
– И вам, как специалисту по срывам переговоров, поручено войти в эти комбинации Ше;лленберга?

(Штирлиц):
    
– Да.

(Мюллер):
      
– Но ни Борман, ни вы не знаете, как это можно сделать?

(Штирлиц):
   
– Именно так.

(Мюллер):
      
– И Мю;ллер-гестапо, добрый старый папа-Мю;ллер, должен помочь вам в этом?
(Штирлиц):
   
– Должен.

Кадр 99

(Крупный план, Мюллер):
 
– А как он это сделает? Что он, семи пядей во лбу? Я не знаю, как подкрасться к вашему шефу. Я ломаю голову второй день и ничего не могу придумать. Давайте выкладывайте ваши соображения, Штирлиц, вы умный и хитрый... Смело говорите всё, что взбредёт на ум, я стану вас корректировать...

Кадр 100

(Крупный план, Штирлиц):

– Гру;ппенфю;рер, если уж вы; не знаете как, то я, даже со всей моей хитростью, вообще ничего не придумаю...

Кадр 101

(Крупный план, Мюллер):

– Штирлиц, я не люблю кокетства... Да вы и не умеете кокетничать, слишком для этого умны... Расскажите мне весь ход операции по Вольфу... С самого начала... Англичане не так уж были неправы, когда решили – в судебных разбирательствах – жить по закону аналогии. Я слушаю...

(Голос за кадром):

– Штирлиц понял: началась проверка. «Он хочет послушать, как я буду излагать ему свою версию всего дела... А он станет перепроверять её, основываясь на донесениях агентуры, расшифровке моих телефонных разговоров, рапортах службы наблюдения... Сейчас он должен подняться и отойти к шкафу или куда-то ещё, где у него есть кнопка включения записи... Вряд ли он решится на то, чтобы, сидя напротив меня, шарить рукою в кармане по рычажкам диктофона, он слишком большой профессионал, он рассчитывает контрагента заранее...»

(Камера отходит, Мюллер пододвинул к себе маленький пульт, лежавший на столе, нажал кнопку и сказал):
 
– Я запишу вас, потом послушаем вместе, если какой-то узел будет непонятен, вернемся к нему и проанализируем заново. Согласны?

Кадр 102

(Крупный план, Штирлиц):
    
– Конечно. Итак, мне была поручена работа с пастором, которого Ше;лленберг, видимо, уже давно держал в уме для прикрытия Вольфа – в случае, если переговоры с Да;ллесом окончатся неудачей или же сведения о них дойдут до фюрера... Я работал со Шлагом не без интереса: это достойный человек, у него своя позиция, он бесстрашен, готов на всё, лишь бы немцы получили мир как можно раньше... У Шлага довольно широкие связи среди движения пацифистов, имя его известно Ватика;ну, с экс-канцлером Брю;нингом его связывает давняя дружба... По легенде он должен был вступить в контакт с Да;ллесом, назвав имена ряда достойных людей в переговорах о мире, ибо он – по словам агентов Да;ллеса – не имеет в рейхе опоры на те реальные силы, которые смогут удержать в стране порядок и не позволить Германии сделаться поживой для русских – в полной мере, а не так, как было решено в Ялте.

От Брю;нинга к Шлагу поступили данные, что Да;ллес начал переговоры с обергруппенфю;рером Вольфом. Но и это не всё: Шлаг – и это самое главное, с чем я к вам приехал, я не сказал об этом Бо;рману, цените мою верность – высчитал, что операция Вольфа планировалась не только вашим другом и моим шефом, но и весьма серьёзными силами в генеральном штабе и министерстве иностранных дел...

Кадр 103

(Крупный план, Мюллер, закашлявшись):

– Факты??

Кадр 104

(Крупный план, Штирлиц, выпивает из рюмки, наклоняется к столику, берёт кусочек сала, кладёт его в рот, пережёвывает, потом задумывается):    
(В это время голос за кадром):

– Штирлиц понял, что Мюллер специально закашлялся, не хочет, чтобы его голос присутствовал на пленке, кашель меняет голос до неузнаваемости, однако, отметил Штирлиц, на его пассаж про генштаб и дипломатов Мю;ллер клюнул, сразу же потребовал факты. «Ну что ж, я дам тебе факты, только плохо, что я не рассказал об этой моей идее пастору, они, я думаю, станут сейчас к нему подкрадываться... Надо сделать всё, чтобы Мю;ллер, именно Мю;ллер, поручил мне поездку в Швейцарию. Я должен так повести себя во время допроса, а это допрос, ясное дело, чтобы оставить нечто такое на донышке, что сделалось бы совершенно необходимым Мю;ллеру... Нужен крючок, только б не переторопить дело, только б повести мне, только б разбудить в этом уставшем человеке фантазию... А как её разбудишь? Интересом, личным интересом, он умный, он понимает, что думать сейчас надо только о себе самом, всё проиграно. Но ведь и он заложник у Гитлера. Они все заложники, трусливые, маленькие заложники в руках больного, трясущегося маньяка... Вот ужас-то! Отчего такое возможно? Верно говорят: «не сотвори себе кумира». Они думали, что кумир приведёт их к мировому могуществу, положит им под ноги человечество... Малая интеллигентность, отсутствие подлинного знания всегда рождают доктрины именно такого рода, а ведь учиться не все любят, детей же просто принуждают читать историю, штудировать иностранные языки... Доктрина национал-социализма рассчитана на лентяев, на тех, кто больше всего любит спортивные игры, развлекательные программы по радио и кружку пива вечером, после того как отсидел работу...»

Кадр 105

(Крупный план, Штирлиц):
    
– Факты любопытны. Хотя Шлаг мне далеко не всё открывает – он многое держит в резерве, для торга, – но строй его логики в данном случае абсолютен. Вот его схема: почему Вольф был смещён в конце прошлого года с поста начальника личного штаба рейхсфюрера? Ведь это – крах, падение, нет?

(Штирлиц посмотрел на Мюллера, ожидая ответа; тот молчал. Штирлиц насмешливо спросил):

– Группенфю;рер, вы не хотите, чтобы ваш голос был на одной пленке с моим?

Кадр 106

(Крупный план, Мюллер молча кивнул):

Кадр 107

(Крупный план, Штирлиц):
   
– Хорошо, я понял. Слово «Группенфюрер», которое я только что произнёс, легко уберётся, плёнка, видимо, шведская, хорошо склеивается, рывка при прослушивании не будет... Продолжаю... Так называемое «падение» Вольфа было первой фазой операции, задуманной здесь, в Берлине, в этом здании...
Следующей фазой было подключение генерального штаба, который обязан был дать согласие на назначение Вольфа заместителем командующего группой войск в Северной Италии. Армия – за подписью генерал-полковника Гудериа;на – дала такого рода согласие. Нормы протокола требовали, чтобы факт приезда Вольфа в Италию был обговорен по дипломатическим каналам с правительством Муссоли;ни. Переписка по этому вопросу хранится в архиве министерства иностранных дел. Черный мундир СС, наш с вами, столь тенденциозный, Вольф ловко сменил на зеленый френч – военный человек, каста служивых, во все времена генералы враждующих армий время от времени садились за стол переговоров... И произошло всё это ещё накануне нашего наступления против союзников в Арде;ннах. Значит, комбинация действительно готовилась загодя? Более того, Шлаг считает, что, когда Ше;лленберг арестовывал Кана;риса, один на один, без свидетелей, адмирал, видимо, отдал ему такие связи, которые обеспечили Вольфу вполне надежный контакт с Да;ллесом, и, если бы не моя... нет, скажем, наша с вами работа по пастору, переговоры наверняка могли бы закончиться полным успехом...

Вы просили меня изложить факты; я изложил вам строй логического размышления пастора – это, если хотите, факты. Их только нужно тщательно проверить: кто конкретно готовил в штабе ве;рмахта приказ о Вольфе для Гудериа;на? Ше;лленберг наверняка действовал через свои личные связи, а возможно, и через наиболее доверенную агентуру в армии. Ближе всех к Гудериа;ну стоит Геле;н. Его работа смыкается с той деятельностью, которой занимается второе подразделение Ше;лленберга. Может быть, он, Геле;н?

Кадр 108

(Крупный план, Мюллер. Выключил запись, приблизился к Штирлицу, спросил):

– Имя Геле;на вам назвал Шлаг?

(Голос Штирлица за кадром):

– Нет.

(Мюллер):

– У вас есть какие-либо причины считать Геле;на близким человеком Ше;лленберга?

Кадр 109

(Крупный план, Штирлиц):
    
– Нет… Допуск.

(Голос Мюллера за кадром):

– Хитрите?

(Штирлиц):
      
– Открыт как дитя.

(Голос за кадром):

– Мю;ллер вдруг испугался; страх был неожиданным, ибо – в который уже раз! – он ловил себя на том, что Штирлиц словно бы читает его мысли, таинственным образом осведомлён о его поступках и наперёд знает то, что он тайно от всех задумал. Раньше, до того ещё как он получил данные о связях Штирлица с секретной службой, скорее всего русской, которые ныне позволяли расстрелять его здесь, в кабинете, такого рода угадывание занимало группенфю;рера, но теперь он ощутил ужас оттого, что – впервые в жизни – осознал свою малость и трагическую безнадёжность положения, в котором оказался из-за проклятого австрийского психа.

Кадр 110

(Крупный план, Мюллер, смотрит на Штирлица)
 
(Голос за кадром):

–  «А если сейчас спросить о его контактах с русскими в лоб? – подумал Мю;ллер. – Он дрогнет. Я увижу воочию его страх, и мне не будет так ужасно, как стало только что. Нет, – сказал он себе, – ты не имеешь на это права. Штирлиц – твоя козырная карта, и ты разыграешь её так, чтобы побить ею любого туза. Но игра предстоит кровавая, и, если он поймет меня, почувствует, что я знаю что-то, но молчу, будет невосполнимый проигрыш».

(Мюллер):

– Ну хорошо, это любопытно – с Геле;ном, спасибо, Штирлиц. Вы оговорили связь с пастором?

(Голос Штирлица за кадром):

– Да.

(Мюллер):

– Двустороннюю?

(Голос Штирлица за кадром):

– Да.

(Мюллер):

– Отдадите мне его адрес?

(Голос Штирлица за кадром):

– Конечно.

(Мюллер):

– Теперь вот что... Пограничная стража сообщила, что вы пересекали границу не один, но с дамой. Это верно?

Кадр 111

(Крупный план, Штирлиц):
   
– Нет. Неверно. Я перевёз через границу не только фрау Ки;рштайн, но и двух её детей.

(Голос Мюллера за кадром):

– Кто она?

(Штирлиц): 
 
– Беженка. Её муж работал у нас на заводах Круппа, специалист по часовой технике, швейцарец... Погиб... Она стояла на дороге, только что кончился налёт варваров...

Кадр 112

(Общий план, Штирлиц и Мюллер сидят в креслах друг напротив друга):

(Мюллер):

– Каков возраст детей?

(Штирлиц):
   
– Грудные... Я, увы, плохо разбираюсь в их возрасте... Они очень пищали...

(Мюллер):

– Где она вышла в Швейцарии?

(Штирлиц):
   
– В Берне.

(Мюллер):

– Возле отеля?

(Штирлиц):
   
– Да.

(Мюллер):

– Название?

(Штирлиц):
   
– «Золотая корона»...

Кадр 113

(Крупный план, Мюллер, пожав плечами):
    
– Почему республиканская Швейцария так любит королевские названия, связанные с атрибутами тиранической власти?

Кадр 114

(Крупный план, Штирлиц):
   
– Я думаю, у нас вскорости названия всех отелей станут, наоборот, избыточно республиканскими... Каждый с обострённым интересом относится к тому, чего лишён сам.

Кадр 115

(Крупный план, Мюллер):
    
– Хм, вероятно. В Берлине наверняка появятся отели «Русский двор», «Калинка» и «Самовар»...

Кадр 116

(Крупный план, Штирлиц):
    
– А в Мюнхене «Уо;лдорф Асто;рия» и «Пансильва;ния», – добавил Штирлиц.
(Общий план, Штирлиц и Мюллер сидят в креслах друг напротив друга):
(Мюллер, кивнул, потянулся устало, спросил):

– А кого вы искали в пансионате «Вирджи;ния»?

(Штирлиц):
   
– Вы следили за мной в Швейцарии?

(Мюллер):

– Я прикрывал вас.

(Штирлиц):
   
– В таком случае отвечаю: в «Вирджи;нии» я искал профессора, который контактировал с пастором.

(Мюллер):

– Почему пастор сам не пошел в «Вирджи;нию»?

(Штирлиц):
   
– Потому что я инструктировал его о мерах безопасности. Профессор... я запамятовал его имя... не пришёл к пастору на встречу... Весьма информированный человек, представлял какую-то группу в рейхе, глубоко законспирированную... Отчего-то покончил с собой...

Кадр 117

(Крупный план, Мюллер достал из кармана френча – ленивым, медленным жестом – маленький листочек, положил на стол перед Штирлицем):
    
– Именно он притащил на нашу конспиративную квартиру эту шифровку. Помните, я показывал её вам, когда мне пришлось посадить вас в камеру? Любопытно, не правда ли? Шифр точно такой же, как у радистки, очаровательной молодой мамы...

Кадр 118

(Крупный план, Штирлиц):
   
– Вы подозреваете меня, группенфю;рер?

Кадр 119

(Крупный план, Мюллер):

– В определенной мере.

(Голос Штирлица за кадром):

– И какова эта мера?

(Мюллер):

– Я подозреваю вас в том, что вы начали свою игру. Эдакая, знаете ли, «минивольфиада»... А почему бы и нет? По-человечески я могу вас понять – в нашем государстве «национальной общности» каждый сейчас думает только о себе.

Кадр 120

(Крупный план, Штирлиц, медленно спросил):
   
– А если я действительно веду такую игру? Если я скажу вам, что я играю свою партию, не очень-то полагаясь даже на вас, хотя ваш план уйти в тот миг, когда здесь будет грохотать канонада союзников, представляется мне оптимальным. Ведь вы до сих пор не сказали мне: с кем мы станем уходить? Куда именно? Каким образом? Вы хотите быть хозяином предприятия, но я в ваше предприятие вкладываю не деньги, а жизнь. Поэтому я так трепетно и аккуратно вёл себя с пастором.

Кадр 121

(Крупный план, Мюллер):

– И так лихо упрятали куда-то его сестру с ублюдками, что бедный А;;йсман чуть не повесился? Где она?

(Голос Штирлица за кадром):

– В Швеции.

(Мюллер):

– Не лгите.

(Голос Штирлица за кадром):

– Тогда не спрашивайте.

(Мюллер):

– Но если я найду её, пастор примет меня в вашу компанию?

Кадр 122

(Крупный план, Штирлиц):
   
– Он примет вас в компанию, если вы санкционируете мою с ним работу. Продолжение работы, так точнее.

(Голос Мюллера за кадром):

– В чем она будет заключаться?

(Штирлиц): 
 
– В том, чтобы он, Шлаг, сделался фигурой, представляющей реальные силы в рейхе. Он, а не Ше;лленберг.

Кадр 123

(Крупный план, Мюллер):

– Вы полагаете, что Да;ллес решится менять шило на мыло? Думаете, мое имя для него более заманчиво, чем имя Вольфа? Меня никто не вводил в комбинацию, как Вольфа, – ни Ги;ммлер, ни генеральный штаб, ни дипломаты... Я – фигура устрашения, дураку ясно.

Кадр 124

(Крупный план, Штирлиц):
   
– Но вы в силах организовать такие материалы на людей в штабе армии, что выломаете им руки и пону;дите их согласиться войти в наше дело... А с ними Да;ллес ся;дет за стол, невзирая на досадную неудачу с Вольфом.

Кадр 125

(Общий план, Штирлиц и Мюллер сидят в креслах друг напротив друга):
(Мюллер):

– Когда у вас назначена встреча с Ше;лленбергом?

 (Штирлиц):
   
– Вы уже знаете...

(Мюллер):

– Его аппарат нами пока что не прослушивается.

(Штирлиц):
   
– В девятнадцать тридцать.

(Мюллер):

– Найдите возможность задать ему вопрос: «От кого Сталин мог узнать о переговорах в Берне?»

(Штирлиц):
   
– А у вас есть такого рода данные?

(Мюллер):

– Штирлиц, я попросил вас задать Ше;лленбергу вопрос и выслушать его ответ. Это всё...

(Штирлиц):
   
– Вы убеждены, что я выйду живым из его кабинета?

Кадр 126

(Крупный план, Мюллер):

– Убеждён. Я не убеждён в том, что вы проснётесь завтра утром в вашем Ба;бельсберге, вот в чём я по-настоящему не убеждён. Именно поэтому я прикрепляю к вам моего шофёра... Да, да, шофёра, у вас болит кисть правой руки, вам трудно водить машину, скажете об этом Ше;лленбергу... (Мюллер нажал на одну из кнопок в панели, (Камера отходит на общий план) в дверях тут же появился Шольц) – Где Ганс?

(Шольц):

– Ждёт.

(Мюллер):

– Пожалуйста, пригласите его

(Вошел шофер)

(Мюллер, обращаясь к нему):

– Ганс, с сегодняшнего дня ты станешь нянькой у этого человека. Его жизни грозит опасность. Ты будешь ночевать в его доме, на первом этаже, ты никому не откроешь дверь, ни одной живой душе; мой знакомец не имеет права рисковать собою, ты должен быть неразлучен с ним и служить ему так, как служил мне и моему несчастному мальчику. Тебе ясно всё?

(Ганс):

– Мне ясно, группенфю;рер.

Картина 4. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – I (ОДЕССа )

Кадр 127

(Надпись на экране: ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – I. (ОДЕССа, Organisation der ehemalige SS ) Звучит тревожная музыка) (Мюллер сидит в кресле в комнате отдыха один. Лицо задумчивое)

(Голос за кадром):

– Идея создания этой тайной организации принадлежала Мю;ллеру. Он понимал, что спасение эсэсовских кадров после краха рейха будет трудным, практически невозможным делом, если уже сейчас, в марте сорок пятого, не конституциировать предприятие. Лишь если идею утвердят, можно будет финансировать создание надёжных путей отхода эсэсовцев в Латинскую Америку, Испанию, Португалию и монархические арабские страны пронацистской ориентации. Покупать через подставных лиц особняки, автомобили, яхты, маленькие отели на побережье Средиземного моря, для того чтобы там создать опорные базы СС; вербовать иностранцев, которые будут работать на организацию; готовить надежную агентуру на границах, в полицейских аппаратах, в железнодорожных, авиационных и океанских компаниях мира.

Кадр 128

(Мюллер сидит в своём кабинете за рабочим столом, читает какие-то бумаги, камера медленно обходит его справа налево)

(Голос за кадром):

– Мю;ллер имел осведомителей, тесно связанных с Ватика;ном, и знал, что сын Бо;рмана двадцатилетний Алои;з был накануне принятия сана священника, что противоречило духу нацистской морали. Однако он не отступничал, а получил санкцию Гитлера на такого рода шаг; Мю;ллер предполагал, что рейхсляйтеру удалось мягко убедить фюрера в том, что мальчик «жертвует светской карьерой» для того, чтобы внедриться в круги клерикалов, близких к папе, во имя идеи национал-социализма, но никак не вопреки ей.

И лишь в начале марта до Мю;ллера дошла информация, которая окончательно убедила его в том, что Бо;рман готовит тайные каналы для перемещения по миру особо верных ему членов НСДАП, полагая, что для этого он сможет использовать связи с некоторыми священниками Ватика;на из тамошнего ведомства иностранных дел, которые контактировали с Берлином начиная с тридцать третьего года, когда Гитлер еще только пришёл к власти.

Мю;ллер пытался выяснить, как Бо;рман строит свои потаённые каналы перемещения, но рейхсляйтер умел хранить тайну. Тем не менее Мю;ллеру удалось получить данные, что ряд функционеров НСДАП, аккредитованных при посольствах в нейтральных странах, ведут активную работу, связанную с возможностью нелегальных перемещений по миру всех тех, кто мог быть объявлен военным преступником.

И тогда он дал понять Бо;рману, что знает много больше.

Кадр 129

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «05.03.1945 года; 19.25». И исчезает.)

(Голос за кадром):

– Мюллер был приглашён рейхсляйтером Ма;ртином Бо;рманом в личный кабинет для беседы.

Кадр 130

(Общий план, Мюллер сидит в \кабинете Бормана. Борман сидит опустив глаза к столу. На высоком лбу над бровью с правой стороны характерный шрам в виде перевёрнутого вверх рожками серпа-месяца размером примерно 3 х 5 см)
(Появляются титры: «Глава нацистской партии, рейхсляйтер партайгеноссе М. Борман» и исчезают)

(Борман, не поднимая на Мюллера глаза):

– Ну и что? Допустим, мои люди действительно ведут подобного рода работу. Вы подозреваете кого-то из них в нечестном поведении? В своекорыстии? Они утаивают от меня факты? Лгут?

Кадр 131

(Крупный план, Мюллер):

(Голос за кадром):

– «Когда же он начнёт говорить со мною откровенно? – подумал Мю;ллер. – Он постоянно недоговаривает, постоянно опасается чего-то, никому не верит... Тогда зачем он пригласил меня быть с ним во всех его начинаниях? Зачем он – после встречи со Штирлицем – говорил о необходимости постоянного сотрудничества, чтобы координировать общие действия? Когда он поймёт, что нельзя не верить друг другу? Когда он начнет говорить правду?»

(Мюллер):

– Я никого ни в чём не подозреваю, рейхсляйтер, особенно когда дело идёт о ваших людях. Просто я думаю, что вам не с руки заниматься техническими вопросами – даже когда речь идёт о таком важном узле, как судьба функционеров НСДАП. Техника – удел техников вроде меня, а не политиков... Ваши недоброжелатели – узнай они об этом – не преминут обвинить вас в пораженчестве; подчеркнут, что существует отдел заграничных организаций НСДАП во главе с Бо;ле, зачем же создавать дублирующую организацию; большевики будут разбиты под Берлином, победа близка, и всё такое прочее... А моя фирма вправе просить санкцию на создание запасного тайного центра, который позволит нам – в случае трагического исхода битвы – спасти сотни тысяч верных бойцов национал-социализма. Я замотивирую необходимость этого тем, что среди ряда наших дипломатов и военных бытует мнение о возможности сепаратного мира; такого рода отщепенцы не имеют права оказаться безнадзорными за границей; необходимо срочно бросить за рубеж моих людей, которые будут следить за мерзавцами в любом уголке мира, пресекая их преступные попытки... Я даже готов для этого попросить у Ше;лленберга какие-нибудь данные про то, что, мол, в Латинской Америке зреют семена восстания против янки; это, я думаю, заинтересует фюрера – наступательный аспект, а ему это сейчас словно бальзам на раны...

Кадр 132

(Крупный план, Борман, почесал мочку уха):

– А что? Хорошее предложение. Составляйте меморандум, я постараюсь убедить фюрера в разумности предложения такого рода. У вас есть прикидки?

Кадр 133

(Крупный план, Мюллер):

– У меня уже отлажены каналы для тайного перемещения нужных людей из рейха в безопасные места. В Европе есть отели, которые можно взять даром; в портах Латинской Америки стоят яхты без хозяев, их можно приобрести за полцены у дальних родственников... У меня всё готово, но мне нужна санкция на действия; вы же понимаете, что активность моих людей за границей сразу же будет замечена резидентами Ше;лленберга, следовательно, Ги;ммлер задаст мне вопрос: «с какой целью? для кого? кто санкционировал?».

Кадр 134

(Крупный план, Борман):

– Ну, а если два первых вопроса из упомянутых вами трех поначалу задам я?

Кадр 135

(Крупный план, Мюллер):

– Отвечаю... Вам – отвечаю... В моём распоряжении сейчас семьдесят тысяч великолепных документов – паспорта, водительские лицензии, нотариальные свидетельства – из Парагвая, Аргентины, Португалии, Испании, Египта, Сингапура, Чили... Проведены беседы с семью тысячами тех членов СС, которые представляют интерес для нашей будущей работы: активны, умны, молоды, оборотисты... Чтобы опробовать ряд каналов исхода, я санкционировал игру: отправил одного из моих коллег по фальшивому паспорту через всю Германию с приказом нелегально пересечь нашу границу со Швейцарией, затем попасть в Италию, пробраться в Рим и поменять мою фанеру на ватиканский подлинник.

Кадр 136

(Крупный план, Борман тяжело спросил):

– Кто у вас в Ватикане?

Кадр 137

(Крупный план, Мюллер):

– Я готов передать вам списки, я путаюсь с итальянскими фамилиями.

Кадр 138

(Крупный план, Борман, тяжело проговорил):

– Спасибо. Мне будет интересно посмотреть, я совершенно не информирован по Ватикану.

Кадр 139

(Крупный план, Мюллер)

(Голос за кадром):

– И Мюллер снова подумал: зачем постоянно лгать? Какой прок? Ведь на Ватикан замкнут сын Алои;з.

(Голос Бормана за кадром):

– Продолжайте. Я слушаю.

(Мюллер, вздохнув):

– Я предупредил этого человека, что в случае провала – случись он в рейхе ли, в Швейцарии, или Италии – я ему помощи не окажу, отрекусь, предам, всё должно быть приближено к боевой обстановке...

(Мюллер пошарил по карманам, достал смятый бланк международной телеграммы, протянул Борману. Камера перемещается на крупный план Бормана)

– Что это? – (спросил тот).

Кадр 140

(Крупный план, Мюллер):

– А вы посмотрите... Он уже прислал мне весточку из Буэ;нос-А;йреса... На текст не обращайте внимания... Расшифровывается это так: «Устроился работать агентом по рекламе в испанской фирме „Куэнья“. Могу приобрести два дома в пустынном районе возле Пу;нта Аре;нас, где возможен приём судов среднего каботажа и подводных лодок. Требуется сорок тысяч долларов. Готов внедрить трёх коллег. Обмен документов в Ватикане прошёл идеально».

Кадр 141

(Крупный план, Борман):

– Полагаете, что таким образом можно будет организовать новые резидентуры СС повсюду?

Кадр 142

(Крупный план, Мюллер, хмыкнув):

– В России – вряд ли. А вот в Латинской Америке, там, где сильны наши позиции, дело пойдёт.

Кадр 143

(Крупный план, Борман):

– Сколько времени шёл туда ваш молодой коллега?

(Голос Мюллера за кадром): 
 
– Пять месяцев.

(Борман):

– Следовательно, уже в ноябре прошлого года вы думали про то, как спасать ваших людей – после поражения? Не слишком ли рано вы стали хоронить рейх?

Кадр 144

(Крупный план, Мюллер, жёстко):

– Я понял, что рейх ждут похороны уже в феврале сорок третьего, после Сталинграда.

Кадр 145

(Крупный план, Борман):

– Вы смеете говорить мне такое?!

Кадр 146

(Крупный план, Мюллер):

– Рейхсляйтер, но ведь ваши люди начали работать в этом же направлении еще раньше...

Кадр 147

(Крупный план, Борман):

– Мои люди были, есть и будут верны фюреру, который убеждён в победе!

Кадр 148

(Крупный план, Мюллер кашлянул, прикрыв рот ладошкой):

– Я теряюсь, когда ощущаю недоверие... По-моему, время неискренности кончилось... Пора бы говорить друг другу правду...

Кадр 149

(Общий план, Мюллер сидит в \кабинете Бормана. Борман поднялся, походил по кабинету, потом остановился возле окна, прижался лбом к стеклу и, не оборачиваясь, сказал):

– Изложите мне структуру организации. Из каких подразделений она состоит. Как и через кого будут поддерживаться контакты с иностранцами. Количество привлечённых – сейчас и в последующем. Принцип отбора членов. Кто будет утверждать кандидатов. Каков статут членов их семей. Форма связи между членами организации в разных регионах мира. Где будет дислоцироваться штаб. Его структура. Кто будет отдавать приказы. Их форма...

Кадр 150

(Крупный план, Мюллер снова кашлянул):

(Голос за кадром):

– Мюллер, подумал, что главный вопрос – о штабе и его структуре, то есть, говоря языком нормальным, о том, кто станет во главе тайной организации, – Бо;рман задал в самом конце, подбросив его как нечто второстепенное, хотя ясно, что на самом деле это интересует его прежде всего.

Приняв, однако, игру рейхсляйтера (поди не прими!), Мюллер начал отвечать в той последовательности, которую предложил Бо;рман.

(Мюллер):

– Структура организации видится мне двухслойной, на первых порах мы легендируем её как тайный консорциум, призванный – в случае необходимости – обеспечить спасение офицеров СС, которые – согласно декларации Сталина, Рузвельта и Черчилля – признаны военными преступниками, все скопом, без разбора, за то лишь только, что служили в главном управлении имперской безопасности и армии. Поскольку исчезновение моих людей невозможно в Германии – все они были на виду, а мы знаем, какой разгул предательства возникает после государственного краха, – речь может и обязана идти о передислокации наиболее ценных борцов СС за границу. Однако второй, истинный строй структуры организации состоит в том, чтобы уже сейчас заложить наши опорные пункты во всех регионах мира для продолжения нашей борьбы в будущем.
Контакты с верными нам иностранцами закрепят те офицеры, которых мы передислоцируем немедля; пропаганда Ге;ббельса работает отменно, издали всё видится иначе, чем вблизи. К тому же грамотных, к счастью, не много. Люди больше верят слухам, поэтому сейчас ещё есть возможность работать в обстановке наибольшего благоприятствия в Аргентине и Парагвае, в Испании и Португалии; мы ещё до конца не использовали возможности наших японских боевых союзников в Сингапуре и Индонезии, в Бирме и на Борнео. А ведь именно там традиционно сосредоточены крупнейшие торговые точки, связанные с Лондоном и Канадой, – прекрасный путь для внедрения в Америку и Европу... Думаю, вы простите мне несанкционированное своеволие: я уже проговорил с моими друзьями из наших автомобильных, химических и авиационных концернов некоторые аспекты перспективного плана создания в тех регионах Азии своих филиалов... Союзники, конечно, поначалу не откажут себе в удовольствии полютовать, возможны санкции против наших промышленников, но экономика сильнее эмоций, куда Западу деться без Германии?

Кадр 151

(Крупный план, Борман):

– Концерны представили вам соображения в письменном виде?

Кадр 152

(Крупный план, Мюллер, улыбнувшись):

– Разве они пойдут на это, рейхсляйтер?

(Голос Бормана за кадром):

– А почему бы и нет?

(Мюллер):

– Да потому, что они боятся ваших представителей в правлениях. Если бы они получили санкцию, тогда другое дело – развернутые предложения будут составлены за неделю...

Кадр 153

(Крупный план, Борман):

– И потом станут известны союзникам... А те будут приятно удивлены, отчего этим перспективным проектом так интересовался человек по фамилии Мю;ллер... Всё, что происходит, то происходит – так или иначе – к лучшему.

Кадр 154

(Крупный план, Мюллер, вздохнув):

– Ну уж и всё. Не всё, рейхсляйтер, хотя в данном случае вы снова правы – я недодумал возможность утечки информации.

Кадр 155

(Крупный план, Борман, усмехнулся):

– Значит, не всегда ошибается Бо;рман? Иногда и у него бывают не совсем бесполезные мысли? Дальше, пожалуйста.

Кадр 156

(Крупный план, Мюллер):

– Что касается числа привлечённых в тайную организацию СС, то я сейчас затрудняюсь назвать точную информацию, но по предварительным подсчётам у меня получается что-то около тридцати тысяч...

(Голос Бормана за кадром):

– Каков принцип предварительного подсчёта?

(Мюллер):

– Опять-таки, если бы я позволил себе признаться, что этот подсчёт был по-настоящему необходим уже пару лет назад, если бы мы взяли за непреложное правило допускать в начале предприятия возможность проигрыша, а не только победу, я бы продумал систему, и, поверьте, это была бы неплохая система... А сейчас мне пришлось пойти по весьма примитивному пути: я начал с того, что вспомнил пару сотен людей из моего аппарата, которые просто-таки обязаны быть спасены... Все руководители моих референтур по русскому, украинскому, польскому, французскому, еврейскому, испанскому секторам, все те, кто осуществлял надзор за промышленностью и банками, те, кто курировал вопросы идеологии, церковь, молодежные организации, те, кто осуществлял руководство работой в концентрационных лагерях, обязаны – если, конечно, вы одобрите мою задумку – начать уже сейчас подготовку к передислокации в заранее подготовленные центры... Опорные базы я берусь наладить в Ба;зеле, Аско;не, Мила;не, Ватика;не, Пальма де Мальо;рке, Барсело;не, Мадри;де, Лиссабо;не, Буэ;нос-А;йресе, Асунсьо;не...

Кадр 157

(Общий план, Борман, стоя возле карты мира):

– Вполне конкретная линия... Неплохо... (Отходит от карты)

Кадр 158

(Крупный план, Мюллер):

– Что касается принципа отбора, то здесь, конечно, возможны определенные издержки, опять-таки из-за фактора времени... Далеко не все руководители отделов гестапо – мои люди: Кальтенбру;ннер часто назначал своих протеже – тех, кому он патронировал... Так что я не могу полагаться на абсолютную компетентность всех моих подчиненных в областях... Но в Га;мбурге, Мю;нхене, О;сло, Ганно;вере, Лю;беке, Копенга;гене, Фле;нсбурге, Бре;мене, Вю;рцбурге, Мила;не, Ве;ймаре, Дре;здене у меня сидят вполне надёжные люди, я им верю абсолютно, они думают так же, как я. Если разрешите, я поручу именно им составить списки. (Мюллер хмыкнул) – Конечно же устно, никак не фиксируя это в документах... Что касается утверждения кандидатов, то доверьте мне провести предварительный отбор, а уж вы благословите его окончательно. Что касается членов семей будущей организации СС, то они должны быть поначалу убеждены, что кормилец погиб... Только так, хоть и жестоко... Иначе начнут искать... А за их поиском будут наблюдать враги, и это приведёт к расшифровке всего дела. Что касается форм связи между будущими региональными группами, то этот вопрос смыкается с вашим вопросом о штабе. Я полагаю, что штаб придётся возглавить мне... Если бы вы санкционировали при этом ещё одну для меня должность – специальный помощник фюрера НСДАП Бо;рмана по вопросам СС, – тогда предприятию была бы придана та весомость, которая позволит провести всю необходимую работу в максимально короткий срок. Понятно, такого рода должность, (Мюллер улыбнулся) – так же не должна фиксироваться в документах, во всяком случае пока что...

Кадр 159

(Крупный план, Борман):

– Вы забыли фамилию моего друга Ги;ммлера... Его пока ещё никто не смещал с должности рейхсфюрера СС...

Кадр 160

(Крупный план, Мюллер, говорит спокойно):

– Сместят. Надо, чтобы сместили. Вы же понимаете, что одиозность рейхсфюрера не позволит ему жить в подполье... Да и потом...

(Голос Бормана за кадром):

– Что?

(Мюллер пожал плечами, вздохнул):

Кадр 161

(Крупный план, Борман, сердито):

– Договаривайте, пожалуйста – это невежливо – обрывать мысль на полуслове.

Кадр 162

(Крупный план, Мюллер):

– Он – ваш враг, рейхсляйтер, зачем же брать его в расчёт? Его надо выводить из расчёта.

Кадр 163

(Крупный план, Борман, спросил задумчиво):

– А Кальтенбру;ннер? Почему бы ему не стать фюрером организации, а вам – его начальником штаба и заместителем?

(Голос Мюллера за кадром):

– Потому что я не верю Кальтенбру;ннеру.

(Борман):

– У вас есть к этому основания?

Кадр 164

(Крупный план, Мюллер):

– Есть.

(Голос Бормана за кадром):

– Изложите.

(Мюллер, отрицательно покачал головой):

– Не стану, рейхсляйтер. Пожалуйста, простите меня, но я не стану этого делать... Я никогда не был доносчиком, увольте... Вы сами можете убедиться в правоте моих слов, проверив Кальтенбру;ннера...

Кадр 165

(Общий план, Мюллер сидит в \кабинете Бормана. Борман сидит глядя на Мюллера, деловито осведомляется):

– Каким образом?

(Мюллер):

– А вы попросите его поработать с Кана;рисом…

(Борман удивился):

– Почему именно с Кана;рисом?

(Мюллер ответил жестко):


– Я сказал вам то, что счёл возможным сказать, рейхсляйтер...

(Борман пожал плечами, снова поднялся, походил по кабинету, потом спросил):

– Как вы намерены назвать нашу тайную организацию офицеров СС?

(Мюллер):

– По первым буквам: (Organisation der ehemalige SS) организация бывших членов СС, ОДЕССа... И огромное вам спасибо за то, что вы назвали ОДЕССу нашей организацией...

(Борман):

– Разворачивайте работу, Мюллер...

Кадр 166

(Крупный план, Борман):

– И как следует продумайте, чтобы трасса нашей ОДЕССы начиналась из Берлина, отсюда, из рейхсканцелярии... Оборудуйте запасные штабы этой трассы здесь, в Берлине, потому что грядут уличные бои, да, да, именно так... Подвалы, метрополитен, подземные коммуникации – все это обязано стать знакомо вам так, чтобы вы ориентировались в этом лабиринте, как поп в Ветхом Завете...

Картина 5. ДУШНОЕ ОЩУЩЕНИЕ КОЛЬЦА

Кадр 167

(Общий план, Штирлиц и Ше;лленберг разговаривают в его кабинете, стоя):

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «19.03.1945 года; 19.46». И исчезает.)

(Голос за кадром):

– Ше;лленберг назначил Штирлицу встречу на следующий день после его приезда из Швейцарии в своём особняке.

Кадр 168

(Крупный план, Шелленберг, положив свою мягкую, женственную руку на плечо Штирлица):

(Появляются титры: «Руководитель военной разведки Третьего Рейха В. Шелленберг, бригадефюрер СС» и исчезают)

– А почему бы вам самому не пустить себе пулю в лоб, штандартенфю;рер? Гарантирую отменные похороны.

Кадр 169

(Крупный план, Штирлиц):

– Я – логик. Люди моей породы боятся переторопить события: шлёпнешься, а через час выяснится, что ты нужен живым...

Кадр 170

(Крупный план, Шелленберг):

– Мне-то как раз вы значительно более выгодны мёртвым.

Кадр 171

(Крупный план, Штирлиц):

– Чтобы было на кого свалить провал переговоров Вольфа с Да;ллесом?

Кадр 172

(Крупный план, Шелленберг, вздохнул):

– Конечно... Ну, выкладывайте, о чем говорили с Мю;ллером...

Кадр 173

(Общий план. Шелленберг присаживается в кресло рядом с низким столом, делает приглашающий жест садиться Штирлицу)

(Штирлиц):

– Об операции в Швейцарии.

(Шелленберг):

– Признайтесь честно: на чем он взял вас?

Кадр 174

(Крупный план, Штирлиц):

– На знании. Он знает больше меня. Он знает всё.

Кадр 175

(Крупный план, Шелленберг):

– Если бы он знал всё, вы бы висели на дыбе, а меня бы держали в одной камере с Кана;рисом. Он знает только то, что ему полагается знать. А вот мне снова нужен ваш поп... И кто-то ещё, через кого мы будем гнать дезинформацию вашему новому покровителю Мю;ллеру. Вас интересует, почему я говорю с вами так открыто, несмотря на то что вы провалили дело?

(Штирлиц):

– Не я.

(Шелленберг):

– А кто?

Кадр 176

(Крупный план, Штирлиц):

– Мы. Все мы. А в первую очередь Вольф.

(Голос Шелленберга за кадром):

– Вы думаете, что говорите?

(Штирлиц):

– Думаю, думаю, постоянно думаю... Так почему же вы продолжаете быть со мной откровенным, несмотря на то что я провалил дело?

Кадр 177

(Крупный план, Шелленберг):

– Потому что вы отдаёте себе отчет: связывать себя с Мю;ллером накрепко – безумие. Мы, разведка, можем вынырнуть. Он, гестапо, – обречён на то, чтобы утонуть... Вы действительно уже побывали у него?

(Голос Штирлица за кадром):

– Да.

(Шелленберг):

– Он вызвал вас? Не поставив меня в известность?

Кадр 178

(Крупный план, Штирлиц):

– Вы же всё прекрасно знаете, бригадефю;рер... Я думаю, офицер пограничной стражи на нашем «окне» возле Ба;зеля, где я переправлял пастора Шлага, был перевербован Мю;ллером, как-никак это «окно» было вашим личным, по материалам гестапо оно не проходило... Через этого офицера Мю;ллер вышел на пастора. За стариком пустили «хвост», в Швейцарии пока ещё сильны позиции баварца; в объекте интереса пастора оказался – согласно нашему с вами плану – Да;ллес. Тот вывел его на Вольфа; молодая нация, разведку только-только ставят, опыта мало – засветились. Поскольку пастор числится за мной, Мю;ллер загнал меня в угол. Он не сказал мне и сотой доли того, что знает. Но он знает всё. И об этом нашем разговоре я обязан буду ему доложить... Будь прокляты волчьи законы нашей фирмы, но не я её основал.

(Голос Шелленберга за кадром):

– И не я... Что вы ему отдадите из нашего разговора?

(Штирлиц):

– То, что вы позволите...

Кадр 179

(Общий план, Шелленберг поднялся, походил по кабинету, остановился возле книжного шкафа, достал книгу в старинном переплете (сафьян с золотым обрезом), открыл нужную ему страницу (была заложена красной тесемочкой) и зачитал, камера наезжает на крупный план):

– Отец иронии и юмора Свифт уже в молодости предсказывал, что его ожидает помешательство. Гуляя однажды по саду с Юнгом, он увидел вяз, лишённый на макушке листвы. Свифт сказал Юнгу: «Я точно так же начну умирать с головы». До крайности гордый с высшими сановниками, Свифт охотно посещал самые грязные кабаки и там проводил дни и ночи в обществе картёжников, бандитов и потаскух. Будучи священником, он писал книги антирелигиозного содержания, так что о нем говорили: «Прежде чем дать ему сан епископа, его следует заново окрестить». А сам про себя он написал так: «Слабоумный, глухой, бессильный, неблагодарный».

Непоследовательность его была поразительна: он был в отчаянии, когда умерла Сте;лла, его любимая женщина, но, чтобы успокоиться, писал комические «Письма о слугах». Через несколько месяцев после этого Свифт лишился памяти, но язык его был по-прежнему острым как бритва. Потом он провёл год в полнейшем одиночестве, затворившись в комнате, ничего не читая и не сочиняя. Он отказался от мяса и впадал в бешенство, когда слуга появлялся на пороге. Однако, когда он покрылся чирьями, разум его просветлел, и Свифт начал постоянно повторять: «Я – сумасшедший». Потом он снова впал в состояние полнейшей прострации, но порою ирония вспыхивала в нём с прежней силой. Когда за несколько месяцев до смерти в его честь была устроена иллюминация, Свифт заметил: «Пусть бы эти сумасшедшие не сводили с ума окружающих». Незадолго перед кончиной он написал завещание, отписав одиннадцать тысяч фунтов стерлингов в пользу душевнобольных. Он также сочинил эпитафию, которая служит выражением ужасных нравственных страданий, постоянно его мучивших: «Здесь похоронен Свифт, сердце которого уже не надрывается более от гордого презрения»... (Шелленберг поставил книгу на место, резко обернулся к Штирлицу): – Вы понимаете, зачем я прочитал вам это?

Кадр 180

(Крупный план, Штирлиц):

– Видимо, хотите помочь мне понять подлинный психологический портрет Мю;ллера?

Кадр 181

(Крупный план, Шелленберг):

– Мю;ллер работает на рейхсля;йтера Бо;рмана, и вам это прекрасно известно.

Кадр 182

(Крупный план, Штирлиц):

– На Бо;рмана этот отрывок не проецируется, бригадефю;рер.

Кадр 183

(Крупный план, Шелленберг):

– Сердце бедного Бо;рмана уже давно разорвалось от гордого презрения к окружающим, Штирлиц. Он продолжает жить с разорванным сердцем...

Кадр 184

(Крупный план, Штирлиц)

(Голос за кадром):

– «И этот планирует меня для какой-то комбинации, – понял Штирлиц. – Они все что-то знают, а я не могу взять в толк, что именно. Меня играют, и если я не пойму, в каком качестве, то, видимо, часы мои сочтены. А что если и Мю;ллер, и Ше;лленберг начали свою партию купно? Обменялись суждениями? Видимо, да, слишком точен и тот и другой в вопросах, никаких повторов. Но это – в мою пользу. Их подводит страстная тяга к порядку, они расписали свои роли; им бы следовало спотыкаться, повторять друг друга, быть самими собою... «С кем протекли его боренья, – в который уже раз вспомнил он стихи Пастерна;ка, он прочёл их в журнале, купленном им на парижском развале осенью сорокового года, – с самим собой, с самим собой!»

(Штирлиц):

– Что ж, с разорванным сердцем можно поскрипеть, если хорошо работает печень, сосуды, почки и мозг. Если человек, сердце которого порвалось от «гордого презрения», имеет в голове такое, что иным и не снилось, тогда он может существовать...

Кадр 185

(Крупный план, Шелленберг):

– Оп! Умница! Вы – умница, поэтому я прощаю вам то, чего не простил бы никому другому. Вы оказались посвящённым в моё дело, Штирлиц, хотел я того или нет. Значит, мне нет нужды более таиться от вас. Если я удостоверюсь в вашей неискренности, вы знаете, как я поступлю, мы не бурши, чтобы пугать друг друга словесами перед началом драки... Так вот, если мне понятно, о чём думает наш с вами шеф, рейхсфю;рер, о чём мечтает преемник Гитлера рейхсмаршал Ге;ринг, о чём говорят между собою Гудериа;н, Ти;ппельскирх и Геле;н, считая, что в их кабинетах, проверенных связистами вермахта, нет аппаратуры прослушивания, то ни я, ни вы не знаем, о чём думает Бо;рман. А он очень предметно думает о близком будущем, не находите?

(Голос Штирлица за кадром):

– Думаю, вы ошибаетесь. Он неразделим с фюрером.

(Шелленберг):

– Штирлиц, не надо. Он был неразделим с заместителем фюрера Штра;ссером и преда;л его. Он был неразделим с вождем СА кумиром национал-социализма Эрнстом Ремом и участвовал в его убийстве, он был неразделим с фюрером нашей партии Гессом и преда;л его, пока петух вообще еще даже и не кукарекал... Вы понимаете, отчего я так открыто говорю с вами? Я ведь раньше никогда так обнажённо не выявлял затаённую суть проблемы... Понимаете?

(Голос Штирлица за кадром):

– Нет.

(Шелленберг):

– Жуков вот-вот начнёт штурм Берлина, Штирлиц. А это – конец, хотя на Зее;ловских высотах мы можем на несколько дней остановить их танки... Геле;н доложил фюреру этой ночью, что силы русских превышают наши в пять раз. Вот так-то. Я это слышал своими ушами. Вы намерены погибать под обломками нашего государственного здания? Я – нет. Вот вам моя рука, пожмите её и поклянитесь, что вы станете служить лишь моему делу – так, чтобы мы ушли отсюда вдвоем... Или втроем...

(Голос Штирлица за кадром):

– А кто будет третьим?

(Шелленберг долго молчал, потом ответил вопросом):

– А если третьим будет Мю;ллер?

Кадр 186

(Крупный план, Штирлиц):

– Вы наладили с ним добрые отношения во время моего отсутствия?

Кадр 187

(Крупный план, Шелленберг):

– С ним невозможны добрые отношения. Но с ним возможны деловые отношения. А его дело – это жизнь. И за это дело он готов подраться.

Кадр 188

(Крупный план, Штирлиц):

– А вам не кажется, что Мю;ллер будет той гирей на ноге, которая вас утопит?

Кадр 189

(Общий план, Шелленберг, поправил Штирлица):

– Нас. Нас, Штирлиц. Не сепарируйтесь, не надо. Мю;ллер по;лон такой информацией, которая нам с вами и не снилась. Он занимался «Красной капеллой» русских, я подключался лишь к заграничным операциям, он вёл расследование лично, здесь, в Берлине. Он оставил кое-что про запас, он никогда не сжигает все мосты, он – я убеждён – бережёт какие-то точки опоры, ожидая новых гостей из Москвы...

(Голос за кадром):

– Штирлиц. Подумал: «Может быть, радисты, переданные мне, которые были внедрены в Ве;ддинг и Потсда;м, тоже ждут гостей?  Почему нет? И первым гостем окажусь я».

(Шелленберг закурил свой «Кэмэл», внимательно проследил за тем, как догорела провощенная спичка, положил ее в пепельницу дирижерским жестом правой руки и продолжил):

(Шелленберг):

– Мю;ллер вёл дело особо законспирированной группы русской разведки, на которую я вышел в конце сорокового года, вы, верно, помните эту работу...

Кадр 190

(Крупный план, Штирлиц):

– Помню.

(Голос за кадром):

– (Ещё бы не помнить – провал той группы чуть не стоил ему головы: один из участников подполья не выдержал пыток, сломался, дал показания; к счастью, Штирлиц ни разу не контактировал с ним; тот человек, который был у него на связи, выбросился из окна кабинета следователя.)

Кадр 191

(Крупный план, Шелленберг):

– Он вёл дело Шу;льце-Бо;йзена и Ха;рнака, и он знает, что какие-то люди из этой группы остались, легли на грунт. Он вёл дело Анто;на Зе;фкова... Я не говорю о том, что ему известно многое обо всех без исключения участниках заговора двадцатого июля... Это не очень-то интересует тех на Западе, кто уже сейчас подкрадывается к тайнам русской разведки в рейхе, но, тем не менее, этим человеком является Да;ллес и, понятно, сэр Уи;нстон, но впоследствии этот интерес будет пожирающим, маниакальным.

Кадр 192

(Крупный план, Штирлиц):

– Да;ллеса и сейчас занимает всё, связанное с участниками заговора генералов, бригадефю;рер. Ему нужна легенда, он обострённо интересуется этим делом, поверьте. Хотя, вы правы, русская разведывательная сеть в рейхе занимает сейчас Да;ллеса в первую голову. Полагаете, что Мю;ллера – коли он возьмёт с собою все наши досье – не вздёрнут?

Кадр 193

(Крупный план, Шелленберг):

– Если попадётся сразу после краха – могут впопыхах и вздёрнуть... Но ведь в условиях нашей задачи обозначен главный посыл: не попасться... Особенно в первые месяцы, потом – не так страшно; горячие головы поостынут, эмоции улягутся, делом надо будет заниматься, серьёзным делом...

Кадр 194

(Крупный план, Штирлиц):

– Полагаете, Мю;ллер тоже знает, как уйти?

Кадр 195

(Крупный план, Шелленберг):

– Бесспорно. Он готов к этому лучше всех.

(Голос Штирлица за кадром):

– Факты?

(Шелленберг):

– Есть факты. Я их знаю, Штирлиц, и я дал ему понять, что знаю. Он ценит силу. Он оценил мою силу. Его знание русского вопроса сделает наш союз крайне ценным, мы станем некоего рода консультационной конторой – «выполняем заказы за наличный расчет, деньги пересылать в Парагва;й, столица Асунсьо;н, качество гарантируем»... И чтобы эта моя задумка обрела форму реальности, нам нужны два человека... Один из них должен быть запятнан еврейской кровью. Не чистый, конечно, еврей, а четвертькровка, а ещё лучше восьмушка, у Э;йхмана есть отменная картотека. Вы должны поработать с ним, прежде чем пу;стите его в комбинацию...

(Голос Штирлица за кадром):

– В какую именно?

(Шелленберг):

– Перебросьте его в Швейцарию. Что ему там делать? Скажу позже, дам имя человека, на которого его надо будет вывести. Цель? Наше желание спасти от фанатиков тех несчастных евреев, которые обречены на уничтожение в концентрационных лагерях.

Кадр 196

(Общий план, Штирлиц и Шелленберг сидят в креслах, разговаривают):

(Камера приближает на крупный план, Штирлица):

– Во-первых, я пока не знаю, с кем мне предстоит заниматься, бригадефю;рер. Во-вторых, я не представляю, к чему мне готовить этого человека, допусти мы, что у Э;йхмана есть нужный нам персонаж:

(Камера переходит на Шелленберга)

(Шелленберг снова закурил, вопрос Штирлица словно бы не слышал, продолжал своё):

– А второго человека зовут Да;гмар Фра;йтаг.

(Камера снова переходит на общий план. Шелленберг подвинул Штирлицу папку):

– Ознакомьтесь у себя в кабинете, только потом вернёте мне. Это – невероятная женщина: во-первых, красива, во-вторых, талантлива. Её мать шведка. Вы должны будете в течение трех – пяти дней – не более того – перебросить ее в Стокго;льм, проработав методы и формы связи. В Стокго;льме она – как доктор филологии, специалист по скандинавским рунам – будет обязана не столько заниматься изысканиями германо-скандинавской общности в Королевской библиотеке, сколько подходом к семье графа Бернадо;та. Ясно? Я начинаю тур вальса с графом, Штирлиц. Мю;ллер намекнул, что ваше имя известно партайгеноссе Бо;рману, вы ведь встречались с советником нашего посольства в Берне, который отвечает за дела партии, не так ли? Видимо, Бо;рман именно поэтому заинтересовался вами, следовательно, вы гарантированы – на какое-то время – от любого рода неожиданностей со стороны Кальтенбру;ннера или того же Мю;ллера. Но если рейхсляйтер Бо;рман узнает о Бернадо;те так, что это нанесёт ущерб моему делу, я пристрелю вас сам, здесь, в этом кабинете, вы понимаете меня?

Кадр 197

(Крупный план, Штирлиц):

– Я понимаю, что зажат в угол, бригадефю;рер. Я допускаю, что за каждым моим шагом следят, я чувствую, что в каждом моём слове ищут неправду. Что ж, так даже интереснее жить. Но убивать меня – даже в этом кабинете – неразумно, и обернётся это против вас страшным, непоправимым ударом. Разрешите идти?

Кадр 198

(Крупный план, Шелленберг. Глаза Шелленберга замерли, что-то больное, тяжелое возникло в них; спросил он тем не менее усмешливо и добродушно):

– Вы сошли с ума?

Кадр 199

(Крупный план, Штирлиц):

– Я не Свифт, бригадефю;рер. Я гарантирован, как и все мы, смертью, но только не от умопомешательства.

Кадр 200

(Общий план, Штирлиц и Шелленберг сидят в креслах, разговаривают)

(Шелленберг):

– Извольте объяснить, что вы имели в виду, когда пугали меня!

(Штирлиц):

– Нет, я не буду этого делать.

(Шелленберг):

– Как вы смеете, Шти...

(Штирлиц, оборвав Шелленберга, поднялся):

– Смею! Всё кончено, бригадефю;рер. Всё. Нет начальников, нет подчинённых. Есть умные люди и есть дурни. Есть люди знающие, а есть люди тёмные.
Поражение раздевает общество, обнажает хорошее и дурное, никаких поблажек; только правда; выживут те, кто имеет голову на плечах, кто знает и помнит. Так что сейчас вы заинтересованы во мне совсем не меньше, чем я в вас. А коли нет, то бог с вами. Смерти я не боюсь, ибо тайком, несмотря на запрет фюрера, верю во всевышнего.

(Шелленберг поднялся из-за стола, походил по кабинету, хрустко забросив руки за спину, потом остановился возле окна, заклеенного крест-накрест бумажными лентами, чтобы стекло не так часто вылетало из-за взрывных волн, вздохнул, сказал горько):

– А вы мне всё больше нравитесь, Штирлиц. Экий мерзавец, а?! А в общем-то, всё верно: мы, верхние, проиграли страну, вы имеете право на позицию, каждому своё. Идите. И найдите мне у Э;йхмана умного, несчастного, но отчаянного еврея. Он должен вступить в контакт с раввином швейцарской общины в Монтрё и с экс-президентом Швейцарии Му;зи – как мой личный представитель. А вот чем он будет торговать и за какую цену, я скажу вам после того, как вы мне доложите: «Он готов к делу, и, если он нас преда;ст, я пущу себе пулю в лоб». Такой поворот вас устраивает?

(Штирлиц кивнул и устало сказал):

– Хайль Гитлер!

Кадр 201

(Общий план, Штирлиц и Мюллер в его кабинете сидят за письменным столом лицом друг к другу ...Мюллер смотрел на Штирлица тяжело, сосредоточенно, с открытой неприязнью.):

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «20.03.1945 года; 12.32». И исчезает.)

– Да, – (сказал он наконец), – вы правильно посчитали мои ходы. Я действительно вошёл в дело. Да, я действительно уговорился с Ше;лленбергом о координации кое-каких шагов. Да, действительно, я готовлю те досье, которыми можно будет торговать в скором будущем с людьми Да;ллеса. Да, действительно, мой Ганс станет сообщать мне о вас всё, но более всего он должен следить за тем, чтобы Ше;лленберг не убрал вас, когда вы сделаете то, что он вам поручил. Поэтому – не торопитесь, Штирлиц. Не торопитесь! Сделайтесь нужным Ше;лленбергу в такой мере, чтобы он без вас заплавал. Знаете этот боксерский термин? Или вы всё больше по теннисным? И не вздумайте так открыть себя перед Бо;рманом, как открываетесь передо мною. Мы с Ше;лленбергом, увы, вынуждены ценить ум других; Бо;рман лишён этого качества, ибо никогда не занимался практической работой; давать указания – легко, провести их в жизнь – куда сложнее.

(Мюллер поднялся, отошел к сейфу, открыл массивную дверь, достал папку, положил ее перед Штирлицем.):

– Это досье адмирала Кана;риса. Не обращайте внимания на игривость стиля, несчастный был неисправимым оригиналом, однако то, что здесь собрано, прояснит, отчего я надеюсь на спасение. Я имею в виду схватку американцев с русскими, ибо лишь это даст нам возможность остаться. Читайте, Штирлиц, я верю вам, как себе, читайте, вам это надо знать...

Кадр 202

(Крупный план, Штирлиц углубился в чтение):

(Голос за кадром, тревожная музыка):

– «Источник, близкий к Белому дому, сообщал Кана;рису, что ещё летом сорок первого года президент Ру;звельт дал указание создать ОСС – „Отдел стратегических служб“, организацию, которой было вменено в обязанность заниматься политической разведкой и «черной пропагандой», направленной против стран оси.

(Видеоряд: кадры кинохроники, относящиеся к Америке тех лет и Доновану) Предприятие курирует пятидесятивосьмилетний Ви;льям Джо;зеф До;нован, (Фотопортрет В. Донована) которого называют «диким», – республиканец школы президента Гу;вера (Фотопортрет Э. Гувера), то есть поклонник «сильной руки»; открытый противник правящей демократической партии Ру;звельта (Фотопортрет Ф. Рузвельта); ирландский католик, то есть бунтарь по натуре, отвергающий любые авторитеты, кроме, понятно, своего; миллионер, хозяин адвокатской фирмы, обслуживавшей некоронованных королей Уо;лл-стрита. После назначения шефом ОСС «дикий Билл» сразу же вошёл в конфликт с одним из самых близких Ру;звельту людей – с драматургом Ро;бертом Ше;рвудом (Фотопортрет Р. Шервуда), тем, кто писал костяки всех речей президента и был поэтому направлен на работу в «Отдел» одним из первых.

Всякая идея обретает своё воплощение в практике под влиянием того, кто руководит повседневной работой; всегда даже в самый идеальный замысел коррективы вносят не те, которые придумали, но те именно, которые взялись за то, чтобы придумку сделать явью.

По первоначальному замыслу Ру;звельта, всё было сконструировано таким образом, чтобы ОСС подчинялся объединенным штабам армии, флота и авиации, но До;нован, ветеран первой мировой войны, награжденный тремя высшими наградами Америки, смог сепарировать ОСС от армии и флота.

Будучи великолепным тактиком, До;нован умел хитрить; он набрал в ОСС много таких сотрудников, которые окончили Вест-По;йнт, то есть считались людьми армии, кадровыми военными, – это успокоило генералов; после этого «дикий Билл» открыл двери ОСС для «штатских» – тех, кто представлял интересы корпораций и банков. А поскольку так уж завелось в Америке, что учебные заведения получают финансовую поддержку не от государства, но от корпораций, отслуживая им это наукой, то вместе с руководителями промышленности и финансов в ОСС пришла ведущая профессура наиболее престижных университетов.

Кадр 203

(Кадры игрового кино, изображающие круг людей Донована во время совещания)
(Голос за кадром, тревожная музыка):

– Когда До;нован собрал вокруг себя штаб верных ему людей, среди которых на первых порах выделялись представитель «Юнайтед Стейтс стил корпорейшен» Луис Рим (Камера показывает актёра, изображающего Л. Рима), магнат с Гавай мультимиллионер А;тертон Ри;чардс (Камера показывает актёра, изображающего А. Ричардса), профессор Гарвардского университета Джеймс Кра;фтон Ро;джерс (Камера показывает актёра, изображающего Дж. К. Роджерса) и банкир из Нью-Йорка Джеймс Ва;рбург, (Камера показывает актёра, изображающего Дж. Варбурга) начальник ОСС сказал:

Кадр 204

(Кадры игрового кино, крупный план, Донован, говорит по-ангилийски)
 
(Голос за кадром, синхронно переводит):

– «Друзья, начиная любую работу, следует отдать себе отчёт в том, каким мы хотим видеть её результат. Если работать, оглядываясь на бюрократов из государственного департамента, мы не сдвинемся с мертвой точки; дипломатия – наука легальных возможностей, в то время как наше дело нелегально с самого начала. Если мы решим подстраховать себя от наскоков государственного департамента и начнём консультировать наши шаги с армией, те замучают нас согласованиями и субординацией; великое право армии – открытый удар, завоевание пространства, наше дело не имеет ничего общего и с этой доктриной. Мы обязаны знать всё, что происходит в мире, мы обязаны не просто понимать тенденции развития в Риме, Бангко;ке, Берлине или Мадри;де, мы должны организовывать эти тенденции, растить людей, формировать мнения, готовить впрок партии и премьеров, чтобы уже потом с ними, то есть с нашими кадрами, занимался государственный департамент, а если потребуется – армия. Ради Америки мы готовы остаться в тени, пусть лавры победителей достанутся тем, кто позирует репортерам; большой бизнес, на котором состоялись Штаты, не любит рекламы, он предпочитает свободу рук во имя великого действа.
Деньги у нас есть, за работу надо уметь платить, кто как не Уо;лл-стрит знает это; поэтому вы не имеете права мелочиться, вы должны поддерживать риск; свобода рук нашим сотрудникам гарантирована – только в этом случае мы построим такой аппарат тайного знания, который будет нужен Америке отныне и навсегда! Имейте в виду, думать следует не о сегодняшнем дне, и даже не о завтрашнем: Германия обречена, войну на два фронта не дано выиграть ни одной державе; наша задача заключена в том, чтобы уже сейчас думать о будущем того мира, в котором станет жить Америка...»

(Кадры кинохроники, показывающие выступления Донована, его публичную жизнь)
(Голос за кадром, тревожная музыка):

– Донован был прекрасным оратором: он дважды выдвигался на пост вице-губернатора и губернатора Нью-Йорка от республиканцев, он умел убеждать – даже Ру;звельта; был смелым человеком, воевал на передовой, поэтому не боялся брать на себя ответственность («Единственно, о чем я жалею, – говорил он в узком кругу друзей, – так это о том, что был слишком молод в восемнадцатом, когда служил в России, в нашем экспедиционном корпусе; наши болваны жили в эмпиреях – „вот-вот большевики рухнут сами“, – а они сами никогда не рухнут, а если бы я имел тогда свободу рук, я бы знал, как вернуть в Петербург Кере;нского»); До;нован имел прекрасные связи с тем, кто платит в Америке. Он поэтому начал работу широко и всеохватно.

Кадр 205

(Кадры игрового кино, крупный план, Донован, говорит по-ангилийски)
(Голос за кадром, синхронно переводит):

– Не страшитесь самых сомнительных контактов. Ищите людей всюду, где только можно; если бы я был убеждён, что приглашение Сталина на пост вице-директора ОСС принесёт успех делу, я бы не задумываясь просил его занять кабинет напротив моего и поддерживал бы с ним самые добрые отношения – до того дня и часа, когда с Гитлером будет покончено...

(Голос за кадром, тревожная музыка):

– Главным отделом ОСС стало управление исследований, поисков и анализа. Не только банкиры, выпускники Вест-По;йнта и юристы собрались здесь, но и цвет американской журналистики, начиная с Джо;зефа О;лсопа (Камера показывает актёра, изображающего Дж. Олсопа) и кончая Уолтом Ро;стоу (Камера показывает актёра, изображающего У. Ростоу). Возглавляли работу профессора Ше;рман Кент   (Камера показывает актёра, изображающего Ш. Кента) и Э;врон Киркпа;трик (Камера показывает актёра, изображающего Э. Киркпатрика).

Однако создание второго по величине и значимости подразделения ОСС, названного отделом рабочего движения, вызвало в Вашингтоне бурю. Первым в колокола тревоги ударил директор ФБР Джон Э;дгар Гу;вер (Фотопортрет Дж. Э. Гувера), ревниво наблюдавший за тем, как До;нован разворачивает политический сыск в мире; привыкший быть бесконтрольным хозяином секретной службы в стране, Гу;вер оказался неподготовленным к тому, что все заграничные операции присвоил себе миллионер с Уо;лл-стри;та.

Кадр 206

(Кадры игрового кино, общий план, Гувер докладывает сенатору Трумэну в его кабинете, говорит по-ангилийски)

(Голос за кадром, синхронно переводит):

– Пусть это и не его идея – создать рабочий отдел, а полковника Хэ;бера Бланкенхо;рста, за которым не только армия, но и сенатор от Нью-Йорка Ро;берт Ва;гнер, всё равно это недопустимо!

Кадр 207

(Крупный план, Гувер говорит возмущённо по-английски)

(Голос за кадром, синхронно переводит):

– Только подумать – он приглашает тех, кто связан с рабочим движением, в государственное учреждение США! Он назначил шефом этого отдела еврейского юриста А;ртура Го;льдберга (Фотопортрет А. Гольдберга) – его предки эмигрировали к нам из России.

Кадр 208

(Крупный план, Гарри Трумэн, сидя за столом, слушает Гувера, изредка смущённо улыбается, делает какие-то реплики и записывает что-то на листки бумаги)

(Голос за кадром):
   
– Как утверждал источник, близкий к Капито;лию, Тру;мэн, слушал Гу;вера молча, определенных ответов не давал, отшучивался, однако все имена записывал на отдельных листочках бумаги.

Вообще-то задуматься было над чем: До;нован позволил Го;льдбергу пригласить в «Отдел» нескольких участников «батальона Ли;нкольна», которые сражались в Испании бок о бок с русскими коммунистами против войск генералиссимуса Фра;нко и лётчиков рейхсмаршала Ге;ринга; более того, он взял на работу тех профсоюзных деятелей, которые ранее активно выступали против монополий и поддерживали забастовщиков.

Кадр 209

(Кадры игрового кино, крупный план, Донован во время совещания, посмеиваетя, говорит по-ангилийски):

(Голос за кадром, синхронно переводит):

– «Я представляю себе, что будет с Гу;вером, когда он узнает, что я пригласил в управление исследований, поисков и анализа бывшего немецкого коммуниста Ге;рберта Марку;зе (Фотопортрет Г. Маркузе). Гу;вер умеет ловить гангстеров и шпионов в Штатах, но он ничего не понимает в международных делах: я не могу работать с подпольными профсоюзами в оккупированных странах без помощи радикалов; никто так точно не определит ситуацию в рейхе Гитлера, как Марку;зе; придёт время, и мы разберёмся с нашими левыми, но это будет после того, как они сделают всё для победы над нацистами и закрепления наших позиций в Европе, когда там образуется вакуум.

Если мы хотим иметь организацию, составленную из кристальных – с нашей точки зрения – людей, которые отвечают меркам Гу;вера, тогда получится мертворождённое дитя, ибо работают люди, а не анкеты; дайте моим сотрудникам шанс на риск приглашать в аппарат того, кого они считают нужным. Заметьте себе, что отдел контрразведки ОСС возглавляет такой известный всем вам юрист, как Джеймс Мэ;рфи  (Фотопортрет Дж. Мэрфи), – он всегда стоял на защите интересов наших концернов, именно поэтому и наладил прекрасные отношения с профсоюзами, особенно левыми, чтобы знать обо всём происходящем в стане противника.»
    
(Голос за кадром):

– Тем не менее До;нован был вызван в Капито;лий для объяснений, – естественно, с «подачи» Гу;вера.

Кадр 210

(Кадры игрового кино, крупный план, Донован, даёт пояснения в Капитолии)
(Голос за кадром):

– До;нован давал объяснения в те дни, когда первые бюллетени ОСС начали поступать в Белый дом. Готовили их молодые сотрудники ОСС А;ртур Шле;синджер (Фотопортрет А. Шлесинджера), Леона;рд Ми;кер (Фотопортрет Л. Микера) и Рэй Клайн (Фотопортрет Р. Клайна); информация была интересной, объективной; от До;нована отстали, он только этого и добивался; руки развязаны, началась переброска агентуры в Лондон, Африку, Китай, Индию, пошла истинная работа впрок...

(Кадры кинохроники  с видами США, Германии, Италии, Японии других стран Европы начала 40-х годов)
   
(Голос за кадром):

– Затем До;нован создал МО – отдел моральных операций, то есть штаб психологической войны, где писались сценарии радиопрограмм на Германию, Италию, Японию; там же выпускались листовки для движения Сопротивления в Европе, разрабатывались костяки газет для подполья, подыскивались будущие редакторы, комментаторы, ведущие репортеры, то есть отлаживалась связь с европейской интеллигенцией.

Поскольку и в отдел МО надо было привлекать людей левых убеждений (ибо правые в глубине души всегда искренне симпатизировали фашизму), До;нован, умело балансируя, создал СИ – особый отдел секретной разведки и СО – отдел специальных операций. Он таки;м о;бразом организовал работу этих ключевых отделов, чтобы левый философ Ге;рберт Марку;зе всегда передавал свой анализ шефу, а им был либо миллиардер Джу;ниус Мо;рган (Фотопортрет Дж. Моргана), либо его родной брат Ге;нри (Фотопортрет Г. Моргана), либо миллиардер Ва;ндербильт (Фотопортрет Дж. Вандербильта), либо миллиардер Дюпо;н (Фотопортрет Пьера Самуэля Дюпона), известные своими правыми, резко антирусскими настроениями.

Все связи с подпольем в Греции и Югославии контролировал вице-президент Бостонского банка (Фотоизображение центрального офиса банка и его вице-президента). Крупнейшая в США рекламная фирма «Ва;льтер То;мпсон эдвэртайзинг эдженси» (Фотоизображение центрального офиса фирмы и её президента) выдвинула своего человека на пост главы планового отдела ОСС; этому же агентству До;нован отдал посты резидента отдела моральных операций в Лондоне (Видеокадры Лондона, Каира и Касабланки тех лет), начальника группы ОСС в Каире и руководителя бюро «черной пропаганды» в Касабла;нке. «Стандарт ойл» (Фотоизображение центрального офиса «Стандарт Ойл ко;мпани» и её президента) потребовала себе резидентуры ОСС в (Видеокадры Мадрида, Берна, Бухареста и румынских нефтяных промыслов тех лет) Испании и Швейцарии, чтобы оттуда наладить связь с подпольем в Бухаресте и организовать там свою сеть для наблюдения за нефтяными месторождениями в Румы;нии.

«Парамоунт Пикчерз» (Фотоизображение центрального офиса «Парамоунт Пикчерс» и её президента), крупнейшая кинокомпания США, потребовала себе места в резидентурах ОСС в (Видеокадры Стокгольма тех лет) Швеции, ибо именно через эту нейтральную страну – с прекрасными связями в Европе – можно будет впрок завоёвывать громадный рынок для сбыта своей продукции.

Банковская группа «Го;льдман и Закс» (Фотоизображение центрального офиса банка «Гольдман и Закс») внесла на счет ОСС два миллиона для помощи До;новану в его работе по созданию подпольных групп в (Видеокадры городов Северной Африки тех лет: Бенга;зи, Три;поли, Туни;са, Алжи;ра, Маро;кко и Еги;пта) Северной Африке: до войны эти банкиры имели там серьезные интересы; за будущее надо платить – внесли впрок.

Банкирская группа Ме;ллона (Фотопортрет Пола Меллона) потребовала для членов своего клана ключевые посты в резидентурах ОСС в (Видеокадры Люксембурга, Парижа и Женевы тех лет) Люксембу;рге, Мадри;де, Жене;ве; было заключено соглашение, что после того, как союзники освободят Париж, пост главы филиала ОСС во Франции также будет отдан клану Ме;ллонов. Алиса, сестра Пола Ме;ллона, самая богатая женщина мира, вышла замуж за Дэ;йвида Брюса (Фотопортрет Алисы Меллон и Дейвида Брюса), сына сенатора, миллионера, который был членом штаба ОСС и начальником резидентуры в Лондоне – ключевой пост американской разведки.

(Кадры кинохроники  с видами воюющей красной армии начала 40-х годов)   
Поскольку ОСС было создано как детище так называемой «антинацистской тенденции Америки», поскольку русские были главной силой, противостоявшей войскам вермахта, поскольку именно левое, то есть коммунистическое и социалистическое, подполье играло ведущую роль в партизанской борьбе против рейха, поскольку, наконец, отношения между Белым домом и Кремлём сделались, как никогда ранее, доверительными, корпорации потребовали создания противовеса, и «дикий Билл» собрал в ОСС «русскую группировку», которая опиралась главным образом на эмигрантов.

Однако Гу;вер, не зная того, что знали руководители правых сил США, не успокаивался;

Кадр 211

(Кадры игрового кино, общий план, Гувер в спальном халате, секретарь разбудил его среди ночи и докладывает о делах Донована, Гувер отправляет секретаря, подходит к телефону, звонит и разговаривает)
 
(Голос за кадром):

когда в январе 1942 года два молодых сотрудника ОСС, подкупив стражу испанского посольства, проникли в святая святых дипломатической миссии, в «защищенную» комнату шифровальщиков, и начали делать фотографии кодовой книги, Гу;вера разбудил его секретарь – новость о «вероломстве» До;нована, влезшего в дела ФБР, того стоила; Гу;вер позвонил своему заместителю и сказал:

«Готовьте операцию против «дикого Билла», хватит, заигрался!»

И когда через несколько месяцев люди До;нована вновь проникли в посольство Франко,
 
Кадр 212

(Кадры игрового кино, общий план, Здание испанского посольства в Вашингтоне, ночь, подъезжающие полицейские машины с включёнными сиренами, полицейские, выскакивающие из машин)

(Голос за кадром):

машины ФБР окружили здание по приказу Гу;вера и включили сирены тревоги; агенты ОСС были арестованы, операция по декодированию шифров, имевших особо важное значение для формирования политики США на пиренейском направлении, была сорвана.

Кадр 213

(Кадры игрового кино, общий план, Донован входит в приёмную Белого дома, взбешённый, Заходит Гувер, тот с «искренней» улыбкой разговаривает с Донованом, говорит по-английски)

(Голос за кадром):

Яростный До;нован был утром в Белом доме.

Вызвали Гу;вера; тот светился дружелюбием:

(Гувер говорит по-английски. Голос за кадром переводит слова Гувера):
– «Дорогой Билл, если б я знал, что в посольстве ваши люди! Я не мог себе представить, что там работают ребята ОСС! Одно ваше слово, и всё было бы в порядке! Но вы совсем забыли своего старого верного друга Гу;вера...»

Кадр 214

(Кадры игрового кино, общий план, Донован и Гувер, сидят в ресторане один на один, разговаривают)

(Голос за кадром):

– Примирение «врагов» состоялось лишь через несколько месяцев, когда До;нован позволил Гу;веру узнать про ту акцию, с которой, в общем-то, и началась настоящая оперативная работа ОСС за границей. Смысл этой операции До;нована заключался в следующем: после того как войска англо-американцев высадились в Северной Африке и начали наступление против армий ве;рмахта, главное внимание как Ру;звельта, так и Че;рчилля было сфокусировано на том, пропустит ли (Фотопортрет диктатора Франко) Фра;нко немецкие войска через Испанию, позволит ли рейху ударить в подбрюшье наступавшим англосаксам, отрезать их от Северного побережья Африки и, таким образом, лишить какой-либо поддержки с моря или же сохранит нейтралитет. (Кадры кинохроники, показывающие Франко и Гитлера начала 40-х) Понятно, все симпатии Фра;нко были, как и всегда, на стороне Германии, однако он стоял перед дилеммой: пропустив ве;рмахт, он мог потерять статут диктатора, а его держава сделалась бы оккупированной территорией, несмотря на заверения фюрера, что ни один немецкий солдат не останется на испанской земле; он также понимал, что, отказав Берлину, он – в какой-то мере – выигрывал Лондон, понуждая англо-американцев прекратить бойкот режима и признать его, Фра;нко, единственным и законным выразителем интересов испанской нации. Службы рейха тем не менее продолжали нажим, да и в Мадри;де было достаточно сил, которые ненавидели западные демократии, полагая, что будущее мира – лишь национал-социалистское сообщество.

Поэтому предсказать, какой путь, в конце концов, изберет Фра;нко, было сложно, но, тем не менее, предсказать вероятие следовало загодя.
До;нован решил оббежать события: он принял решение не просто понять и просчитать возможные перспективы, но приказал своим агентам навязать Фра;нко линию поведения, выгодную союзникам.

Играя обычную для него карту «противовеса», До;нован (Фотоизображение В. Донована) отправил под дипломатической «крышей» своего личного представителя в Мадри;д, и был этим человеком чикагский миллионер До;нальд Стил (Фотоизображение Д. Стила), который сразу же (Кадры кинохроники из светской жизни Испании начала 40-х годов) обзавелся знакомствами в высшем мадридском свете, не уставая повторять, что он – убеждённый антикоммунист, воевал с красными в составе американского экспедиционного корпуса, отправленного в Россию на помощь белым армиям. Его сменил, (Фотоизображение Гр. Томаса) получив надежные связи предшественника, Гре;гори То;мас   – один из руководителей парфюмерного концерна. Подарки дамам света ему было делать не внове, духи – не взятка, а знак внимания; ничто так высоко не ценится за Пиренеями, как знаки внимания, они – ключ к сердцам тех, кто обладает информацией и может в свою очередь передать наверх, Фра;нко, то, что сочтёт нужным.

Резидент ОСС До;унс (Фотоизображение Доунса) встретился в Лондоне с бывшим президентом республиканской Испании Хуаном Негри;ном (Фотоизображение Х. Негрина); тот сказал ему, что, если Фра;нко примкнёт к странам оси и пропустит войска Гитлера через Испанию, в стране может вспыхнуть гражданская война, а уж «массовое партизанское движение – попросту неизбежно».

Поскольку в Испании ничего не было готово к развёртыванию партизанской борьбы, все люди Доунса были арестованы, привезены в Мадрид, в подвалы Пуэ;рта дель Соль (Фотоизображение центрального офиса тайной полиции Испании), и подвергнуты третьей степени устрашения. Несколько человек не выдержали и признались, что отправлены из Маро;кко американцами.

Министр иностранных дел Испании   (Фотоизображение МИД  Испании) вызвал американского посла Ха;йеса (Фотоизображение Хайеса) и заявил следующее:

– «Это беспрецедентный акт вмешательства в наши внутренние дела! Это можно трактовать как шаг к неспровоцированной агрессии! Вы готовите в стране кровопролитие!»

(Кадры кинохроники  с изображением Испании, Мадрида и политических событий тех лет)
   
А в это время люди ОСС в Мадри;де, развозя по особнякам коробки с духа;ми, запустили точно высчитанную дезинформацию: «Это только начало, инфильтрация будет продолжаться, ибо Белый дом опасается, что Фра;нко откроет ворота Испании вермахту».

(Кадры кинохроники  с изображением каудильо Франко. Голос за кадром продолжает):
   
Фра;нко, боявшийся партизанской борьбы, нашёл возможность сообщить в Вашингто;н – через сложную цепь контактов, – что он не пропустит войска рейха.

После того как эта информация пришла в (Кадры кинохроники  с изображением политических событий в США тех лет): Америку, государственный департамент поручил Ха;йесу заверить Фра;нко, что засылка «группы коммунистических террористов» не есть дело рук американской армии или секретной службы, но авантюра испанских республиканцев и американских коммунистов; человек, который оказал им некоторую финансовую помощь, «выгнан с государственной службы».

До;унс действительно был отчислен из ОСС, однако ровно через два месяца он был назначен советником по особым операциям при штабе генерала (Фотоизображение Д. Эйзенхауэра) Эйзенха;уэра.

Посол Ха;йес, ранее столь гневно выступавший против До;нована и его людей, подписал с «диким Биллом» договор о «дружбе», и с той поры его первым помощником в посольстве стал офицер ОСС...

Кадр 215

(Крупный план, Штирлиц заканчивает чтение досье, закрывает папку, камера переходит на Мюллера, он сидит за своим рабочим столом)

(Голос за кадром):

– Однако ни Мю;ллер, ни Шелленберг, ни Кана;рис не имели данных о том, что на следующий день после этого Гу;вер позвонил До;новану и предложил вместе поужинать; вечер удался на славу, враги сделались друзьями.»

(Мюллер спросил):

– Ну как? Любопытно копал Канарис?

Кадр 216

(Крупный план, Штирлиц, возвращая Мюллеру папку):

– Весьма. Данные об операциях ОСС кончаются на сорок втором годе?

Кадр 217

(Крупный план, Мюллер хмыкнул):

– Штирлиц, я отношусь к той породе людей, которые перестают получать информацию в ту самую минуту, когда наступает смерть.

(Голос за кадром):

– Ни Ше;лленберг, ни Мю;ллер, ни иностранный отдел НСДАП не знали также о том, что вскоре после этого положение До;нована резко пошатнулось.

Кадр 218

(Кадры игрового кино, общий план, резиденция президенте США Ф.Д. Рузвельта, помощник катит его по залу на кресле, подвозит к рабочему столу. Рузвельт берёт и читает какие-то бумаги):

(Появляются титры: «Президент США Ф.Д. Рузвельт» и исчезают)

(Голос за кадром):

– А уж после того как брат европейского резидента ОСС А;ллена Да;ллеса мультимиллионер Джон Фо;стер Да;ллес (Фотоизображение Дж.Ф. Даллеса) возглавил внешнеполитический отдел предвыборной кампании кандидата в президенты Томаса Дью;и (Фотоизображение Т. Дью;и), резко нападал на Ру;звельта, требовал жестких мер против «красной угрозы» и пугал американцев коммунизмом, причем многие документы получал непосредственно от своего старого друга и соратника по партии Донована, президент потребовал отчет: кто проверяет работу ОСС, кто финансирует ее операции, не включенные в перспективные планы, и какие корпорации получают приватную информацию из государственного ведомства политической разведки.

Кадр 219

(Кадры игрового кино, Общий план, Рузвельт в кресле, рядом Гопкинс. Ознакомившись с частью полученных материалов, Рузвельт сказал своему ближайшему сотруднику Гопкинсу, говорит по-английски)

(Голос за кадром переводит слова):

(Рузвельт):

– Га;рри, вам не кажется, что До;нована пора убирать из ОСС?
(Появляются титры: «Помощник Президента США Г. Гопкинс» и исчезают)
(Гопкинс):

– Каков повод?

(Рузвельт, сказал, ткнув пальцем в папку, лежащую перед ним):

– Повод очевиден. Все члены штаба по выборам Дью;и – после его поражения – взяты До;нованом на ключевые посты в ОСС, и все они заняты в тех отделах, которые планируют операции по рейху, используя свои старые связи с финансистами Гитлера.

(Голос за кадром):

–...Этот разговор в Белом доме состоялся в марте сорок пятого, через полтора часа после того, как Штирлиц вернулся в рейх.

Кадр 220

(Крупный план, Штирлиц, разговаривает с Мюллером)

(Голос за кадром):

– Всё в этом мире сопряжено незримыми странными связями – великое и малое, смешное и трагичное, подлое и высокое; подчас те или иные пересечения судеб не поддаются логическому объяснению, кажутся случайными, однако именно эта кажущаяся случайность и является на самом деле одной из потаённых констант развития.

Картина 6. ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! – I

Кадр 221

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «20.03.1945 года; 20.23». И исчезает.)

(Общий план, Штирлиц, в своей квартире разговаривает с Гансом):

– Только, пожалуйста, Ганс, не кладите мне сахара, я пью кофе с сахарином.

(Голос Ганса из кухни):

– Так вы ж худой, господин Бо;льзен, это моему шефу приходится следить за каждым куском хлеба, постоянно ходит голодный...

Кадр 222

(Крупный план, Штирлиц, разговаривает с Гансом):

– Индийские йоги считают состояние голода самым полезным, так что мы, немцы, живём в условиях пика полезности – почти все голодны.

(На кухне было тихо)

(Голос за кадром):

– Ганс никак не прореагировал на слова Штирлица – видимо, вспоминал инструкции Мю;ллера, как вести себя в разных ситуациях...

«А может быть, всё-таки я сам себя пугаю? – подумал Штирлиц. – Может быть, парень действительно приставлен ко мне для охраны? Не страна, а гигантская банка со скорпионами, понять логику поступков практически невозможно, следует рассчитывать на свои чувствования... Но если я не смогу оторваться от моего стража и выйти на связь с радистами, что мне здесь делать? Какой смысл пребывания в Берлине? Я верно сделал, что намекнул Мю;ллеру о возможности моей особой игры, пусть думает; судя по всему, такой ответ устроил его, хотя настоящий разговор у нас ещё не состоялся...»

Кадр 223

(Общий план, Заходит Ганс с подносом, на подносе турка с дымящимся кофе, чашки, блюдца, сахарница, кофейные ложечки, тарелочка с мармеладом, тарелка с нарезанным салом; ставит чашки на столик, Штирлиц пробует кофе)

(Голос за кадром):

– Кофе был отменный, сделан по турецкому рецепту;

(Штирлиц поинтересовался):

– Кто вас научил так хорошо заваривать?

Кадр 224

(Крупный план, Ганс):

– Сын группенфюрера, Фриц. Он был учёным ребёнком, знал по-английски и по-французски, целые дни читал книги и учебники. Он-то и натолкнулся на рецепт, как надо делать настоящий кофе. Не ставить на электрическую плиту, а держать над нею, наблюдая, когда начнет подниматься пена; мальчик называл это как-то по-учёному, не на нашем языке, но очень красиво... Сейчас, я припомню, как он переводил... «Эффект вкусового взрыва» – вот как он мудрёно это называл...

(Голос Штирлица за кадром):

– А где сейчас сын группенфюрера?

(Ганс подвинул Штирлицу мармелад):

– Это варит моя мама, господин Бользен, пожалуйста, угощайтесь.

(Голос Штирлица за кадром):

– Вы не ответили на мой вопрос...

(Ганс):

– А ещё я хочу просить вас попробовать наше сало... Отец делает его по старинному рецепту, поэтому в нем так много розовых прокладок, видите, как красиво?

Кадр 225

(Крупный план, Штирлиц):

– О, да…

(Голос за кадром):

– Штирлиц, понял, что парень ничего ему не ответит.
 
(Штирлиц):

– …с удовольствием отведаю вашего домашнего сала. Откуда вы родом?

Кадр 226

(Крупный план, Ганс):

– Из Ма;гдебурга, господин Бо;льзен. Наш дом стоит на развилке дорог, по;мните, поворот в направлении Ганно;вера и указатель на Га;мбург? Красивый дом, очень старинный, с большой силосной башней на усадьбе...

Кадр 227

(Крупный план, Штирлиц):

– Я часто езжу по этой трассе, милый Ганс, но, увы, сейчас не могу вспомнить ваш красивый старинный дом... Наверняка под красной черепицей, а балки каркаса прокрашены яркой коричневой краской?

(Голос Ганса за кадром):

– Ну конечно! Значит, всё же помните?!

(Штирлиц):

– Начинаю припоминать. Если вам не трудно, пожалуйста, сделайте мне ещё кофе.

(Голос Ганса за кадром):

– Конечно, господин Бо;льзен.

(Штирлиц):

– Или попозже? Ваш кофе остынет, допейте, Ганс...

Кадр 228

(Крупный план, Ганс):

– Ничего, я люблю холодный кофе. Сын группенфюрера научил меня делать «айс-кофе». Пробовали?

Кадр 229

(Крупный план, Штирлиц):

– Это когда в высокий стакан с холодным кофе кладут катышек мороженого?

(Голос Ганса за кадром):

– Да.

(Штирлиц):

– Очень вкусно, пробовал. А вы пили кофе «капучини»?

(Голос Ганса за кадром):

– Нет, я даже не слыхал о таком.

(Штирлиц):

– Помните, в средние века жили капуцины, странствующие монахи?

Кадр 230

(Крупный план, Ганс):

 – Я не люблю попов, они ведь все изменники, господин Бо;льзен...

(Голос Штирлица за кадром):

– Почему же все?

(Ганс):

– Потому что они болтают про мир, а нам воевать надо, чтобы изничтожить большевиков и американцев...

Кадр 231

(Крупный план, Штирлиц):

– В общем-то верно, хорошо думаете... Так вот, о кофе капуцинов... Это когда в горячий кофе кладут мороженое и образуется совершенно невероятная шоколадная пена. Боюсь, что кофе «капучини» мы с вами попробуем лишь после победы... Идите, милый, я не задерживаю вас более... Сделайте заварки кофе на три чашки, я тоже люблю холодный кофе, мне потом предстоит поработать...

Кадр 232

(Общий план. Когда Ганс вышел, Штирлиц (камера наезжает на крупный план) достал из кармана пиджака маленькую таблетку снотворного, положил ее в чашку Ганса, закурил, глубоко затянулся; снял трубку телефона и набрал номер)

(Голос за кадром):

– Штирлиц набрал номер Да;гмар Фра;йтаг, той женщины, дело которой передал ему Ше;лленберг. Голос ее был низким, чуть что не бас; Штирлицу нравились такие голоса, как правило, бог наделял ими высоких, худощавых, спортивного типа женщин с лицом римлянок.

«Ты всё всегда придумываешь, старина», – сказал себе Штирлиц. «Ну и что? – ответил он себе же. – Это прекрасно. Надо навязывать явлениям и людям, тебя окружающим, самоё себя; незаметно, подчиняясь непознанным законам, твои представления, твоя концепция, твои идеи обретут право гражданства, только надо быть уверенным в том, что поступаешь правильно и что твоя идея не есть зло, то есть безнравственность».

Кадр 233

(Крупный план, Штирлиц, говорит в телефонную трубку):

– Мне разрешили побеспокоить вас звонком, профессор Йорк. Моя фамилия Бо;льзен, Макс Бо;льзен.

(Низкий женский голос в трубке):

– Добрый вечер, господин Бо;льзен. Я ждала вашего звонка.

(Штирлиц, заметил утверждающе):

– У вас глаза зелёные.

Кадр 234

(Крупный план, Дагмар в своей комнате, смеясь, говорит в телефонную трубку):

– По вечерам, особенно когда во время бомбёжек выключают свет, они желтеют. А вообще вы правы, зеленые, кошачьи.

(Голос Штирлица в трубке):

– Прекрасно. Когда вы найдете для меня время?

(Дагмар):

  – Да когда угодно. Вы где живёте?

(Голос Штирлица в трубке):

– В лесу. Ба;бельсберг.

(Дагмар):

– А я в Потсда;ме. Совсем рядом. – Когда ложусь спать? – Если не бомбят – поздно.

(Голос Штирлица в трубке):

– А если бомбят?

(Дагмар):

– Тогда я принимаю люминал и заваливаюсь в кровать с вечера.

Кадр 235

(Крупный план, Штирлиц, говорит в телефонную трубку):

– Сейчас я обзвоню моих друзей – я только что вернулся, надо кое с кем переброситься парой слов – и свяжусь с вами ещё раз. Может быть, если вы согласитесь, я приеду к вам сегодня, только позже.

(Голос за кадром):

«Сейчас пишут каждое мое слово, – подумал он, положив трубку. – И это замечательно. Вопрос о том, когда расшифровку записей передадут Мю;ллеру: сразу же или завтра? И в том и в другом случае мой выезд замотивирован. Поглядим, как крепок его Ганс; он свалится через сорок минут, два часа беспробудного сна это зелье гарантирует. Впрочем, он может отставить свою чашку, и сна не будет. Что ж, тогда я поеду вместе с ним. После беседы с этой зеленоглазой Да;гмар совершу прогулку по Потсда;му. Её дом находится, если мне не изменяет память, в трех блоках от того особняка, где живет радист. А может быть, у Да;гмар есть удобный выход во двор – придётся полазать через заборы, ничего не попишешь: Москва должна знать о том, что теперь уже и Бо;рман не мешает переговорам с Западом и что в дело будут включены серьезные люди как в Швейцарии, так и в Швеции».

Кадр 236

(Общий план, Ганс вернулся с кухни, налил Штирлицу кофе, допил свой, холодный, с сильно действующим снотворным):

(Ганс говорит)

(Голос за кадром):

– Ганс допил свой, холодный кофе, с сильно действующим снотворным, поинтересовался, что господин Бо;льзен будет есть на завтрак: он, Ганс, отменно готовит яичницу с ветчиной.

Кадр 237

(Крупный план, Штирлиц):

– Спасибо, милый Ганс, но ко мне приходит девочка, она знает, что я ем на завтрак...

Кадр 238

(Крупный план, Ганс):

– Господин Бо;льзен, группенфюрер сказал, что девочка погибла во время налёта... Простите, что я вынужден вас огорчить...

Кадр 239

(Крупный план, Штирлиц):

– Когда это случилось?

Кадр 240

(Крупный план, Ганс):

– А еще я умею делать морковные котлеты.

Кадр 241

(Крупный план, Штирлиц):

– Я задал вам вопрос, Ганс: когда погибла моя горничная?

Кадр 242

(Крупный план, Ганс):

– Но я не знаю, господин Бользен. Я вправе отвечать вам лишь про то, что мне известно.

Кадр 243

(Крупный план, Штирлиц):

– Вот видите, как славно, когда вы объясняете мне. Не очень-то воспитанно молчать, когда вас спрашивают, или говорить о другом, нет?

Кадр 244

(Крупный план, Ганс смущённо):

– Да, это совсем невежливо, вы правы, господин Бо;льзен, но я не люблю врать. По мне лучше промолчать, чем говорить неправду.

Кадр 245

(Общий план, Штирлиц разговаривает с Гансом)

(Штирлиц):

– Пойдёмте, я покажу вам вашу комнату.

(Ганс):

– Группенфюрер сказал, что я должен спать внизу. Мне надо блокировать вход к вам на второй этаж. Если вы позволите, я стану устраиваться на ночь в кресле... Вы разрешите подвинуть его к лестнице?

(Штирлиц):

– Нет. На втором этаже нет туалета, я буду вас тревожить...

(Ганс):

– Ничего страшного, тревожьте, я моментально засыпаю.

(Штирлиц):

– В данном случае я говорю о себе. Я не люблю тревожить людей попусту. Пожалуйста, подвиньте кресло... Нет, ещё ближе к лестнице, но так, чтобы я мог ходить, не обращаясь к вам с просьбой отодвинуться в сторону.

(Ганс):

– Но группенфюрер сказал мне, что я должен быть вашей тенью повсюду...

(Штирлиц):

– Вы в каком звании? Капрал? Ну а я – штандартенфю;рер.

(Ганс):

– Я вас охраняю, господин Бо;льзен, а приказы мне дает группенфю;рер. Простите, пожалуйста...

(Штирлиц):

– Видимо, вы хотите, чтобы я позвонил Мю;ллеру?

(Ганс):

– Именно так, господин Бо;льзен, пожалуйста, не сердитесь на меня, но вы бы сами не поняли солдата, не выполняющего приказ командира.

(Штирлиц):

– Пожалуйста, милый Ганс, подайте мне аппарат, шнур удлинён, можете брать со стола спокойно.

(Ганс передал Штирлицу телефон, прикрыв рот ладонью, зевнул, смутился, спросил):

– Могу я выпить еще полчашки кофе?

(Штирлиц):

– О да, конечно. Плохо спали сегодня?

(Ганс):

– Да, пришлось много ездить, господин Бо;льзен.

(Штирлиц набрал номер)

Кадр 246

(Крупный план, Шольц за своим рабочим столом в приёмной, ответил по телефону)

Кадр 247

(Крупный план, Штирлиц):

– Добрый вечер, здесь Штирлиц. Не были бы так любезны соединить меня с вашим шефом?

(Голос Шольца в трубке):

– Соединяю, штандартенфю;рер.

(Штирлиц):

– Спасибо.

Кадр 248

(Крупный план, Мюллер за столом в кабинете, поднял трубку, засмеялся своим мелким, быстрым, прерывающимся смехом):

– Ну что, уже начался нервный приступ? Молодец Ганс! Дальше будет хуже. Дайте мне его к телефону.

Кадр 249

(Общий план, Штирлиц протянул трубку Гансу, тот выслушал, дважды кивнул, вопросительно посмотрел на Штирлица, хочет ли тот ещё говорить с шефом, но Штирлиц поднялся и ушёл в ванную)

Кадр 250

(Общий план, Штирлиц возвращается из ванной, Ганс сидит в кресле и трёт глаза)

(Штирлиц):

– Ложитесь. Можете отдыхать, вы мне сегодня не понадобитесь более.

(Ганс):

– Спасибо, господин Бо;льзен. Я не буду мешать вам?

(Штирлиц):

– Нет, нет, ни в коем случае.

(Ганс):

– Но я временами храплю...

(Штирлиц):

– Я сплю с тампонами в ушах, храпите себе на здоровье. Бельё возьмите наверху, знаете где?

(Ганс):

– Да...

Кадр 251

(Голос за кадром):

– ...Ганс уснул через двадцать минут.
 
(Общий план. Штирлиц укрыл его вторым пледом и спустился в гараж и вывел машину со двора)

Кадр 252

(Ганс, шатаясь, поднялся с кресла, подошел к телефону, набрал номер Мюллера и сказал):

– Он уехал.

(Голос Мюллера по телефону):

– Я знаю. Спасибо, Ганс. Спи спокойно и не просыпайся, когда он вернётся. Ты у меня молодчага.

Кадр 253

(Голос за кадром):

– ...Штирлиц остановил машину в переулке, не доезжая двух блоков до маленького трехэтажного особняка радиста; Радистом оказался пожилой немец, истинный берлинец, Па;уль Лорх.

(Общий план. Штирлиц остановил машину в переулке, позвонил, осветив спичкой фамилии квартиросъемщиков – их здесь было четверо, постучал в дверь. Дверь отворяется, Показывается пожилой мужчина. Штирлиц шёпотом произносит пароль)

Кадр 254

(Общий план. Выслушав слова пароля, произнесенные гостем шепотом, Лорх мягко улыбнулся, пригласил Штирлица к себе; они поднялись в маленькую двухкомнатную квартиру, Лорх передал Штирлицу два крохотных листочка с колонками цифр)

(Штирлиц):

– Когда получили?

(Лорх):

– Вчерашней ночью.

(Штирлиц читает)

(Голос за кадром):

– Первая шифровка гласила:

«Почему медлите с передачей информации? Мы заинтересованы в получении новых данных ежедневно.

       Центр».

– Вторая в какой-то мере повторяла первую:

«По нашим сведениям, Ше;лленберг развивает особую активность в Швеции. Насколько это соответствует истине? Если факт подтверждается, назовите имена людей, с которыми он контактирует.

       Центр».

(Штирлиц одними губами, очень тихо спросил):

– Где передатчик?
 
(Лорх):

– Спрятан.

(Штирлиц):

– Можем сейчас съездить?

(Лорх отрицательно покачал головой):

– Я могу привезти его завтра к вечеру.

(Штирлиц):

– Хорошо бы это сделать сегодня... Никак не выйдет?

(Лорх):

– Нет, я должен быть на работе в шесть, а мы только в пять вернёмся.

(Штирлиц):

– Ждите меня завтра или послезавтра. Круглые сутки. Вызовите врача, замотивируйте болезнь, но сделайте так, чтобы вы были на месте. Ваш телефон не изменился?

(Лорх):

– Нет.

(Штирлиц):

– Я могу позвонить... У меня довольно сложная ситуация... Мне сейчас трудно распоряжаться своим временем, понимаете ли... Вы по-прежнему служите собачьим парикмахером?

(Лорх):
 
– Да, но теперь приходится стричь и людей... Поэтому я езжу рано утром в госпиталь...

(Штирлиц):

– Ваш телефон в справочной книге, как и раньше, связан с вашей профессией?

(Лорх):
 
– Да.

(Штирлиц):

– Сколько ещё осталось собачьих парикмахеров в городе?

(Лорх):

– Две дамы, они специализируются по пуделям. Отчего вы шепчете? Я вполне надёжен.

(Штирлиц, по-прежнему беззвучно):

– Конечно, конечно. Я не сомневаюсь в вашей надежности, просто я устал, и у меня нервы на пределе, простите...

(Лорх):
 
– Хотите крепкого чая?

(Штирлиц):

– Нет, спасибо. Может быть, вам позвонит мой... словом, шофёр. Его зовут Ганс. Он приедет за вами – если не смогу я – на моей машине. Номер машины эсэсовский, не пугайтесь, все в порядке. Будете стричь моего пса, в том случае, если я сам не смогу прийти к вам. Но я должен прийти к вам обязательно. Вот текст шифровки, передайте ее завтра до моего прихода.

(Голос за кадром):

– В шифровке сообщалось следующее:

«Шелленберг действительно начал новую серию тайных переговоров в Швейцарии и Швеции. Контрагентами называет Бернадо;та – в Стокго;льме и Музи; – в Монтрё. Мне поручено подготовить к переброске в Стокго;льм, в окружение графа Бернадо;та, некую Да;гмар Фра;йтаг, филолога, тридцати шести лет, привлечена к работе Ше;лленбергом после ареста её мужа, коммерсанта Фра;йтага, за высказывания против Гитлера. Мю;ллер приставил ко мне своего человека. Бо;рман, видимо, информирован о контактах с Западом, ибо потребовал от меня сделать всё, чтобы факт переговоров с нейтралами, представляющими на самом деле Да;ллеса, был пока что высшей тайной рейха, более всего он не хочет, чтобы об этом узнал Кремль.
Юстас».

Кадр 255

(Крупный план. Мюллер слушает телефонное сообщение в своём кабинете сидя за рабочим столом):

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «20.03.1945 года; 22.13». И исчезает.)

(Голос за кадром):

– ...Мюллер выслушал руководителя особой группы наблюдения, пущенного за Штирлицем, записал адрес Лорха:

(Мюллер):

– Спасибо, Гу;го, прекрасная работа, снимайте с него ваши глаза, видимо, он поедет сейчас к этой самой Да;гмар Фра;йтаг. Отдыхайте до утра.

(Голос за кадром):

– …Затем Мю;ллер пригласил доктора филологии штурмбанфю;рера Ге;рберта Ни;че из отдела дешифровки:

Кадр 256

(Общий план, в кабинет Мюллера заходит Ни;че)

(Мюллер):

– Доктор, если я дам ряд слов из вражеской радиограммы, вы сможете ее прочесть?

(Ни;че):

– Какова длина колонки цифр? Сколько слов вам известно из тех, которые зашифрованы? Что за слова? Мера достоверности?

(Мюллер):

– Хм... Лучше б вам не знать этих слов, право... Вы раскассируйте те слова, которые я вам назову, по группам, работающим вне нашего здания... Слова, которые я вам назову, опасны, доктор... Если их будет знать кто-либо третий в нашем учреждении, я не поставлю за вас и понюшку табаку... Итак, вот те слова, которые обязательно будут звучать в шифрограмме: «Дагмар», «Стокгольм», «Фрайтаг», «Швейцария», «Даллес», «Мюллер», «Шелленберг», «Бернадот»; вполне вероятно, что в провокационных целях будут названы святые для каждого члена партии имена рейхсмаршала, рейхсфюрера и рейхсляйтера. Более того, вполне возможно упоминание имени великого фюрера германской нации... Я не знаю, каким будет шифр, но вероятно, что он окажется таким же, каким оперировала русская радистка...

(Ни;че):

– Та, которую арестовал Штирлиц? В госпитале?

(Мюллер):

– Да, Штирлиц сумел обнаружить её именно в «Шарите;», вы совершенно правы.

(Мюллер достал из сейфа перехваченные шифровки, положил их на стол перед Ниче и сказал):

– Пока суд да дело, попробуйте помудрить с этими цифрами, подставив сюда следующие слова: «Вольф», «Даллес», «Шлаг», «пастор», «Мюллер», «Швейцария», «Берн», «Шелленберг»... Возможны упоминания имен Гиммлера и Бормана в гнусном, клеветническом подтексте. Если не все, то большинство этих слов, я полагаю, присутствует в этих цифрах... Я останусь ночевать здесь, так что звоните, Шольц предупреждён – он меня немедленно разбудит...

Кадр 257

(Общий план, в кабинет Мюллера заходит Ни;че, за окном забрезжил рассвет)
(Голос за кадром):

– Шольц разбудил Мю;ллера в шесть, когда уже светало; небо было высоким, пепельным; сегодня ночью не бомбили, поэтому не было дымных пожарищ и не летала мягкая, невесомая, крематорская копоть.

(Доктор Ниче кладёт перед Мюллером расшифрованный текст, Мюллер читает)
(Голос за кадром):

– Вот текст расшифрованного донесения: «Ше;лленберг с санкции Ги;ммлера намерен вести переговоры в Швейцарии с американцами. Мне санкционирована свобода действия, срочно необходима связь, подробное донесение передаст пастор, которого я переправляю в Берн.

Юстас».

(Мюллер закрыл глаза, а потом мягко заколыхался в кресле – смех его был беззвучным, он качал головою и хмыкал, словно бы простудился на ветру)
(Голос за кадром):

– Когда Мюллеру передали шифровку, отправленную Штирлицем через Па;уля Лорха после его бесед с ним, с Мю;ллером, с Ше;лленбергом и с Бо;рманом, шеф гестапо ощутил такое удовлетворение, такую сладостную радость, какую он испытывал лишь в детстве, помогая дедушке работать в поле, весною, когда наступала пора ухода за саженцами на их винограднике.

Он имел право на такую радость.

Он добился того, что Штирлиц оказался слепым исполнителем его воли: отныне вопрос возможной конфронтации между Кремлём и Белым домом перестал быть отвлечённой идеей. Случись такое – Мю;ллер спасён. Впрочем, шансы его и Бо;рмана на спасение увеличились неизмеримо, даже если вооруженной конфронтации между русскими и американцами не произойдёт – все равно разведка красных не может не заинтересоваться тем, как будут и дальше реагировать на мирные переговоры Бо;рман и он, Мю;ллер; от них ведь зависит, прервать их или же содействовать их продолжению...

Картина 7. ОПОРЫ БУДУЩЕГО РЕВАНША

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «21.03.1945 года; 07.49». И исчезает.)

Кадр 258

(Крупный план, Борман сидит на заднем сиденье своей машины (вид анфас), за окном забрезжил рассвет, мелькают виды Берлина)

(Голос за кадром):

– Борман выехал из Берлина на рассвете.

Он отправился в Потсдам; здесь, в лесу, в маленьком особняке, обнесённом высокой оградой, охраняемой пятью ветеранами НСДАП и тремя офицерами СС, выделенными Мю;ллером, доктор Ме;нгеле (Фотопортрет Менгеле) оборудовал специальную лабораторию «АЕ-2». Так закодированно обозначался его госпиталь, высшая тайна Бо;рмана, не доложенная им фюреру.

Именно сюда привозили – ночью, в машинах с зашторенными окнами – тех кандидатов, которых по его личному поручению отобрали для него самые доверенные люди рейхсляйтера.

Ме;нгеле делал здесь пластические операции; первым был прооперирован оберштурмбанфюрер СС Гросс, (Фотопортрет Гросса) сын «старого борца», друга рейхсляйтера, осуществлявшего его защиту на судебном процессе в двадцатых годах. Именно он подсказал адвокатам идею квалифицировать убийство, совершенное Бо;рманом, как акт политической самообороны в борьбе с большевистским терроризмом. Ныне, спустя двадцать два года, Бо;рман сориентировал младшего Гросса на будущую работу в сионистских кругах Америки; парень кончил И;тон, его английский был абсолютен, служил под началом Э;йхмана, (Фотопортрет Эйхмана) помогал Ва;льтеру Ра;уфу, (Фотопортрет В. Рауфа) когда тот опробовал свои душегубки, в которых уничтожали еврейских детей.

Ме;нгеле изменил Гроссу форму носа, сделал обрезание и переправил татуированный эсэсовский номер на тот, который накалывали евреям перед удушением в газовых камерах в концентрационных лагерях, – «1.597.842».
Вторым в лабораторию «АЕ-2» был доставлен Рудо;льф Ви;тлофф; (Фотопортрет Р. Витлоффа) он воспитывался в России, отец работал в торговой фирме Си;мменса-Шу;ккерта, мальчик посещал русскую школу, язык знал в совершенстве; практиковался в группе Мю;ллера, занимавшейся «Красной капеллой». Ме;нгеле сделал Ви;тлоффу шрам на лбу, наколол – через кусок кожи, вырезанной с левого плеча русского военнопленного, – портрет Сталина и слова «Смерть немецким оккупантам».

Сегодня Ме;нгеле провел третью операцию: к внедрению в ряды радикальных арабских антимонархистов готовился Кла;ус Не;йман (Фотопортрет К. Неймана).
Бо;рману предстояло поговорить с каждым из трёх его людей: по законам конспирации никто из этой тройки не должен был видеть друг друга.

Кадр 259

(Крупный план, Борман сидит на заднем сиденье своей машины (вид в профиль), за окном забрезжил рассвет, тут и там мелькают виды разрушенных зданий Берлина)

(Голос за кадром):

– Борман ехал по израненному городу и до сих пор не мог ответить себе, имеет ли он право поставить все точки над «i» в беседе с тремя избранными. Он колебался: просто ли ориентировать людей на глубинное внедрение в тылы врага или же сказать то, что было ясно всем: «Наша битва проиграна, война закончится в ближайшие месяцы, если только не чудо; вам выпала ответственнейшая задача – отдать себя великому делу восстановления национал-социализма. Притягательность нашего движения заключается в том, что мы открыто и недвусмысленно провозглашаем вседозволенность лучшим представителям избранной нации арийцев в борьбе за господство сильных. Да, видимо, мы были в чем-то неправы, выпячивая право одних лишь немцев на абсолютное и непререкаемое лидерство. Надо было разжигать пламя национальной исключительности в тех регионах мира, где только можно зажечь мечту стать первыми. Да, мы учтём эту ошибку на будущее, и вы, именно вы, будете теми хранителями огня, которые обязаны саккумулировать в себе память и мечту. Немцы, так или иначе, сделаются лидерами, когда пожар национальной идеи заполыхает в мире. Нет классов, это вздор марксистов, одержимых тайной еврейской идеей; нет и не будет никакого «интернационального братства», проповедуемого русскими большевиками, – каждая нация думает только о себе; нет никаких противоречий в обществе, если только это общество одной нации; чистота крови – вот залог благоденствия общества арийцев».

Борман понимал, что если он сейчас не скажет всей правды своим избранникам, то его делу – делу истинного, хоть и необъявленного пока что преемника фюрера – может быть нанесён определенный урон; но он отдавал себе отчёт в том, что ему подобрали таких людей, которые воспитаны в слепой, фанатичной вере в Гитлера. Если сказать открыто, что конец рейха неминуем и близок, предугадать реакцию этих людей на слова правды невозможно. Он вправе допустить, что один из них немедленно отправит письмо фюреру, в котором обвинит Бо;рмана в измене, распространении панических слухов и потребует суда над предателем. Уже были зафиксированы несколько доносов мальчиков и девочек на своих отцов: «Они смели говорить, что фюрер проиграл войну»; эти письма детей показывал Бо;рману председатель народного имперского суда Фре;йслер (Фотопортрет Ро;ланда Фрейслера), плакал от умиления: «С такими патриотами, вроде этих малышей, мы одолеем любого врага!»

...Борман отгонял от себя мысли о том, что грядёт; человек сильной воли, он приучился контролировать не только слова и поступки, но и мысли. Однако, когда в начале марта он выехал на два дня в Австрию в район Линца по делам НСДАП, связанным с вопросом размещения и хранения произведений искусства – как-никак из России, Польши и Франции вывезено картин и скульптур на девятьсот семьдесят миллионов долларов, – и увидел особняки, где разместилось эвакуированное министерство иностранных дел рейха, «правительства в изгнании» Болгарии, Хорва;тии, Венгрии, Словакии, когда он почувствовал жалкие остатки былого величия, ему стало очевидно: это конец. (Кадры кинохроники с видами военных действий начала 1945 года в Европе) Не отступление на фронтах, не оперативные сводки Мю;ллера-гестапо о том, что всё рушится, не данные областных организаций НСДАП о голоде и болезнях в рейхе, но именно ощущение малости подкосило его. Покуда он находился в бункере, рядом с фюрером, и заведенный распорядок дня неукоснительно повторялся изо дня в день: бесперебойно работала связь, Гитлер свободно оперировал с картами и сообщениями министерств, – ему, Бо;рману, было спокойно, ибо грохот бомбёжек не был слышен в подземной имперской канцелярии, еду подавали отменную, офицеры СС были, как всегда, великолепно одеты, генералы приезжали для докладов по минутам; царствовала иллюзия могущества; рейх продолжал оккупировать Данию, север Италии, Голландию и Норвегию, войска СС стояли в Австрии, по-прежнему держались гарнизоны в Чехословакии и Венгрии; тревожным было положение на Востоке, но ведь нация обязана стоять насмерть, кто захочет пойти на добровольное самоубийство?! Красные вырежут всех, это очевидно; значит, немцы будут защищать каждый дом, перелесок, поле, каждый сарай – речь идет о физическом существовании нации, возобладают скрытые, таинственные пружины крови...

Именно тогда, возвращаясь из Линца, Бо;рман впервые отдал себе отчёт в том, что произошло. И впервые ему надо было самому принять решение, не дожидаясь указания фюрера. И вот именно тогда в его голове начал трудно и боязливо ворочаться свой план спасения. Поначалу он страшился признаться себе в том, что этот план окончательно созрел в нём; он гнал мысль прочь, он умел это. Однако, когда маршал Жуков начал готовить наступление на Берлин, когда Ро;зенберг (Фотопортрет А. Розенберга) прочитал ему подборку передовиц «Правды» и «Красной звезды», Бо;рман понял: время колебаний кончено, настала пора активного действия.

(В чем-то помог Ге;ббельс (Фотопортрет Йозефа Геббельса), с которым он сейчас вошел в тесный блок, окончательно оттерев, таким образом, Ге;ринга, Ги;ммлера, Риббентро;па и Ро;зенберга (Фотопортреты Германа Геринга, Германа Гимлера, Иоахима Риббентропа, Альфреда Розенберга).

Кадр 260

(Общий план, в кабинет Бормана заходит Геббельс, показывает документы)

(Появляются титры: «Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды, гауляйтер Берлина, рейхсляйтер Й. Геббельс» и исчезают)

(Голос за кадром):

– Именно Ге;ббельс в апреле пришёл к Бо;рману с переводом статьи, опубликованной в «Красной звезде» начальником управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Александровым. Статья называлась «Товарищ Эренбу;рг упрощает».

(Крупный план. Геббельс, ликуя, восклицает по-немецки):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Русские предлагают немцам тур вальса.

Кадр 261

(Крупный план, Борман читает документы)

(Голос за кадром):

– Бо;рман внимательно прочитал статью, в которой говорилось про то, что существуют разные немцы, не только враги; пора уже сейчас думать о том, какие отношения между двумя нациями будут после неминуемой победы.

Кадр 262

(Крупный план, Геббельс с жаром говорит по-немецки)

(Голос за кадром):

– Геббельс продолжал говорить о наивности Сталина, о том, что немцы всегда останутся врагами диких азиатов, а Бо;рман даже похолодел от шальной мысли: «А вдруг Москва действительно протягивает руку ему, Бо;рману? Почему не навязать этой статье именно такой смысл?»

Кадр 263

(Крупный план, Борман сидит на заднем сиденье своей машины (вид анфас), за окном забрезжил рассвет, мелькают виды предместий Берлина)

(Голос за кадром):

– Борман уже к концу марта построил план спасения, базируясь в своих отправных посылках именно на такого рода допуске.

Он решил отныне ни в коем случае не мешать ни Ги;ммлеру, ни Ше;лленбергу в налаживании контактов с Западом. Более того, Мю;ллер обязан будет помогать им в этих контактах, делая всё, чтобы ни один волос не упал с головы заговорщиков. Но при этом необходимо добиться, чтобы информация об этих переговорах постоянно и ежечасно уходила в Москву, Сталину. Пусть тот ждёт, пусть думает, что в один прекрасный миг Ги;ммлер сговорится с Да;ллесом, пусть живёт под дамокловым мечом единого фронта европейцев против большевиков. Разве такое невозможно? Надо сделать так, чтобы Ги;ммлер добился реальных результатов в этих переговорах, пусть его! Надо уговорить фюрера отвести с западного фронта практически все боевые части на Восток. После этого ударить по генеральному штабу, изгнать Гудериа;на и привести на его место Кребса (Фотопортрет Ганса Кребса) – тот говорит по-русски, был в военном атташате в Москве (Кремль быстро просчитывает персональные перестановки, там на это доки). А когда западный фронт будет открыт американцам, когда их армии устремятся на Берлин, – надо обращаться к Сталину с предложением мира; да, именно к нему, пугая его Ги;ммлером – с одной стороны, и неуправляемостью ве;рмахта, его высшего командования, типа Гудериа;на, Ке;ссельринга, Геле;на, – с другой, представив ему, Сталину, документы, которые бы свидетельствовали, что Ялтинское соглашение стало листком бумаги; пусть думает, кремлевский руководитель умеет принимать парадоксальные решения: либо американцы в Берлине и, таким образом, во всей практически Европе, либо новая Германия Бо;рмана, да, именно его Германия, которая будет готова отбросить армии американских плутократов и заключить почетный мир с Москвой, признав ее – на этом этапе – лидерство.

«Мало времени, – сказал себе Борман. – Очень мало времени и слишком много стадий, которые мне надо пройти. Очень трудно соблюдать ритм в кризисной ситуации, но, если я все-таки смогу соблюсти ритм, появится шанс, который позволит мне думать не о бегстве, но о продолжении дела моей жизни».

...Именно тогда он и вспомнил Штирлица.

...Именно тогда, вернувшись в Берлин, он позвонил Мюллеру и вызвал его к себе, поручив подготовить материал против Гудериа;на и Геле;на. Именно тогда он и задал ему вопрос, кто сможет сделать так, чтобы информация о новых тайных контактах Ги;ммлера и его штаба ушла в Кремль.

...Именно поэтому Штирлиц и не был арестован немедленно по возвращении: он оказался тем недостающим звеном в комбинации, которую начинал Бо;рман – на свой страх и риск, без указания того человека, которого обожал и ненавидел одновременно.

Кадр 264

(Крупный план, Борман сидит на заднем сиденье своей машины (вид в профиль), за окном забрезжил рассвет, мелькают виды предместий Берлина)

(Голос за кадром):

– Ситуация в Германии была такой, что те функционеры рейха, которые ранее, будучи поставленными в иерархической лестнице на строго определённое место, с точно утвержденными правами и обязанностями, являли собою некие детали одной машины, гарантировали её слаженную работу, сейчас, накануне краха, изверившись в способности высшей власти гарантировать не пропитание и кров, но самоё жизнь, были обуреваемы лишь одной мыслью: как выскочить из вагона, несшегося под откос, в пропасть.

Поскольку людям, лишЁнным истинной общественной идеи, свойственна некая гуттаперчевость совести, поскольку блага, которые они получали, служа фюреру, были платой за злодейство, беспринципность, покорность, трусость, предательство друзей, впавших в немилость, насилие над здравым смыслом и логикой, ситуация, сложившаяся в рейхе весной сорок пятого, подталкивала их – во имя физического спасения – к некоему фантастическому шабашу внутреннего предательства. Каждый, начиная с Ге;рмана Ге;ринга, «наци номер два», (Фотоизображение Гитлера и Геринга) был готов заложить обожаемого фюрера, имея хотя бы номинальную гарантию того, что сам не будет уничтожен.

Кадр 265

(Общий план, Мюллер сидит в кабинете Бормана)

(Голос за кадром):

– ...Мю;ллер, выслушав Бо;рмана, сразу же понял, что о контактах Штирлица с секретной службой русских говорить рейхсля;йтеру нельзя ни в коем случае. У Мю;ллера был свой план спасения, но он не мог даже представить себе, что его план до такой степени смыкается с задумкой Бо;рмана.

(Мюллер):

– Если вы найдЁте время принять Штирлица, рейхсля;йтер, если тот решится вернуться в Германию, если он сможет позвонить вам и ему удастся доехать до того места встречи, которое вы ему назовёте, я просил бы вас – ориентируя его на будущую работу – особо подчеркнуть следующее: «Ваша главная задача ныне будет категорическим образом отличаться от той, которая уже выполнена. Ваша задача будет заключаться в том, чтобы оберегать Ше;лленберга и его людей. Вы должны гарантировать абсолютнейшую секретность их переговоров – не только для того, чтобы попусту не ранить сердце фюрера, но и для того также, чтобы эта информация не смогла достигнуть Кремля. Пока ещё не известно, кто по-настоящему воспользуется результатами переговоров в Стокго;льме и Швейца;рии; важно только, чтобы Москва ни в коем случае не узнала о самом факте их существования».

Кадр 266

(Общий план, Борман смотрит на Мюллера)

(Голос за кадром):

– Бо;рман тогда посмотрел на Мю;ллера по-особому – настороженно и оценивающе, но вопроса задавать не стал: он, как и большинство высших функционеров НСДАП, предпочитал жить по принципу детской игры: «да» и «нет» не говорить, «чёрное» и «белое» не называть; если бы Мю;ллер посчитал нужным сказать нечто такое о Штирлице, что пону;дило бы его, Бо;рмана, принять определённое решение, то это могло бы, в конечном счёте, помешать делу; пусть ответственность будет на Мю;ллере, он ведь понимает, какого уровня комбинация задумана, разве он привлечёт к ней человека, в честности которого есть хоть капля сомнения? Конечно же, нет. А если – да? Ну что ж, это его дело, он – профессионал, он отдаёт себе отчёт в том, что его ждёт, провали он операцию. Надо уметь отводить от себя лишнее, оставляя в памяти лишь а;брис главной идеи; за детали отвечают профессионалы, я, политик Ма;ртин Бо;рман, выдвигаю концепцию, задача моих сотрудников в том и состоит, чтобы сделать её реальностью; понятно, никто из них не станет действовать против духа и буквы нашей морали и закона; я живу судьбами Европы, пусть тайная полиция думает про то, как помочь мне, Бо;рману, в моем деле. Ответственность за детали лежит на исполнителях, с них и спрос; идея – неподсудна!

Кадр 267

(Общий план, машина Бормана подъезжает к особняку, расположенному за высоким забором, в лесу. Борман выходит из машины, причём водитель предварительно открывает дверь машины. Борман заходит в особняк)

(Голос за кадром):

– ...Лишь приехав в лабораторию «АЕ-2», Бо;рман нашёл третью, самую удобную форму беседы с кандидатами – веселую, дружескую, открытое собеседование товарищей по совместной борьбе за светозарные идеалы национал-социализма.
Явки, номера банковских счетов – словом, детали были давно известны его людям, формы связи обговорены;; осталось лишь сказать напутствие.

Каждому надлежит пожелать своё: (Фотопортрет Гросса) Гроссу, впрочем, и говорить нечего, изумительный специалист в своем деле – Э;йхман (Фотопортрет Адольфа Эйхмана) значительно более компетентен, чем Альфре;д Ро;зенберг (Фотопортрет А. Розенберга), ибо практики обычно знают дело больше, чем теоретики; Ви;тлофф (Фотопортрет Р. Витлоффа) понимает Россию замечательно, Мю;ллер и Кальтенбру;ннер высоко отзывались о его деловых качествах; Не;йман (Фотопортрет К. Неймана) рос в Александри;и, его отец дружил там с семьёй Рудо;льфа Гесса (Фотопортрет Р. Гесса); беседу с каждым надо построить таким образом, чтобы сфокусировать их внимание на симптомах возрождения идеи национал-социализма в мире. Именно эта проблема должна быть уяснена ими совершенно точно – никаких иллюзий, только трезвый анализ данностей, и ничто другое. Бо;рман даже решил привести слова лауреата Нобелевской премии (Фотопортрет К. Осецкого) Карла фон Осе;цкого, погубленного в концлагере после прихода Гитлера к власти. «Я скажу моим мальчикам, – думал он, – что врага надо знать как „отче наш“, ибо никто так не понимает тебя, как открытый, бескомпромиссный враг, не стремящийся к власти и славе (что, впрочем, одно и то же)». Именно Осе;цкий накануне того дня, когда старый фельдмаршал рейхспрезидент Гинденбу;рг (Кадры кинохроники о передаче власти Гинденбургом) принял фюрера и поручил ему создание правительства «национального единства», сформулировал суть происходившего следующим образом: «Камари;лья появляется лишь тогда, когда аграрии ощущают ухудшение своего положения, когда крестьяне начинают искать правду и находят её в том, что их обирают единокровные юнкеры, а отнюдь не русские марксисты, американские буржуи или безродный еврейский капитал, а крупная промышленность ощущает новую конъюнктуру, которую можно выиграть лишь в том случае, если рабочие будут принуждены твердой рукою к труду, а не к бесконечным дискуссиям и стачкам».

«Ничего, – думал Бо;рман, – я произнесу слова этого паршивца Осе;цкого о „камарилье“, пусть они услышат это из моих уст, им предстоит жить среди врагов, надо учиться не реагировать на обидные политические метафоры.
Единство крови, жажда авторитета, слепота масс, его величество случай – на этих китах мы восстанем. А потом я дам им связи с Мю;ллером, если тот докажет себя окончательно...»

Кадр 268

(Общий план, Машина Бормана подъезжает к воротам, Менгеле, встречает Бормана у ворот)

(Появляется изображение личного дела офицера СС)

(Голос за кадром):

«Характеристика на члена НСДАП с 1938 года МЕНГЕЛЕ Йозефа, гауптштурмфюрера СС.

Характер стойкий, нордический. Беспощаден к врагам Рейха. В связях, порочащих его, не замечен. Доктор медицины. Отличный семьянин. Отличный спортсмен.»

(Изображение личного дела исчезает)

(Менгеле):

– У вас сегодня по-настоящему хорошее настроение, рейхсля;йтер!
(Борман ответил и потрепал Менгеле по щеке):

– Именно так.

Картина 8. БЕДНЫЕ, БЕДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ... – I

Кадр 269

(Общий план, Гостиная в типично немецком стиле, на стуле сидит, подломив под себя ноги по-японски высокая красивая женщина, рядом сбоку от низкого столика, сидит на другом стуле Штирлиц, на столике бутылка водки и закуска в тарелочке)

(Голос за кадром):

– Штирлиц приехал на квартиру профессора филологии Да;гмар Фра;йтаг сразу после встречи с радистом Лорхом.

(Дагмар, рассмеялась своим низким басом):

– Ах, да при чем здесь руны, былины и мифы? Пейте водку и забудьте вы эту муру!

(Штирлиц, радостно):

– То есть?

Кадр 270

(Крупный план. Дагмар):

– Всё очень просто. Деви;це из хорошей семьи надо иметь профессию: эмансипация и всё такое прочее. Я мечтала быть офицером генерального штаба, мне очень нравится планировать битвы, я играла не в кукол, а в оловянных солдатиков, у меня и сейчас хранится лучшая в Европе коллекция, есть даже красноармейцы, потом покажу. Хотите?

(Голос Штирлица за кадром):

– Хочу.

(Дагмар):

– Вот... А папа с мамой приготовили мне будущее филолога. А что это за наука? Это не наука, это – прикладное, это как оформление ресторана мастером со вкусом, который знает, как использовать морёное дерево, где будут хорошо смотреться рыбачьи сети и каким образом придумать в затаённом уголке зала кусочек Испании – гладко беленные стены, детали старинных экипажей и много тёмной листовой меди.

Кадр 271

(Крупный план. Штирлиц улыбнулся):

– Ну-ну. Только ваша узкая специальность – то есть взаимосвязанность скандинавской и германской литератур – вполне генштабовская профессия. Можете доказать единство корня слов и одинаковость их смысла? Можете! А отсюда недалеко до провозглашения обязательности присоединения Швеции к рейху, нет?

Кадр 272

(Крупный план. Дагмар):

– Бог мой, я это уже доказала давным-давно, но ведь до сих пор не присоединили! Да и потом я высчитала, что множество русских былин тоже рождены нами, поскольку княжеско-дружинный слой общества у русских был в первую пору нашим, скандинаво-германским, они-то, предки, и занесли туда эпическое творчество, а когда славяне дали нам коленом под зад – привезли сюда, на Запад, их былины...

Кадр 273

(Крупный план. Штирлиц):

– Это – по науке? Или снова ваш оловянный генеральный штаб, чтоб легче обосновать присоединение к нам России?

Кадр 274

(Крупный план. Дагмар, сказала и засмеялась своим странным, внезапным смехом):

– И так и этак, но обосновывать присоединение Германии к России будет генеральный штаб красных, а уж никак не наш.

(Голос Штирлица за кадром):

– Налейте мне еще, а?

(Дагмар):

– Бутерброд хотите? У меня сыр есть.

Кадр 275

(Крупный план. Штирлиц):

– Чёрт его знает... Все-таки, наверное, хочу...

Кадр 276

(Общий план, Дагмар легко и грациозно, как-то совершенно неожиданно поднялась со стула; юбка у нее была коротенькая, спортивная, камера показывает, какие красивые ноги у женщины)

(Голос за кадром):

– Штирлиц вывел странную, в высшей мере досадную закономерность: красивое лицо обязательно соединялось с плохой фигурой; нежные руки были почему-то у женщин с тонкими ногами-спичками; пышные красивые волосы – и вдруг толстая, бесформенная шея.

      «А здесь всё в порядке, – подумал Штирлиц. – Природа наделила её всем по законам доброты, а не обычной жестокой логики: „каждому – понемногу“.

Кадр 277

(Общий план, Дагмар приносит из кухни поднос с тарелочками, на которых лежат бутерброды с сыром. И бутерброд Дагмар сделала вкусный, маргарина намазала не бритвенный слой, а видимый, жирный; сыр хоть и был наструган тоненькими, чуть что не прозрачными дольками, но был положен горкой.)

(Дагмар, сказала, снова легко и грациозно устроившись на стуле):

– Пейте и ешьте. Я очень люблю смотреть, как едят мужчины, не так страшно жить.

Кадр 278

(Крупный план. Штирлиц):

– Вы мне раскажите про скандинавско-русские былины.

Кадр 279

(Крупный план. Дагмар):

– Вы зовёте женщину в постель только после интеллектуального собеседования? С вами я готова лечь сразу.

(Голос Штирлица за кадром):

– Правда?

(Дагмар):

– Будто сами не знаете... В мужчин вашего типа женщины влюбляются немедленно.

(Голос Штирлица за кадром):

– Почему?

(Дагмар):

– В вас есть надёжность.

(Голос Штирлица за кадром):

– Это – всё, что надо?

(Дагмар):

– Можете предложить большее? Тогда купите мне ошейник, я стану вашей собакой.

(Голос Штирлица за кадром):

– Лю;бите собак?

(Дагмар, пожала плечами):

– Вопрос итальянца. Или испанца... Но никак не немца. Разве есть хоть один немец, который не любит собак?

Кадр 280

(Крупный план. Штирлиц):

– Я вам дам новый псевдоним – «бритва». Согласны?

(Голос Дагмар за кадром):

– Да хоть какой угодно.

(Штирлиц):

– Итак, о былинах...

(Голос Дагмар за кадром):

– У вас есть сигареты?

(Штирлиц):

– Конечно.

(Голос Дагмар за кадром):

– Я хочу закурить.

(Штирлиц):

– Но вообще-то вы не курите?

Кадр 281

(Крупный план. Дагмар):

– Я бросила. В гимназии курила, ещё как курила. И пила водку. И всё остальное...

Кадр 282

(Крупный план. Штирлиц):

– Молодец. Трудно в учении – легко в бою.

Кадр 283

(Крупный план. Дагмар):

– Так говорил русский генерал Суворов.

Кадр 284

(Крупный план. Штирлиц):

– Совершенно верно. Только он был фельдмаршалом, если мне не изменяет память.

Кадр 285

(Крупный план. Дагмар):

– Изменяет. Он был генералиссимусом.

Кадр 286

(Крупный план. Штирлиц):

– Слушайте, а мне просто-напросто приятно быть у вас в гостях.

Кадр 287

(Крупный план. Дагмар):

– Так вы же не в гостях... Вы, как я понимаю, по делу...

Кадр 288

(Крупный план. Штирлиц):

– Чёрт с ним, с этим делом... Всё равно вы его прекрасно проведёте, я теперь в этом не сомневаюсь... С кем из моих коллег вы раньше были на связи?

Кадр 289

(Крупный план. Дагмар):

– По-моему, об этом нельзя говорить никому? Меня предупреждал мой куратор...

(Голос Штирлица за кадром):

– Мне – можно.

(Дагмар, улыбнулась):

– Можно так можно. Он представился мне как Э;гон Ло;ренс.

Кадр 290

(Крупный план. Штирлиц):

– Он действительно Э;гон Ло;ренс. Как он вам показался?

Кадр 291

(Крупный план. Дагмар):

– Славный человек, старался помочь мужу... Или делал вид, что старался... Во всяком случае, его отличал такт...

Кадр 292

(Крупный план. Штирлиц):

– Почему вы говорите о нём в прошедшем времени?

Кадр 293

(Крупный план. Дагмар):

– Он в госпитале. Попал под бомбёжку, контузило.

Кадр 294

(Крупный план. Штирлиц):

– Расскажите все-таки про скандинаво-германо-русский эпос, это дьявольски интересно. И давайте ещё раз выпьем.

(Голос Дагмар за кадром):

– Лю;бите пьяных женщин?

(Штирлиц):

– Чёрт его знает... Не чувствуешь себя скованным... Это как на корте играть с партнёром одного с тобою класса.

Кадр 295

(Крупный план. Дагмар пожала острыми плечами):

– Почему вас заинтересовали эпосы?
 
Кадр 296

(Крупный план. Штирлиц):

– Потому что вы мне приятны. А человек познается по-настоящему, когда он говорит о своём деле.

Кадр 297

(Общий план. Дагмар говорит, Штирлиц смотрит на неё с интересом):

– Это вы про мужчин. Женщина познаётся, когда она любит, кормит дитя, делает мужчине обед и смотрит, как он тревожно спит... Нет, я не психопатка, правда... Что вы на меня так смо;трите?

(Штирлиц):

– Я смотрю на вас хорошо.

(Дагмар):

– Поэтому и спрашиваю.

Кадр 298

(Крупный план. Штирлиц):

– Рассказывайте...

Кадр 299

(Крупный план. Дагмар):

– Вы говорите по-русски?

Кадр 300

(Крупный план. Штирлиц):

– Читаю. Со словарём.

Кадр 301

(Крупный план. Дагмар):

– Знакомы с финским эпосом? Или с эстонским? С карельским? Очень красивое название «Ка;левипо;эг». Знаете?

Кадр 302

(Крупный план. Штирлиц):

– Нет, не знаю... Слыхал краем уха... У нас есть перевод?

Кадр 303

(Крупный план. Дагмар):

– Мы не умеем переводить. Мастерски переводят только русские.

Кадр 304

(Крупный план. Штирлиц):

– Отчего это им такая привилегия?

Кадр 305

(Крупный план. Дагмар):

– Стык Европы и Азии... Смешение языков, караваны в Персию, Индию, Китай, хаза;ры, скифы, Византия, великолепное варево...

Кадр 306

(Крупный план. Штирлиц):

– Итак, «Ка;левипо;эг»...

Кадр 307

(Крупный план. Дагмар):

– А у русских есть былина о богатыре Колыва;не. Я проводила аналитическое сравнение, всё очень близко. А ещё ближе к нам их прекрасная былина об Илье Муромце.

Кадр 308

(Крупный план. Штирлиц, разминает сигарету, не отрываясь глядя на неё опустив глаза)

(Голос за кадром):

– Произношение у женщины было абсолютным, русское имя она называла без акцента. Штирлиц заставил себя не отрывать глаз от своей сигареты, которую он аккуратно разминал пальцами, чтобы не взглянуть на ее лицо ещё раз, наново.

Кадр 309

(Общий план. Дагмар, вздохнув, говорит. Штирлиц глядит на неё, улыбаясь):

– Вообще былины – это любопытная штука. Они подталкивают к выводу, что в жизни во все времена обязательно надо выжить, и не просто выжить, а победить, пробиться вверх, к славе, – только тогда не страшна смерть, ибо лишь тогда твоё имя сохранится для потомства. Чем ты поднялся выше, тем надёжнее гарантия неисчезновения... (Штирлиц глядит на неё, улыбаясь) Нет, правда! Почему вы улыбаетесь?

(Штирлиц):

– Потому что мне приятно слушать вас.
(Дагмар):

– Пейте.

(Штирлиц):

– Выхлещу всю вашу водку.

(Дагмар):

– Я покупаю её на боны в шведском посольстве, там очень дёшево.

(Штирлиц):

– Дальше.

Кадр 310

(Крупный план. Дагмар):

– А что – «дальше»? У русских был князь Владимир, он крестил свой народ, стал святым, получил прозвище Красное Солнышко. Чем князь был знаменитее, тем больше его надо было славить, тем красивее о нём слагали былины, в лучах его известности оказывались близкие – был у него дядя, Добрыня, друг и соратник Муромца... Когда сложат эпос об этой войне, вы окажетесь в фокусе славы рейхсфю;рера... Замечательно, да?

Кадр 311

(Крупный план. Штирлиц):

– Совершенно замечательно... Только где логика? Князь Владимир, дядя Добрыня и богатырь Муромец?

Кадр 312

(Крупный план. Дагмар):

– Все-таки я женщина... Мы – чувство, вы, мужчины, – логика... Так вот, есть русская былина про то, как Муромец сражался со своим сыном Бориской... Хотя иногда его называли Збутом, порою Сокольником, а в поздние времена – Жидови;ном... Илья, сражаясь с сыном, узнаёт, что этот самый Жидови;н приходится ему сыном, отпустил его, а тот решил извести отца, когда богатырь уснул... Не вышло. Муромца спас его волшебный крест. Сила в старце седьмого возраста была невероятной...

Кадр 313

(Крупный план. Штирлиц):

– Что значит «старец седьмого возраста»?

Кадр 314

(Общий план. Дагмар):

– По старым славянским исчислениям это возраст мудрости, с сорока до пятидесяти пяти лет... А теперь сравните Муромца с нижнегерманской сказкой о Гильдебра;нде и его сыне Алебра;нде, когда они сошлись на битву возле Берна. Похоже? Очень. Отец тоже сражался с сыном, но помирился с ним в тот миг, когда старик занёс нож, чтобы поразить своё дитя... Молодой богатырь успел сказать старцу то, что знал от матери... А она рассказала сыну, кто его отец... Слезы, радость, взаимное прощение... А кельтская сага об ирском богатыре Кизамо;ре и его сыне Карто;не? Она ещё ближе к русскому варианту, путь-то пролегал из варяг в греки, а не из немцев к персам. В битве отец, как и Муромец, убивает сына, но, узнав, кого он убил, плачет над телом три дня, а потом умирает сам... Видите, как мы все близки друг другу?

(Штирлиц, пожав плечами):

– Что ж, пора объединяться...

Кадр 315

(Крупный план. Дагмар):

– Знаете, отчего я хочу, чтобы вы остались у меня?

(Голос Штирлица за кадром):

– Догадываюсь.

(Дагмар):

– Скажите.

Кадр 316

(Крупный план. Штирлиц):

– Вам страшно. Наверно, поэтому вы и хотите, чтобы я был сегодня рядом.

Кадр 317

(Крупный план. Дагмар):

– И это тоже... Но по-настоящему дело в другом... Не только мужчины живут мечтами о придуманных ими прекрасных женщинах, которые всё понимают, хороши в беседе, а не только в кровати. Настоящий друг нужен всем... Мы, женщины, придумщицы более изощренные, чем вы... Знаете, если б мы умели писать, как мужчины, мы б таких книг насочиняли... И, между прочим, это были б прекрасные книги... Вот мне и кажется, что я вас очень давно сочинила, а вы взяли и пришли...
 
Кадр 318

(Общий план. Штирлиц в кровати под одеялом, открывает глаза, Дагмар сидит на краешке кровати и смотрит в его лицо)

(Голос за кадром):

– Он проснулся оттого, что чувствовал на себе взгляд, тяжелый и неотрывный.
(Дагмар Штирлицу, шёпотом):

– Вы разговариваете во сне. И это очень плохо...

(Штирлиц):

– Я жаловался на жизнь?

(Дагмар вздохнула, осторожно погладила его лоб, спросила):

– Закурить вам сигарету?

Кадр 319

(Крупный план. Штирлиц):

– Я же немец. Я не имею права курить, не сделав глоток кофе.

(Голос Дагмар за кадром):

– Кофе давно готов...

(Штирлиц):

– Да;гмар, что вам говорил о нашей предстоящей работе Ше;лленберг?

Кадр 320

(Крупный план. Дагмар, посмотрела в сторону Штирлица с удивлением)

(Голос за кадром):

– По тому, как она удивлённо на него посмотрела, Штирлиц понял, что Ше;лленберг с ней не встречался.

Кадр 321

(Крупный план. Штирлиц помог ей):

– Кто вам сказал, что я должен был увидеться с вами?

Кадр 322

(Крупный план. Дагмар):

– Тот человек не представился...

Кадр 323

(Крупный план. Штирлиц):

– Он лысый, с сединой, левая часть лица порою дёргается?

Кадр 324

(Крупный план. Дагмар):

– Да. Хотя, по-моему, я этого тоже не должна была говорить вам.

Кадр 325

(Крупный план. Штирлиц):

– Ни в коем случае. Пошли пить кофе. А потом поработаем, нет?

Кадр 326

(Крупный план. Дагмар):

– В Швеции у меня была няня... Русская... Она мне рассказывала, что у них во время обряда крещения священник закатывал волос младенца в воск и бросал в серебряную купель. Если катышек не тонул, значит младенцу уготована долгая и счастливая жизнь... Ваша мама вам наверняка говорила, что ваш шарик не утонул, да?

Кадр 327

(Крупный план. Штирлиц):

– Я никогда не видел мамы, Да;гмар.

Кадр 328

(Крупный план. Дагмар):

– Бедненький... Как это, наверное, ужасно жить без мамы... А папа? Вы хорошо его помните?

(Голос Штирлица за кадром):

– Да.

(Дагмар):

– Он женился второй раз?

(Голос Штирлица за кадром):

– Нет.

(Дагмар):

– А кто же вам готовил обед?

Кадр 329

(Крупный план. Штирлиц):

– Папа прекрасно с этим справлялся. А потом и я научился. А после я разбогател и стал держать служанку.

(Голос Дагмар за кадром):

– Молодую?

(Штирлиц):

– Да.

Кадр 330

(Крупный план. Дагмар):

– Ее звали Александрин? Саша?

Кадр 331

(Крупный план. Штирлиц):

– Нет. Так звали ту женщину, к которой я привязан.

Кадр 332

(Крупный план. Дагмар):

– Вы говорили о ней сегодня ночью...

Кадр 333

(Крупный план. Штирлиц):

– Видимо, не только сегодня...

Кадр 334

(Крупный план. Дагмар):

– Я на вас гадала... Поэтому, пожалуйста, не встречайтесь сегодня до вечера с человеком, у которого пронзительные маленькие глаза и чёрные волосы... Это король пик, и у него на вас зло.

 Кадр 335

(Общий план. Дагмар встаёт и уходит на кухню – аккуратную, отделанную деревом Штирлиц встаёт со стула и глядит в окно, на пустую мертвую улицу)

(Голос за кадром):

– Штирлиц подумал: «Я – объект игры, это – точно. И я не могу понять, как она окончится. Я принял условия, предложенные мне Мю;ллером и Ше;лленбергом, и, видимо, я поступил правильно. Но я слишком для них мал, чтобы сейчас, в такие дни, они играли одного меня. Они очень умны, их комбинации отличает дальнобойность, а я не могу уразуметь, куда они намерены бить, из каких орудий и по кому именно. Мог ли я быть ими расшифрован? Не знаю. Но думаю, если бы они до конца высчитали меня, то не стали бы затевать долговременную операцию – бьёт двенадцатый час, им отпущены минуты. Когда я пошел напролом с Ше;лленбергом, я верно ощутил единственно допустимую в тот миг манеру поведения. А если и это моё решение Ше;лленберг предусмотрел заранее? Но самое непонятное сокрыто в том, отчего имя Да;гмар назвал Ше;лленберг, а предупреждал её обо мне Мю;ллер? Вот в чём вопрос!..»

Картина 9. НЕОБХОДИМОСТЬ, КАК ПРАВИЛО, ЖЕСТОКА

Кадр 336

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «21.03.1945 года; 09.16». И исчезает.)

(Крупный план. Эйхман в своём кабинете, К далеким взрывам (бомбили заводы в районе Веддинга) он прислушивался, чуть втягивая голову, словно бы кланялся невидимому, но очень важному собеседнику):

– Я ждал вас с самого утра, Штирлиц, рад вас видеть, садитесь, пожалуйста.
(Появляется изображение личного дела офицера СС, тревожная музыка)

(Голос за кадром):

«Характеристика на члена НСДАП с 1932 года ЭЙХМАНА Адольфа Отто, оберштурмбаннфюрера СС.

Характер стойкий, нордический. Беспощаден к врагам Рейха. В связях, порочащих его, не замечен. Отличный семьянин. Отличный спортсмен. Поощрён приказом рейхсфюрера СС за образцовое выполнение особого задания»
(Изображение личного дела исчезает)
(Голос за кадром):

– У Эйхмана действительно были пронзительные маленькие, запавшие глаза и иссиня-черные волосы на висках – вылитый король пик.

Кадр 337

(Крупный план. Штирлиц):

– Спасибо. Кто вам сказал, что я должен быть у вас утром?

(Голос Эйхмана за кадром):

– Ше;лленберг.

(Штирлиц):

– Странно, я никому не говорил, что намерен прийти к вам первому.

Кадр 338

(Крупный план. Эйхман, вздохнул):

– А интуиция?

(Голос Штирлица за кадром):

– Верите?

(Эйхман):

– Только потому и жив до сих пор... Я подобрал вам пару кандидатов, Штирлиц...

(Голос Штирлица за кадром):

– Только пару?

(Эйхман рассмеялся):

– Остальные улетучились. Ушли с крематорским дымом в небо; слава богу, остались хоть эти.

Кадр 339

(Общий план. Эйхман передаёт Штирлицу две папки, включает плитку, достаёт из шкафа кофе, интересуется, пьет ли Штирлиц с сахаром или предпочитает горький, удивленно пожимает плечами: «Сахарин бьёт по почкам, напрасно». Приготовляет две чашечки и, закурив, советует):

– Я не знаю, для какой цели вам потребны эти выродки, но рекомендовал бы особенно приглядеться к Ва;льтеру Рубена;у – пройдоха, каких не видел свет.

Кадр 340

(Крупный план. Штирлиц):

– А отчего не Ге;рман Ме;ргель?

Кадр 341

(Крупный план. Эйхман):

– Этот – с за;умью.

(Голос Штирлица за кадром):

– То есть?

(Эйхман):

– Слишком неожидан, трудно предсказуем... Он технолог, изобрел с братом какое-то мудрёное приспособление для очистки авиационного бензина, а был конкурс, и как-то все проглядели, что они полукровки, и их допустили к участию. Их проект оказался самым лучшим, мировое открытие, но рейхсмаршал насторожился по поводу их внешности – в личном деле были фотографии – и высказал опасение, не евреи ли они. А фюрер сказал, что такое блестящее изобретение могли сделать только арийцы. Евреи не способны столь дерзостно думать. Ге;рман – младший брат, он в их тандеме занимался коммивояжированием, очень шустр, лишь поэтому я вам его и назвал, о других качествах не осведомлён... Желтую звезду, понятно, не носит, ему выписали венесуэльский паспорт, так что особой работы от него не ждите, он из нераздавленных... Изобрели ещё что-то, совершенно новое, но, думаю, придерживают, мерзавцы, ждут...

(Голос Штирлица за кадром):

– Чего?

(Камера отъезжает. Эйхман разлил кофе по чашечкам и ответил):

– Нашей окончательной победы над врагами, Штирлиц, чего же еще?

Кадр 342

(Крупный план. Штирлиц):

– Ше;лленберг не проинформировал вас, зачем мне нужны эти люди?
(Голос Эйхмана за кадром):

– Он говорил об одном человеке...

(Штирлиц):

– Но он объяснил вам, зачем мне нужен такого рода человек?

(Голос Эйхмана за кадром):

– Нет.

(Штирлиц):

– И вы рекомендуете мне Ва;льтера Ру;бенау?

(Голос Эйхмана за кадром):

– Да.

(Штирлиц):

– Полагаете, ему можно верить?

Кадр 343

(Крупный план. Эйхман):

– Еврею нельзя верить никогда, ни в чём и нигде, Штирлиц. Но его можно использовать. Не отправь рейхсфюрер в концлагеря всю мою агентуру, я бы показал, на что способен.

Кадр 344

(Крупный план. Штирлиц усмехнулся):

– Да мы и так наслышаны о ваших делах.

(Голос за кадром):

– Штирлиц, подумал: «Ну, сволочь, и выродок же ты, мерзкий, черный расист, лишивший Германию таких прекрасных умов, как Альбе;рт Эйнште;йн и О;скар Коко;шка, А;нна Зе;герс и Сигизму;нд Фрейд, Энри;ко Ферми; и Берто;льд Брехт; грязный антисемит, инквизитор, а в общем-то – серый, малообразованный выродок, приведённый всеми этими гитлерами и гиммлерами к власти; как же страшно и душно мне сидеть с тобой рядом!..»

Кадр 345

(Крупный план. Эйхман насторожился):

– Что вы имеете в виду?

Кадр 346

(Крупный план. Штирлиц):

– Я имею в виду вашу работу. Ведь концлагеря с печками – ваше дело, как не восторгаться механике такого предприятия...

Кадр 347

(Крупный план. Эйхман):

– Чувствую аллю;зию...

Кадр 348

(Крупный план. Штирлиц):

– Вы же не в аппарате рейхсминистерства пропаганды, Э;йхман, это они аллю;зии ищут, вам надо смотреть в глаза фактам. Как и мне, чтобы не напортачить в деле, а уж аллю;зии – бог с ними, право, не так они страшны, как кажутся.

 Кадр 349

(Общий план. Штирлиц ходит по тюремному помещению, предназначенному для допросов. В помещении однотумбовый стол, жёсткий деревянный стул, табурет, укрепленный посредине камеры; помещение освещено не очень ярко. На столе лампа, письменный прибор, папье-маше и телефон)

Кадр 350

(Общий план. По тюремному коридору конвойные ведут заключённого в тюремной робе Вальтера Рубенау)

Кадр 351

(Крупный план бредущего арестованного. Голос за кадром):

– До своего первого ареста Ва;льтер Рубена;у был адвокатом. Когда указом рейхсля;йтера Гесса (Фотоизображение Р. Гесса) всем врачам, (Кадры кинохроники гонений на евреев в Германии 30-х годов) ювелирам, адвокатам, а также фармацевтам, кондитерам, сёстрам милосердия, булочникам, массажистам, колбасникам, режиссерам, журналистам и актерам еврейской национальности было запрещено заниматься своей работой под страхом ареста или даже смертной казни, Рубена;у решил изловчиться и начал нелегальную правозаступную практику.

Через семь дней он был схвачен и брошен в тюрьму; имперский народный суд приговорил его к десяти годам концентрационных лагерей.

Кадр 352

(Кадры игрового кино: лагерный барак, на нарах умирающий узник (В. Рубенау), которому помогают подняться товарищи по бараку)

(Голос за кадром):
 
– В сорок первом, в Даха;у, он оказался в одном бараке с группой коммунистов и социал-демократов, руководителей подпольных организаций Берлина и Кёльна. Он тогда «доходил» (проще сказать: умирал), и Вольдема;р Ги;ршфельд спас его от голодной смерти, делясь своим пайком.

Кадр 353

(Кадры лагерного построения, в строю стоит Гиршфельд, на бушлате его нашитая жёлтая шестиконечная звезда, к нему подходит эсэсовец, срывает её)
(Голос за кадром):

– В отличие от шестиконечной звезды, пришитой на лагерный бушлат Рубена;у, Ги;ршфельд носил на спине и груди красную мишень, знак коммуниста. Шестиконечную звезду с него сорвал унтершарфю;рер Бо;де, сказав при этом:
«Хоть по крови ты паршивый еврей, Ги;ршфельд, но, как коммунист, ты вообще не имеешь права на национальность. Мы будем целить в красную мишень, она больше размером, чем жёлтая.»

Кадр 354

(Кадры игрового кино: еле передвигающийся по грязи Гиршфельд со спины, разрывы пуль сзади на спине, он падает в грязь)

(Голос за кадром):

– Его застрелили якобы «при попытке к бегству» во время работ по осушению болота. Он и ходил-то с трудом, бегать не мог, ноги распухли, особенно в голенях, страшно выперли рёбра, и плечи сделались птичьими, словно у ребёнка, занимающегося в гимнастическом кружке;.

Кадр 355

(Кадры игрового кино, на которых А. Шор, (на бушлате красные ромбы) договаривается с Гру;бером)

(Голос за кадром):

– Шефство над Рубена;у взял Абра;м Шор, член подпольного бюро кёльнского областного комитета социал-демократической партии. Он, как и покойный Ги;ршфельд, понимал, что человек, подобный Рубена;у, лишённый твердой социальной идеи, попавший в лагерь случайно, сломается, сдастся, если его не поддерживать, не влиять на него. Поэтому через коммуниста Гру;бера, работавшего в канцелярии, товарищи смогли перевести Рубена;у с самых тяжёлых работ на более лёгкие – по обслуживанию больничного барака.

Кадр 356

(Кадры игрового кино, на которых Шор стоит в строю заключённых с нашитыми красными ромбами на бушлате)
 
(Голос за кадром):

– С Шора тоже была сорвана шестиконечная звезда; как и большинство политических «хе;фтлингов», он был обречён на пулю, однако гестапо получило сведения, что его жена, коммунистка Фаи;на Шор, смогла уйти в Чехословакию, начала работу в Пражской «Красной помощи заключённым гитлеровских концлагерей», установила контакты с Международным Красным Крестом в Женеве, дважды ездила в Москву, в МОПР, посетила Стокгольм, встретилась с Брехтом (Фотография Б. Брехта), Па;бло Пика;ссо (Фотография П. Пикассо), Элюа;ром (Фотография Поля Элюара) и Араго;ном (Фотография Луи Арагона), заручилась их согласием на помощь и поддержку её работы, дала несколько разоблачительных интервью в британской и французской прессе.
 
Кадр 357

(Кадры игрового кино, на которых офицер в форме сотрудника гестапо, Ликсдорф, перелистав личное дело заключённого, даёт указания офицеру СС)
(Голос за кадром):

– Гестапо поручило своему человеку в Даха;у проанализировать возможность использования Шора для возвращения его жены в рейх.
Особый представитель четвертого управления РСХА при коменданте штурмбанфю;рер Ли;ксдорф полистал личное дело Шора, понял, что человек этот из породы марксистских фанатиков, играть с ним бесполезно; подвёл к нему провокатора Кла;уса; тот, хоть и виртуозно работал, разломать узника не смог; когда речь заходила о жене, он немедленно замыкался.

Кадр 358

(Кадры игрового кино, на которых Ликсдорф подписывает бумаги и передаёт своему помощнику для отправки)

(Голос за кадром):

– Ли;ксдорф послал телеграмму на Принца;льбрехтштрассе, в Берлин, в штаб-квартиру РСХА, с просьбой разрешить ему привлечь к работе Рубена;у. Если бы Рубена;у был на восьмую часть евреем, а ещё лучше на шестнадцатую, и не по материнской линии, а по отцовской, ибо по-настоящему, как доказал Альфре;д Ро;зенберг, национальность определяет мать, но никак не отец, тогда Ли;ксдорф мог привлечь его к агентурной работе на свой страх и риск, но если дело касалось четвертькровки или, более того, полукровки, тогда – по указанию Ге;йдриха (Фотография Райнхарда Гейдриха) – об этом нужно было доложить высшему руководству, вплоть до рейхсфюрера. Как правило, Ги;ммлер запрещал привлечение таких к работе.

...Ли;ксдорф полагал, что штаб-квартира СС ответит ему отказом; так бы, впрочем, и случилось, не знай Ше;лленберг – тогда ещё только начинавший свою карьеру под Ге;йдрихом, могучим шефом главного управления имперской безопасности, – что Фаи;на Шор делается по-настоящему опасной для рейха из-за того, что её связи с Москвой, Парижем, Стокго;льмом и Берном день ото дня наносят всё больший ущерб рейху. Он сумел доказать Ге;йдриху важность операции, которая позволила бы заманить Фаи;ну Шор (Фотография Фаины Шор) в рейх, отдать её под суд и казнить, чтобы другим коммунистическим эмигрантам было неповадно мутить воду – уехали, ну и сидите себе тихо, как мыши!

Кадр 359

(Крупный план бредущего под конвоем арестованного Рубенау)

(Голос за кадром):

– Именно поэтому Ва;льтер Рубена;у и был занесён в особую картотеку лиц неарийского происхождения, допущенных к работе на чинов СС, представлявших интересы РСХА в концентрационных лагерях рейха.

Кадр 360

(Кадры игрового кино, на которых эсэсовцы арестовывают жену и детей В. Рубенау: дочка лет десяти, сын – лет семи)
    
(Голос за кадром):

– Ли;ксдорф сначала провёл арест жены Рубена;у, немки Е;вы Шульц, и двух его детей – Е;вы и Па;уля, десяти и семи лет от роду; узников доставили в мюнхенскую тюрьму; туда же привезли Рубена;у.

Кадр 361

(Кадры игрового кино, на которых Рубенау заводят в кабинет, в котором сидит Ликсдорф и предлагает ему подойти к окну).
      
(Голос за кадром):

– Ли;ксдорф вызвал его в следственную камеру и сказал: «Подойди к окну и погляди в зону для прогулок.»

Кадр 362

(Общий план. Рубенау подходит к окну, смотрит вниз)

(Камера наезжает на вид из окна вниз в тюремный двор. Рубенау увидел двор, разделенный на каменные мешки-секторы, обнесенные к тому же колючей проволокой, в одном из секторов гуляли его дети, одетые в огромные, не по росту бушлаты, в другом – жена)

Кадр 363

(Общий план. Рубенау падает на пол кабинета возле окна, потеряв сознание)

Кадр 364

(Фельдшер приводит Рубенау в чувство, усаживает на стул)

Кадр 365

(Крупный план. Ликсдорф):

– Хочешь, чтобы они были освобождены?

Кадр 366

(Крупный план. Рубенау заплакал)

Кадр 367

(Крупный план. Ликсдорф крикнул):

– Ну? Я не слышу ответа, мразь!

Кадр 368

(Рубенау кивнул)

(Голос Ликсдорфа за кадром):

– Ты готов во имя этого на всё?

(Рубенау молчит, продолжая, беззвучно сотрясаясь, плакать)

Кадр 369

(Общий план. Ликсдорф подошел к Рубенау, оперся на плечо, заглянул в глаза, нагнулся и еще тише сказал):

– Я не слышу ответа. Ты должен сказать «да», и тогда мы продолжим разговор. Если же ты смолчишь, то судьба твоих детишек будет решена сейчас же, на твоих глазах.

(Голос за кадром):

– Страшная машина гестапо работала по простому принципу: даже на краю гибели человек надеется на благополучный исход. Ге;йдрих как-то заметил приближенным: «Я советую каждому из вас зайти в те отделения наших клиник, где лежат раковые больные. Понаблюдайте любопытный процесс „отталкивания“, когда больной не хочет, а скорее, уже не может объективно оценивать своё состояние... Арестованный нами преступник – тот же раковый больной. Чем больнее вы ему сделаете, чем скорее вы сломите его, тем податливее он станет; он будет жить иллюзией освобождения, только умело намекните ему об этом».

Кадр 370

(Крупный план. Рубенау, шёпотом)

– Я готов на всё, но сначала вы отпу;стите несчастных детей и жену.

Кадр 371

(Крупный план. Ликсдорф):

– Я отпущу их в тот день и час, когда ты выполнишь то, что я тебе поручу.

Кадр 372

(Крупный план. Рубенау):

– Я выполню всё, я умею всё, но вы обманете меня, поэтому я стану делать, что вам надо, только после того, как они будут освобождены. А если нет – что ж, убейте меня.

Кадр 373

(Крупный план. Ликсдорф с нарочитым удивлением):

– Зачем же тебя убивать? Мы и;х при тебе забьём до смерти, ты же знаешь, мы слов на ветер не бросаем.

(Голос за кадром):

– И Рубена;у согласился. Он получил у Шора письмо к жене, сказав, что передаст во время свидания с семьёй. Тот не мог ещё знать, что Рубена;у уже работает на гестапо.

С Фаи;ной Шор начали игру после того, как Рубена;у был взят из Даха;у, помещён в госпиталь, подготовлен к работе и затем переправлен в Прагу.

Кадр 374

(Кадры игрового кино, на которых Рубенау встречается с Фаиной Шор и передаёт ей письмо от мужа)
      
(Голос за кадром):

– Фаи;на Шор установила через Рубена;у «контакт» с мужем. Контакт, как сказал ей Рубена;у, шёл по надёжной цепи. Женщина согласилась на встречу с так называемыми представителями «подполья», которые занимались побегами политзаключённых. Встречу назначили на границе. Два спутника Фаи;ны Шор были убиты, она сама схвачена, привезена в Берлин и гильотинирована вместе с мужем.

Участники этой комбинации были отмечены благодарностями рейхсфю;рера СС, однако в суматохе Ли;ксдорфа забыли;
 
Кадр 375

(Кадры игрового кино, на которых Ликсдорф пишет письмо Гейдриху)
      
(Голос за кадром):

– …он неосторожно написал письмо Ге;йдриху о том, что работа с полукровками не только возможна – судя по результату поездки Рубена;у в Прагу, – но и необходима, и его опыт следует внедрить в других лагерях.

Кадр 376

(Кадры игрового кино, на которых Гейдрих в ярости кричит по-немецки):      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Ге;йдрих был в ярости: «Этот идиот разложен большевизмом! Он хочет частный случай возвести в принцип! Он открыто замахивается на основной постулат, гласящий, что национальность – суть главное, что определяет человека! Нет, работа с полукровками невозможна, а он, Ли;ксдорф, отравлен тлетворным ядом русского классового сознания, которое было, есть и будет главным врагом нашего учения, базирующегося на примате национальной идеи!»

Кадр 377

(Кадры игрового кино, на которых Ликсдорф в гражданской одежде с прикреплённым к груди листком с надписью кровью на немецком языке: Ich – ein Opfer der verdammten Juden unter Hitler! Zuruckzahlen ihn fur sein Leben ruiniert arischen! «Я – жертва проклятых евреев во главе с Гитлером! Отплатите ему за жизнь погубленного арийца!». Рука по локоть в крови. Пристраивается в туалете с верёвочной петлёй к трубе водопровода для суицида)
    
(Голос за кадром):

– Ли;ксдорф был изгнан из рядов СС; после двух месяцев тяжких объяснений его кое-как пристроили в пожарную охрану Бре;мена. Он за;пил. Во время приступа белой горячки повесился в туалете пивной, находившейся по соседству с командой, прикрепив на груди листок с буквами, написанными кровью, которую он предварительно пустил из вены: «Я – жертва проклятых евреев во главе с Гитлером! Отплатите ему за жизнь погубленного арийца!»

Кадр 378

(Кадры игрового кино, на которых Рубенау привозят в машине в гетто и он видит из окна жену и детей)
    
(Голос за кадром):

– Ше;лленберг за Рубена;у следил. Жену и детей распорядился на время освободить из тюрьмы, разрешив им проживание в гетто; раз в месяц Рубена;у вызывали на «допрос» и вывозили в город, где он, из окна машины, мог видеть семью.

За это он ещё два раза принимал участие в операциях гестапо против своих единокровных братьев. Последний раз Э;йхман брал его с собой в Будапешт, где вёл переговоры с раввинами, которые имели контакты с Западом. Те обещали передать ве;рмахту и СС за каждого освобожденного из концлагеря раввина по грузовику с двадцатью канистрами бензина впридачу. Эти машины Э;йхман гнал в распоряжение рейхсляйтера Альфре;да Ро;зенберга, который перевозил из Германии в горы возле Линца, в шахту А;усзее, сокровища культуры, вывезенные из музеев России, Польши и Франции.

…Э;йхману было поручено отдать Рубена;у в распоряжение Штирлица...

Кадр 379

(Общий план. В помещение для допросов вводят Рубенау)

(Штирлиц, предложив собеседнику сесть на табурет, укрепленный посредине камеры):

– Здравствуйте, Рубена;у.

(Голос за кадром):

– Он понимал, что его беседа будет записана от первого до последнего слова, за себя он не тревожился, ему надо было понять того, кто сидел напротив него, а поняв, либо обнажить его позитивные качества для тех, кто будет прослушивать разговор, либо, наоборот, отвергнуть этого сломанного человека, ставшего агентом у тех, кто люто его ненавидел и презирал.

(Штирлиц):

– Моя фамилия Бо;льзен, и я отношусь к числу немногих, кто намерен помочь вам по-настоящему. Однако сначала вы должны ответить – причём в ваших же интересах совершенно откровенно – на ряд моих вопросов. Вы готовы к этому?

Кадр 380

(Крупный план. Рубенау):

– Неважно, готов я или нет, меня к этому приучили, моя семья – ваши заложники, поэтому я могу отвечать только откровенно, и никак иначе.

Кадр 381

(Крупный план. Штирлиц):

– Допустим. Итак, первое: кого вы ненавидите больше нас, больше моей организации, больше национал-социалистской рабочей партии Германии?

Кадр 382

(Крупный план. Рубенау)

(Лицо Рубенау странно дрогнуло, брови полезли на лоб, сделав его маленьким и морщинистым, как печеное яблоко)

(Камера опускается на руки)

(Руки беспокойно задвигались на взбухших коленках)

– Вы очень странно поставили вопрос, господин Бо;льзен...

Кадр 383

(Крупный план. Штирлиц):

– Рубена;у, вы меня, видимо, плохо слышали. Я задал вам вполне однозначный вопрос, извольте отвечать мне так же однозначно...

Кадр 384

(Крупный план. Рубенау):

– Больше всего я ненавижу тех безответственных демагогов, которые привели Германию к кризису...

(Голос Штирлица за кадром):

– К нынешнему?

(Рубенау):

– Что вы, что вы! Я имею в виду, конечно, кризис тридцатого года!

Кадр 385

(Крупный план. Штирлиц):

– К кризису тридцатого года – судя по нашим газетным публикациям – Германию привели большевики, Интернационал, евреи и американский финансовый капитал. Могу я расценить ваш ответ таким образом?

Кадр 386

(Крупный план. Рубенау):

– Да, именно таким образом я и хотел ответить.

Кадр 387

(Крупный план. Штирлиц):

– Нет, ваш ответ я вправе толковать совершенно иначе: не будь в Германии левых и евреев или, наоборот, будь они умнее, сплочённее и сильнее, мы бы не пришли к власти и вам не пришлось бы пережить столько, сколько вы пережили...

Кадр 388

(Общий план. Комната в гестапо, в которой находится звукозаписывающая аппаратура (бабинные магнитофоны) сидят работающие операторы, рядом с ними стоит Мюллер и слушает запись допроса Рубенау Штирлицем)

(Голос Рубенау в записи):

– О нет, господин Бо;льзен, вы слишком своевольно трак...

(Голос Штирлица в записи, перебивая):

– Вы лжёте мне! Вы ненавидите нас так, как обязан ненавидеть своего мучителя несчастный мучимый. Если вы возразите мне, я прекращу собеседование, верну вас в камеру и судьбой вашей семьи придётся заниматься кому-то другому, но никак не мне. Ну?

(Голос Рубенау в записи):

– В первые годы моего заточения действительно меня порою посещала ненависть к тем, кто не захотел объективно разо...

(Голос Штирлица в записи, перебивая):

– Послушайте, Рубена;у, я сейчас стану вам говорить то, что вы думаете, а вы лишь кивайте мне, если согласны, или же, в случае несогласия, мотайте мне головою слева-направо... Впрочем, если вам удобнее, можете мотать справа-налево... Итак, думаете вы сейчас следующее: «Ты, нацистский ублюдок и садист, недолго тебе осталось мучить меня и мою семью, будьте вы прокляты, вся ваша банда! Будь проклят тот день, когда вы сломали меня на детях и жене, заточенных вами в тюрьму, вы же звери, вы готовы на всё во имя вашей бредовой идеи! Но ничего, собаки, ничего, отольются вам мои слёзы, не думайте, что я ничего не сказал людям в Праге и Роттерда;ме, куда вы отправляли меня! Я предупредил о вашем плане Фаи;ну Шор, поэтому-то она и пришла на свидание в сопровождении двух своих вооружённых друзей, только ваших головорезов было больше, и они были обучены, как надо хватать в лесу на границе этих наивных подпольщиков... Ничего, собаки, ничего, в Роттерда;ме я тоже предупредил моих собеседников об опасности, я делал это аккуратно, я умнее вас, я знал, что ваше кошмарное правление, так или иначе, кончится крахом, я думал впрок, а вы – ослеплённые своим расовым идиотизмом – не хотели думать даже на год вперёд... И когда меня вывозил с собою Э;йхман в Будапешт, я успел шепнуть пару слов раввину, тот всё понял, меня простят, а вот никому из вас прощения не будет!»

Кадр 389

(Крупный план. Рубенау смотрел на Штирлица с ужасом, капельки пота выступили на лбу и на пергаментных висках, (Камера опускается ниже) пальцы сжались в бессильные кулаки, костяшки были синие, голодные...)

(Голос Штирлица за кадром, подтолкнул его вопросом):

– Так справа-налево? Или – слева-направо?

(Рубенау):

– За что вы снова начинаете меня мучить? Ну за что?!

Кадр 390

(Общий план. Комната в гестапо, в которой находится звукозаписывающая аппаратура (бабинные магнитофоны) сидят работающие операторы, рядом с ними стоит Мюллер и слушает запись допроса Рубенау Штирлицем)

(Голос Штирлица в записи):

– Мучили Фаи;ну Шор. Её насиловали на глазах Абра;ма Шора, её мужа, который кормил вас, делясь своим брюквенным супом. Её мучили, вводя на её глазах иглы под ногти Абра;му. Но ни он, ни она не назвали вашего имени... Впрочем, это лирика, не имеющая отношения к моей работе и к вашему будущему.

Кадр 391

(Крупный план. Штирлиц):

– Когда я только что прочитал ваши тайные мысли про то, что вас могут понять и, в конечном счёте, как жертву, простить, я подводил к тому, что простить нас должны двоих. И ещё некоторых моих друзей, если мы сможем сделать так, чтобы евреи, сидящие в концлагерях, не были уничтожены фанатиками. Более того, им позволят выехать в Швейцарию... Это организую, скажем, я. Или мой друг. Но контакт с людьми в Швейцарии, с вашими финансовыми тузами, обеспечите вы. Как умопостроение? Неплохо, нет?

(Голос Рубенау за кадром):

– А семья? Что будет с моими детьми?

Кадр 392

(Крупный план. Штирлиц, сидя на стуле (Камера отъезжает на общий план),  достал из ящика стола паспорт для выезда из рейха, (Крупный план, паспорта) бросил его перед собою на стол)

Кадр 393

(Общий план. Штирлиц и Рубенау)

(Штирлиц):

– Встаньте и пролистайте...

(Рубенау опасливо приблизился, ищуще посмотрел на каменное лицо Штирлица, пролистал паспорт, увидел фотографию жены и двух своих детей, внимательно поглядел, есть ли швейцарская виза, убедился, что виза открыта, заплакал и сказал):

– Но в документе нет вашего разрешения на выезд.

(Штирлиц):

– Неужели вы думаете, что мы отпустим их в Швейцарию до тех пор, пока я с вами не вернусь оттуда благополучно?

(Рубенау):

– Я сделаю то, о чём вы говорите, я это сделаю легко, мы вернёмся, и я снова окажусь в камере, а семья в мюнхенской тюрьме!

Кадр 394

(Крупный план. Штирлиц):

– Нет, не окажетесь, поскольку нам предстоит принимать уважаемых господ из Швейцарии здесь, в рейхе, в отеле, и возить их по лагерям, организовывая транспорты для освобождённых, благодаря нашему с вами благородному риску. С первыми посланцами – после того как они кончат переговоры с нами – мы отправим и вашу жену...

(Голос Рубенау за кадром, резко обрывая Штирлица):

– Нет. Не её. Детей...

(Штирлиц):

– Повторяю, с теми посланцами из Швейцарии, которые станут увозить освобождённых, мы отправим вашу жену. Со следующей колонной выедет ваш первый ребёнок...

Кадр 395

(Крупный план. Рубенау):

– Вы говорите неправду! В паспорте жены записаны оба ребенка! Как же мы сможем отправить туда Е;ву? Или Па;;уля?! У мальчика абсолютный слух, он в семь лет написал концерт, пощадите его, он же будет служить славе Германии... А вы хотите и его, и Е;вочку... Зачем вы лжёте, говоря, что отправите их, если...

Кадр 396

(Крупный план. Штирлиц, откинувшись на спинку жесткого деревянного стула):

– Верно мыслите, Рубена;у... Молодцом... Это я недодумал... Точнее говоря, недодумали те, кто готовил техническую часть операции... Завтра днём я покажу вам новый паспорт фрау Рубена;у-Шульц, на неё одну... И два документа на детей – для каждого свой...

Кадр 397

(Крупный план. Рубенау):

– Хорошо, а когда же уедет второй ребенок? Пусть первым уедет Па;уль: если уж суждено выжить, пусть выживет он... Когда это может произойти?

Кадр 398

(Крупный план. Штирлиц, ответил вопросом):

– Вам газет читать не дают? И радио вы, конечно же, не слушаете?

(Голос Рубенау за кадром):

– Нет.

(Штирлиц):

– Я скажу, чтобы вам дали газеты и позволили послушать сводки с фронтов. А пока что напишите на этом листе такого рода текст: «Я, Ва;льтер Рубена;у, согласен с предложением старшего офицера разведки Штирлица принять участие в освобождении ряда узников из концлагерей. Обязуюсь помогать Штирлицу и его руководителям во всех фазах предстоящей гуманной операции, отдавая себе отчёт, что мое предательство будет означать немедленную и безусловную смерть моей семьи и мою. Рубена;у». И дата.

Кадр 399

(Общий план. Комната для допросов, Штирлиц сидит, Рубенаю стоит рядом с табуретом. Штирлиц вызвал конвой, отправил Рубенау в камеру, позвонил начальнику тюрьмы, поинтересовался, сможет ли тот приготовить его заключенному сытный обед, дать три сигареты и два куска сахара, позвонил Шольцу и велел доложить группенфюреру, что он, Штирлиц, просил бы его принять, если можно – в ближайшее же время)

(Голос за кадром):

– ...После этого Штирлиц вызвал конвой, отправил Рубена;у в камеру, позвонил начальнику тюрьмы, поинтересовался, сможет ли тот приготовить его заключенному сытный обед, дать три сигареты и два куска сахара, позвонил Шольцу и велел доложить группенфю;реру, что он, Штирлиц, просил бы его принять, если можно – в ближайшее же время.

Картина 10. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – II
 
(ОСС, Отдел стратегических служб)

Кадр 400

(Надпись на экране: ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – II.
 
(ОСС – Отдел стратегических служб правительства США).

Звучит тревожная музыка)

(Крупный план. Штирлиц, едет за рулём автомобиля в Берлин)

(Голос за кадром):

– Причина, которая побудила Москву отправить полковника Исаева в Берлин, заключалась и в том ещё, что Центру стало известно то, о чём в столицах союзных государств знали всего лишь несколько человек. Причём далеко не всё, что было известно руководителям разведок, докладывалось лидерам.

Кадр 401

(Кадры игрового кино, на которых У. Черчилль беседует в Кремле со Сталиным летом 1942 года)
      
(Голос за кадром):

 – Черчилль часто вспоминал, как во время своего первого визита в Москву, тревожным летом сорок второго года, когда Сталин вновь завёл разговор о судьбе Гесса, о подлинных причинах его полёта в Шотла;ндию, о том, что реакция Лондона на это событие была весьма странной, он дал такой ответ Сталину, какой был заранее приготовлен его помощниками, связанными со службой разведки. Русский лидер тогда поморщился:

Кадр 402

(Кадры игрового кино, крупный план, Сталин, поморщился после слов Черчилля)
      
(Голос за кадром):

– После слов премьер-министра Англии Сталин тогда сказал «Такого рода объяснение не может удовлетворить меня, потому что – я убеждён – мои люди из разведки далеко не обо всём докладывают мне и, быть может, правильно делают: по закону их профессии конспирация не есть зло, но, наоборот, необходимость.»

(Кадры кинохроники: Джон Фостер Даллес, Франклин Рузвельт, кадры военных действий оккупационных войск Англии, США и Советской Армии в Европе)

(Голос за кадром):

– У Москвы были основания для того, чтобы с сугубым интересом относиться к возросшей активности американской секретной службы в Швейцарии не только потому, что возглавлял её старый враг большевизма и брат человека, открыто заявившего себя противником президента Ру;звельта – причём не в дни мира, но тревожной военной осенью сорок четвертого года, накануне сокрушительного немецкого контрнаступления в Арде;ннах, когда ещё немецкие оккупационные части стояли в Голландии и Норвегии, Дании и Италии, Австрии и Венгрии, а Красная Армия вела кровавые бои с агрессором в Венгрии и Румынии, в Польше и Югославии.

Основания относиться с подозрением к активности А;ллена Да;ллеса (Фотография А. Даллеса) и его коллег давал анализ данных, полученных советской разведкой от тех, кто не на словах, но на деле сражался с фашизмом – на незримом, а потому самом, порою, опасном фронте.

Кадр 403

(Крупный план. Штирлиц едет за рулём автомобиля в Берлин)

(Голос за кадром):

– Два факта – из ряда им подобных – давали Кремлю все основания предполагать худшее, когда речь заходила об ОСС. (Фотография В. Донована) Эти факты не были впрямую связаны со швейцарской резидентурой До;нована, однако их изучение позволяло проецировать возможные акции европейских филиалов ОСС на Германию.

И одним из фактов, вызвавших серьезную озабоченность Москвы, был особо секретный аспект стратегии американской секретной службы на Дальнем Востоке. (Виды Китая 40-х годов)

...Дело в том, что в ту пору в Китае был свой «Ги;ммлер» и звали его генерал Тай Ли (Фотография Тай-Ли) – кровавый садист, начальник секретной полиции Чан Кай-ши. (Кадры кинохроники Китая 40-х годов)
 
Человек этот был воистину всемогущим; борьба с японской агрессией заботила его мало, он понимал, что главное бремя возьмут на себя экспедиционные войска американского генерала Мака;ртура; прежде всего – как и всякого ренегата – его занимала борьба с теми, кого он предал, с коммунистами, обосновавшимися в Янна;ни, на севере страны. (Увеличенное изображение карты КНР и города Яннань на севере Китая)

(Кадры кинохроники политической жизни Китая 40-х годов)
Похищения коммунистических борцов против японского милитаризма; пытки в застенках, которые кончались тем, что арестованный либо сходил с ума, либо умирал в страшных мучениях; расстрелы инакомыслящих – это была работа Тай Ли, и он умел её делать всласть.
 
(Кадры кинохроники и изображениями В. Донована и его окружения)  Стратегия разведки знает три подхода к явлению: первый подход – создавать такие силы, на которые затем можно будет опереться в борьбе с противником; второй – искать и находить союзников, истинных подвижников борьбы с нацизмом и японским милитаризмом; третий же подход – а его в основном и исповедовали люди Ви;льяма До;нована – заключался в том, чтобы подкрадываться к сильным мира сего и обращать их в своих союзников, неважно, будь это хоть сам сатана.

Именно поэтому Карл Э;йфлер (Фотография К. Эйфлера), один из шефов ОСС в Индии, занятый тем, чтобы открыть надежный путь из Дели – через Би;рму – в Китай, обратился к своему другу, генералу Сти;веллу (Фотография Стивелла) , командовавшему в то время американскими ВВС на Юго-Восточном театре сражения против милитаристов Японии, с просьбой об оказании ему помощи в налаживании контактов в Чунци;не. (Увеличенное изображение карты КНР и города Чунцин в центре Китая).
 
(Кадры кинохроники с видами Чунцина 40-х годов)
 
Чунци;н, город в центральном Китае, центр одноимённой провинции. В нём в это время находилась резиденция лидера Национального военного совета  и (Гоминьдана) Китайской национальной народной партии, Чан Кай-ши.
 
Подразделению Э;йфлера, конспиративно обозначенному как «часть 101», генерал Сти;велл отказал в праве передислоцироваться в Китай, но свёл своего друга с давним приятелем и соперником генералом Клэром Шено; (Фотография К. Шено), уволенным из американской армии в тридцать седьмом году и с тех пор командовавшим эскадрильей американских добровольцев, называвших себя «летающими тиграми». Шено; был военным советником генералиссимуса Чан Кай-ши (Фотография Чан Кай-ши),

Кадр 404

(Кадры игрового кино, общий план, Шено (Крупный план. (Появляются титры: «Военный советник генералиссимуса Чан Кай-Ши Клэр Шено, бывший генерал армии США»)и Эйфлер (Крупный план. Появляются титры: «Один из руководителей филиала ОСС в Индии Карл Эйфлер» и исчезают)в китайском интерьере беседуют, пьют и принимают пищу по китайскому обычаю)
    
(Голос за кадром):

– …связи Шено (Крупный план) в китайской столице были серьёзны; он выучился таинству здешней кулинари;и, готовил, как и полагается мандаринам, сам: женщины к священнодействию не подпускались; пил крепчайшую, теплую сладкую рисовую водку из маленьких чашечек, расписанных крысиными кистями; именно во время этих ночных пиршеств, оканчивавшихся не ранее пяти утра, и решались ключевые вопросы политики.

Кадр 405

(Кадры игрового кино, общий план, Шено знакомит Эйфлера с несколькими людьми. После слов; «Тай Ли» видно, как его собеседники поморщились)
      
(Голос за кадром):

– Э;йфлер познакомился в доме Шено; с некоторыми сановниками правительства Чан Кай-ши, легко коснулся вопроса об организации своих представительств на Филиппи;нах, в Таила;нде и – в будущем – в Коре;е, так же легко прозондировал возможность контакта с генералом Тай Ли, но, заметив брезгливость на лицах собеседников, от продолжения разговора уклонился; на том и расстались; спешить надо во время соревнований, разведка – особенно в изначалии операции – медлительна, надо осмотреться, а уж затем наступит сладкая пора прилаживания.

После этого зондажа До;нован отправил в Чунци;н своего доверенного агента профессора Э;ссона Гэйла.

Кадр 406

(Кадры игрового кино, общий план, Донован беседует в своём кабинете с Эссоном Гэйлом по-английски)      

(Донован):
      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Вы должны создать в китайской столице подпольный аппарат ОСС. Это не значит, конечно же, что вы обязаны заниматься изматывающей душу бюрократической деятельностью; я жду от вас лишь того, чтобы вы сделались в Чунци;не своим человеком, пусть вас перестанут бояться, это – главное.
– Гэйл поначалу отлёживался в том особняке, который ему помогли арендовать военные, завистливо интересовавшиеся, кто ему платит такие огромные деньги за дом и обслугу;

Кадр 407

(Кадры игрового кино, общий план, Гэйл выходит из особняка, одет по-парадному, садится в машину. Выходит из машины, направляется к солидному зданию; наносит визит министру финансов Кунгу в его рабочем кабинете, они здороваются и знакомятся):
      
(Появляются титры: «Доверенный агент В. Донована профессор Эссон Гэйл» и исчезают)

(Голос за кадром):

– …по прошествии месяца, когда процесс акклиматизации – в прямом и переносном смысле – закончился, профессор истории нанёс ряд укольных визитов, результатом которых оказался постоянный контакт с воспитанным в США доктором Кунгом – министром финансов, братом очаровательной и могущественной «мадам генералиссимус» (Фотография Сун Мэйлин – жены Чан Кай-ши).

После того как знакомство перешло в содружество, профессор Гэйл получил от До;нована шифрованную телеграмму, в которой «дикий Билл» рекомендовал сосредоточиться именно на этом контакте, никаких других шагов, вплоть до указаний из Вашингтона, не предпринимать.

До;нован не зря рекомендовал Гэйлу постепенность: именно в это время он отправил в Китай своего второго суперагента, в прошлом корреспондента «Юнайтед пресс» в Шанха;е, а ныне офицера ОСС А;ллана Лусэ;я (Фотография А. Лусэя). (Отношения До;нована с этим человеком были особенно доверительными, ибо, до того как перейти в ОСС, Лусэ;й работал в «отделе информации» Ше;рвуда (Фотография Р.Э. Шервуда), самого близкого Ру;звельту человека. Сотрудничая с либералом Ше;рвудом, бывший ас журналистики был тем не менее душою с До;нованом.)

Прибыв в Чунци;н, Лусэ;й нацелился на капитана ВМС США Ми;лтона Майлса, который был давно дружен именно с тем человеком, который более всего интересовал До;нована, – с генералом Тай Ли (Фотография Тай Ли). Те два агента ОСС, отправленные в Поднебесную до того, как туда прибыл Лусэ;й, должны были продемонстрировать шефу китайского гестапо (честные американские разведчики, работавшие в ОСС не для того, чтобы помогать корпорациям налаживать опорные точки в послевоенном мире, но искренне ненавидевшие нацизм и милитаризм, сообщали в центр: «Тай Ли – не Кана;рис, он – Ги;ммлер, контакты с ним позорны для американской демократии»), они должны были показать ему, что Вашингтон имеет альтернативу: у него уже есть ключ – через министра финансов – к жене генералиссимуса, а из окружения генерала Шено; – к высшим сановникам правительства и штабу ВВС Китая; для Тай Ли, таким образом, настал час сделать выбор: или он начинает работать с ОСС и на ОСС, или Вашингтон продолжит свою активность с теми сановниками, о которых уже знал «китайский Ги;ммлер».

Кадр 408

(Кадры игрового кино, общий план, Майлс, Лусэй и Тай Ли ужинают в домике в китайском стиле, облачены в национальные китайские одеяния, неспешно беседуют)
      
(Голос за кадром):

– После того как Майлс (Крупный план. Появляются титры: «Капитан ВВС США Милтон Майлс, дружен с генералом Тай Ли» и исчезают) свёл Лусэ;я (Крупный план. Появляются титры: «Личный представитель В. Донована Аллан Лусэй, офицер ОСС» и исчезают) с Тай Ли (Крупный план. Появляются титры: «Начальник секретной полиции Гоминьдана генерал Тай-Ли» и исчезают) и они провели за ужином чуть ли не полночи, легко беседуя о жизни, обсуждая вопросы истории (особенно много Тай Ли говорил об ужасе наркомании, о безумстве «опиумной» войны европейцев против его народа; Лусэ;й (Крупный план А. Лусэя), однако, знал, что именно Тай Ли (Крупный план Тай Ли) организовал двенадцать секретных баз, где заключённые выращивали опиум для контрабандной торговли; после сбора урожая несчастных ликвидировали – секретность прежде всего), из Вашингтона поступил приказ – дальнейшие контакты с «китайским Ги;ммлером» прервать, «рыба заглотнула крючок, нельзя торопить события, пусть Тай Ли проявит активность».

(Кадры кинохроники Чунцина 40-х годов) Вскоре в Чунци;н прибыл новый посланец До;нована, профессор Мичиганского университета Джо;зеф Хе;йден (Фотография Дж. Хейдена), в прошлом корреспондент «Кри;счен са;йенс мо;нитор».

– Хе;йдену было предписано не входить в контакт ни с кем из тех, кто уже оказался включённым в орбиты предыдущих посланцев ОСС: «только аккуратный зондаж в самом близком окружении Чан Кай-ши».

Однако Хе;йден копнул глубже других: он доказал наличие сильных антианглийских настроений среди тех, кто планировал политику генералиссимуса; самым ярым противником Лондона оказался именно Тай Ли (Фотография Тай Ли, постепенно увеличивается), который, как выяснилось, в сорок первом году был арестован британцами в Гонко;нге за то именно, что он являл собою тип истинного нациста, его симпатии были явно на стороне Гитлера и он загодя готовил контакты со службой Кана;риса, чтобы в удобный момент преда;ть союзников. Только вмешательство генералиссимуса помогло «китайскому Ги;ммлеру»: он был освобождён, но с той поры сделался фанатичным противником Че;рчилля.

ОСС это устраивало.

Кадр 409

(Кадры игрового кино, общий план, В. Донован за своим столом читает шифровку Хейдена)
      
(Голос за кадром):

– Хе;йден сообщал в своих шифровках До;новану, что «антианглийская карта» может и должна быть разыграна, Тай Ли готов к вербовке, необходима санкция на действие.

До;нован, верный своей методе «разделять и властвовать», разрешил полёт профессора Хе;йдена в Австралию, в штаб генерала Мака;ртура (Фотография генерала Дугласа Макартура); он хотел зафиксировать отношение свирепого генерала, весьма ревниво относившегося к секретной службе, к той идее, которую пытался провести в жизнь его агент. До;нован знал заранее, что Мака;ртур откажет Хе;йдену; этот отказ позволял «дикому Биллу» начать интригу в Вашингтоне; он был готов к ней, он ждал лишь того момента, когда Хе;йден – если только не умрёт от разрыва сердца после приема у Мака;ртура – сообщит ему о провале своей миссии.

Хе;йден не умер, хотя два дня пролежал в постели – подскочило давление; доктор из штаба делал ему инъекции дважды в день; его обращение к До;новану было выдержано в драматических тонах, что и требовалось для интриги; более всего «дикий Билл» ценил такую работу, в которой его агенты втёмную делали то, что ему было нужно, не догадываясь даже, что события, в которые они оказались вовлечёнными, были срепетированы заранее, проиграны ближайшими сотрудниками До;нована и просчитаны вперёд на много ходов.

Кадр 410

(Кадры игрового кино, общий план, В. Донован с папкой с шифровками заходит в кабинет военно-морского министра Нокса, докладывает) (Крупный план. Появляются титры: «Военно-морской министр США Франклин Нокс» и исчезают)
    
(Голос за кадром продолжает):

– До;нован отправился с этими шифровками к военно-морскому министру Ноксу, посетовал на то, что армия – в лице достойнейшего Мака;ртура – просто-таки третирует разведку, ибо штабистов не интересует Китай, поскольку будущее этой страны обязана гарантировать не армия, но флот и авиация Штатов, и попросил Нокса о помощи.

Кадр 411

(Кадры игрового кино, общий план, Франклин Нокс заходит в кабинет президента Фр.Д. Рузвельта, докладывает, кладёт на стол проект документа. Рузвельт даёт «добро», подписывает документ)
    
(Голос за кадром продолжает):

– Тот, не зная, понятно, кто такой Тай Ли, не вникая в сущность персоналий (как всякий «истинный американский патриот», он считал, что мир начинается и кончается в Америке, всё остальное – окраины Вселенной), отправился в Белый дом и, не упоминая – по просьбе До;нована – источник информации, обратился к президенту с просьбой поддержать флот в организации серьезной разведывательной базы в Китае, против чего весьма легкомысленно возражает армия в лице Мака;ртура.

Президент, не подозревая, что задумал До;нован, не мог не поддержать просьбу Нокса: борьба против Японии предстоит долгая и кровавая, без хорошо налаженной разведки победа невозможна.

Через час До;нован получил «добро» на действие.

Через два часа об этом знали его агенты в Чунци;не. Через две недели в китайской столице было создано «САКО» – «Китайско-американская корпорация».
Генеральным директором был утверждён «чунцинский Ги;ммлер», маньяк и садист Тай Ли (Фотография Тай Ли), его заместителем – капитан Ми;лтон Майлс (Фотография М. Майлса); чтобы ублажить адмирала Нокса, капитан Майлс сделался одновременно начальником морской группы «Китай» – в составе этой же разведывательной корпорации.

Итак, впервые в Китае под одной крышей начали работать фашистские костоломы генерала Тай Ли и борцы за демократию из ОСС.

Получив такого рода агента, как Тай Ли, люди До;нована сразу же предприняли следующий шаг: офицер ОСС Дэ;вид Хэ;ллвил, один из шефов текстильной промышленности Нью-Йорка,
 
Кадр 412
 
(Кадры игрового кино, общий план, Дэвида Хэллвила и Илью Толстого принимает далай-лама, беседуют)
      
(Голос за кадром продолжает):

…и офицер ОСС Илья Толсто;й отправились в столицу Тибе;та Лха;су, были приняты там дала;й-ламо;й и договорились об организации в этом таинственном городе постоянно работающей радиостанции ОСС.

Тай Ли выразил свое неудовольствие, однако дело было сделано; когда же До;нован обратился к нему с просьбой разрешить организацию в китайской столице филиала отдела моральных операций, генерал неожиданно встал на дыбы.

Кадр 413

(Кадры игрового кино, общий план, кабинет Тай Ли, за столом сидит агент ОСС Герберт Литтл и беседует с Тай Ли. Тай Ли возмущённо выговаривает агенту по-английски):
      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Пропаганда – самое острое оружие разведки, – сказал он агенту ОСС Ге;рберту Литтлу, прибывшему к нему для беседы из Вашингтона. – Я не могу выпустить это оружие из моих рук, тем более у вас работают левые, а я их предпочитаю видеть в гробу, а не за столом.

(Фотография маленького домика в китайском стиле – кабинета Тай Ли «для особо важных занятий»)

Пили всю ночь. Наутро Литтл и Тай Ли уединились в маленьком домике, который служил генералу кабинетом для особо важных занятий. Оттуда они вышли, когда солнце уже светило вовсю. Подробности беседы неизвестны поныне, размер взятки, полученной «китайским Ги;ммлером», не был зафиксирован в расходных книгах ОСС; деньги До;нована были бесконтрольны, корпорации не скупились; в этот же день Тай Ли подписал приказ об аккредитации в Чунци;не штаб-квартиры отдела моральных операций МО ОСС; он «выпустил мощное оружие разведки» из своих рук, получив за это анонимный счёт в банке Ба;зеля.

Кадр 414

(Кадры игрового кино, общий план, В. Донован беседует с Чан Кай-ши в Каире в представительстве ОСС):
      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– А уже после этого, в Каире До;нован тайно разговаривал с Чан Кай-ши, которого Ру;звельт пригласил для консультаций по поводу встречи со Сталиным и Черчиллем в Тегера;не. До;нован в обычной своей открыто-грубоватой манере сказал:

– Генералиссимус, мои люди будут работать в Китае, хотите вы того или нет. Можете отстреливать их по одному, можете бить всех скопом – прилетят новые, игра сделана, выбора у вас нет, лучше вам довериться мне, чем заполучить в моем лице врага...

Чан Кай-ши (Изображение Чан Кай-ши постепенно увеличивается) был вынужден согласиться с тем, чтобы «авиационный технический отряд № 5329» – так была закодирована новая бригада ОСС – отправился на север Китая, на границу с СССР. Возглавлял это «предприятие» полковник Дэ;вид Ба;ррет из военной разведки, а курировал двадцатипятилетний капитан Джон Ко;ллинг, представлявший интересы «Ферст Нэшнл Сити Бэнк» в Гонко;нге. Вместе с ними на север отправились капитан Ви;лфред Смит и капитан Чарлз Сте;лле...

Кадр 415

(Крупный план. Штирлиц, едет за рулём автомобиля в Берлин)

(Голос за кадром):

– Об этом факте знали в Москве и не могли не относиться к этой активной разведывательной деятельности на наших восточных границах без оправданного подозрения.

Знали в Москве и о втором факте – о том, как американская секретная служба вела борьбу против патриотов сражающейся Франции во главе с де Го;ллем.
(Кадры кинохроники: капитуляция Франции; гитлеровцы входят в Париж; престарелый маршал Петен передаёт власть Ж. Дарлану)

...Когда пала Франция, Гитлер вошел в Париж и престарелый маршал Пете;н, предавший идеи великого народа, отдал власть в Виши; коллаборанту Жану Дарла;ну, адмиралу, не принимавшему участия ни в одном морском сражении, в неоккупированную ещё часть страны срочно прилетел посол США адмирал Ви;льям Ле;ги   (Фотография В. Леги) в сопровождении военного атташе полковника Ро;берта Шоу  (Фотография Р. Шоу) и советника по вопросам культуры Ро;берта Мэ;рфи   (Фотография Р. Мэрфи) давнего и близкого сотрудника До;нована, числившегося тем не менее «карьерным дипломатом»; его связи с ОСС были тайной для государственного департамента.

Именно он и начал секретные консультации с губернатором Северной Африки генералом Макси;мом Вейга;ном (Фотография М. Вейгана). Смысл переговоров заключался в том, чтобы организовать помощь продуктами и одеждой населению французских колоний, (Кадры кинохроники Северной Африки 40-х годов) оказавшихся в ужасном состоянии после поражения и капитуляции. Однако Мэ;рфи обусловил эту помощь тем, чтобы Виши; разрешило США направить своих представителей в Алжи;р, дабы американские продукты не попали в «нечестные» руки.

Понятно, дело было не в том, чтобы следить за тем, кому попадёт яичный порошок и сухие галеты: просто-напросто американцы должны были организовать разветвлённую разведывательную сеть на севере Африки, понимая, что Гитлер вполне может готовить вторжение с целью запереть Средиземное море и сделать его нацистским «озером».

Изначальная идея ОСС была разумной и благородной, ибо, судя по всему, должна была работать на дело борьбы против Гитлера.
Правительство Виши; пошло на условия Мэ;рфи, и в начале июня 1941 года двенадцать «продовольственных советников» высадились в Касабла;нке и Алжи;ре, несмотря на открытое неудовольствие Кана;риса, Риббентро;па и Ги;ммлера. Впрочем, поскольку между США и рейхом тогда ещё сохранялись нормальные дипломатические отношения, дело и ограничилось выражением неудовольствия, всего лишь.

(Кадры кинохроники: контрнаступление Красной Армии под Москвой в декабре 1941 г.; кинокадры встречи Рузвельта и Черчилля в Вашингтоне)
В декабре 1941 года, когда Красная Армия нанесла первое сокрушительное поражение Гитлеру под Москвой, Рузвельт и Че;рчилль встретились в Вашингтоне. Именно тогда впервые встал вопрос о высадке союзного экспедиционного корпуса в Северной Африке. Поначалу эта операция планировалась как помощь восставшим французам. Мэ;рфи уполномочили обратиться к Вейга;ну с предложением взять на себя миссию командующего армией французского Сопротивления, несмотря на то что в Лондоне активно работал де Го;лль (Фотография Ш. де Голля), а в самой Франции в подполье героически сражались коммунисты; однако ни к де Го;ллю, ни к коммунистам не обратились – взор представителей монополий в ОСС был обращён на консерватора, человека дремучемонархических убеждений.
(Кадры кинохроники: Вейган и Петен)

Понятно, Вейга;н отказал: «Я не могу предать моего друга Пете;на – этот герой Франции не заслуживает того, чтобы его покидали в трудные дни».
(Кадры кинохроники Северной Африки 40-х годов)

Мэ;рфи начал искать нового человека, чтобы провозгласить его главой «патриотической борьбы» французского народа Северной Африки. Ему помогли люди ку-клукс-клана, зоологически ненавидевшие негров и арабов; они-то и назвали своего кандидата – крупного предпринимателя, обосновавшегося в Алжире, Жака Леме;гра-Дебрюи; (Фотография Лемегра-Дебрюи). Главное достоинство его состояло в том, что он был близок к французским фашистам – кагуля;рам, которые в своё время пытались поднять вооружённое восстание (Кадры кинохроники: вооружённое восстание кагуляров против социалистов) против социалистического правительства Лео;на Блюма, получая оружие и деньги от гитлеровского агента в Париже О;тто А;;беца (Фотография Отто Абеца).
(Кадры кинохроники Северной Африки 40-х годов)

Поскольку на повестке дня стояла высадка союзников в Северной Африке, люди До;нована всю работу сосредоточили на том, чтобы вооружить французскую армию в Северной Африке и поднять её на восстание против немцев, провозгласить французское правительство в изгнании и, таким образом, задавить как де Го;лля, так и коммунистическое подполье в Париже.

До;нован выделил на этот проект миллион долларов; помогли корпорации, особо заинтересованные в послевоенных связях с Африканским континентом.

Деньги получены, включен счётчик, необходим лидер.

Именно в ту пору сделался популярным генерал Анри; Жиро; (Фотография А. Жиро), только что бежавший из германской тюрьмы; он жил нелегально во Франции.

Однако как раз тогда; Пьер Лава;ль (Фотография П. Лаваля), в прошлом заявлявший себя как левый министр, переметнулся к гитлеровцам, выступил по радио Виши; с погромной речью, потребовал издания ещё более жестких антисемитских законов и был приведён людьми Ше;лленберга и Скорце;ни к власти; Дарла;н (Фотография Ж. Дарлана) получил пост военного министра, а затем был вообще вытеснен в Северную Африку вместо престарелого Максимилиа;на Вейга;на.

И тогда, забыв имя генерала Жиро;, До;нован принял решение: как и в Китае, – играть «состоявшуюся карту», то есть искать ключи к коллаборационисту и изменнику Дарла;ну.

Кадр 416

(Кадры игрового кино, общий план, Ф.Д. Рузвельт читает доклад в кабинете)
    
(Голос за кадром):

– Естественно, Ру;звельт не знал и не мог знать об этой игре ОСС: ему представили доклад, из которого со всей очевидностью явствовало, что де Го;лль слишком своенравен и неуправляем. Поддерживая его, Штаты будут – вольно или невольно – способствовать колониальным претензиям Лондона и Парижа; Африка по-прежнему останется закрытой зоной для американского «демократического эксперимента»; Жиро; – слишком «военный», с ним не сговоришься.

Впрочем, До;нован поставил своё дело так, что ему не требовалось одобрения; достаточно того, что президент проинформирован; вопрос доверия – вопрос вопросов большой политики.

Тем не менее уже после того как ОСС «поставило» на предателя Дарла;на, Ро;зенборо (Фотография Розенборо), агент До;нована, зондирующий контакт с людьми де Го;лля, убедился, что единственно серьёзной фигурой из всех тех, кто возглавлял борьбу французов за рубежом, является де Го;лль (Фотография Ш. де Голля постепенно увеличивается).

Штаб планирования ОСС поддерживал мнение Ро;зенборо, ибо этому подразделению было позволено всё, кроме одного: люди, конструировавшие политику, не имели права лгать – пусть самая горькая правда, но правда, только правда, ничего кроме правды...

Тогда агент ОСС Ше;пард (Фотография Шепарда) начал более предметные переговоры с левым, примкнувшим к голлистам, – Эммануэлем д'Астье; де ля Вижери; (Фотография Э. де ля Вижери). Тот прибыл в Лондон с юга Франции.
– Мы, те, кто сражается с оружием в руках за свободу Франции, никогда не позволим себе пасть до того, чтобы войти в контакт с Дарла;ном. Даже достойный уважения Жиро; не может стать лидером сражающейся Франции, поскольку все мы признаём лишь одного человека – Шарля де Голля.

Но До;нован (Фотография В. Донована постепенно увеличивается) решил ни в коем случае не отступать от намеченного плана; упорство, однако, полезно живописцу, следующему правде натуры и цвету; политик, слепо придерживающийся выбранной линии, рано или поздно обречён на проигрыш; умение вовремя переориентироваться – удел талантов; До;нован был способным разведчиком, но талантливым политиком – никогда.

К Ро;зенборо и Ше;парду не прислушались, людям из отдела планирования было рекомендовано «не суетиться под клиентом»: задуманное До;нованом следует осуществить – и точка.

Де Го;ллю было запрещено сообщать о дате предстоящей высадки союзников на Севере Африки.

Офицерам ОСС предложили воздержаться от дальнейших контактов с его людьми.
Генерала Жиро; тайно везли из Франции на Север Африки; тем не менее, его высадили из подводной лодки в Гибралта;ре лишь на следующий день после того, как англо-американцы высадились в Африке.

(Кадры кинохроники о высадке союзников в Северной Африке)

Жиро; торжественно приветствовал командующий экспедиционной армией союзников Эйзенха;уэр (Фотографии Жиро и Д. Эйзенхауэра).

Однако Жиро; ошеломил Эйзенха;уэра требованием немедленной высадки союзников на юге Франции и передачи верховного командования ему, новому лидеру.

Тогда-то Мэ;рфи (Фотография Мэрфи) встретился в Алжи;ре с петеновским верховным комиссаром Дарла;ном (Фотография Дарлана) и предложил сделку: он, пронацист, предатель Франции, черный антисемит и гитлеровский симпатик, объявляет перемирие с высадившимися англо-американскими войсками и, пользуясь поддержкой ОСС, провозглашает себя диктатором Севера Африки.

Анри д'Астье; де ля Вижери; (Фотография А. де ля Вижери), брат Эммануэ;ля, подпольщика, связанного с левыми в оккупированной Франции, был начальником секретной полиции у Дарла;на. Кагуля;р, – но не фашист по убеждениям, а роялист, – он начал готовить заговор против Дарла;на.

Молодой монархист Ферна;н Бонье; де ля Шапе;ль (Фотография Ф. де ля Шапеля) убил Дарла;на; через двадцать восемь часов он был расстрелян; просьбу о помиловании отменил генерал Анри; Жиро;.

(Кадры кинохроники об убийстве Дарлана и репрессиях против коммунистов)

На следующий день Жиро; назначил одного из самых реакционных петеновских генералов на пост главы чрезвычайного трибунала по расследованию обстоятельств убийства Дарла;на.

А после этого санкции обрушились на голлистов с сокрушающей силой.
Все те, кто поддерживал генерала де Го;лля и его «Свободную Францию», были схвачены и отправлены в концентрационные лагеря на юг Алжи;ра, в пустыню.
(Фотография До;нована постепенно увеличивается)

...Так, перешагнув через трупы многих политических деятелей, офицеры До;нована шли к своему могуществу.

– Ребята, – повторял До;нован, – всё можно, абсолютно всё, если только это действительно на пользу Америке...

Кадр 417

(Крупный план. Штирлиц, едет за рулём автомобиля в Берлин)

(Голос за кадром):

– На «пользу Америке», тем её корпорациям, которые мечтали о владычестве в послевоенной Германии, был Ги;ммлер с его аппаратом подавления, поэтому Центр весьма внимательно наблюдал за каждым шагом До;нована и его головного отряда в Берне.

Исаев поэтому и должен был оказаться той лакмусовой бумажкой, которая быстрее всего могла прореагировать на происходящее и передать сигнал тревоги из Берлина.

Кадр 418

(Крупный план. Шифровка из Москвы Колонки цифр)

(Голос за кадром):

      ...« Берлин. Юстасу.

      Срочно сообщите о судьбе обергруппенфю;рера СС Карла Вольфа. По нашим сведениям, он вернулся в Северную Италию. Так ли это?

       Центр».

Картина 11. ПОСЛЕДНЯЯ ИГРА

Кадр 419

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «21.03.1945 года; 16.19». И исчезает.)

(Крупный план. Мюллер прохаживается по кабинету)

(Голос за кадром):

– После того как Мю;ллер уверился в том, что Штирлиц связан с Москвою, он до конца понял, как ему следует поступать, ибо его план работы против Кремля состоял из нескольких фаз, впрямую друг с другом не связанных, но, тем не менее, подчинённых единому генеральному замыслу.

      Поэтому, встретив Штирлица, он сказал:

(Мюллер):

– Дружище, подите-ка к себе и переоденьтесь. У вас в шкафу есть вечерний костюм, не так ли?

Кадр 420

(Крупный план. Штирлиц):

– Ваши люди даже подкладку пороли, смотрели, не держу ли я чего-либо в ватных плечиках. Предупредите, чтобы зашивали теми же нитками, я зоркий, группенфю;рер, привык замечать мелочи.

Кадр 421

(Крупный план. Мюллер, вздохнув):

– Распустились. Накажу. Я ведь их лично инструктировал по поводу ниток.

Кадр 422

(Крупный план. Штирлиц):

– И что мы станем делать в вечерних костюмах?

Кадр 423

(Крупный план. Мюллер):

– Слушать музыку. Рейхсминистр военной экономики доктор Шпе;ер дал указание, чтобы электростанция снабжала светом зал филармонии; он благоволит музыкальному директору Ге;рхарду фон Ве;стерману, даже с Ге;ббельсом поссорился: тот приказал всех оркестрантов забрать в «фольксшту;рм», а Шпе;ер любит музыку. Сегодня дают концерт этого самого... боже, вылетело имя... ну, глухой старик...

Кадр 424

(Крупный план. Штирлиц, тяжело посмотрев на Мюллера):

– Бетхо;вен. Он умер, когда был почти одного возраста с вами, вы же себя стариком не называете...

Кадр 425

(Крупный план. Мюллер):

– Не обижайтесь, Штирлиц, это сентиментализм, а он мешает нашей работе...

Кадр 426

(Крупный план. Штирлиц):

– Вечерний костюм я надену, но без пальто мы в филармонии окочуримся, группенфюрер...

(Голос Мюллера за кадром):

– Откуда знаете?

(Штирлиц):

– Я бываю там два раза в месяц, забыли?

Кадр 427

(Крупный план. Мюллер):

– Не считайте, что я постоянно держу для вас личную охрану, Штирлиц. За вами смотрят только тогда и лишь там, где это целесообразно.

Кадр 428

(Общий план. Мюллер и Штирлиц сдают одежду в гардероб филармонии, гардеробщики инвалиды неуклюже принимают пальто. Камера показывает то неуклюжих гардеробщиков, то оброненный номерок и. т.п. Зрители сдают свою одежду и направляются в сторону входа в зрительный зал)

(Голос за кадром):

...Мю;ллер сдал свое пальто в гардероб, где у вешалок стояли инвалиды, только-только выписавшиеся из госпиталей; те древние старики в чёрных униформах с золотыми галунами, к которым так привыкли берлинцы, поумирали от голода и холода; инвалиды работали неумело, роняли номерки, кряхтя и морщась от боли, поднимали их, бормоча под нос ругательства; впрочем, разделось всего человек тридцать, да и те – заметил Штирлиц – пришли на концерт, поддев под пиджаки и фраки меховые курточки.

Кадр 429

(Крупный план. Мюллер усаживается в кресло в зрительном зале филармонии)

(Голос за кадром):

– Мю;ллер усаживался в кресло обстоятельно. Это его усаживание показалось Штирлицу до того отвратительным, что он с трудом удержался от желания демонстративно отодвинуться.

Кадр 430

(Крупный план. Штирлиц спокойно наблюдает за залом)

(Голос за кадром):

– Мю;ллер словно бы понял затаенное желание Штирлица:

Кадр 431

(Крупный план. Мюллер, улыбнувшись обращается к Штирлицу):

– Выдержка у вас могучая, я бы на вашем месте рявкнул...

(Звучит музыка увертюры к опере Л. Бетховена «Эгмонт». Голос за кадром):

– Когда начали «Эгмо;нта», Штирлиц сразу же вспомнил, как в Париже, в сороковом году, в отеле «Фридма;н» на авеню Вагра;м он настроился на московскую радиостанцию «Коминте;рн» и поймал передачу из Большого зала консерватории, когда в музыкальной поэме от автора читал Василий Иванович Кача;лов (Фотография В.И. Качалова), а дирижировал Самуи;л Самосу;д (Фотография С. Самосуда).

Кадр 432

(Крупный план в профиль. Штирлиц, задумчиво глядит на сцену)

(Голос за кадром):

– Штирлиц подумал тогда, что русская режиссерская мысль далеко обогнала немецкую; впрочем, тяга музыкального искусства рейха к хоровым решениям классики, боязнь появления на сцене личности, желание сбить всех в кучки и поставить во главе каждой функционера НСДАП сыграло злую шутку: во время владычества нацистов были построены великолепные автострады, мощные станки, сверхскоростные самолеты, но не было создано ни одной книги, которая бы перешагнула границы тысячелетнего рейха, ни одного фильма, оперы, симфонии, картины, скульптуры, которые бы вызвали интерес мировой общественности; нацизм с его гребёнкой, с призывами к следованию традициям (толком никому неведомым), с его ненавистью к поиску новых форм обрёк народ мыслителей и поэтов на духовное нищенствование. Лишь молодой Ге;рберт фон Кароя;н (Фотоизображение Г. Фон Карояна за дирижёрским пультом), которому благоволил Гитлер, позволял себе быть оригинальным – его манера дирижирования отличалась от всех. Когда Ге;ббельс заметил, что такого рода аномалии пора положить конец – разлагает других музыкантов, толкает их к грани всепозволенности в самовыражении, – Гитлер возразил:

– Кароя;н в музыке подражает моей манере говорить с нацией. Не мешайте ему быть самим собой, в конце концов, он пропагандирует только великих немцев; насколько мне известно, он не включает в свои концерты ни Чайковского, ни Раве;ля.

(Звучат арии из оперы. Голос за кадром):

Слушая в Париже, оккупированном гитлеровцами, русского «Эгмо;нта», Штирлиц испытывал тогда высочайшее чувство гордости – даже в горле першило – от того, что именно его революция, его Россия сообщила миру такой невиданный в истории человечества полёт поиска в искусстве, какой был разве в лучшие годы Элла;ды и Возрождения.

Он вспоминал (Галерея фотопортретов В. Маяковского, С. Эйзенштейна, Д. Шостаковича, П.П. Кончаловского, С. Прокофьева, П. Яшвили, С. Есенина, Дзиги Вертова, И.И. Радченко, Б. Пастернака, К.А. Коровина, А. Блока, Л. Лисицкого, А.Я. Таирова, Вс. Мейерхольда, М. Шолохова) Маяко;вского, Эйзенште;йна, Шостако;вича, Кончало;вского, Проко;фьева, Яшви;ли, Есе;нина, Дзи;гу Ве;ртова, Ра;дченко, Пастерна;ка, Коро;вина, Блока, Эль Лиси;цкого, Таи;рова, Мейерхо;льда, Шо;лохова, он вспоминал фильмы (Наиболее яркие кадры из кинофильмов: «Чапаев», «Мать», «Мы из Кроншта;дта», «Весёлые ребята» со звуком) «Чапаев», «Мать», «Мы из Кроншта;дта», «Веселые ребята», которые триумфально покатились по миру. Какому искусству выпадала ещё столь завидная доля – в течение десяти лет дать такое количество великих имён, которые, в свою очередь, родили своих последователей в мире?!

Кадр 433

(Общий план. Мюллер склонился к Штирлицу):

– Эгмо;нт явно тяготеет к большевизму, отказывается от компромисса.

(Штирлиц):

– А разве член НСДАП может идти на компромисс с врагом?

(Мюллер, шепнул Штирлицу и странно подмигнул):

– Я бы немедленно принял предложение палачей.

(Общий план. Камера отъезжает. В зале загорается свет, слышится объявление администратора о начале налёта и о необходимости пройти в убежище. Слышится отдалённый гул самолётов)

(Голос за кадром):

– Концерт прервали через десять минут: начался налет англичан – гул их «моски;то» берлинцы узнавали сразу же.

Кадр 434

(Общий план. Мюллер и Штирлиц идут пешком по ночному Берлину. Некоторое время идут молча, затем Мюллер обращается к Штирлицу):

– Послушайте, дружище, вы – умный, вы всё поняли верно и про мою попытку сблокироваться со всеми теми, кто думает о мирном исходе битвы, и про новые отношения между мною и вашим шефом, но главного вы не знаете. И это бы полбеды... Главного не знаю я, поэтому я и вытащил вас послушать, как на сцене голосят голодные хористки. Работая много лет в том кабинете, который вам теперь хорошо известен, я отучился верить людям, Штирлиц. Я не верю даже себе, понимаете? (Штирлиц глянул удивлённо) Нет, нет, это правда, не думайте, я сейчас не играю с вами... Рубена;у, Да;гмар, возобновление прерванных переговоров – зачем все это?

(Штирлиц):

– Видимо, для того, чтобы продолжить переговоры.

(Мюллер досадливо махнул рукой):

– Переговоры идут постоянно, Штирлиц, они не прерывались ни на минуту... Ше;лленберг ещё в сорок четвертом году летал в Стокго;льм и в отеле «Президент» вёл беседу о сепаратном мире с американцем Хью;итом... Он уже устроил встречу экс-президента Швейцарии доктора Му;зи с Ги;ммлером. И было это не вчера, и не через Рубена;у, а пять месяцев назад, накануне нашего удара по англо-американцам в Арде;ннах, когда те покатились назад. И они договорились. И Ги;ммлер позволил вывезти из наших концлагерей богатых евреев и знаменитых французов. Понимаете? Договорились. И Ше;лленберг пришёл ко мне – после звонка Ги;ммлера – и получил у меня право на освобождение двух тысяч пархатых и французиков. Но потом мы ударили, и союзники побежали, и Ги;ммлер прервал все контакты с Му;зи, только Ше;лленберг продолжал суетиться – у меня в досье лежат об этом все документы... А после того как в январе Сталин начал наступление под Кра;ковом и спас американцев, поскольку мы должны были перебросить с Запада наши части против Ко;нева, рейхсфю;рер снова встретился с Му;зи – и было это в Шва;рцвальде, возле Фра;йбурга, двенадцатого февраля, до того ещё как вы отправились в Швейцарию – и подписал новый договор... Понимаете? Подписал договор, по которому обязался каждые две недели освобождать тысячу двести богатых евреев и отправлять их в вагоне первого класса в Швейцарию. А еврейские финансисты взамен этого пообещали прекратить антигерманскую пропаганду в тех газетах Америки, которые они контролируют... Ах, если бы Гитлер сговорился с ними три года назад! Если бы... Эти финансисты обязались платить золото Международному Красному Кресту через экс-президента Му;зи, а тот в свою очередь покупает нам на эти деньги бензин, машины и медикаменты... И они уже идут в рейх, поэтому стали снова летать наши самолеты, Штирлиц, поэтому мы с вами до сих пор ездим на своих машинах... Более того, Ги;ммлер заключил пакт с американскими евреями из банков, который даёт ему право на защиту, потому что, как выясняется, именно он, рейхсфюрер СС, осуществил спасение несчастных, обречённых маньяком Гитлером на уничтожение, пусть за него замолвят словечко... И ведь замолвят, поверьте...

(Штирлиц, покачав головой):

– Не считайте мир беспамятным...

(Мюллер, горестно усмехнувшись):

– Памяти нет, Штирлиц. Запомните это. Дайте мне право редактировать «Фе;лькишер беоба;хтер» и «Дас шва;рце кор», а также составлять программы радиопередач, и я в течение месяца докажу немцам, что политика антисемитизма, проводившаяся ранее, была вопиющим нарушением указов великого фюрера – он никогда не звал к погромам, это всё пропаганда врагов, он хотел лишь одного: уберечь несчастных евреев от гнева их конкурентов. Память... Забудьте это слово... Злопамятство – да, но это качество к понятию «память» никакого отношения не имеет, лишь к тёмной жажде мести... Так вот, этот договор Ги;ммлера мы всё-таки смогли поломать... То есть что значит «мы»? Кальтенбру;ннер, не я, по мне пусть еврей станет канцлером, всё проиграно, будь что будет... Кальтенбру;ннер, мне сдаётся, имеет свои источники информации по поводу того, что происходит на Западе и в окружении Ги;ммлера... Словом, я сделал так, что была перехвачена французская шифровка в Мадри;д о переговорах Му;зи с Ги;ммлером, и Кальтенбру;ннер, естественно, сразу же доложил её фюреру. А тот отдал приказ: «Каждый, кто помогает еврею, англичанину или американцу, сидящему в лагере, подлежит расстрелу без суда и следствия».

(Штирлиц):

– А если б речь шла о польских, французских или югославских узниках?

(Мюллер):

– Штирлиц, надо ставить вопрос так, как он сформулирован у вас в голове: «Что было бы, если б речь зашла о русских заключенных?» Вы ведь это хотели спросить? Ответ вам известен заранее, не прикидывайтесь, вы прожжённый.

(Штирлиц, заметил):

– Как раз эта игра выходит именно у прожжённых.

(Мюллер остановился, достал платок, высморкался и лишь потом рассмеялся):

– После налётов, – (Сказал, всё еще улыбаясь), – особенно весной, в Берлине пахнет осенним Парижем. Только там жарят каштаны, а у нас человечину... Но двинемся в нашем рассуждении дальше, я заинтересован в том, чтобы послушать ваше мнение обо всём происходящем, Штирлиц... Дело в том, что Шелленберг склонил к сотрудничеству обергруппенфю;рера Бе;ргера, начальника нашего управления концлагерей, и тот обязался не выполнять приказ Гитлера об эвакуации, то есть, говоря прямо, о тотальном уничтожении всех узников. И Му;зи знает об этом от Ше;лленберга. Но он не просто знает об этом: он выполнил просьбу вашего шефа, и посетил Эйзенха;уэра, и передал ему карту, на которую нанесено; расположение всех наших лагерей... Наносил их туда Ше;лленберг... Лично... И он же – видимо, получив от американцев индульгенцию – пытается сейчас освободить из лагеря французского министра Эррио;, его коллегу Рейно; и членов семьи генерала Жиро;... Кальтенбру;ннер запретил мне выпускать их, и я сказал об этом вашему шефу, и он сейчас обламывает Ги;ммлера, который боится принять решение – он раздавлен своим страхом перед фюрером... Вот так-то, Штирлиц... И со Швецией все катится как по маслу... У меня уже два месяца лежит перехваченный текст телеграммы шведского посла То;мсена к Риббентро;пу о желании графа Бернадо;та встретиться с Ги;ммлером, именно с Ги;ммлером... Я знаю, что Риббентро;п присылал к Ше;лленбергу своего советника доктора Ва;гнера; тот спрашивал, что всё это значит; ваш шеф, естественно, ответил, что ему об этом ничего не известно, хотя именно его люди подползли к Бернадо;ту и натолкнули его на мысль о встрече с рейхсфю;рером... Риббентро;п обратился к Ги;ммлеру, тот ответил, что Бернадо;т – могучая фигура, но пусть с ним беседует он, Риббентро;п, а сам приказал Кальтенбру;ннеру отправить к фюреру Фегеля;йна   с просьбой о санкции на контакт со шведом. Гитлер выслушал своего родственника и отмахнулся: «В период тотальной битвы нечего думать о застольной болтовне с членами королевских фамилий»... Но Ше;лленберг всё равно сделал так, что Бернадо;т, не дожидаясь ответа Риббентро;па, прилетел в Берлин. И встретился с Риббентро;пом, Ше;лленбергом и... С кем бы вы думали? С Кальтенбру;ннером. И снова попросил аудиенции у Ги;ммлера, подчеркивая при этом, что его особо волнует судьба Да;нии, Норве;гии и Голла;ндии... И Ше;лленберг отвёз Бернадо;та к Ги;ммлеру в его особняк в Хо;хенлихен... И они договорились, чтобы все датские и норвежские заключенные были – в нарушение приказа фюрера – собраны в один концлагерь на севере Германии. И за это люди из Швеции стали поставлять бензин нашей армии и СС... Так вот я и спрашиваю, зачем Ше;лленберг втягивает вас в странную игру, говоря, что он намерен восстановить прерванные контакты?

(Голос за кадром):

– ...Мюллер – до вчерашнего дня, до очередной встречи с Ше;лленбергом – не знал об этих переговорах всей правды; какая-то часть информации поступала ему, понятно, но, готовясь к игре со Штирлицем, не открывая карт Ше;лленбергу, он попросил «милого Ва;льтера» объяснить ему ситуацию более подробно. Ше;лленберг, заинтересованный в добрых отношениях с Мю;ллером, не догадываясь, что у того есть свой, особый план действий, открыл шефу гестапо то, что он считал целесообразным открыть.

При этом Ше;лленберг не знал того, что было известно Мю;ллеру о Штирлице; этот козырь папа-Мю;ллер берёг ото всех как зеницу ока, ибо связывал с этим свою коронную операцию, которая окажется для него спасением в будущем; то, что он задумал против России, будет столь громким, об этом так заговорят во всем мире, что автора такого рода комбинации будут опекать самые сильные люди Запада; те умеют ценить мобильный ум, способный на кардинальные акции; Мю;ллер – способен, такое Геле;ну не снилось – педант, одно слово.

Кадр 435

(Крупный план. Штирлиц)

(Голос за кадром):

– ...Слушая Мюллера, Штирлиц испытывал мучительное желание закурить, пальцы были ледяными; он, однако, заставил себя хмыкнуть:

(Штирлиц):

– Значит, всё то, что я делал в Берне, было суетой и ширмой для чего-то очень важного, того, что недоступно моему разуму?

Кадр 436

(Крупный план. Мюллер):

– Моему – тоже. Только в Берне вы не суетились, а помогали мне и Бо;рману понять механику приводных ремней. Увы, мы так и не поняли смысла этой механики, хотя один из ремней перерубили...

Кадр 437

(Общий план. Мюллер и Штирлиц идут пешком по ночному Берлину)

(Штирлиц):

– А что же бедолага Вольф?

(Мюллер):

– Они сейчас временно вывели его из игры. Мне сдаётся, они считают его своим главным резервом; все-таки Вольф контролирует более чем полумиллионную армию в Италии, это чего-то сто;ит...

(Штирлиц):

– Ну так и зачем Ше;лленберг втягивает меня в восстановление того, что не было разрушено?

(Мюллер):

– Меня это интересует больше, чем вас, Штирлиц. Чем выше положение человека в тоталитарной структуре, находящейся на грани краха, тем более он озабочен не общим, но личным...

(Штирлиц):

– Хотите, я спрошу обо всём этом Ше;лленберга?

(Мюллер):

– Он вас пристрелит. Сразу же. Нет, так нельзя... Думайте. У вас есть ночь на раздумье. А потом приходите ко мне и попробуем обсудить это дело сообща ещё раз.

Кадр 438

(Крупный план. Мюллер, сидя за столом в кабинете читает документ)

(Голос за кадром):

– ...Через три часа Мю;ллер прочитал расшифрованную телеграмму Штирлица в Центр о том, что он ему только что рассказывал.

«Оп! – (Мюллер улыбнулся). – Пусть Сталин думает; пусть он думает о тех, кто здесь, в Берлине, стои;т сейчас в оппозиции Ги;ммлеру; пусть он думает об американцах; о том, что Ги;ммлер вот-вот сговорится с Да;ллесом; пусть выбирает, он теперь может выбирать: я ему предложил себя, Бо;рман – тем более, в то время как в Америке всё более консолидируются те силы, которые стоят в оппозиции Ру;звельту и открыто ненавидят Кремль...»

Картина 12. ЛИДЕР И ТЕ, КТО ЕГО ОКРУЖАЕТ

Кадр 439

(Крупный план. Рузвельт, сидя за столом в овальном кабинете читает документы)
(Голос за кадром):

Как и всякий выдающийся политик эпохи, президент США Фра;нклин Делано; Ру;звельт верил своему штабу, полагая, что малейшая тень неискренности, возникшая среди тех, кто готовит и формулирует политические решения, нанесёт труднопоправимый ущерб делу страны.

Поэтому, получив новое послание русского премьера – сухое и резкое – по поводу контактов англо-американских секретных служб в Швейцарии с людьми обергруппенфю;рера Вольфа, президент долго раздумывал, к кому из самых близких людей следует обратиться с довольно деликатной просьбой: выяснить и в государственном департаменте, и в Пентаго;не, и в управлении стратегических служб До;нована, чем по-настоящему объяснима столь открытая тревога и раздражённость русского руководителя, не заметить которую в его посланиях просто-напросто невозможно.

Президент понимал, что ныне далеко не все люди в Вашингтоне разделяли его точку зрения на роль России в послевоенном мире.

Он знал, как сильны в стране традиции, как устойчивы стереотипы представлений среди тех, кто воспитывался в одних и тех же колледжах, посещал одни и те же клубы, читал одни и те же книги, играл в гольф на одних и тех же полях, восхищался тем, что восхищало прессу, и с отвращением относился к тому, что подвергалось прагматичным, не очень-то доказательным, но вполне привычно сформулированным нападкам в «Нью-Йорк таймс», «Ба;лтимор Сан» или «Пост».

В этом смысле, считал Ру;звельт, американцы тщились быть ещё более традиционными, чем «старшие братья», англичане, которые стояли на том, что мнение, однажды сформулированное теми, кто отвечал за тенденцию, обязано быть постоянным, неизменным; корректировка возможна сугубо незначительная; престиж великой нации не позволяет резких поворотов – никому, никогда и ни в чём.

Поэтому президент и пытался понять, что же именно в его посланиях Сталину – вполне откровенных, составленных в самых дружелюбных тонах, – могло так раздражать кремлёвского лидера.

Прислушиваясь к советам членов своего штаба, сохраняя с теми, кто составлял его окружение, самые добрые, дружеские отношения, Ру;звельт тем не менее особенно важные решения принимал единоправно (лишь от Го;пкинса, Мо;ргентау и И;кеса (Фотографии: Гарри Лл. Гопкинса, Генри Моргентау, Гарольда Икеса) он не таил ничего); он сам переписывал документ, если хоть одно слово казалось ему слишком расплывчатым, недостаточно определённым, излишне резким или, наоборот, чрезмерно мягким; поскольку он зачитывался Кантом (Изображение И. Канта), ему казалось, что причинность обязательно сопрягается с понятием закона; поскольку в причинности сокрыта необходимость бодрствующего мышления, поскольку, наконец, форма восприятия жизни через слова есть выражение необходимости жизни, президент дважды просил своего личного адъютанта вновь принести ему папку с перепиской по вопросу о контактах в Берне и углублялся в анализ того именно, что определяло ситуацию, то есть в слово, а то, что Сталин, воспитанный в духовной семинарии, относился к слову совсем не просто, было Ру;звельту ясно.

Текст своего послания показался президенту – после самого придирчивого чтения – вполне корректным; как опытный стратег политической борьбы, он знал цену тем словам-минам, которые загодя закладываются в речи, произносимые государственными и партийными деятелями.

(Крупный план. Рузвельт, сидя за столом в овальном кабинете с карандашом в руке делает исправления в проекте письма)
(Голос за кадром):

– ...Поэтому, внимательно проштудировав текст – с карандашом в руке, придираясь к каждой запятой, – Ру;звельт со спокойной уверенностью в своей правоте и союзнической честности (отложил послание и, сцепив большие плоские пальцы) признался себе в том, что его постоянно мучают несколько вопросов, на которые он пока что не может, а вероятно, не хочет дать себе ответ. Во-первых, отчего Сталин не пишет о факте контактов с немцами Че;рчиллю, если тем более главную скрипку там – судя по сообщению До;нована – вели англичане во главе с фельдмаршалом Алекса;ндером (Фотография Х. Александера); во-вторых, почему Че;рчилль ничего не сообщил ему, Ру;звельту, об этих переговорах; и, наконец, в-третьих, как объяснить, что до сих пор нет исчерпывающего анализа этих переговоров, сделанного ОСС – те лишь ограничиваются подборкой отрывочных документов, якобы полученных от англичан в Париже и от тех негласных друзей в здешнем британском посольстве, кто отвечал за вопросы разведки и политического планирования.

И Ру;звельт признался себе, что на эти вопросы не отвечать далее никак нельзя, ибо Россия за годы войны не только понесла страшные потери, но и наработала гигантский престиж в мире, ибо оказалась главной силой в противостоянии режиму бесчеловечного гитлеровского тоталитаризма.

(Крупный план. Рузвельт, сидя за столом в овальном кабинете вновь берёт бумаги и продолжает читать)

(Голос за кадром):

– ...Военные передали ему меморандум, в котором доказывали прагматичную выгоду капитуляции нацистов на тех или иных участках западного фронта; ответственность за то, что русские не были ознакомлены с такого рода возможностями, лежит на дипломатах; президента заверили, что ни один американский военачальник в контактах с нацистами участия не принимал; в свою очередь, государственный департамент, занятый дни и ночи подготовкой конференции Объединенных Наций в Сан-Франци;ско, представил Белому дому свою памятку, из которой явствовало, что (Кадры кинохроники Европы военных лет и боевых действий Красной армии) зондирующие контакты с противником в принципе целесообразны, даже если речь идет о таких отвратительных людях, какими являются нацисты типа Карла Вольфа, однако дипломаты утверждали, что такого рода контакты американских представителей в Европе не зафиксированы. «Тем не менее, – было отмечено в памятке, – мы не можем исключать возможность личных инициатив тех или иных ученых и бизнесменов в нейтральных странах, которых заботит ситуация в Европе после окончания битвы, особенно в случае, если красное знамя будет развеваться над Берлином; личный зондаж такого рода продиктован не чем иным, как тревогой за американские интересы в Европе...»
Рузвельт ухватился за слово «бизнесмены», сразу же вспомнил слухи о скандале с братьями Да;ллесами (Фотография братьев Дж.Ф. и А. Даллесов), якобы связанными с германской банковской корпорацией Шре;дера (Фотография К. фон Шредера), чьи интересы в США – даже в нацистское время – представляли Джон и А;ллен, (Камера отходит на общий план) (Рузвельт вызывает адъютанта, отдаёт ему свои распоряжения, тот записывает и, кивнув, уходит) отменил запланированное приглашение До;нована  на вечер, попросив его через адъютанта приготовить подробное досье по Бернскому узлу, «с тем чтобы, – нажал президент, – наш разговор носил конструктивный характер, проблема того сто;ит; нынешнее положение, при котором начальник разведки знает всё, а президент – ничего, вряд ли на пользу Америке».

Кадр 440

(Общий план. Вид со спины. Донован заходит в элитный ресторан, камера сопровождает его, смещается к виду сбоку, Донован подходит к Лэнсу, здоровается по-приятельски)

(Голос за кадром):

– До;нован, услыхав такого рода тираду Ру;звельта, сразу же договорился со своим давним приятелем директором адвокатской фирмы «Дже;кобс энд бра;зерс» Дави;дом Лэнсом, компаньоном братьев Да;ллесов, поужинать в ресторане Майкла Кирка в семь вечера.

(Голос за кадром):
    
– Там До;нован и ввел своего друга в курс дела.

Кадр 441

(Крупный план. Лэнс, расстилая салфетку на острых коленях):

(Появляются титры: «Директор адвокатской фирмы «Дже;кобс энд бра;зерс» Давид Лэнс» и исчезают)

– Ну хорошо, я понимаю, что ситуация – не из приятных, но черта; закона не была нарушена А;лленом ни в едином его поступке...

Кадр 442

(Крупный план. До;нован, отре;зал):

– Пусть бы преступал, но так, чтобы информация об этом не попала к Ру;звельту! Он помешан на кодексе джентльмена, и я не представляю, чем теперь кончится всё это наше предприятие для А;;ллена...

Кадр 443

(Крупный план. Лэнс):

– Оно не может не кончиться наибольшим благоприятствием для Америки, Билл, и вы это прекрасно знаете... Если Ру;звельт согласился в Ялте на то, что именно русские должны войти в Берлин и, таким образом, присвоить себе – на много десятилетий вперёд – славу главных победителей гитлеризма; если он санкционировал создание коммунистической Польши, кабинет которой будет визировать Сталин; если он пошёл на то, чтобы признать Ти;то первой фигурой Югославии, то кто-то же обязан в этой стране серьезно подумать о нашем будущем?! А после контакта А;ллена с Вольфом я сразу получил от Шре;дера – на этот раз из Стокго;льма – заверения в том, что все по;рты Германии могут быть уже сейчас расписаны за нашими корпорациями... Более того, понимая, что; ждет рейх, Шре;дер добился передислокации всего патентного фонда рейха из Саксо;нии, куда Ру;звельт позволил войти красным, в Мю;нхен, а это, Билл, ни мало ни много тридцать миллиардов долларов, да, да, именно так! Мысль сто;ит дорого – и это справедливо. Значит, все патенты рейха окажутся в нашей стране, и мы вырвемся ещё на один порядок вперёд по сравнению с миром. Более того. Шре;дер сообщил места; расположения подземных шахт в районе Линца, где складированы полотна великих мастеров из Франции, России, Польши и итальянских галерей: это тоже исчисляется миллиардами долларов...

Кадр 444

(Крупный план. До;нован, хмуро поправил Лэнса):

– Это сто;ит девятьсот семьдесят три миллиона долларов, уже подсчитано, мои люди работают в этом районе.

Кадр 445

(Крупный план. Лэнс):

– Да? Поздравляю. А по нашим сведениям, в этом секторе более всего активны англичане и местные элементы, стоящие в оппозиции к законной власти.

Кадр 446

(Крупный план. До;нован, отре;зал):

– Законной власти в Линце нет, там нацисты.

Кадр 447

(Крупный план. Лэнс):

– Увы, с точки зрения буквы, а не духа, нацисты – пока что, во всяком случае, – являют собою олицетворение законной власти, Билл, за них голосовали на выборах.

Кадр 448

(Крупный план. До;нован):

– Вы – так же, как и я, – знаете, что за выборы были в Германии.

Кадр 449

(Крупный план. Лэнс):

– Да, но с властью, выбранной таким образом, наша страна поддерживала дипломатические отношения, устраивала приёмы в Берлине и отправляла телеграммы, в которых поздравляла фюрера с днем рождения.

Кадр 450

(Крупный план. До;нован, хмуро сказал):

– Дэйв, не погружайтесь в трясину логических схем, давайте думать, как мне построить беседу с Ру;звельтом. Это трудное дело, и я бы хотел кое-что обкатать на вас, прежде чем пойду к нему...

(Голос Лэнса за кадром):

– Валяйте, обкатывайте...

(До;нован):

– Судя по тому, что Москва узнала об операции Да;ллеса, несмотря на то что он тщательно закамуфлировал предприятие именем фельдмаршала Алекса;ндера, я не гарантирован, что Кремль не получит информацию и о Бернадо;те, и о том, что Да;ллес снова начинает в Монтрё, через экс-президента Му;зи.

Кадр 451

(Крупный план. Лэнс):

– А вам не кажется, что это будет очень славно?

(Голос Донована за кадром):

– То есть?

(Лэнс):

– Пусть Ру;звельт и Сталин ссорятся друг с другом, Билл, пусть! Я бы даже пошёл на то, чтобы помочь Сталину узнать как можно больше.

Кадр 452

(Крупный план. До;нован):

– Это дилетантство, Дэйв. Не мешать – да, но когда в нашем ведомстве помогают, то умный контрагент тут же чувствует и мой профи;т, и вашу заинтересованность... Меня по-настоящему беспокоит лишь одно: а что, если Ру;звельт узнает о ваших сегодняшних контактах со Шре;дером? Он ослепнет от ярости: Шре;дер как Шре;дер, бог с ним, но ведь если ему выложат на стол данные, что именно Шре;дер был председателем кружка «друзей Ги;ммлера» с тридцать третьего года, а Да;ллес с ним и сейчас по-прежнему связан...

Кадр 453

(Крупный план. Лэнс согласился):

– Это будет плохо. От этого надо отмываться... Чёрт принёс на нашу голову Ру;звельта! Все разговоры о том, что у него никуда не годится здоровье, не что иное, как метод для успокоения тех, кто видит, в какую пропасть он тащит эту страну своим заигрыванием со Сталиным...

Кадр 454

(Крупный план. Донован, покачав головой):

– Не надо, Дэйв... Ру;звельт достигнет многого для этой страны своим методом – мягкостью и джентльменством... Мы хотим добиться этого же, но быстрее – своими методами, причём результаты должны достаться людям нашей команды, а не его... А здоровье президента действительно сейчас хорошо, как никогда...

Кадр 455

(Крупный план. Лэнс):

– Информация надежна?

Кадр 456

(Крупный план. Донован):

– Вполне. Я попросил кое-кого из моих приятелей побеседовать с его лечащими врачами.

Кадр 457

(Крупный план. Лэнс, сделал глоток воды, пожал плечами, лицо его вмиг постарело):

– Билл, каждое решение есть выражение судьбы. Судьба – это слово для выявления внутренней достоверности. В этом связь будущего с жизнью, а необходимости – со смертью...

Кадр 458

(Крупный план. Донован откинулся на спинку кресла, сказал тихо):

– Вы сошли с ума! – (Камера отходит на общий план. Донован просит официанта принести сигару, долго обрезает конец, пыхающе, раздраженно закуривает, повторив при этом): – Вы сошли с ума, Дэйв... Грешно; желать смерти Ру;звельту... Я всего лишь хочу понять, как надёжнее выстроить защиту для А;;ллена. Его откомандирование из Европы лишит нас многого, это просто-напросто невозможно...

Кадр 459

(Крупный план. Лэнс):

– Если Ру;звельт узнает про сегодняшние контакты со Шре;дером, вы понимаете, что А;ллена нам не удержать. И очень советую подумать вот ещё о чём: не пришла ли пора позволить Дяде Джо узнать кое-что про то, что делают в Лос-Аламо;се   подопечные Гровса?

Кадр 460

(Крупный план. Донован тяжело хмыкнул):

– А что?! Идея хороша, манёвр отвлечения первоклассен! По-моему, ваши партнёры в Португалии имеют надежные выходы на внешнеторговые организации красных, через них пода;ть утечку информации на Москву... Это будет вопрос Гровса и Гу;вера, а не наш. Я не думаю, что Сталина будет особенно интересовать дата предстоящего взрыва нашей штуки, но он прежде всего задумается о том, отчего мы от него так рьяно скрывали работу над оружием, которым можно сломать любую страну... Браво, Дэйв, идея отменна!

Кадр 461

(Общий план. Донован и Лэнс поднимаются из-за стола, Лэнс подходит к Доновану, берёт его за локоть)

(Лэнс):

– Мне лестно, что отвлекающий манёвр с Гровсом показался вам любопытным, Билл, но всё равно это – паллиати;в; решать надо – так, во всяком случае, привык поступать я – раз и навсегда, впрок, кардинально!

Кадр 462

(Общий план. Донован и Лэнс движутся к выходу)

(Крупный план, Донован идёт)

(Голос за кадром):

– То, о чём трижды говорил Лэнс, начальник американской разведки запретил себе повторять и даже думать об этом; тактику беседы с президентом «дикий Билл» выстроил точно: да, контакты с Вольфом в Берне имели место; да, это поиск альтернатив – после того, как Кана;рис оказался в концентрационном лагере, фельдмаршал Вицле;бен вздернут Гитлером на дыбе, а Ге;рдлер то ли повешен, то ли упрятан в подземную тюрьму; да, это необходимость – следует безошибочно знать тех, кто противостоит идеологии большевизма, особенно в последние дни перед крушением гитлеровского рейха.

Схема беседы была точной, отмечена печатью достоинства – этого Ру;звельт требовал от всех своих сотрудников: «Прежде всего – достоинство, которое включает в себя такие понятия, как соответствие поступков нашей идее, юмор, доброта и устремлённость». Ну а Шре;дер? А что, если он начнёт копать на Шре;дера? Тогда неминуемо станет известно и то, что он, До;нован, покрывал Да;ллеса, когда тот спасал активы нациста Шре;дера в банках мира, прекрасно зная всё об этом страшном человеке, одном из самых страшных, с каким когда-либо сводила жизнь кого-либо из американцев.

Кадр 463

(Общий план. Рузвельт сидит за рабочим столом, Донован подаёт ему документы, Рузвельт отдаёт Доновану распоряжения, и передаёт папку)
(Голос за кадром):

– ...Рузвельт, получив назавтра короткую памятку До;нована, попросил его отправить шифровку Да;ллесу с приказанием прервать все переговоры с немцами – отныне и навсегда; при этом президент передал начальнику ОСС копию своего послания русскому премьеру, предупредив через адъютанта, что, «отправляя письмо Сталину, составленное на основании документов ОСС, всю ответственность он берёт на себя, но моральное бремя неудобства – если оно возникнет – он, президент, поделит с ним, До;нованом...»

Кадр 464

(Крупный план. Документ с гербом США, текст на английском языке):

(Голос за кадром переводит):

      « Лично и строго секретно

       для маршала Сталина

Посол Га;рриман сообщил мне о письме, которое он получил от г-на Мо;лотова, относительно производимой фельдмаршалом Алекса;ндером проверки сообщения о возможности капитуляции части или всей германской армии, находящейся в Италии. В этом письме г-н Мо;лотов требует, чтобы ввиду неучастия в этом деле советских офицеров эта проверка, которая должна быть проведена в Швейцарии, была немедленно прекращена.

Я уверен, что в результате недоразумения факты, относящиеся к этому делу, не были изложены Вам правильно. Факты таковы.

Несколько дней тому назад в Швейцарии были получены неподтверждённые сведения о том, что некоторые германские офицеры рассматривали возможность осуществления капитуляции германских войск, противостоящих британо-американским войскам в Италии, находящимся под командованием фельдмаршала Алекса;ндера.

По получении этих сведений в Вашингтоне фельдмаршалу Алекса;ндеру было дано указание командировать в Швейцарию одного или нескольких офицеров из его штаба для проверки точности донесения, и если оно окажется в достаточной степени обещающим, то договориться с любыми компетентными германскими офицерами об организации совещания с фельдмаршалом Алекса;ндером в его ставке в Италии с целью обсуждения деталей капитуляции. Если бы можно было договориться о таком совещании, то присутствие советских представителей, конечно, приветствовалось бы.

Информация относительно проверки этого сообщения, которая должна была быть проведена в Швейцарии, была немедленно доведена до сведения Советского Правительства. Затем Вашему Правительству было сообщено, что будет дано согласие на присутствие советских офицеров на совещаниях с германскими офицерами у фельдмаршала Алекса;ндера, если будет достигнута окончательная договорённость в Берне о подобном совещании в Казе;рте с целью обсуждения деталей капитуляции.

До настоящего времени попытки наших представителей организовать встречу с германскими офицерами не увенчались успехом, но, по-прежнему, представляется вероятным, что такая встреча возможна.

Моё Правительство, как Вы, конечно, поймёте, должно оказывать всяческое содействие всем офицерам действующей армии, командующим вооружёнными силами союзников, которые полагают, что имеется возможность заставить капитулировать войска противника в их районе. Я поступил бы совершенно неразумно, если бы занял какую-либо другую позицию или допустил какое-либо промедление, в результате чего американские вооружённые силы понесли бы излишние потери, которых можно было бы избежать. Как военный человек Вы поймёте, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Ке;нигсбергом или Да;нцигом противник обратился с белым флагом.

Такая капитуляция вооружённых сил противника не нарушает нашего согласованного принципа безоговорочной капитуляции и не содержит в себе никаких политических моментов.

Я буду очень рад при любом обсуждении деталей капитуляции командующим нашими американскими войсками на поле боя воспользоваться опытом и советом любых из Ваших офицеров, которые могут присутствовать, но я не могу согласиться с тем, чтобы прекратить изучение возможности капитуляции ввиду возражений, высказанных г-ном Мо;лотовым по совершенно непонятным для меня причинам.
Считаю, что возможность, о которой сообщалось, не даст многого, но в целях избежания недоразумения между нашими офицерами я надеюсь, что Вы разъясните соответствующим советским должностным лицам желательность и необходимость того, чтобы мы предпринимали быстрые и эффективные действия без какого-либо промедления в целях осуществления капитуляции любых вражеских сил, противостоящих американским войскам на поле боя.

Я уверен, что Вы так же отнесётесь к этому вопросу и предпримете такие же действия, когда на советском фронте представится такая же возможность.

       Фра;нклин Делано; Ру;звельт».

Картина 13. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – III
 
(Снова ОСС)
 
Кадр 465

(Надпись на экране: ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – III.

(Снова ОСС – Отдел стратегических служб Правительства США).

Звучит тревожная музыка)
 
(Штирлиц едет за рулём автомобиля в Берлин)

(Голос за кадром):

– ...Полковник советской разведки чекист Максим Максимович Исаев был отправлен Центром из Берна в Берлин и потому ещё, что Москве стало известно о весьма странном поведении союзников по отношению к ведущим физикам Европы.
Аккуратные допросы, проводимые американскими исследователями, направленными на работу в органы разведки США, вызвали определённое недоумение у тех ученых Франции, которые занимались изучением возможности создания нового оружия, построенного на принципе расщепления ядра атома.

Кадр 466

(Общий план. Жолио Кюри оживлённо беседует с американскими офицерами в кабинете)

(Появляются титры: «Французский физик Жолио Кюри» и исчезают)

(Голос за кадром):

–  Жолио; Кюри; опрашивали активнее всех других; относясь к англо-американцам как к боевым союзникам по антигитлеровской коалиции, выдающийся ученый охотно обсудил все вопросы, но потом, вполне естественно, начал ставить свои; американцы, однако, отвечали гробовым молчанием.
(Общий план. Жолио Кюри оживлённо беседует с американскими офицерами в кабинете, говорит по-английски):

(Голос за кадром, синхронно преводит):

– Это неэтично. Разговор приобретает форму допроса. Но я француз, член антигитлеровской коалиции друзей, а не пленный враг. Как француз, как патриот своей страны, я не могу допустить того, чтобы моя родина плелась в хвосте научного прогресса. Если вы не объясните причину вашего интереса к нашим работам, то станет очевидно, что вы делаете свой проект, но не хотите работать вместе с нами. Следовательно, вы намерены помешать Франции занять место, подобающее её значению в мире. Что ж, тогда Франции не останется ничего другого, кроме того как ориентироваться в своих исследованиях на Россию. Генерал де Голль разделяет точку зрения моих коллег и мою.

(Кадры кинохроники с кадрами оккупации Европы англо-американскими войсками)
(Голос за кадром):

– Вопросы, связанные с «атомным проектом», американцы никак не обсуждали с Москвою, это была тайна за семью печатями; трудно было сказать, кого больше боялись в Америке: немецкого противника или советского союзника.

Это, понятно, не могло не настораживать Кремль.

Но ещё бо;льшую озабоченность Москвы вызвали загадочные операции американской разведки в Германии, когда специальные группы генерала Гровса (Фоторгафия Л.Р. Гровса постепенно увеличивается) начали диктовать штабам армии и авиации направления главных ударов; не надо быть физиком, чтобы догадаться, к чему шло дело; Германия разваливалась; против кого же тогда готовилось оружие нового качества?

 Кадр 467

(Общий план. Донован возвращается домой, раздевается, снимает пиджак, гастук, ботинки, ходит по квартире в домашних тапочках, камера сопровождает его по квартире)

(Голос за кадром):

– ...Ви;льям До;нован, вернувшись домой после ужина с Дэ;видом Лэнсом, когда тот выдвинул дерзкий план припугнуть Москву, позволив уйти туда информации о работе над проектом нового оружия, довольно долго обсуждал с самим собою все выгоды и проигрыши, прими он предложение друга.

(Общий план. Донован открывает бар, достаёт бутылку виски и бокал, подходит к дивану, ставит на низкий столик, наливает в бокал, пригубливает)

(Голос за кадром):

– Да, рассуждал До;нован, действительно, если помочь русской секретной службе узнать нечто большее по сравнению с тем, что она наверняка знает, это может вызвать серьезное охлаждение между Ру;звельтом и Сталиным. Всякое столкновение Кремля и Белого дома служит той концепции будущего, которую представлял До;нован и его единомышленники. Однако Ру;звельт человек парадоксальный, как, впрочем, и Сталин. До;нован отдавал себе отчёт в том, что Сталин мог задать вопрос об атомном проекте: «Зачем? С какой целью? Против кого? С какой поры?» И Ру;звельт, предполагал До;нован, мог дать ответ. Естественно, окружение нашло бы весьма обтекаемые фразы; понятно, руководитель атомного проекта генерал Гровс подключил бы к этому всех своих могучих покровителей, начиная с начальника генерального штаба Ма;ршалла (Фотография Дж. Маршалла) и кончая главнокомандующим Эйзенха;уэром (Фотография Д. Эйзенхауэра); естественно, группа миллиардера Дюпо;на (Фотография Дюпона и штаб-квартиры концерна Дюпонов), вложившая в атомное предприятие бо;льшую часть капиталов, нашла бы возможность оказать нужный нажим на людей, близких к Белому дому, но явление, которого до сегодняшнего дня не существовало, оказалось бы обозначенным, то есть сделалось бы реальностью, но не тайной.

(Общий план. Донован с бокалом в руке полуложится на софу)

(Голос за кадром):

– До;нован знал, что генерал Гровс впервые перебросил своих разведчиков и учёных с первыми частями американской армии, когда те ещё только вторглись в Сицилию. Он знал, что Гровс вывез многих итальянских физиков в Штаты, поселил их за забор и подверг тщательному допросу. Он знал, что люди генерала Гровса чуть что не первыми вошли в Париж. Он знал, что с конца февраля подразделения генерала Гровса начали шерстить Германию в охоте за немецкими физиками, за их архивами и библиотеками, за складами урановой руды и хранилищами «тяжёлой воды».

(Кадры кинохроники с кадрами реализации Манхэттенского проекта в Лос-Аламосе)
 
Агентура До;нована, внедрённая в аппарат разведки Гровса, сообщала директору ОСС, что более всего последние недели руководителей атомного проекта волновала судьба тех нацистских заводов, связанных с добычей урана и «тяжёлой воды», которые находились на той части Германии, которая должна была отойти русским.

До;нован отдал должное смелости и пробивной силе генерала Гровса, когда тот провёл блистательную по дерзости операцию против завода «Ауэрге;зельшафт» в Ора;ниенбурге, который должен был перейти к русским. Именно там велись самые интенсивные исследования в сфере атомной физики, именно там добывался уран и торий, именно поэтому Гровс обратился к главнокомандующему стратегической авиации США и вместе с его разведчиками разработал любопытную комбинацию: (Кадры кинохроники с кадрами об американских бомбардировках объектов фашистской Германии) чтобы усыпить бдительность русских, в один и тот же день, в один и тот же час две волны бомбардировщиков нанесли яростные удары по двум объектам: налёту подвергся штаб вермахта, Цо;ссен, возле Потсда;ма, и завод «Ауэрге;зельшафт». Удар по Цо;ссену был отвлекающим, «успокоительным» для русского союзника; зато шестьсот «летающих крепостей» смели с лица земли все заводские корпуса в Ора;ниенбурге, русским достанутся руины – это было главное.

Главком авиации Спаатс (Фотография Карла Эндрю Спаатса) особо тщательно планировал этот налёт потому ещё, что поступило приказание генерала Ма;ршалла: «Просьбу Гровса необходимо выполнить немедленно». А на письме стоял гриф: «Тому, кого это касается».

...В марте сорок пятого отряд Гровса, десантированный в Германию, окружил Гейдельбе;рг и захватил группу ведущих немецких физиков во главе с Ри;хардом Куном (Фоторгафия Р. Куна); затем были захвачены О;тто Ган (Фотография О. Гана) и Ва;льтер Бо;те (Фотография В. Боте).

Кадр 468

(Кадры игрового кино, на которых американцы допрашивают Боте)
(Голос за кадром):

– Во время допросов Бо;те сказал, что его научная библиотека по атомной физике, самая уникальная в мире, находится в соляных штольнях Саксо;нии.
Люди Гровса кинулись к картам: русские части находились в трех километрах от этого места. В шифровке, отправленной в Вашингтон, разведчики Гровса потребовали немедленно бросить десант в тот район.

Кадр 469

(Кадры игрового кино, на которых генерал Гровс обращается с ходатайством к генералу Дж. Маршаллу)
 
(Появляются титры: «Руководитель атомного проекта США генерал Гровс» и исчезают)

(Голос за кадром):

– Гровс вошёл с ходатайством, генерал Джордж Ма;ршалл поддержал его предложение;
 
Кадр 470

(Кадры игрового кино, на которых генерал Гровс обращается с ходатайством к чиновникам Госдепартамента США)

(Голос за кадром продолжает):

государственный департамент отклонил, сославшись на то, что Сталин не простит столь откровенно недружественного акта: возможны серьёзные политические осложнения.

(Гровс остервенел от гнева, говорит по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Но поймите же, мы решим все политические осложнения в тысячу раз проще, если атомный проект обретёт реальность! Когда в наших руках будет штука, Кремль не посмеет спорить с нами! В конце концов, только сила определяет устойчивость политики!

(Чиновник отвечает Гровсу, говорит по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Вот когда у вас будет штука,– ответили ему, – тогда и можно будет по-новому оценивать политические вероятия; в настоящий момент мы должны жить по законам пороховой дипломатии, а не атомной.

(Голос за кадром):

 – (Пока шла перепалка в Вашингтоне, русские заняли тот район, где хранилась библиотека Бо;те и Куна; Гровс неистовствовал.)

Кадр 471

(Общий план. Донован снова отхлёбывает из бокала, встаёт с софы, ставит бокал на столик, подходит к окну, задёргивает шторы)

(Голос за кадром):

– До;нован отдал должное смелости Гровса, когда тот сделал нужный вывод после стычки с государственным департаментом. Он знал, что Гровс посетил военного министра Сти;мсона и сказал ему:

Кадр 472

(Кадры игрового кино, на которых генерал Гровс разговаривает со Стимсоном, говорят по-английски):

(Появляются титры: «Военный министр США Стимсон» и исчезают)
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Основные центры германских предприятий, связанных с атомными исследованиями, находятся в районах Шту;тгарта, Ульма и Фра;йбурга. Все эти города отходят – согласно Ялтинской декларации – французам. Я не верю французам, они традиционно близки к России. Если мы не захватим эти районы первыми, высшим интересам Штатов будет нанесён ущерб, непоправимый ущерб.
(Стимсон сухо поинтересовался):
 
– Предложения?

(генерал Гровс):
 
– Мы обязаны захватить эти города, вывезти немецких учёных, библиотеки, архивы, руду, «тяжелую воду» и уничтожить все лаборатории и заводские постройки.

(Стимсон):
 
– Полагаете, государственный департамент пойдёт на то, чтобы вконец испортить отношения с де Голлем?

(генерал Гровс):

– Убеждён, что не пойдёт. Те джентльмены, с которыми я обсуждал необходимость нашего десанта в русскую зону, долго объясняли мне, что дипломатия – наука реализации малейших возможностей. Я терпеливо их выслушал и пришел к выводу, что дипломатами у нас работают люди с искалеченной психикой, их тянет в разведку, но они попали в паутину, и им не остаётся ничего другого, кроме как жужжать и перебирать лапками...

(Сти;мсон хмуро усмехнулся):

– Очень похоже. Не обращайтесь к ним более. Договоритесь с Ма;ршаллом о захвате городов, которые, должны отойти французам.

(генерал Гровс):
 
– Возможен скандал...

(Стимсон):

– Вам не привыкать.

(генерал Гровс):

– Это верно. Я готов и поскандалить, потому что французы наверняка поделятся новостями с красными, а ради того, чтобы этого не случилось, я готов не только скандалить, но и воевать.

(Голос за кадром):

– Гровс закодировал эту операцию, как «Убежище», и срочно отправил своих помощников в Европу, к начальнику штаба Эйзенха;уэра генералу Бе;делу Смиту (Фотография Б. Смита постепенно увеличивается). Было принято решение бросить американские войска наперерез французам, оттереть их, задержать и не позволить войти туда, куда они должны были войти в соответствии с тем документом, который подписал в Ялте президент США.

Кадр 473

(Общий план. Донован отходит от окна, подходит к радиоприёмнику, включает его):

(Голос за кадром):

– ...До;нован – в тот вечер, когда он расстался с Дэйвом Лэнсом, – так и не решил, как ему следует поступить.

Мысль всё время вертелась вокруг того, чтобы проинформировать – в определенной, впрочем, мере – А;ллена Да;ллеса; тот найдет возможность запустить слух, который немедленно дойдёт до Кремля.

Кадр 474

(Крупный план. Донован сидит в кресле)

(Голос за кадром):

 – «А как Ру;звельт? – в который раз задавал себе вопрос До;нован. – Что, если он пойдёт на откровенность со Сталиным? Как быть тогда? Неужели Дэйв прав, и у нас только один выход, кардинальный, хирургический? Неужели политика исповедует жестокость как главный инструмент в достижении того, о чём мечтаешь? Неужели компромисс невозможен?»

И До;нован ответил себе ясно и недвусмысленно: нет, с Ру;звельтом компромисс действительно невозможен, он идеалист, он, словно дитя, верит в возможность решить всё добром, и это дитя будет – по закону Соединенных Штатов – ещё четыре года убеждать, примирять, взывать к разуму, вместо того чтобы стукнуть кулаком по столу и ощериться.

«Гу;вер, – сказал наконец себе До;нован. – Мне нужен Гу;вер. Я не знаю ещё, как я построю с ним беседу, я не чувствую её тона, но мне ясно, что я должен его спросить: „Джон, что вы станете делать, когда президент порекомендует вам в заместители члена американской коммунистической партии?“

До;нован знал Гу;вера, он отдавал себе отчёт в том, какой будет реакция его «брата-врага»; надо только решиться и сказать себе со всей определенностью: «Ру;звельт приведет нас не столько к победе над Гитлером, сколько к капитуляции перед Москвой».

Картина 14. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ КАНАЛОМ ДЕЗИНФОРМАЦИИ НАДО УМЕТЬ ДОРОЖИТЬ...

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «22.03.1945 года; 10.38». И исчезает.)

Кадр 475

(Общий план. Мюллер сокрушенно покачал головой, когда Штирлиц вошел к нему, потом недоумевающе, холодно усмехнулся):

– Ну и чего вы добились, в который уже раз облапошив бедного Ганса? Сколько ночей вы не ночуете дома? Три? Пять? И что? Нашли клад в миллион марок? Получили венесуэльский паспорт, с которым вас пустят в любую страну мира, без пограничной проверки?

(Штирлиц вздохнул, полез за сигаретами):

– У меня есть предложение, группенфюрер...

(Мюллер):

– Валяйте...

(Тонко и ужасно заныли сирены воздушной тревоги).

(Мюллер спросил):

– Пойдем в подвал?

(Штирлиц):

– Как вы? Я на это не реагирую.

(Мюллер):

– Только дураки лишены страха, а вы не дурак.

(Штирлиц):

– Фаталист... А это одно и то же...

(Мюллер):

– Значит, остаёмся. Ну, так каково же ваше предложение?

(Штирлиц):

– Посадите меня в ту камеру, где я уже сидел, там будет моя квартира. С утра я стану выходить на работу, а вечером возвращаться за решётку. Только проведите это решение по вашему ведомству, чтобы после ареста красными или американцами мне это зачлось.

Кадр 476

(Крупный план. Мюллер спросил):

– Рассчитываете дожить? Ну-ну...

(Голос за кадром):

– ...Несколько раз Мю;ллер останавливал себя, когда с языка был готов сорваться вопрос: чего следует ждать, если он, Мю;ллер, станет помогать Штирлицу в его работе на русскую секретную службу? Ему было нелегко удержать себя от этого, потому что внутри постоянно ворочалось ощущение упущенного времени; он чувствовал, как оно сыпалось, словно в песочных часах; если бы Гёте ощущал их, понял их неотвратимую жестокость, никогда бы не написал свою фразу: «Остановись, мгновенье!» Она ведь воистину страшна, ибо рождает иллюзию возможного, а время остановить нельзя, это кажущееся возможное, а нет ничего ужаснее кажущегося. Мюллер хотел было тщательно изучить личное дело Штирлица, чтобы понять, когда случился его первый контакт с русскими, на чём, на каком эпизоде они взяли его, но оказалось, что те города, где тот начинал свою работу, оккупированы американцами; партийные документы штандартенфю;рера хранились в ведомстве партайгеноссе Бо;ле, отвечавшего за заграничные организации НСДАП, ибо Штирлиц примкнул к движению в Америке; перебирать бумажки здесь, в архиве на Принца;льбрехтштрассе, нет смысла, мало что дадут: «выдержан, ариец, отмечен...» – шелуха, а не данные...

Мюллер отдавал себе отчёт в том, что, задай он вопрос Штирлицу о его связях с русскими, потребуй гарантий от Москвы взамен работы в их пользу, ответ из их Центра придёт отрицательный... Наверняка отрицательный; может быть, гарантируют жизнь, но разве существование в тюремной камере до конца дней своих – это жизнь? Нет, гарантия нормальной жизни заключена лишь в политическом решении вопроса: Ги;ммлер и Ше;лленберг (Фотографии Г. Гиммлера и В. Шелленберга) ведут переговоры с Западом; если им удастся заключить сепаратный мир, то он, Мю;ллер, обеспечен местом под солнцем или же возможностью спокойно уйти к нейтралам; доверенность на счета СС в банках у него есть не на одно имя, а на девять; также семь паспортов постоянно лежат в сейфе. В случае неудачи Ги;ммлера в операцию «Жизнь» входит Бо;рман (Фотография М. Бормана): он обращается к Сталину, подтверждая это силой ста отборных дивизий, сконцентрированных на берлинском направлении; если их развернуть на запад, то – вместе с русскими, а можно и без них – они так ударят англо-американцев, что те слетят в океан через пару-тройку недель. Бо;рману трудно: он должен сделать так, чтобы фюрер остался в Берлине, а не передислоцировался в Альпийский редут, во-первых; ему надо сделать так, чтобы фюрер передал власть ему, Бо;рману, а не Ге;рингу (Фотография Г. Геринга), как это утверждено решением партии в сорок первом году, во-вторых; ему, в-третьих, надлежит в самые ближайшие дни свалить начальника генерального штаба Гудериа;на (Фотография Г. Гудериана) и вместо него привести к власти генерала Кребса (Фотография Г. Кребса), знакомого русским. А он, Мю;ллер, должен вести круговую оборону, чтобы эта задумка осуществилась. Поэтому он обязан подготовить Бо;рману – не далее как к послезавтрашнему дню – компрометирующие материалы на Гудериа;на и Геле;на – «пессимисты», «лишены веры в великий дух нации, преданной до последней капли крови фюреру»; поэтому он не имеет права задать Штирлицу

Кадр 477

(Крупный план. Штирлиц разговаривает с Мюллером)

(Голос за кадром продолжает):

– …тот вопрос, который вот-вот готов был слететь с языка о гарантиях его, Мю;ллера, неприкосновенности, в случае если он начнёт оказывать услуги Москве; поэтому он обязан играть с каналом по имени Штирлиц, превратив его в надёжный элемент битвы за себя, пугая – через него – Москву, заставляя русских – путем этой игры – думать о том, что не сегодня завтра будет подписан сепаратный мир с Западом и тогда еще семьдесят дивизий откатятся на восток, и примут сражение под Берлином, и выиграют его, и это может оказаться таким шоком для красных, измученных четырьмя годами войны, что последствия трудно предугадать. Интересную идею подбросил Ше;лленберг: его остатки сообщили из Лондона, что между Кремлём и Западом возникли серьезные трения по поводу Польши; у него, у Мю;ллера, есть агент, внедрённый в окружение польского правительства в Лондоне, связь постоянна, осуществляется через человека из испанского консульства, купленного людьми гестапо за пять картин Вела;скеса, вывезенных из Гааги и Харькова; информация для агента ушла позавчера, значит, сегодня или завтра следует ждать нажима лондонских поляков на окружение Черчилля. Вести массированное наступление, не будучи уверенным в прочности коммуникаций, – дело трудное и рискованное.

Кадр 478

(Крупный план. Мюллер разговаривает со Штирлицем)

(Голос за кадром):

– Да, он, Мю;ллер, не имеет права задавать Штирлицу ни одного вопроса, который по-настоящему насторожит штандартенфю;рера – особенно сейчас, когда можно читать все его телеграммы; дай-то бог, чтобы сообщения из его Центра шифровались тем же кодом, каким работает и он, но, в конечном счёте, зная его тексты, значительно легче работать по расшифровке указаний и запросов Москвы; и совершенно не важно, кто его ведёт – ЧК или разведка Красной Армии.
Он, Штирлиц, – бесценный объект игры, им надо дорожить. Один неверный шаг – и будет нанесён непоправимый удар по его, Мю;ллера, жизни.

(Мюллер):

– Ну рассказывайте, зачем вам надо было обманывать моего наивного, доброго Ганса? Чего вы добились, усыпив его нервическую бдительность?

Кадр 479

(Крупный план. Штирлиц разговаривает с Мюллером):

– Я не умею жить, когда на меня смотрят в глазок, группенфю;рер... Я начинаю говорить не то, что думаю, делаю глупости. Если бы, начав работу с Да;гмар Фра;йтаг, я знал, что ваш Ганс сидит, скукожившись, в машине, я бы ничего не смог...

Кадр 480

(Крупный план. Мюллер):

– Пригласили бы и его к ней... Что, там нет второй комнаты?

Кадр 481

(Крупный план. Штирлиц засмеялся):

– Тогда бы я не смог работать...

(Голос Мюллера за кадром):

– Что она из себя представляет?

(Штирлиц):

– Вы никогда не видели ее?

Кадр 482

(Крупный план. Мюллер):

– На фотографии она очень мила.

(Голос за кадром):

– Мюллер ответил полуправдой, и Штирлиц сразу же отметил, как ловко и точно он ответил.

Кадр 483

(Крупный план. Штирлиц):

– В жизни – лучше.

Кадр 484

(Крупный план. Мюллер):

– Когда вы её перебрасываете?

(Голос Штирлица за кадром):

– Хоть завтра.

(Мюллер):

– В интересах мобильности операции снабдите её де;ньгами... Я знаю из её дела, что она водит машину... Пусть купит в Швеции автомобиль и ездит к вам на встречи в Копенга;ген или Фле;нсбург. Лучше бы во Фле;нсбург, оттуда есть прямая связь с моим кабинетом, в датчан я не верю, там сейчас вовсю развернулись англичане, а они в технике – доки, поставят ещё где-нибудь свою звукозапись... Если б докладывали Че;рчиллю, а то ведь по субординации: от капрала к лейтенанту, а каждый лейтенант мечтает стать капитаном, потащит информацию не к тому майору, к кому нужно, – и насмарку наша задумка.

(Голос за кадром):

– Мюллер ждал, что Штирлиц возразит, и ему было что возразить: женщине трудно гонять шестьсот километров по сложной дороге от парома до Стокго;льма; он, Штирлиц, мастерский водитель, он сжился с машиной, он может за сутки управиться туда и обратно; однако же Штирлиц возражать не стал, даже наоборот.

Кадр 485

(Крупный план. Штирлиц):

– Я очень боялся, что вы заставите меня таскаться по Швеции два раза в неделю, силы на исходе...

Кадр 486

(Крупный план. Мюллер):

– А вы говорите, я не ценю вас... Я ценю вас очень, пусть ездит шведская немка или, точнее, немецкая шведка, одно удовольствие покататься по стране, где вдоль трассы открыты ресторанчики, дают хорошее мясо и не надо брякаться в кювет при налетах русских штурмовиков... Но в Швейцарию с этим вашим евреем придётся пару раз съездить, я не могу поручить с ним связь никому другому – ни я, ни Ше;лленберг, вы понимаете... Не возражайте, туда ездить значительно ближе, назначьте ему встречи в Ба;зеле... Ну, а что вы мне скажете по поводу того, о чем мы беседовали после филармонии?

Кадр 487

(Крупный план. Штирлиц):

– Мне кажется, что ответить на те вопросы, которых вы коснулись, невозможно.
(Голос Мюллера за кадром):

– Почему?

(Штирлиц):

– Потому что Ше;лленберг с вами неискренен. Он ведёт свою партию, вы не посвящены во все тонкости, он любимчик Ги;ммлера, он может себе позволить обходить вас. Но мне сдаётся, что, выполняя его поручение, мы, тем не менее, имеем шанс приблизиться к разгадке его тайны. Видимо, он использует меня, как подсадную утку, он позволяет целиться в меня как стрелкам из ОСС, так и охотникам НКВД... Мне кажется, если Да;гмар и Рубена;у станут моими друзьями и начнут работу по первому классу, многое прояснится... Вы были правы, мой вопрос Ше;лленбергу обо всём этом бесстыдстве означал бы бессмысленную гибель в его кабинете. А уж если суждено погибнуть, то хотя бы надо знать, во имя чего...

Кадр 488

(Крупный план. Мюллер буркнул):

– Во имя жизни.

(и добавил):

– Так что отрабатывайте обе линии – и эту самую шведку, и Рубена;у в Швейцарии. И подключите там своего па;стора. Почему-то я очень верю в то, что именно в Швейцарии вы подойдёте ближе всего к разгадке этого дела...

Кадр 489

(Крупный план. Штирлиц)

(Голос за кадром):

 – «Я был убеждён, – подумал Штирлиц, – что он закроет для меня и Швейцарию... Может, я паникую? Если бы он меня подозревал, то ни о какой Швейцарии не могло быть и речи, какая разница, Швеция или Швейцария? Впрочем, из Швеции ближе до дому – через Финляндию, там наши. Ну и что? А из Женевы пять часов езды до Парижа... Фу, я тупею, право! Ведь и в Стокгольме, и в Берне есть советские посольства, в конце концов!»

Кадр 490

(Общий план. Мюллер посмотрел на часы, поднялся из-за стола, подошел к аквариуму, Штирлиц сидит на стуле у стола):

– Рыбки еще более пунктуальны, чем люди, Штирлиц; мне следовало стать ихтиологом, а не полицейским... Если бы у родителей были деньги, чтобы отдать меня в университет, я бы стал учёным... Ну а как вам Рубена;у?

(Штирлиц):

– Вы уже прослушали мою с ним работу?

(Мюллер бросил корм своим рыбкам, мягко улыбнулся самой шустрой из них – диковинной, пучеглазой – и ответил):

– Нет ещё. Мы вчера отправили на Зее;ловские высоты батальон наших мальчиков, поэтому все службы стали работать минут на пятнадцать медленнее... Наверное, сейчас принесут... Но вы мне сами расскажите, вы работаете прекрасно, я внимательно изучал ваш диалог с русской радисткой, высший класс!

(Штирлиц):

– Вы записываете всех, кто работает с арестованными?

(Мюллер):

– Что вы... Единицы... Выборочно...

(Штирлиц):

– Среди кого выбираете?

(Мюллер отошёл от аквариума, подходит к столу):

– Среди самых умных, Штирлиц... А что, если этот еврей убежит от вас в Швейцарии?

Кадр 491

(Крупный план. Штирлиц):

– Мы держим его жену и детей – он никуда не убежит. Пусть ваши люди запросят на Вильге;льмштрассе сертификаты на выезд детей и сделают новый паспорт на его жену...

(Голос Мюллера за кадром):

– Вы хотите их выпустить?

(Штирлиц):

– Я хочу, чтобы он верил мне. Я пообещал отъезд его семьи по частям в зависимости от стадий выполнения им нашей работы.

Кадр 492

(Крупный план. Мюллер):

– А если он придёт в Берн к русским, расскажет им свою историю, предложит услуги и попросит помочь с семьёй?

Кадр 493

(Крупный план. Штирлиц):

– Ну и как они ему помогут? Напишут вам записку? Пришлют ноту рейхсминистру Риббентро;пу?

Кадр 494

(Крупный план. Мюллер усмехнулся):

– Вы с ним будете продолжать работу в камере? Или предпочитаете конспиративную квартиру?

Кадр 495

(Крупный план. Штирлиц):

– У вас, видимо, сейчас трудно с такого рода квартирами – где к тому же хорошо кормят.

Кадр 496

(Крупный план. Мюллер):

– Не обижайте гестапо-Мю;ллера, дружище. Даже после того как сюда войдут завоеватели, у меня сохранится по меньшей мере десяток совершенно надежных берлог... А чего это вы стали спрашивать моих указаний? Поступайте сами, как знаете, в змействе я вам не советчик, сами, словно питон, весь из колец составлены...

Кадр 497

(Крупный план. Штирлиц):

– Я полагаю, что через тройку дней смогу вывезти его на границу... Думаю, что в Швейцарию мне сразу нет нужды ехать, пару дней он будет устанавливать контакты, подходить к союзникам и раввинам, к Му;зи, проводить зондаж...

Кадр 498

(Крупный план. Мюллер):

– А я считаю, что вам обязательно надо быть с ним первые дни. Поговорите, конечно же, с Ше;лленбергом, но если хотите моё мнение, то извольте: бросать его нельзя, Э;йхман не спускал с него глаз, когда брал с собою в Будапешт.

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «22.03.1945 года; 13.10». И исчезает.)

Кадр 499

(Крупный план. Шелленберг пожал плечами):

– Я бы не стал бросать его одного... В первые часы возможна неуправляемая реакция... Он у нас насиделся, придёт к американцам или – что самое страшное – к русским, всё станет известно Москве, наша последняя надежда – псу под хвост.

(Шелленберг продолжает разговор)

(Голос за кадром):

–  (Мюллер сказал Ше;лленбергу лишь сотую часть правды; он сказал, что в Швейцарии у Штирлица были странные контакты с неустановленными людьми неарийской национальности; больше он ничего ему не открыл – слишком молод, не уследит за эмоциями, испугается: человек он трусливый, коли в своем кабинете держит стол, в который вмонтированы два пулемета помимо трёх фотоаппаратов, звукозаписывающей аппаратуры и специального уловителя на принесённый посетителями динамит. Мю;ллер играл всеми вокруг себя, Ше;лленбергом в том числе. Он ни словом, понятно, не обмолвился бригадефю;реру, что его главная задача состоит в том, чтобы Москва постоянно была в курсе его, Ше;лленберга, переговоров с Западом; именно это было основанием той комбинации, которую он проводил сейчас, взяв в долю Бо;рмана. Он понимал, что Бо;рман, наоборот, считает его, Мю;ллера, у себя в доле. Он допускал, что и Ше;лленберг убеждён, что он, Мю;ллер, счастлив, оттого что мы отныне вместе. «Дурашка. Я ж играю тебя, ты вообще сидишь за моим ломберным столиком в качестве болванчика, которому насовали краплёных карт. Считай, что хочешь, Ше;лленберг. Пусть. На здоровье. По-настоящему считаются после того, как сработали дело, а не до – так мне говорили клиенты из мира бандитов в Мю;нхене, когда я был счастливым и беззаботным инспектором криминальной полиции. Бо;рман поступил благородно, он дал мне семь счетов в банках, остальные у меня открыты по своим каналам; уходить сейчас пока ещё невозможно; ради того чтобы найти изменника – а я им стану, – Ги;ммлер снимет с фронта дивизию, ему плевать на фронт, лишь бы вернуть меня, поскольку я знаю всё; во-вторых, свои же предадут меня, переправив все данные обо мне союзникам и нейтралам: «Он сбежал, а мне погибать?!» Зависть правит миром, чёрная, маленькая, кусачая зависть. Нет, исчезать можно только во время артиллерийской канонады, когда окончательно рухнет то, на чём состоялась эта государственность, – порядок, фанатизм и страх».)

Кадр 500

(Крупный план. Штирлиц):

– Кто будет осуществлять связь с Фра;йтаг? Мю;ллер сказал, чтобы я контактировал с нею в Копенга;гене... Или Фле;нсбурге...

Кадр 501

(Крупный план. Шелленберг):

– Она готова к отъезду?

(Голос Штирлица за кадром):

– Да.

(Шелленберг):

– Договоритесь, что через пять-шесть дней вы будете ждать её во Фле;нсбурге... Текущую информацию лучше передавать из нашего посольства, у неё залегендирован контакт: обмен между университетами на государственном уровне и всё такое прочее... Да и потом у них сейчас тоже неразбериха: все ждут нашего крушения, весь мир ждёт, но многие стали этого бояться, поверьте... Шведы ей не будут мешать... Тем более она едет ни к кому-нибудь, а к Бернадо;ту, и не в русское будет заходить посольство – в германское...

Кадр 502

(Общий план. Провожая Штирлица к двери, Шелленберг – как в былые времена – взял его под руку и мягко спросил):

– А если вдруг Мю;ллер отправит своего человека к русским и предложит им мою голову, шею рейхсфю;рера, Кальтенбру;ннера, вашу, наконец, как думаете, они пойдут с ним на контакт?

(Штирлиц ответил без паузы, очень ровным, спокойным голосом, словно бы размышляя сам с собою):

– Думаю, что нет. Вы им были бы куда как более интересны.

(Шелленберг):

– Я знаю. Но я туда никого не пошлю, я – европеец, а Мю;ллер из баварской деревни, причём мать, я слыхал, пруссачка, он это скрывает, оттого что все пруссаки в чем-то немного русские... Значит, думаете, удара в спину с его стороны ждать пока не приходится?

(Штирлиц пожал плечами):

– Чёрт его знает... Думаю, всё же – нет... Вы просили меня в прошлый раз сказать вам, что я пущу себе пулю в лоб, если кандидат Э;йхмана предаст нас в Швейцарии, и что только после этого вы по-настоящему объясните мне суть предстоящего дела... Я готов сказать, что ручаюсь за Рубена;у...

Кадр 503

(Крупный план. Шелленберг):

– Я хочу попробовать фронтально разложить еврейскую карту, Штирлиц... Я решил поторговать евреями в наших концлагерях, а взамен намерен потребовать на Западе гарантий для нас с вами и мир для немцев. Но чтобы Кальтенбру;ннер или Бо;рман не начали очередной раунд борьбы против нас, несмотря на перемирие, заключенное мною с Мю;ллером, я поставлю перед ними и второе, легко выполнимое условие: не только раввины, но каждый еврей должен быть выкуплен. Стоимость рассчитывается в лошадиных силах моторов и литрах горючего; словом, я даю машины армии, мы помогаем фронту, цель оправдывает средства, камуфляж патриотизмом должен быть значительно более надёжен, чем в Берне... Единственно, кого я сейчас боюсь, – это Москву; только Кремль может сломать наше дело, если снова надавит на союзников...

Кадр 504

(Крупный план. Штирлиц):

– Думаете, они всё-таки надавили?

Кадр 505

(Крупный план. Шелленберг):

– Ещё как. Сведения не липовые, а самые надёжные, из Лондона... Ладно, теперь вы знаете всё. Я жду, когда вы – после работы Рубена;у – доложите мне из Швейцарии: экс-президент Му;зи готов на встречу со мною и Ги;ммлером там-то и там-то. Первое. После работы с Фра;йтаг вы сообщите: Бернадо;т готов выехать из Стокгольма в рейх тогда-то и тогда-то. Это второе. Всё. Желаю удачи.

Кадр 506

(Крупный план. Штирлиц):

– Спасибо за пожелание, но это далеко не всё, бригадефю;рер. Через кого Рубена;у подойдет к экс-президенту Му;зи? Он что, позвонит ему и скажет, что, мол, добрый вечер, господин экс-президент, здесь Ва;льтер Рубена;у, у меня есть идея освободить евреев из лап кровавых нацистов, только передайте мне за них пару сотен хороших грузовиков с бензином?

Кадр 507

(Крупный план. Шелленберг рассмеялся весело и заразительно, как в былые дни):

– Слушайте, Штирлиц, вы юморист, вы умеете так грустно шутить, что не остаётся ничего другого, кроме как от души посмеяться... Спасибо вам, милый, словно принял хорошую углеродную ванну в Карлсба;де... Нет, конечно, Рубена;у не должен звонить к Му;зи, его с ним просто-напросто не соединят; приставка «экс» – пустое, важен смысл – «президент»; у Му;зи по сю пору государственный статус – швейцарцы чтят тех, кто возглавлял их конфедерацию. К Му;зи позвонит наш с вами Шлаг и попросит принять представителя подпольного движения, с которым вышли на связь здравомыслящие силы из числа зеленых СС и политической разведки; есть возможность спасти несчастных; Рубена;у до этого должен посетить раввина Монтрё и сказать ему, сколько потребуется денег, чтобы спасти людей. Он поначалу назовёт не очень-то крупную сумму – пять миллионов франков. Раввин, однако, откажет ему; думаю, он согласится на пару миллионов, поставив условием освобождение определенной когорты узников. Думаю, он не будет заинтересован в освобождении философов, экономистов, историков еврейской национальности – раввины не любят конкурентов, да и потом многие евреи в науке тяготеют к марксизму... Я думаю, раввинат – в глубине души – заинтересован, чтобы мы задушили еврейских интеллектуалов: с ними хлопотно... Знаете, кто лучше всего понял Маркса? Не знаете. Би;смарк. Он сказал: «С этим бухгалтером Европа еще наплачется»... Что же касается Да;гмар...

Кадр 508

(Крупный план. Штирлиц перебил Шелленберга):

– Да;гмар – ваш человек? Или Мю;ллера?

(Голос за кадром):

– Штирлиц понял, что Ше;лленберг где-то в самой своей глубине окончательно сломан, ему сейчас угодно равенство, в нём он обретает хоть какую-то надежду на будущее:

Кадр 509

(Крупный план. Шелленберг):

– Она – ваш человек, Штирлиц. Не надо играть роль правдоискателя. Они все – истерики. Правдолюбцы чаще всего рождаются среди угнетённых народов. Свободные люди не ищут правду, но утверждают самих себя; личность – высшая правда бытия.

Кадр 510

(Крупный план. Штирлиц):

– Браво! Отправьте эту тираду, написав ее на пишущей машинке, конфискованной у коммунистов, лично фюреру.

Кадр 511

(Крупный план. Шелленберг деловито осведомился):

– Вы сошли с ума?

Кадр 512

(Крупный план. Штирлиц):

– У меня есть рапорт Шлага. – (Камера отходит. Штирлиц достаёт из кармана листок бумаги, протягивает его Шелленбергу) – Копии я не снимал... Это стенограмма беседы Вольфа с Да;ллесом... Прочитайте там про себя: «Ше;лленберг, будучи интеллектуалом, зябко ненавидит фюрера»... Так что же вы скажете мне про Да;гмар?

Картина 15. «А КАК ЖЕ Я?! МНЕ НУЖНЫ КОНТАКТЫ НА ЗАПАДЕ!»

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «08.03.1945 года; 10.26». И исчезает.)

Кадр 513

(Крупный план. Кальтенбруннер едет на заднем сиденье машины в военной форме)

(Появляются титры: «Начальник главного управления имперской безопасности (РСХА) Э. Кальтенбруннер, обергруппенфюрер СС» и исчезают)

(Голос за кадром):

– Кальтенбру;ннер отправился в концлагерь Фло;ссбург прямо от Бо;рмана, не заехав даже в главное управление имперской безопасности: дело, порученное ему рейхсляйтером, того стоило.

Кадр 514

(Общий план. Борман в своём кабинете, рядом с ним Кальтенбруннер. В помещение заходит адъютант с подносом; на подносе две кофейные чашки на блюдечках, Бутылка айнциана, на тарелке порезанный лимон и миндаль)
(Голос за кадром):

– ...Борман, принимавший Кальтенбру;ннера в бункере, попросил своего адъютанта принести из буфета хороший кофе, сваренный из зеленых бразильских зёрен, бутылку любимого айнциана, истинно баварской водки из Берхтесга;дена, лимоны и миндаль, обжаренный в соли;
 
(Борман налил в рюмки пахучее горько-терпкое самогонное зелье, выпил, чокнувшись со своим протеже, и сказал):

– Знаете, что вам предстоит сделать, старина?

(Кальтенбруннер):

– Я не знаю, что мне предстоит сделать, рейхсляйтер, но, если это в моих силах, я сделаю.

Кадр 515

(Крупный план. Борман улыбнулся):

– В том-то и прелесть задачи, что это не в ваших силах... Надо поехать в концлагерь к адмиралу Кана;рису и сказать ему следующее: «Некоторые изменники СС, потерявшие стыд и совесть, пытаются договориться с вашими британскими друзьями о том, чтобы – продав им состоятельных узников еврейской национальности – получить гарантию их собственной неприкосновенности. Для этого изменники намерены ослушаться фюрера и не дать верным людям СС уничтожить всех евреев, их тела облить бензином и сжечь, чтобы не осталось следов. Видимо, в чём-то изменники преуспеют и определенную часть евреев смогут вывезти в Швецию и Швейцарию, ибо переговоры в нейтральных странах уже идут. Таким образом, вы, адмирал, в ближайшем будущем вообще никому не будете нужны. Ваша вина доказана, и только благодаря мне, Эрнсту Кальтенбру;ннеру, – да, да, говорите именно так, – вы до сих пор не повешены на рояльной, тонкой, режущей шею струне. Поэтому я обещаю вам, что этот концентрационный лагерь, где вместе с вами в седьмой камере сидит ваш лидер Ге;рдлер и пишет для меня проект восстановления будущей Германии, будет раздавлен танками зеленых СС после того, как вас казнят, если вы не согласитесь написать мне всё про ваши опорные пункты в Испании, арабском мире, Англии, Штатах, Латинской Америке – особенно в Латинской Америке. Мы знаем, что у вас там создано по крайней мере девять крупных банковских и нефтяных корпораций, которые имеют тенденцию к тому, чтобы разрастаться вширь и вглубь. Мы хотим получить от вас не только номера банковских счетов и пароли для свободных операций с их деньгами, но, главное, имена тех ваших людей, которые и в будущем смогут продолжать работу – как на вас, так и на меня. Вопрос репутации в деловом мире – вопрос вопросов; вы понимаете, что у меня есть деньги, много денег, но мне нужны бизнесмены с репутацией, которые смогут немедленно реализовать наши капиталы, гарантировать не только их надёжное помещение в сейфы банков, но и вполне легальные счета. Либо вы пишете мне имена этих людей и я устраиваю вашу эвакуацию из этого лагеря в другое место – вполне безопасное, – либо я перестану бороться за вашу жизнь». Понимаете задачу, старина? Отдаёте себе отчёт в том, как он будет юлить и вертеться?

Кадр 516

(Общий план. Кальтенбруннер):
 
– Это я понимаю, рейхсляйтер... Я понимаю, что вы ставите передо мною задачу практически невыполнимую... Вы считаете, что этот безнадёжный разговор, тем не менее, целесообразен?

(Борман выпил еще одну рюмку и ответил):

– Кто из древних утверждал, что «Париж стоит мессы»? Вы юрист, должны помнить...

(Кальтенбруннер):
 
– Ну, во-первых, это выражение приписывают Генриху IV, но мне сдаётся, что француз не мог отлить такого рода фразу, надо искать аналог у древних римлян...

(Борман):

– Вот и поищите. А в конце беседы нажмите ему на мозоль. «Ше;лленберг, – заключите вы, намекая на то, что вам известно всё обо всём, и даже об их разговоре с глазу на глаз, когда красавец вёз старого адмирала в тюрьму, и тот, вполне возможно, назвал ему кое-какие имена, почему бы нет?! – уже кое-что открыл мне, откроет всё до конца, и вы понимаете, отчего он поступит только так, а никак не иначе, сто;ит ли вам уходить в небытие, будучи обыгранным своим учеником?» Это всё, о чем я полагал нужным сказать вам. Хайль Гитлер!

Кадр 517

(Общий план. Комната для допросов в концлагере Фло;ссбург. Кальтенбруннер сидит за столом. На столе стандартный набор предметов: канцелярский прибор, папье-маше, лампа, телефон. Вводят Кана;риса. Кальтенбруннер поднялся навстречу Кана;рису, широко улыбнулся, протянул руку; Канарис ищуще, но в то же время недоверчиво заглянув в глаза обергруппенфюрера, руку пожал. Он выглядит очень похудевшим, кожа на висках и возле ушей пергаментна)
(Появляются титры: «Бывший начальник управления разведки и контрразведки Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии (Абвер) В. Канарис, адмирал» и исчезают)

(Голос за кадром):

– ...Начальник главного управления имперской безопасности Кальтенбру;ннер отметил, как похудел адмирал, сколь пергаментной стала его кожа на висках и возле ушей, поинтересовался:

(Кальтенбру;ннер):

– Прогулки вам по-прежнему не разрешены?

(Канарис ответил):

– Увы. И это, пожалуй, самое горькое наказание изо всех тех, которые выпали на мою голову: без двухчасового моциона я делаюсь совершенно больным человеком...

(Кальтенбру;ннер, вздохнув):

– Двухчасовую прогулку не позволяют совершать ваши британские друзья. Налеты бандитов Че;рчилля носят характер геноцида, мы боимся, что они разбомбят этот лагерь и всех его обитателей, поэтому вас и держат в бункере, а вот минут на сорок – подышать воздухом в лесу – я готов вас сейчас пригласить. Не откажетесь составить компанию?

Кадр 518

(Общий план. Кальтенбруннер и Канарис прогуливаются по аппельплацу. Кальтенбруннер держит Канариса под руку. На заднем плане узники)

(Голос за кадром):

– Впрочем, перед тем как вывести адмирала в лес, Кальтенбру;ннер походил с ним по аппельплацу, взяв его под руку, чтобы узники воочию увидели дружбу нынешнего шефа РСХА с бывшим руководителем армейской разведки Германии.

Кадр 519

(Общий план. Кальтенбруннер и Канарис прогуливаются по дубовому лесу. Снега уже нет. Почки на деревьях набухли. Пронзительно и глумливо орут сойки. Слышно пугающее у;ханье филина):
 
(Кальтенбруннер, услышав уханье филина):
 
– К покойнику. Филин – птица несчастья.

(Канарис откликнулся):

– После месяцев в тюрьме эти звуки кажутся мне символами счастья. Ну, расскажите, что происходит на фронтах? Нам же не дают ни газет, ни листовок...

(Кальтенбруннер):

– А как вы сами думаете? Где, по-вашему, стоят англичане с американцами? Где русские?

(Канарис задумчиво ответил):
 
– Русских мы задержали на Одере, а западные армии, видимо, идут с юга к Берлину.

(Кальтенбруннер ответил):

– С севера тоже. А русских пока задержали на Одере. Не думаю, чтобы это продолжалось долго.

(Канарис):

– Вы приехали ко мне с предложением, как я понимаю. В чём оно заключается?

(Кальтенбруннер):
 
– Мне было бы интересно выслушать ваши соображения, господин Кана;рис...
(Кана;рис остановился, запрокинул руки за голову и рассмеялся):

– К висельнику приехал тот, кто должен его казнить, но при этом соблюдается рыцарский политес! Я – «господин», а не арестант номер пятьдесят два! Дорогой Кальтенбру;ннер, за те минуты, что мы с вами гуляем, я понял: у вас есть о чём меня спросить, выкладывайте карты на стол, попробуем договориться...

(Кальтенбру;ннер закурил, поискал глазами, куда бросить спичку, не нашел, сунул в коробок)

(Голос за кадром):

– В лесах, саженных возле хуторов, всегда ставились урны для мусора, оберточной бумаги и пустых консервных банок; Кальтенбру;ннер знал, что сунуть спичку в коробок – это плохая примета, но преступить в себе австрийца, преданного немецкой идее, не смог – порядок, только порядок, ничего выше порядка; Кальтенбру;ннер заговорил медленно, повторяя почти слово в слово то, что ему позволил сказать Бо;рман.

(Кана;рис слушает, не перебивая, согласно качает головой, иногда убыстряя шаг, а иногда останавливаясь)

(Кальтенбру;ннер заключил):

– Вот так. Это всё. Вам предстоит принять решение.

Кадр 520

(Крупный план. Канарис):

– Я, конечно же, назову ряд имён, счетов и паролей для того, чтобы вам были открыты сейфы в банках, но ведь это означает мою немедленную и безусловную казнь, обергруппенфю;рер. Я, увы, знаю условие игры, которое вы исповедуете: алчная, устремлённая и самопожирающая безнравственность... Я назову вам имена, но, поверьте, если бы вы действительно захотели преуспеть, вам бы стоило охранять меня так, как вам предстоит охранять вашу семью в самом недалеком будущем. Но вы не сможете преступить себя, в этом ужас вашего положения, мой молодой друг.

Кадр 521

(Крупный план. Кальтенбруннер):

– Вы неправы по двум обстоятельствам, господин адмирал. Первое: уничтожив вас, я рискую подвести тех наших людей, которые придут с паролем в банк; вполне возможно, что у вас в банках все варианты оговорены заранее. Второе: уничтожив вас я лишусь Испании, где ваши позиции общеизвестны, а Испания – тот плацдарм, откуда более всего удобна наша временная передислокация в Латинскую Америку.

Кадр 522

(Крупный план. Канарис покачал головой):

– Вы не додумали разговор со мною, Эрнст. Не сердитесь, что я обращаюсь к вам так фамильярно?

(Голос Кальтенбруннера за кадром):

– Мне это даже приятно, господин адмирал.

(Канарис):

– Видите, как славно... Итак, вы прибыли сюда, подчиняясь чьему-то указанию, сами бы вы ко мне не решились поехать: я достаточно хорошо знаю вас и наблюдал вашу работу последние полтора года весьма тщательно. Скорее всего, вас отправил рейхсля;йтер... Вы никого не подведёте, поскольку пока ещё и Риббентро;п имеет радиосвязь с нашими посольствами за границей, и армия может выходить по своим шифрам на наши военные атташа;ты в Швейцарии, Испании, Аргентине, Португалии, Швеции, Парагвае, Бразилии, Колумбии и Чили. Ваши люди отправят с моим паролем тех агентов, чьими жизнями вы не дорожите – каждая уважающая себя разведка имеет такого рода контингент, которого не жаль отдать на заклание во имя успеха большой операции... Значит, послезавтра вы получите в своё пользование счета и наладите контакт с моими могущественными банковскими контрагентами, предложив им – для легальной реализации – своё золото. Это – по первой позиции. По второй: мои связи в Испании были особенно сильны, когда мы крушили там коммунистов, а потом вели игру против Че;рчилля, чтобы он, используя дурную репутацию генералиссимуса, не осуществил свою идею высадки на Пирене;ях... Он тогда раз и навсегда решил вопрос и с Гибралта;ром, и с республиканскими иллюзиями горячих басков и катало;нцев – под предлогом антинацистской борьбы на юге Европы. Сейчас время упущено, Рузвельт смог сдержать неистового Уи;нни, значит, мои возможности значительно ослабли: в политике наиболее ценен вопрос времени, в котором только и реализуется сила. Думаю, аппарат партии имеет там значительно более крепкие опорные базы, чем я среди фаланги Фра;нко и сочувствующих ей военных. Другое дело, я бы мог стать полезным, получи я от вас такого рода гарантию, которая убедит меня в моей вам нужности – на латиноамериканском и дальневосточном направлениях...

(Голос Кальтенбруннера за кадром):

– Какие нужны гарантии?

(Канарис):

– Как первый этап сотрудничества: я пишу то, что вас интересует, мы оформляем договор деловым образом, пути назад нет, Лондон теперь просто-напросто не поймёт меня; если вы ознакомите англичан с такого рода документом, моя репутация будет подмочена в глазах секретной службы короля; вы отправляете в Швейцарию мою информацию, а я приступаю к подготовке для вас дела на латиноамериканском направлении... Эрнст Рэм начинал работать с лейтенантом Стре;сснером в Боли;вии, но ведь сделал Стре;сснера полковником я, и я именно передал ему фото фюрера с дарственной надписью...

Кадр 523

(Крупный план. Кальтенбруннер):

– Швейцария исключается... Мы сейчас просто-напросто не имеем права страховать себя фактом ознакомления ваших британских друзей с нашим – если мы сговоримся – договором о тайном сотрудничестве, ибо это значило бы добровольно отдать Лондону ваши связи, ваши корпорации и моих людей. К разговору, скорее, оказались неподготовленным вы, а не я. Либо вы верите мне и мы начинаем впрок думать о будущем, либо вы мне не верите и я вынужден поступить так, как мне предписано. Срок на размышление – два дня, я вернусь к вам в субботу, к двенадцати.

Кадр 524

(Крупный план. Канарис):

– Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня... Тем более гуляем мы не более получаса, а это такое блаженство, подарите мне еще десять минут, милый Эрнст... Я готов начать писать прямо сейчас, не медля... Мне потребуется примерно месяц на то, чтобы сформулировать проблему и обозначить данности...

Кадр 525

(Крупный план. Кальтенбруннер жёстко перебил):

– Господин адмирал, в вашем положении самое опасное – заиграться. Не надо... Вы же понимаете, что месяц меня не устроит: мы с вами отдаём себе отчёт, почему вы запросили именно тридцать дней в обмен на ваши знания... Так что пол-часа, во время которых вы напишете огрызок, дела не решат. Пара дней – это хороший срок, мало ли что может произойти за два дня, сейчас каждая минута чревата неожиданностями...

Кадр 526

(Крупный план. Канарис):

– Эрнст, а что случится с вами, узнай фюрер о вашем со мною разговоре?

Кадр 527

(Крупный план. Кальтенбруннер хмыкнул):

– Вы пугаете меня? Я объят страхом! Я готов написать рапорт на самого себя! Господин адмирал, когда вы встречались с представителями британской секретной службы и вели с ними весьма рискованные разговоры, у меня в сейфе лежала копия вашего рапорта Ке;йтелю о необходимости проведения встречи с врагом, во время которой возможны «непредвиденные обороты беседы». Вы – стратег хитрости, господин адмирал; не только Геле;н называет вас своим мэтром, но и я – в какой-то, естественно, мере...

Кадр 528

(Крупный план. Канарис улыбнулся):

– Это комплимент... Милый Эрнст, ответьте как на духу: вы вправду полагаете, что талант Адольфа Гитлера и на сей раз выведет Германию из кризиса? Не торопитесь, погодите... Если вы продолжаете уговаривать себя, что так именно и случится, то дальнейший наш разговор бесполезен, но если вы, наконец, решились дать себе ответ на этот очевидный вопрос, то, видимо, вы стои;те перед выбором пути в будущее... Я понимаю, о чем вы думаете, интересуясь моей информацией, знанием, как вы изволили заметить... А ведь вы могли бы стать спасителем нации, решись на то, что сами же подавили год назад: путч, устранение фюрера, обращение к Западу, роспуск партии – притом, вы и ваши коллеги остаются на ключевых постах государственной машины, гарантируя её противостояние большевистским полчищам.

Кадр 529

(Крупный план. Кальтенбруннер):

– Господин адмирал, я приехал к вам как политик, но не как предатель...

Кадр 530

(Крупный план. Канарис):

– Замените слово «предатель» на «мобильный эмпирик», и вас примут в любом клубе, милый Эрнст, нельзя же ныне олицетворять личность фюрера с будущим нации...

Кадр 531

(Крупный план. Кальтенбруннер взглянул на часы)

(Голос за кадром):

– Кальтенбру;ннер взглянул на часы, чтобы скрыть растерянное смущение: Кана;рис сказал то, о чём он впервые подумал – робко, ужасаясь – два дня назад, когда возвращался из штаб-квартиры Ги;ммлера; полыхали зарницы на востоке; с Балтики дул промозглый ветер, а в ушах чуть что не звенели страшные слова рейхсфю;рера: «Думая о себе, Эрнст, немец теперь обязан думать о будущем Германии...»

Картина 16. БЕДНЫЕ, БЕДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ... – II

Кадр 532

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «22.03.1945 года; 18.56». И исчезает.)

(Общий план. Квартира Дагмар Фрайтаг. Штирлиц и Дагмар сидя беседуют: Дагмар на стуле по-японски, Штирлиц в кресле напротив)

(Штирлиц, выслушав Дагмар):

– Нет, всё не так... Ваша реакция на слова друзей Бернадо;та о возможных трудностях, связанных с заключением перемирия, слишком организованна ...Вы женщина, то есть – эмоция. Ваш отец немец, следовательно, часть вашего сердца отдана Германии... Вы должны атаковать, желая спасти нацию от тотального уничтожения, вы должны обвинять Бернадо;та в бездействии, а вы лишь приближаетесь к тому, чтобы робко и опасливо обозначить эту правду. А правду нельзя обозначать: либо её произносят, чего бы это ни стоило, либо лгут. Или – или, третьего не дано...

Кадр 533

(Крупный план. Да;гмар смотрела на Штирлица неотрывно, горько, и какая-то странная, отрешенная улыбка трогала порою её губы)

(Дагмар):

– Милый человек, не судите меня строго. Женщина – самый податливый ученик... Поэтому она тщится повторить мужчину... Про мужа я не хочу говорить, он несчастный маленький человек, а вот мой первый наставник в делах разведки... Я копирую его манеру, понимаете? В детстве я занималась гимнастикой; тренер стал моим богом; прикажи он мне выброситься из окна – я бы выбросилась... А мальчишки из нашей группы были другими, в них с рождения заложено рацио... И вдруг пришли вы: мудрый добрый мужчина, чем-то похожий на тренера, говорите правду...

(Голос Штирлица за кадром, жёстко заметил):
 
– Не всегда.

(Дагмар):

– Значит, у вас ложь очень достоверна... И потом вы умеете шутить... И прекрасно слушаете... И не поучаете... И позволяете мне чувствовать себя женщиной... Видите, я привязалась к вам, как кошка...

Кадр 534

(Крупный план. Штирлиц):

– Все-таки лучше привяжитесь ко мне, словно гимнастка к тренеру...

(Голос Дагмар за кадром):

– Как скажете.

(Штирлиц поднялся, (Камера сопровождает его) отошел к телефону, спросил разрешения позвонить, набрал свой номер):

– Здравствуйте, Ганс... Я сегодня, видимо, тоже не приеду, так что можете готовить на себя одного...

(Голос Ганса по телефону):
 
– Где вы?

(Штирлиц):

– Ваш шеф позволил задавать мне и такие вопросы?

(Голос Ганса по телефону):

– Нет. Это я сам. Я волнуюсь.

(Штирлиц):

– Вы славный парень, Ганс. Не волнуйтесь, всё хорошо, меня охраняют три автоматчика... Я позвоню вам завтра; возможно, заеду в десять; пожалуйста, погладьте мне серый костюм и приготовьте две рубашки, одну – серую, другую – белую; галстук – на ваше усмотрение. Почистите, пожалуйста, туфли – чёрные, длинноносые...

(Голос Ганса по телефону удивлённо):

– Длинноносыми бывают люди... (Спохватившись) Это которые в вашей спальне?
(Штирлиц):

– Вы хорошо освоились, верно, они стоят там. И сделайте несколько бутербродов с сыром и рыбой, мне предстоит довольно утомительное путешествие.

(Голос Ганса по телефону):
 
– Я не понял, сколько надо сделать бутербродов, господин Бользен...

(Голос за кадром):
 
 –  «Вот так светятся, – отметил Штирлиц. – Насквозь. И это очень плохо. Немцу нельзя говорить „несколько бутербродов“. Нет, можно, конечно, но это значит, что говорит не немец или не чистый немец. Я должен был сказать: „Сделайте семь бутербродов“, и это было бы по правилам. Надо отыграть так, чтобы Мю;ллер понял, отчего я сказал это свое чисто русское „несколько“...»

(Штирлиц):

– Разве ваш шеф не говорил, что я уезжаю с дамой? Неужели трудно подсчитать, что днём мы будем есть три раза по два бутерброда – итого шесть; я возвращаюсь один, значит, перекушу ночью один раз, а утром второй, при условии если удастся соснуть в машине, коли не будет бомбёжек на дорогах, – следовательно, к шести надо прибавить четыре. Итого десять.

Сколько кофе залить в термос, вы, надеюсь, знаете? Шесть стаканов – если у вас так плохо с сообразительностью.

Кадр 535

(Крупный план. Ганс на квартире у Штирлица после паузы – вздохнув):
 
– А что же буду есть в дороге я? Шеф приказал именно мне везти вас с вашей спутницей...

Кадр 536

(Крупный план. Штирлиц говорит в трубку):
 
– Значит, сделаете шестнадцать бутербродов и зальёте второй термос – в случае если ваш шеф не отменит своего приказа.

(Камера переходит на общий план. Штирлиц положил трубку, включил приемник. Диктор читал последние известия, камера переходит на радиоприёмник. Диктор говорит по-немецки. Голос за кадром синхронно переводит): «Наши доблестные танкисты отбросили врага на всей линии Восточного вала; неприступная линия одерского бастиона – тот рубеж, на котором разобьются кровавые полчища большевиков. На западном фронте идут бои местного значения, англо-американцы несут огромные потери; наши доблестные лётчики сбили девяносто два вражеских самолёта, подожжено тридцать четыре танка и взорваны три склада с боеприпасами. Воодушевлённые идеями великого фюрера, наши доблестные воины демонстрируют образцы беззаветной верности национал-социализму и рейху! Победа приближается неотвратимо, несмотря на яростное сопротивление вконец измотанного противника!»

Кадр 537

(Крупный план. Штирлиц слушает стоя)

(Голос за кадром):
 
– ...Затем диктор объявил час оперетты. Заместитель рейхсминистра пропаганды На;уманн   более всего любил венскую оперетту, поэтому составители программ включали такого рода концерты в радиопередачи ежедневно, иногда по два раза в сутки. С тех пор как по решению Розенбе;рга и Геббельса, отвечавших за идеологию национал-социализма, в рейхе были запрещены американские джазы, французские шансонье и русские романсы, с тех пор как Ро;зенберг провозгласил главной задачей НСДАП восстановление и охранение старогерманских традиций, с тех пор как на человека в костюме, сшитом за границей, стали смотреть как на потенциального изменника делу фюрера, с тех пор как принцип «крови и почвы» стал неким оселко;м, на котором проверялась благонадёжность подданного, с тех пор как в газетах стали печатать лишь те материалы, в которых доказывалось величие одного только германского духа и утверждалось, что культуры Америки, России, Франции, Англии есть не что иное, как второсортные словесные или музыкальные упражнения недочеловеков, заполнять эфир становилось все тяжелее и тяжелее. (Фотоизображения М. Глинки, С. Рахманинова, Н. Римского-Корсакова, С. Прокофьева) Гли;нка, Рахма;нинов, Ри;мский-Ко;рсаков и Проко;фьев представляли собою музыку вандалов; Раве;ль (Фотография М. Равеля) и Дебюсси; (Фотография Кл. Дебюсси) – мерзкие насильники мелодизма (Геббельсу удалось с трудом отбить право на трансляцию арий из опер Бизе; (Фотография Ж. Бизе); он сослался на фюрера, который однажды заметил, что композитор был не чистым евреем, и потом гадкая кровь числилась в нем по отцу, а «есть сведения, что мать гения, француженка, имела роман с немцем за год до рождения композитора»); «дёргания» джаза были объявлены «утехой черномазых», это не для арийцев, а Гленн Ми;ллер (Фотография Г. Миллера) и Ге;ршвин (Фотография Дж. Гершвина) вообще паршивые евреи. Спасали оперы Мо;царта, симфонии Бетхо;вена и Ва;гнера. Четыре часа в сутки было отдано песням партии, армии, «Гитлерю;генда» и ассоциации немецких девушек «Вера и Красота». И, конечно же, любимые На;уманном оперетты (однако и здесь были свои сложности: Оффенба;х (Фотография Ж. Оффенбаха) – не ариец, Ка;льман (Фотография И. Кальмана) – тем более, а Лега;р (Фотография П. Легара) – полукровка). В последние месяцы, когда бомбёжки сделались чуть что не беспрерывными, рацион ежедневного питания по карточкам стал вообще мизерным, Ге;ббельс приказал экспертам по вопросам идеологии в департаменте музыки прослушать мелодии немецких джазовых композиторов начала тридцатых годов. «Пусть людей радует хотя бы весёлая музыка, – сказал рейхсминистр, – давайте развлекательные программы постоянно, включайте побольше испанских песен, они бездумны; можно транслировать весёлую музыку Швеции и Швейцарии, пусть даже джазовую, предварив дикторским текстом, что это мелодии наших добрых соседей...»

(Неслышно появляется Дагмар, тихо говорит в левое ухо):
 
– Любите венцев?
 
(Штирлиц, глядя прямо перед собой):

– А вы терпеть не можете?

(Дагмар):
 
– Я покладистая. Если вам нравится, мне тоже будет нравиться.

(Штирлиц):

– Вы когда-нибудь чувствовали себя несчастной, Дагмар?

(Лицо Дагмар окаменело)
 
(Голос за кадром):
 
– Дагмар замерла, словно от удара; Штирлиц ощутил, что она замерла, даже не оглянувшись.

(Дагмар):
 
– Зачем вы меня так спросили?

(Штирлиц):

– Потому что нам предстоит работа, и я обязан понять вас до конца...

(Дагмар):
 
– Вы меня еще не поняли?

(Штирлиц):

– Нет.

(Штирлиц обернулся, положил ей руки на плечи, Дагмар подалась к нему; он тихо, одними губами, прошептал):

– Куда вам вмонтировали звукозапись?

(Дагмар обернулась, указала глазами на большую настольную лампу...Камера наезжает на крупный план. Настольная лампа)

(Голос Штирлица за кадром):

– Запись идет постоянно? Или только когда вы включаете свет?

Кадр 538

(Крупный план. Дагмар шепнула):

– Постоянно. Но вы, видимо, не обратили внимания: когда вы приходите, я выключаю штепсель из розетки... И то, о чем вы говорили во сне, слышала одна я...

(Голос за кадром):
 
 –  (Слышала не только она одна: в её комнате были оборудованы ещё два тайника с аппаратурой, о существовании которых она не знала...)

Кадр 539

(Общий план. Штирлиц и Дагмар выходят из машины на улице, вечер)

(Штирлиц, спросил Дагмар):
 
– Вы всё поняли из того, что я говорил во сне?

(Дагмар покачала головой)

(Штирлиц):

– Русская няня не смогла меня научить её языку в совершенстве.

Кадр 540

(Общий план. Штирлиц и Дагмар заходят в ресторан. В ресторане играет аккордеонист лёгкую музыку)
 
(Голос за кадром):
 
– По приказу имперского министра пропаганды и командующего обороной столицы тысячелетнего рейха Ге;ббельса, все рестораны обязаны были работать; водку и вино продавали свободно, в любом количестве, без карточек.
(Камера сопровождает пару Штирлиц-Дагмар. Они рассаживаются за столик. Штирлиц садится лицом к выходу. Подходит официант. Штирлиц делает заказ, уточняет предпочтения дамы)

(Голос за кадром):

– Штирлиц попросил бутылку рейнского рислинга, более всего он любил те вина, которые делали возле Си;нцига и за Висба;деном; до войны он часто ездил на воскресенье в Вю;рцбург; крестьяне, занятые виноделием, рассказывали ему о том риске, который сопутствует этой профессии: «Самое хорошее вино – „ледяное“, когда виноград снимаешь после первого ночного заморозка; надо уметь ждать; но если мороз ударит после дождя, крепкий мороз, тогда весь урожай пропадёт псу под хвост, продавай землю с молотка и нанимайся рудокопом, если „трудовой фронт“ даст разрешение на смену места жительства».
(Официант приносит заказ. Штирлиц разливает вино по бокалам, поднимает бокал)

Кадр 541

(Крупный план. Штирлиц):

– Дагмар, я хочу выпить за то, чтобы вы по-настоящему помогли мне. Я пью за нашу удачу.

Кадр 542

(Крупный план. Дагмар):

– Я – суеверная, за удачу не пью.

Кадр 543

(Крупный план. Штирлиц):

– Хорошо, тогда я скажу проще: я пью за то, чтобы вы вернулись сюда лишь после окончания войны...

Кадр 544

(Крупный план. Дагмар):

– Это будет подло по отношению к Ге;рберту... Хоть мы только формально были мужем и женою, но, тем не менее, это будет подло... Он ведь и жив только потому, что я по-прежнему здесь.

Кадр 545

(Крупный план. Штирлиц):

– Он мёртв, Да;гмар. Вам лгал Ло;ренс... Ваш муж умер в лагере. Те письма, которые вам передают от него, написаны им за неделю перед смертью, его вынудили проставить даты вперёд, впрок, понимаете?

Кадр 546

(Крупный план. Дагмар кивнула, глаза ее мгновенно налились слезами, подбородок задрожал...)

Кадр 547

(Общий план. Вид на входную дверь ресторана с места на котором сидит Штирлиц. В ресторан вошла молоденькая девушка; она быстро оглядела зал, остановилась на отражении Штирлица в зеркале (Камера наезжает на её отражение в зеркале), потом задержалась взглядом на Дагмар и (Камера сопровождает девушку) слишком уж рассеянно пошла к соседнему с ними столику)
 
Кадр 548

(Крупный план. Штирлиц положил ладонь на руку Дагмар, шепнул):

– За нами смотрят, а сейчас будут слушать... Пожалуйста, соберитесь... Я позову вас танцевать, и тогда мы поговорим, да?

(Голос за кадром):

– Он понял, что за ним пущено тотальное наблюдение потому, что пришла именно эта молоденькая девушка. Половина людей из службы слежки была влита в специальный батальон СС, отправленный на Зее;ловские высоты на О;дере (Мюллер сказал правду); в коридорах РСХА он услышал, что для работы привлечены наиболее проверенные девушки из гитлеровской организации «Вера и Красота»; два факта, сложенные вместе, – при той атмосфере игры, в которой он очутился, – позволили ему сделать немедленный и правильный вывод: каждый его шаг отныне известен Мю;ллеру. А если так, то, значит, Мю;ллеру известен адрес его радиста.

Кадр 549

(Общий план. Штирлий и Дагмар медленно танцуют)

(Голос за кадром):

 – «И этим моим радистом, – думал Штирлиц, – вполне может быть его сотрудник. Зная, чем я был занят последний месяц, сопоставив фамилии и географические обозначения, они могли прочесть мои радиограммы, учитывая, что плейшнеровскую, которую он отдал им на Блю;менштрассе в Берне, они уже две недели хранили в своем дешифровальном бюро. Господи, ну как же мне решиться поверить ей, этой Да;гмар? Она – в их комбинации, это очевидно. Но в какой мере она с ними? Она умная, это плюс для моего дела. Она умная, значит, она не могла не почувствовать той изначальной неправды, которая объединяет людей здешней идеи. Это можно скрывать, но этого нельзя скрыть, так или иначе уши вылезут, и умный эти заячьи уши не может не заметить... Она несчастна, и не только из-за них... Она несчастна по своему, по-бабьи, как только и могут быть несчастны очень умные, да ещё к тому же красивые женщины, у которых нет детей... Но если это так и если Мю;ллер понял это первым, а он умный человек, то отчего бы ему не подготовить её к работе против меня? Но ведь так нельзя – не верить никому и ни в чём, Максим, так нельзя! Нет, можно, – возразил он себе, (Ладонь Штирлица лежит на тонкой спине Дагмар, Дагмар едва сдерживает всхлипывания, но глаза ее сухи, только на скулах выступил пунцовый румянец). – Не только можно, но сейчас, в этой ситуации, нужно, потому что здесь готовят такое, что, видимо, очень опасно для моих соплеменников, но я ещё не могу понять, что именно они готовят, а только один я здесь могу это понять, я просто-напросто не имею права не понять этого...»

(Штирлиц наклоняется к Дагмар ближе, шепчет):
 
– Да;гмар, ни сегодня, ни завтра в машине мы не сможем ни о чем говорить с вами... Но вы должны собраться и запомнить то, что я сейчас скажу... Как только вы высадитесь в Швеции, проверившись тщательно, после того уже, как купите машину – они там стоят возле бензоколонки, документы вам оформят сразу же, – покружите по городу, потом выезжайте на трассу и, остановившись в любом маленьком городке, – когда будете совершенно одна, – кроме той телеграммы, которую вы обязаны отправить мне, пошлёте вторую... Запоминайте, Да;гмар... «Доктор Шна;йдер, Ульфга;ттан, 7, Стокго;льм, Швеция. Срочно пришлите с оказией моё снотворное, иначе я совершенно болен. Кузе;н». Запомнили?

(Дагмар покачала головой, и по щеке ее скатилась быстрая слеза)

(Штирлиц):

– Я повторю вам во время следующего танца... Вы сделаете это, Да;гмар, ибо это нужно вам так же, как мне, а может быть, даже больше...

(Голос за кадром):
 
– Телеграмма, которую выучила Да;гмар, ничьей расшифровке, да ещё в Швеции, не поддавалась. Это был сигнал тревоги, получив который, Центр должен был принять решение о том, как поступать Штирлицу впредь, ибо он сообщал, что, видимо, раскрыт противником, но продолжает выполнять их задания, смысл которых ему не понятен. Он просил начать встречную игру, но предупреждал, что вся информация о переговорах на Западе, которую он сейчас передаёт в Центр, хоть и соответствует действительности, но, тем не менее, организована Мю;ллером именно так, чтобы первой её узнавал не кто-нибудь, а Кремль.

Кадр 550

(Общий план. Штирлий едет в своей машине по Берлину)

(Голос за кадром):

– Слежки на улице не было. Штирлиц завёз Да;гмар домой, пообещал вернуться через полчаса и поехал в тот район, где жил радист. То, что сейчас за ним не следили, роди;ло в нём абсолютное убеждение, что его первое посещение явки известно Мю;ллеру.
 
Кадр 551

(Общий план. Радист Лорх встретил Штирлица радостно, снова предложил кофе, посетовал, когда Штирлиц отказался, и передал ему шифровку Центра)
(Голос за кадром):

– Лорх передал Штирлицу шифровку центра: «Дайте ещё более расширенную информацию: кто стоит за переговорами с Западом после того, как Вольф был дезавуирован? Где проходят переговоры? Фамилию хотя бы одного участника? Понимая всю сложность ситуации, в которой вы находитесь, просим выходить на связь по возможности чаще».

(Штирлиц пишет шифровку и передаёт Лорху)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц передал радисту шифровку, написанную им только что; она была первым шагом в рискованной и сложной контригре; он решил начать её, не дожидаясь связника, присылка которого подразумевалась сама собой, в случае если Да;гмар отправит его телеграмму:

Кадр 552

(Крупный план. Лист бумаги с напечатанными на нём колонками цифр)

(Голос за кадром):

– Москва. Центр. Директору.

«Да;гмар Фра;йтаг я переправляю завтра на пароме в Швецию в 19.04. Она служит Ше;лленбергу по идейным соображениям; для вас она может исполнять роль маяка, светить тех людей, с которыми ей предписано общаться. Ва;льтер Рубена;у, которого мне предстоит отвезти в Швейцарию, должен наладить дублирующие контакты с экс-президентом Му;зи в целях поиска путей для спасения узников концлагерей. Я пробуду с ним два дня в Ба;зеле, а затем выйду на связь с вами уже из рейха; в силу чрезвычайной конспиративности переговоров и страха Ги;ммлера, что об этом могут узнать большевики, связника в Швейцарию во время моей первой поездки прошу не посылать. Деньги, которые вы должны перевести на мой текущий счет в Асунсьо;не, отправьте в тот банк, который назван вами в Мадри;де.

       Юстас».

– Последняя фраза – так же как и слова об «идейности» Дагмар и о предстоящем «возвращении в рейх» – была главным в игре; пассаж о «перечислении денег в Асунсьо;н» не был заранее оговорен с Центром, но смысл этих слов будет разгадан руководством; к Да;гмар в Швеции подсядет человек из Москвы, и она на словах ему передаст то, что должна передать; он, Исаев, решил поверить ей до конца...

Кадр 553

(Общий план. Рядом с пристанью несколько шведских полицейских машин и карета скорой помощи, на пристани работают полицейские. Санитары выносят с парома носилки с накрытым простынёй трупом женщины)

(Голос за кадром):

– ...Однако Да;гмар ничего не передала тому человеку, который действительно был отправлен в шведский порт на встречу с ней. Паром ждали три полицейские машины и карета скорой помощи; Да;гмар вынесли на носилках: она была мертва. Полиция обнаружила на стакане, в котором был яд, отпечатки пальцев человека, не проходившего по картотекам «Интерпола». Из этого стакана пил Штирлиц, когда провожал Да;гмар в каюту первого класса, – и это было зафиксировано людьми гестапо. Как только Штирлиц и Да;гмар вышли из каюты на палубу прощаться, туда, в первый класс, проскользнул быстрый, маленький человечек из спецгруппы Мю;ллера, стакан этот взял с собою; через полчаса туда будет влит грамм смертельного яда; таким образом, Штирлиц – если он решит бежать из рейха – будет передан в руки «Интерпола» в любом уголке земного шара как садист и убийца...

...Однако назавтра, ровно в назначенное время, якобы от «Да;гмар» из Стокго;льма на имя Штирлица поступила телеграмма о начале работы с окружением Бернадо;та; в ней говорилось, что «С самим графом контакт невозможен, ибо он только что инкогнито выехал в рейх на встречу с высшими чинами рейха для обсуждения условий перемирия на западном фронте».

...Сообщение это, переданное в Москву, тем не менее соответствовало действительности; советская разведка получила точные данные, что именно в тот день, когда пришла шифровка якобы от «Да;гмар», граф Бернадо;т действительно встретился с Ге;нрихом Ги;ммлером в здании шведского консульства в Лю;беке. (Штирлиц о гибели Да;гмар ничего не знал, а Центр, понимая, что телеграммы могут быть расшифрованы противником, об этом ему не сообщил, начав свою, особую игру).

Картина 17. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – IV

(Директор ФБР Джон Эдгар Гувер)

Кадр 554

(Надпись на экране: ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – IV.

(Директор ФБР Джон Эдгар Гувер) Звучит тревожная музыка)

(Гувер сидит в своём рабочем кабинете в Лэнгли и внимательно читает документы)

(Голос за кадром):

– Директор ФБР Гу;вер несколько раз прочитал запись разговора «дикого Билла» с адвокатом из конторы Да;ллеса Дэйвом Лэнсом, которую его люди смогли зафиксировать, оборудовав аппаратурой тот столик, за которым ужинали друзья; поскольку Лэнс заранее заказал хозяину ресторана отменную еду, а все аппараты друзей До;нована прослушивались ФБР (конечно же, в целях «охраны государственных интересов США и личной безопасности директора ОСС»), наладить дело не составляло труда для «особой команды» Гу;вера, занимавшейся выполнением его наиболее секретных поручений.

 ...Поскольку Гу;вер переживал сейчас такие же тревожные дни, как и До;нован, он должен был знать всё, что происходит в хозяйстве его могущественного конкурента – а потому возможного союзника – в борьбе за выживание; впрочем, президент пока ещё открыто не обсуждал его, Гу;вера, увольнение с этим паршивым социалистом Го;пкинсом, но, тем не менее, на порог Белого дома вход ему был последнее время заказан; Ру;звельт обладал уникальной памятью; он, как никто другой, всегда помнил, на чём состоялся Гу;вер.

...Каждая страна обычно являет собою некое двузначие: потомки недоумённо вопрошают себя, как в одних и тех же географических границах могли соседствовать да, в общем-то, и определять лицо страны столь полярные тенденции, как (Фоторгафии А. Гитлера и генерала Э. Люддендорфа) Гитлер и генерал Людендо;рф  – с одной стороны, и (Фоторгафии Э. Тельмана, Т. Манна и А. Эйнштейна) Эрнст Те;льман, То;мас Манн и Альбе;рт Эйнште;йн  – с другой; Муссолини (Фоторгафия Б. Муссолини) – на одном полюсе, (Фоторгафии А. Грамши, П. Тольятти, Р. Гуттузо и А. Моравиа) Антонио Грамши, Пальмиро Тольятти, Ренато Гуттузо и Альберто Моравиа – на другом; как могли существовать в одном историческом срезе (Фоторгафии О. фон Бисмарка и К Маркса) Бисмарк и Маркс, (Фоторгафии Л. Толстого и К.П. Победоносцева) Толстой и «серый кардинал» Победоносцев, (Фоторгафии Г.В. Плеханова и С.Н. Халтурина) Плеханов с Халтуриным и (Фотографии А. Дубровина, Вл. Пуришкевича, Н. Маркова, князя М. К. Шаховского) лидеры грязного черносотенства; как в республиканской Франции на одной и той же улице могла соседствовать штаб-квартира фашистских кагуляров гитлеровского ставленника (Фоторгафии Фр. де ля Рокка) де ля Рокка и мастерские (Фоторгафии Л. Араго;на и П. Пикассо;, фотографии интерьеров их мастерских) Араго;на и Пикассо;; как, наконец, связать воедино такие несовместимости, как (Фоторгафии Э. Хемингуэя, Т. Драйзера, Эллы Фитцджеральд, Дж. Гершвина и Л. Армстронга) Хемингуэ;й, Дра;йзер, Фи;тцджеральд, Ге;ршвин, А;рмстронг – по одну сторону, и (Фоторгафии Дж. Форрестола и ку-клукс-клановцев в балахонах) Гу;вер, Фо;рестолл и вожди Ку-клукс-клана – по другую?!

(Кадры кинохроники начала 20-х годов: американские солдаты возвращаются с Первой мировой войны; американские, английские, японские, тупецкие интервенты хозяйничают на территории советской России)

(Голос за кадром):

– Ситуация, сложившаяся в Америке после окончания Первой мировой войны, была столь любопытной, что кое-какие проекции на последующие повороты политики вполне возможны и оправданны.

...Американские солдаты вернулись тогда из Европы победителями, но ведь вернулись домой далеко не все: часть молодых парней, воспитанных на лозунгах демократии, продолжали служить в оккупационных войсках, расквартированных Белым домом на захваченных территориях большевистской России; они, эти американские парни, впервые покинувшие свою родину, стояли под одними знаменами с агрессорами, вторгшимися в Советскую Республику по указу королевской Британии, милитаристской Японии, янычарской Турции – да мало ли ещё кто рвал измученное тело России в те лихие годы?!

Однако доктрина великих свободолюбцев (Изображения Дж. Вашингтона и А. Линкольна) Джо;рджа Ва;шингтона и Авраа;ма Ли;нкольна не была тогда пустой фикцией в Штатах; многие люди верили, что именно право каждого человека, а уж тем более государства на свободу выбора обязано быть подтверждено законом, то есть не только словом, но и делом.

(Кадры кинохроники начала 20-х годов: митинги и демонстрации американских рабочих в поддержку советской России)

(Голос за кадром):

– Именно поэтому рабочая Америка активно и открыто поддерживала большевистскую Россию, провозгласившую – подобно Джо;рджу Ва;шингтону в свое время – свержение ига монархии и создание республики под понятным для каждого американца девизом: «Свобода, равенство и братство».

«Руки прочь от Советской России!» – был не просто лозунг в Америке; это было действо, сопровождавшееся забастовками, пикетами рабочих и демонстрациями полулегальных тогда профсоюзов.

(Кадры кинохроники начала 20-х годов: банковские магнаты и банковские будни, биржевые баталии и т.п.)

(Голос за кадром):

– Банки и монополии, провозгласившие, что «большевизм – хуже войны», а потому финансировавшие оккупационную армию за счёт снижения заработной платы трудящихся, не могли далее терпеть то, что рабочий класс Америки открыто и недвусмысленно заявил свою позицию по отношению к (Фоторгафии В. Ленина, Л. Троцкого, И. Сталина и других вождей) Ленину и Советам.

(Кадры кинохроники начала 20-х годов: Вудро Вильсон, банк «Страудбург нэшнл», Митчелл Пальмер; логотипы компаний: «Ситизенс гэс», «Интернэшнл бойлер» и «Скрэнтон траст»)

(Голос за кадром):

– Интересы правящего класса, как правило, воплощаются через честолюбивые интересы отдельной личности; так получилось и в Америке.

...Министром юстиции в кабинете Ву;дро Ви;льсона был директор банка «Стра;удсбург нэшнл» Ми;тчел Па;льмер; он также состоял председателем совета директоров концернов «Си;тизенс гэс», «Интернэ;шнл бо;йлер» и «Скрэ;нтон траст».

Кадр 555

(Кадры игрового кино: М. Пальмер в своём кабинете получает сводки о состоянии здоровья Вудро Вильсона, изучает их)

(Голос за кадром):

– Получая сводки о состоянии здоровья президента (Фоторгафия В. Вильсона) Ву;дро Ви;льсона, страдавшего тяжелым недугом, Па;льмер мечтал не только о том, чтобы стать героем правой Америки, разделавшись с левыми; ему навязчиво и изнуряюще виделось кресло в Белом доме; на гребне той операции, которую он задумал, Па;льмер мечтал сделаться новым лидером заокеанского колосса, который затем он был намерен превратить в бастион мирового антибольшевизма.
Как и в любой операции, планируемой сверху, успех дела решает конспиративность, деньги и подбор верных людей, готовых на всё.

(Кадры игрового кино: М. Пальмер проводит встречу со своими единомышленниками крупными капиталистами)

(Голос за кадром):

– Самая природа министерства юстиции предполагала секретность мероприятий; вопросы финансирования задуманного были решены загодя – во время тайной встречи Па;льмера с двенадцатью его единомышленниками, хозяевами крупнейших банков и корпораций, недовольных «мягкотелой» политикой либерала Ви;льсона; что касается людей, готовых на всё, то эту команду возглавил давний друг Па;льмера, директор бюро расследований министерства Ви;льям Флинн (Крупный план).

Кадр 556

(Кадры игрового кино: крупный план Вильям Флинн)

(Голос за кадром):

…и начальник вновь созданного секретного отдела общей информации Джон Э;дгар Гу;вер (Крупный план).

Кадр 557

(Кадры игрового кино: крупный план Дж. Гувер)

(Голос за кадром):

– Гу;веру тогда было двадцать пять лет; на войну он не был отправлен, поскольку устроился мелким клерком в министерство юстиции; его болезненная ненависть к неграм и левым открыла ему быструю дорогу вверх.

Кадр 558

(Кадры игрового кино: общий план Дж. Гувер беседует с М. Пальмером в его рабочем)

(Голос за кадром):

– Именно он вошел к Па;льмеру с предложением завести учётные карточки на радикалов, то есть на тех, кто пишет, говорит или думает не так, как все.

Кадр 559

(Кадры игрового кино: крупный план М. Пальмер долго передвигает на своем огромном столе чернильные приборы, раздражающе-педантично ровняет быстрыми, суетливыми пальцами разноцветные папки, а потом, наконец, произносит по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Джон, но ведь это – антиконституционная мера.

Кадр 560

(Кадры игрового кино: крупный план Дж. Гувер ответил по-английски):
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Она станет ею, если мы начнём давать интервью щелкопёрам. До тех пор, пока моя работа будет внутренним делом министерства, стоящего на страже конституции, никто, нигде и никогда не сможет упрекнуть нас в нарушении основного закона.

 Кадр 561

(Кадры игрового кино: крупный план М. Пальмер закуривает «свой медовый солдатский «Честерфилд», говорит по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Наша страна исповедует принцип доверия к гражданину. Если вы полагаете, что ваше дело не нанесёт урон святым постулатам свободы – начинайте своё предприятие. Надеюсь, вы понимаете, что я не потерплю ничего такого, что пойдёт во вред конституции Штатов?

Кадр 562

(Кадры игрового кино: общийй план клерки Гувера работают с картотеками, достают и кладут в узкие картотечные ящики карточки)

(Голос за кадром):

– Через четыре месяца Гу;вер собрал первую в истории США картотеку на инакомыслящих, на все те ассоциации, клубы, союзы, общества, которые выступали за мир с Россией, демократию в Штатах и расовую терпимость; две комнаты в министерстве были забиты двумястами тысячами карточек на тех, кого Гу;вер посчитал врагами устоев.

Кадр 563

(Кадры игрового кино: общийй план работает типография, печатаются книги, кадры кинохроники)

(Голос за кадром):

– Затем он оборудовал тайную типографию, где наладил выпуск «Коммунистического манифеста» и работ Ленина, то есть провокационно печатал запрещенную литературу; ее хранение и распространение было тогда чуть ли не подсудным делом.

Кадр 564

(Кадры игрового кино: общийй план Гувер вызывает секретаря к себе, открывает свой сейф)

(Голос за кадром):

– Адреса, куда надо будет подбросить эти издания, хранились в сейфе Гу;вера; важно наметить день; всё дальнейшее было тщательно срепетировано.

Кадр 565

(Кадры игрового кино: общийй план Гувер инструктирует своего помощника)

(Голос за кадром):

– После этого Гу;вер поручил своему секретарю, человеку, фанатично ему преданному, провести три тайные встречи с лидерами двух гангстерских групп, чьи дела тогда проходили в министерстве юстиции; контрабанда наркотиками и продажа запрещённого алкоголя позволила сотрудникам Па;льмера арестовать пять наиболее мобильных мафиози, отвечавших в подпольном синдикате за оперативную работу.

Кадр 566

(Кадры игрового кино: общий план секретарь Гувера беседует с гангстерами по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Я готов освободить ваших людей под залог, – сказал посланец Гувера шефам гангстерского подполья. – Залог будет не очень большим, хотя, как я понимаю, вы не постояли бы и перед более серьезными затратами, лишь бы взять ваших ребят из тюрьмы. Но за эту любезность вы обязаны будете стать моими добрыми друзьями – отныне и навсегда. А чтобы эта дружба была реальной и нерасторжимой, нужно действо. И оно обязано быть жестоким. Вы готовы к этому?

(Собеседники переглянулись – предпочитая не говорить, согласно кивнули)

(Посланец Гувера разъяснил по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Нужно, чтобы вы провели пару взрывов бомб – следует пугануть некоторых людей, потерявших голову от растерянности... Красные лезут к власти... Вхо;дите в дело?

(Кадры кинохроники тех событий, встреча Пальмера с журналистами)

(Голос за кадром):

– Через два месяца неизвестные взорвали бомбу на Уолл-стрите.
Па;льмер встретился с журналистами:

– Кровавый террор планируют эмиссары, тайно засланные сюда красными. Нам навязывают гражданскую войну, что ж, мы к ней готовы...

(Кадры кинохроники 1919 года, облавы и избиения рабочих и левых)

– А седьмого ноября, в день, когда трудовая Америка праздновала вторую годовщину большевистской революции в России, агенты министерства юстиции ворвались в те клубы, общества и ассоциации, которые были занесены в картотеку Джона Э;;дгара Гу;вера; людей избивали резиновыми дубинками, а то и просто деревянными длинными палками, в тюрьмы были брошены сотни левых.
Это была «проба сил».

Кадр 567

(Кадры игрового кино: общий план, Гувер сидит в своём кабинете и отвечает на телефонные звонки)

(Голос за кадром):

– А истинная операция прошла в начале января двадцатого года; Гу;вер не спал всю ночь, сидел у телефонов: в его кабинете установили девятнадцать аппаратов, и все «тревожные» штаты докладывали ему о ходе операции через каждые два часа.

(Кадры кинохроники 1920 года, облавы и избиения рабочих и левых, проводка закованных в кандалы по улицам городов)

(Голос за кадром):

– Массовые аресты – схватили более пяти тысяч человек – были проведены в штатах Калифо;рния, Нью-Дже;рси, Иллино;йс, Небра;ска.

Людей заковывали в кандалы и связывали одной цепью; именно так, словно рабов в былые времена, их провели по улицам городов на вокзалы, куда уже заранее были подогнаны тюремные вагоны без окон.

В стране начался ша;баш беззакония. Когда первая фаза облавы окончилась, один из ведущих чиновников штата Массачу;сетс мистер (Фотография Лангри) Ла;нгри заявил журналистам:

– Ребята, вы меня знаете, я всегда говорю правду, я вам и сейчас скажу то, что думаю: будь моя воля, я бы каждое утро расстреливал во дворе нашей тюрьмы партию красных, а уж на следующий день разбирал их дела в суде, чтоб всё было оформлено по закону, как полагается...

(Фотография А. Эмпи) Обезумевший на почве расизма и антибольшевизма писатель А;ртур Э;мпи (его мучили кошмары по ночам, пил сильно действующее снотворное, поэтому не мог сдерживать дрожь в руках) начал турне по Америке.
– Славяне и евреи, а также негры с мексиканцами являются дрожжами нового большевистского бунта! Люди чужой крови готовятся устроить кровавое побоище истинным американцам! Поэтому запомните: лекарство от большевиков продается не в больнице, а в ближайшей оружейной лавке! Мой лозунг: «Против красных только один способ – высылка или расстрел на месте!»

(Кадры кинохроники 1920 года, облавы и избиения рабочих и левых, судебных процессов, сюжеты из светской жизни и политики в США)

(Голос за кадром):

– Гу;вер к тому времени получил под свою картотеку ещё три зала; вход охраняли моряки, вооружённые кольтами и ножами; количество подозреваемых составляло теперь пятьсот сорок семь тысяч американцев; каждая шестидесятая семья страны подлежала – победи точка зрения Э;мпи – высылке из страны или расстрелу.

В тюрьмах начались пытки: арестованных зверски избивали, вызывали на очные ставки жён и детей; мучили в их присутствии, требуя признаться в том, что они участвовали в большевистском заговоре в целях «свержения законно избранного правительства».

В тюремные больницы искалеченных не отвозили; часть выбросили из окон, чтобы скрыть следы побоев – «самоубийство», другие сошли с ума; третьи, не перенеся пыток, умерли.

Помощник министра труда (Фотография Л. Поста) Лу;ис Пост не выдержал; он собрал журналистов и сказал им:

(Кадры кинохроники 1920 года, сюжеты из светской жизни и политики в США, пресс-конференция Л. Поста)

(Голос за кадром):

– Мы перестаём быть страною свободы! Мы превращаемся в олигархическое государство под лозунгом борьбы против «анархии». Сейчас «анархистом» считается каждый, кто выступает против бесконтрольной власти финансистов и тупых консерваторов, которые не желают или не умеют думать о будущем, о наших детях, а ведь им предстоит жить в ином мире, совсем не в таком, к какому привыкли мы, старики.

(Кадры кинохроники 1920 года, сюжеты из светской жизни и политики в США, работа сотрудников министерства труда)

(Голос за кадром):

– Лу;ис Пост отправил своих сотрудников в тюрьмы, где томились арестованные «анархисты». Его люди вернулись в ужасе: они увидели ни в чем не повинных, истерзанных и замученных американцев, закованных в кандалы.
(Фотография газеты с обращением Л. Поста к нации) Пост обратился с открытым призывом к нации за содействием в прекращении «правого безумия».

(Кадры кинохроники 1920 года, слушание дела Л. Поста в конгрессе)

(Голос за кадром):

– Его немедленно обвинили в государственной измене и потребовали предать суду; Гу;вер лихорадочно выбивал показания, чтобы доказать связь семидесятилетнего патриота Америки с эмиссарами Москвы; дело было передано в конгресс; Пост тем не менее вышел победителем; облавы, однако, продолжались, тюрьмы были по-прежнему переполнены.

Автомобильный король (Фотография Г. Форда) Ге;нри Форд, поддерживавший и финансировавший этот ша;баш, купил ряд газет и начал печатать цикл статей под заголовком: «Заговор международного еврейства». Русские черносотенцы, эмигрировавшие в Нью-Йорк, подготовили публикацию антисемитской фальшивки – (Фотография «Протокола сионских мудрецов») «Протокола сионских мудрецов» (копия с комментариями была отправлена в Мюнхен, (Фотография А. Розенберга 20-х годов) Альфре;ду Ро;зенбергу, молодому помощнику германского националиста Гитлера, который по-настоящему громко и звонко провозгласил необходимость физического уничтожения большевизма, как главной еврейской силы мира).

(Кадры кинохроники 1920 года, шествия ку-клукс-клана, расправы над неграми, горящие кресты)

(Голос за кадром):

– Ку-клукс-клан провёл кампанию избиений негров, якобы «купленных на корню» Москвою.

Ведущие газеты улюлюкали, требовали ещё более жёстких мер против красных, мексиканцев, русских, украинцев.

...Позже Гу;вер подготовил для министра Па;льмера текст выступления на встрече с представителями прессы.

(Кадры кинохроники 1920 года, выступление Пальмера перед журналистами)

(Голос за кадром):

– Я не стану извиняться за действия людей моего министерства, – сказал Па;льмер собравшимся. – Я не считаю нужным выгораживать их, потому что горжусь их работой. Если кто-то из моих агентов был груб с арестованными, то это извиняется той пользой, которую они сделали во имя демократии и свободы в этой стране... Я вообще намерен обратиться в конгресс с предложением ввести смертную казнь для тех, кто призывает к мятежу... Двух таких мы уже знаем – это марксистские террористы Сакко и Ванце;тти, их ждет электрический стул, как бы ни вопили об их невиновности большевистские комиссары.
...Вот именно тогда, во время безумного ша;баша ультраправых, мало кому известный сенатор (Фотография Уоррена Гардинга) Га;рдинг бабахнул свое заявление:

– Мы живем в такое время, когда Америке нужны не герои, но целители, не таинственные чудодейственные средства от недуга, но последовательно конституционный образ правления...

Через несколько месяцев именно этому человеку было суждено стать президентом США.

Кадр 568

(Кадры игрового кино: общий план, Гувер сидит в своём кабинете, прочитывает и листает документы)

(Голос за кадром):

– Гу;вер никогда не забывал, как ему работалось под Га;рдингом.
Он просто-напросто не имел права забыть это, потому что именно ему – вновь назначенному директору ФБР (федерального бюро расследований) – пришлось не только охранять Га;рдинга и его министров, но и заниматься исследованием обстоятельств таинственной гибели американского лидера; впрочем, Гу;вер отвёл от себя руководство этим делом, и он имел все основания для того, чтобы держаться в стороне...

...И вот сейчас Гу;вер снова и снова листал те маленькие странички с грифом «совершенно секретно, напечатано в одном экземпляре, подлежит уничтожению», на которых был зафиксирован разговор До;нована с Лэнсом о том, что Ру;звельт делается опасным для Америки.

Да, это так.

Да, именно Ру;звельт сделал то, что было ненавистно и Гу;веру, и До;новану, как и всем тем, кто стоял за ними: он признал Советы, он открыл в Москве посольство, он сел за один стол со Сталиным, он признал за большевиками право на равноправное участие в делах послевоенного мира, он мешает людям большого бизнеса предпринять необходимые шаги для того, чтобы сохранить Германию для Запада, он позволяет себе апеллировать к народу через головы тех, кто – по-настоящему – за этот народ отвечает, через голову Уолл-стри;та и Да;лласа, Бо;стона и Ога;йо; президента занесло, он поверил в миф, а это недопустимо для политика; сказочник имеет право на то, чтобы рассказать свою добрую сказку и уйти; если он медлит, не надо мешать тем, кто намерен показать ему на дверь.

(...Гувер вызвал своего помощника и сказал по-английски):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Малыш, меня тревожит то, что наш президент по-прежнему игнорирует вопросы личной безопасности. Да, Гитлеру крышка, но перед концом он может пойти на всё. Я боюсь за нашего президента. Поэтому, малыш, не сочти за труд сегодня же внимательно посмотреть уголовные дела о расследовании обстоятельств гибели Ли;нкольна и Га;рдинга: уроки прошлого должны быть предостережением на будущее...

 Кадр 569

(Крупный план, на экране лист бумаги с напечатанными колонками цифр)

(Голос за кадром):

 « Берлин. Юстасу.

Нас интересует информация о том, в какой мере серьёзны контакты Ше;лленберга с графом Бернадо;том. Тот ли это Бернадо;т, который являлся руководителем Красного Креста? Сообщил ли вам Ше;лленберг, с кем связан Бернадо;т на Западе, к кому конкретно просят его обратиться нацисты? Не может ли вообще всё это быть дезинформацией?

(Крупный план, на экране появляется другой лист бумаги с напечатанными колонками цифр)

(Голос за кадром):

 « Берлин. Юстасу.

      Может ли быть дезинформацией со стороны Ше;лленберга упоминание имени экс-президента Швейцарии доктора Му;зи? Идет ли речь о нём или о его сыновьях? С кем встречался Му;зи из гитлеровцев? Известны ли ему подлинные имена его контрагентов?

       Центр».

Картина 18. ФАКТОР СЛУЧАЙНОСТИ

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «18.03.1945 года; 16.33». И исчезает.)

Кадр 570

(Борман сидит в своём кабинете. Читает документы. Лицо сосредоточенное)

(Голос за кадром):

– Секретная информация, пришедшая Бо;рману из Линца, от гауля;йтера Верхней Австрии Айгру;бера, насторожила его чрезвычайно.

...Все в рейхе (понятно, среди тех, кто обладал доступом к информации) считали, что люди СС, разгромив генеральский путч, смогли подчинить себе армию и, таким образом, сделались летом сорок четвертого года наиболее могущественной силой империи.

Такого рода мнение было правильным; именно поэтому Бо;рман предпринял всё для того, чтобы выровнять баланс сил, сгруппированных вокруг фюрера. Для этого он, использовав Ге;ббельса, (Кадры кинохроники 1944 года, выступление Геббельса на митингах, страницы немецких газет и киножурналов)

(Голос за кадром продолжает):

…поддержал мощную кампанию (Кадры кинохроники 1944 года, Гиммлер во время мероприятий во славу СС)

(Голос за кадром продолжает):

…Ги;ммлера в газетах, на радио, во время грандиозных митингов и манифестаций: «Слава воинам СС, надёжной опоре нации!»

Кадр 571

(Кадры игрового кино: общий план, Борман разговаривает с Геббельсом)

(Голос за кадром):

– Ге;ббельс не был посвящён в святая святых плана Бо;рмана, работал, как обычно, во имя чистой идеи; действительно, считал он, без сокрушительного удара войск СС генералы могли бы на какое-то время одержать верх в Берлине. Поэтому он принял за чистую монету фразу, мимоходом брошенную Бо;рманом: «Теперь большинство членов СС, оставшихся в тылу, следует срочно отправить на фронт, влить их в ряды армии, поставив на руководящие посты; вопрос моральной стойкости СС и их высокой национал-социалистской сознательности доказан на деле – один батальон Ре;мера разгромил штаб армии резерва и поставил на колени берлинский гарнизон, отравленный ядом продажной американской финансовой плутократии, купившей генералов за грязные доллары».
Гитлер подписал декрет об отправке членов СС в действующую армию...

Таким образом, к осени сорок четвертого (Кадры кинохроники 1944 года, Гиммлер): Ги;ммлер уже не имел такой массовой опоры в рейхе, как раньше, ибо большинство офицеров его организации теперь гнили в окопах на Востоке и Западе. Правда, это перемещение массовой тыловой опоры рейхсфюрера не коснулось аппарата РСХА, но двухсоттысячный отряд «чёрных» СС, в основном гестаповцев, не шёл ни в какое сравнение с шестимиллионной массой «коричневых», то есть рядовых членов НСДАП.

Кадр 572

(Крупный план. Борман сидит в своём кабинете. Читает документы. Лицо сосредоточенное)

(Голос за кадром):

– Теперь, после того как большинство «рыцарей СС» очутились в двойном подчинении – Ги;ммлера и армейского командования, – после того как они оказались в блиндаже или казарме, без права передвижения, аппарат Бо;рмана сделался единственным костяком рейха, его скелетом, реальной и бесконтрольной силой страны.

Каждую неделю Бо;рман получал подробные отчёты от своих гауля;йтеров. Германия была разделена на тридцать три гауля;йтунга – то есть все земли, такие как Бава;рия, Ге;ссен, свободный город Га;мбург, имели свою огромную областную партийную машину.

Бо;рман не отправил на фронт ни одного из своих функционеров, а в аппарате НСДАП работало более девятисот тысяч человек; все они служили ему, одному ему; он получал их ежемесячные отчёты; им он направлял директивы, с ними проводил инструктажи;

Кадр 573

(Кадры игрового кино: общий план, Борман проводит инструктаж со своими функционерами в большом зале, украшенном символикой НСДАП, портретом фюрера, выступает с трибуны):

(Голос за кадром продолжает):

…именно на таком инструктаже, проведённом в Берлине в ноябре сорок четвертого, когда собралось более тысячи местных руководителей НСДАП, Бо;рман сказал:

– Теперь, когда на плечи наших братьев по СС легла главная ответственность за будущее рейха, которое решается на полях битв, ваша задача, дорогие партайгено;ссен, заключается в том, чтобы взять на себя часть их работы в тылу, помогать им ежедневно и ежечасно, скоординировать совместную деятельность и по всем важным вопросам обращаться ко мне, чтобы я мог обсудить наиболее срочные дела с рейхсфюрером Ги;ммлером.

Кадр 574

(Кадры игрового кино: общий план, сидящие в зале функционеры НСДАП в форме и при регалиях, многие в годах)

(Голос за кадром):

...Среди функционеров были ещё те, которые помнили Эрнста Рэма и Гре;гора Штра;ссера, знали, что без них фюрер никогда бы не пришёл к власти, ужасались тому, как страшна была судьба этих основоположников движения, и поэтому затаённо, тяжело боялись СС, расстреливавших многих ветеранов партии, посмевших выразить открытое несогласие с акцией бойцов из «охранных отрядов», устранивших Рэма и Штра;ссера.

Именно поэтому пассаж Бо;рмана о «помощи СС» аппаратчикам НСДАП поняли как сигнал к действию, к безусловному подчинению СС местным организациям партии.

Кадр 575

(Кадры игрового кино: общий план, Гитлер, Борман, Гиммлер на совещании в кабинете фюрера, разговаривают стоя)

(Голос за кадром):

– Ги;ммлер (Крупный план, смотрит в сторону Гитлера) узнал обо всем этом постфа;ктум, вернувшись в Берлин из поездки на восточный фронт, после того лишь, когда фюрер сказал ему:

(Крупный план, Гитлер говорит по-немецки. Голос за кадром синхронно переводит):
 
– Всё-таки я не устаю поражаться ненавязчивой и корректной доброте Бо;рмана. Он не стал дожидаться вашего к нему обращения, а первым протянул вам руку братства... Полагаю, теперь вы не будете ощущать тех потерь, которые нанесла организации СС передислокация ваших лучших частей на поля сражений...

(Крупный план, Гиммлер, улыбаясь пожимает руку М. Борману) Ги;ммлеру оставалось только поблагодарить Бо;рмана и, ненавидяще улыбаясь, пожать его руку.

С тех пор местные организации РСХА и СС должны были – хотя это и не было проведено особым постановлением – передавать свои ежемесячные отчеты в НСДАП.

Кадр 576

(Кадры игрового кино: общий план, Август Айгрубер читает документы в своём кабинете, камера приближается, на лице Айгрубера озабоченность)
(Голос за кадром):

– Один из таких документов попал на глаза гауля;йтера Верхней А;встрии Айгру;бера. В нем глухо говорилось про то, что несколько раз в районе Альт Аусзе;е, неподалеку от тех мест, где расположена вилла Кальтенбру;ннера (он обычно по субботам приезжал туда – до того, как сломалось положение на фронтах), зафиксирована работа коротковолнового передатчика, выходящего, судя по всему, на американскую разведывательную сеть в Швейцарии.
(Общий план, А. Айгрубер вызывает в кабинет помощника, разговаривает с ним, тот кивает и выходит. Айгрубер берёт со стола следующий документ, углубляется в чтение)

(Голос за кадром):

– Айгру;бер запросил в местном гестапо более подробный отчёт о вражеской группе, внедрённой противником в непосредственной близости к резиденции обергруппенфю;рера Кальтенбру;ннера, однако вразумительного ответа не получил; удивлённый, он запросил вторично. «Идёт оперативная разработка», – ответили ему лаконично, намекая, что подробности могут нанести ущерб расследованию.

(Общий план, А. Айгрубер берёт трубку телефона, просит соединить его с Борманом)

(Голос за кадром):

– Айгру;бер счел своим долгом поставить в известность об этом странном деле Бо;рмана, ибо область, находившаяся в его ве;дении, вплотную примыкала к Альпийскому редуту, району Берхтесга;дена, где дислоцировалась запасная ставка Гитлера – именно туда Гитлер должен был со дня на день перебраться из Берлина, чтобы продолжать борьбу против врага; помимо этого, здесь, между Линцем и За;льцбургом, находились соляные копи Альт Аусзе;е, куда были спрятаны экспонаты «музея фюрера» на сумму в девятьсот семьдесят три миллиона долларов.

Кадр 577

(Общий план, Мюллер сидит в кабинете Бормана. Борман говорит)

(Голос за кадром):

...Именно эта информация пону;дила Бо;рмана вызвать Мю;ллера и поручить ему безотлагательно и досконально выяснить всю правду.

Кадр 578

(Крупный план. Борман):

«Никто не знает об этом хранилище, я заверил Гитлера, что шедевры мирового искусства никогда не попадут в руки врага: или они останутся нашими, или же они будут погребены в соляных шахтах и уничтожены подземными водами».

Кадр 579

(Крупный план. Мюллер озабочен, встаёт, отдаёт нацистское приветствие, поворачивается, уходит)

Кадр 580

(Крупный план. Мюллер идёт по коридору, заходит в свою приёмную, кивком приглашает к себе Шольца)

(Голос за кадром):

– Мюллер запросил своих.

Кадр 581

(Крупный план. Мюллер в своём кабинете читает документы, смотрит озадаченно)

(Голос за кадром):

– Ответ пришёл такой же невразумительный, как и тот, который был отправлен Айгру;беру. (Отставляет руку с документом, задумался, потёр лоб рукой)

(Голос за кадром):

– Мюллер сразу же понял, что происходит это, скорее всего, потому, что в процессе расследования всплыло такое имя, говорить о котором в документе или же по телефону никак невозможно. (Камера приближает лицо Мюллера) Неужели Кальтенбру;ннер тоже начал игру, после того как встретился с Бернадо;том?
И Мю;ллер решил, что в За;льцбург можно отправлять лишь самого верного и ловкого человека.

Кого? Хо;лтофа? Верен, но глуп, наломает дров, опасно. А;йсман? С его принципиальностью он полезет в драку, не думая о последствиях. Конечно, идеальнее всего в этой комбинации был бы Шти;рлиц. Но он в игре, он нужен здесь.

Мю;ллер (Берёт трубку телефона, звонит) так и не решил, как поступить с этим делом, позвонил Бо;рману, попросил пару дней на размышление; тот согласился, хотя голос его был холоден и лишен той доброжелательности, которая с недавнего времени стала характерна для него во время бесед с группенфю;рером.

Кадр 582

(Общий план, Виды верхнеавстрийской природы; горы, густой хвойный лес. Камера медленно перемещается, показывается ограждение с караульной вышкой и часовым. Далее показыва ются строения резиденции Кальтенбруннера)
(Голос за кадром):

...Гестапо Линца и За;льцбурга было в растерянности именно по той причине, которую Мю;ллер ощутил кожей: действительно, передачи на Запад шли чуть ли не с того самого места, где размещался особый отдел связи СД, подчинённый непосредственно Кальтенбру;ннеру. Следовательно, по законам нацистской иерархии, местное гестапо обязано было войти с предложением в отдел РСХА по Верхней Австрии; тот – в свою очередь – должен был согласовать этот вопрос с Айгру;бером и обратиться, минуя Ше;лленберга и Мю;ллера, непосредственно к Кальтенбру;ннеру за санкцией на проведение оперативной разработки его ближайших сотрудников, сидевших в Альт Аусзе;е, в роскошной вилле, примыкавшей к замку шефа тайной полиции, за высоким дубовым забором под охраной пулеметчиков СС.

Гестапо Линца и За;льцбурга страшилось входить с такого рода предложением: в ярости Кальтенбру;ннер был неуправляем. Его реакцию нельзя было просчитать – в секретной службе знали, что на него работают в Альт Аусзе;е люди, отобранные лично им. Потому-то так и тянулось всё это дело и никаких действий не предпринималось...

Кадр 583

(Общий план. Комната радиосвязи в резиденции Кальтенбруннера. Работают офицеры и солдаты в форме СС. Переход на крупный план одного из офицеров)
(Голос за кадром):

– А между тем в Альт Аусзе;е, в штате Кальтенбру;ннера, действительно работал офицер СД, завербованный американской секретной службой в декабре сорок четвёртого…

Картина 19. НЕОБХОДИМОСТЬ КАРДИНАЛЬНОГО РЕШЕНИЯ

Кадр 584

(Крупный план. Кабинет начальника советской разведки в Кремле. Он читает документы)

(Голос за кадром):

– Начальник советской разведки дважды перечитал шифровку полковника Исаева, известного как «Штирлиц» лишь одному его помощнику, с которым он начинал работу в ГПУ ещё с Бе;рзинем и Пузи;цким;

(раздражённо отодвинул от себя красную папку, в которой ему принесли сообщение, и, сняв трубку кремлевского телефона, спросил):

– Что там мудрит Девятый?

(Голос помощника в телефонной трубке):

– Он не умеет мудрить, он просто сообщает всё, что собрал.

(Начальник советской разведки):
 
– Товарищ Сталин требует точных данных, а что мне ему докладывать? Мне сдаётся, вы не очень-то понимаете, как может кончиться игра Девятого. А сейчас нужны точные данные. (Медленно кладёт трубку, собирает документы. Камера отходит на общий план)

Кадр 585

(Общийй план. Начальник советской разведки в шинели, с портфелем выходит из подъезда, садится в машину)

Кадр 586

(Общийй план. Начальник советской разведки на приёме у Сталина)

(Сталин сидит за столом, рядом на столе документ, медленно спрашивает):

– Ну и что вы хотите мне всем этим доказать? Я не до конца понимаю, что передаёт этот ваш человек? Либо он наталкивает нас на то, чтобы мы предприняли новый, ещё более жёсткий демарш против Ру;звельта, либо намекает на необходимость нашего контакта с гитлеровскими бандитами. Нельзя ли предложить вашему человеку прибыть в Москву? Пусть доложит ситуацию, сложившуюся в Берлине, подробно, глядя нам в глаза...

Кадр 587

(Общийй план. Начальник советской разведки заходит в свой кабинет, раздевается, подходит к столу, снимает трубку телефона, что-то говорит, потом садится за стол, разбирает бумаги)

(Голос за кадром):

– Вернувшись к себе, начальник разведки хотел было составить телеграмму, смысл которой сводился к тому, чтобы Исаев постарался вернуться домой, но, ознакомившись с его последней информацией из Берлина, принял решение прямо противоположное изначальному: аппарат умеет коррегировать данности надёжнее всех параграфов и указаний.

(Помощник заходит в кабинет, садится на стул рядом  с рабочим столом, начальник советсткой разведки, обращаясь к помощнику):

– Видимо, дни Исаева сочтены, но он понимал, на что шёл, согласившись вернуться в Берлин. Продолжим игру – как это ни жестоко. Поскольку кто-то постоянно пугает нас, позволяя нам через Исаева узнавать о факте сепаратных переговоров с союзниками, – мы испугаемся. Мы очень испугаемся... Пусть службы тщательно продумают тексты предстоящих шифровок, которые мы станем отправлять в Берлин. Если Исаев поймёт наш ход, он ответит так, как уже однажды было. Я имею в виду его смелый пассаж о переводе денег на его счета... Однако, – (он медленно закурил, тяжело затянулся), – лучше, чтобы он не понял... Да, именно так, генерал... За всем этим делом, которое разыгрывается в Берне, Стокго;льме и Лю;беке, стоят жизни миллионов...

(Помощник):

– Готовить спецсообщение для товарища Сталина?

(Начальник разведки поднялся из-за стола, походил по кабинету, усмехнулся чему-то, одному ему понятному, и, наконец, ответил):

– Семь бед, один ответ...

(Помощник спросил):

– Пока подождём?

(Начальник разведки):

– Наоборот, сделайте это по возможности быстро.

Кадр 588

(Крупный план. Сталин сидит в своём рабочем кабинете, со страничкой машинописного текста):

– Ну и что это нам даст? Ничего это нам не даст, а противнику – если вами играют, а не вы ими играете – даст многое. Че;рчилль вполне может раздуть дело о нашей неверности, о том, что мы, а не они вступаем в переговоры с Берлином... Нет, я думаю, это ненужная затея... Сообщите вашему полковнику, чтобы он возвращался на Родину, тут мы его и послушаем.

Кадр 589

(Крупный план. Начальник разведки):

– Если в Берлине получат такую телеграмму и он решится бежать, он погибнет.

Кадр 590

(Крупный план. Сталин, пожав плечами):

– Почему? Жуков стоит в ста двадцати километрах от Берлина, вполне можно уйти.

Кадр 591

(Крупный план. Начальник разведки):

– Гестапо, видимо, читает наши телеграммы. А в своих телеграммах наш человек начал свою игру, не дожидаясь приказания... Он в положении чрезвычайном... Гестапо, видимо, хочет использовать его как канал дезинформации... А может, и самой достоверной информации...

Кадр 592

(Крупный план. Сталин, глухо сказал и тяжело закашлялся):

– Я не умею понимать двузначные ответы, …Или дезинформация, игра, хитрость или безусловно достоверная информация. Этот ваш полковник сможет дать определённый ответ: играют нацисты либо дают достоверную информацию? Или – или?

Кадр 593

(Крупный план. Начальник разведки)

(Голос за кадром):

– Начальник разведки сразу же понял, что именно этот раздражённый вопрос Сталина позволяет ему добиться того, в чем Верховный Главнокомандующий был готов – это совершенно очевидно – отказать ему. Поэтому он ответил сразу же:

(Начальник разведки):

– Я убеждён, что такого рода ответ будет от него получен.

(Голос Сталина за кадром):

– И вы готовы поручиться перед Государственным Комитетом Обороны, что это будет абсолютно точный ответ?

(Голос за кадром):

– Начальник разведки на какое-то мгновение споткнулся, понимая, какую он берёт на себя ответственность, но, будучи профессионалом, одним из немногих, кто остался в живых с времен Дзержинского, он понимал, какие огромные возможности на будущее даст ему игра, начатая гестапо и разгаданная – в самом начале – советской разведкой. Поэтому он ответил, внимательно посмотрев в глаза Сталину:

(Начальник разведки):

– Я беру на себя всю ответственность.

Кадр 594

(Общий план. Сталин, обращаясь к начальнику разведки, заключил):

– Не вы, а я. Мне предстоит принять политические решения на основании ваших материалов. То, что вам забудется историей, мне – нет. Идите. (Начальник разведки, повернувшись, выходит. Сталин берёт трубку телефона)

(Голос за кадром):

– Сразу же после того как начальник разведки ушёл, Сталин позвонил по ВЧ Жукову и Рокоссовскому. С Жуковым у него были сложные отношения, а Рокоссовского он любил, запрещая себе, впрочем, признаваться в том, что в подоплёке этой любви было и чувство вины. Попросив Рокоссовского так же, как и Жукова, срочно вылететь в Москву, он сказал ему:

– Я угощу вас настоящим карским шашлыком, а то вы ныне на европейской кухне, а она – пресная. Я всегда страдаю от ее серой безвкусности.

Кадр 595

(Общий план. Сталин, здоровается с вошедшим к нему Жуковым, приглашает присесть)

(Голос за кадром):

– Сталин в начале беседы рассказал Жукову о факте переговоров западных союзников с нацистами.

(Сталин спросил):

– Как вам кажется, Жуков, возможно ли мирное противостояние англо-американцев с немцами в Берлине?

Кадр 596

(Крупный план. Жуков):

– Солдаты Эйзенха;уэра и Монтго;мери не смогут соединиться с нацистами, товарищ Сталин, это противоестественно; химические реакции возможны только среди тех реактивов, которые имеют элементы совпадаемости...

Кадр 597

(Крупный план. Сталин):

– Че;рчилль, первым провозгласивший крестовый поход против нашей страны в восемнадцатом, не имеет, таким образом, ничего общего с Гитлером – в своем отношении к Советам?

(Голос Жукова за кадром):

– Я имею в виду солдат...

(Сталин):

– А кому солдаты подчиняются? Это хорошо, что вы помягчели сердцем, но война ещё не кончена... Словом, я полагаю, что сейчас решающее слово за армией, надо войти в Берлин первыми и как можно раньше... Сможем?

(Голос Жукова за кадром):

– Сможем, товарищ Сталин...

(Сталин):

– То есть армия сейчас должна принять главное политическое решение, утвердить статус-кво, взять Берлин и, сломав сопротивление фашистов, продиктовать им условия безоговорочной капитуляции... Но всё это время с запада будут идти англо-американцы, не встречая сопротивления, по хорошим трассам – Гитлер думал о войне впрок, строил автострады...

Кадр 598

(Крупный план. Жуков):

– Че;рчилль знает, что вам известно о сепаратных переговорах, товарищ Сталин?

Кадр 599

(Общийй план. Сталин с заметным раздражением в голосе, обращаясь к Жукову):
– Он знает то, что ему надлежит знать... (Помягчев) Хотите Первомай встретить возле рейхстага? Если хотите, думаю, тыл сможет сделать всё, чтобы помочь вам... Да и миру от этого будет легче в будущем: лишь доказав свою силу, можно требовать достойного уважения со стороны политиков...

(Сталин продолжает разговаривать)

(Голос за кадром):

– Внимательно слушая Сталина, Жуков вдруг явственно увидел лицо маршала Тухачевского, его продолговатые оленьи глаза, когда тот излагал в Наркомате обороны свою концепцию танковых атак сильными моторизованными соединениями. И почти явственно услышал его голос: (Кадры кинохроники 30-х годов с выступлениями  М.Н. Тухачевского) «Только доказав фашистам нашу силу, вооружив Красную Армию совершенной научной доктриной, базирующейся на передовой технике середины двадцатого века, мы сделаем войну невозможной, ибо гитлеры боятся только одного – монолитной силы, им противостоящей; они, словно грифы, слетаются на запах крови: нацисты почувствовали Фра;нко, они увидали разлад между коммунистами, анархистами и центристами – вот вам удар по Испании; уважения от Гитлера не дождёшься, он слишком ненавидит нас, но страх перед нашей силой сдержит его от агрессии...»

(...Сталин походил по кабинету, остановился возле окна, задумчиво спросил, словно бы и не ожидая ответа Жукова):

– Любопытно бы до конца понять логику Гитлера и его окружения... Отчего они поддаются армиям западных союзников? Почему не намерены хоть пальцем пошевелить, чтобы хоть как-то стабилизировать фронт на Рейне? А ведь могут, вполне могут. На что надеются, перебрасывая свои войска с запада на Одер? Даже если они соберут в Берлине миллион солдат, неужели Гитлер всерьёз полагает, что это остановит нас? А если не Гитлер, то кто именно считает так среди его ближайших сотрудников? Или это есть попытка задержать нас до того момента, пока англо-американцы войдут в Берлин первыми? Вопрос престижа, а не сговора?

(Сталин обернулся к Жукову, медленно обошел большой стол, на котором царил строгий порядок – журналы «Новый мир», «Знамя» и «Звезда» с разноцветными закладками сложены стопочкой; так же аккуратно лежали новые книги. Остановился возле своего стула с высокой спинкой, садиться не стал, глухо спросил):

– Когда наши войска до конца подготовятся к наступлению? Когда сможем начать штурм Берлина?

Кадр 600

(Крупный план. Жуков стоя ответил):
– План штурма Берлина проработан в нашем штабе, наступление Первого Белорусского фронта может начаться не позже чем через две недели, маршал Конев будет готов к этому же сроку. Однако, войска Рокоссовского, судя по всему, задержатся с окончательной ликвидацией противника в районе Да;нцига и Гды;ни до середины апреля и не смогут начать наступление одновременно с нами...

Кадр 601

(Общийй план. Сталин снова походил по кабинету, потом вернулся к столу, пыхнул трубкой и заключил):

– Что ж, придётся начать операцию, не ожидая действий фронта Рокоссовского... Необходимо кардинальное решение...

Картина 20. ЗВЕНЬЯ ЗАГОВОРА

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «14.03.1945 года; 09.08.» И исчезает.)

Кадр 602

(Общий план. Борман сидит в своём кабинете. Мюллер кладёт на стол Бормана пять страниц убористого – почти без интервалов – машинописного текста и говорит):

– Думаю, тут более чем достаточно, рейхсляйтер.

(Борман начинает читать)

(Голос за кадром):

– Борман читал быстро; первый раз обычно по диагонали, делая на полях одному ему понятные пометки; второй раз он проходил по тексту скрупулезно, с карандашом, обдумывая каждое слово, но, однако же, лишь в тех строчках, которые мог пустить в дело, на остальные не обращая более внимания.
В этих пяти страницах Мюллер собрал и обобщил данные прослушивания разговоров Гудериа;на и Геле;на, которые велись его службой последние дни по просьбе Бо;рмана.

Рейхсля;йтер сразу же отчеркнул целый ряд фраз: таких как, «фюрер полностью деморализован», «преступление Гитлера – с точки зрения законов войны – заключено в том, что он до сих пор медлит с эвакуацией ставки в Альпийский редут», «Гитлер не желает смотреть правде в глаза», «катастрофа, видимо, наступит в конце мая, Гитлер повинен в том, что мы проиграли выигранную кампанию», «то, что Гитлер не разрешает эвакуировать группу армий из Курля;ндии, то, что он до сих пор не позволяет перебросить все войска с запада на восток, свидетельствует о том, что он совершенно оторвался от жизни; он живёт в бункере затворником, не понимая настроения нации, ему неведомо, что в рейхе нет хлеба и маргарина, он не желает знать, что люди мёрзнут в нетопленых квартирах: его приказ бросать мальчиков «Гитлерюгенда» в бой чреват тем, что через двадцать лет в стране не будет достаточного количества мужчин того возраста, которому предстоит командовать возрожденной армией Германии», «единственная надежда на спасение германского национального духа заключена в том, чтобы сосредоточить под Берлином все наши армии и навязать большевикам такую битву, которая потрясёт Запад, ибо это будет битва против идеи Интернационала, против русского коммунизма, битва за непреходящие европейские ценности»...

Кадр 603

(Крупный план. Борман поднимает глаза на Мюллера):

– Вы же понимаете, что подобного рода высказывания я просто-напросто не имею права показать фюреру, это травмирует его ранимую душу.

Кадр 604

(Крупный план. Мюллер):

– Рейхсля;йтер, я догадывался, зачем вам нужен этот материал, и поэтому отбирал самые мягкие высказывания. Были – круче.

Кадр 605

(Крупный план. Борман):

– Ну, знаете ли, вгорячах всякое можно сказать... И Гудериа;н, и Геле;н – честные люди, но они слишком прямолинейны, армейская каста... Именно поэтому ваш материал – в таком виде, как он сейчас записан, – не годится...
Пожалуйста, подготовьте на полстранички такого, примерно, рода данные: Геле;н должен выразиться в том смысле, что ему необходим отдых, он не в силах более выносить постоянных бомбёжек, и что если их изнуряющий грохот не слышен в бункере, то он в Ма;йбахе живет на пределе своих сил... По-моему, логично, не находите?

(Голос Мюллера за кадром):

– Вполне.

(Борман):

– Ну а что касается Гудериа;на, то пусть он скажет Ти;ппельскирху или Хайнри;ци, что мечтает – после того как его подлечат – вернуться в окопы; танковые сражения, мастером которых он себя считает, обеспечат нам победу в предстоящих боях. Пусть он скажет – но в весьма уважительных тонах, – что постоянные размолвки с Ке;йтелем, а особенно с Йодлем не дают ему возможности проявить себя как военачальника, составившего имя на полях танковых битв...

Кадр 606

(Крупный план. Мюллер заметил):

– Именно такого рода разговор состоялся у Гудериа;на с рейхсфю;рером.

Кадр 607

(Крупный план. Борман усмехнувшись):

– Это лично я посоветовал ему так говорить с Ги;ммлером. Думаю, фюрер поручит именно Гудериа;ну поехать в Пренцла;у, в штаб группы армий «Ви;сла», и вручить Ги;ммлеру приказ о том, что с рейхсфюрера слагается командование...

Кадр 608

(Крупный план. Мюллер кашлянул, прикрыв рот ладонью, тихо спросил):

– Вы полагаете, что разъединение Ги;ммлера с армией приведёт его к ещё большей изоляции? Лишит реальной силы?

Кадр 609

(Крупный план. Борман долго молчал, потом, вздохнув, ответил):

– Мюллер, хочу дать добрый совет на будущее: никогда не показывайте тому, кто станет вашим шефом, что вы умеете просчитывать его мысль на порядок вперёд... Вы, наоборот, должны всячески внушать руководителю, что умение видеть грядущее присуще лишь одному ему, и никому другому... Знаете, как бы вам сейчас следовало сказать мне?

Кадр 610

(Крупный план. Мюллер, добродушно ответил):

– Видимо, я должен был выразить удивление тем, что столь достойный человек, каким все по праву считают рейхсфю;рера СС, не сможет и впредь возглавлять группу армий «Ви;сла»; рейх лишится возможности лишний раз убедиться в том, как благотворно влияние людей СС на безыдейные силы ве;рмахта...

Кадр 611

(Крупный план. Борман, покачав головой):

– Тогда вы бы сразу расписались в том, что служите дураку или параноику... А я психически абсолютно здоров, что, увы, лишает меня надежды прослыть гениальным... Ну, и я не полный дурень... Нет, милый Мю;ллер, вы должны были сказать, что такого рода решение вас совершенно изумило, а затем достали б блокнотик с ручкой, да и показали б, что вы ничего не можете сами, но лишь умеете скрупулезно выполнять то, что вам предпишет шеф.

Кадр 612

(Крупный план. Мюллер)

(Голос за кадром):

– Мюллер удержался от того, чтобы не сказать: «Вы навязываете мне свою манеру поведения, стоит ли повторять? Ведь именно поиск рождает новые повороты качества».

Кадр 613

(Крупный план. Борман):

– Да, да, именно так, я навязываю вам стереотип поведения, который привёл меня в то кресло, где я сижу сейчас, и делаю это потому лишь, что наши с вами отношения в последние недели стали особыми, Мю;ллер... А теперь скажите главное: сможете ли вы сделать так, чтобы в Кремле уже завтра узнали про два события, внешне ничем между собою не связанные: первое – начальником штаба вместо Гудериа;на назначен генерал Кребс, находившийся в тени потому, что был служащим военного атташа;та в Москве при Шуленбу;рге, когда тот был послом. Кребс слишком хорошо знал русских и всячески подчёркивал своё убеждение, что военная победа над Россией невозможна; второе – что на пост начальника штаба Кребса провёл рабочий секретарь фюрера, некий Бо;рман, полагающий, что именно Кребс – в нужное время – сможет договориться с советским Верховным Главнокомандованием о необходимости прекращения кровопролития.

Кадр 614

(Крупный план. Мюллер ответил):

– Смогу.

(Голос за кадром):

– Мю;ллер, окончательно убедился в том, что у Бо;рмана существует детально проработанный план спасения, в котором элемент случайного провала конечно же учтён, но главная ставка сделана на обстоятельную планомерность удачи.

Кадр 615

(Крупный план. Борман):

– Я верю вам. Так что теперь вы вправе задавать вопросы.

Кадр 616

(Крупный план. Мюллер):

– Стоит ли, рейхсля;йтер? Я бесконечно вам предан, ваше восхождение говорит за то, что вы знаете наперёд не два или три, а сто ходов и рассчитываете их так, что всякое сотрясение воздуха моими недоумевающими словесами может помешать вам держать нити плана в едином клубке замысла.

Кадр 617

(Крупный план. Борман заметил):

– Что-то вы заговорили, словно Ше;лленберг: слишком витиевато, а посему – подозрительно...

Кадр 618

(Крупный план. Мюллер):

– Каждый человек всегда норовит хоть в чём-то взять реванш, если отдаёт себе отчёт, что в главном, то есть в уме, реванш невозможен... Вот я и начал заливаться по-соловьиному, не сердитесь...

Кадр 619

(Общий план. Борман сидит в своём кабинете. Мюллер – напротив него)

(Борман):

– Ответ убедителен... И, наконец, две последние позиции, Мю;ллер... Сделайте так, чтобы ваша служба получила тревожный сигнал из Фле;нсбурга, с морской базы гросс-адмирала Де;ница, по поводу того, что на борту подводной лодки особого назначения ведутся недопустимые разговоры среди офицеров флота... И начните там работу... Договоритесь с людьми, обслуживающими подводный флот, чтобы они согласились на введение в экипаж пятерых ваших наиболее доверенных коллег... Пусть они едут туда немедленно... Пусть они знают, что без вашей команды эта подводная лодка не вправе отойти от пирса ни на сантиметр... А вот эту папку с рядом вопросов по делу Рудо;льфа Гесса я доверяю не вам – а памяти ваших внуков. Прочитав это дело, можно сохранить главную тайну рейха или, наоборот, потерять её, что вообще-то обидно.
 
(Борман быстро поднялся, словно бы испугавшись того, что Мюллер спросит его о чем-либо передал папку группенфюреру и сказал):
 
– До свиданья, вы свободны!

Кадр 620

(Общий план. Борман приветствует входящего Кальтенбруннера)

(Голос за кадром):

– ...Потом он принял Кальтенбру;ннера, проверив по часам невозможность даже случайной встречи Мю;ллера со своим непосредственным начальником;
 
(Борман берёт у Кальтенбруннера листки бумаги с написанным текстом, читает, затем разговаривает с Кальтенбруннером)

(Голос за кадром продолжает):

…прочитал три странички, написанные в концлагере Кана;рисом, поинтересовался, насколько эти данные интересны, выслушал ответ, из которого явствовало, что такого рода информация в картотеках РСХА не зарегистрирована, не говоря уже об отделах армейской разведки.

(Борман встаёт и кладёт листки в сейф, говорит):

– А вот через меня такого рода информация проходила, Кальтенбру;ннер, и это не та информация! Кана;рис отдаёт вам шелуху, попробуйте с ним ещё чуток поработать, но, мне сдаётся, ставить на него нет смысла – выскользнет... Если снова начнёт финтить – ликвидируйте его: нечего переводить лагерную брюкву и кофе на бесперспективного человека...

(Борман разговариваетс Кальтенбруннером, провожает его, собирается и выходит из кабинета)

(Голос за кадром):

– Затем Бо;рман попросил Кальтенбру;ннера устроить для него встречу с посланником Парагва;я таким образом, чтобы ни одна живая душа, кроме них двоих, об этой встрече не знала, и отправился встречать Ке;йтеля, который с минуты на минуту должен прибыть из Ма;йбаха для ежедневного доклада фюреру о положении на фронтах...

Кадр 621

(Крупный план. Борман говорит по телефону в своём кабинете)

...А поздно вечером, за час перед вечерним совещанием в ставке, к Бо;рману позвонил Штирлиц.

Кадр 622

(Общийй план. Машина Бормана. Штирлиц разговариваетс Борманом в его машине)
(Штирлиц):

– Через два дня, ночью, в генеральном консульстве Швеции в Лю;беке рейхсфюрер Ги;ммлер начнёт новый тур переговоров с графом Фо;льке Бернадо;том. Эти сведения абсолютны, и я счёл своим долгом сообщить вам об этом немедленно...

(Борман задумчиво откликнулся):

– Спасибо. Если бы я не верил вам и не имел возможности перепроверить такого рода факт, я бы счёл это бредом... Не за границей, а здесь, не тайно, а на глазах нации, в рейхе! Немыслимо! Вы сообщили об этом Мюллеру?

(Штирлиц):

– Нет.

(Борман):

– Сообщайте теперь ему обо всём, Штирлиц. Чем дальше, тем мне будет труднее уделять для вас время, вы понимаете, как серьёзна ситуация. Доверяйте Мю;ллеру как мне, он получил мои рекомендации по большинству позиций, которые всех нас беспокоят.

Кадр 623

(Общийй план. Борман возвращается в бункер, проходит в комнату Цандера и Альбрехта. В комнате помощник Бормана штандартенфюрер Цандер. Борман плотно прикрывает дверь комнаты)

(Голос за кадром):

– Вернувшись в бункер, Бо;рман прошёл в маленькую комнату, где постоянно жил его помощник штандартенфюрер Ца;ндер вместе с двоюродным братом Бо;рмана, начальником гвардии охраны А;льбрехтом.

Кадр 624

(Крупный план. Борман говорит Цандеру):

– Ца;ндер, кто из близких рейхсма;ршалу людей послушает вашего совета?

Кадр 625

(Крупный план. Цандер ответил):

– Майор Йо;ханмайер.

Кадр 626

(Крупный план. Борман  досадуя чему-то, возразил):

– Да нет же. Он теперь адъютант фюрера, а не человек рейхсма;ршала... Я спрашиваю про тех, кто постоянно находится вместе с Ге;рингом...

Кадр 627

(Крупный план. Цандер):

– Полковник Ху;бер. Он готов оказать мне любую услугу.

Кадр 628

(Крупный план. Борман):

– У него шрам на лбу?

(Голос Цандера за кадром):

– Да.

(Борман):

– По-моему, кто-то из его родственников по жене был связан с заговорщиками? Чуть ли не двоюродный дядя?

Кадр 629

(Крупный план. Цандер):

– Именно поэтому я и могу на него положиться.

(Голос Бормана за кадром):

– Кандидатура хороша... Вы ему верите абсолютно?

(Цандер):

– У меня есть к этому все основания...

Кадр 630

(Крупный план. Борман):

– Хорошо... Вы должны начать с ним работу в том направлении, что Ге;рингу пора подумать о скорейшей передислокации в Альпийский редут, дабы именно оттуда продолжать борьбу с врагом... Руководить авиацией из Ка;ринхалле невозможно... Вы должны мягко, но точно напомнить Ху;беру, а тот, в свою очередь, рейхсма;ршалу, что здесь, в канцелярии, может произойти всякое, поэтому приказ фюрера о том, что именно он, Ге;ринг, назначен преемником Гитлера, имеет огромное значение для судеб нации, особенно если вышепоставленные изменники добьются успеха в тайных контактах с врагом...
 
Пусть этот Ху;бер постоянно напоминает Ге;рингу, что мир возможен лишь между солдатами, а Ги;ммлер никогда не был солдатом, потому-то фюрер и освободил его от должности командующего группой армий «Ви;сла»... Да, да, приказ уже готов, я передам его вам... А он, Ге;ринг, солдат, этого у него никто не отнимет... Более того, пообещайте Ху;беру постоянно держать его в курсе событий, происходящих в бункере. Ещё конкретнее – войдите с ним в сговор, сыграв роль человека, обречённого мною на гибель... Пообещайте ему передать в нужный момент закодированным текстом ту дату, когда Ге;ринг должен будет провозгласить себя преемником фюрера.

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «29.03.1945 года; 23.14». И исчезает.)

Кадр 631

(Крупный план, на экране появляется лист бумаги с напечатанными колонками цифр)

(Голос за кадром):

« Центр.

Генерал Гудериа;н смещён с поста начальника штаба германской армии. Его преемник – Ганс Кребс, в прошлом оказавшийся в опале, судя по словам Мю;ллера, потому, что был «чрезмерно уважителен по отношению к русским»

      Юстас».

(Крупный план, на экране появляется другой лист бумаги с напечатанными колонками цифр)

(Голос за кадром):

« Юстасу.

Можете ли получить информацию о мере готовности Кребса для контакта с тем, кого мы вам назовём?

       Центр».

Кадр 632

(Крупный план, Начальник советсткой разведки в своём кабинете работает с документами)

(Голос за кадром):

– Начальник разведки напрасно ждал немедленного ответа на эту телеграмму, отдавая себе отчёт, сколь большой интерес она вызовет в Берлине у тех, кто вел свою игру.

Кадр 633

(Общийй план. Штирлиц в своей квартире, в шлафроке спускается со второго этажа, проходит к входным дверям квартиры; там Ганс встречает шефа)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц чувствовал, как в Центре ждут его ответа, ему теперь было до конца ясно, что его поняли дома, но он не стал отвечать, зная, что Мю;ллер сейчас сидит в своем кабинете, прикидывая тот вариант ответа Москве, который ему выгоден, причём – вполне вероятно – он решит обсудить эту препозицию с Бо;рманом и лишь потом придумает такую ситуацию, при которой скажет о Кребсе то и так, что неминуемо заинтересует Штирлица.

(Штирлиц здоровается с приехавшим к нему Мюллером. Мюллер заходит уставший с синяками под глазами, в руке папка, переданная ему Борманом)

(Голос за кадром):

– ...Мюллер приехал к нему без звонка, под утро, измученный, с тяжелыми синяками под глазами.

(Включив приёмник, Мюллер нашел волну Лондона, настроился на музыкальную передачу и только после этого тяжело опустился в кресло)

Кадр 634

(Крупный план. Мюллер, сказал, покашливая):

– Сейчас я расскажу вам нечто такое, что всякому здравомыслящему члену национал-социалистской партии покажется вздором и ужасом, однако идиотизм положения заключён в том, что каждое слово в этом документе, – (Он тронул мизинцем папку, переданную ему Борманом), – истина. Посмотрите это, Штирлиц. Посмотрите так, как это умеете делать вы, и объясните мне, что это такое...

Картина 21. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – V (Гесс)

Кадр 635

(Надпись на экране: ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – V. (ГЕСС)

(Звучит тревожная музыка) (Штирлиц читает материалы из папки Бормана)
(Голос за кадром):

– «Новые данные, которые получила наша служба „заграничных организаций“, вынуждает НСДАП вернуться к делу (Фотография Р. Гесса) Рудо;льфа Гесса, получившего членскую книжку партии и золотой значок под номером „17“ в один месяц с (Фотография А. Гитлера и Р. Гесса) фюрером, после того как они отбыли заключение в одной камере тюрьмы Ла;ндсберг, где была написана „Meine Kampf (Майн Кампф) - Моя борьба“ – им, Гессом, под диктовку Адольфа Гитлера.
(Штирлиц читает материалы из папки Бормана)

(Голос за кадром продолжает):

Возвращение к этому делу вызвано тем, что служба личной референтуры Ги;ммлера отказалась дать ответы на ряд вопросов, возникших в связи с информацией, поступившей из Лондона, где ныне находится Р. Гесс или же тот, за кого выдают некоего человека сотрудники британской секретной службы.
Не дали вразумительных ответов также и те люди из окружения рейхсмаршала (Фотография Г. Геринга и кадры кинохроники) Ге;ринга, которые – в силу возложенных на них задач – обязаны были знать о полёте Гесса всё, поскольку именно они отвечали и за производство боевых машин, и за наблюдение за всеми самолётами, появлявшимися в небе рейха начиная с 1 сентября 1939 года.

Итак, по пунктам:

1. 10 мая 1941 года в 17.45 из А;угсбурга под Мю;нхеном вылетел самолет марки «мессершми;тт-110», названный «церштёрером», – (Кадры кинохроники и фотография мессершмитта Р. Гесса) без двух дополнительных баков для бензина под крыльями. (В деле имеется фотография самолета, на котором улетел Гесс, изъятая при аресте у его адъютанта Пинча.)

2. 10 мая 1941 года в 22.00 (Кадры английской кинохроники) радары британской авиации засекли пролёт одиночного самолета в направлении Хо;ли А;йленда в Но;ртумберле;нде (сведения получены от агента «С-12», внедрённого в ВВС Великобритании по линии «заграничной организации НСДАП»).

3. 10 мая 1941 года в 22.50 неизвестный пилот парашютировался в Шотла;ндии, а самолёт марки «мессершмитт» потерпел аварию. Пилот в дальнейшем заявил, что он – не «капитан Хорн» – как назвал себя вначале, – но заместитель фюрера Гесс. Он прибыл сюда с миссией мира для бесед с принцем (Фотография принца Георга Кентского Гамильтона) Га;мильтоном, другом его приятеля (Фотография А. Хаусхофера) А;льбрехта Хаусхо;фера; «мессершми;тт», (Фотография разбитого самолёта) который назавтра был обнаружен на картофельном поле, имел, однако два дополнительных бака для горючего.

(Штирлиц читает материалы из папки Бормана)

(Голос за кадром продолжает):

4. Запрошенный нами директор департамента истории концерна «Мессершми;тт» доктор Э;берт не смог дать сколько-нибудь серьёзную информацию по поводу самолёта, на котором вылетел заместитель фюрера, поскольку изо всех хранимых дел на каждый аэроплан, когда-либо выпущенный заводами Мессершми;тта, лишь описание и спецификация того, что взял себе Гесс, отсутствует в архиве предприятия.

5. (Кадры кинохроники: самолёты люфтваффе взлетают и садятся; радарные установки рейхсвера) Поскольку ни один самолет – по законам военного времени – не имел права подняться в воздух без соответствующей «полётной карты», поскольку «мессершми;тт» Гесса пролетел над радарными зонами Мю;нхена, Кёльна, Амстерда;ма и был обязан дать пароль наземной службе наблюдения (в противном случае его принудили бы приземлиться или – в случае отказа – (Кадры кинохроники: зенитные орудия рейхсвера ведут огонь)  сбили огнем зенитных батарей), были запрошены все подразделения люфтваффе, однако нигде и никем пролёт одиночного самолёта над территорией рейха 10 мая 1941 года зафиксирован не был. (Вполне, впрочем, вероятно, что люфтваффе Ге;ринга не захотело – по каким-то особым причинам – передать НСДАП архивные дела, связанные с этим вопросом.)

6. Допуская мысль, что Гесс приземлялся на одном из военных аэродромов в районе (Кадры кинохроники, район Кёльна и Голландии) Кёльна или же на оккупированной территории Голла;ндии для подзаправки горючим, люфтва;ффе было запрошено и по этому поводу. Нами получен ответ, в котором категорически отвергается такого рода возможность.

7. Из данных, пришедших из Гла;зго, тем не менее, становится очевидно, что в одном из подвесных баков (Фотографии с места падения самолёта Гесса) разбившегося в Шотландии «мессершми;тта» было обнаружено горючее, в то время как без подзаправки и без дополнительных баков самолет просто-напросто не смог бы достичь берегов Англии.

8. В конце марта 1941 года генерал люфтва;ффе (Фотографии генерала Э. Удета) У;дет, самый доверенный кумир рейхсма;ршала Ге;ринга, был передислоцирован на юг Норве;гии с (Кадры кинохроники с изображением Норвегии и немецких самолётов на аэродроме) эскадрильей «мессершми;ттов» для «конвоирования судов». Все его машины были типа «церштёрер», то есть именно такие же, на которой вылетел из А;угсбурга заместитель фюрера. Штаб У;дета не захотел или не смог представить в НСДАП сведения о полётах офицеров эскадрильи 10 мая 1941 года, так как, по его словам, документы той поры сгорели во время одной из бомбёжек.

9. По свидетельству генерала люфтва;ффе (Фотографии А. Галланда) Адо;льфа Га;лланда, командовавшего эскадрильей «мессершми;ттов», дислоцировавшихся на побережье Северного моря, как раз в том месте, где должен был пролетать Гесс, к нему позвонил рейхсма;ршал (Фотографии Г. Геринга) Ге;ринг и потребовал поднять в воздух эскадрилью, чтобы сбить самолёт, на котором летит в Англию заместитель фюрера, «сошедший с ума». Это произошло вечером 10 мая, то есть через час или два после вылета «мессершми;тта» из А;угсбурга, до того ещё момента, как он приблизился к побережью. Однако назавтра в (Кадры кинохроники: Гитлер принимает Гернга и других лидеров рейха)) штаб-квартире фюрера, куда Ге;ринг был вызван вместе с другими лидерами НСДАП на экстренное совещание по делу Гесса, рейхсмаршал заявил, что он ничего не знает о полёте Гесса.

(Штирлиц читает материалы из папки Бормана)

(Голос за кадром продолжает):

10. Судя по информации, поступившей из Лондона, медицинский осмотр Гесса не зафиксировал каких-либо шрамов на теле пленника. В то время как во врачебной карте, составленной в нашем военном госпитале 23 ноября 1937 года, отмечены следующие шрамы, полученные заместителем фюрера на полях битв: 12 июня 1916 года он ранен в левую руку и ногу осколком снаряда под Ду;мантом; 25 июля 1917 года он вновь ранен в левую руку; 8 августа 1917 года ранен в левое бедро пулей возле Унгуреа;на.

11. Судя по информации, поступившей из Гла;зго, министерство обороны Великобритании хранит досье на все авиакатастрофы, произошедшие на территории страны; тем не менее, дело «мессершми;тта», на котором прилетел Гесс, в делах министерства обороны якобы отсутствует.
(Штирлиц отрывется от чтения, некоторое время сидит задумавшись)
(Голос за кадром продолжает):

12. По полученным из Ду;блина сведениям, военный кабинет (Фотографии У. Черчилля) Че;рчилля запретил делать фотографии Гесса. В мае 1940 года фюрер более всего опасался, что британцы, использовав наркотики, выведут Гесса к радиомикрофонам и он станет вещать на рейх; этого также не случилось, ибо все в Германии хорошо знают его голос.

(Штирлиц встаёт, ходит по кабинету читая)

(Голос за кадром продолжает):

В одном из секретных меморандумов, которые были направлены кабинету Че;рчилля из того лагеря, где содержится ныне пленник, приводились слова Гесса о том, как он дружил с рейхсма;ршалом Ге;рингом, хотя всем известны их натянутые отношения, и при этом бранил рейхсфю;рера СС, несмотря на то что их связывала дружба. Стало известно также, что пленник ест мясо и рыбу, причём жадно и чавкая, в то время как заместитель фюрера – вегетарианец и всегда отличался особо изысканными манерами.

13. Сейчас в свете предательских переговоров с Западом можно сделать вывод, что контакты эти были начаты не вчера и не только лишь (Фотографии Ф.В. Канариса и В. Шелленберга) Кана;рисом и Ше;лленбергом.

(Фотографии А. Хаусхофера) А;льбрехт Хаусхо;фер, сын известного основателя геополитики (Фотографии Г. Хаусхофера) Ганса Хаусхо;фера, был отправлен Гессом еще 27 апреля 1940 года в Жене;ву, на встречу с президентом шведского Красного Креста доктором (Фотографии К. Буркхардта) Бу;ркхардом, во время которой обсуждался вопрос о необходимости заключения мира между рейхом и Великобританией. Тот же А;льбрехт Хаусхо;фер по прямому поручению Гесса поддерживал контакт с «госпожой Ро;бертс» в Лиссабо;не с целью подготовить почву для заключения мирного договора с Ло;ндоном. Следовательно, заместитель фюрера обладал надёжной сетью связей на Западе с теми, кто готов был предпринять всё возможное, чтобы содействовать его идее мира между Берлином и Лондоном накануне начала операции «Барбаро;сса».

Исходя из вышеизложенного, можно допустить, что Гесс летел не в Шотла;ндию (туда был отправлен двойник на случай провала его миссии), а в одну из нейтральных стран, где функционируют приватные аэродромы; там Гесс мог пересесть на другую машину и оказаться в Лондоне со своими мирными предложениями, в то время как «капитан Хорн» уже находился в секретном лагере для высокопоставленных узников, являясь расхожей фигурой в глубоко законспирированной «комбинации мира». Таким образом, можно допустить существование давнего контакта (Фотографии Р. Гесса и У. Черчилля на одном экране – приближаются) «Гесс – Че;рчилль».

(Штирлиц читает материалы из папки Бормана)

(Голос за кадром продолжает):

– Последний четырнадцатый пункт меморандума Бо;рмана Штирлиц читал особенно внимательно и вдумчиво:

14. Поскольку я, как заместитель Гесса, знал о его «мирных намерениях», но, естественно, считал их согласованными с фюрером; поскольку моим девизом всегда было и будет дружество по отношению к тем, с кем я работаю; поскольку подозрительность не свойственна идеологии и практике национал-социалистов, возникают следующие вопросы:

а) кто из высшего руководства рейха мог помогать (Фотографии Р. Гесса приближается) Гессу в практическом осуществлении его плана?

б) кто из людей Ге;ринга, имевших право распоряжаться полётами боевых машин, мог быть склонён (Фотографии Г. Гиммлера приближается) Ги;ммлером к сотрудничеству и мог подготовить отвлекающий полёт двойника Гесса в Шотла;ндию с целью тотальной конспирации мирных переговоров заместителя фюрера с Че;рчиллем?

в) мог ли (Фотографии Г. Геринга и Р. Гесса на одном экране – приближаются) Ге;ринг пойти на блок с Гессом?

г) мог ли (Фотографии Ф. Канариса и Р. Гесса на одном экране – приближаются) Кана;рис или близкие ему люди из генерального штаба армии оказать подобного рода помощь заместителю фюрера, любая просьба которого расценивалась в рейхе как указание Адольфа Гитлера?

Кадр 636

(Общий план Мюллер прохаживается по кабинету, изредка поглядывая на Штирлица. Штирлиц читает материалы из папки Бормана)

(Голос за кадром продолжает):

д) есть ли достаточный материал для компрометации Гесса, в случае если он после окончания войны станет претендовать на лидерство в национал-социалистском движении, а если нет, то как их можно получить в самое ближайшее время?

Разглашение даже одного слова из данного меморандума карается казнью виновного и всех членов его семьи, где бы они ни проживали и сколь бы велики ни были их прежние заслуги перед НСДАП».

...Подписи Бормана под документом не было, только странная закорючка, однако именно такого рода закорючкой рейхсляйтер утвердил документы на семьдесят миллионов долларов, которые были внесены на имя «доктора Фре;йде» в буэнос-а;йресском банке «То;рнкист» в феврале 1945 года.

...Гесс – в бытность свою заместителем фюрера – не подписал ни одного финансового документа такого рода, так что в этом смысле он не был опасен Бо;рману. Он, однако, был опасен с точки зрения иерархии престижей: все приверженцы тоталитарного конформизма были, есть и будут почитателями званий, а не ума, должности, а не сердца, орденских декораций, а не чести и морали.

Кадр 637

(Общий план Мюллер сидит за столом, глядя на Штирлица. Штирлиц прочитывает последний лист и закрывает папку. Мюллер нетерпеливо спросил):

– Ну?

(Штирлиц):

– Пока не понимаю.

(Мюллер):

– Ги;ммлер? Он подтолкнул Гесса?

(Штирлиц, покачав головой):

– И вы ничего никогда ни от кого об этом не слыхали? До вас не доходила информация? Хоть отражённая?

Кадр 638

(Крупный план, Мюллер):

– Штирлиц, я только год назад узнал, как убивали «братьев» фюрера, вождей нашей партии, её создателей, Гре;гора Штра;ссера и Эрнста Рэма. Мне рассказали, что каждый из них перед расстрелом восклицал: «Хайль Гитлер!» Они плакали, убеждая палачей, что фюрер обманут, они молили об одном только – о встрече со своим кумиром. Мне лишь недавно показали письма Гитлера, которые он послал им накануне ареста. Он писал о своем чувстве дружбы и благодарности героям национал-социалистской революции, он объяснялся в любви к своим «братьям по партии» Гре;гору и Эрнсту, он называл их на «ты» и просил их всегда быть с ним рядом.

Кадр 639

(Крупный план, Штирлиц):

– А вы убеждены, что Бо;рман не хитрит с вами? Зачем надо было подменять Гесса?

Кадр 640

(Крупный план, Мюллер пожав плечами):

– У меня есть предположение. Первое: сам Бо;рман – через Ги;ммлера – отправил в Шотла;ндию двойника, а настоящего Гесса передислоцировали – это же было накануне удара по русским, всего за сорок дней до начала войны, – в секретные опорные базы НСДАП в Испании. Если фальшивый Гесс договаривается с англичанами о мире, тогда дело выиграно, начинается война на одном фронте, англичане выдают нам фальшивого заместителя фюрера, настоящий также возвращается, тайна операции соблюдена. Предположение второе: Бо;рман в своей борьбе за власть – скорее всего, через Ге;ринга – в самый последний момент каким-то образом подменил Гесса, и в Шотла;ндию действительно прилетел двойник, отправленный – вместо сбитого Гесса – из Норвегии, с наших баз. Значит, Бо;рман, пугая русских, может уже сейчас начать кампанию: «Истинный Гесс спрятан Че;рчиллем, выдадут безумного двойника, а заместителя фюрера англичане готовят к лидерству в Германии после гибели Гитлера!»

Кадр 641

(Крупный план, Штирлиц, обращаясь к Мюллеру):

– Когда вам надо возвратить эти материалы?
 
Кадр 642

(Крупный план, Мюллер, поднимаясь):

– Вы с ума сошли. Вы думаете, я оставлю их вам? Для работы? Я их вам не оставлю, Штирлиц, хотя я ничего сейчас не соображаю, ровным счётом ничего, и все мои предположения рождены не знанием, а растерянностью.

Кадр 643

(Общий план Мюллер одетый, выходит из особняка спускается по лестнице, Штирлиц провожает его. Утро давно наступило)

(Голос за кадром):

 – «И я ничего не соображаю, – сказал себе Штирлиц, провожая Мю;ллера на крыльцо особняка, к машине. – Я был убеждён, что он приехал с разговором о Кребсе. Неужели я окончательно запутался? Это совершенно ужасно, если так. Значит, я испугал себя, и он не ведёт никакой игры?»

...Лишь устало спускаясь по лестнице, Мюллер сказал то, чего так ждал Штирлиц:

Кадр 644

(Общий план Мюллер, находясь ниже по ступенькам, оборачивается к Штирлицу и говорит):

– Мне все труднее понимать Бо;рмана. Он, наперекор всем, протащил на пост начальника штаба Кребса. Гудериа;н бы стоял насмерть, а Кребс может сесть с красными за стол переговоров, чтобы пустить их сюда, но на приемлемых для нас условиях. Он может сделать так, что русские выиграют берлинскую битву без боя.

Кадр 645

(Крупный план, Штирлиц, стоя на крыльце в профиль, смотрит вниз на Мюллера)
(Голос за кадром):

 –  (Мюллер не мог себе представить, что материал, переданный ему рейхсля;йтером, был одним из звеньев дьявольской игры Бо;рмана, который никогда и никому, кроме себя, не верил, имел абсолютно надёжную информацию, что у англичан сидит именно Гесс, «Хорн», если и был такой, давно ликвидирован британцами как неугодный свидетель. Бо;рман полагал, что если эта дезинформация уйдет – через Мю;ллера – в Москву, она может оказаться той каплей, которая переполнит чашу терпения русских.

...Штирлиц, однако, просчитал возможный ход мыслей рейхсля;йтера и, в свою очередь, решил, что игра на противоречиях Бо;рман – Мю;ллер не только возможна, но и, в определенной ситуации, спасительна.)

 Кадр 646

(Крупный план, на экране появляется лист бумаги с напечатанными колонками цифр)

(Голос за кадром):

« Центр.

По мнению Мю;ллера, генерал Кребс готов к контактам, однако они могут состояться лишь в тот момент, который будет определяющим в плане изменения политической ситуации в бункере.

Когда на мой счет были переведены деньги, причитающиеся за предыдущую информацию?

       Юстас».

Кадр 647

(Крупный план, начальник советской разведки сидит за столом в своём кабинете и читает документы. Заходит помощник и забирает папку с проектами шифровок)

(Голос за кадром):

– Эту радиограмму Исаева начальник разведки решил пока что не докладывать Сталину, понимая, какой может оказаться его реакция. Он отправил в Берлин ещё две шифровки, в которых – приняв игру Исаева – просил «Юстаса» выйти на связь не ранее, чем через неделю, помогая, таким образом, Штирлицу получить возможность выезда в Швейцарию с его новым «подопечным» Рубена;у, и сообщал, что через десять дней в Берлине его «найдет связник».

Советская разведка справедливо полагала, что даже один выигранный для Исаева час может оказаться решающим и в его судьбе, и в судьбах сотен тысяч советских воинов, занимавших исходные рубежи для удара по Берлину.

Картина 22. ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! – II

Кадр 648

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «31.03.1945 года; 06.12». И исчезает.)

(Крупный план Мюллер, в своём кабинете, читает документы, откладывает их и задумчиво что-то рисует карандашом на бумаге. Периодически у него дёргается левая часть лица)

(Голос за кадром):

– Мюллер долго изучал последнюю шифровку, отправленную Штирлицу его Центром, рисовал замысловатые геометрические фигуры, пугавшие его своей безнадёжной завершённостью, и каждый раз спотыкался на указании Москвы выйти на связь не ранее, чем через неделю.

«Сейчас дорог каждый час, – снова и снова говорил он себе, – как они могут позволять Штирлицу не гнать информацию постоянно? Каждая минута таит неожиданность, рука должна быть на пульсе больного, отчего же связь прервана на семь дней? (Камера медленно обходит Мюллера слева-направо и наоборот) Хотя, быть может, они делают главную ставку на связника? И боятся повредить Штирлицу, если станут понуждать его к такого рода активности, которая особенно чревата провалом? Допустим, я сегодня забираю Штирлица, выкладываю ему все шифровки, доказательства абсолютны, требую от него работы на себя, он отказывается; я могу применить такого рода пытки, что он согласится или сойдет с ума. Скорее, впрочем, случится второе. Ну, хорошо, допустим, он всё же сломается. И станет работать. Но он ведь и сейчас работает на меня, только втёмную.
 
(Крупный план Мюллера анфас. Лицо сосредоточенно-тревожное. Голос Мюллера за кадром):

– Отчего же тогда я так разнервничался?»

(Голос за кадром):

– Он вдруг споткнулся на слове «разнервничался», боже, какое оно старое, последний раз он слышал его от бабушки, она часто говорила всем, что у неё расшатана нервная система, а в доме смеялись: откуда у неграмотной старухи такие ученые обороты?

(Крупный план Мюллера в профиль. Он усмехнулся. Голос Мюллера за кадром):

– «Ты разнервничался оттого, что приближается тот день, когда Штирлиц должен ехать в Швейцарию, а ты до сих пор не знаешь, как замотивировать то, что он туда не; поедет. Для тебя было ясно с самого начала, что отпускать его к нейтралам нельзя, но ты позволил себе роскошь отнести на завтра то, что надо было придумать уже неделю назад, вот отчего ты так разнервничался. Лицо Штирлица постоянно стоит у тебя перед глазами, ты видишь, как оно постарело за эту неделю, он стал стариком, виски седые, глаза в морщинах; он тоже понимает, что идёт по тонкому канату между двумя десятиэтажными зданиями, а внизу стоит молчаливая толпа и жадно ждёт того мгновения, когда он начнёт терять равновесие, размахивать руками, силясь восстановить его, потом, в падении уже, будет стараться ухватить пальцами канат, но не сможет и полетит вниз, навстречу тёплой толще асфальта, и захлебнётся криком, мольбою, хрипом ниспослать ему смерть сейчас, немедленно, пока еще он летит, – это не так страшно, в этом хоть какая-то надежда, а когда тело шлёпнется оземь, надежды не станет – отныне и навечно... Между прочим, вместо слова „разнервничался“ сейчас произносят „разволновался“, это некрасиво, смещение понятий, подмена смысла... (Камера медленно обходит Мюллера) С другой стороны, (Он потирает лоб рукой) почему на этот раз Штирлиц не назвал фамилию Бо;рмана в связи с Кребсом, а упомянул лишь мою? Я выделил ему этот узел вполне определённо, он не мог не понять меня, отчего же он отправил в их Центр такую осторожную информацию? (Крупный план анфас) А если он её растягивает? Он же постоянно требует сообщений, куда и когда переведены деньги на его счета... С Дагмар все было сработано отменно, шифровки от «неё» будут идти такие, в каких мы заинтересованы; эта самая Ма;рта, которая дублирует Да;гмар, даже в чем-то на неё похожа, допусти я слежку за нею в Швеции... (Крупный план профиль) Нет, видимо, я разнервничался оттого, что всё время вспоминаю Париж, день накануне вступления туда наших войск... (Кадры кинохроники 1940 года, вступление немецких войск в Париж) Попытки властей хоть как-то сдержать панику, придать эвакуации организованность разлетелись вдрызг, когда наши танки вышли к Парижу; ситуация сделалась неуправляемой... И здесь, у нас, в Берлине, когда Жуков начнёт штурм, когда он перевалит через О;дер и покатится сюда, положение тоже сделается бесконтрольным и Штирлиц может исчезнуть, а именно тогда он мне будет особенно нужен, чтобы поддерживать через него контакт с его Центром – перед тем как исчезнуть во Фле;нсбург, к подводникам, если Бо;рману не удастся сговориться – в последний момент – с красными... Да и потом венец моего замысла – главный удар по русским – я не смогу нанести, если Штирлиц исчезнет. Он ни в коем случае не имеет права исчезнуть, потому что тогда моя вторая ставка – ставка на Запад – тоже окажется битой: там не принимают с пустыми руками, прагматики... (Потирает лицо руками, как бы прогоняя сонливость) Ладно, стоп. Ты распускаешься, а это никуда не годится. Запомни: если в минуту полного хаоса человек сможет думать о порядке и дробить факты на звенья, которые надлежит собрать в ящичек, где складывают детские фигурки из разноцветных камушков, тогда только этот человек победит. Если он начнёт поддаваться эмоциям, иллюзиям и прочим химерам, его сомнёт и раздавит... Складывай фигурки из камушков, времени мало... Итак, первое: сегодня моя бригада заложит мину и поднимет в воздух дом радиста Штирлица в Потсда;ме... Пусть останется без связи, пусть поищет связь, это всегда на пользу дела, пусть разнервничается. Второе: сейчас же закрыть «окно» на границе. Третье: немедленно погасить его гражданский паспорт со швейцарской визой... Четвертое: Ганс... Для «Интерпола» я сработал Да;гмар; Штирлица схватят, если он все-таки – чем чёрт не шутит – прорвётся к нейтралам; здесь, после того как я решу с Гансом, Штирлиц должен попасть в руки криминальной полиции. (Ухмыльнулся с каким-то злорадством) Всё, дверь захлопнута, ку-ку... Вот так... А уж потом посмотрим, как станут развиваться события... И снова ты не до конца откровенен с собою, Мю;ллер... Ты всё время норовишь организовать дело таким образом, чтобы жизнь понудила тебя посадить Штирлица в камеру и сказать ему: «Дружище, текст, который вы отправите в Центр, должен звучать так: „Мю;ллер в своё время спас меня от провала и, таким образом, помог сорвать переговоры Вольфа с Да;ллесом; сейчас он предлагает сотрудничество, однако требует гарантий личной безопасности в будущем“. Ты хочешь видеть, как Штирлиц составит эту шифровку, ты хочешь насладиться его унижением, но более всего ты ждёшь презрительного отказа из его Центра, поскольку этот презрительный отказ и даст тебе силы превратиться в сгусток энергии, в концентрат воли, чтобы победить обстоятельства, выжить и начать всё сначала...»

 Кадр 649

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «01.04.1945 года; 06.36». И исчезает.)
 
(Крупный план. Штирлиц за рулём своей машины подъезжает к дымящимся руинам особняка своего радиста Лорха в Потсдаме. Смотрит из окна машины. Потом разворачивается и уезжает)

Кадр 650

(Крупный план. Штирлиц за рулём своей машины подъезжает к своему дому в Бабельсберге. Из окна видно, что перед его домом стоит полицейская машина)
(Голос за кадром):

– ...Штирлиц вернулся к себе в Ба;бельсберг с пепелища маленького особняка в Потсда;ме, где жил радист Лорх, увидел полицейскую машину возле своих ворот, ощутил пустую усталость и понял, что игра вступила в последнюю стадию. Он понимал, что сбежать отсюда нельзя, все дороги, видимо, перекрыты, так что иного исхода, кроме как вылезти из машины, захлопнуть дверь и пойти в дом, навстречу своей судьбе, у него нет.

(Штирлиц подгоняет машину к дому, глушит мотор, выходит из авто и захлопывает дверь)

Кадр 651

(Общий план. Два инспектора криминальной полиции и фотограф осматривают труп Ганса в доме Штирлица)

(Голос за кадром):

– ...Два инспектора криминальной полиции и фотограф осматривали труп Ганса. Парень был убит выстрелом в висок, половину черепа снесло.

(Старший полицейский просит Штирлица предъявить его документы. Посмотрев документы Штирлица, старший полицейский поинтересовался):

– Кто мог быть здесь, кроме вас, господин доктор Бо;льзен?

(Штирлиц):

– Никого. Следы есть?

(Младший полицейский):

– Это не ваша забота, господин доктор Бо;льзен. Занимайтесь своим народным предприятием имени Ро;берта Лея, не учите нас делать своё дело...
(Штирлиц):

– Дом куплен на имя доктора Бо;льзена, а я – штандартенфю;рер Штирлиц.

(Полицейские переглянулись)

(Штирлиц предложил):

– Можете позвонить в РСХА и справиться.

(Старший полицейский ответил):

– У вас перерезан телефонный кабель и разбит аппарат, поэтому мы позвоним в РСХА из нашего отдела криминальной полиции. Едем.

Кадр 652

(Общий план. Штирлиц идёт по коридорам крипо в сопровождении полицейских. На стенах тщательно расклеены плакаты, выпущенные рейхсминистерством пропаганды: «Берлин останется немецким!», «Т-с-с-с! Враг подслушивает!», «Немецкий рыцарь сломает русского вандала». Фигуры и лица солдат на плакатах неестественно здоровые, мускулистые и многозубые)

(Штирлица, почтительно пропустив перед собою, сопровождающие ввели в маленький кабинет, освещенный подслеповатой лампочкой)

(Голос Штирлица за кадром):

 –  «Такого хода я не мог себе представить. И снова – ждать; меня ведут за собою события, я бессилен в построении своей линии, мне навязывают ходы и не дают времени на обдумывание своих».

(За столом, таким же обшарпанным, как и этот кабинет, обставленный мышиной, нарочито унылой мебелью с многочисленными металлическими жетонами, на которых были выбиты длинные, безнадёжные номера и буквы, сидел маленький человек в очках, оправа которых была жестяной, очень старой, чиненной уже, и что-то быстро писал на большом листе бумаги, отвратительно шаркая при этом ногой по паркету)

Кадр 653

(Крупный план. Маленький человек поднял глаза на Штирлица, он разжал свои синеватые тонкие губы в некоем подобии улыбки и тихо произнёс):

– Как всё неловко получается, господин доктор Бо;льзен...

Кадр 654

(Крупный план. Так же тихо, очень спокойно Штирлиц ответил):

– Во-первых, хайль Гитлер! Во-вторых, я предъявил вашим сотрудникам свои документы... С фамилией вышло недоразумение, я живу в особняке под другим именем – так было решено в оперативных интересах, и, в-третьих, пожалуйста, позвоните бригадефю;реру Ше;лленбергу.

Кадр 655

(Крупный план. Маленький человек в очках):

– К такого рода руководителю я никогда не решусь звонить, господин доктор Бо;льзен... Если вы действительно тот, за кого себя выдаёте, мы запросим РСХА в установленном порядке, я вам обещаю это... Пока что, однако, я попрошу вас ответить на ряд вопросов и написать подробное объяснение по поводу случившегося в вашем доме.

Кадр 656

(Крупный план. Штирлиц):

– Отвечать на вопросы я вам не буду... тем более писать... Хочу вас предупредить, что я обязан сегодня вечером выехать в служебную командировку... Если мой выезд задержится, отвечать придётся вам...

Кадр 657

(Крупный план. Маленький человек в очках, стукнув ладонью по столу):

– Не смейте угрожать мне! Вот! (Он ткнул пальцем в бумаги, лежавшие перед ним на столе) – Это сигнал о том, что случилось в вашем доме! До того как вы вышли оттуда! В то время когда вы там были, прозвучал выстрел! А потом вы уехали! И вы хотите сказать, что я обязан стать перед вами по стойке «смирно»?! Да хоть бы вы были генералом! У нас все равны перед законом! Все! В вашем доме погиб солдат! И вы обязаны объяснить мне, как это произошло! А не захотите – отправляйтесь в камеру предварительного заключения! Если вы действительно тот, за кого себя выдаёте, вас найдут! Это какой-нибудь несчастный лесник или сторож будет сидеть, дожидаясь суда, а вас найдут быстренько!

Кадр 658

(Общий план. Штирлиц вдруг рассмеялся)

(Голос за кадром):

– Штирлиц стоял в маленькой комнате старшего инспектора криминальной полиции и смеялся, оттого что только сейчас по-настоящему осознал всю страшную, просто-таки невыразимую нелепость положения, в котором очутился.

«Нет, – поправил себя он, продолжая смеяться, – я не очутился. Меня поставили в такого рода положение, а я обязан обернуть ситуацию в свою пользу».

(Штирлиц, сдерживая смех, сказал):

– Вы – мерзкое дерьмо! Маленькое, вонючее дерьмо! Вам не место в полиции.

(Голос за кадром):

–  Он выкрикивал обидные ругательства, понимая, какого врага в лице инспектора он сейчас получит; этого малыша наверняка не включили в игру, а с Гансом была игра, заранее спланированная, теперь ясно; малыша играют втёмную, и он сейчас будет свирепствовать, начнёт дело по обвинению в оскорблении должностного лица, в неуважении власти и закона, а бумага, раз написанная в этом проклятом рейхе, не может исчезнуть, она будет тащить за собою другие бумаги, если только не включится лично Мю;ллер, а ему ох как не хочется включаться. Лишние разговоры. Сейчас, накануне краха, все прямо-таки осатанели во взаимной подозрительности, доносах, страхе... Ничего, пусть лишнее доказательство их связи не помешает, коли он понял его, Штирлица, пусть берёт ответственность, пусть выкручивается...»

(Маленький инспектор полиции поднимается из-за стола, на нём одет старый пиджак (видимо, вторично перелицованный), рубашка тщательно заштопана, галстук заглажен до шёлкового блеска. Он крикнул тонким, срывающимся голосом):

– Гра;ус!
 
(Вбегают: пожилой полицейский и два давешних инспектора; замирают возле двери)

(Маленький инспектор):

– Отправьте этого мерзавца в камеру! Он посмел оскорбить имперскую власть!

Кадр 659

(Общий план. Штирлиц стоит в сырой тюремной камере, по стенам которой медленно струится вода. Штирлиц, не снимая пальто, ложится на нары, свернувшись калачиком, подтянув коленки под подбородок, как в сладком, нереальном уже детстве, и сразу же засыпает)

(Голос за кадром):

– Впервые за те недели, что Штирлиц вернулся из Швейцарии, он спал спокойно, как в сладком, нереальном уже детстве.

 Кадр 660

(Крупный план. Мюллер в своём кабинете сидит за столом, потирая затылок)
(Голос за кадром):

– ...Мю;ллер рассчитывал, что всё произойдет совсем не так, как случилось.
Он полагал, что Штирлиц потребует в полицейском отделении немедленного разговора с Ше;лленбергом, и этот разговор будет ему предоставлен. Ше;лленберг тут же свяжется с ним, с Мю;ллером.

(Голос Мюллера за кадром):

 «Я позвоню полицейскому инспектору крипо района Ба;бельсберг, выслушаю доклад, скажу, что выезжаю на место происшествия, взяв бригаду. Находят улики, которые уже организованы моими людьми после того, как инспекторы увезли Штирлица в полицию. Даю при штандартенфю;рере разгон маленькому инспектору. Фамилия Шрипс смешная, а зовут звучно: Ве;рнер. Жена Дороте;я, трое детей. Член НСДАП с июля 1944 года, вступил во время всеобщей истерии после покушения на фюрера. Тайно посещает церковь, не иначе, как правдоборец, содержит семью брата Ге;рберта, погибшего на восточном фронте, бедствует. Извинюсь перед Штирлицем за тупую неповоротливость криповца; рассеянно спрошу у своих, не обнаружили ли они каких-либо важных улик в доме; те ответят, что есть подозрительные пальцы на стене кухни возле следов крови, хотя нельзя утверждать окончательно, что пальцы эти оставлены уже после выстрела, надо, тем не менее, проводить тщательную экспертизу; я кладу отпечатки на стол, достаю лупу, прошу инспектора убедиться, что отпечатки подозреваемого им доктора Бо;льзена совершенно не идентичны тем, которые обнаружены его, Мюллера, людьми; инспектор, однако, выкладывает свои отпечатки пальцев Штирлица, сравнивает обе таблицы, хочет что-то сказать, но я его прерываю, забираю отпечатки, снятые в крипо со штандартенфю;рера, поднимаюсь и увожу Штирлица с собою, а уж в машине спрашиваю, зачем было нужно убирать Ганса? Если уж мешал, то можно было это сделать не дома».
 
Кадр 661

(Общий план. Мюллер ходит по своему кабинету с озадаченным видом)

(Голос Мюллера за кадром):

– А теперь, после этого инцидента, просто-напросто рискованно пересекать границу, поездка в Швейцарию на грани срыва: эти криповцы страшные формалисты, напишут рапорт Кальтенбру;ннеру про «преступление доктора Бо;льзена», которому попустительствует Мю;ллер, тогда вообще заграничный паспорт – на время расследования, во всяком случае, – будет аннулирован.

(Голос за кадром):

– Мюллер полагал, что такая комбинация не вспугнёт Штирлица; угрозу его жизни он замотивировал во время первого их разговора после возвращения из Берна; отдал ему своего шофёра; не очень бранился, когда Штирлиц, несмотря на приказ, надул мальчика и перестал возвращаться домой, работая по Да;гмар Фра;йтаг.

Кадр 662

(Крупный план. Мюллер в своём кабинете сидит за столом, сложив ладони и изредка посматривая на телефон)

(Голос за кадром):

– ...Шёл уже третий час после того, как Штирлица увезли в полицию, а звонка оттуда до сих пор не было. В секретариате Ше;лленберга теперь сидела женщина, которая бы немедленно об этом сообщила, предположи Мю;ллер, что Красавчик решит помудрить и не свяжется с ним сразу же.

Кадр 663

(Общий план. Мюллер вызывает своего помощника Шольца и отдаёт ему распоряжение)

(Голос за кадром):

– Через четыре часа Мюллер потребовал точных данных от службы его личного наблюдения: номер машины, на которой увезли Штирлица (он вдруг подумал, а не подменили ли красные полицейских, но сразу же одернул себя: нельзя паниковать, всё-таки пока ещё мы здесь хозяева).

Номер машины был подлинным. Описания шофера, фотографа, инспекторов Ульса и Ни;ренбаха совпали абсолютно.

Кадр 664

(Общий план. Мюллер ходит по кабинету, поглядывая на телефон на столе)
(Голос за кадром):

– Через пять часов Мю;ллер потребовал от своих, чтобы был организован сигнал доброжелателя от соседей, мол: «Незнакомцы увезли славного доктора Бо;льзена».

– Через шесть часов, после того уже, как сигнал был зафиксирован в РСХА, расписан на сектор гестапо, занимавшийся безопасностью офицеров СС и их семей, Мю;ллер выехал в крипо Ба;бельсберга, решив не звонить туда предварительно.

Кадр 665

(Общий план. Мюллер в шинели заходит в кабинет маленького инспектора полиции. Вернер Шрипс приветствует Мюллера, как положено, зычным «Хайль Гитлер!» и уступает ему свое место за столом, заметно при этом побледнев)

(Мюллер):

– Где наш человек?
 
(Шрипс, продолжая стоять):

– Я отправил его на Алекса;ндерплатц, группенфю;рер...

(Мюллер):

– В тюрьму крипо;?

(Шрипс):

– Да.

(Мюллер):

– В чем вы его обвиняете?

(Шрипс):

– В оскорблении представителя власти, группенфю;рер! Он позволил себе отвратительное и недостойное оскорбление должностного лица при исполнении им имперских обязанностей.

(Мюллер):

– Имперские обязанности исполняет фюрер, а не вы!

(Шрипс):

– Простите, группенфю;рер...

(Мюллер):

– Вам известно, что вы задержали человека, находившегося при исполнении служебного долга?

(Шрипс):

– Мне известно только то, что я задержал человека, подозреваемого в убийстве, который к тому же оскорблял должностное лицо.

(Мюллер перебивая):

– Он просил вас позвонить в РСХА?

(Шрипс):

– Да.

(Мюллер):

– Отчего вы отказались выполнить его просьбу?

(Шрипс):

– Он потребовал, чтобы я позвонил бригадефю;реру Ше;лленбергу! А я не имею права преступать ступени служебной лестницы.

(Мюллер):

– И за то, что вы отказали ему, он позволил себе недостойные высказывания в ваш адрес?

Кадр 666

(Крупный план. Шрипс рапортует ликующе, остро себя жалея):

– Нет. Не только после этого. Я потребовал, чтобы доктор Бо;льзен написал отчёт по поводу случившегося в его доме... Он отказался и заявил, что не даст мне по этому поводу никаких объяснений... Поэтому я...

Кадр 667

(Крупный план. Мюллер, перебивая):

– Он вам так ничего и не написал?

(Голос Шрипса за кадром):

– Нет, группенфю;рер!

(Мюллер):

– И не дал объяснений?

(Голос Шрипса за кадром):

– Нет, группенфюрер!

(Мюллер):

– Покажите мне копию обвинительного заключения. И не смейте никому и никогда говорить об этом инциденте. Дело об убийстве в доме Бо;льзена я забираю с собою.

(Голос за кадром):

 –  «Штирлиц помог мне своим поведением, – подумал Мю;ллер. – Он облегчил мою задачу. Я вытащу его из-под трибунала – а он сейчас может попасть под трибунал с пылу с жару, – и вопрос о Швейцарии отпадёт сам по себе. Он станет метаться – мне только этого и надо, после метаний он придёт ко мне и станет выполнять все те условия игры, которые я ему продиктую – взамен за спасение».

(Мюллер берёт документ у Шрипса, пробегает текст обвинительного заключения, просит пригласить инспекторов в комнату и говорит):

– Всего того, о чём вы здесь написали, – не было. Ясно?

(Оба инспектора тихо ответили):

– Да.

(Мюллер обернулся к коротышке Шрипсу)

(Шрипс):

– Это было. Я никогда не откажусь от моих слов, группенфю;рер.

(Мюллер поднимается и, выходя из комнаты, коротко бросает Шрипсу):

– Завтра в семь часов утра извольте быть в приемной РСХА.

Кадр 668

(Общий план. Мюллер в своём кабинете сидит за столом, Штирлиц напротив, нога закинута на ногу)

(Голос за кадром):

– ...Через два часа Штирлица привели в кабинет Мю;ллера.

(Мюллер):

– Объясните – зачем всё это?

(Штирлиц):

– Хотелось спать.

Кадр 669

(Крупный план. Мюллер потер лицо мясистой пятернёй, покачал головою):

– А что? Тоже объяснение...

Кадр 670

(Крупный план. Штирлиц):

– Я устал, группенфю;рер, я устал от игры, в которую втянут, которую не понимаю, сколько ни стремлюсь понять, и, видимо, не пойму до самого конца.

Кадр 671

(Крупный план. Мюллер):

– Хорошо, что в полиции вы не стали оставлять пальцы. На кухне, возле несчастного Ганса, есть один отпечаток не в вашу пользу, хотя я допускаю, что вы не имели отношения к трагедии... Почему Ше;лленберг нарушил условия игры? Зачем он убрал моего парня?

Кадр 672

(Крупный план. Штирлиц):

– Он не нарушал. Ему это не выгодно.

(Голос Мюллера за кадром):

– А кому выгодно?

(Штирлиц):

– Тому, кто не хочет пускать меня в Швейцарию, группенфю;рер.

Кадр 673

(Крупный план. Мюллер)

(Голос за кадром):

– Мюллер снова ощутил страх от того, как его считал Штирлиц, поэтому ответил атакующе:

(Мюллер):

– Какого чёрта вы оскорбляли этого самого коротышку?! Зачем?! Я вызвал его сюда к семи утра! Вот, читайте его рапорт вкупе с обвинительным заключением! И подумайте о законах военного времени... Читайте, читайте! Про отпечатки пальцев там есть тоже! Если я смогу вас отмыть – отмою! А не смогу – пеняйте на себя!

(Голос за кадром):

 «Главное – держать его при себе, – продолжал думать Мюллер, – наблюдать пассы, которые он станет предпринимать; готовить финал; слежка за ним поставлена так, что он не уйдёт, пусть будет даже семи пядей во лбу; он – моя карта, и я сыграю эту карту единственно возможным образом...»

(Резко и страшно зазвонил телефон прямой связи со ставкой. Мюллер, порывисто сняв тубку)

– Мюллер!

(Голос Бормана в телефонной трубке, ровный, без всяких эмоций):

– Здесь Борман. Мне срочно нужен... этот офицер... я забыл имя... Привезите его ко мне...

(Мюллер):

– Кого вы имеете в виду?

(Голос Бормана в телефонной трубке):

– Того, который ездил на Запад.

(Мюллер):

– Шти...

(Голос Бормана в телефонной трубке, перебивая):

– Да. Я жду.

Картина 23. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – VI

(Снова директор ФБР Джон Эдгар Гувер)

Кадр 674

(Надпись на экране: ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – VI

(Директор ФБР Джон Эдгар Гувер). Звучит тревожная музыка)
 
(Фотография Дж. Гувера, кадры кинохроники Чикаго, лета 1920-го года)

(Голос за кадром):

– ... Это город Чикаго, летом 1920 года, раскаленный и душный – дождей не было уже три недели, солнце пекло невероятно, астрологи, которых после окончания Первой  мировой войны расплодилось невиданное множество, предрекали конец света и планетные столкновения. Здесь в Чикаго, через полгода после того, как Гу;вер блистательно провёл ночь «длинных ножей» против левых, собрался съезд республиканцев, который должен был выдвинуть своего кандидата на пост президента.

Ставили в основном на мультимиллионера (Фотография В. Томпсона, кадры кинохроники лета 1920-го года) Ви;льяма То;мпсона – тот состоялся на медеплавильных заводах, тесно связан с армией, сталелитейной промышленностью и банками Мо;ргана, – однако опасались, что демократы начнут кампанию протеста, поскольку возможный кандидат возглавлял миссию Красного Креста в России и совершенно открыто при этом заявлял, что снял со своего текущего счёта более миллиона долларов, обратив их не на лекарство и продовольствие, а в оружие для белого движения.

Кадр 675

(Кадры кинохроники, на которых изображён Уильям Харрисон Хейс)
(Кадры игрового кино, на которых показана дискуссия в штабе партии Республиканцев в огромном номере отеля «Блэ;кстон»; жаркое выступление председателя У. Х. Хейса)
    
(Голос за кадром):

– Дискуссии в штабе партии были жаркими, время шло, решение не принималось; председатель Хэйс пытался примирить разные течения, но не мог; То;мпсона провалили (сработало незримое влияние группы Рокфе;ллера).

Кадр 676

(Кадры игрового кино, на которых показано заседание мозгового и политического центров Республиканской партии за круглым столом в огромном номере отеля «Блэ;кстон». Камера поочерёдно обходит во время дискуссии каждого)
      
(Голос за кадром):

– Ночью, накануне заключительного заседания съезда, было собрано заседание мозгового и политического центров штаба; группу Мо;ргана представляли сенатор (Камера медленно наезжает на Г. Лоджа и на Дж. Водсворта) Ге;нри Кэ;ббот Лодж и Джеймс Во;дсворт; сенатор (Камера переходит на Маккормика) владелец газеты «Чика;го трибью;н» Макко;рмик защищал интересы «Интернэ;шнл ха;рвестер ко;мпани»; Ку-клукс-клан осуществлял своё весомое влияние через сенатора (Камера переходит на сенатора Уотсона) Уо;тсона из Индиа;ны. Именно в эту ночь на узкое совещание был приглашён директор и издатель «Ха;рвис Ви;кли» (Камера переходит на Дж. Харви) Джордж Ха;рви, который славился умением из гения сделать болвана, а круглого идиота представить великим мыслителем.

– Созидание начинается с раскованности воображения, – говорил он своим репортёрам. – Придумайте статью, а уж потом подгоняйте под неё человека, факт, страну, историю, чёрта, луну – это ваше право, пусть только задумка служит моему делу. В свое время я придумал (Фотография В. Вильсона) Ву;дро Ви;льсона, и он стал президентом. Я первым понял необходимость (Кадры кинохроники о перевороте в Бразилии) переворота в Бразилии, придумал его, и он произошёл. Вот так-то, ребята: смелость, раскованность и убеждённость в победе! Всё остальное я оплачу, валяйте вперёд, и – главное – не оглядываться. (Камера наезжает на Дж. Харви)

Кадр 677

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Харви и Дж. Гувер на встрече в Вашингтоне беседуют в номере отеля за столиком, сидя в удобных креслах. Общий план. Разговор на английском языке)
    
(Голос за кадром):

– Ха;рви приехал в Чика;го из Вашингто;на, где он встретился с Джо;ном Э;дгаром Гу;вером вечером; говорили два часа, обсуждали возможных кандидатов; Ха;рви ставил быстрые, резкие вопросы; Гу;вер отвечал с оглядкой; он не считал нужным открывать все свои карты – то, что он теперь начал вести досье не только на левых, но и на сенаторов и конгрессменов, было его личной тайной, об этом не знал даже министр.

(Общий план. Харви. Разговор на английском языке):
      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Послушайте, Джон, не надо играть со мною в кошки-мышки. Я догадываюсь, как много вы знаете; мне будет обидно за вас, если вы не подскажете, кто из возможных претендентов на пост президента замазан: если нашего человека истаскают мордой об стол после того, как за него проголосует республиканская партия, вам станет трудно жить, я вам обещаю это со всей ответственностью.

(Гувер):

– Я не из пугливых, Джордж. Я поддаюсь ласке; грубость делает меня несговорчивым.

(Харви):
      
– Если мы пройдем в Белый дом, я обещаю вам поддержку нового президента и полную свободу действий во благо Америки.

Кадр 678

(Крупный план. Гувер улыбнулся): 
   
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Это теплее. Я бы не советовал вам ставить на возможного кандидата Э;льберта Хэ;ри. Пусть он президент наблюдательного совета концерна «ЮС стил корпорэ;йшн», пусть он до;рого сто;ит, но его не любят: в юности, в колледже его били за то, что он обижал девушек... Не ставьте на губернатора Ло;удена – на него покатят бочку, потому что его ребята неосторожно работали с теми, кто держит подпольную торговлю алкоголем, он – на мушке прессы. Ищите тёмную лошадку, иначе демократы побьют вас.

Кадр 679

(Крупный план. Харви  спросил):
    
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Вам, лично вам, выгодна победа серости?

Кадр 680

(Крупный план. Гувер сразу же ответил):
      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Да. Вы – умный, с вами нет нужды хитрить. Мне выгодна серость, потому что мне двадцать шесть, и я хочу состояться, а это можно сделать лишь тогда, когда над тобою стоят невзрачные люди; яркий президент не простит мне – меня, ибо я очень хорошо знаю себе цену.

Кадр 681

(Кадры игрового кино, на которых показано заседание мозгового и политического центров Республиканской партии за круглым столом в огромном номере отеля «Блэ;кстон». Общий план дискуссии)
      
(Голос за кадром):

– ...В час ночи, после яростных схваток в огромном номере отеля «Блэ;кстон», где жил председатель партии Хэйс, секретарям было приказано срочно разыскать того самого сенатора из Ога;йо, который требовал для Америки не героев, но целителей. Им был (фотография сенатора У. Гардинга в полный рост) Уо;ррен Га;рдинг, высокий, вальяжный, красивый, одетый так, как нравилось американцам, простодушный и открытый – что ещё надо Америке!

Кадр 682

(Кадры игрового кино, на которых У. Гардинг заходит в номер, где заседает штаб республиканцев. Общий план. Гардинг явно навеселе. Харви, сидя в кресле, потирает уставшее лицо рукой, закуривает сигару и обращается к вошедшему)      

(Голос за кадром):

– Когда Га;рдинга привели в номер, Ха;рви, не поднимаясь с кресла, потёр жесткой пятернёй уставшее лицо (подумал: нервы ни к черту, пора бросать эту изматывающую работу «создателя президентов»: хоть и хорошо оплачивается, но забирает все силы)

(Харви):
      
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Мистер Га;рдинг, я вижу, вы пьяны;. Ответьте честно: вы в состоянии понимать наши вопросы или хотите часок отдохнуть?

(Гардинг садясь в кресло):
      
– Мистер Ха;рви, я рождён на юге, поэтому умею пить. Мне легче отвечать вам, когда я под мухой, я тогда говорю смелее, я перестаю опасаться ваших змеиных колкостей, я знаю, какой вы дока в вашем деле, вот так-то.

(Харви):
      
– Змея не колется, она – жалит. Но если вы делаетесь смелым после того, как хорошо хлебнули, тогда скажите нам: если мы сейчас выдвинем вашу кандидатуру на пост президента, кто сможет ударить вас, поймать на чём-то и скомпрометировать так, чтобы вместе с вами провалилась партия?
(Гардинг ответил упавшим голосом, слишком уж неожиданным было все происходившее):
      
– Я чист. Никто не сможет меня ударить или замарать, я – чист.

(Голос за кадром):

– ...В марте двадцать первого года Га;рдинг стал президентом. Бывший заместитель министра военно-морского флота США (Фотография Ф. Рузвельта в 20-х годах) Фра;нклин Делано; Ру;звельт, (Кадры кинохроники того времени) выставлявшийся демократами на пост вице-президента, поздравил соперника одним из первых.

Председатель республиканской партии (Фотография У. Хейса) Хэйс получил пост министра почт; министром финансов стал миллиардер (Фотография Меллона) Ме;ллон, который представлял интересы сталелитейных, алюминиевых, угольных и нефтяных корпораций; министерство торговли возглавил бывший директор «АРА», Американской Администрации помощи европейским странам, пострадавшим в 1-й мировой войне (American Relief Administration)  (Фотография Г. Гувера) Ге;рберт Гу;вер; министром юстиции сделался ближайший друг президента (Фотография Х. Догерти) Ха;рри До;герти.

Кадр 683

(Кадры кинохроники времени правления У. Гардинга)
 
(Голос за кадром):

 – Сев в Белый дом, Га;рдинг сразу же провозгласил свою внешнеполитическую концепцию: «Америка прежде всего». По поводу внутриполитической стратегии новый президент предпочёл отмолчаться, заявив: «Нам необходимо по-настоящему возродить религию. Библия – моя настольная книга».

(Кадры кинохроники с изображениями Меллона)
 
Меллон внёс уточнения, проведя закон об отмене налога на сверхприбыли:

– Инициативный человек может добиться всего, если только законы и налоги не калечат его инициативу.

(Кадры кинохроники времени правления У. Гардинга)

Финансисты начали качать из налогоплательщиков деньги; Га;рдинг предался веселью; в Белом доме, на втором этаже, каждую ночь собирались его друзья во главе с новым блюстителем законности До;герти; дым стоял коромыслом; на рассвете президент уезжал из своей резиденции «подышать свежим воздухом» – для него снимали номер в отеле, там ждала подруга, мать его незаконной дочери.

Кадр 684

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Гувер в своём доме укладывает бумаги в личный сейф) 
   
(Голос за кадром):

– Агентура докладывала о ночных бдениях президента Джону Э;;дгару Гу;веру; начальник отдела информации складывал донесения в свой личный сейф, который хранил дома; До;герти его делами не интересовался; с тех пор как новый министр назначил своим «специальным помощником» (Фотография Дж. Смита)
Джесса Смита, вся «политическая часть» юридического ведомства страны перешла – как и обещал накануне выборов Ха;рви – безраздельно в руки Гу;вера.

Но в любой стране политика не может быть не увязана с экономикой.

Джон Эдгар Гувер знал всё о том, что вытворял полковник (Фотография Ч. Фобса) Чарлъз Фобс, приглашённый новым президентом на пост начальника «управления помощи ветеранам войны». Он покупал у бизнесменов кирпич, стекла, дерево для госпиталей по невероятно высоким ценам – деньги-то не свои, государственные, – а продавал эти дефицитные товары строителям за центы; разницу делил с теми, кто покупал. Директор строительной фирмы «Дже;кобс энд Ба;рвик» (Фотография Дж. Барвика) Джеймс Ба;рвик продал Фобсу мастику для полов; правительство уплатило за неё семьдесят тысяч долларов. Этой мастики хватило бы для строительных нужд «управления помощи ветеранам войны» на сто лет. Друзья из фирмы «То;мсон энд Кэ;лли» приобрели у Фобса лекарств и бинтов на полмиллиона долларов, однако же истинная цена этих товаров – как подсчитали эксперты Джона Э;дгара Гу;вера – составляла более шести миллионов долларов; (Кадры кинохроники времени правления У. Гардинга) разницу поделили; вино лилось рекой; девочки из мюзик-холлов танцевали на столах; гудели от души.

Министр внутренних дел (Фотография Фолла) Фолл продал топливному магнату (Фотография Догони) До;гони нефтеносные резервы военно-морского флота США; взятка, которую получил министр, исчислялась в четыреста тысяч долларов.
Министр юстиции До;герти работал умнее: контакты с подпольным миром торговцев наркотиками и алкоголем осуществлял его «специальный помощник» Джесс Смит; операции по прекращению возбуждённых уголовных дел и торговлю помилованиями курировал адъютант Смита агент министерства юстиции Гасто;н Ми;ле; он передал наверх семь миллионов; взятки менее пятидесяти тысяч не принимались.

За три месяца (Фотография Дж. Смита постепенно увеличивается) Джесс Смит пропустил через свои руки тридцать миллионов долларов.

И в это время грянул гром: опасаясь разоблачений, вышел в отставку министр внутренних дел Фолл; полковник Фобс был отдан под суд; пресса начала скандал.

Кадр 685

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Смит приходит к Х. Догерти в кабинет. Общий план)
      
(Голос за кадром):

– Джесс Смит пришёл к До;герти.

(Смит говорит по-английски):
 
(Голос за кадром синхронно переводит):

– Га;рри, надо рвать связи, мне кажется, за нами следят.

(Догерти поинтересовался):
 
– Кто? Кто может следить в этой стране за министром юстиции? Кто подпишет приказ на установку наблюдения? Кто разрешит допрос свидетелей? Кто санкционирует начало дела? Я? – (Он рассмеялся). – Вряд ли. Хоть я и пью по утрам «блади Мери», но горячка у меня пока ещё не началась...

(Смит):
 
– Га;рри, я стал бояться самого себя.

(Догерти укоризненно вздохнул):
 
– Малыш, я не узнаю тебя.

(Смит):
 
– Лучше я уйду, Га;рри... Мне хватит на то, чтобы обеспечить счастливую жизнь даже праправнукам, я больше не могу быть в деле, пойми...

(Догерти):
 
– Мы вместе пришли сюда, малыш, мы вместе отсюда уйдём. Иного выхода у тебя нет, заруби это себе на носу. Я прощаю друзьям всё, что угодно, пусть даже они переспят с моей самой любимой подружкой, но я не прощаю дезертирства, это – как выстрел в спину. Ты понял меня?

(Смит):
 
– Я тебя понял, но и ты постарайся меня понять, Га;рри. Не ты, а я беру деньги от тех, за кем идут наши же шпики. Не ты, а я гоняю по городу, прежде чем положить эти деньги в банк. Не ты, а я потею, пока кассир пересчитывает купюры, ибо я всё время думаю про то, что деньги эти могут оказаться мечеными, и зазвенит пронзительный звонок, и выбегут полицейские, и схватят меня... Га;рри, мне было так хорошо, когда я держал свой магазин, отпусти меня, Га;рри...

(Догерти ответил и ласково потрепал своего помощника по затылку):

– Иди и проспись, малыш. Ты неважно выглядишь, отдохни, малыш...

Кадр 686

(Кадры игрового кино, на которых изображён труп Дж. Смита в его номере. Камера крупным планом выхватывает лежащий на полу пистолет кольт около радиатора отопления. Общий план. Работают криминалисты)
    
 (Голос за кадром):

– Джесса Смита нашли в номере отеля с головой, разнесенной пулей восьмого калибра; кольт валялся возле радиатора отопления.

Пока убивали его друга, До;герти проводил ночь в Белом доме; весело пили своей командой; алиби было абсолютным.

Кадр 687

(Кадры игрового кино, на которых Догерти выступает перед камерами журналистов и перед микрофонами. Общий план)
      
(Голос за кадром):

– Наутро он выступил с заявлением для печати.

(Догерти сказал, сдерживая рыдания):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– У Джесса был диабет. Это очень коварная болезнь... Она отражается на рассудке... Она привела к самоубийству многих людей, прекрасных и чистых. Я буду всегда помнить моего нежного, доброго, доверчивого друга Джесса Смита, это был самый благородный человек изо всех, с кем меня сводила жизнь...
Разыгрывалось действо более циничное и страшное, чем его изображали на картинках, списанных с тех пиров, которые закатывались сильными мира во времена чудовищной чумы.

Страна клокотала, как закупоренная кастрюля на раскаленной плите.

Кадр 688

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Гувер и К. Кулидж разговаривают на приёме в Белом Доме. Общий план)
      
(Голос за кадром):

– Во время одного из приёмов в Белом доме, куда был приглашён и начальник бюро «особой информации» министерства юстиции Джон Э;дгар Гу;вер, вице-президент США Ка;лвин Ку;лидж, державшийся, как обычно, особняком, спросил молодого юриста:

(Кулидж, обращаясь к Гуверу):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Как вы думаете, кто из сильных правоведов сможет публично отмести всю ту скандальную информацию, которую распускают про администрацию некоторые газеты?

(Гу;вер посмотрел прямо в глаза Ку;лиджу, трудно откашлялся и ответил – вопросом на вопрос):

– А вы действительно полагаете, что можно обойтись без публичного разбирательства?

Кадр 689

(Кадры кинохроники времени правления У. Гардинга, в кадре смерть Гардинга, расследование, подготовка к похоронам) (Фотография У. Гардинга)

(Голос за кадром):

– ...Через несколько недель президент, возвращаясь из турне по Западному побережью, скоропостижно скончался в номере отеля «Пала;с» в Сан-Франци;ско.
Сначала медицинское заключение о гибели Га;рдинга гласило, что смерть наступила из-за кровоизлияния в мозг; затем была выдвинута новая версия – отравление крабами, которые президент изволил откушать на пароходе.

Однако же крабов вообще на пароходе не было, да и никто из сопровождавших его симптомов отравления не ощущал.

Первое правительственное сообщение гласило, что внезапная смерть наступила, когда возле несчастного находилась лишь его жена.

Однако же вскоре пришлось признать, что рядом с ним был и его лечащий врач бригадный генерал (Кадры кинохроники времени правления У. Гардинга, в кадре Ч. Сойер) Чарльз Со;йер.

(Кадры кинохроники времени правления У. Гардинга, в кадре смерть Гардинга, расследование, подготовка к похоронам)

(Голос за кадром):

– Истинную причину можно было понять, произведя вскрытие президента.
Однако же вскрытие произведено не было.

(А затем, чем громче звучали голоса, требовавшие расследования истинных причин гибели президента, тем таинственнее развивались события; личный доктор президента (Фотография Ч. Сойера) генерал Со;йер был найден мертвым в своем кабинете, на вилле Вайт Окс Фарм; (Фотография Т. Фельдера) адвокат То;мас Ф;ельдер, приглашённый министром юстиции До;герти на место погибшего Дже;сси Смита, умер при таинственных обстоятельствах после того, как его привлекли к судебной ответственности; при загадочных обстоятельствах погибли подельцы полковника Фобса и министра юстиции До;герти – бизнесмен То;мпсон и член руководства республиканской партии Джон Кинг; топливный магнат Э;двард До;гени, передававший взятки министру внутренних дел Фоллу, был убит выстрелом из кольта своим секретарём, который, в свою очередь, был обнаружен в соседней комнате мёртвым; версия была типичной для той поры: самоубийство.)

Кадр 690

(Кадры кинохроники с изображением приведения к присяге К. Кулиджа)

(Голос за кадром):

– Через пять часов после смерти Га;рдинга бледный до синевы вице-президент Ку;лидж был приведен к присяге и сделался двадцать девятым президентом США.
Он никого не поменял в правительстве, кроме министра юстиции До;герти.
Он никого не понизил и не повысил в должности, кроме (Фотография Дж. Гувера 20-х годов постепенно увеличивается) Джона Э;дгара Гу;вера, который в возрасте двадцати семи лет был назначен им директором Федерального бюро расследований (ФБР).

Кадр 691

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Гувер и К. Кулидж разговаривают в Белом Доме в кабинете Президента. Общий план)      

(Голос за кадром):

– После того как назначение было утверждено, Ку;лидж пригласил молодого шефа американской контрразведки в Белый дом и сказал:

(Кулидж, обращаясь к Гуверу):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Джон, вы понимаете, что на предстоящих выборах нашу партию станут шельмовать те, кто хочет видеть Америку дестабилизированной. От вас во многом зависит, чтобы в стране сохранилось спокойствие. Всё то, что произошло с Га;рдингом, До;герти и Фоллом, – следствие заговора Коминте;рна, не так ли? В разыгравшейся трагедии видна рука врага из Восточной Европы. Разве вам так уж трудно объяснить американцам истинные причины трагедии?
(Голос за кадром):

– Через год Ку;лидж был переизбран на посту президента США.

Страна, словно гигантский состав, катилась в пропасть.

До того дня, который вошёл в историю, как «черная пятница», оставалось пять лет, но те, кто мог видеть и чувствовать, видели и чувствовали надвижение краха, однако предпринять ничего не могли; власть предержащие не позволяли говорить об истинных причинах кризиса, во всём, как всегда, винили красных и негров, Коминтерн и ГПУ.

Кадр 692

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Гувер работает в своём кабинете. Крупный план)
      
(Голос за кадром):

– Поскольку негодование народа было нескрываемым, поскольку Белый дом впал в состояние паралича, никаких действий не предпринималось, Гу;вер начал тайно собирать досье на ближайшее окружение Ку;лиджа: он понимал, что вскоре должен прийти тот, кто наведёт порядок.

К смене караула он готовился тайно, впрок и с оглядкой.

Джон Гу;вер тасовал имена тех, на кого ставили в Уолл-стри;те. Однако среди этой колоды претендентов пока ещё не было имени Ру;звельта.

(Кадры кинохроники времени избрания Ф. Рузвельта и его правления)

(Голос за кадром):

– А когда тот пришёл (сменив Ге;рберта Гу;вера, просидевшего один президентский срок) и назвал кошку – кошкой и потребовал от ФБР борьбы с организованной преступностью, а не с мифической красной угрозой, Гу;вер понял: началось состязание, в котором победит тот, у кого крепче выдержка. Авторитет Ру;звельта был так высок, что об открытой борьбе против него не могло быть и речи.

Кадр 693

(Кадры игрового кино, на которых Дж. Гувер работает в своём кабинете весной 1945 года. Крупный план)
      
(Голос за кадром):

– Сейчас, весной сорок пятого, стало ясно: если он и дальше будет в Белом доме, то все те нормы морали, которым поклонялись Гу;вер и люди его круга, окажутся девальвированными.

Настал час решений.

Картина 24. ХОРОШО ИНФОРМИРОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК ЗНАЧИТЕЛЬНО РЕЖЕ СОВЕРШАЕТ ОШИБКИ

Кадр 694

(Общий план. Борман сидит в своём кабинете и читает документы. Заходит Цандер и передаёт ещё документы, доставая их из папки)
      
(Голос за кадром):

– ...Бо;рман имел все основания потребовать от Мю;ллера срочно доставить Штирлица...

Радиограммы, зашифрованные особым кодом, сработанным специально для Верхней Австрии секретным отделом НСДАП, читались только помощником Бо;рмана: с тех пор как в Линце был депонирован «музей фюрера» – миллиард долларов как-никак, – все сообщения, связанные с этим узлом, составлялись в За;льцбурге лично гауляйтером Айгру;бером, а принимал их в Берлине (Камера наезжает на лицо Цандера) штандартенфю;рер Ца;ндер, самый близкий человек рейхсля;йтера... (Борман берёт документы у Цандера, расписывается в поданном им журнале, кивает и принимается за чтение. Цандер выходит)
(Голос за кадром):

–  «По неподтверждённым сведениям, – час назад сообщил Айгру;бер, – люди, близкие к Кальтенбру;ннеру, заняты переправкой и укрытием в горных курортах Альт Аусзе;е значительного количества золотых слитков. При этом верные члены НСДАП полагают, что именно в связи с этим просматривается цикличность передач вражеского радиста, сориентированного на Запад. Местное подразделение РСХА по-прежнему затягивает расследование, ссылаясь на особое мнение по этому делу, якобы существующее у партайгено;ссе Кальтенбру;ннера. Более того, был зафиксирован интерес непосвящённых к тем штольням, где укрыт „музей фюрера“.

Эта информация легла на ту, которую только что прислал Бо;рману заместитель начальника концлагеря по линии местного отделения НСДАП, и не какого-нибудь лагеря, а того именно, где содержался Кана;рис. (Борман берёт со стола второй документ и смотрит на них поочерёдно)

Он сообщил, что Кальтенбру;ннер бывал здесь трижды, уводил изменника с собою в лес, просил заварить для него настоящий кофе, был с ним демонстративно любезен. Поэтому заместитель начальника – на свой страх и риск – установил аппаратуру в ту комнату, где происходили «кофепития»; расшифровывать запись не стал, а выслал её в рейхсканцелярию с на;рочным, в пакете за сургучными печатями. (Борман встаёт подходит к магнитофону на столе, включает, слушает)

(Голос за кадром):

– Бо;рман прослушал запись беседы Кальтенбру;ннера с Кана;рисом не без интереса. Ничего особенно тревожного в диалоге «хитрой лисы» и простодушного «костолома» с университетским образованием не было, но один пассаж заставил Бо;рмана задуматься.

Кадр 695

(Общий план. Кальтенбруннер беседует в камере концлагеря с Канарисом)
      
(Канарис, обращаясь к Кальтенбруннеру):

– Какой себе вы представляете будущую работу?
 
(Кальтенбруннер со странным смешком заметил):

 –  «А вы думаете, что работа вообще возможна? Я мечтаю о том лишь, чтобы заполучить одно право: жить».

Кадр 696

(Общий план. Борман стоя слушает магнитофонную запись)
      
(Голос за кадром):

– Можно, конечно, было бы считать этот ответ конспира;торским:, –  подумал Борман, –  Кана;рису нельзя верить ни на гран, рассказывать ему о планах работы по восстановлению и реорганизации идей национал-социализма в мире значило бы предать это будущее, ибо двуликий Я;нус умеет торговать – он и с чёртом может провести посредническую операцию, однако, когда Кальтенбру;ннер вскользь заметил адмиралу, что первая информация, переданная ему Кана;рисом, далека от того, чтобы считаться по-настоящему интересной, тот возразил:
 
Кадр 697

(Общий план. Кальтенбруннер говорит Канарису):

– Адмирал, хочу заметить вам, что первая информация, переданная вами, далека от того, чтобы считаться по-настоящему интересной.
      
(Канарис возразил Кальтенбруннеру):
      
– Но ведь у нас был договор: когда мы исчезнем, я смогу лично, в вашем присутствии, провести беседу с теми мультиворотилами Латинской Америки, которые состоялись благодаря мне; без меня у вас ничего не выйдет; вы – разведчик, вы знаете, сколь ювелирна работа с теми, кого ты создал из ничего, а затем вывел к могуществу; они перестали быть вашими агентами, вы;… отныне зависите от них, а не они; от вас, ибо вы про;сите деньги в министерстве финансов, а те выписывают любую сумму со своих бесконтрольных счетов.

Кадр 698

(Общий план. Борман стоя слушает магнитофонную запись)
      
(Голос за кадром):

–  Мысль верная, –  подумал Бо;рман, –  но именно эту верную мысль Кальтенбру;ннер отчего-то не зафиксировал в своем первом и единственном отчёте ему, Бо;рману, хотя, как выяснилось, он встречался с Кана;рисом трижды.

Кадр 699

(Общий план. Мюллер и Штирлиц едут в машине)
      
(Мюллер спросил Штирлица):

– Вы звонили ему?

Кадр 700

(Крупный план. Штирлиц):

– Нет.
 
(Голос за кадром):

– Про то, что Борман во время последней встречи просил его отныне держать связь через Мю;ллера, Штирлиц говорить не стал: стоит ли уступать позицию без боя?

Кадр 701

(Крупный план. Мюллер спросил Штирлица искренне недоумевая):

– Как вы думаете, чем вызван этот звонок?
 
Кадр 702

(Общий план. Мюллер и Штирлиц)

(Штирлиц, сухо ответил):

– Не знаю. Я, во всяком случае, в работе с ним соблюдал все те правила, которые мы с вами оговорили.

(Голос за кадром):

– О том, что радиограммы на Москву расшифрованы, знал только один Мю;ллер; слежка за Штирлицем осуществлялась под прикрытием организации его же безопасности: «После блистательно проведённой операции в Берне у штандартенфю;рера слишком много могучих врагов». Группенфю;рер и это аккуратно замотивировал при разговоре с рейхсля;йтером; операция по устранению Да;гмар проведена старыми агентами Мю;ллера, его личной гвардией, в РСХА никто об этом не знает; и уж конечно никто и не догадывался про то, какую игру с Москвой затеял Мю;ллер, используя Штирлица втёмную.

Однако, пока в мире царствует скрытая сила Случая, пока существует сектор разностей, пока в одном с ним здании работают Кальтенбру;ннер и Ше;лленберг, удара можно ждать с любой стороны, и каким он будет – предугадать заранее невозможно.

(Мюллер продолжает спрашивать):

– Он мог узнать про ваш арест?

(Голос за кадром):

– Мюллер продолжал спрашивать, совершенно, впрочем, не нуждаясь в ответах Штирлица, просто ему так было удобнее думать, времени мало, надо проиграть все допустимые вероятия этого неожиданного вызова.

Если Борман прикажет немедленно вывезти этого паршивца Рубена;у в Швейцарию, придется Штирлица перехватывать на дороге, сажать на конспиративную квартиру, ломать его и принуждать к игре с московским Центром в открытую.

(Штирлиц, ответил):

– Думаю, что нет.

(Мюллер спросил…):

– А если ему сообщили из главного управления крипо?
 
(… и усмехнулся своему вопросу)

(Голос за кадром):

– кто из криминальщиков решит обратиться к рейхсля;йтеру, перепрыгивая через иерархические ступени? Ерунда, такое возможно где угодно, но только не в Германии.
 
(Мюллер):

– Вы будете чувствовать меня во время беседы, Штирлиц... Сосредоточьтесь, постарайтесь настроиться на мою волну, это – в ваших же интересах.

(Штирлиц):

– Я готов, но если б я знал то, что знаете вы, группенфю;рер... Меня может повести не туда... Информированный человек никогда не совершит тех ошибок, которые совершают люди, лишённые знания...

(Мюллер):

– Вы – в деле, Штирлиц. Я не умею предавать... Добрый и доверчивый гестапо-Мю;ллер всегда страдал за свою доброту... У меня, во всяком случае, нет к вам никаких претензий... Мои подозрения живут во мне и умрут там, ибо лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

Кадр 703

(Общий план. Мюллер и Штирлиц заходят в кабинет Бормана, Борман обменивается молчаливым партийным приветствием с вошедшими)

(Голос за кадром):

– ...Борман принял их в своем маленьком кабинете, на втором этаже массивного здания штаб-квартиры НСДАП на Вильге;льмштра;ссе, прямо напротив рейхсканцелярии.
 
(Борман предложил обоим сесть в кресла напротив себя и сказал):

– Мю;ллер, я хочу, чтобы вы придали Штирлицу пару-тройку своих верных людей и срочно отправили их в Линц.

(Мюллер ответил, испытывая неожиданное облегчение):

– Да, рейхсля;йтер.

(Борман):

– Задача: в районе Альт Аусзе;е работает враг. Там же, – (Борман посмотрел на Штирлица), – в соляных штольнях депонированы сокровища, которые принадлежат партии и нации. Над ними занесён меч. Необходимо отрубить ту руку, которая посмела этот меч поднять. Вам понятна задача?

(Мюллер ответил):

– Нет. Мы, секретная служба, грубые люди, рейхсля;йтер. Отрубить вражескую руку может и другой человек, Штирлиц нужен мне здесь... Если же существует какой-то особый аспект проблемы, то Штирлиц должен его знать, иначе ему будет трудно выполнить задачу, возлагаемую вами.

(Борман сухо заметил):

– Если бы я считал нужным коснуться особых обстоятельств этого дела, я бы коснулся их, Мю;ллер. Гауля;йтер Верхней Австрии Айгру;бер окажет Штирлицу необходимую помощь.

(Мюллер скрипуче возразил):

– Нет. Айгру;бер – человек совершенно определённого склада, рейхсляйтер, он – простите меня – слепой фанатик, он ничего не видит и не слышит, он только повторяет лозунги, которые ему присылает доктор Ге;ббельс. Мы так не умеем работать...

(Голос за кадром):

– Штирлиц хотел было сказать, что он постарается найти верную линию поведения; ему надо вырваться из Берлина; судя по тому, как Мю;ллер отбивается от этой его поездки в Верхнюю Австрию, Ганс был убит именно для того, чтобы лишить его возможности манёвра, игра Мю;ллера ясна ему; теперь можно уходить, а Мю;ллер не хочет этого, но сказать сейчас слово против него – значит провалить задумку, ибо, даже если Бо;рман и прикажет, а Мю;ллер вынужден будет на словах, здесь, в этом кабинете, подчиниться, всё равно он останется хозяином положения, когда они выйдут отсюда. Нет, надо молчать, слушать и ждать, будь трижды неладно это постоянное, изводящее душу ожидание...

Кадр 704

(Крупный план. Борман слушает)

(Голос за кадром):

– Борман понял, что необходимо найти выход из сложного положения, он не был намерен сдаваться; в общем-то, можно согласиться с тем, что оба они оказались в сложном положении; то, что было нормой поведения раньше, ныне казалось игрой. Однако надо было найти такую форму отхода, которая не была бы унизительной для престижа рейхсля;йтера. Это Бо;рман умел.

(Борман):

– Ну если вы так высоко занеслись, Мю;ллер, сидя здесь, в центре, что стали с недоверием относиться к людям в областях, даже к гауля;йтеру, мне ничего не остаётся делать, как разбить ваши подозрения... Враг, судя по всему, оперирует, имея базу в штаб-квартире Кальтенбру;ннера... Да, да, именно так. На его вилле «Ке;рри», где расположена специальная группа шестого управления, действует враг. Вы понимаете всю деликатность задачи? Кальтенбру;ннер лично следит за работой радиооператоров, нацеленных на перехват всех сообщений с востока и запада. Если бы вам, Мю;ллер, сказали, что противник коллабори;рует с сотрудником гестапо, как бы вы отнеслись к этому? Будучи честным человеком, вы бы оборвали собеседника, обвинив его в клевете. Я ведь не допускаю мысли, что вы намеренно можете держать подле себя врага...

Кадр 705

(Крупный план. Штирлиц, улыбнувшись):

– Ну отчего же... С точки зрения нашей профессии, рейхсля;йтер, это порою даже выгодно: отличная возможность начать игру.

Кадр 706

(Общий план. Борман поднялся):

– Вот вы мне и докажите, что Кальтенбру;ннер ведёт игру втёмную, а не расчётливо и коварно покрывает врага в своем доме! Вот вы и принесёте мне на стол доказательства абсолютной надежности вашего шефа! Но если в ваших сердцах шевельнётся хоть тень сомнения в его честности, вы немедленно же сообщите об этом мне. Лично. Сюда или в рейхсканцеля;рию.

(Штирлиц):

– Как отнесётся к такого рода особому положению прибывшего человека гауля;йтер Айгру;бер? Ревность, опека, желание дать мне указание, как до;лжно поступить, – такого рода коллизия исключается?

(Голос за кадром):

– Штирлиц тогда задал этот вопрос, потому что вопрос этот позволил ему вырваться вперёд, обогнать Мю;ллера, освободиться от его опеки, никак не обижая его при этом, оставляя за ним право на окончательное решение.

(Борман):

– Я пошлю ему радиограмму, что вы действуете автономно, согласно моему указанию. Увы, ревность гауля;йтера я не исключаю. Если результаты проверки кончатся благополучно – связывайтесь со мной, поставив его обо всём в известность... Если же вы обнаружите трагедию, если вам станет очевидна неверность Кальтенбру;ннера, ничего не говорите Айгру;беру, не надо, выходите прямо на меня...

(Мюллер заметил):

– Спасибо, рейхсля;йтер, теперь нам будет легче думать об этом деле.

(Голос за кадром):

– Он понял, как обошёл его Штирлиц на крутом вираже, он снова отдал дань уму и точности этого человека, поэтому решил сейчас выложить на стол свою козы;рную карту, которая, по его мнению, могла бы заставить Штирлица остаться в Берлине или, на крайний случай, как можно скорее вернуть из Линца к ноге, подобно охотничьему псу, вкусившему сладкого запаха теплой крови.

(Мюллер):

– И последнее, рейхсля;йтер. Геле;н передал мне все те документы по России, Югославии, Польше, частично по Франции, которые я у него просил. Это – уникальные материалы, слов нет. Если ценности «музея фюрера» в Линце исчисляются сотнями миллионов марок, то дела Геле;на попросту не имеют товарной стоимости. Я был намерен поручить Штирлицу работу по подбору и учету этой кладези информации по тем высоко стоящим людям в Пари;же, Москве, Белгра;де и Варша;ве, к которым мы – в будущем – сможем подходить. Папки с бумагами Геле;на надо превратить в пятьдесят страниц; я убеждён, что Штирлиц справился бы с этим делом лучше других...

(Борман):

– Посадите на этот узел кого-то из тех, кто сможет провести первую прикидку, предварить начало обстоятельной работы, систематизировать её.

(Мюллер):

– Я не хочу хвалить Штирлица в глаза, но лучше его никто не сможет охватить это дело. Если кто-то начнёт предварять и систематизировать, потом будет трудно раскассировать дело по секторам: армия, промышленность, идеология...
(Мюллер лениво глянул на Штирлица, словно бы ожидая, что тот поможет ему, скажет «я готов начать предварительную работу немедленно, а после первой прикидки сразу же отправлюсь в Линц», но Штирлиц молчал, не отрывая глаз от Бормана, словно бы показывая этим, что он лишен права на окончательное решение)

(Борман):

– Нет, всё-таки туда надо ехать именно Штирлицу, потому что, по мнению экспертов Айгру;бера, передачи сориентированы на Да;ллеса, на его центр... На фронте пока еще спокойно, хоть военные и пугают нас возможностью русской атаки. Штирлиц – со свойственным ему тактом – проведёт работу в Линце за три-пять дней и вернётся, чтобы готовить материалы Геле;на...

(Штирлиц встаёт)

(Голос за кадром):

– И снова Штирлиц обошёл Мю;ллера, ибо поднялся с кресла первым, давая этим понять, что он считает разговор оконченным – приказ Бо;рмана ему ясен и принят к исполнению.

(Мюллеру, обращаясь к Штирлицу):

– Простите, дружище, не сочли бы вы возможным подождать в приёмной? У меня конфиденциальный вопрос к рейхсля;йтеру.

(Штирлиц вышел)

Кадр 707

(Крупный план. Мюллер обращается к Борману, кашлянув):

– Рейхсляйтер, Ви;тлофф, подготовленный доктором Ме;нгеле для внедрения в русский тыл, уже переброшен вашими людьми?

(Голос Бормана за кадром):

– Нет ещё. Отчего вас это интересует? От кого пришла информация о нём?

(Мюллер):

– От ваших же людей. Там, в охране «АЕ-2», есть мой знакомец с времён Мю;нхена, не браните его, для него я не что иное, как маленький слепок с вас... Интересует меня Ви;тлофф потому, что та игра против русских, о которой я вам недавно говорил, входит в завершающую стадию и мне нужны верные люди, верные не кому-либо, но именно вам, партии... Мой план выверен, уточнён; пора идею обращать в дело...

Кадр 708

(Общий план. Штирлиц сидит в приёмной Бормана)

(Голос за кадром):

– ...Дожидаясь Мю;ллера в приёмной, прислушиваясь к тишине, царившей здесь, – налётов не было, телефоны имели только три выхода: на Гитлера, Ги;ммлера и Ке;йтеля, ни с кем другим рейхсляйтера не соединяли, – Штирлиц сказал себе: «Надо уходить, поездка в Линц – последний шанс. Всё, что можно было понять, я понял, выше головы не прыгнешь.

Кадр 709

(Крупный план. Штирлиц сидит)

(Голос за кадром):

– Слова Бо;рмана об изменнике, работающем возле Мю;ллера, были, конечно, случайностью, но эта случайность едва не стоила мне сердечного приступа. А про то, что они хранят в штольнях, я не имею права передавать в Центр, и так приходится ломать голову, где ложь, а где правда, и связника нет и, видимо, не будет, я стал объектом двусторонней игры, но если я хоть как-то могу понять наших, то здешних я вообще перестал понимать. Или же они больные люди, лишённые способности понимать происходящее. (Камера медленно обходит Штирлица) Из Берлина мне не уйти, думать про то, чтобы пробиться отсюда на восток, – безумие, меня схватят через день, – как бы я ни менял внешность...
А Линц – это горы, там можно отсидеться, можно, в конце концов, идти по тропам на восток; Мю;ллер не сможет послать за мною слежку, он будет их инструктировать в том смысле, чтобы была обеспечена моя безопасность, а это развязывает мне руки: „е;ду по оперативной надобности, будьте от меня в ста метрах“, – пусть потом ищут... Я не верю Мю;ллеру, когда он сказал про документы Геле;на. Это крючок для меня, он хочет, чтобы я заглотнул этот крючок, он и в машине станет ждать, что я проявлю интерес к этим материалам Геле;на, действительно бесценным для любой разведки. А я не проявлю к ним интереса, не проявлю, и всё тут!»

Кадр 710

(Общий план. Штирлиц и Мюллер возвращаются в кабинет Мюллера)

(Мюллер достал из сейфа плоский чемодан и положил его перед Штирлицем, присел на стул и сказал):

– Это лишь один из материалов Геле;на... Здесь – данные по людям науки во Франции, чьи родственники тайно коллабори;ровали с нами на оккупированных территориях. Приглядитесь, подумайте, как это вернее и короче записать, рассчитывая использование агентуры на будущее в наших целях. Имейте в виду, что другие материалы, в частности по России и Чехии, составлены по другой методе. Придумайте – пока будете добираться до Австрии, – как свести всё это пухлое многообразие к тоненьким листочкам бумаги, напечатанным на рисовой бумаге, переданной мне нашими японскими коллегами... Когда вернётесь, я поселю вас на одной из моих конспиративных квартир, дам пару стенографисток – хорошенькие. Возьмёте на себя Югославию и Францию... Это – дорого сто;ит, больше, чем картины всяких там Тинторе;тто и Рафаэ;ля, вы уж мне поверьте...

(...Резко зазвонил телефон, связывавший Мюллера с Кальтенбруннером)

(Мюллер берёт трубку):

– Да, я слушаю, обергруппенфюрер... Да... Да... Хорошо... Иду... – Мюллер поднялся, покачал головой

(Голос за кадром):

– Это звонил Калтенбруннер.

(Мюллер):

– Что-то срочное. Ждите меня в приёмной. Шольц угостит чаем, я вернусь через двадцать минут.

Кадр 711

(Общий план. Штирлиц сидит возле окна, в приёмной и пьёт чай, В окне вечерний Берлин. Шольц работает, то и дело звонит телефон, Шольц снимает трубку и говорит)

(Голос за кадром):

– ...Штирлиц пил чай, рассеянно слушая, как Шольц отвечает на лихорадочные звонки и – в са;мой глубине души, тайно и сладостно, – надеялся, что в Линце к нему подойдёт высокий парень, который знает, как сейчас курят сигареты на Западе, назовёт нужные пять слов пароля, выслушает отзыв и скажет: «Товарищ Исаев, я прибыл для того, чтобы обеспечить вашу отправку на Родину».

(Штирлиц, обращаясь к Шольцу):

– Может быть, я мешаю вам? Я могу подождать в своем кабинете.

(Шольц сухо ответил):

– Группенфю;рер сказал, что вы нужны ему именно здесь.

Картина 25. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – VII

(Генерал Гелен )

Кадр 712

(Генерал Гелен, в полный рост, в форме, улыбка, поднявшись из-за стола навстречу Мюллеру. Вскидывает руку в нацистском приветствии. Визит Мюллера 18 марта 1945)

(Голос за кадром):

– Генерал Геле;н теперь каждый день вспоминал давешний визит Мю;ллера; в глазах его то и дело возникало лицо группенфю;рера;
 
Кадр 713

(Крупный план, Мюллер, плохо выбриты виски, усмехнулся)

(Голос за кадром продолжает):

– он точечно видел седые волоски на левом виске, плохо выбритом «папой-гестапо»; Геле;н был мастером «детали»; он любил повторять:

Кадр 714

(Общий план, Мюллер и Гелен беседуют в кабинете генерала)

(Голос за кадром продолжает):

– Как в кинематографе мелочь определяет уровень талантливости, так и в нашем деле сущий пустяк может оказаться поворотным моментом в грандиозной операции. Если бы адмирал Кана;рис (кадры кинохроники 20-х годов: Канарис, Мата Хари) не обратил внимания на ножки Ма;та Ха;ри, не пригласил её в ресторан «Макси;м», а потом не отвёз в свою загородную квартиру – кто знает, как бы развивались события на театре военных действий и сколько немецких жизней оказались бы погубленными англо-французскими мерзавцами в мокрых и грязных окопах... Вспомните фильм большевистского режиссера Эйзенште;йна про матросский бунт в Одессе: (кадры из кинофильма «Броненосец Потёмкин») я не знаю, намеренно или случайно покатилась коляска по лестнице на набережную, однако если это была задумка – то, значит, Эйзенште;йн (фотопортрет С. Эйзенштейна) никакой не русский, а настоящий немец. Если же это оказалось случайностью, недоработкой его ассистентов, то и тогда честь ему и хвала, значит он умеет и в мелочи заметить главное...

Как это ни странно, именно небритое лицо Мю;ллера заставляло Геле;на то и дело возвращаться в своих раздумьях о будущем к чему-то очень важному, что смутно им чувствовалось, но покуда ещё не было до конца по;нято.

Кадр 715

(Общий план, Гелен в своём кабинете, раскладывает бумаги, садится работать)

(Голос за кадром продолжает):

– Он понял всё, вернувшись с доклада Йодлю. Картина будущих решений предстала перед ним абсолютная – в своей завершённости.

Кадр 716

(Крупный план, Гелен в своём кабинете, сидит, положив руки на стол)

(Голос за кадром продолжает):

– «Если такой аккуратист, – сказал себе Геле;н, – как Мю;ллер, не смог тщательно выбриться, то он будет так же невнимателен ко всему тому, что не укладывается в его схему жизни на то время, которое отпущено всем нам – до того момента, когда настанет крах. Тотальную слежку он сейчас осуществлять не может. Он сохранил за собою лишь самые главные направления; всё, что по бокам, а тем более за спиною – он уже не может охватить. Чем резче и неожиданнее будет мой поступок, тем больше шансов на успех, на то, что я смогу вырваться отсюда на Запад».

(Камера медленно наезжает на Гелена)

(Голос за кадром продолжает):

– Геле;н долго готовился к действу, но уж, когда он заканчивал обдумывание всех поворотов предстоящей операции, его поступки отличались холодной стремительностью.

Кадр 717

(Кадры кинохроники начала 20-века, на которых Пруссия, Германия тех лет, первая мировая)
      
(Голос за кадром):

– ...Он не сразу пришёл к мысли стать кадровым военным, хотя вся его семья относилась к числу тех, которых называли «прусской костью» (фотографии семьи Гелена, он сам в 20-е годы); впрочем, сам он прусса;ком себя не считал, а мать и вовсе родилась в Голла;ндии.

(Кадры кинохроники начала 20-века, на которых Пруссия, Германия тех лет, после подписания Версальского мира)
      
(Голос за кадром):

– Однако же, вступив в ряды армии после того, как был подписан Верса;льский договор, когда Германия была практически лишена права иметь воинские формирования, Геле;н выполнил свой долг истинного патриота: империя без войск невозможна, необходимо сделать всё, что в силах каждого немца, дабы вернуть стране могучую армию; будущее решает не станок и плуг, считал он, но штык и орудие.

В 1923 году юный Геле;н стал обер-лейтенантом (фотографии Гелена и его отца 20-х годов); окончив привилегированную школу кавалерии, он сделался адъютантом заместителя начальника генерального штаба; отец, один из идеологов великогерманского национализма, выпускал учебники истории, в которых звал молодёжь к реваншу: «Мы – нация без жизненного пространства!» (Кадры кинохроники конца 20-х годов, на которых Пруссия, Германия тех лет): Он же первым начал печатать карты для генерального штаба; сыну карьера была обеспечена.

(Кадры кинохроники начала 30-х годов, на которых приход Гитлера к власти)
      
(Голос за кадром):

– А когда Гитлер пришёл к власти, издательство Геле;на-отца было – за заслуги перед движением – провозглашено «образцовым народным национал-социалистским предприятием».

(Кадры кинохроники конца 30-х годов, на которых нападение Германии на Польшу)
      
(Голос за кадром):

– Во время вторжения в Польшу Геле;н (Фотография майора Гелена) был одним из самых молодых майоров вермахта; именно там он стал офицером связи между генералами Манште;йном (Фотография Э. Манштейна) и Гудериа;ном (Фотография Х. Гудериана).

Кадр 718

(Кадры игрового кино, на которых флегматичный полковник Кинцель в своём кабинете, в Варшаве, перебирает бумаги, время от времени сморкается, посматривая на стоящего перед ним Гелена)
      
(Голос за кадром):

– Именно здесь, в Варша;ве, после победы Геле;н познакомился с флегматичным, постоянно сморкающимся полковником Ки;нцелем, возглавлявшим особый отдел генерального штаба «Иностранные армии Востока». Геле;н тогда уже стал личным адъютантом начальника генерального штаба Га;льдера (Фотография Ф. Гальдера); именно тогда он по-настоящему ощутил сладостное чувство службы на сильного.

(Кинцель нежно перебирает папки)
 
(Голос за кадром):

– Кинцель нежно перебирал папки с донесениями от русской резидентуры, работавшей под руководством заместителя военного атташе в Москве генерала Кребса,
 
(Кинцель долго и тщательно сморкался, говорил простуженно, постоянно покашливая):

– Я даю большевикам два месяца на то, чтобы они откатились за Урал. Коло;сс на глиняных ногах обречён на то, чтобы удобрить поле для германских колонистов. Дни Сталина сочтены.

Кадр 719

(Общий план, Гелен в форме подполковника вермахта, стоя слушает Кинцеля, молчит и поддакивает)

(Голос за кадром продолжает):

– Геле;н придерживался иной точки зрения: он любил читать, отец выпускал книги и по истории. Где-где, а в истории парадоксов хоть отбавляй. Впрочем, зная, что Ки;нцель тесно связан со службой обергруппенфю;рера Ге;йдриха (Фотография Ф. Гейдриха), стремительно растущий Геле;н (он уже стал подполковником) молчал и поддакивал.

Лишь после того как войска вермахта откатились от Москвы, он понял, что настало время действовать.

Кадр 720

(Кадры игрового кино, на которых отец Гелена на приёме у гауляйтера Бреслау, руководителя окружной организации НСДАП, сидевшего под огромным портретом Гитлера)

(Голос за кадром продолжает):

– ...Отец Геле;на, директор издательства «Фердина;нд Хирт, типография и книжная торговля», записался на приём к гауляйтеру Бреслау руководителю окружной организации НСДАП,  и был принят на следующий же день, вечером, после окончания работы – знак особого уважения.

(Геле;н-отец, обращаясь к гауляйтеру):

– Я должен просить вас, уважаемый партайгено;ссе,  чтобы наша беседа осталась тайной, ибо я никак не хочу причинить зло моему сыну, Ре;йнгарду, а речь пойдёт именно о нём.

(Гауляйтер Бреслау):

– Вы знаете, что слово партийного функционера национал-социалистской рабочей партии твёрже камня и крепче стали. Могли бы говорить, не предваряя такого рода просьбой.

(Геле;н-отец):

– Мой сын служит у генерал-полковника Галь...

(Гауляйтер Бреслау, перебивая):

– Я знаю, пожалуйста, существо дела, фюрер учит нас экономить время, я даю вам пять минут, извольте уложиться с вашим вопросом...

(Геле;н-отец):

– Речь идёт о том, что подразделение разведки генерального штаба, работающее против русских, находится в руках человека, связанного родством со славянами.
(Гауляйтер Бреслау, лениво откликнулся, но в глазах его вспыхнул быстрый холодный огонь):

– Вы сошли с ума. Такого рода пост может быть занят лишь кристально чистым арийцем.

(Геле;н-отец, упрямо повторил):

– Тем не менее, (и продолжил:) у жены полковника Ки;нцеля есть какой-то родственник польской крови... Нет, нет, Ки;нцель прекрасный офицер, он делает всё, что должен делать, и наше зимнее выравнивание фронта под Москвой никак не может быть поставлено ему в вину: кто мог предполагать такие морозы?! Но, тем не менее, когда я узнал об этом от Ре;йнгарда, то я счёл своим долгом сообщить вам.

(Голос за кадром):

 – Родство со славянами, как и простое знакомство с коммунистами, предполагало лишь одно: немедленное увольнение со службы – до начала разбирательства; есть сигнал, и достаточно; если потом выяснится, что человека «оклеветали» – ему найдут другое место; рейх прежде всего; личные обиды не имеют права на существование.

 Ки;нцель был снят со своего поста через три дня; это было беспрецедентно долго, но за него вступался лично Га;льдер, однако это не помогло, хотя полковник просидел лишние два дня в штабе; без заступничества начальника генерального штаба его бы вывели за ворота в течение двадцати четырех часов.
Проверкой было установлено, что у его жены нет родственников низкой расы, компрометирующих истинного арийца, однако дело было сделано – в кресле Ки;нцеля уже сидел полковник Ре;йнгард Геле;н; генерал Га;льдер вручил ему серебряные погоны лично, через час после назначения на высокий пост.

Кадр 721

(Кадры игрового кино, на которых Гелен в форме полковника вермахта восседает в кресле полковника Кинцеля и даёт указания подчинённым)

(Голос за кадром):

– На следующий же день Геле;н собрал своих помощников и сообщил им, что он – по согласованию с начальником РСХА Ге;йдрихом – меняет весь состав офицеров армейской секретной службы, начиная с полков, причём, если первый и второй отделы фронтовой, корпусной, дивизионной и полковой разведок будут по-прежнему заниматься своими обязанностями по сбору секретных данных, саботажу и диверсиям, то работу третьих отделов – контрразведка, наблюдение за личным составом штабов вермахта – он, Геле;н, отныне намерен координировать с шефом РСХА Ге;йдрихом.

После этого Геле;н покинул генеральный штаб и совершил стремительный вояж из Винницы – где он расположился по соседству со ставкой фюрера – в Берлин, Белгра;д, Софи;ю и Га;мбург.

Здесь он встретился с ветеранами германской разведки, которые говорили по-русски так же свободно, как рейхсляйтер Альфре;д Ро;зенберг; все они были выходцами из Петербурга и Москвы, провели своё детство в поместьях под Рязанью и Нарвой, помнили былое, мечтали о том, чтобы это прекрасное былое вновь обрело реалии настоящего и – особенно – будущего.

Первым, кого посетил Геле;н, был генерал Па;нвитц (Фотография Г. фон Панвитца); он состоялся в девятнадцатом году, когда возглавлял вооруженные подразделения, расстреливавшие немецких радикалов; его беспощадность Адольф Гитлер ставил тогда в пример руководителям СА (Кадры кинохроники 20-х годов, где Гитлер выступает перед соратниками, звучит немецкая фраза, голос за кадром синхронно её переводит):

– Колебания в период кризисов невозможны; поколения простят ту кровь, которая прольётся на нивы, где зацветут всходы после того, как плевела будут уничтожены!

Поскольку фон Па;нвитц командовал казачьими соединениями генерала Шкуро; (фотография генерала Шкуро, фотография Шкуро вместе с Панвитцем), расквартированными в Югославии, (кадры кинохроники, Югославия, Болгария, Германия 42-43 год) Геле;н провел с ним пятичасовую конференцию, наметил план работы по созданию крепкого штаба, составленного из царских офицеров, готовых на всё, лишь бы повалить большевизм, договорился об откомандировании к нему десяти наиболее проверенных казачьих вождей и отправился к Вил;ьфриду Штрик-Штри;кфельду, (Фотография В. Штрик-Штрикфельда) майору запаса, работавшему по изучению и систематизации тех данных, которые передал нацистам генерал-лейтенант Власов (Фотография генерала А.А. Власова).

Поскольку в годы первой мировой войны Штрик-Штри;кфельд был царским офицером, служил в белой армии и Россию знал великолепно, Геле;н поручил ему осуществлять все контакты с рейхсля;йтером Ро;зенбергом (Фотография А. Розенберга) и рейхсфю;рером Ги;ммлером (фотография Г. Гиммлера), которые к Власову относились ревниво и передавать его ве;рмахту пока что намерены не были.

После этого Геле;н встретился с генералом Кёстрингом (Фотография Э. Кёстринга), работавшим в аппарате Кребса, когда тот курировал военный атташат в Москве, и предложил ему возглавить формирования «патриотов русской национальной идеи, которые готовы строить своё государство восточнее Урала».
И, наконец, Геле;н нанёс визит вежливости бригадефю;реру Ва;льтеру Ше;лленбергу (Фотография В. Шелленберга), попросил его советов, выслушал молодого шефа политической разведки с восхищенным вниманием, хотя знал куда как больше, чем этот красавчик, только вида не показывал, а уж потом посетил Мю;ллера.

Кадр 722

(Общий план. Гелен разговаривает с Мюллером в его кабинете)

(Гелен):

– Группенфю;рер, без вашей постоянной помощи я просто-напросто не смогу функционировать: русские – люди непредсказуемых поворотов, мне важно, чтобы именно ваши сотрудники пропускали через своё сито всех тех, кого отберёт Штрик, а уж после Па;нвитц и Кёстринг примут под своё командование...

Кадр 723

(Общий план. Гелен разговаривает с Геббельсом в его кабинете)

(Появляются титры: «Рейхсминистр пропаганды Й. Геббельс» и исчезают)

(Голос за кадром):

– Через два месяца Геле;на вызвал Ге;ббельс; созданная полковником секретная группа «Активная пропаганда на Восток», возглавленная ставленником Ро;зенберга прибалтийским немцем фон Гроте, (Фотография капитана Н. фон Гроте)  начала выпуск листовок; писали пропагандисты Ге;ббельса, Власов их визировал.

Рейхсминистр высказал соображение, что пропаганда Геле;на слишком осторожна.

(Геббельс советует Гелену):

– Смелее называйте вещи своими именами. Русские обязаны подчиняться, они не умеют мыслить, они должны стать слепыми исполнителями наших приказов.

(Гелен рискнул возразить):

– Русские умеют мыслить, господин рейхсминистр, их философские и этические школы, начиная с Ради;щева и кончая Соловьевым, Бердяевым и Кропоткиным, я уж не говорю о Плеханове и Ленине, начинены взрывоопасными идеями; с точки зрения стратегии мы обязаны сейчас позволить им считать себя не очень-то уж неполноценными; после победы мы загоним их в гетто, но пока стреляют партизаны...

(Геббельс отре;зал):

– Их уничтожат. Нация рабов не имеет права на иллюзии...

Кадр 724

(Общий план. Гелен разговаривает со Скорцени)

(Голос за кадром):

– Тогда Гелен обратился к Скорцени:

(Гелен):

– Отто, вы вхожи к фюреру, я прошу вас помочь мне: нельзя столь пренебрежительно дразнить русского медведя, как это делаем мы. Я ненавижу русское стадо не меньше, а быть может, больше рейхсминистра Геббельса, но я выезжаю на фронт и допрашиваю пленных: наша неразумная жестокость заставляет их прибегать к ответным мерам.

(Появляются титры: «Главный диверсант рейха О. Скорцени, оберштурмбанфюрер СС» и исчезают)

(Скорцени, покачав головой):

– Ре;йнгард, я не стану влезать в это дело. Фюрер никогда не пойдёт на то, чтобы санкционировать хоть какое-то послабление в славянском вопросе: если евреи должны быть уничтожены тотально, то русские – на семьдесят процентов; мы же с вами читаем документы ставки, нет смысла воевать с ветряными мельницами.

Кадр 725

(Крупный план. Гелен сидит в своём кабинете, работает над бумагами, камера постепенно наезжает)

(Голос за кадром):

– ...После того как Геле;н составил свой развернутый меморандум по Красной Армии, после того как он приобщил к нему страницы с выдержками из допросов перебежчиков, данные перехватов телефонных разговоров в России и отправил это – через Га;льдера – в ставку, фюрер присвоил ему звание генерал-майора; это случилось через несколько недель после того, как лучшие офицеры и генералы, думавшие о судьбе Германии перспективно, были удушены на рояльных струнах, подцеплены за рёбра на крюки, куда вешали разделанные туши, или же расстреляны в подвалах гестапо.

Кадр 726

(Общий план. Семья Геленов в доме в Бреслау заканчивается ужин, женщины расходятся, отец с сыном остаются одни, заходят в большую библиотеку морёного дуба, садятся в уютные кресла)

(Голос за кадром):

– Именно тогда, приехав в Бресла;у, к отцу, – после того как кончился семейный ужин и мужчины остались одни в большой, морёного дуба, библиотеке – Геле;н-младший сказал:

Кадр 727
 
(Крупный план. Гелен-сын, обращаясь к отцу)

(Гелен):

– Всё кончено, отец, мы проиграли и эту кампанию.

Кадр 728

(Крупный план. Гелен-отец, обращаясь к сыну):

– Но оружие возмездия... – (начал было, однако сразу же замолчал)

(Голос за кадром):

– Геле;н старший осёкся, потому что признался себе, что говорит он так потому, что постоянно ощущает на спине холодные глаза невидимого соглядатая.

Кадр 729
 
(Общий план. Гелены: отец и сын сидят в креслах. Гелен-отец встаёт. Поднявшись, Гелен-старший включил радио, нашёл волну с музыкой из оперетты, вздохнул, покачал головою)

(Голос за кадром):

– Ему, как главе «народного предприятия», было позволено держать дома приёмник, у всех остальных зарегистрировали или отобрали, – нашёл Вену (передавали отрывки из оперетт)

(Гелен-старший):

– Не слишком ли ты смело говоришь, мой мальчик?

(Гелен-младший):

– Так сейчас говорят все.

(Гелен-старший):

– Но ты генерал, а фюрер перестал верить военным после безумного акта Шта;уфенберга.

(Гелен-младший):

– Акт был далеко не безумным, отец. Просто, думаю, операция была не до конца додумана, не учтён именно этот самый фактор страха... Он вдавлен в каждого из нас; увы, не только в заговорщика, но и в того, кто призван его карать...

(Гелен-старший):

– Государство невозможно без страха.

(Гелен-младший):

– Государственный страх обязан быть совершенно особым, отец... Ты прав, он необходим, однако он обязан быть совершенно отличным от обыкновенного, привычного, бытового, если хочешь. Он, этот государственный страх, должен быть таинственным, надмирным, он – словно провидение, он карает лишь тех, кто отступает, остальным он не должен быть ведом; ведь овцы лишены этого чувства, им наделен лишь тот баран, который ведёт отару, чует волка и испытывает при этом ужас; все остальные лишь повторяют его чувствования и, как следствие, поступки... Я долго думал над тем, в чём сокрыта суть такого глобального понятия, каким я считаю стиль... Согласись, Севи;лья и Грена;да, завоёванные испанцами, по cю пору хранят прелесть арабской архитектуры, тогда как Барсело;на несёт в себе ядро парижского или даже берлинского рационализма. Прямолинейность Ло;ндона грубо противоречит римским улицам возле Колизе;я... Каждая культура, проявляющая себя в стиле, имеет свою таинственную временну;ю длительность... Время третьего рейха историки будут исчислять всего лишь двенадцатью годами, отец, в следующем году мы станем разгромленной державой...

(Гелен-старший):

– Ре;йнгард...

(Гелен-младший):

– Отец, если бы я не был патриотом нации, я бы не говорил так... Ныне лишь слепцы из партийного аппарата Бо;рмана повторяют завывания доктора Ге;ббельса; мы, люди армии, должны думать о будущем...

(Гелен-старший):

– Но возможно ли оно?

(Гелен-младший):

– Оно необходимо, следовательно, возможно. Наступит время для создания нового стиля, отец... Знаешь, я особенно дотошно выспрашивал Власова о причинах, побудивших его перейти на нашу сторону... Он лгал мне... Он смят страхом... Его бормотанье о необходимости восстановления веры, об особом призвании русской нации в борьбе с красным дьяволом – перепевы того, что вкладывал в его голову мой Штрик-Штри;кфельд... Власов запутался в самом себе... Он оказался неподготовленным к поражению, а потому был раздавлен, словно мокрица... А мы уже сейчас обязаны быть готовы к тому, чтобы восстать из пепла... Я думаю над этим... Я пока ещё не пришёл к определённым выводам, но, тем не менее, хочу просить тебя выйти в отставку и, сославшись на сердечное недомогание, срочно уехать с моей семьей в Тюри;нгию, в горы, за Э;льбу...

Кадр 730
 
(Общий план. Гелен заходит в свой кабинет в Генштабе Вермахта, следом проходит его помощник. Гелен садится за стол. Помощник стоит. Гелен отдаёт ему устные распоряжения, тот записывае в блокнот)

(Голос за кадром):

 – ...Вернувшись в генеральный штаб, Геле;н приказал напечатать свою «Красную библию» в двадцати экземплярах, включив туда лишь сотую часть тех материалов, которые были собраны сонмом его офицеров, разбросанных по всем подразделениям ве;рмахта.

Наиболее ценные документы он микрофильми;ровал в трёх экземплярах, первый спрятал в сейф, в ящичек, на котором было написано: «Лично для доклада рейхсфю;реру СС» (необходимый камуфляж – боялся гестапо; те никогда не рискнут лезть в то, что адресовано Ги;ммлеру, хотя он и не думал показывать этому паршивцу свои архивы); второй экземпляр скрыл в тайнике, оборудованном в том доме, где теперь жила его семья в горах; а третий надёжно закопал в ущелье возле альпинистского приюта О;ландсальм, высоко в А;льпах, на границе со Швейца;рией.

Кадр 731

(Крупный план. Гелен сидит в своём кабинете, положив руки на стол, камера постепенно наезжает)

(Голос за кадром):

– ...И вот сейчас, то и дело возвращаясь мыслью к визиту Мю;ллера, который вырвал огрызок его материалов, собранных в «Красной библии», Геле;н мучительно искал выход: бегство из Ма;йбаха-II на Запад невозможно, его расстреляют, как дезертира; ждать приказа истерика и маньяка, за;першегося в бункере, – значит обрекать себя на гибель; тот, кто тонет, мечтает захлебнуться в компании себе подобных: не так страшно, эгоист и в смерти продолжает быть эгоистом.

Кадр 732

(Общий план. Гелен спит на диване в своём кабинете, накрытый пледом. Вдруг резко открывает глаза)

(Голос за кадром):

– Геле;н засыпал и просыпался с мыслью о том, как ему выбраться из Берлина, как получить право на поступок, и, наконец, ночью во время короткого отдыха между бомбёжками его словно бы кто толкнул в шею.

(Геле;н поднялся, в ужасе прошелся по кабинету) Геле;ну казалось, будто он забыл то, что ему сейчас виделось во сне – спасительное и близкое, разжёвано, только оставалось проглотить.

(Гелен остановился, облегченно рассмеявшись, ударил себя ладонью по лбу):

– Оп! Ах, ты, боже мой! Бур! Конечно, я же видел во сне Бура!

(Голос за кадром):

– Именно Бур-Комаро;вский (Фотография Т. Бур-Комаровского) в течение двух недель допрашивал вождя Армии Крайо;вой, поднявшего поляков на мятеж в Варша;ве, чтобы не пустить туда русских; они поселились в маленьком особняке на берегу Балтики, много гуляли, проходили историю восстания по дням, час за часом.

Именно тогда Бур-Комаро;вский и рассказал ему схему организации своего подполья.

Именно эта схема легла впоследствии в основу гитлеровского подполья, названного Ги;ммлером – по предложению Геле;на – «Верво;льфом» то есть «оборотнем».
 
Но Геле;н всегда отдавал другим лишь малую часть того, что имел; главное он хранил для решающего часа.

Кадр 733

(Общий план. Гелен разговаривает в своём кабинете с полковником Бусе)

(Голос за кадром):

 – (Впервые он стал думать о том, как замотивировать свое бегство на Запад, когда полковник Бу;се сказал, что продуктивная работа под бомбёжками малопродуктивна; эти слова запали ему в голову; он не мог себе представить, что Бу;се, являясь агентом гестапо, выполнял задание Мю;ллера, влияя на Геле;на в том смысле, чтобы тот сам попросил Ке;йтеля об освобождении его со своего поста;
 
Кадр 734

(Общий план. Гелен беседует с генерал-полковником Йодлем, Йодль внимательно слушает)

(Появляются титры: «Начальник оперативного управления персоналом вермахта А. Йодль, генерал-полковник» и исчезают)

(Голос за кадром продолжает):

– После беседы с Бу;се Геле;н дважды подбросил генерал-полковнику Йодлю мысль о том, сколь целесообразно оборудовать запасную штаб-квартиру; тот, однако, никак на эти слова не прореагировал – в нём тоже бушевал страх; не русских боялся он, которые стояли на О;дере, но безликого плотного человека в чёрном кожаном пальто с рунами СС в петлицах; не страна, а громадное царство страха.)

Кадр 735

(Общий план. Гелен в своём кабинете говорит по телефону)

(Голос за кадром):

– ...Утром следующего дня Геле;н позвонил в бункер генералу Бу;ргдорфу и попросил об аудиенции.

– Бу;ргдорф теперь пил не переставая – начинал с раннего утра, держался весь день на вермуте или «по;рту» и забывался лишь на пару часов перед рассветом

(Голос Бургдорфа за кадром в телефонной трубке. Отвечает, раскатисто смеясь):

– Если вас не разбомбят русские, приезжайте прямо сейчас, угощу отменным обедом...

Кадр 736

(Общий план. Гелен на аудиенции у Бургдорфа, на столе разложены документы. Бургдорф весело и легкомысленно разговаривает с Геленом)

(Голос за кадром):

– Геле;н, решив осуществить идею Бу;се не через Йодля, а в ставке, разложил перед Бу;ргдорфом свои документы – тысячную, понятно, их часть, – но тот не слушал, каламбурил, вспоминал пешие прогулки по горам, интересовался, когда Геле;н последний раз был в театре, и более всего порадовался тому, что генерал выбрал себе кодовое обозначение «30».

Кадр 737

(Крупный план. Бургдорф весело и легкомысленно разговаривает с Геленом):

– Нет, но отчего именно «доктор тридцать»? Я понимаю, господин «пять» или «доктор два», но «тридцать»?!

Кадр 738

(Крупный план. Гелен отвечает):

– Мне было тридцать, когда я решил посвятить себя борьбе против русских.Так что в моем кодовом имени нет никакой хитрости, обычная символика... Генерал, я прошу вас устроить мне аудиенцию у фюрера... Мне нужно десять минут...

Кадр 739

(Крупный план. Бургдорф выпил вермута, налил себе еще, усмехнулся):

– А с Бо;рманом не хотите побеседовать? Какая умница, какой скромник, чудо что за человек...

Кадр 740

(Крупный план. Гелен повторил, с трудом скрывая тяжелую ненависть, возникшую в нем к этому пьяному, но, тем не менее, лощеному генералу):

– Генерал, речь идет о судьбе немцев...

Кадр 741

(Крупный план. Бургдорф удивился):

– Полагаете, об их судьбе ещё может идти речь? Вы оптимист... Тем не менее, я люблю оптимистов и поэтому постараюсь помочь вам.

Кадр 742

(Общий план. Гелен на аудиенции у фюрера)

(Голос за кадром):

– Через сорок минут Гитлер принял Геле;на.

(Гелен):

– Мой фюрер, судьба тысячелетнего рейха решается на полях сражений, и она решится в нашу пользу, в этом нет никаких сомнений...

(Гитлер, тихо возразил):

– Ну почему же? Даже Шпе;ер написал мне в своем меморандуме, что война проиграна... Вы придерживаетесь противоположной точки зрения?

Кадр 743

(Крупный план. Гелен стоит навытяжку перед фюрером, смотрит прямо)

(Голос за кадром):

– Гелен ждал всего чего угодно, но только не этих слов. Он понял, что, замешкайся хоть на секунду, потеряй лицо на какой-то миг, всё для него будет кончено; он даже ощутил болотный привкус теплой воды, когда мальчишкой тонул, упав с мостков в озеро под Бресла;у; ошибка в разговоре с Гитлером непростительна, исход её похож на падение в холодную воду, когда опускаешься на илистое, жуткое дно, голова работает, руки гребут, но к ногам прикована бетонная балка – тянет вниз, стремительно, тяжело, упрямо, нет спасения; конец; кровавые пузыри; взрыв легких...

(Гелен):

– Я верю в германского солдата, мой фюрер, я верю в нашу нацию, которая ни в коем случае не потерпит иностранного, особенно русского, владычества... Вот здесь, – (он еще теснее прижал папку с документами локтём к ребрам), – мое заключение о том, как в самый короткий срок наладить активный террор в тылу русских. Но я не могу работать под постоянными бомбёжками, мне необходима хотя бы неделя для того, чтобы уехать на одну из альпийских баз и там свести воедино список агентуры, которой можно будет передать все склады с оружием и динамитом, заложенные мною в русском тылу, и подготовить список последовательности в тотальном разрушении средств коммуникаций на Востоке...

Кадр 744

(Крупный план. Гитлер):

– Вы слишком долго доказываете разумность очевидного. Отправляйтесь в Альпийский редут незамедлительно... Я жду вас с подробным отчетом через неделю... И поздравляю вас со званием генерал-лейтенанта, Геле;н, я умею ценить тех, кто думает так же, как я...

Кадр 745

(Общий план. Гелен со своими сотрудниками (15 человек) продвигается пешком по горной дороге в направлении виднеющегося горного шале)

(Голос за кадром):

– (Через шесть дней Геле;н вместе со своим штабом был не в Альпийском редуте, но в Ми;сбахе, в тридцати километрах от швейцарской границы. Там он отпустил шоферов и охрану, приказав им ехать в Бе;рхтесгаден. А ещё выше в горы с ним отправилось всего пятнадцать человек – самые близкие сотрудники.
 
Кадр 746

(Общий план. Гелен со своими сотрудниками (15 человек) в горной гостинице, ужинают и готовятся к ночлегу. Вид на хижину со стороны, в свете из окна снег. Луна на фоне ночных гор. Иней на входом в шале)

(Голос за кадром):

– Ночевали в горном приюте О;ландсальм; окна деревянной хижины стали плюшевыми от инея; луна была огромной и близкой; снег отдавал запахом осенних яблок.
 
Кадр 747

(Общий план. Гелен спит, накрывшись одеялом, в кровати, руки положил под голову)

(Голос за кадром):

– Геле;н выпил рюмку водки и уснул, как младенец; ему снились стрижи, обгонявшие огромный самолёт...

Эта война для него кончилась.

Пришло время менять стиль, ибо наступала пора войны качественно новой.)

Картина 26. ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! – III

Кадр 748

(Общий план. Мюллер вернулся от Кальтенбруннера и снова пригласил Штирлица к себе в кабинет, обменявшись с адъютантом Шольцем быстрым всепонимающим взглядом)

(Мюллер):

– Штирлиц, я прошу вас зайти ко мне.

Кадр 749

(Крупный план. Штирлиц сидит в кабинете Мюллера и спрашивает его):

– А что будем делать с Рубена;у? Пусть сидит? Его поездку в Монтрё, видимо, следует отменить?

Кадр 750

(Крупный план. Мюллер удивился):

– Почему? Если он готов к работе – отправляйте: в Ба;зеле его примут мои ребята из нашего консульства. Я уже предупредил шифротелеграммой; обговорите с ним связь; запросите Ше;лленберга, какие задания он вмени;т вашему еврею, после того как тот свяжется с Му;зи или со своими раввинами... Зачем же отменять его поездку? Это любопытное дело, оно позволяет понять, что на самом деле задумал ваш шеф и мой друг... Я не верю ни одному его слову, он скрытен, как девушка в переходном возрасте; Рубена;у следует превратить в подсадную утку – пусть на него кидаются нейтральные селезни, а мы поглядим, как на их предложения станет реагировать Ше;лленберг... Рубена;у – фигура прикрытия, это ясно, но что Ше;лленберг им прикрывает? Это меня интересует по-настоящему.

Кадр 751

(Крупный план. Штирлиц):

– Когда я успею обговорить связи, проинформировать Ше;лленберга, отправить Рубена;у?

Кадр 752

(Крупный план. Мюллер):

– После Линца, Штирлиц, по возвращении в Берлин.

Кадр 753

(Крупный план. Штирлиц хмуро улыбнулся):

– Думаете, я успею вернуться?

(Голос Мюллера за кадром):

– Успеете.

(Штирлиц):

– Сомневаюсь.

Кадр 754

(Крупный план. Мюллер):

– Что ж, тогда ваше счастье... В Линце красивая весна; там будет значительно тише, чем здесь, уличные бои не предвидятся.

Кадр 755

(Крупный план. Штирлиц, вздохнув):

– Как же я вас оставлю одного? Да и я сам – без вашей помощи – не выберусь из мясорубки; в Линце тоже станут искать людей нашей с вами профессии.

(Голос Мюллера за кадром повторил за Штирлицем):

– Мясорубка. Хорошо определили то, что грядёт.

(Штирлиц спросил):

– Когда выезд? Сколько времени у меня осталось?

(Голос за кадром):

– Штирлиц, неожиданно для себя решив, что сейчас, в Ба;бельсберге, он переоденется, достанет из-под паркета паспорт на имя финского инженера Парвала;йнена, отгонит машину к каналу, имитирует аварию (пусть ищут на дне тело) и уйдёт на берег озера, на мельницу Па;уля; старик умер две недели назад, там теперь никого, а за домом есть подвал, о котором никто не знает, потому что Пауль рыл его по ночам, чтобы прятать излишки муки;; там сухо. «Можно прожить неделю, и две, и три, а потом придут наши; я возьму с собою консервы и галеты, я не зря их копил, мне хватит, да и потом от голода умирают, если кончилась надежда, полная безысходность, грядут холода а сейчас началось тепло, соловьи поют – они бомбёжек не боятся, оттого что про них ничего не понимают, думают, маленькие, что это такой гром... Да, я ухожу, у меня нет сил, я сорвусь, я чувствую, что в Линце меня ждёт западня, и никто не подойдет ко мне в ресторанчике „Цур пост“ со словами пароля; не надо лгать себе, это, в конце концов, жалко...»

Кадр 756

(Крупный план. Мюллер потер затылок, заметил):

– Снова погода меняется... Времени у вас не осталось. Вам не надо от меня уезжать вообще, Штирлиц...

(Голос Штирлица за кадром):

– А собраться в дорогу?

(Мюллер):

– Заедете с моими людьми по пути в Линц. Погодите, сейчас я познакомлю с ребятами, которые будут вас сопровождать. Я не хочу рисковать вами, дружище, не сердитесь... А Рубена;у в подвале, у вас есть пара часов, валяйте, расскажите ему про то, что он должен делать, в конце концов я его отправлю сам, двух девок с ним пущу – офицеров нет, все при деле...

Кадр 757

(Крупный план. Штирлиц. Говорит. Камера медленно наезжает)

(Голос за кадром):

–  «Всё. Конец, – понял Штирлиц. – Я в кольце, меня теперь будут держать плечами, я зажат... А я ведь чувствовал, что грядёт, только боялся себе в этом признаться; нет, не то чтобы боялся, просто, видимо, оттягивал тот миг, когда признаться все равно пришлось бы... Напрасно я не поверил чувству, оно сейчас точнее разума; анализ необходим тем, кто стоит по восточную сторону О;дера: наши вправе сейчас анализировать, потому что за нами победа; а здесь наступил крах, всеми руководит чувство животного выживания, а не разум; они потеряли голову, мечутся, и я не мог не настроиться на их волну, правильно делал, что настроился на неё – „среди рабов нельзя быть свободным“, как вещал Кла;ус, однако я слишком долго позволял себе роскошь не соглашаться с самим собою, и настала расплата.

Погоди, – сказал он себе, – не торопись подписывать капитуляцию с тем, что называют «стечение обстоятельств». У тебя заранее продуманы ходы, надо пробовать всё, что только можно, надо бить на чувство, расчёт, эмоции – это может сейчас пройти. Логика – во-вторых, но сначала я должен обратиться к чувству... И потом нельзя уезжать, не сделав всё, чтобы спасти детей этого самого Рубена;у, он – сломанный человек, но разве его дети виноваты в том, что пришёл Гитлер? Чем больше добра старается делать человек, тем больше ему воздаётся; мир умеет благодарить за добро; это – закономерность, чем скорее люди поймут это, тем лучше станет им жить...»

(Штирлиц сказал):

– Хорошо, пусть будет так, я понимаю, что после гибели бедолаги Ганса вы вправе постоянно тревожиться за мою жизнь... С Рубена;у я управлюсь быстро, но...

Кадр 758

(Крупный план. Мюллер спросил):

– Что «но»?
 
(Голос за кадром):

– Мюллер не терпел, когда не договаривали, Штирлиц знал это и умел этим пользоваться.

(Голос Штирлица за кадром):

– Да нет, пустое...

(Мюллер):

– Штирлиц!

Кадр 759

(Крупный план. Штирлиц):

– У меня давно уже вызрела любопытная идея, только...

Кадр 760

(Крупный план. Мюллер):

– Валяйте вашу идею – но скоренько! Тьма работы... Нежданно-негаданно из Мю;нхена сюда к нам выехала Ева Бра;ун, дамочку никто не ждал, Кальтенбру;ннер поручил мне наладить охрану и встречу её поезда... Ну?

Кадр 761

(Крупный план. Штирлиц, задумчиво сказал):

– Я думаю вот о чём, отчего бы вам, лично вам, группенфю;реру, не попробовать отладить свою, личную связь с Му;зи? Или с богословами из Монтрё? Почему вы постоянно отдаёте инициативу другим?
(Голос за кадром):

– Штирлиц увидел, что Мю;ллер ждал чего угодно, только не этих его слов.

Кадр 762

(Общий план. Штирлиц и Мюллер сидят друг против друга за столом. Мюллер сказал (был, видимо, настроен на что-то другое, напряженно взвешивал ответ; к такого рода посылу оказался неподготовленным):

– Погодите, погодите, –– Я не совсем понимаю: как это – прямая связь с Му;зи? Я и Му;зи? Да нет же, Штирлиц, не витайте в эмпиреях, кто станет говорить с гестапо-Мюллером?!

(Штирлиц, продолжая):

– Который подчиняется Ги;ммлеру, отправившему обергруппенфю;рера Вольфа к Да;ллесу... И оба они прекрасно себя чувствовали за одним столом. А Вольф на три порядка выше вас в иерархии рейха... Почему вы отдаёте Му;зи и раввинов Ги;ммлеру, Вольфу и Ше;лленбергу? Причём – безраздельно? Попытка – не пытка, давайте попробуем...

Кадр 763

(Крупный план. Мюллер в раздумье)

(Голос за кадром):

–  (Судьба Рубена;у была решена Мю;ллером в тот день, когда Штирлиц начал с ним работать. Ему было уготовано то же, что и Да;гмар, – смерть; после этого Мю;ллер организовывал такую информацию от «Рубена;у» – этим займутся его люди в бернской резидентуре, они только ждут сигнала, – которую Штирлиц немедленно погонит на Москву. Там – как и в «Шведском варианте» – вряд ли будут спокойно относиться к организованным гестапо «новостям»; главное – постоянно пугать Кремль близкой возможностью компромисса между Ги;ммлером и Да;ллесом, и пугать не со стороны, а через их серьезнейшего агента, через Штирлица. При этом устранение Рубена;у перекрывало все пути для ухода Штирлица за границу. А впрочем, куда ещё можно уйти из рейха, кроме как в Стокгольм и Берн? Некуда.

Однако то, что предложил сейчас Штирлиц, было настолько неожиданным, что Мю;ллер дрогнул, смешался, почувствовав перспективу.)

(Мюллер, задумчиво сказал и лицо его на какое-то мгновение перестало быть постоянно собранным, морщинистым, хмурым, сделалось мягким и заинтересованным):

– А что? Дерзкая идея... Но где гарантия, что Рубена;у не обманет? – (Лицо снова собралось морщинами). – Нам доложит, что раввины готовы потолковать со мною с глазу на глаз, а сам даже побоится в их присутствии произнести мое имя?

Кадр 764

(Крупный план. Штирлиц, покачав головой):

– Гарантия есть... Вы же знаете, как он любит своих детей... Давайте сделаем так: вызывайте его сюда, я вас ему представлю – в открытую, незачем темнить, – и задам вопрос в лоб: может он провести такой разговор в Монтрё или нет?

Кадр 765

(Крупный план. Мюллер):

– Конечно, он ответит, что готов! Он скажет, что безумно любит меня и мечтал бы записаться в СС, что же ещё он может ответить?! –
 
(Мюллер задумчиво снял трубку телефона, негнущимся, словно карандаш, пальцем набрал номер):

– Алло, как у вас там с оцеплением вокзала? Хорошо, докладывайте постоянно, как движется поезд фройляйн Бра;ун, я несколько задержусь... В дороге бомбёжек не было? Что? Где? Полотно восстановили? Ясно... Понятно... Наши люди подняты по тревоге? Ладно, ждите... – Он положил трубку. – Англичане разбомбили железнодорожный путь, поезд дамочки был в сорока километрах, пригнали русских пленных, чинят дорогу... К счастью, это не по моему ведомству, так что Кальтенбру;ннер будет сидеть на транспортниках, у нас есть ещё время, валяйте дальше...

Кадр 766

(Крупный план. Штирлиц):

– Дальше валять нечего, вы же не верите Рубена;у...

Кадр 767

(Крупный план. Мюллер):

– Я не верю ни одному еврею, Штирлиц. Я верю только тому еврею, который мёртв. Впрочем, так же я отношусь к русским, полякам, югославам...

Кадр 768

(Крупный план. Штирлиц поморщился):

– Ну это всё для доктора Ге;ббельса, словопрения. Я человек дела – предлагаю испробовать шанс... Прикажите отправить его девочку в швейцарское посольство, вы знаете, как это можно сделать, пусть её отвезёт туда жена. А после этого устройте им здесь встречу: он, его жена и сын... И пусть жена скажет, что вы, лично вы, группенфю;рер Мю;ллер, спасли его дочку. А вы ему пообещаете, что отправите в посольство и мальчишку – после того как он привезёт вам письмо от Му;зи или раввинов с предложением о личной встрече... Отчего этот козырь должен брать Ше;лленберг? Или Ги;ммлер? Почему не вы? Я бы на вашем месте сказал Рубена;у – и пусть он передаст это Му;зи, – что вы, именно вы, готовы отпустить вообще всех узников лагерей, а не только финансистов и ювелиров. Вы тогда выиграете интеллектуалов, ибо вы, и никто другой, окажетесь их спасителем...

Кадр 769

(Крупный план. Мюллер задумчиво сказал):

– Мальчишка – после того как он вырос здесь, в гетто, без еды и прогулок – не сможет делать новых еврейчиков, а девка – сможет, бабы – выносливее, так что будем торговать мальчиком...

(Голос за кадром):

– Штирлиц знал, что Мю;ллер скажет именно так – они всегда норовят поступать наоборот, никому не верят; он на это именно и рассчитывал, когда говорил про то, что в посольство надо отвезти девочку; Рубена;у просил за мальчика. «Как его зовут-то? Ах да, Па;уль, сочинил симфонию в семь лет, бедненький
человечек;

Кадр 770

(Крупный план. Штирлиц)

(Голос за кадром продолжает):

а у Мю;ллера действительно нет времени, иначе бы он прослушал мою работу с Рубена;у в камере, он бы тогда не клюнул на поддавок с девочкой; интересно, кто же из его людей изучал наш разговор в камере? Ах, если бы он сейчас поручил мне съездить за женщиной. Он никогда на это не пойдёт, – сказал себе Исаев, – не надо играть в жмурки с судьбою, смотри ей прямо в глаза...»

Кадр 771

(Крупный план. Мюллер задумчиво спросил):

– А почему бы действительно не попробовать? Почему бы и нет?

Кадр 772

(Общий план. Кабинет Мюллера. В нём пять человек: Мюллер, Штирлиц, Рубенау, лающе плачет и при этом улыбается сквозь слёзы; жена его тоже плачет, прижимая к груди дочь. Штирлиц сидит в кресле)

(Голос за кадром):

– Через два часа Ва;льтер Рубена;у, с женой Е;вой и дочерью были в кабинете у Мю;ллера.

(Ева плачет, прижимая к груди дочь и повторяет, по-детски всхлипывая):

– Это всё господин Мю;ллер! Мы должны молиться за него, Ва;льтер! Это он, его нежное сердце! Ты должен отплатить ему таким добром, какое только можешь сделать, Ва;льтер! Это господин Мю;ллер, он сказал, он сказал мне, он сказал...

(Мюллер, деревянно хохотнув. Лицо как маска, улыбка, насильно положенная на губы, казалась гримасой брезгливости):

– Успокойтесь. Успокойтесь... Я бы и вашу милую девочку оставил там, у швейцарцев, но вы понимаете, надеюсь, как я рискую, спасая мальчика? Когда ваш муж приедет в Швейцарию, пусть он найдет в телефонной книге Лоза;нны адрес господина Розенцве;йга – это мюнхенский адвокат; я, именно я, переправил его через границу, чтобы беднягу не арестовали в тридцать восьмом, когда начались гонения... Спросите его, скольких евреев я спас, спросите... Рубена;у, вы убедились, что мой человек, беседуя с вами, нисколько вас не обманывал?

(Рубенау):

– Да, господин Мю;ллер! Я убедился! Я готов служить как собака! Я закажу моим друзьям и внукам – если они будут – молить за вас бога и просить счастья вашим детям...

(Мюллер, повернувшись к женщине):

– Госпожа Рубена;у, вас отвезут на хорошую квартиру... Вы будете там в полной безопасности... Если только ваш муж не решится на нечестность...
(Ева воскликнула, прижав к себе дочь):

– Он не посмеет! Он сделает всё, добрый господин Мю;ллер!

(Мюллер ответил):

– Всё может сделать бог. Человек – раб обстоятельств.

(Рубенау, согласно кивнув):

– Человек – не бог. Но я буду делать всё, что только можно!

(Мюллер легко согласился):

– Это – хорошо. Но ведь можно говорить, что сделаю всё, и при этом ничего не делать... (Рубенау энергично мотает головой, открывая рот для возражения) Погодите, не возражайте, сначала дослушайте меня... От вас шарахнутся, когда вы скажете, что я отправил вас, я, не кто-нибудь, а шеф гестапо...

(Рубенау, покачав головой):

– Там сидят умные люди, господин Мю;ллер, они понимают, что если и можно чего-то добиться, так это тогда, когда имеешь дело с хозяином предприятия... А кто, как не вы, хозяин предприятия?

(Мюллер):

– Хозяин предприятия – рейхсфю;рер Ги;ммлер, я – маленькая сошка, о которой слишком много говорят... Я выполнял то, что мне предписывали, поэтому и стал седым в мои-то годы... А когда вскроют после смерти, то обнаружат, что я жил с разорванным – от жалости к людям – сердцем...

(И вдруг Рубенау (Штирлиц прямо-таки поразился) спокойно заметил):

– Это – для выступления с кафедры, в соборе, господин Мю;ллер. Если вы так станете говорить со швейцарскими господами, они решат, что я их шельмовал... Дело есть дело, вы делали свое дело, и нечего оправдываться: каждый ставит на свой интерес, чтобы добиться успеха...

(Мюллер вызывает по внутреннему селектору охрану и распоряжается увести Еву Рубенау      ...Когда женщину увели, Мюллер достал бутылку водки, налил рюмку, протянул Рубенау):

– Выпейте.

(Рубенау):

– Я опьянею. Я разучился пить...

(Мюллер, усмехнувшись):

– Пора учиться заново.

Кадр 773

(Крупный план. Рубенау выпил, зажал ладонью губы, начал судорожно, харкающе, до слез, кашлять)

Кадр 774

(Общий план. Мюллер и сидящий в кресле Штирлиц. Мюллер посмотрел на Штирлица, и странная, озорная улыбка, не деланная, а искренняя, появилась на его лице)

(Мюллер, хмыкнув):

– Ишь, как корячится, прямо-таки пантомима... Хотите выпить, Штирлиц?

(Штирлиц):

– Нет.

(Мюллер плеснул себе в рюмку, сразу же сладко выпил, встал из-за стола и присел на ручку стула, на котором сидел Рубенау и сказал):

– Послушайте меня внимательно. Меня не устроят слова, от чьего бы имени они ни исходили. Понимаете? Меня устроит только документ. Вы должны привезти документ, в котором ваши раввины или сам Му;зи предложат договор. Форменный договор. Я освобождаю ваших евреев, а вы освобождаете меня от любой ответственности, раз и навсегда, где бы то ни было. Сможете привезти такой договор?

Кадр 775

(Крупный план. Рубенау посмотрел на Мюллера кроличьими глазами и очень тихо ответил):

– Не знаю...

Кадр 776

(Крупный план. Штирлиц Голос за кадром):

– Штирлиц ждал, что Мю;ллер ударит его, бросит на пол и начнёт топтать ногами.
 
Кадр 777

(Общий план. Мюллер, сидя на спинке кресла, положив руку на плечо Рубенау):

– Молодец. Если бы ты пообещал мне привезти такой документ сразу же и без колебаний, я бы решил, что ты – неблагодарный человек... Ты ответил хорошо, я благодарю тебя за честность... Теперь скажи: ты, лично ты, Рубена;у, видишь в этом деле хоть один-единственный шанс на удачу? Допускаешь мысль, что раввины напишут такое письмо на мое имя?

(Рубенау ответил):

– Пять шансов из ста.

(Мюллер сказал):

– Это много. Это серьёзно. А можно что-нибудь сделать, дабы увеличить количество шансов?

(Штирлиц за кадром заметил):

– Можно.

(Мюллер и Рубенау оглянулись на него одновременно)

Кадр 778

(Крупный план. Штирлиц повторил):

– Можно. Для этого надо сказать швейцарцам правду. А правда очевидна: Ги;ммлер не намерен отпускать заложников, он торгует ими только для того, чтобы выиграть время. Если господа в Монтрё станут раздумывать, высчитывать возможность диалога с группенфю;рером Мю;ллером, тогда все заключенные погибнут.

Кадр 779

(Крупный план. Рубенау сказал):

– Они мне могут не поверить. Они же знают, что здесь у меня в залоге жена и девочка...

Кадр 780

(Крупный план. Мюллер заметил):

– Ну, при нужде мы ведь мальчика легко вынем из посольства, это не штука. Узнай мы о вашей неискренности – а мы люди рукастые, узнаем, – ваш мальчик вернётся к сестре и маме в гетто. Я не угрожаю, нет, вы думаете об интересе своей семьи, я – о своей... Что же касается того, поверят они вам или нет, то это можно прокорректировать: мы организуем так, что вам поверят, мы поможем вам в Швейцарии, мы поможем тому, чтобы там поняли правду про... Словом, почва будет взрыхлена... Я это сделаю через час, туда уйдет сообщение...

Кадр 781

(Крупный план. Рубенау):

– Тогда шансы возрастут ещё больше. Тогда моя задача значительно обле;гчится...

Кадр 782

(Общий план. Рубенау садится в поезд. Голос за кадром):

– ...Через три часа, когда Рубена;у увезли на вокзал и посадили на поезд, а Штирлиц ушел к радистам составлять текст телеграммы резидентурам гестапо в Ба;зеле и Берне,
 
Кадр 783

(Крупный план. Мюллер ходит по своему кабинету. Голос за кадром продолжает):

– …Мю;ллер вдруг с ужасом подумал, что всё случившееся может быть дьявольской игрой Штирлица, который решил разбить его блок с Бо;рманом; он сейчас позвонит рейхсля;йтеру от радистов и скажет, в каком поезде отправлен Рубена;у, и еврея на следующей же станции снимут и отвезут к Кальтенбру;ннеру, и он там расскажет всё; и тогда – конец; Бо;рман уберёт его, Мю;ллера, никакие объяснения невозможны...

(Крупный план. Мюллер снимает трубку телефона, говорит. Голос за кадром продолжает):

– Мюллер позвонил в отдел оперативной радиосвязи и попросил штурмбанфю;рера Ге;шке (тот одно время возглавлял референтуру гестапо по делам, связанным с русской разведывательной сетью в рейхе:
 
(Крупный план. Гешке разговаривает по телефону в своём кабинете в отделе оперативной радиосвязи. Голос за кадром продолжает):

– …потом был отправлен личным представителем шефа гестапо на ключевой пост – к связистам, вполне надёжен) проследить за тем, чтобы Штирлиц ни в коем случае не мог позвонить в город;
 
(Крупный план. Мюллер говорит по телефону. Голос за кадром продолжает):

– …затем связался с отделом гестапо на транспорте и передал двум женщинам, сопровождающим пассажира в седьмом вагоне, купе первого класса, наспех зашифрованный приказ: их подопечный Рубена;у должен быть отравлен (ампулу передадут в Шту;тгарте на перроне); сделать это надо после того, как кончится пограничная проверка германской стражей в Ба;зеле; на столике, перед тем как женщины покинут вагон, должен быть оставлен железнодорожный билет, на котором надо написать следующее: «Передать доктору Бо;льзену, народное предприятие имени Роберта Лея, Ба;бельсберг, Ягдштра;ссе, 7; касса 4, кассир Лу;мке» (хорошо, что вспомнил ещё одного мюнхенского головореза, давно не использовал; раньше работал по кражам на транспорте, агент бесценный; мелочей нет, всё надо хранить, закладывая в дело заранее); проводник должен быть проинструктирован, чтобы дать показания швейцарской полиции, что в купе; вместе с убитым ехал мужчина лет сорока пяти, корректный интеллигент, сел в вагон в Берлине...

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «02.04.1945 года; 04.13». И исчезает.)

Кадр 784

(Общий план. Кабинет Мюллера, в него вводят жену Рубенау Еву)

(Голос за кадром):

– ...Через час к Мю;ллеру ввели жену Рубена;у.

(Мюллер, обращаясь к ней):

– Только возьмите себя в руки, я не выношу истерик. Должен сообщить вам трагическую новость: ваш муж погиб. И убил его тот человек, который сидел напротив вас, вон в том кресле. Его фамилия – Шти;рлиц, он скрылся, мы его ищем.

(Женщина упала, потеряв сознание. Когда Мюллер дал ей нашатыря и привел в чувство, посадил на стул, конечно же, началась истерика; он, тем не менее, знал, как прекращать бабьи истерики: ударил кулаком по столу, закричал):

– Вам дорога; жизнь детей?! Или нет?! Ну, отвечайте!

(Ева Рубенау, судорожно вздыхая, сквозь слезы ответила):

– Да, да, да. Да, да, да...

(Мюллер):

– Тогда возьмите себя в руки и запомните, что я вам скажу... Вот паспорт для вас и для Евочки.
 
(Голос за кадром):

– Он протянул женщине документ и конверт с пятьюстами франками.
 
(Мюллер):

– Вас сейчас посадят на поезд, уезжайте в Швейцарию. Вот вам фотография человека, который убил вашего мужа. (Протягивает ей фотографию Штирлица) У него две фамилии: одна – Бо;льзен, а другая – Шти;рлиц. Здесь же, – (он протянул ей второй конверт), – довесок к фото; отпечатки его пальцев. Пока ваш маленький Па;уль сидит здесь, в посольстве, молчите. Но как только он окажется с вами, в Швейцарии, идите в полицию и рассказывайте им всё. Абсолютно всё. И начинайте искать убийцу вашего мужа: он сейчас может оказаться в Швейцарии. Мстите ему – за себя и за меня. Ясно? Но забудьте отныне моё имя. Если посмеете помнить – я вам не позавидую.

Картина 27. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА

Кадр 785

(Общий план. Вид из окна машины, Едущей по заснеженной горной дороге)

(Голос за кадром):

– От За;льцбурга дорога пошла ввинчиваться в горы; ещё лежал снег; лыжный сезон здесь – особенно на хороших склонах с северной стороны – временами продолжался до первых чисел мая.

Кадр 786

(Общий план. Штирлиц сидит в эсэсовской форме на заднем сиденье, слева и справа от него офицеры СС)

(Голос за кадром продолжает):

– Штирлиц был – как и всю дорогу от Берлина – зажат на заднем сиденье между О;;йгеном Шри;твассером (крупный план, высокий, спортивный, штурбаннфюрер СС; Появляются титры: «Офицер Мюллера Ойген Шритвассер, штурмбанфюрер СС» и исчезают) и Куртом Бе;зе, (крупный план, высокий; Появляются титры: «Офицер Мюллера Курт Бе;зе, штурмбанфюрер СС» и исчезают) машину вёл Ви;лли Драхт, (крупный план за рулём, высокий; «Офицер Мюллера Вилли Драхт, штурмбанфюрер СС» и исчезают) штурмбанфю;рер из референтуры Мю;ллера.

Инструктируя группу перед самым отъездом – после того как Штирлиц ознакомился с личными делами всех офицеров, работавших в Альт Аусзе;е, в кабинете шефа гестапо, – Мю;ллер повторил:

Кадр 787

(Общий план. Мюллер инструктирует офицеров сопровождения Штирлица в своём кабинете. Стоят: три высоких малоподвижных эсэсовца: О. Шритвассер, К. Безе и В. Драхт,  и рядом с ними Штирлиц)

(Мюллер, обращаясь к эсэсовцам):

– Ребята, я поручаю вам Штирлица. Запомните, что я вам всем скажу, и пусть это запомнит Штирлиц тоже. Когда он вернулся в рейх после блистательно выполненного задания в Швейцарии, его жизни постоянно угрожает опасность. Дважды он чудом вылез из переделки. Если случится третья – ему несдобровать. Поэтому, ребята, я запрещаю вам оставлять Штирлица одного хоть на одно мгновение. Работать – вместе: питаться – вместе; спать – в одной комнате; даже пи;сать ходите вдвоём... Запомните, ребята – Штирлиц – человек нездоровой храбрости. Он готов идти против врагов с открытым забралом. Это нравится рейхсфю;реру, мне, конечно, тоже, но я отвечаю за его жизнь перед имперским руководством, именно поэтому отправляю вас с ним.

(Штирлиц):

– Спасибо, группенфю;рер, я от всего сердца признателен вам за ту заботу, которую вы проявляете обо мне, но как быть, если в Линце возникнет необходимость поговорить с тем, в ком я буду заинтересован – в процессе расследования? Разговор с глазу на глаз – одно, а если мы начнём проводить собеседования за круглым столом, никакого результата я не получу...

(Мюллер ответил):

– Вилла, откуда идут передачи на Запад, окружена пятнадцатью гектарами прекрасного парка. Забор надёжно укрывает вас от врага; подступы простреливаются с вышек; гуляйте себе по дорожкам и ведите беседы с глазу на глаз... Я понимаю, в особняке никто из тамошних людей с вами открыто говорить не станет, им известно лучше, чем кому бы то ни было, где, каким образом и с какого расстояния прослушиваются их разговоры. Но вам придётся записывать беседы в парке, Штирлиц. И передавать их О;йгену, а вы, – (он посмотрел на Шри;твассера), – организуете их немедленную доставку в Берлин, это ваша забота, О;йген: Штирлицу нет нужды забивать голову мелочами.

(Штирлиц возразил):

– Это не мелочи. Я, таким образом, буду лишён возможности прослушивать свои беседы ещё и ещё раз, перед встречей с другими сотрудниками, стану путаться в именах и фактах... Мне так трудно работать, группенфю;рер...

(Мюллер отрезал):

– Трудности существуют для того, чтобы их преодолевать. Это всё, друзья. Я вручаю вам Штирлица, которого люблю. Я горжусь им. Вы должны вернуть его сюда через неделю и получить заслуженные награды. Хайль Гитлер!

(Штирлиц):

– Группенфю;рер, а почему бы мне не работать в наручниках?

(Мюллер рассмеялся):

– Если бы сейчас положение не было таким напряжённым, я бы приковался к вам, употребил мазь для человека-невидимки и поучился бы мастерству интриги, которым вы владеете в совершенстве... Вы мне нужны живым, Штирлиц... Не сердитесь, дружище, до встречи!

Кадр 788

(Общий план. Машина подъезжает к воротам виллы «Керри». Темно. Вортоа слабо освещены фарами машины (на фарах только щёлочки светомаскировки). Титры: «Альт-Аусзее, вилла «Керри», резиденция Кальтенбруннера»)

Кадр 789

(Крупный план. Вилли повалился головой на баранку и громко захрапел; потом вздохнул, усмехнувшись):

– Я побил все рекорды! Почти семьсот километров за двенадцать часов! Я сплю, не будите меня, здесь так тихо, и воздух чистый! Спокойной ночи!

Кадр 790

(Крупный план. Штирлиц на заднем сиденье сказал):

– Когда я еду не в своем «хорьхе», у меня начинает болеть голова.

Кадр 791

(Общий план. Ойген, вылезая из машины, пробурчал):

– Это понятно. Я, например, в детстве всегда падал с чужого велосипеда. Привычка – ничего не попишешь, как это говорят английские свиньи? «Привычка – вторая натура», да?

(Вилли из-за руля):

– Именно так.

(Штирлиц выходя из машины, обращаясь к Ойгену, заметил):

– У вас хорошее произношение. Долго работали в Англии?

(Ойген):

– Я прожил три года на Яма;йке, обслуживал наше консульство, вот была райская жизнь!

Кадр 792

(Общий план. Ворота виллы «Керри» открывались медленно: работал автомат; когда Вилли загнал машину в темный парк, из небольшого домика возле шлагбаума вышли два охранника. Проверили документы, проверили багажник, личные вещи)

(Голос за кадром):

– Охранники потребовали документы, долго сличали фотографии на офицерских книжках СС с лицами прибывших, потом попросили выйти, подняли заднее сиденье, проверили чемоданы и, корректно извинившись, сказали, что необходимо предъявить содержимое портфелей, а личное оружие сдать под расписку. (Потом вышел третий охранник, сел рядом с Вилли)

Кадр 793

(Общий план. Вид на тускло освещаемую дорожку ночного леса с заднего сиденья, тьма была кромешная, щелочки, оставленные в фарах, дорогу не освещали, асфальт петлял между соснами)

Кадр 794

(Общий план. Охранник показал путь в третий коттедж и приготовленные две комнаты)

(Охранник, выбрасывая руку в нацистском приветствии):

– Спокойной ночи. Завтрак будет накрыт здесь же, на застекленной веранде, в семь тридцать. Сдайте мне, пожалуйста, ваши продуктовые карточки на повидло и маргарин.

Кадр 795

(Общий план. Охранник разговаривает со Штирлицем)

(Штирлиц остановил его):

– Погодите. Погодите-ка. Кто сейчас дежурит?

(Охранник):

– Я не уполномочен давать ответы, штандартенфю;рер! Без разрешения начальника смены я не вправе вступать в разговоры с теми, кто к нам прибывает, простите.

(Штирлиц):

– Какой у начальника номер телефона?

(Охранник):

– Назовите радиооператору ваше имя, вас соединят с ним незамедлительно.

(Штирлиц):

– Благодарю. И покажите моим коллегам, где здесь кухня, как включать электроприборы – мы намерены выпить чая.

(Охранник):

– Да, штандартенфю;рер, конечно!

Кадр 796

(Общий план. Вилли выходит вместе с охранником, в комнате остаются Ойген, Курт и Штирлиц)

(Штирлиц обернувшись к двум, что остались с ним, спросил):

– Ребята, чтобы у нас не было недомолвок, давайте начистоту: кто из вас храпит?

(Курт признался):

– Я. Особенно когда засыпаю. Но мне можно крикнуть, и я сразу же проснусь...

(Ойген):

– Я не храплю. Я натренирован на тихий сон.

(Штирлиц удивился):

– Это как?
 
(Ойген):

– Когда Скорце;ни нас готовил к одной операции на Востоке, так он заставлял меня успокаивать самого себя перед наступлением ночи, лежать на левом боку и учиться слышать свое дыхание...

(Штирлиц):

– Разве такое возможно?

(Ойген):

– Возможно. Я убедился. Даже наркотик можно перебороть, если только настроить себя на воспоминание самого дорогого... Это точно, не улыбайтесь, я пробовал на себе. Скорце;ни велел нам испытать всё: он ведь очень тщателен в подборе людей для своих групп...

(Штирлиц уточнил):

– Вы должны были ассистировать Скорце;ни в Тегера;не? Во время подготовки акции против «Большой тройки»?

(Голос за кадром):

– О;йген, как и мюллеровский шофер Ганс, словно бы и не слышал вопроса Штирлица, продолжал говорить:

(Ойген):

– Я помню, у нас был один парень, так он слишком громко смеялся... Скорце;ни сам занимался с ним, неделю, не меньше... Что уж они делали, не знаю, но потом этот парень улыбался беззвучно, как воспитанная девушка...

(Штирлиц удивлённо, достав из чемоданчика пижаму):

– Воспитанные девушки не должны громко смеяться? По-моему, истинная воспитанность заключается в том, чтобы быть самим собою... Громкий смех – если он не патологичен – прекрасное человеческое качество.

(Вернулся Вилли, сказал, что вода уже кипит, поинтересовался, как Штирлиц отнесется к глотку бренди; перешли на застекленную веранду; начали пировать)

Кадр 797

(Общий план. Ойген, Курт, Вилли и Штирлиц сидят на веранде за столом. Окна зашторены)

(Штирлиц, обращаясь к Ойгену):

– О;йген, не сочтите за труд, позвоните дежурному офицеру смены, пригласите его на чашку кофе.

(Ойген ответил, поднимаясь):

– Да, штандартенфю;рер. Будет исполнено.

Кадр 798

(Общий план. К присутствующим присоединился дежурный смены Хётль – седоголовый, хотя и молодой ещё. Поднял рюмку, выпивает, рассказывает анекдоты. Добродушно поглядывает на Вилли, заливающегося смехом)
(Появляются титры: «Офицер охраны виллы «Керри» Хётль, штурмбанфюрер СС» и исчезают)

(Голос за кадром):

– ...Штурмбанфю;рер Хётль поднял свою рюмку за благополучное прибытие коллег из центра, поинтересовался, как дорога, много ли бомбили, выразил надежду, что это последняя горькая весна, рассказал два еврейских анекдота; добродушно посмеивался, наблюдая, как заливался Ви;лли; словно ребёнок, право...

(Хётль продолжил, заметив, как понравились его анекдоты):

– А ещё есть очень смешной рассказ про великого еврейского врача, который умел лечить все болезни. Привели к нему хромого на костылях и говорят: «Рубинште;йн, вы самый великий врачебный маг в Ве;не. Спасите нашего Гансика, он не может стоять без костылей, сразу падает!» Рубинште;йн взялся толстыми пальцами с грязными ногтями за свой висячий нос и начал думать, а потом сказал: «Больной, ты здоров! Брось костыли!» Ганс, как и всякий еврей, был трусом и, конечно, костыли не бросил. Рубинште;йн снова попрыгал вокруг него и закричал: «Ганс, я тебе что сказал?! Ты здоров! Так брось костыли! Я тебя заклинаю нашим Иего;вой!» И Ганс послушался горбоносого Рубинште;йна, бросил костыли...

(Хётль замолчал, полез за сигаретами. Вилли не выдержал, поторопил):

– Ну и что стало с Гансом?

(Хётль сокрушенно вздохнул):

– Разбился.

(Вилли чуть не сполз со стула от смеха; Ойген, криво усмехнувшись, заметил):

– Как только мы отбросим русских от Берлина, надо уничтожить всю еврейскую сволочь. Слишком мы с ними церемонились. Лагеря строили для этих свиней. В печь, всех в печь, а некоторых отстреливать из мелкокалиберных винтовок! Пусть наши мальчики из «гитлерю;генда» набивают руку...

(Штирлиц поднялся, обратился к Хётлю):

– Дружище, не составите мне компанию? Я обычно гуляю перед сном...

(Хётль):

– С удовольствием, штандартенфю;рер...

(Ойген сказал, по-прежнему тяжело глядя на Штирлица, хотя обращался к Хётлю):

– За ворота штандартенфю;реру выходить нельзя. Ему постоянно угрожает опасность, мы прикомандированы к нему для охраны группенфю;рером Мю;ллером.

(Хётль, поднимаясь, спросил):

– А партайгено;ссе Кальтенбру;ннер в курсе вашей командировки?

Кадр 799

(Крупный план. Штирлиц смотрит невозмутимо)

(Голос за кадром):

–  «Оп, – подумал Штирлиц. – Хороший вопрос».

Кадр 800

(Крупный план. Ойген отвечает):

– Он знает. В Берлине знают. Мы прибыли, чтобы проследить за организацией специального хранилища для партийного архива – личное поручение рейхсля;йтера Бо;рмана. А для этого нам придётся чуть-чуть поиграть с дядей Сэмом, надо проверить, не пробовал ли он сунуть сюда свой горбатый нос...

Кадр 801

(Крупный план. Хётль):

– Ах так. Что ж, мы все к вашим услугам...

Кадр 802

(Общий план. Хётль и Штирлиц гуляют по парку. Хётль в кожаном реглане, Штирлиц – в форменной шинели)

(Голос за кадром):

– ...Гуляя по парку, Штирлиц долго не произносил ни слова; звезды в небе были близкими, зелёными; тревожно перемигивались, и было в этом что-то судорожное, предутреннее, когда расстаются любимые, и вот-вот начнёт светать, и настанет безнадёжность и пустота, и во всём будет ощущаться тревога, а после того как щёлкнет замок двери и ты останешься один, воспоминания нахлынут на тебя, и ты с ужасом поймёшь, что тебе сорок пять, и жизнь прошла, не надо обольщаться, хотя это – главное человеческое качество, а ещё – ожидание чуда, но ведь их не бывает более, чудес-то...

(Штирлиц сказал):

– Хётль, для того чтобы я смог успешно провести дело, порученное мне, я хочу рассчитывать на вашу помощь.

(Хётль):

– Польщён, штандартенфю;рер. Я к вашим услугам.
(Штирлиц):

– Расскажите про ваших коллег. Кого бы из них вы порекомендовали мне для выполнения заданий центра?

(Хётль):

– Прошу простить, мне было бы легче давать им оценки, зная, каким должно быть задание...

(Штирлиц ответил):

– Сложным.

(Хётль сказал):

– Я начну с Докса. Он живёт здесь с сорок второго года, с первых дней организации этого радиоцентра. Великолепный работник, бесконечно предан делу фюрера, примерный семьянин; горнолыжник, стрелок, безупречен в поведении...
(Штирлиц поморщился):

– Хётль, я читал его анкету, не надо повторять штампы, за которыми ничего нет. Меня, например, интересует, за что он получил порицание обергруппенфю;рера Кальтенбру;ннера в сорок третьем году?

(Хётль сказал):

– Не знаю, штандартенфю;рер. Я тогда был на фронте.
(Штирлиц):

– На каком?

(Хётль):

– Под Минском.

(Штирлиц):

– В войсках СС?

(Голос за кадром):

– Хётлю были неприятны быстрые вопросы Штирлица, он поэтому ответил с некоторым вызовом:

(Хётль):

– Вы же знакомы с личными делами всех тех, кто работает здесь, у обергруппенфю;рера... Значит, вам должно быть хорошо известно, что я служил рядовым в войсках ве;рмахта...

(Штирлиц):

– В вашем личном деле сказано, что вы были разжалованы Ге;йдрихом. А после его трагической гибели вам вернули звание, наградили и перевели на работу в отдел Э;йхмана. За что вас наказал покойный Ге;йдрих?

(Хётль):

– Я позволил себе говорить то, что не имел права говорить.

(Штирлиц):

– А именно?

(Хётль):

– Я был пьян... В компании, где находился друг покойного Ге;йдриха – я, понятно, об этом не знал, – я позволил себе усомниться в том, надо ли уничтожать славян. (Хётль словно бы испугавшись чего-то, быстро добавил) Я пошутил. Я, видимо, неумело пошутил, сказав, что часть славян стоило бы держать в гетто, чтобы потом, когда Россия откатится за Урал, было на кого выменять Эренбу;рга... А Ге;йдрих был очень щепетилен в славянском и еврейском вопросах.

(Штирлиц):

– И за это вас разжаловали?

(Хётль):

– В основном да.

(Штирлиц):

– А не «в основном»?

(Хётль):

– Я ещё сказал, что мы одолеем русских, если вовремя заключим мир на Западе.

(Штирлиц):

– Когда вы примкнули к нашему движению?

(Хётль):

– В тридцать девятом.

(Штирлиц):

– А к СС?

(Хётль):

– Дело в том, что я родился в Линце, в одном доме с обергруппенфю;рером Кальтенбру;ннером... Он знал мою семью, отец помогал ему в трудные времена... Поэтому Кальтенбру;ннер рекомендовал меня в СС лично, в сороковом...

(Штирлиц):

– Что еще вы знаете о Доксе?

(Хётль):

– Я сказал всё, что мог, штандартенфю;рер.

(Штирлиц):

– Хорошо, я поставлю вопрос иначе: вы бы пошли с ним на выполнение задания? В тыл врага?

(Хётль):

– Пошёл бы.

(Штирлиц):

– Спасибо, Хётль. Дальше...

(Хётль):

– Штурмбанфю;рер Шва;небах... Мне трудно говорить о нём... Он храбрый офицер и безусловно честный человек, но наши отношения не сложились...

(Штирлиц):

– Вы бы пошли с ним на задание?

(Хётль):

– Только получив приказ.

(Штирлиц):

– Дальше...

(Хётль):

– Оберштурмбанфю;рер Ра;стерфельд... С ним я готов идти на любое дело.

(Штирлиц):

– С каких пор вы его знаете?

(Хётль):

– С сорок первого года.

(Штирлиц):

– А вам известно, что именно Ра;стерфельд готовил для Ге;йдриха материалы на ваше разжалование?

(Хётль остановился):

– Этого не может быть...

(Штирлиц):

– Я покажу вам документы... Пойдёмте, пойдёмте, держите ритм... И последний вопрос: он знает, что вы спите с его женой? Может, у вас любовь втроём и всё такое прочее? Или всё значительно серьёзней?

(Хётль снова остановился; Штирлиц полез за сигаретами, закурил, неторопливо бросил спичку в снег, вздохнул)

(Штирлиц):

– Вот так-то, Хётль. Вы, конечно же, относитесь к числу неприкасаемых, поскольку с Востока вас вернул обергруппенфю;рер Кальтенбру;ннер, но система проверки РСХА работает вне зависимости от того, кто тебя опекает наверху... Веселитесь, как хотите, но не попадайтесь! А вы попались! (Штирлиц вдруг как-то странно упал на левый бок и воскликнул, – «Ах, черт!» . Поднявшись, незаметно достал из внутреннего кармана плоский диктофон, вытащил кассету, порвал пленку, поставил кассету на место, сунул диктофон в карман и тихо сказал): – Вы поняли, что я упал поскользнувшись? Поэтому, вернувшись, вы спросите при моих коллегах, не сильно ли я ушибся... Мои коллеги не спят, кто-нибудь из них идёт следом за нами, но в отдалении, поэтому вы сейчас напишете мне лично обязательство работать на гауля;йтера Айгру;бера и на НСДАП, ясно?

(Штирлиц достал блокнот, протянул Хётлю):

– Быстро, Хётль, быстро, это в ваших же интересах.

(Хётль спросил):

– Что писать?

(Голос за кадром):

– Штирлицу показалось, что у Хётля начался аллергический приступ. Даже в темноте стало видно, как он побледнел. Штирлиц понял это по тому, как под глазами у штурмбанфю;рера внезапно залегли чёрные тени.

(Штирлиц ответил):

– Да что в голову взбредёт. Обязуюсь работать на гауляйтера Верхней Австрии... В случае измены... И так далее...

(Хётль):

– Я не могу писать на ходу...

(Штирлиц):

– И не надо. Я подожду.

(Хётль написал текст, протянул блокнот Штирлицу; тот смотреть не стал, перевернул страничку, спросил):

– Зрение хорошее?

(Хётль):

– Да.

(Штирлиц):

– Посмотрите сюда.

(Хётль нагнулся и сразу же отпрянул)

(Голос за кадром):

– В блокноте Штирлица была записана последняя радиограмма, отправленная из Альт-А;усзе;е неустановленным оператором на Запад.

(Штирлиц):

– Хётль, передайте вашим шифром... Тихо, тихо, не суетитесь... Я не собираюсь вас губить, я заинтересован в вас так же, как и Кальтенбру;ннер... Передайте вашим шифром мои цифры... А если вздумаете отказаться, я не поставлю за вас и пфеннига...

(Голос за кадром):

– «Это моя последняя попытка, – думал Штирлиц, – хоть это один шанс из ста, но все-таки это шанс».

В шифровке он сообщал Центру, где находится, что зажат тремя гестаповцами, и впервые открыто признался, что силы его на исходе. Если Центр сочтёт возможным организовать его побег на Родину, налёт на виллу Кальтенбру;ннера в Альт-Аусзе;е вполне возможен. Виллу охраняют двенадцать человек, но, по крайней мере, семерых он, Штирлиц, рискнёт взять на себя, если только получит ответ, который ему передаст Хётль.

Кадр 803

(Кадры игрового кино, на которых Аллен Даллес изучает радиограмму Хётля-Штирлица. Прямая английская трубка, очки в тонкой оправе с круглыми стёклами, светлые волосы)

(Появляются титры: «Начальник разведцентра ОСС в Берне Аллен У. Даллес» и исчезают)

 (Голос за кадром):

– ...Через час Да;ллес получил странную радиограмму из Альт-Аусзе;е, от агента «Жозе;ф»; под этим именем был зашифрован Хётль, предложивший свои услуги ОСС осенью сорок четвертого года в Будапе;ште, работая вместе с Э;йхманом по торговле евреями; провернули хороший бизнес, несколько миллионов франков, и не бумажками, а бензином и военными грузовиками; один из выпущенных взамен за это финансистов позвонил в американское посольство, передал текст, сказанный ему Хётлем. С этого и началось.

(Кадры игрового кино, на которых помощник Даллеса передаёт ему документы)

(Голос за кадром продолжает):

– Цифры Штирлица, переданные в Берн Хётлем, расшифровке специалистами ОСС не поддались. Однако, поскольку Штирлиц был вынужден назвать адрес, куда следовало передать его шифровку, люди Да;ллеса немедленно навели справки и установили, что там жил человек, связанный в свое время с группой советского разведчика Ша;ндора Ра;до.

(Даллес – секретарю.):

– Пригласите ко мне срочно Гю;смана и Ге;верница.

Кадр 804

(Кадры игрового кино, на которых Даллес разговаривает с Гюсманом и Геверницем. Гюсман (Крупный план, (Появляются титры: «Помощник А. Даллеса Макс Гюсман» и исчезают) среднего роста, мускулистый, светловолосый, волосы аккуратно зачёсаны на пробор справа, в светлом элегантном костюме; взгляд невозмутимый. Геверниц (Крупный план. Появляются титры: «Помощник А. Даллеса Геро фон Шульце-Геверниц» и исчезают) высокий черноволосый, натурализовавшийся немец, сильный парень лет тридцати пяти; надменен, «бульдожьи челюсти»)

(Голос за кадром):

 –  Да;ллес пригласил к себе своих ближайших помощников Гю;смана и Ге;верница, и познакомил их с новостью):

(Даллес, Гюсману и Геверницу добро посмеиваясь в прокуренные усы):

– Ну, что станем делать? Думайте, парни, задачка невероятно интересна... Пойдём на контакт с русской разведкой? Или воздержимся?

(Голос за кадром):

– Да;ллес имел исчерпывающую информацию по поводу всего того, что сейчас происходило в Вашингтоне; он понимал, что ситуация сложилась в высшей мере сложная. Он был убеждён, что на Ру;звельта (Кадры кинохроники: Рузвельт с соратниками в марте-апреле 1945) давят силы, стоящие за той финансовой группой, которая давно и упорно боролась за влияние на государственный департамент против тех, кто блокировался вокруг «Са;лливэна и Кро;мвэлла» – адвокатской фирмы Да;ллесов, сориентированной на самую правую концепцию Уолл-стри;та.

Он понимал, что схватка за сферы влияния в Германии, да и в Европе вообще, вступила в последнюю, решающую фазу: компаньоны ему не простят, потеряй он свой пост; все те нити, связывавшие его с германской промышленностью, которые он так трепетно налаживал и берёг все эти годы, просто-таки не имеют права перейти в другие руки; это будет означать крушение его жизни, карьеры, будущего.

Он понимал, что Ру;звельт ведёт сложную партию: президент взял на себя смелость доказать американцам, что в мире вполне могут сосуществовать такие разностные структуры, как Запад с его свободным предпринимательством и большевистское государство, построенное на примате государственного планирования. Да;ллес отдавал себе отчёт в том, отчего Ру;звельт (Кадры кинохроники: Рузвельт, Сталин, Черчилль, встреча в Тегеране в 1943 году) с маниакальной настойчивостью добивался того, чтобы Сталин прилетел в Касабла;нку, на встречу «Большой тройки», или же – на худой конец – в Тегера;н: этим Ру;звельт доказывал тем, кто поддерживал его политику в банках и концернах, что диалог со Сталиным вполне возможен: он, государственный политик, понятно, не потерпит, чтобы его страну хоть в какой-то мере третировали, но в нём нет имперских амбиций, и он умеет соблюдать договорные обязательства.

Даллесу и тем, кто поддерживал его концепцию – прямо противоположную концепции Ру;звельта, – весною сорок пятого было весьма трудно маневрировать: мир отринул бы открытое размежевание с русскими и сепаратный договор с рейхом; (Различные кадры кинохроники военных лет: разрушенные города и сёла, убитые люди, дымящие крематории концлагерей и многое другое) слишком свежи раны, слишком трагично пережитое, не ставшее ещё памятью. Скорее бы! Память поддаётся корректировке, что-то можно замолчать, что-то переписать наново, что-то подвергнуть остраки;зму. Однако главная задача момента заключается в том, чтобы удержать занятые позиции.

Именно поэтому Да;ллес собрал на совещание Ге;верница и Гю;смана, ибо просто-напросто отказать «Жозе;фу», попавшему, видимо, в сложное положение и прижатому русскими, нельзя, но и помогать Советам, особенно в том регионе рейха, который представлял для Да;ллеса особый интерес (как-никак, речь шла о картинах и скульптурах, общая стоимость которых исчислялась чуть что не в миллиард долларов), он не мог, не имел права.

Поэтому, выслушав Гю;смана, (Гюсман говорит Даллесу) который полагал возможным сообщить «Жозе;фу», что его просьба будет исполнена, запросить обстоятельства, которые понудили его согласиться передать такого рода шифрограмму, но, понятно, никому и ничего не передавать: наступает суматоха, одна радиограмма утонет в ворохе других – сколько их сейчас в эфире. Да;ллес (Даллес отвечает Гюсману) с ним не согласился, как и не согласился с Ге;верницем, (Геверниц говорит с Даллесом) предложившим организовать наблюдение за квартирой человека, которому адресовано послание, и сделать так, чтобы правительство конфедерации, узнав о нём, предприняло демарш и выдворило его из страны.

Кадр 805

(Крупный план. Даллес говорит, пыхнув сладким голландским табаком, набитым в прямую английскую трубку)

(Даллес):
– Нет, нет, это не путь. В Верхней Австрии наклёвывается, видимо, что-то чрезвычайно интересное, но вправе ли мы рисковать? Помогать русскому резиденту в Линце, прижавшему нашего агента? Нет, понятно. Начать с ним игру? Заманчиво. Но мне и так достаётся в Белом доме за тот курс, который мы проводим, и я не знаю, чем кончится вся та свистопляска, которая поднялась после провала миссии Вольфа... У меня есть соломоново решение: я думаю отправить телеграмму До;новану, в копии государственному секретарю с сообщением о произошедшем. Более того, я изменю самому себе и потребую указаний, как следует в данном случае поступить. Я убеждён, что наш запрос вызовет такую свару в Вашингтоне, которая будет продолжаться не день и не два, а добрую неделю. И я не убеждён, что Вашингтон даст нам указание выполнить просьбу «Жозе;фа»...

(Геверниц поправил):

– Не «Жозе;фа», а того русского резидента, который сел ему на шею и завернул руки за спину...

(Да;ллес покачал головой, улыбнулся):

– Всё зависит от того, милый, как будет сформулирована наша телеграмма. Если мы выведем в левый угол «Жозе;фа», если мы сделаем упор на то, что к нам обратился с просьбой офицер СД, близкий Кальтенбру;ннеру, те люди, которые стоят на общих с нами позициях, вполне могут затребовать исчерпывающую информацию о нашем агенте: отчего он пошёл на контакт с русскими, нет ли за всем этим игры нацистов... Нам придётся готовить ответную телеграмму, а это не простое дело, нужно время, вопрос серьёзный, вот вам ещё одна неделя... А я рассчитываю, что дней через пятнадцать всё кончится, будем откупоривать шампанское... Конечно, бюрократия – ужасна, но в данном случае – да здравствует бюрократия! Подождём, сейчас надо уметь выждать...

Картина 28. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – VIII

(Есть ли пророк в своем отечестве?)
 
Кадр 806

(Кадры кинохроники, на которых Америка, США в эпоху великого кризиса)

(Голос за кадром):

– ...Ру;звельт (Кадры кинохроники – Ф. Рузвельт пришёл к власти) пришёл к власти, когда заокеанский колосс переживал пору трагического упадка; четырнадцать миллионов безработных, (Кадры кинохроники – США конца 20-х годов, начала тридцатых) то есть – если считать, что каждый обездоленный имел жену и ребёнка, – более сорока миллионов нищих и голодных населяло тогда Америку.

...Когда внезапно умер Ву;дро Ви;льсон, (Кадры кинохроники – похороны В. Вильсона; портреты Гардинга, Кулиджа, Гувера) администрации Га;рдинга, Ку;лиджа и Ге;рберта Гу;вера были заняты лишь одним: личным обогащением; «после нас хоть потоп»; полное наплевательство на нужды народа; конгрессмены и сенаторы произносили красивые слова о национальном благе, демократии и социальной гармонии, а в это время полиция (Кадры кинохроники 30-х годов, США, избиения полицией демонстраций рабочих, глава ФБР Гувер) избивала забастовщиков, арестовывала демонстрантов, а шпики Джона Э;дгара Гу;вера денно и нощно пополняли свою картотеку на инакомыслящих; к ним были отнесены не только коммунисты, профсоюзные деятели и радикалы; все люди левых убеждений были под подозрением; опорой и надеждой тайной полиции, её осведомителями и добрыми друзьями сделались крайне правые, державшие в своих штабах портреты Гитлера; «Те, кто требует жёсткой власти, – наставлял молодых сотрудников ФБР Гу;вер, – не опасны; наоборот, они – наш резерв; в конечном счёте немецкий фюрер хочет всего лишь изгнать из страны чужеродные элементы, наладить экономический порядок и уничтожить левых демагогов».

...Ру;звельт, однако, пришёл в Белый дом не на коньке «жесткой власти», но провозгласив «новый курс».

Прежде чем обнародовать свою экономическую платформу, он обратился к народу:
(Документальные кадры выступления Рузвельта по радио, его обращения к народу, голос за кадром синхронно переводит):

– Единственное, чего мы сейчас должны по-настоящему бояться, так это самой боязни, то есть страха! Мы должны бояться безымянного, бессмысленного, ничем не оправданного страха, который парализует все наши силы, делает нас нерешительными, мешает нам перейти от отступления к наступлению! Изобилие – на пороге, но оно невозможно, поскольку люди, которые управляли хозяйственным товарооборотом страны, из-за своего тупого упрямства и непонимания нового времени потерпели поражение и спокойнейшим образом умыли руки. Эти бесчестные менялы осуждены общественным мнением, люди отреклись от них и в сердце, и в мыслях своих. Но американцы не потерпели поражение! Они не потеряли веру в основные принципы нашей демократии. В трудный момент американский народ потребовал прямых и решительных действий. Он требует дисциплины, порядка и руководства. Он сделал меня орудием своей воли. Я принимаю эту ответственность.

(Голос за кадром):

– Ру;звельт произнес свою первую речь через месяц после того, как Гитлер (Кадры кинохроники: приход Гитлера к власти, пожар в Рейхстаге 1933 года, концентрационные лагеря в Германии) стал канцлером Германии, и за пять дней перед тем, как Ге;ринг поджёг рейхстаг; десятки тысяч честных немцев были брошены в тюрьмы и концентрационные лагеря; над страной мыслителей и поэтов опустилась коричневая ночь ужаса.

А в день вступления Ру;звельта на президентский пост банкиры Америки закрыли двери Уолл-стри;та; (Кадры кинохроники: США, 1933 год) крах, банкротство, безысходность...

Ру;звельт, (Фотопортрет Ф.Д. Рузвельта 1933 год) однако, знал, на что шёл, выставляя свою кандидатуру.

Его «мозговой трест», составленный из людей одарённых, пока не искушённых в различного рода политических махинациях, пришёл вместе с ним к руководству страной, имея точно продуманную программу. Над ней работали люди разных убеждений, темпераментов, политических ориентаций; их объединяло одно, главное: отсутствие страха перед догмами и вера в то, что Америку можно вывести из кризиса без революции, о которой теперь открыто говорили нищие рабочие и голодные безработные.

Вместе с ним в Белый дом пришёл Га;рри Го;пкинс  (Фотография Г. Гопкинса); родившийся в бедной рабочей семье, сам в прошлом социалист, он возглавил управление социального обеспечения, и, когда журналисты спросили его, какие дискуссии с предпринимателями он намерен провести, Го;пкинс ответил:
– Голод – не тема для прений.

Ру;звельту помогал драматург Ро;берт Ше;рвуд (Фотография Р. Шервуда) и министр внутренних дел Га;рольд И;кес, (Фотография Г. Икеса) отвечавший за природные ресурсы страны; профессор Та;гвелл, (Фотография Р. Тагвелла) изучавший вопросы труда и заработной платы, и поэт Арчиба;льд Ма;клин (Фотография А. Маклина); судья Ро;зенман, (Фотография С. Розенмана) специализировавшийся ранее на борьбе со взяточничеством, и первая в истории страны женщина-министр Фрэ;нсис Пе;ркинс, (Фотография Ф. Перкинс) считавшая своим долгом посещать заводы не менее двух раз в месяц для встреч с рабочими.
Примыкал к «мозговому тресту» президента и член кабинета Уэ;нделл Уи;лки (Фотография У.Л. Уилки).

Большой бизнес относился к словам – будь то речи президента, выступления левых, проповеди священников, пьяные бредни психов, истерия фашистов – совершенно спокойно, ибо не слово определяет мир, но дело, а оно невозможно без капиталовложений, банковских операций, строительных проектов и внешнеполитических блоков, призванных гарантировать наибольшие прибыли.
Поэтому и предвыборные речи Ру;звельта, и его первое обращение к народу Уолл-стри;т воспринимал как очередную необходимость. Народу угодны празднества, торжественные речи, посулы; пусть себе; праздник кончится, портфели разойдутся среди нужных людей, всё покатится своим чередом; армия и полиция справятся с теми, кто недоволен; тюрьма – хорошее место для того, чтобы подумать; плебс надо уметь держать в руках, остальное – приложится.
Однако Ру;звельт – (Кинохроника первых дней правления Ф. Рузвельта) через десять дней после того, как его семья переехала в Белый дом, – созвал специальную сессию конгресса и потребовал для себя чрезвычайных полномочий.
Ни один президент Соединенных Штатов не имел такой гигантской власти, какую получил Ру;звельт; конгресс не смог отказать ему, ибо впервые – после Ли;нкольна – народ стоял горою за своего избранника.

И на следующий день после того, как чрезвычайные полномочия были получены, (Кинохроника первых дней правления Ф. Рузвельта) Ру;звельт временно запретил все банковские операции в стране; урезал расходы на содержание громоздкого государственного аппарата; провёл законопроект о национальной экономике; запретил вывоз золота; ассигновал пятьсот миллионов долларов на помощь населению; создал гражданские отряды для охраны природных ресурсов страны; провёл законы о реорганизации сельского хозяйства и промышленности; заставил правительство предоставить кредиты домовладельцам, чтобы хоть как-то решить катастрофическую жилищную проблему; отменил «сухой закон», на котором наживались гангстеры и подкупленные правительственные чиновники; легализовал создание новых профсоюзов.

Крупный капитал почувствовал, что дело пошло совсем не так, как предполагали советники корпораций, ведавшие вопросами внутренней политики.

Первым выступил против Ру;звельта миллиардер Дюпо;н (Фотография Дюпона).

– Мы являемся свидетелями непродуманного наскока правительства на все стороны политической, социальной и экономической жизни страны, – сказал он.
Признание Ру;звельтом Советского Союза, установление нормальных дипломатических отношений с Кремлём, открытое выступление против Гитлера подлили масла в огонь; король автомобильной империи Ге;нри Форд (Фотография Г. Форда) собрал журналистов и заявил им:

– Мы никогда и ни в коем случае не признаем профсоюза рабочих автомобильной промышленности... Мы вообще не признаём никакой профсоюз... Профсоюзы – это самое худшее зло, которое когда-либо поражало этот мир.

(Генри Форд был первым и единственным американцем, которого Гитлер наградил «Большим крестом германского орла»; (Кинохроника награждения Форда, заводы Форда в Америке) на своих заводах он запрещал рабочим во время вечеринок танцевать «разнузданные негритянские танцы типа чарльсто;н и ши;мми»; позволялось вальсировать или же исполнять танго; фокстро;т тоже «не рекомендовался»; строго требовалось соблюдение старых традиций; начальник «личного отдела» концерна Га;рри Бе;ннет проверял родословную каждого рабочего, отыскивая негритянскую, славянскую, мексиканскую или еврейскую кровь в его жилах. Если находил – увольнял немедленно.

Ещё в двадцать третьем году Адольф Гитлер (Кинохроника выступления А. Гитлера на митинге в 1923 году) на одном из митингов в Мю;нхене сказал:

– Ха;йнрих Форд является истинным вождём растущего в Америке молодого и честного фашистского движения. Меня особенно радует его последовательная антисемитская политика; эта политика является и нашей, баварской.

...Руководитель заводов Форда во Франции Гасто;н Бержери; (Кадры кинохроники вхождения фашистских войск в Париж) был первым, кто приветствовал немцев, вошедших в Париж; директор филиала «Форда» в Мексике Ху;лио Бруне;т (Кадры кинохроники путча Родригеса в Мексике) финансировал фашистскую организацию генерала Родри;геса, который организовал путч против прогрессивного президента страны Карде;наса.)

...Финансисты смогли найти ходы в верховный суд США, и закон о промышленности, принятый президентом, был признан недействительным.
Ру;звельт, однако, не сдался. Он собрал в Белом доме пресс-конференцию, (Кадры кинохроники с пресс-конференции Ф. Рузвельта, голос за кадром синхронно переводит) зачитал журналистам некоторые телеграммы, полученные им – шёл сплошной поток посланий с просьбой «сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти страну», – и сказал:

– Видимо, заключение верховного суда должно означать то, что правительство отныне лишено права решать какие бы то ни было экономические вопросы. Что ж, посмотрим, согласится ли правительство с такой точкой зрения.

И он провёл новый закон – через конгресс, – который давал ему право на создание «Управления по регулированию трудовых отношений».

И тогда люди карте;лей, большого бизнеса страны, тайно встретились в Нью-Йо;рке для того, чтобы выработать единую программу действий против президента.

Джон Э;дгар Гу;вер продолжал работать вширь и вглубь: провёл красивую комбинацию, подтолкнув преступный мир к активным действиям в больших городах, (Кадры кинохроники, отрывки из кинофильмов о бандитизме в США) устроил несколько перестрелок с гангстерами и доказал президенту, что в период отмены «сухого закона», в годину борьбы с организованным бандитизмом необходимо повысить роль и значение ФБР, бизнес финансировал создание десятков фильмов о сыщиках Гу;вера, об их мужественной борьбе за правопорядок; эталоном молодого американца должен быть полицейский, который преследует бандитов, стреляет в коммунистов и спасает дочку миллионера от посягательств негра.

ФБР по-прежнему вело картотеки на левых, ставило слежку за прогрессивными писателями, помогало человеку Форда, начальнику его штаба Бе;ннету (Фотография Беннета), прятать свои отношения с главой мафии Аль Капо;нэ (Фотография Аль Капонэ), но при этом никак не занималось делами фашистских организаций, разбросанных по всей Америке (Кадры кинохроники о фашистских сборищах в США 30-х годов).

Форд и его люди, поддерживая Гу;вера, гарантировали Аль Капо;нэ и другим лидерам мафии незримую помощь; те развернули в стране жесточайший террор; по ночам на улицах продолжали греметь выстрелы; банды гангстеров были вооружены не только ножами и пистолетами, но и пулеметами и гранатами; в городах разыгрывались форменные вооружённые столкновения; необходимость дальнейшего расширения ФБР, таким образом, диктовалась жизнью.

А в ФБР сидел человек монополий, (Фотография Э. Гувера постепенно увеличивается) который держал руку на пульсе жизни преступного мира. Убрать его было трудно – замены среди людей рузвельтовского штаба для него не было; ошибка политика, гнушающегося «чёрной работой», сыграла с президентом злую шутку: во главе политической и криминальной контрразведки страны стоял злейший противник нового курса, зашоренный консерватор, мечтавший о «сильной руке», когда слово «нельзя» не обсуждается, указание руководителя непререкаемо и подлежит беспрекословному выполнению, новая мысль требует внимательного цензурования, а чужекровные идеи являются уголовно наказуемыми.
Как и Форд, директор ФБР не признавал новых танцев, как и Дюпо;н, выключал приёмник, когда передавали музыку «черномазых», как и Мо;рган, носил лишь традиционную одежду и обувь и на каждого, кто приходил к нему в костюме, купленном в Пари;же или Ло;ндоне, смотрел с подозрением, как на отступника, подверженного чужим, а следовательно, вредным, неамериканским веяниям.

...Первые годы войны промышленники и банкиры – особенно та их часть, которая в отличие от Да;ллеса, Фо;ррестолла и Форда не была связана тесными деловыми узами с национал-социалистским финансистом Шре;дером (Фотография К. Шредера, Фотография Г. Гиммлера), платившим Ги;ммлеру, – стояли вместе с Ру;звельтом, ибо он возглавлял не просто демократическую партию, но весь народ Америки; однако, чем ближе было поражение Германии, чем реальнее становился мир, в котором Объединённые Нации должны будут работать рука об руку во имя прогресса, чем настойчивее повторял Ру;звельт свои слова о необходимости послевоенного содружества с Россией, тем организованней оформлялась оппозиция его идеям и практике.

Картина 29. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – IX

(Максим Максимович Исаев)
 
Кадр 807

(Общий план. Комната, где расположидись Штирлиц и его спутники. Ойген и Вилли аккуратно просматривают за столом документы. Курт отправился в Линц, чтобы проинформировать секретариат гауляйтера Айгру;бера о начале работы)

(Штирлиц):

– Хётль, составьте мне компанию, а? Право, не могу гулять в одиночестве.

(Хётль (лицо его за ночь осунулось, отекло) ответил):

– С удовольствием.

(Ойген остановил их):

– Одну минуту. Я починил ваш аппаратик, штандартенфю;рер... Не понадобится?

(Голос за кадром):

– Штирлиц вспомнил напутствие Мю;ллера и понял, что слова О;йгена – не просьба, но приказ.

(Штирлиц ответил):

– Вы очень внимательны, старина, я действительно привык к диктофону, словно к парабе;ллуму.

(Ойген выщед, вернулся через пару минут, передал Штирлицу диктофон, заставив себя улыбнуться; однако улыбка была вымученная; глаза опущены; губы играли)
(Штирлиц заметил):

– Надо будет опробовать ваши технические способности на штурмбанфю;рере Хётле. Придётся мне его маленько позаписывать, а? Не возражаете, Хётль?
(Хётль ответил):

– Ну отчего же? Подслушивания боится только враг, честный человек не опасается проверки.

(Штирлиц продолжил):

– Видите, О;йген, Хётлю даже доставляет особую радость, когда его подслушивают, значит, он не мусор на улице, а явление, его мыслями интересуются; отсюда – чувство самоуважения, ощущение собственной значимости, нет, О;йген?

(Ойген поднял на Штирлица глаза, полные безысходной, тяжелой злобы):

– Именно так, штандартенфю;рер.

(Штирлиц):

– Ну и славно, нет ничего приятнее, как работать с единомышленниками. Пошли, Хётль, спасибо, что вы нашли для меня время после утомительного дежурства...

Кадр 808

(Общий план. Штирлиц и Хётль прогуливаются)

(Штирлиц...В парке, закинув голову так, что в глазах было одно лишь безбрежное, густо-синее небо да еще кроны сосен, Штирлиц остановился, вздохнул полной грудью стылый воздух, в котором явственно ощущался запах горных ручьев, стремительных, прозрачных, улыбнулся и тихо сказал):

– Самое поразительное заключается в том, что сейчас я совершенно явственно представил себе мельк форели, которая взносится сквозь грохот падающей воды вверх по порогу... Любите ловить форель?

(Хётль):

– Не пробовал.

(Штирлиц):

– Зря. Это ещё более азартно, чем охота. Удачный заброс – моментальный поклёв; никаких тебе поплавков, никакого ожидания; постоянное состязание удач...

(Не понимая, куда клонит Штирлиц, Хётль настороженно ответил):

– Здесь кое-кто ловит форель.
 
(Штирлиц):

– Я знаю. Тут у вас хорошая форель, небольшая, а потому особенно красивая; сине-красные крапинки очень ярки, абсолютное ощущение перламутровости... В Испании я пытался заниматься живописью, там красивая рыбалка на Ира;ти, в стране ба;сков... Рыбу очень трудно писать, надо родиться голландцем... Любите живопись?

(Хётль полез за сигаретами, начал нервно прикуривать; порывы ветра то и дело гасили пламя зажигалки)

(Штирлиц сердито сказал):

– Да не курите вы на прогулке! Поберегите лёгкие! Неужели не понятно, что при здешнем воздухе никотин войдет в самые сокровенные уголки ваших бронхов и останется там вместе с кислородом... Уж коли не можете без курева, травите себя дома...

(Хётль закашлялся):

– Штандартенфю;рер, я так не могу! Вы включили аппаратуру?

(Штирлиц):

– Вы же видели... Конечно не включал...

(Хётль):

– Покажите...

(Штирлиц достал из кармана диктофон, протянул Хётлю)

(Штирлиц):

– Можете держать у себя, если вам так спокойнее.

(Хётль ответил, сунув диктофон в карман своего кожаного реглана):

– Спасибо. Почему вы спросили о голландской живописи? Потому что знаете про шахту А;усзе;е, где хранятся картины Гитлера?

(Штирлиц снова закинул голову)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц вспомнил стихотворные строки из затрепанной книжечки Пастерна;ка: «...в траве, меж диких бальзами;нов, ромашек и лесных купа;в лежим мы, руки запрокинув и в небо головы задрав, и так неистовы на синем разбеги огненных стволов...», – почувствовал всю весомость слова, ощутил поэтому горделивую, несколько даже хвастливую радость

(Штирлиц, вздохнув, сказал):

– Как это ужасно, Хётль, когда люди ни одно слово не воспринимают просто, а ищут в нем второй, потаённый смысл... Отчего вы решили, что меня интересует хранилище картин, принадлежащих фюреру?

(Хётль):

– Потому что вы спросили меня, как я отношусь к живописи... Мне поэтому показалось, что вы тоже интересуетесь хранилищем.

(Штирлиц):

– «Я тоже». А кто еще интересуется?

(Хётль, пожав плечами):

– Все, кому не лень.

(Штирлиц, вздохнув):

– Хётль, вам выгодно взять меня в долю. Я не фанатик, я отдаю себе отчёт в том, что мы проиграли войну; крах наступит в течение ближайших месяцев, может быть, недель... Вы же видите отношение ко мне спутников, которые не выпускают меня с территории этого за;мка... Меня подозревают так же, как вас, но вы имеете возможность днём уезжать в Линц, а я этой возможности лишён... А в этом я заинтересован по-настоящему...

(Хётль, пропустив Штирлица перед собою на узенький мостик, переброшенный через глубокий ров, по дну которого, пенясь, шумел ручей, сказал):

– Но как же тогда понять, что вас, подозреваемого, отправляют со специальным заданием в штаб-квартиру Кальтенбру;ннера? Что-то не сходится в этой схеме... Да и потом Э;йхман вводил меня в свои комбинации: он играл «друга» арестованного, а я бранил его за это во время допроса – всё-таки не первый год работаю в РСХА, наши приёмы многообразны...

(Штирлиц):

– Это верно, согласен... Но вам ничего не остаётся, кроме как верить мне, Хётль... Мне ведь тоже приходится вам верить... А я вправе допустить, что вы работаете на Запад с санкции Кальтенбру;ннера, он знает о вашей деятельности, давным-давно её разрешил и вы поэтому ещё вчера передали ему в Берлин мою шифровку и сообщили о нашем нежданном визите.

(Хётль):

– Но если вы допускаете такую возможность, как вы можете работать со мною?

(Штирлиц, пожав плечами):

– А что мне остаётся делать?

(Хётль, согласно кивнув):

– Действительно, ничего... Но даже если мне – в силу личной выгоды, говорю вполне откровенно, – придётся сообщить Кальтенбру;ннеру о визите вашей группы, о вас я не произнесу ни слова, которое бы пошло вам во вред.

(Штирлиц):

– Призываете к взаимности?

(Хётль):

– Да.

(Штирлиц):

– Но вы ведь уже сообщили Кальтенбру;ннеру о нашем прибытии, нет?

(Хётль):

– Мы ведь договорились о взаимности...

(Штирлиц):

– Я бы советовал повременить, Хётль. Это – и в ваших интересах.

(Хётль ответил):

– Постараюсь.

(Голос за кадром):

– Штирлиц понял, что Хётль, конечно же, ищет возможность каким-то ловким способом сообщить Кальтенбру;ннеру, если уже не сообщил...

Кадр 809

(Крупный план. Штирлиц спросил):

– Кого интересуют соляные копи, где складированы картины?
 
(Голос Хётля за кадром):

– Американцев.

(Штирлиц):

– Их люди давно заброшены сюда?

(Голос Хётля за кадром):

– Да.

(Штирлиц):

– Где они?

(Голос Хётля за кадром):

– Под За;льцбургом.

(Штирлиц):

– Вы с ними контактируете?

Кадр 810

(Крупный план. Хётль раздраженно уточнил):

– Они; со мною контактируют.

Кадр 811

(Крупный план. Штирлиц):

– Да будет вам, дружище.

(Голос за кадром):

– Штирлиц вдруг поймал себя на мысли, что произнёс эту фразу, подражая Мю;ллеру.

(Штирлиц продолжает):

– Сейчас такое время настало, когда именно вы в них заинтересованы, а не они в вас.

(Хётль, покачав головой):

– Они – больше. Если я не смогу предпринять решительных шагов, то штольни, где хранятся картины и скульптуры, будут взорваны.

(Штирлиц):

– Вы с ума сошли!

(Хётль):

– Нет, я не сошёл с ума. Это приказ фюрера. В штольни уже заложено пять авиационных бомб; проведены провода, установлены детонаторы.

(Штирлиц):

– Кто обязан отдать приказ о взрыве?

(Хётль):

– Берлин... Фюрер... Или Кальтенбру;ннер.

(Штирлиц):

– А не Бо;рман?

(Хётль):

– Может быть, и он, но я слышал про Кальтенбру;ннера.

(Штирлиц):

– Сможете на него повлиять?

(Хётль):

– Вы же знаете характер этого человека...

(Штирлиц повторил, усмехнувшись):

– Человека. Животное... Он знает о ваших контактах?

(Хётль):

– Нет.

(Штирлиц):

– Думаете открыться ему?

(Хётль):

– Я не решил ещё...

(Штирлиц):

– Если вы говорите правду, то погодите пару недель. Он относится к числу тех фанатиков, которые ночью признаются себе в том, что наступил крах, а утром, выпив водки, от страха норовят написать исповедь фюреру и молить о пощаде. Признавайтесь ему, когда здесь станет слышна канонада... Он намерен приехать сюда?

(Хётль):

– Не знаю.

(Штирлиц):

– Он прибежит сюда. Навяжите ему действия. Сам он не умеет поступать... Ни он, ни Ги;ммлер, ни Ге;ринг... Они все раздавлены их кумиром, фюрером... В этом их трагедия, а ваше спасение... Скажите ему, что обергруппенфю;рер Карл Вольф стал равноправным партнёром А;;ллена Да;ллеса именно после того, как гарантировал спасение Уффи;ци... Признайтесь, что можете сообщить Да;ллесу о его благоразумии – утопающий хватается за соломинку... А вас – если сможете повлиять на него – это действительно спасёт от многих бед...

(Хётль):

– А что будет со мною? Если вы всех просчитали далеко вперёд – в том числе и меня, – то, значит, могут просчитать и другие? Я готов сделать то, что в моих силах, но я хочу получить гарантию... Я должен выжить... Я готов на всё, штандартенфю;рер, у меня прекрасная семья, я пошел в СС ради семьи, будь проклят тот день и час...

(Штирлиц):

– Вы мне тоже выгодны в качестве живой субстанции, Хётль, наши интересы смыкаются... У меня есть идея... Точнее говоря, она возникла после того, как вы сказали мне про ваши контакты с американской разведкой здесь, под За;льцбургом... Видимо, надо будет вам договориться с вашими контактами, чтобы они вышли на связь со Швейца;рией... Вы работаете на швейцарский центр, нет?

(Хётль):

– Да.

(Штирлиц):

– На Да;ллеса?

(Хётль):

– Я виделся с высоким чёрным мужчиной...

(Штирлиц):

– Лет тридцати пяти, надменен, коммунистов ругает не меньше, чем национал-социалистов, нет?

(Хётль):

– Так.

(Штирлиц убеждённо сказал):

– Это Ге;верниц, заместитель Да;ллеса, натурализовавшийся немец. Сильный парень, толк в деле знает... Так вот, пусть те, кто оперирует здесь, вокруг Альт Аусзе;е, выйдут в эфир с длинной радиограммой – её немедленно запеленгуют, а вы в это время будете сидеть за столом вместе с О;йгеном и Ви;лли – полное алиби. Я стану работать с документами, для вас лучше, если отчёт о случившемся напишет О;йген... Очень, кстати, страшный человек, старайтесь наладить с ним добрые отношения... Сможете организовать такой радиосеанс?

(Хётль):

– Смогу.

(Штирлиц):

– А запросить Швейца;рию, отчего я не получаю ответа, сможете?

(Хётль, усмехнувшись):

– Это самое лёгкое задание.

(Штирлиц):

– Но оно повлечёт за собою – в случае если мы не получим ответа, который меня устроит, – более сложное.

(Хётль вновь насторожился, даже голову втянул в плечи):

– Какое?

(Штирлиц):

– Вы мне устроите встречу с американцами.

(Хётль):

– Здесь работают не американцы, но австрийцы... И встречу я вам не стану устраивать...

Кадр 812

(Крупный план. Штирлиц):

– Так уж безоговорочно?

(Голос Хётля за кадром):

– Да.

(Штирлиц):

– Боитесь, что прихлопну всех скопом?

(Голос Хётля за кадром):

– Да.

(Штирлиц):

– Но ведь если бы я этого хотел, то попросил О;йгена и его команду заняться вами, и тогда вы устроите такую встречу через час, самое большее.

Кадр 813

(Общий план. Штирлиц и Хётль)

(Хётль, остановившись, спросил):

– Какая вам от этого выгода?

Кадр 814

(Крупный план. Штирлиц усмехнулся):

– Ну как вам сказать? Получу Крест с дубовыми листьями, благодарность в приказе.

(Голос за кадром):

–  «Сейчас он станет меня убеждать, что выгоднее сотрудничать с американцами, – подумал Штирлиц. – Он лишён чувства юмора».

Кадр 815

(Общий план. Штирлиц и Хётль)

(Хётль сказал):

– Если бы Рыцарский крест вам вручили в сорок третьем, тогда одно дело. Какой в нём сейчас прок? Он вам, наоборот, помешает, вы знаете, Сталин навязал американцам драконовский закон о наказании офицеров СС...

(Штирлиц):

– Да?! Черт, вы правы! – (Штирлиц снова запрокинул голову; (В кадре небо, которое стало еще более тёмным, такое оно было тяжелое, высокое). – Сколько времени мы гуляем?

(Хётль ответил):

– Вы верно спросили. За нами пошёл ваш Курт.

(Штирлиц):

– Значит, минут тридцать... Проверка... Теперь вот что... Подумайте, кто из здешних осведомителей гестапо оставлен для работы в подполье? Кто возглавляет местный «Верво;льф»?

(Хётль):

– Это тайна за семью печатями, «Верво;льфом» занимается НСДАП, гауляйтер Айгру;бер...

(Штирлиц):

– Он – больной человек?

(Хётль):

– Здоровый.

(Штирлиц):

– Я имею в виду психическое состояние... Плачет во время выступлений? Срывается голос, когда возглашает здравицу в честь фюрера? Действительно убеждён в победе?

(Хётль):

– В таком случае, болен... Только можно ли фанатизм называть болезнью?

(Штирлиц):

– Или болезнь, или холодный и расчётливый карьеризм, который всегда граничит с предательством.

(Хётль):

– Тогда, скорее, первое. Айгру;бер болен...

(Штирлиц):

– Болен так болен... Я не зря спросил вас про осведомителей, оставленных для работы в рядах «Верво;льфа», Хётль. Мы проведём комбинацию; я стану с вами беседовать в присутствии О;йгена – после того как вы устроите радиосеанс. Беседовать буду обо всём и о том, кого можно подозревать в измене среди здешних жителей... Спрошу, кто особенно хорошо знает местность... Кто может тайно пройти в район за;мка и наладить связь со Швейца;рией отсюда, чтобы бросить тень на вашу контору... Понимаете?

(Хётль):

– Понимаю... Я постараюсь...

(Штирлиц):

– Вам ведь зачтётся, если вы упрячете в камеру – руками гестапо, которое вы, оказывается, давно ненавидите, – пару верво;льфовских мерзавцев.
(Курт окликнул Штирлица):

– Штандартенфю;рер, срочная телеграмма от шефа!

(Штирлиц спросил, останавливаясь):

– Что там случилось?

(Курт ответил):

– С грифом – «лично». Мы не читали.

(Штирлиц посмотрел на Хётля, усмехнувшись):

– Они не читали. Они из клуба лондонских аристократов, нет? Пошли, продолжим разговор позже. Я жду вас через пару часов обратно... Где, кстати, ваша семья?

(Хётль ответил, не сводя испуганных глаз с лица Курта):

– В Линце.

(Штирлиц нахмурился):

– Это правда?
 
(Хётль):

– А где ж ей ещё быть?

(Штирлиц спросил):

– Курт, где семьи всех сотрудников здешнего центра?

(Курт ответил, расшифровав таким образом, то, что расшифровывать было никак нельзя – интерес Мюллера к сотрудникам Кальтенбруннера):

– Все живут дома.

(Штирлиц вздохнул):
 
– Дома так дома. Кофе хочу... Горячего кофе.

(Голос за кадром):

– Курт ответил, расшифровав таким образом, то, что расшифровывать было никак нельзя – интерес Мю;ллера к сотрудникам Кальтенбру;ннера.

(Штирлиц продолжает):
 
– О;йген всё-таки храпит, не выучил его Скорце;ни спать тихо, пусть не обольщается...

(Курт согласился):

– Да. Я слышал, как вы ушли из спальни и сидели в столовой чуть не до утра...
(Штирлиц повернулся к Хётлю, внимательно посмотрел ему в глаза; тот, видимо, все понял – действительно, следят, – и слабая улыбка тронула его губы)

(Голос за кадром):

– Штирлиц внимательно посмотрел Хётлю в глаза, тот, видимо, всё понял – действительно, следят…

(Штирлиц сказал):

– Я жду вас, Хётль. Нам ещё работать и работать.

(Хётль):

– Я скоро вернусь, хайль Гитлер!

(Когда он отошел шагов на тридцать, Штирлиц окликнул его):

– Дружище, отдайте диктофон, я совсем забыл, что велел вам его потаскать...

Кадр 816

(Крупный план. Курт)

(Курт прищурился, покачал головой, но ничего не сказал):

Кадр 817

(Крупный план. Штирлиц)

(Голос за кадром):

– «Сейчас начнётся, – подумал Штирлиц. – Сейчас они возьмут меня в переплёт. Что ж, чем хуже, тем лучше, потому что ясней!»

Кадр 818

(Общий план. Штирлиц, Ойген, Курт и Вилли сидят в комнате. Штирлиц читает телеграмму)

(Голос за кадром):

– ...В переплёт его, однако, не взяли, потому что в шифровке Мю;ллера говорилось: (На экране крупно изображение листа шифровки) «Лицо, которым интересовался тот, кто отправлял вас сюда, в курсе вашей работы».

(Штирлиц спросил, подняв глаза на спутников):

– Ну и что станем делать?

(Голос за кадром):

– Он был убеждён, что они прочитали текст; проверку устроил примитивную; видимо, Курт брякнет, судя по тому, как он открылся в разговоре с Хётлем.

(Вилли):

– Запросите указания.
 
Кадр 819

(Крупный план. Штирлиц)

(Голос за кадром):

– Засветился Ви;лли, а не Курт. «Или они разыгрывают сценарий? – подумал Штирлиц. – Курт подставился в парке, при Хётле, Ви;лли – здесь... А какой смысл? Понятно, что я в кольце; ясно, что я – объект игры Мюллера. Но чего; же он хочет добиться? Чего; он может добиться? Время упущено, времени у него нет. Что же он плетёт?»

(Штирлиц обернулся к Курту):

– Но ведь вы сказали мне, что никто не читал телеграмму группенфю;рера Мю;ллера... Ви;лли позволяет себе своевольничать? Вскрывает и просматривает то, что адресовано лично мне?

Кадр 820

(Крупный план. Вилли):

– Я догадался о её содержании по вашему вопросу. Никто не читал телеграмму.

Кадр 821

(Крупный план. Ойген):

– Я читал. Дважды.

Кадр 822

(Общий план. Штирлиц, Ойген, Курт и Вилли сидят в комнате)

(Штирлиц пожал плечами):

– Поэтому меня и занимает вопрос, что станем делать?
 
(Ойген сказал):

– Вилли прав. Запросите указаний.

(Штирлиц):

– После того как закончу работать с Хётлем.

(Ойген попросил):
 
– Будьте любезны, передайте мне плёнку.

(Штирлиц досадливо поморщился):

– Слушайте, не надо считать всех идиотами. Не мог же я говорить с Хётлем о деле после того, как вы передали мне диктофон.

(Ойген сказал ):

– Могли. Чтобы сравнить манеру его разговора, когда он знает, что его пишут, с той, когда он убеждён, что говорит с глазу на глаз, доверительно.

(Штирлиц сказал):

– У нас нет времени крутить комбинации. Ясно вам? Нет. Но мы обязаны понять то, что на;м вменено в обязанность понять.

(Ойген уточнил):

– Ва;м. Мы лишь охраняем вас.

(Штирлиц):

– Тем более. Тогда не суйтесь не в своё дело, а занимайтесь моей охраной.
(Поднявшись, он обернулся к Вилли): – Проводите меня к радистам.

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «04.04.1945 года; 07.38». И исчезает.)

Кадр 823

(Общий план. Мюллер стоит в кабинете Кальтенбруннера. В руках его папка с документами. Кальтенбруннер сидит за рабочим столом)

(Голос за кадром):

– ...Мюллер прочитал телеграмму Штирлица уже; вечером; весь день был в городе, ещё и ещё раз проходил явки ОДЕССы; лишь потом приехал к Кальтенбру;ннеру; шеф РСХА неожиданно поинтересовался – это было утром, – зачем в Альт Аусзе;е отправилась группа работников гестапо. Мю;ллер в разговоре вскользь пробросил:

(Мюллер, обращаясь к Кальтенбруннеру):

– Бригада, отправленная в Линц, должна помочь местному РСХА. Где-то в горах, совсем неподалеку от виллы, активно работают партизаны. Об этом стало известно фюреру. Он обеспокоился. Спрашивает – нельзя ли проверить. Об исполнении необходимо доложить ему, хотя, понятно, подробный отчёт о работе будет передан вам, группенфю;рер.

(Кальтенбруннер спросил):

– Кто там работает?

(Мюллер):

– Штандартенфю;рер Штирлиц...

(Кальтенбруннер сделал вид, что никогда и ничего не слыхал об этом человеке):

– Кто?

(Мюллер):

– Штирлиц из шестого отдела.

(Кальтенбруннер):

– А почему человек из разведки выполняет ваши поручения?

(Мюллер):

– Потому что он умеет работать как никто другой...

(Звонит телефон на столе. Кальтенбруннер берёт трубку, отвечает)

(Голос за кадром):

– От продолжения этого разговора, Мю;ллеру весьма неприятного, спас звонок Ге;ринга. Тот интересовался, в какой мере шведская гражданская авиация может быть использована в интересах рейха. Кальтенбру;ннер сразу же вызвал работников группы, занимавшихся люфтва;ффе.
 
Кадр 824

(Крупный план. Мюллер):

– Разрешите идти?

(Кальтенбруннер рассеянно кивает Мюллеру, держа трубку у уха)

(Голос за кадром):

– Воспользовавшись этим, Мю;ллер попросил разрешения уйти. Обергруппенфю;рер ответил рассеянным согласием – в каждом запросе Ге;ринга он видел подвох, не хотел, чтобы тот жаловался фюреру. При том, что Гитлер перестал относиться к рейхсма;ршалу так, как прежде, всё равно они часто уединялись. Гитлер поддавался влияниям; неизвестно, что; может брякнуть Ге;ринг, и уж реакция фюрера на его нашёптывания совершенно непредсказуема.

Кадр 825

(Крупный план. Мюллер в своём кабинете читает телеграмму Штирлица)

(Голос за кадром):

– Мю;ллер ещё раз прочитал телеграмму Штирлица: (На экране крупно изображение листа телеграммы) «Штурмбанфю;рер Хётль обещал подготовить ряд материалов, представляющих интерес, в течение ближайших трёх дней. Считаю возможным работу продолжать. Каковы рекомендации?»

(Сняв трубку, он вызвал радиоцентр, продиктовал):

(Мюллер диктует):

– « Альт Аусзе;е, Штирлицу.

Сообщите о проделанной работе развернуто. Три дня ждать нельзя.
Мюллер».

Кадр 826

(Общий план. Штирлиц и Хётль прогуливаются в парке. Штирлиц во время ходьбы показал глазами Хётлю, что в кармане его пальто диктофон)

(Голос за кадром):

– ...Хётль приехал через пять часов, предложил Штирлицу прогуляться. Когда они вышли, Штирлиц показал глазами на карман пальто; тот понял: беседа записывается; понизив голос, начал рассказывать.

(Хётль, понизив голос):

– Ро;берт Грю;нберг и Константи;н Гю;рат последние месяцы часто появляются в окрестностях за;мка; однако гауляйтер Айгру;бер запрещает давать на них информацию в Берлин; дважды их появление казалось подозрительным, потому что они шли без фонарей, вечером, когда уже смеркалось; в один из этих именно дней был засечён выход в эфир неустановленного передатчика.

(Штирлиц снова показал глазами, лицом, руками, что, мол, надо еще, говори больше, пусть кончится плёнка. Хётль кивнул, продолжил рассказ)

(Наконец Штирлиц – так же, полушёпотом, – спросил):

– Как реагировал на эти сообщения Обергруппенфю;рер Кальтенбру;ннер?

(Голос за кадром):

– Хётль ответил так, как ему ещё утром посоветовал Штирлиц:

(Хётль):

– Гауля;йтер Айгру;бер запретил отправлять Кальтенбру;ннеру негативную информацию, чтобы не нервировать его попусту...

(Штирлиц посмотрел на часы: пленка должна была вот-вот кончиться; она и кончилась, потому что в диктофоне тихонько щёлкнуло...)

(Штирлиц сказал облегчённо):

– Всё, плёнка закончилась. А теперь вот что, милый Хётль, передачи из Швейцарии не было, я уже узнал у радистов, Да;ллес молчит. Поэтому готовьте мне встречу с вашими контактами...

(Хётль):

– Это ж невозможно. Вас не выпускают из-под опеки.

(Штирлиц):

– Верно. Поэтому готовьте встречу здесь, в парке, возле ворот. Сколько человек вы сможете привести?

(Хётль):

– Что-то я вас не понимаю, штандартенфю;рер...

(Штирлиц):

– Проще простого, Хётль. Вы приводите ваших людей, мы снимаем охрану, я ликвидирую моих стражников, и все вместе уходим в горы... Вашу семью советовал бы перевезти сегодня же куда-нибудь подальше, нечего им делать дома...

(Хётль):

– Это слишком рискованно.

(Штирлиц согласился):

– Конечно. Но ещё рискованнее держать жену и детей в качестве заложников... Вы же понимаете, что наша команда сюда не в серсо; приехала играть... Не я, так другой схватит вас за руку... Только другой начнёт с того, что бросит вашу жену и детей в подвал и применит к ним третью степень устрашения... В вашем присутствии...

(Хётль):

– Мои контакты из австрийских подпольных групп наверняка запросят Да;ллеса. Их код не раскрыт Мю;ллером?

(Голос за кадром):

– И Штирлиц совершил ошибку, ответив:

(Штирлиц согласился):

– Читай он эти телеграммы, вы бы уже стали крематорским дымом...

(Голос за кадром):

– ...Пообещав Штирлицу налёт на замок, уговорившись, что он, Хётль, подготовит за сегодняшнюю ночь план операции вместе с теми, кто выступает против рейха, штурмбанфю;рер зашел в коттедж, где работал О;йген и Курт с Ви;лли, рассказал пару еврейских анекдотов, обсудил план работы на завтра и уехал в Линц. Оттуда-то он и позвонил по личному телефону Кальтенбру;ннера:

Кадр 827

(Крупный план. Хётль звонит из телефонной будки в Линце)

(Хётль):

– Команда идёт по следу, пусть их заберут отсюда.

(И – положил трубку, долго держась за неё)

(Голос за кадром):

– Поступив так, он выполнил рекомендацию Да;ллеса, только что переданную им по запасному каналу связи: «Уберите из Альт Аусзе;е того человека, который понудил вас отправить его шифрограмму, адресованную русским».

...Кальтенбру;ннер, который знал о его контактах с Западом, – был, тем не менее, прикрытием, на какое-то время, во всяком случае.

Кадр 828

(Крупный план. Хётль у себя дома, сидя в кресле, наливает в рюмку коньяка, выпивает. Вид у него подавленный)

(Голос за кадром):

– Дома Хётль выпил бутылку коньяку, но опьянеть не мог; позвонив Кальтенбру;ннеру, он поступил так, как ему подсказала его духовная структура. Однако облегчения не наступало; страх не проходил; то и дело он вспоминал слова Штирлица, что семья может оказаться в заложниках. Но он не мог жить сам, ему был нужен приказ, совет, рекомендация того, кто стоял над ним, иначе он просто-напросто не умел – руки становились ледяными, мучала бессонница, бил озноб.

Кадр 829

(Общий план. Хётль у себя дома в лёгком домашнем костюме, с женой они играют в карты. Затем он карты откладывает, злится. Выпивает пару таблеток и укладывается спать)

(Голос за кадром):

– Хётль попросил жену сразиться с ним в карты, веселая игра «верю – не верю»; проигрывая, начал злиться; выпил две таблетки снотворного и провалился в тревожный, холодный сон.

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «05.04.1945 года; 02.03». И исчезает.)

Кадр 830

(Крупный план. Кальтенбруннер в своём кабинете разговаривает по телефону)

(Кальтенбруннер):

– Послушайте-ка, мне не нравится ситуация в Альт Аусзе;е. Пусть ваши люди сейчас же выезжают оттуда и днём явятся ко мне для доклада, подумаем вместе, как организовать надёжный поиск вражеских радистов.

Кадр 831

(Крупный план. Мюллер в своём кабинете разговаривает по телефону)

(Мюллер ответил):

– Хорошо, обергруппенфю;рер. Я подготовлю телеграмму Штирлицу.

Кадр 832

(Общий план. Мюллер заходит к Борману в кабинет и докладывает ему)

(Голос за кадром):

– Телеграмму Мю;ллер отправлять не стал, а поехал в бункер, к Бо;рману.

(Борман):

– Что ж, значит, Кальтенбру;ннер тоже играет свою карту, честному человеку нечего бояться проверки... Молодец Штирлиц...

(Голос за кадром):

– Через семь минут после этого разговора Мю;ллер отправил телеграмму О;йгену: «Вывезите Штирлица и доставьте его ко мне не медля ни часа».

Картина 30. ТРАГИЧЕСКОЕ И ПРЕКРАСНОЕ, УМЕНИЕ ПОНЯТЬ ПРАВДУ

  (12 апреля 1945 года)

Кадр 833

(Общий план. Рузвельт в своём кабинете в Белом доме разбирает документы. Рядом стоит адъютант с папкой в руках)

(Голос за кадром):

– Получив подробный меморандум Го;пкинса о последних акциях (Отдела секретных служб) ОСС, поняв сразу же, какие узлы генерал До;нован опускал в своих сообщениях, каких деталей касался вскользь, о чём вовсе не писал, словно бы того, что было, и не было вовсе, Ру;звельт попросил адъютанта по ВМФ принести папку, где хранилась переписка со Сталиным, и отложил те телеграммы, которые были связаны с операцией «Санрайз».

Президент прочитал свои послания и ответы русского маршала дважды, снова пробежал записку До;нована, посвящённую переговорам А;ллена Да;ллеса с обергруппенфю;рером СС Карлом Вольфом, пролистал меморандум, составленный и по этому вопросу другом и советником Гарри Го;пкинсом, и ощутил вдруг, как заполыхали щёки.

«Будто брал без спроса апельсиновое варенье у бабушки, – подумал Рузвельт. – Его хранили для рождественского чая, а я лакомился им в ноябре, и это увидели, и я тогда впервые сделался пунцовым от стыда...»

(Рузвельт, обращаясь к адъютанту. Говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– У меня чертовски устали глаза, если вас не затруднит, прочитайте мне, пожалуйста, всю переписку с Дядей Джо. Я хочу понять общий стиль диалога. Иначе мне будет трудно составить такую телеграмму русскому лидеру, в которой будет зафиксировано не только моё нынешнее отношение к факту переговоров, но и некое извинение за то недостойное поведение, которое позволили себе – видимо, по недоразумению – наши люди в Берне и здесь, в штабе До;нована.

(Адъютант надел очки и начал читать – громко, монотонно. Говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит)
 
(Голос за кадром):

– Адъютант начал читать – громко, монотонно (Рузвельт всегда просил читать именно так, ибо опасался эмоций, которые придают слову совершенно иной смысл; если слушать предвыборные речи республиканского соперника Дью;и, то, казалось, его устами вещает сама Правда, но стоило прочитать речь, и можно было только диву даваться: полная пустота, никаких мыслей, бухгалтерский отчёт, составленный к тому же человеком не очень-то чистым на руку).

Кадр 834

(Крупный план. Адъютант начал читать и откашлялся. Голос за кадром синхронно переводит):

– «Лично и секретно от премьера Сталина президенту Ру;звельту... . Я разобрался с вопросом, который Вы поставили передо мной в письме... и нашёл, что Советское Правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами о возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским войскам в Северной Италии.

Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрить их в деле открытия фронта союзным войскам.
Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт.

Только в целях создания такой гарантии и было Советским Правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом, где бы они ни происходили – в Берне или Казе;рте. Я не понимаю, почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах и чем они могли бы помешать представителям союзного командования.

К Вашему сведению должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры (Рузвельт крупным планом внимательно слушает) с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт.

Задача согласованных операций с ударом на немцев с запада, с юга и с востока, провозглашенная на Крымской конференции, состоит в том, чтобы приковать войска противника к месту их нахождения и не дать противнику возможности маневрировать, перебрасывать войска в нужном ему направлении. Эта задача выполняется Советским командованием. Эта задача нарушается фельдмаршалом Алекса;ндером. Это обстоятельство нервирует Советское командование, создаёт почву для недоверия.

«Как военный человек, – пишете Вы мне, – Вы поймёте, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбе;ргом или Да;нцигом противник обратился с белым флагом». (Кадры кинохроники: боевые действия немецких и советских войск под Данцигом и Кенигсбергом в 1945 году) К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Да;нцигом или Кенигсбе;ргом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления, но они не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушёл (Карта боевых действий в Европе, стрелки показывают наступление Красной армии к Одеру) от них далеко на запад, на О;дер.
Совершенно другое положение у немецких войск в Северной Италии. Они не окружены, и им не угрожает истребление. Если немцы в Северной Италии, (Кадры кинохроники: войска вермахта и американцев в Италии в 1945 году) в несмотря на это, всё же добиваются переговоров, чтобы сдаться в плен и открыть фронт союзным войскам, то это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьёзные цели, касающиеся судьбы Германии.

(Адъютант читает, голос за кадром синхронно переводит):

Должен Вам сказать, что, если бы на восточном фронте где-либо на Одере создались аналогичные условия возможности капитуляции немцев и открытия фронта советским войскам, я бы не преминул немедленно сообщить об этом англо-американскому военному командованию и попросить его прислать своих представителей для участия в переговорах, ибо у союзников в таких случаях не должно быть друг от друга секретов».

(Адъютант закончил читать телеграмму и вопросительно посмотрел на Рузвельта)
 
Кадр 835

(Крупный план. Рузвельт попросил):

– Дальше.

(Голос адъютанта за кадром. Рузвельт внимательно слушает. Голос за кадром синхронно переводит):
 
– «Лично и строго секретно для маршала Сталина от президента Ру;звельта... Мне кажется, что в процессе обмена посланиями между нами относительно возможных будущих переговоров с немцами о капитуляции их вооруженных сил в Италии, несмотря на то что между нами обоими имеется согласие по всем основным принципам, вокруг этого дела создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия.

Никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казе;рте всё время в присутствии Ваших представителей. Хотя попытка, предпринятая в Берне с целью организации этих переговоров, оказалась бесплодной, маршалу Алекса;ндеру (Кадры кинохроники: маршал Александер и американские войска в Италии 1945 года) поручено держать Вас в курсе этого дела.

Я должен повторить, что единственной целью встречи в Берне было установление контакта с компетентными германскими офицерами, а не ведение переговоров какого-либо рода.

Не может быть и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это позволило им перебросить куда-либо свои силы с итальянского фронта. Если и будут вестись какие-либо переговоры, то они будут происходить на основе безоговорочной капитуляции. Что касается отсутствия наступательных операций союзников в Италии, то это никоим образом не является следствием каких-либо надежд на соглашение с немцами. Фактически перерыв в наступательных операциях в Италии в последнее время объясняется главным образом недавней переброской войск союзников – (Кадры кинохроники: переброска британских и канадских войск во Францию) британских и канадских дивизий – с этого фронта во Францию. В настоящее время ведётся подготовка к началу наступления на итальянском фронте около 10 апреля. Но, хотя мы и надеемся на успех, размах этой операции будет ограниченным вследствие недостаточного количества сил, имеющихся ныне в распоряжении Алекса;ндера. У него имеется 17 боеспособных дивизий, а против него действуют 24 германские дивизии. Мы намерены сделать всё, что позволят нам наши наличные ресурсы, для того чтобы воспрепятствовать какой-либо переброске германских войск, находящихся теперь в Италии.

Я считаю, что Ваши сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны. Согласно имеющимся у нас достоверным сведениям, три германские дивизии отбыли из Италии (Кадры кинохроники: переброска германских войск из Италии на восточный фронт) после 1 января этого года, причём две из них были переброшены на восточный фронт. Переброска последней из этих трех дивизий началась приблизительно 25 февраля, то есть более чем за две недели до того, как кто-либо слышал о какой-либо возможности капитуляции. Поэтому совершенно ясно, что обращение германских агентов в Берне имело место после того, когда уже началась последняя переброска войск, и оно никоим образом не могло повлиять на эту переброску.

(Адъютант читает, голос за кадром синхронно переводит):

Всё это дело возникло в результате инициативы одного германского офицера, который якобы близок к Ги;ммлеру, причём, конечно, весьма вероятно, что единственная цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрение и недоверие между союзниками. У нас нет никаких оснований позволить ему преуспеть в достижении этой цели. Я надеюсь, что вышеприведенное ясное изложение нынешнего положения и моих намерений рассеет те опасения, которые Вы высказали в Вашем послании...»

(Рузвельт заметил. Голос за кадром синхронно переводит):

– Высшего генерала СС До;нован назвал мне «германским офицером». И я ему поверил. И оказался в глазах Дяди Джо лжецом... Стыд... Пожалуйста, дальше...

Кадр 836

(Крупный план. Адъютант. Голос за кадром синхронно переводит):

– «От маршала Сталина президенту Ру;звельту...

Получил Ваше послание по вопросу о переговорах в Берне.

Вы совершенно правы, что в связи с историей о переговорах англо-американского командования с немецким командованием где-то в Берне или в другом месте «создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия».

Вы утверждаете, что никаких переговоров не было ещё. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на западном фронте маршал Ке;ссельринг согласился открыть фронт (Кадры кинохроники: англо-американские войска на западном фронте, маршал Кессельринг) и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия.

Я думаю, что мои коллеги близки к истине. В противном случае был бы непонятен тот факт, что англо-американцы отказались допустить в Берн представителей Советского командования для участия в переговорах с немцами.

Мне непонятно также молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку со мной по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно, что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит англичанам.

Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников – русских?

И вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией – (Кадры кинохроники: бои Красной армии с немецкими войсками на восточном фронте) с союзницей Англии и США.

Понятно, что такая ситуация никак не может служить делу сохранения и укрепления доверия между нашими странами.

(Адъютант читает, голос за кадром синхронно переводит):

Я уже писал Вам в предыдущем послании и считаю нужным повторить здесь, что я лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный шаг, сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками».

Кадр 837

(Крупный план. Рузвельт заметил. Голос за кадром синхронно переводит):

– Он, увы, прав. Минутная выгода адвокатских фирм братьев Да;ллесов и До;нована торпедирует то, чего я добивался все эти годы, – доверие Дяди Джо... Дальше, пожалуйста...

(Адъютант за кадром спросил. Голос за кадром синхронно переводит):
 
– Вы устали?

(Рузвельт. Голос за кадром синхронно переводит):

– О нет, нет, что вы... Я жду...

Кадр 838

 (Крупный план. Адъютант. Голос за кадром синхронно переводит):

– «Лично и строго секретно для маршала Сталина от президента Ру;звельта... Я с удивлением получил Ваше послание.., содержащее утверждение, что соглашение, заключённое между фельдмаршалом Алекса;ндером и Ке;ссельрингом в Берне, позволило „пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия перемирия“.

В моих предыдущих посланиях Вам по поводу попыток, предпринимавшихся в Берне в целях организации совещания для обсуждения капитуляции германских войск в Италии, я сообщал Вам, что: 1) в Берне не происходило никаких переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического характера; 3) в случае любой капитуляции вражеской армии в Италии не будет иметь место нарушение нашего согласованного принципа безоговорочной капитуляции; 4) будет приветствоваться присутствие советских офицеров на любой встрече, которая может быть организована для обсуждения капитуляции.

(Рузвельт крупным планом внимательно слушает)

В интересах наших совместных военных усилий против Германии, которые сейчас открывают блестящую перспективу быстрых успехов в деле распада германских войск, я должен по-прежнему предполагать, что Вы питаете столь же высокое доверие к моей честности и надёжности, какое я всегда питал к Вашей честности и надёжности.

Я также полностью оцениваю ту роль, которую сыграла Ваша армия, позволив вооруженным силам, находящимся под командованием генерала Эйзенха;уэра, форсировать Рейн, (Кадры кинохроники: войска Эйзенхауэра форсируют Рейн; Д. Эйзенхауэр) а также то влияние, которое окажут впоследствии действия Ваших войск на окончательный крах германского сопротивления нашим общим ударам.
Я полностью доверяю генералу Эйзенха;уэру и уверен, что он, конечно, информировал бы меня, прежде чем вступить в какое-либо соглашение с немцами. Ему поручено требовать, и он будет требовать безоговорочной капитуляции тех вражеских войск, которые могут потерпеть поражение на его фронте. Наше продвижение на западном фронте является результатом военных действий. Скорость этого продвижения объясняется главным образом ужасающим ударом наших военно-воздушных сил, который привёл к разрушению германских коммуникаций, а также тем, что Эйзенха;уэру удалось подорвать силы основной массы германских войск на западном фронте в то время, когда они находились ещё к западу от Рейна.

Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров, и считаю, что имеющиеся у Вас об этом сведения, должно быть, исходят из германских источников, которые упорно старались вызвать разлад между нами с тем, чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершённые ими военные преступления. Если таковой была цель Вольфа, то Ваше послание доказывает, что он добился некоторого успеха.

(Рузвельт крупным планом внимательно слушает)

Будучи убеждён в том, что Вы уверены в моей личной надежности и в моей решимости добиться вместе с Вами безоговорочной капитуляции нацистов, я удивлён, что Советское Правительство, по-видимому, прислушалось к мнению о том, что я вступил в соглашение с врагом, не получив сначала Вашего полного согласия.

(Адъютант читает, голос за кадром синхронно переводит):

Наконец, я хотел бы сказать, что если бы как раз в момент победы, которая теперь уже близка, подобные подозрения, подобное отсутствие доверия нанесли ущерб всему делу после колоссальных жертв – людских и материальных, то это было бы одной из величайших трагедий в истории.

Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчинённых».

Кадр 839

(Крупный план. Рузвельт спросил. Голос за кадром синхронно переводит):

– Вы ощущаете неловкость? Вы понимаете, в какое положение меня поставили? Дальше...

(Адъютант за кадром. Голос за кадром синхронно переводит. Рузвельт внимательно слушает):
 
– «Лично и секретно от премьера Сталина президенту Ру;звельту...

1. В моём послании... речь идёт не о честности и надёжности. Я никогда не сомневался в Вашей честности и надёжности, так же как и в честности и в надёжности г-на Че;рчилля. У меня речь идёт о том, что в ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе. Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Во всяком случае, это безусловно необходимо, если этот союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские при аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной, так как она исключает всякую возможность взаимных подозрений и не даёт противнику возможности сеять среди нас недоверие.

(Адъютант читает, голос за кадром синхронно переводит):

2. Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления со стороны немцев на западном фронте объясняется только лишь тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с восточного фронта 15 – 20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Зе;мляницу в Чехослова;кии, которая им столько же нужна как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как О;снабрюк, Манге;йм, Ка;ссель. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным.

(Рузвельт крупным планом внимательно слушает)

3. Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле. Судите сами. В феврале этого года генерал Ма;ршалл (Фотография генрала Маршалла) дал ряд важных сообщений Генеральному Штабу советских войск, где он на основании имеющихся у него данных предупреждал русских, что в марте месяце будут два серьёзных контрудара немцев на восточном фронте, из коих один будет направлен из Помера;нии на Торн, а другой – из района Мора;вска Остра;ва на Лодзь. На деле, однако, оказалось, что главный удар немцев готовился и был осуществлён не в указанных выше районах, а в совершенно другом районе, а именно в районе озера Ба;латон, (Кадры кинохроники: наступление немцев в районе озера Балатон) юго-западнее Будапе;шта. Как известно теперь, в этом районе немцы собрали до 35 дивизий, в том числе 11 танковых дивизий. Это был один из самых серьёзных ударов за время войны с такой большой концентрацией танковых сил. Маршалу Толбу;хину (Кадры кинохроники: маршал Толбухин, войска Толбухина контратакуют в районе озера Балатон) удалось избегнуть катастрофы и потом разбить немцев на;голову между прочим потому, что мои информаторы раскрыли, правда с некоторым опозданием, этот план главного удара немцев и немедленно предупредили о нём маршала Толбу;хина. Таким образом я имел случай ещё раз убедиться в аккуратности и осведомленности советских информаторов.

(Рузвельт тихо сказал. Голос за кадром синхронно переводит):

– Какое бесстыдство. Узколобая корысть и традиционная нелюбовь к русским может стать – на определенном этапе – детонатором взрыва... Мне стыдно за тех, кому я верил... Мне совестно, что я обрывал Го;пкинса, когда тот говорил, что мне лгут... Пожалуйста, запишите текст... Двоеточие, кавычки:

Кадр 840

(Крупный план. Адъютант принялся записывать. Рузвельт диктует. Голос за кадром синхронно переводит):

(Рузвельт):

Лично и строго секретно
для маршала Сталина
от президента Ру;звельта

Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблёк и отошёл в прошлое, не принеся какой-либо пользы.

Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что, когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся.

(Рузвельт заключил):

– Точка. Кавычки закрыть.. Это всё, что я пока могу сделать. Но это только начало. Русские, думаю, меня поймут... Поставьте дату: двенадцатое апреля тысяча девятьсот сорок пятого года...

(Голос за кадром):

– Это был последний документ, подписанный Фра;нклином Делано; Ру;звельтом; спустя несколько часов он – неожиданно для всех – умер.

Кадр 841

(Крупный план, на экране появляется лист гербовой бумаги с напечатанным текстом на русском языке)

(Голос за кадром):

« Президенту Трумэну,
Вашингтон.
 
От имени Советского Правительства и от себя лично выражаю глубокое соболезнование Правительству Соединенных Штатов Америки по случаю безвременной кончины Президента Ру;звельта. (Кадры кинохроники, на которых похороны Рузвельта) Американский народ и Объединенные Нации потеряли в лице Фра;нклина Ру;звельта величайшего политика мирового масштаба и глашатая организации мира и безопасности после войны.

Правительство Советского Союза выражает своё искреннее сочувствие американскому народу в его тяжёлой утрате и свою уверенность, что политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь.

И. Сталин.
 
Отправлено 13 апреля 1945 года».

Картина 31. УДАР КРАСНОЙ АРМИИ. ПОСЛЕДСТВИЯ – I

Кадр 842

(Кадры кинохроники апреля 1945 года)

(Голос за кадром):

– Понятие «х р у с т», приложимое, как правило, к явлениям физическим, в равной мере может быть спроецировано на то, что случилось 16 апреля сорок пятого года, после того как войска Жукова, включив тысячи прожекторов, обрушили на позиции немецких войск, укрепившихся на О;дерском редуте, ураган снарядов, мин и бомб.

Хрустела не только оборона; хрустел рейх; то, что ещё за мгновение перед началом удара являло собой структуру, волю массы противной стороны, сейчас медленно, разрываемое тающими, стремительными трещинами, неумолимо и грохочуще оседало, поднимая при этом смерч душной пыли и гари.

Кадр 843

(Общий план, штаб-квартира немецкого генерального штаба: Работают и ходят с сосредоточенным видом офицеры генерального штаба, работают офицеры-связисты, непрерывно раздаются телефонные звонки.
 
Появляются титры; «Цоссен. Штаб-квартира немецкого генерального штаба»)

(Голос за кадром):

– ...В Цо;ссене, в штаб-квартире Кребса, сменившего Гудериа;на, телефоны звонили беспрерывно (связь работала по-немецки отменно); известия с О;дера приходили через каждые пятнадцать минут.

Кадр 844

(Общий план, кабинет генерала Кребса. Он смотрит на карту на стене. За его спиной стоят офицеры штаба.

Появляются титры; «Начальник генерального штаба Г. Кребс».
 
Один из офицеров разговаривает с адъютантом Кребса Г. Болдтом)

(Голос за кадром):

– Кребс, стоявший в кабинете возле карты, спиною к собравшимся, не мог не слышать, как глухо, но не испуганно уже, не шёпотом, а открыто, громко, понимая надвигающийся ужас, кто-то из офицеров говорил его адъютанту Ге;рхарду Болдту:

– Неужели американцы не успеют?! Ведь они на Э;льбе, фронт открыт, их танки в Цербсте, неужели они не захотят войти в Берлин первыми?

(Кребс обернулся, посмотрел куда-то поверх голов своих штабных и обратился к адъютанту по-немецки. Голос за кадром синхронно переводит):

– Пожалуйста, соедините меня с рейхсканцеля;рией: я должен понять, куда всё-таки переводят главный штаб. Мое предложение остаётся прежним – Берхтесга;ден... И не сочтите за труд принести мне стакан вермута...

(Адъютант связался с бункером Гитлера)
 
Кадр 845

(Крупный план, Рейхсканцелярия, кабинет генерала Бургдорфа. Появляются титры: «Начальник группы армейской разведки В. Бургдорф» и исчезают.
Бургдорф сытно и снисходительно рассмеялся, пояснив при этом в телефон адъютанту Кребса):

– Эвакуация на Берхтесга;ден уже практически закончена, вопрос только за тем, когда выедет сам... Передайте Кребсу, что он приглашён в рейхсканцеля;рию 20 апреля на празднование дня рождения фюрера...

Кадр 846

(Общий план, Рейхсканцелярия, камера передвигается по внутренним комнатам и переходам Рейхсканцелярии)
 
(Появляются титры: «Рейхсканцелярия. Ставка А. Гитлера в Берлине» и исчезают)
 
(Голос за кадром):
 
– Последнее убежище фюрера (Камера медленно обходит помещение кабинета фюрера, дальше двигается по комнатам, коридорам и кабинетам) состояло из кабинета, спальни, двух гостиных комнат и ванной; к кабинету примыкал конференц-зал; неподалёку была оборудована весёленькая комнатка для Блонди, собаки фюрера, и четырёх её щенков; (В кадре собака со щенками, немецкая овчарка) чуть выше этой комнаты, самой любимой Гитлером, шла анфилада из восемнадцати маленьких помещений, где постоянно работала – по последнему слову техники – телефонная станция (В кадре телефонная станция со штатом телефонистов и офицеров); затем были две комнаты, отданные личному доктору Гитлера – профессору штандартенфю;реру Брандту (В кадре – доктор К. Брандт); затем – шесть комнат, предназначенных для штаба комиссара обороны Берлина Ге;ббельса (В кадре Й. Геббельс с семьёй); неподалеку были кухня и комната личного повара Гитлера, мастера по приготовлению вегетарианской пищи, фрау Манциа;ли (В кадре повар фрау К. Манциани за работой); далее – большая столовая и комнаты для официантов и слуг (В кадре снуют официанты и слуги). Отсюда внутренняя лестница вела в сад рейхсканцелярии (В кадре вход на лестницу); сделав несколько шагов по этой лестнице, можно было оказаться в пресс-офисе, возглавляемом Хайнцем Ло;ренцом; к нему примыкала штаб-квартира Бо;рмана, которую вёл штандартенфю;рер Ца;ндер; рядом помещались кабинеты посланника рейхсфю;рера при ставке Гитлера группенфю;рера СС Фе;геляйна, женатого на сестре Евы Бра;ун, полковника Клауса фон Бело;ва, адмирала Фосса, посланника МИДа при ставке доктора Ха;веля, армейского адъютанта Гитлера майора Йоханнма;йера, пилота фюрера Ба;уера, второго пилота Битца, посланника министерства пропаганды при ставке - доктора На;умана; группы армейской разведки во главе с генералом Бургдо;рфом и его адъютантом Вайсом; кабинет Кребса.
 
Кадр 847

(Общий план, Рейхсканцелярия, камера передвигается по внутренним комнатам и переходам Рейхсканцелярии. Вдоль по стенам лестниц, ведших в подземный лабиринт, толпятся гвардейцы СС; во многих комнатах расположились молодые парни из «личного штандарта» Гитлера, все как на подбор – двухметровые блондины с голубыми глазами; часть комнат завалена ящиками с вином, анчоусами, сосисками, ананасами, креветками, шампиньонами, шоколадом, икрой, лососиной, ветчиной; на проходивших мимо генералов молодые парни из охраны внимания не обращают – спят, едят, пьют, громко смеются, рассказывая сальные анекдоты)
 
(Голос за кадром):

– Раньше, в январе ещё, здесь было пусто, лишь стояли посты охраны; Гитлер постоянно находился в «Волчьем логове», в Восточной Пру;ссии; ныне, после его переселения сюда, вдоль по стенам лестниц, ведших в подземный лабиринт, толпились гвардейцы СС; во многих комнатах расположились молодые парни из «личного штандарта» Гитлера; на проходивших мимо генералов молодые парни из охраны внимания более не обращали – спали, ели, пили, громко смеялись, рассказывая сальные анекдоты; тишина соблюдалась лишь возле личных апартаментов Гитлера.

Всего в этом мрачном подвальном каземате сейчас находилось более семисот человек, поэтому уединиться можно было только в кабинете Гитлера; (Камера возвращается в помещение кабинета фюрера) здесь мерно гудели вентиляторы; порядок был абсолютным; никакой связи с внешним миром, где всё хрустело и пыльно, удушающе оседало.

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «19.04.1945 года; 21.46». И исчезает.)

– ...Вечером 19 апреля Бо;рман остался в кабинете Гитлера после того, как все приглашённые на ежедневную военную конференцию были отпущены. Остаться один на один с фюрером было теперь не просто, несмотря на то, что в бункере под рейхсканцеля;рией было построено ни мало ни много шестьдесят комнат.
 
Кадр 848

(Крупный план, Рейхсканцелярия, Борман в кабинете Гитлера)

(Голос за кадром):

– Именно здесь Бо;рман и решил привести в исполнение свой план, задуманный в марте, – план спасения, ценою которого должна быть смерть того человека, которого он называл «гением», «великим сыном нации», «создателем тысячелетнего рейха», того трясущегося, медленно движущегося пятидесятипятилетнего мужчины, что сидел перед ним со странной виноватой улыбкой, замершей в уголках рта (Камера медленно надвигается на сидящего Гитлера: трясущегося, со странной виноватой улыбкой, замершей в уголках рта).

Кадр 849

(Крупный план, Борман сказал):

– Фюрер, я всегда говорил вам правду, самую жестокую, какой бы она ни была...

Кадр 850

(Крупный план, Гитлер отрешённо кивает головой прерывисто при этом вздохнув)

(Голос за кадром):
 
– Именно потому, что Бо;рман никогда правды не говорил, но лишь угадывал то, что тот хотел слышать, и организовывал это им угаданное в слова окружающих, в статьях газет и передачах радио, Гитлер легко с ним согласился.

Кадр 851

(Общий план, Борман продолжил сидя напротив Гитлера):

– Поэтому, позвольте мне и сейчас, в дни, когда идёт решающая битва за будущее нации, высказать вам ряд соображений, продиктованных одной лишь правдой...

(Гитлер):

– Да, Бо;рман, только так.

(Борман):

– Как и вы, я убеждён в победе, какой бы ценою она ни далась нам. В городе работают специальные суды гестапо, которые расстреливают на месте паникёров и дезертиров, купленных врагами; рука об руку с ними действуют суды армии и партии. Порядок поэтому абсолютен. Однако огромные территории рейха на севере и на юге на какое-то время отрезаны от нас. Сведения, которые приходят оттуда, весьма тревожны. Поэтому я вижу единственный выход в том, чтобы вы, именно вы, обратились с просьбой к рейхсфю;реру Ги;ммлеру срочно выехать на север и возглавить там борьбу нации. Я считал бы разумным просить вас отправить Ге;ринга на юг, чтобы он взял на себя руководство сражением из нашего Альпийского редута... Но и это не всё, фюрер... Вы знаете, что нация ставит вас выше бога; лишить нацию бога невозможно, но припугнуть этим – не помешает...

(Гитлер сказал, чуть подавшись вперед):

– Я не понял вас.

Кадр 852

(Крупный план, Борман)

(Голос за кадром):

– Борман сразу же ощутил, что фюрер отдаёт себе отчёт, о чем сейчас пойдёт речь.

(Борман):

– Ваше заявление о том, что вы остаётесь в Берлине, лично возглавляете борьбу до окончательной победы или же гибнете вместе с жителями столицы, воодушевит нацию, придаст ей сил... Ге;ббельс высказал соображение, не имеет ли смысла ещё больше припугнуть колеблющихся и деморализованных, заявив, что фюрер уйдёт из жизни, если борьбе не будут отданы все силы немцев – всех без исключения...

(Голос за кадром):
 
– Бо;рман пустил пробный шар: Ге;ббельс никогда не посмел бы высказать такого рода идею, но это надо было ещё более прочно заложить в мозг Гитлера, закрепить эту мысль, успокоительно закамуфлировав разговором про «испуг» и «нажим».

(Борман продолжил):

– Я не знал, что ответить Ге;ббельсу, а он бы никогда не осмелился обратиться к вам с таким предложением, оттого что оно продиктовано своекорыстными интересами его министерства, делом нашей пропаганды... Я же рискнул высказать вам это его соображение...

(Голос Гитлера за кадром):

– Вы считаете, что оно имеет под собой почву?

(Борман неторопливо):

– Поскольку вас ждут в Альпийском редуте, который неприступен, поскольку вы всегда можете покинуть Берлин, (пауза)

(Голос за кадром):
 
– Борман лгал,

(Борман неторопливо):

– я полагал бы такой крайний шаг, такого рода политическую интригу совсем не бесполезной...

Кадр 853

(Крупный план, Гитлер ответил):

– Хорошо. – Я найду возможность публично высказаться в таком смысле... Хотя, – (в глазах его вдруг вспыхнул прежний, осмысленный, жестокий, устремленный огонь), – я действительно более всего на свете боюсь попасть в лапы врагов... Они тогда повезут меня по миру в клетке... Да, да, именно так, Бо;рман, я же знаю этих чудовищ... Так что, – может быть, мне действительно имеет смысл уйти из жизни?

(Голос за кадром):
 
– Гитлер в свою очередь начал игру,
 
Кадр 854

(Крупный план, Борман):

– Фюрер, вы не смеете думать об этом... Я бываю в городе, я вижу настроение людей, вижу лица, полные решимости победить, опрокинуть врага и погнать его вспять, я слышу разговоры берлинцев: веселые, спокойные и достойные, они плюют на трупы разложившихся изменников, повешенных на столбах... Монолитность нации ныне такова, что победа совершенно неминуема, вы же знаете свой народ!

Кадр 855

(Крупный план, Гитлер мягко улыбнулся, успокоенно кивнул):

– Хорошо, Бо;рман, я найду момент для того, чтобы припугнуть тех, кто проявляет малодушие...

Кадр 856

(Общий план, Борман встаёт, делает кивок, идёт к двери)

Кадр 857

(Крупный план, Гитлер тихо засмеявшись. Гитлер терзал своей правой рукою левую, трясущуюся, и смотрел на Бормана просяще, как ребёнок, который не хочет слушать страшную сказку или, вернее, желает заранее знать, что конец будет – так или иначе – благополучный):

– Но ведь я буду обязан исполнить данное слово, если ваша убежденность в победе рухнет?

Кадр 858

(Крупный план, Борман обернулся и сказал):

– Если наступит крах, я застрелюсь на ваших глазах, мой фюрер. Моя жизнь и судьба настолько связаны с вами, так нерасторжимы, что, думая о вас, я думаю о себе...

(Голос Гитлера за кадром спросил):
 
– А как люди на улицах одеты?

(Голос за кадром):
 
– Борман ужаснулся этому вопросу, вспомнив тысячи трупов вдоль дорог, изголодавшихся детей, согбенных пергаментных старух, замерших в очередях возле магазинов, где давали хлеб; руины домов; воронки на дорогах, пожарища, висящих на столбах солдат с дощечками на груди: «Я не верил в победу!», и ответил, ужасаясь самому себе:

(Борман):
 
– Весна всегда красила берлинцев, мой фюрер, девушки сняли пальто, дети бегают в рубашонках...

(Голос Гитлера за кадром спросил):
 
– А столики кафе уже вынесли на бульвары?

(Голос за кадром):
 
– И тут Борман испугался: а что, если Ге;ббельс рассказал фюреру хоть гран правды? Или показал фото зверств авиации союзников?

(Борман ответил, не отрывая глаз от лица Гитлера):
 
– Нет, нет еще, мой фюрер... Люди ждут победы, хотя маленькие рыбацкие кабачки на Фишерма;ркте и пивнушки возле заводов полны рабочего люда...

Кадр 859

(Крупный план, Гитлер сказал):

– Я не пробовал пива с времен первой войны. У меня к нему отвращение... Знаете почему? Я перепил в детстве. И ужасно страдал... С тех пор у меня страх и ненависть к алкоголю... Это было так ужасно, когда я увидел себя со стороны, лежавшего ничком, со спутавшимися волосами; невероятные колики в солнечном сплетении; холодный пот на висках... Именно тогда я решил, что, после того как мы состоимся, я брошу всех алкоголиков, их детей и внуков в особые лагеря: им не место среди арийцев; мы пари;м идеей, они – горячечными химерами, которые расслабляют человека, делая его добычей для алчных евреев и бессердечных большевиков... Но после победы я выйду с вами на Унтер-ден-Ли;нден, прогуляюсь по Фри;дрихштрассе, зайду в обычную маленькую пивную и выпью полную кружку пенного «ки;ндля»...

Кадр 860

(Общий план, Маленький кабинет Бормана в бункере. Борман за столом, напротив него его помощник Цандер докладывает)

(Голос за кадром):
 
– ...Через полчаса помощник Бо;рмана штандартенфю;рер Ца;ндер рассказал о работе, проведённой полковником Ху;бером – его человеком в окружении Ге;ринга.

(Цандер):

– Рейхсма;ршал высказался в том смысле, что ситуация прояснится двадцатого, на торжественном вечере. «Если фюрер согласится уехать в Берхтесга;ден, тогда борьба войдет в новую фазу и судьба немцев решится на поле битвы; если же он останется в Берлине, придётся думать о том, как спасти нацию от тотального уничтожения». Когда Ху;бер напомнил ему о традиции разговора за столом мира двух достойных солдат враждующих армий, рейхсмаршал оживился и попросил срочно подготовить хорошие примеры из истории; особенно интересовался Древним Римом, ситуацией при Ватерло;о и коллизиями, связанными с Итальянским походом генерала Суворова.

(Борман берёт трубку телефона и вызывает Мюллера)

Кадр 861

(Общий план, Кабинет Бормана. Борман прохаживается по своему маленькому кабинету в бункере. Напротив его стоит Мюллер)

(Борман):

– Счётчик включен. Вы должны сделать так, чтобы Ше;лленберг предложил Ги;ммлеру обратиться к англо-американцам с предложением о капитуляции...

(Мюллер уточнил):

– Безоговорочной?

(Борман):

– А вы как думаете?

(Мюллер ответил):

– Так же, как и вы. По-моему, самое время называть собаку – собакой, рейхсля;йтер.

(Борман покачал головой, усмехнулся чему-то, спросил):

– Выпить хотите?

(Мюллер):

– Хочу, но – боюсь. Сейчас такое время, когда надо быть абсолютно трезвым, а то можно запаниковать.

(Борман):

– Неделя в нашем распоряжении, Мю;ллер... А это очень много, семь дней, сто шестьдесят восемь часов, что-то около десяти тысяч минут. Так что я – выпью. А вы позавидуйте.

(Борман налил себе айнциана, сладко, медленно опрокинул в себя водку, заметив при этом):

– Нет ничего лучше баварского айнциа;на из Берхтесга;дена. А слаще всего в жизни – ощущение весёлого беззаботного пьянства, не так ли?

(Мюллер устало согласился):

– Так,

(Голос за кадром):
 
– Мюллер, согласился, не понимая, что Бо;рман, говоря о сладости пьянства, мстил Гитлеру, мстил его тираническому пуританству, сухости и неумению радоваться жизни, всем её проявлениям; он мстил ему этими своими словами за всё то, чего лишился, связав себя с ним; власть хороша только тогда, когда реальна, и ты на её вершине, а если всё хрустит и конец будет совсем не таким, как у какого-нибудь британского или бельгийского премьера – ушёл себе в отставку, живи на ферме, дои коров да нападай на преемника в печати, – тогда остро вспоминается юность, до той именно черты, когда понесло, когда добровольно отринул радость человеческого бытия во имя миража, называемого мировым владычеством...

Кадр 862

(Крупный план, Борман спросил, выпив еще одну рюмку):

– А вы что грустный?

Кадр 863

(Крупный план, Мюллер)

(Голос за кадром):
 
– И Мюллер ответил словами Штирлица, сразу же поняв, что именно его слова он сейчас произнёс:

(Мюллер):

– Я не люблю быть болваном в игре, рейхсля;йтер... Я не умею работать, если не знаю конечной задумки... Я ощущаю тогда свою ненужность и – что ещё страшнее – малость...

Кадр 864

(Крупный план, Борман):

– Я объясню вам всё, Мю;ллер. Вчера ещё было нельзя. Даже час назад было рано. Сейчас – можно и нужно... Я – человек альтернативы, вы это знаете... Я не могу спать в комнате, где только одна дверь – меня мучают кошмары... Если Ги;ммлер сговорится с Бернадо;том, он всё равно не сможет без меня сдержать рейх: партия взяла верх над его СС, и это очень хорошо. Следовательно, на него мы найдём вожжи, аппарат в моих руках, гестапо – в ваших. Ге;ринг? Вряд ли, оперетта. Хотя я не исключаю и этой возможности. Его офицеры тоже не смогут держать, он это понимает; держать можем мы. Но это один строй размышления, один допуск. Второй: они не сговорились. Тогда я обращаюсь к Сталину с предложением мира, я отдаю в его руки Германию порядка, Германию сконцентрированной силы... Я говорю ему: «Примите нас, иначе нас возьмут ваши союзники»... Ваша игра с Москвой идёт хорошо, не так ли? Кремль нервничает, получая информацию о переговорах с Западом, иначе они бы начали штурм позже, когда бы сошли разливы рек и не было непролазной грязи на полях, где они вынуждены базировать свои самолёты...

Кадр 865

(Крупный план, Мюллер):

– Это – две двери. И обе они могут оказаться закрытыми... Что тогда? Прыгать в окно?

Кадр 866

(Крупный план, Борман посмеялся, не разжимая рта, и глаза его прикрылись тяжелыми веками):

– Придётся. Но мы прыгаем с первого этажа, Мю;ллер. Натренированы, не впервой... «Окно» – это наша подводная лодка. Опорная база в Аргенти;не готова к её приёму. Подпольный штаб нашего движения начал работу на Пара;не, в междуречье великих рек, там наши люди контролируют территорию, равную земле Ге;ссен, на первое время хватит, доктор Ме;нгеле готовится к переброске туда. Что ещё?

Кадр 867

(Общий план, Мюллер говорит Борману усмехнувшись):

– Где окно? Я готов хоть сейчас прыгать. И налейте водки, теперь, когда всё стало ясно, можно хоть на час расслабиться...

(Борман):

– Ше;лленберг подвигнет Ги;ммлера к открытому обращению на Запад?

(Мюллер):

– Спросили б точнее: сможет Мю;ллер сделать так, чтобы Ше;лленберг провел нужную операцию против Ги;ммлера? И я б ответил: «Да, смогу, на то я и Мю;ллер»... Как будем уходить? Когда?

(Борман):

– Погодите, погодите, всему своё время...

(Мюллер, покачав головой):

– Я не верю в ваши двери, рейхсля;йтер... Я уже вырыл для себя могилу, в которую опустят пустой гроб, и приготовил мраморный памятник на кладбище. Когда станем прыгать из окна?

(Борман):

– После того как мы обратимся к русским. И они ответят нам. А это случится в ближайшие дни...

(И тогда Мюллер тихо спросил):

– А с ни;м-то вы справитесь?

Кадр 868

(Крупный план, Борман)

(Голос за кадром):

– Бо;рман понял, кого Мю;ллер имел в виду; он знал, что тот говорит о Гитлере.

(Борман поэтому ответил открыто и простодушно):

– Я всегда считал Ге;ббельса мягким человеком, он мне по силе.

Кадр 869

(Крупный план, Мюллер снова покачал головой):

– Не надо так... Часы бьют полночь... Не надо... Ответьте прямо: я могу быть вам полезен в устранении Гитлера? Я, лично я, Мю;ллер? Могу я быть вам полезен в том, чтобы уже сейчас продумать будущее трех ваших двойников – и мои люди тоже стерегут их, не думайте, не только парни вашего Ца;ндера... Как тщательно вы продумали маршрут нашего движения через кровоточащую Германию, на север, к подводникам? Имеете ли вы в голове абсолютный план операции ухода отсюда, когда мы обязаны будем запутать всех, пустить их по ложному следу, оставить после себя десяток версий? Рейхсля;йтер, часы бьют полночь, не позволяйте себе расслабляться в здешней блаженной тишине и тепле...

(Голос за кадром):
 
– Мю;ллер говорил, словно вбивал гвозди; в висках у Бо;рмана занемело от боли.

Кадр 870

(Крупный план, Борман осел в кресле, сделавшись еще меньше ростом, как бы растекся, обмяк)

(Голос за кадром):
 
– Бо;рман понял, что всё кончено – окончательно и бесповоротно. А с этим пришёл страх: а ну и Мю;ллер уйдёт?! Это показалось ему до того страшным – оттого что было возможно и по его, Бо;рмана, логике просто-таки необходимо.

(Борман):

– Не бранитесь... Мне приходится все время играть, поймите меня, бога ради... Вся жизнь – балансировка и игра на полюсах...

(Голос Мюллера за кадром):
 
– Если б не понимал...

(Борман):

– Давайте оговорим детали, Мю;ллер... Называйте мне вашу конспиративную квартиру, где вы меня будете ждать; начинайте планировать уход, займитесь моими двойниками – вы правы, времени уже не осталось... Что же касается Гитлера, то здесь ваша помощь мне не нужна, я его слишком хорошо знаю...

Картина 32. ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! – IV

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «07.04.1945 года; 05.17». И исчезает.)

Кадр 871

(Общий план, Штирлиц едет в машине. Справа и слева от него Ойген и Курт, за рулём Вилли. За окнами машины раннее утро, Берлин в зареве пожаров)

(Голос за кадром):
 
– ...Ранним утром Штирлиц вернулся в Берлин, окутанный чёрно-красным дымом пожаров.

Кадр 872

(Крупный план, Штирлиц едет в машине)

(Голос за кадром):
 
– Он сидел на заднем сиденье, между Куртом и О;йгеном, машину вёл Ви;лли; по дороге они трижды вываливались в кюветы, когда над дорогой проносились русские штурмовики; самолеты летели на бреющем полёте, расстреливая из пулеметов колонны пехоты, которая двигалась к Берлину.

Каждый раз Штирлиц с ужасом думал, что его же, краснозвездные, могут ударить по нему из своих крупнокалиберных. Нет ничего обиднее. Только б дожить до того момента, когда наши войдут в Берлин. Ладно б погибнуть от пули Мю;ллера – это хоть соответствует условиям той работы, которую он делал. Но ведь нельзя, нельзя погибать. Тебе приказано выжить, Исаев, ты обязан выжить...

Кадр 873

(Общий план, Штирлиц в эсесовской форме идёт по коридорам РСХА. Ойген и Курт сопровождают его справа и слева)

(Голос за кадром):
 
– ...В здание РСХА он вошел, зажатый между Куртом и О;йгеном, всё ещё не желая признаться себе в том, что это и есть конец. Игра окончена, сейчас в ней просто-напросто отпала нужда: когда гремит артиллерийская канонада и краснозвездные штурмовики по-хозяйски барражируют над автострадами, не до игр. Финал трагедии должен быть правдой, никаких условностей; последнее слово обязано быть произнесённым.

Кадр 874

(Общий план, В коридорах РСХА царит суматоха, молодые эсэсовцы торопливо выносят ящики; во дворе жгут бумаги; стоит густой дым. Слышится отдалённая канонада)

(Голос за кадром):
 
– ...В коридорах РСХА царила суматоха, однако на третьем этаже, где находился кабинет Мю;ллера, было всё, как и раньше; канонада казалась звуковым оформлением фильма, который привезли сюда на просмотр из рейхсминистерства пропаганды – такое практиковалось, особенно если лента была посвящена победам ве;рмахта на полях сражений. (Возле каждого поворота коридора стоят младшие офицеры СС, дотошливо проверяюшие документы у всех проходивших, только теперь на маленьких столиках возле постов лежали каски и противогазы, а на груди у охранников висели короткостволые шмайсеры)

Кадр 875

(Общий план, Штирлиц в сопровждении Ойгена и Курта заходит в приёмную Мюллера)

(Адъютант шефа гестапо Шольц посмотрел на Штирлица с тяжелой ненавистью и сказал сопровождавшим его эсэсовцам):

– Заберите у него оружие.

(Штирлиц спокойно позволил себя разоружить, учтиво осведомился, можно ли ему закурить, получил отказ, пожал плечами)

(Голос за кадром):

 – Штирлиц подумал, что какое-то время, видимо, у него ещё есть, иначе бы его просто-напросто пристрелили.

«А что им все-таки теперь от меня надо? – подумал он. – Ну что может теперь интересовать Мю;ллера? Или им движет профессиональный интерес? Я представляю, что он может со мною сделать, если захочет получить ответы на все свои вопросы. Или ему нужны адреса моих контактов у нейтралов? Зачем? В общем-то, пригодится: он ведь будет уходить, нужно иметь в резерве то, чем можно впоследствии торговать».

(Шольц заглянул в кабинет Мюллера, вышел оттуда сразу же, не глядя на Штирлица, сказал):

– Вас ждут.

Кадр 876
(Общий план, Штирлиц заходит в кабинет Мюллера, останавливается на пороге, и улыбнувшись, поднимает левую руку, сжатую в кулак):

– Рот фронт, группенфю;рер...

Кадр 877

(Крупный план, Мюллер в штатском пиджаке сидевшем на нём чуть мешковато, в рубашке с галстуком, ответил без обычной улыбки):

– Здравствуйте, товарищ Штирлиц. Садитесь, сейчас я кончу работу, и мы с вами поедем в одно чудесное место.

Кадр 878

(Крупный план, Штирлиц):

– Туда, где на столике разложены прекрасные инструменты для того, чтобы делать человеку бо-бо?

Кадр 879

(Крупный план, Мюллер, вздохнув):

– Какого чёрта вы вернулись из Швейца;рии, Штирлиц? Ну зачем? Неужели вы не понимали, что ваш Центр отправлял вас на гибель? Вот, (он подвинул Штирлицу папку), – почитайте ваши телеграммы, а я пока сделаю несколько звонков. И не вздумайте кидаться в окно: у меня в стекло вмонтированы специальные жилы, порежетесь, но не выброситесь.

(Он набрал номер; ловко прижав трубку к уху плечом, закурил. Осведомился в трубку):

– Что, советник Пере;йра ещё в городе? Тогда, пожалуйста, соедините меня с ним, это говорит профессор Ро;зен... Да, да, из торговой палаты... Я подожду...

Кадр 880

(Крупный план, Штирлиц пролистал телеграммы)

(Голос за кадром):
 
–  «А ведь он хитрит, – понял Штирлиц, – он не мог читать то, что я передавал с Пле;йшнером и через Э;рвина с Кэт. Иначе бы он не пустил меня в Берн. Они, видимо, расшифровали меня, когда я, вернувшись, вышел на Лорха. А уже потом прочитали всё то, что я отправлял раньше. А зачем ему хитрить? Он никогда не хитрит попусту. Мю;ллер человек со стальной выдержкой – всё, что он делает, он делает по плану, в котором нет мелочей; любая подробность выверена до абсолюта».

Кадр 881

(Крупный план, Мюллер, прикрыв ладонью трубку, спросил):

– Ну как? Хорошо работают наши дешифровальщики?

Кадр 882

(Крупный план, Штирлиц ответил):

– Вы – лучше. Давно начали меня читать?

(Голос Мюллера за кадром):

– С февраля.

(Штирлиц):

– Пока еще работал Эрвин?

Кадр 883

(Крупный план, Мюллер):

– Ах, Штирлиц, Штирлиц, и все-то вы хотите знать! (Лицо Мюллера снова напряглось, он еще крепче прижал трубку к уху) – Алло! Да, господин советник Пере;йра, это я. Вечером самолёт будет готов, мы отправим вас с Те;мпельхофа, вполне надёжно... Да, и ещё одна просьба: заезжайте к военному атташе Испании полковнику де Моли;на, предупредите его о вылете, у них что-то случилось с телефоном. Вам привезут два чемодана, вы помните? Нет, нет, в Асунсьо;не вас встретят мои коллеги, они примут груз. Счастливого полёта, мой друг, завидую, что сегодня ночью вы будете пировать в Цю;рихе. Советую заглянуть в немецкий ресторанчик на Ба;нхофштра;ссе, напротив «Свисс Бэнка», там прекрасно делают айсба;йн... Спасибо, мой дорогой... Будучи суеверным человеком – хотя это и карается нашей моралью, – я, тем не менее, говорю вам: «До встречи».

(Мюллер положил трубку на рычаг, прислушался к канонаде, затянул галстук, неловко одернул штатский пиджак, поднялся и сказал):

– Едем, дружище, времени у нас в обрез, а дел – невпроворот.

Кадр 884

(Задний план, Мюллер на переднем сиденье служебного авто справа от водителя Вилли. Вид с заднего сиденья. За окнами виды разрушенных зданий, работающие на расчистке люди)

(Голос за кадром):
 
– И снова Штирлиц был зажат между О;йгеном и Куртом; Мю;ллер сидел рядом с Ви;лли, на переднем сиденье, хотя всегда ездил в машине сзади, слева от шофера; впереди и сзади неслись два «мерседеса» с форсированными двигателями, набитые охранниками в штатском; часто приходилось объезжать битый кирпич, солдаты пока ещё старались расчищать улицы, да и полицейские на работы выгоняли всех, кто мог двигаться; порядок, только порядок, даже в самые трудные времена!

(Не оборачиваясь, Мюллер спросил):

– Знаете, Штирлиц, что меня более всего удивляло в жизни?

(Голос Штирлица за кадром):
 
– Откуда же мне знать, группенфю;рер, конечно, не знаю.
(Мюллер):

– Сейчас расскажу... Помните, Да;гмар Фра;йтаг рассказывала вам про руны, русские былины и все такое прочее?

(Голос Штирлица за кадром):
 
– Помню.

(Мюллер):

– Я, кстати, был тогда поражён вашим голосом... Когда вы расспрашивали её... У вас был совершенно особый голос... В нём была такая тоска... И я подумал: разве можно идти в разведку человеку со столь обострённым чувством любви... Тоски, если хотите... Это же просто-напросто неестественно... Наша с вами профессия цинична, вненациональна и прагматична, не так ли?

(Голос Штирлица за кадром):
 
– Нет.

(Мюллер):

– Доказательства?

Кадр 885

(Крупный план, Штирлиц):

– Я вас не переубежу, какой смысл болтать попусту...

(Голос Мюллера за кадром):

– Вы ответили мне некультурно...

(Штирлиц, усмехнувшись, повторил):

– Некультурно...

Кадр 886

(Крупный план, Мюллер, повернувшийся к штирлицу задумчиво сказал):

– Знаете, мне кажется, что культура зародилась в тот миг, когда произошло выделение какой-то великой души из общей массы живых существ. Видимо, истинная культура могла состояться лишь на почве небольшого района, скорее всего где-то в горах, в плодородных ущельях, в атмосфере тесного единения жителей... Культура погибает после того, как таинственная великая душа полностью реализует себя, выявит в рунах, былинах, песнях трубадуров, замрёт в устремлённости храмов, окостенеет в параграфах законов... Она тогда застывает, как застыла а;нтика... Зачем же тогда надламывать своё сердце по застывшему, Штирлиц?

Кадр 887

(Крупный план,  Штирлиц удивленно посмотрел на Мюллера, потом, нахмурившись, заметил):

– Где-то мне уже встречались подобные соображения, но, по-моему, в книгах, изданных за границами рейха?

Кадр 888

(Крупный план, Мюллер, обернулся, почесал кончик носа, хмыкнул):

– Между прочим, я обидчив. Эти мысли я вы;носил сам, когда работал против Ша;ндора Ра;до и «Красной капеллы»: там были интеллигентные люди, надо было противостоять им в полный рост... Согласитесь, у нас порою дуракам легче, их не боятся, их двигают наверх – до определённого, впрочем, предела, – но ведь мы с вами отдали жизнь такому делу, где глупость совершенно невозможна, она преступна, даже, я бы сказал, антигосударственна... Глупый дипломат на виду, его можно поправить, уволить, посадить, а вот если глуп разведчик, тогда режим ждут большие беды... Что вы так жадно смотрите на улицы? Прощаетесь? Или хотите запомнить маршрут, по которому вас везут? Так не проще ли задать мне этот вопрос? Я везу вас на мою конспиративную квартиру, там очень удобно, прекрасный вид из окон, стёкла также оборудованы специальными сетками, причём, абсолютно звуконепроницаемы, канонада не слышна, русских туда пока не пустят, рельеф местности в нашу пользу, армии Венка и Ште;йнера на подходе, драка будет кровавой, нас ждут сюрпризы.

Кадр 889

(Общий план, Штирлиц идёт по коридорам в сопровождении Мюллера, Ойгена и Курта)

(Голос за кадром):

– ...Штирлица привели на третий этаж особняка, стоявшего на тихой узкой улице,
 
(В большой квартире было довольно много народа; все в штатском; слышался стрекот пишущих машинок и глухие голоса, быстро диктовавшие тексты; то и дело звонили телефоны – их было никак не меньше трех, может быть, больше; проходя по коридору, Штирлиц увидел в окно, что на улице, параллельной той, по которой они сюда приехали, (Вид из окна) молодые мальчики в форме «гитлерюгенда» возводили баррикаду; на доме, что был метрах в ста, развевался флаг молодых национал-социалистов)

Кадр 890

(Общий план. Мюллер пригласил Штирлица в маленькую комнату; два стула; на столе стопка бумаги и десяток фаберовских карандашей, очень жестких, точенных до игольчатости; пепельница, две пачки сигарет, зажигалка. Мюллер садится за рабочий стол)

– Садитесь, Штирлиц. Садитесь к столу. И послушайте, что я вам стану говорить…

(Штирлиц присаживается на стул)

(Мюллер распустил галстук, расслабился, откинулся на спинку, закрыл на мгновение глаза...)

Кадр 891

(Крупный план. Штирлиц. Из соседней комнаты доносится мужской голос, чего-то диктует. Слышна работа пишущей машинки. Слышатся отчётливо русские имена и фамилии)

(Голос за кадром):

– Штирлиц прислушался к голосу, который слабо доносился из соседней комнаты. Человек диктовал машинистке; та работала, как автомат, очередями. Человек называл русские имена, перечислял названия городов;

(Голос диктующего из соседней комнаты):

–  «После этого племянник академика Феофанова был вызван к бургоми;стру Ланину, и тот потребовал от него здесь же, в кабинете, написать статью в новую газету про то, как отвратительно, антирусски было поставлено народное образование при Советской власти. Поначалу Игорь Феофанов отказывался, затем...»

Кадр 892

(Общий план. Мюллер быстро поднялся, подошел к двери, распахнул ее, крикнул):

– Перейдите в другую комнату! И вообще незачем так кричать, стенографистка, полагаю, не глуха!

(Мюллер вернулся на место, испытующе посмотрел на Штирлица и, хрустнув пальцами, сказал):

– Так вот, я хочу вам сказать про то, что давно меня мучит. Хоть я и не кончал университетского курса, но книги читал с малолетства... Да, да, почему бы я иначе стал таким мудрым? Только благодаря книгам, дружище... И к чему я пришёл? Вот к чему я пришёл, Штирлиц... Мир знал много культур, но каждая из них есть слепок одна с другой... Поликле;т и Ва;гнер близки, хотя их разделяют столетия, так же, как Софо;кл и Ни;цше... Александр Македонский и Наполео;н Бонапа;рт... Восстание в э;ллинских городах после Анталки;дова мира, когда бедные перебили всех богатых, было созвучным – в своей цивилизации – с тем, что дал Парижский мир, когда Бомарше; и Руссо; готовили бунт против столь необходимой для любого общества Басти;лии... У э;ллинов были Аристофа;н и Изокра;т, а у французов – Вольте;р и Мирабо;; вполне прочитывается перекличка созвучности в разных пластах истории... Солдатский император Наполео;н или мужицкий царь Пугачёв лишь повторяли Диони;сия Сираку;зского и Фили;ппа Македонского... Вы понимаете, зачем я, совершенно лишённый времени, говорю вам об этом?

(Штирлиц):

– Понимаю.

(Мюллер):

– Так зачем же?

(Штирлиц):

– Чтобы оправдать цинизм умных: «И это было». Нет?

Кадр 893

(Крупный план. Мюллер):

– Верно! В десятку! Молоде;ц! Что мне от вас нужно, надеюсь, теперь понимаете?

(Голос Штирлица за кадром):

– Не до конца.

(Мюллер):

– Мне нужно от вас следующее: во-первых, ваш Лорх сидит в этом же здании, в подвале, мы сломали его, он готов работать. Вы сейчас напишете телеграмму в Центр, я её зашифрую – теперь это не трудно, – а вы проследите за тем, чтобы Лорх не запустил в эфир какой-нибудь сигнал тревоги, это не в ваших интересах... В телеграмме вы скажете, что я, Мю;ллер, готов сотрудничать с русскими; взамен я требую гарантию неприкосновенности... Я могу помочь во многом... Если даже не во всём...

(Голос Штирлица за кадром):

– В чем, например?

(Мюллер):

– Отдать им Ги;ммлера, например...

Кадр 894

(Крупный план. Штирлиц):

– А Бо;рмана?

Кадр 895

(Крупный план. Мюллер):

– Давайте сначала дождёмся ответа из вашего Центра... Как думаете, они согласятся?

(Голос Штирлица за кадром):

– Думаю, что нет.

(Мюллер):

– Почему?

Кадр 896

(Крупный план. Штирлиц):

– Они не считают Аристофа;на и Мирабо; современниками...

Кадр 897

(Крупный план. Мюллер):

– Хороший ответ. Спасибо за откровенность. Но вы составите такую телеграмму на всякий случай. Не правда ли?

(Голос Штирлица за кадром):

– Если настаиваете...

(Мюллер):

– Очень хорошо. Спасибо. Теперь второе: вы расскажете мне всё о своей работе? Всё, с начала и до конца?

Кадр 898

(Крупный план. Штирлиц):

– Вы можете посмотреть моё личное дело, там всё написано, группенфю;рер...

Кадр 899

(Крупный план. Мюллер громко захохотал. Он смеялся искренне, утирал глаза, качал головою; потом лицо его занемело):

– Штирлиц, если вы не сделаете этого, вам введут трибадинуо;л, доктор у меня отменный, и мы запишем ваши показания на аппаратуру... Причём, говорить вы станете на том языке, на котором болтали во сне у Да;гмар... Я дал послушать ваш голос казачьему атаману Краснову – он не только наш консультант, но и плодовитый литератор, настрочил сто романов про большевиков и евреев. Сказал, что по рождению вы петербуржец...

Кадр 900

(Крупный план. Штирлиц):

– Что вам даст мое признание, группенфю;рер?

Кадр 901

(Крупный план. Мюллер):

– Я думаю о будущем, Штирлиц. К тому же человек нашей профессии не умеет жить со;ло, мы не можем без дирижёра, смысл нашей жизни – работа с оркестром...

Кадр 902

(Крупный план. Штирлиц):

– Я должен написать вам всё после того, как придёт ответ на ваше предложение? Или до?

(Голос Мюллера за кадром):

– Не медля ни минуты.

(Штирлиц покачал головой):

– Мне очень горько помирать... Но я не могу переступить себя... Не сердитесь...

Кадр 903

(Общий план. Мюллер и Штирлиц)

(Мюллер):

– Тогда пишите телеграмму.

(Штирлиц взял карандаш, написал текст)

(Крупный план, на экране появляется лист бумаги с написанным текстом на немецком языке)

(Голос за кадром):

« Центр.

Я арестован Мю;ллером. Он вносит предложение о сотрудничестве. Готов оказать помощь в аресте Ги;ммлера. Взамен требует гарантий личной неприкосновенности.

Юстас».

(Мюллер внимательно прочитал телеграмму, поинтересовался):

– Фокусов нет?

Кадр 904

(Крупный план. Штирлиц):

– А какие могут быть фокусы? Всё просто, как мычание...

Картина 33. УЖ ЕСЛИ ДЕЛАТЬ СПЕКТАКЛЬ, ТАК ЗРЕЛИЩНО!

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «19.04.1945 года; 22.48». И исчезает.)

Кадр 905

(Крупный план. Борман сидит за столом в своём маленьком кабинете в ставке фюрера в Берлине, смотрит перед собой, держа в руках карандаш)

(Голос за кадром):

– Как никто другой, Бо;рман понимал, что всё сейчас решают не дни, но часы, быть может, даже минуты.

Он понимал, что отъезд Гитлера в Альпийский редут нанесёт удар по тому плану, который он вы;носил, утвердил для себя и проработал во всех деталях.
Он поэтому продолжал делать всё, чтобы Гитлер остался в Берлине, с тревогой наблюдая за тем, как фюрер ищуще выспрашивал визитеров про то, стоит ли ему продолжать борьбу из ставки или, быть может, целесообразнее улететь в Берхтесга;ден.

Кадр 906

(Крупный план. Борман стоит в кабинете у фюрера)

(Голос за кадром):

– Как никто другой зная характер Гитлера, рейхсля;йтер понимал, что мания подозрительности, овладевавшая фюрером с каждым днём все более и более, диктует ему решения странные, идущие, как правило, от противного. Бо;рман знал, что когда ему надо было провести какую-то кандидатуру, то быстро и надёжно это можно сделать в том случае, если уговорить Лея или Шпе;ера (к ним фюрер был неравнодушен) дать негативную характеристику тому, на кого ставил он сам, Бо;рман. Тогда по прошествии двух-трех дней можно было входить с предложением, и Гитлер обычно утверждал назначение того человека, который был угоден Бо;рману.

Кадр 907

(Общий план. Роберт Лей стоит в кабинете у фюрера рядом с Борманом)

(Голос за кадром):

– Причём, эта симпатия Гитлера возникла потому, что Лей (Крупный план, Р. Лей) страдал запоями, и Гитлер поэтому относился к нему с брезгливым, но в то же время жалостливым интересом; поскольку Лей был из рабочих и руководил «Трудовым фронтом», фюрер считал необходимым держать его подле себя; он считал также, что человек, страдающий недугом, который карался по законам партийной этики, будет ему особенно предан; так же он относился к Шпе;еру (Крупный план, А. Шпеер говорит на приёме в кабинете фюрера) в последние месяцы его любимец, самый знаменитый архитектор рейха, ставший министром военной экономики, позволял себе открыто говорить фюреру, что война проиграна и поэтому уничтожение мостов, дорог и заводов лишит германскую промышленность шанса на послевоенное возрождение, которое возможно лишь при содействии западного капитала, традиционно заинтересованного в создании санитарного антибольшевистского кордона. (Крупгный план, Гитлер со странною улыбкой смотрит на Шпеера) Никому другому Гитлер не простил бы таких высказываний; слушая Шпе;ера, он как-то странно улыбался; Бо;рману (Крупный план, Борман) порою казалось, что фюрер обладает удивительным даром не слышать то, что ему не хотелось слышать; после тяжёлого разговора со Шпе;ером, когда все присутствовавшие при этом замерли, (Общий план, на приёме у фюрера стоят высшие должностные лица рейха) страшась стать свидетелями истерики, которая могла бы кончиться приказом немедленно расстрелять любимца, фюрер (Общий план, фюрер, похлопав Шпеера по верхней части руки, приглашает того к себе в кабинет) вдруг пригласил министра к себе
 
Кадр 908

(Общий план. Шпеер в личном кабинете фюрера. Гитлер приглашает Шпеера присесть и достаёт из шкафа рулоны ватмана, подносит к столу, разворачивает на столе перед Шпеером)

(Появляются титры: «Министр военной экономики рейха А. Шпеер, член НСДАП с 1931 года» и исчезают)

(Голос за кадром продолжает):

и, ласково усадив за стол, принёс чертежи «музея фюрера» в Линце.

Кадр 909

(Крупный план. Гитлер, расстелив листы ватмана на столе, обращаясь к Шпееру):
– Шпе;ер, послушайте, чем внимательнее я рассматриваю ваш проект, тем более тяжёлыми мне кажутся скульптуры через Дуна;й. Всё-таки Линц – лёгкий город, следовательно, необходима абсолютная пропорция. Что вы на это скажете?

Кадр 910

(Крупный план. Шпеер, с ужасом посмотрел на фюрера)

(Голос за кадром):

– Шпе;ер с ужасом посмотрел на фюрера: Линц бомбили союзники, вопрос захвата города русскими был вопросом недель, а этот человек с трясущимися руками и большими, навыкате, зелеными глазами говорил о будущем музее, о пропорции форм и о скульптурах через Дуна;й.

Кадр 911

(Общий план. Шпеер разговаривает с Борманом, стоя друг проив друга. Борман дружески обнимает Шпеера)

(Голос за кадром):

– ...Именно к Шпе;еру, ненавистному ему любимцу фюрера, и обратился Бо;рман, когда тот приехал с фронта в рейхсканцеля;рию.

Кадр 912

(Крупный план. Борман, обращаясь к Шпееру):

– Послушайте, А;льберт, мне кажется, что сейчас вам зададут вопрос, сто;ит ли нам уходить в Берхтесга;ден. Вы же понимаете, что открытое столкновение между красными и англо-американцами – вопрос месяцев, нам надо ещё немного продержаться, и коалиция рухнет, поэтому я прошу вас – уговорите фюрера уехать в Альпы.

(Голос за кадром):

– Бо;рман умел высчитывать людей; он верно высчитал Шпе;ера;
 
Кадр 913

(Общий план. Шпеер разговаривает с Гитлером в его кабинете, сидя в креслах, Шпеер внимательно его слушает, а затем отвечает)

(Голос за кадром продолжает):

тот, оставшись один на один с фюрером, выслушал его вопрос и ответил – неожиданно для самого себя – совсем не так, как его просил рейхсляйтер:
Кадр 914

(Крупный план. Шпеер):

– Поскольку лично вы, мой фюрер, потребовали от немцев сражения за каждый дом, лестничный пролёт, за каждое окно в квартире, ваш долг остаться в осаждённой столице.

Кадр 915

(Крупный план. Гитлер возразил):

– Да, но в Берхтесга;дене лучше средства коммуникации. Военные считают, что оттуда мне будет легче руководить борьбою на всех фронтах.

Кадр 916

(Крупный план. Шпеер с отчаянием ответил):

– Военные отстаивают свое узкопрофессиональное дело, а на вас лежит тяжкое бремя политической стратегии.

(Голос за кадром):

– Шпе;ер ответил с отчаянием, понимая, что, видимо, каждое его слово записывается Бо;рманом на плёнку.

Кадр 917

(Крупный план. Гитлер как-то сразу сник, сидел несколько мгновений неподвижно, а потом снова пошёл за чертежами «музея» в Линце)

(Гитлер сказал, вернувшись):

– Послушайте, я по-прежнему беспокоюсь, как будет оценено; знатоками столь близкое соседство Тинторе;тто с Рафаэ;лем... Все-таки, Тинторе;тто слишком лёгок и шаловлив, его искусство представляется мне не совсем здоровым с точки зрения национальной принадлежности. Порою мне кажется, что в нём есть дурная кровь... Эта шаловливость, эта нарочитая несерьёзность... Такое всегда было свойственно еврейским ма;клерам... Или русским экстремистам, типа Вру;беля... А через зал – Рафаэ;ль... Ро;зенберг дважды привлекал авторитетных антропологов, но они утверждают в один голос, что мать художника не имела любовника с вражеской кровью, а отец был истинным римлянином... Но ведь его дед мог изменить фамилию: евреи так ловки, когда речь идёт о том, чтобы упрятать свою родословную...

Кадр 918

(Общий план. В столовой у фюрера Борман и Гитлер пьют чай)

(Голос за кадром):

– ...После беседы со Шпе;ером, за чаем, Гитлер сказал, проверяя Бо;рмана:

(Гитлер, обращаясь к Борману):

– А вот Шпе;ер считает целесообразным мой отъезд в Берхтесга;ден.

(Борман ответил):

– Он не только это считает целесообразным, он запрещает гауля;йтерам взрывать мосты и заводы, он, видите ли, думает о будущем нации, как будто оно возможно вне и без национал-социализма...

(Гитлер отрезал):

– Не верьте сплетням. Шпе;еру завидуют. Всем талантам завидуют. Я это испытал на себе в Вене, когда меня четыре раза не принимали в Академию художеств. Там это было понятно: все эти чехи и словаки с поляками, гнусные евреи не желали дать дорогу арийцу – это типично для неполноценных народов, подлежащих исчезновению. Я не могу понять проявления такого отвратительного качества среди арийцев. Это просто-напросто не имеет права на существование среди нас...

(Голос за кадром):

– ...Фюрер не заподозрил Шпе;ера в заговоре, а, наоборот, взял его под защиту. Бо;рман был почти уверен, что Гитлер может в любую минуту объявить о своем отъезде в Альпийский редут.

Следовательно, настала пора действовать.

Кадр 919

(Общий план. Борман заходит к доктору Брандту. Разговаривают сидя в креслах)

(Голос за кадром):

(Появляются титры: «Личный врач Гитлера, доктор К. Брандт, штандартенфюрер СС» и исчезают)

– ...Бо;рман зашёл к лечащему врачу фюрера доктору Брандту, штандартенфю;реру СС, который наблюдал Гитлера с начала тридцать пятого года; именно Брандт следил за его диетой, лично делал инъекции, покупал в Швейца;рии новые лекарства и отправлял своих шведских друзей в Америку – закупать медикаменты, которые стимулировали организм «великого сына германской нации», не угнетая при этом психику и сон.

(Борман):

– Брандт, откройте мне всю правду о состоянии фюрера. Говорите честно, как это принято между ветеранами партии.

Кадр 920

(Крупный план. Брандт заботливо осведомился):

– Вас интересуют данные последних анализов?

(Голос за кадром):

– Брандт, как и все в рейхсканцеля;рии, знал, что откровенно говорить с Бо;рманом невозможно и чревато непредсказуемыми последствиями.

(Борман ответил за кадром):

– Меня интересует всё. Абсолютно всё.

(Брандт отпарировал):

– У вас есть какие-то основания тревожиться о состоянии здоровья фюрера? Я не нахожу оснований для беспокойства.

Кадр 921

(Крупный план. Борман):

– Брандт, я отвечаю за фюрера перед партией и нацией. Вам поэтому нет нужды скрывать от меня что бы то ни было. Скажу вам откровенно: нынешняя походка фюрера кажется мне несколько... уставшей, что ли... Нет ли возможности как-то взбодрить его? Бывают моменты, когда у него трясется левая рука; вы же знаете, как наши военные относятся к вопросам выправки... Сделайте что-нибудь, неужели нет средств такого рода?

(Голос Брандта за кадром):

– Я делаю всё, что могу, рейхсля;йтер.

(Голос за кадром):

– Бо;рман понял, что дальнейший разговор со штандартенфю;рером бесполезен. Он никогда не станет делать то, что сейчас угодно Бо;рману, он пойдёт к фюреру и откроет ему всё, если попробовать заговорить с ним в открытую: «Начните делать уколы, которые парализуют волю Гитлера, мне нужно управлять им, мне необходимо, чтобы от фюрера осталась лишь оболочка, и вы должны сделать это в течение ближайших двух-трех дней».

(Борман спросил, поднимаясь):

– Значит, я могу быть спокоен?

Кадр 922

(Крупный план. Брандт, встав):

– Да. Абсолютно. Фюрер, естественно, страдает в связи с нашими вре;менными неудачами, но дух его, как обычно, крепок, данные анализов не дают повода для тревоги.

Кадр 923

(Общий план. Борман, выходя от Брандта.):

– Спасибо, дорогой Брандт, вы успокоили меня, спасибо вам, мой друг. (Брандт отдаёт нацистское приветствие. Борман выходит в коридор)
(Голос за кадром):

– ...Выйдя от доктора, Бо;рман быстро пошёл в свой кабинет, набрал номер Мю;ллера.

Кадр 924

(Крупный план. Борман в своём кабинете говорит по телефону):

– То, о чем мы с вами говорили, надо сделать немедленно. Вы поняли?

(Голос Мюллера в телефонной трубке уточняет):

– Западный вариант?

(Борман ответил):

– Да. Информация об этом должна поступить сюда сегодня вечером от двух – по крайней мере – источников. (Борман кладёт трубку)

(Голос за кадром):

– Через пять минут штурмбанфю;рер Хо;лтофф был отправлен Мю;ллером на квартиру доктора Брандта.

Кадр 925

(Общий план. Холтофф в доме доктора Брандта разговаривает с его женой. Рядом служанк5а Эрика):

– Фрау Брандт, срочно собирайтесь, поступил приказ вывезти вас из столицы, не дожидаясь колонны, с которой поедут семьи других руководителей.

Кадр 926

(Общий план. Холтофф устраивает жену и детей доктора Брандта в маленький особняк в старонемецком стиле (фахверк) в лесу, в горной местности. Тишина, поют птицы)

(Голос за кадром):

– Через семь часов Хо;лтофф поместил женщину и её детей в маленьком особнячке, в горах Тюри;нгии, в тишине, где мирно распевали птицы и пахло прелой прошлогодней травой.

Кадр 927

(Общий план. Дежурный по рейхсканцелярии принимает телефонограмму и записывает её в журнал)

(Голос за кадром):

– Через девять часов гауля;йтер области позвонил в рейхсканцеля;рию и доложил, что фрау Брандт с детьми получила паёк из специальной столовой НСДАП и СС, поставлена на довольствие и ей выдано семьсот рейхсмарок вспомоществования в связи с тем, что она из-за срочности отъезда не смогла взять с собою никаких вещей.

Кадр 928

(Общий план. Борман в кабинете у Гитлера читает телефонограмму. Лицо растерянное и скорбное)

(Голос за кадром):

– Телефонограмма была доложена Бо;рману – как он и просил – в тот момент, когда он находился у Гитлера.

(Гитлер, нахмурившись, спросил):

– Что-нибудь тревожное?

(Борман начал складывать телефонограмму для укладки в карман):

– Нет, нет. Ничего особенного...

(Гитлер, воскликнул):

– Я не терплю, когда от меня скрывают правду! В конце концов, научитесь быть мужчиной! Что там?! Читайте!

(Борман ответил, кусая губы):

– Фюрер, доктор Брандт... Он нарушил ваш приказ отправить семью в Альпийский редут вместе со всеми семьями руководителей и перевёз жену с детьми в Тюри;нгию... В ту зону, которую вот-вот займут американцы... Я не мог ожидать, что наш Брандт позволит себе такое гнусное предательство... Но я допускаю ошибку, я прикажу проверить...

(Гитлер):

– Кто подписал телефонограмму?

(Борман):

– Гауля;йтер Ро;сбах.

(Гитлер):

– Лично?

(Борман):

– Да.

(Гитлер сказал, тяжело поднимаясь с кресла):

– Я знаю Ро;сбаха и верю ему, как вам. Где Брандт? Пусть сюда приведут этого мерзавца! Пусть он валяется на полу и молит о пощаде! Но ему не будет пощады! Он будет пристрелен, как взбесившийся пес! Какая низость! Какая отвратительная, бесстыдная низость!

Кадр 929

(Общий план. Брандт заходит в кабинет Гитлера, улибнувшись фюреру):

– Мой фюрер, можете сердиться на меня, но, как бы вы ни отказывались, придётся принять получасовой массаж...

(Гитлер спросил у Брандта, сдерживая правой рукой левую):

– Где ваша семья? Ответьте мне, свинья эдакая, куда вы дели вашу бабу! Ну?! И посмейте солгать – я пристрелю вас лично!

Кадр 930

(Крупный план. Брандт)

(Голос за кадром):

– Брандт почувствовал, как кровь начала стремительно, пульсирующе стекать с лица куда-то в желудок; стало печь в солнечном сплетении; ноги сделались ледяными; коленки ослабли; казалось, что, если придётся сделать шаг, чашечки сдвинутся и мягкое тело опустится на пол.

(Брандт ответил странным, совершенно чужим голосом):

– Моя жена дома. Я говорил с ней утром, мой фюрер.

Кадр 931

(Общий план. Борман облегченно сказал, вымученно улыбаясь Гитлеру):

– Вот видите. Как я рад, что всё обошлось, вполне возможна путаница, мало ли в рейхе Брандтов... Позвоните домой с этого аппарата, штандартенфю;рер, передайте жене мой привет.

(Брандт набрал номер прямым, негнущимся пальцем; в трубке были долгие длинные гудки, потом ответила служанка, Эрика. Голос в трубке):

– Слушаю.

(Брандт снова откашлялся, облегченно вздохнул и сказал):

– Пожалуйста, попросите к аппарату фрау Брандт.

(На мгновение появляется в кадре служанка):

– Но она уехала в Тюри;нгию. Даже не успела собраться, так торопилась...

(Брандт выдохнул):

– Что?! Почему?! Кто?!

(Голос девушки в телефонной трубке):

– Так ведь вы прислали за ней машину...

(Брандт сказал и обернулся к Гитлеру):

– Я не присылал никакой машины! Я не посылал за ней никакой машины, мой фюрер! Это чудовищно, этого не может быть!

Кадр 932

(Общий план. Гитлер приближается к Брандту танцующей походкой, говорит):

– Вы – поганец! Вы мерзкая продажная свинья!

(Он вдруг легко выбросил правую руку, жадно сграбастал крест и сорвал его с груди штандартенфюрера):

– Дайте мне пистолет, Бо;рман! Я пристрелю его! Сам! Это змея, пригревшаяся на моей груди!

(Борман успокаивающе сказал):
 
– Фюрер, мы обязаны судить его. Пусть партия и СС узнают о том, кто скрывался в наших рядах, пусть это будет уроком для...

(Голос за кадром):

– Борман не имел права дать Гитлеру убить Брандта. Доктор нужен ему, это трофей, он знает о Гитлере всё, теперь он расскажет всё тайное, что не открывал никогда и никому; всё откроет, вымаливая себе пощаду.

Кадр 933

(Общий план. Брандта в наручниках сажают в автомобиль высокие эсесовцы из личного штандарта Гитлера)

(Голос за кадром):

– Брандт был закован в кандалы и отправлен на конспиративную квартиру Бо;рмана под охраной пяти эсэсовцев из «личного штандарта» Гитлера.

Кадр 934

(Общий план. Гиммлер ставит задачу в служебном кабинете своему личному секретарю. Тот отдаёт нацистское приветствие и выходит)

(Голос за кадром):

– Утром об этом узнал Ги;ммлер; он отправил туда, где держали Брандта, своего секретаря с десятью эсэсовцами – он тоже понимал толк в трофеях; Брандт был взят из-под стражи и вывезен на север, под Га;мбург, на одну из секретных явок Ги;ммлера.

Кадр 935

(Крупный план. Борман сидит в своём кабинете. Ему представляется, отдавая нацистское приветствие оберштурмбанфюрер Штубе со старомодным пенсне, аккуратен, холёный, худощавый)

(Голос за кадром):

– Однако Бо;рман добился главного: через час после того как исчез Брандт, в рейхсканцеля;рии появился оберштурмбанфю;рер Шту;бе, (Крупный план) помощник доктора Ме;нгеле, человек, лишённый собственного «я»; Мю;ллер дал исчерпывающую характеристику прошлой ночью: «Бесхребетен, но, впрочем, претендует на старомодность; традиционно боится начальства; весьма корыстен, приказу подчинится, хотя, видимо, порассуждает о врачебной этике».

Картина 34. УДАР КРАСНОЙ АРМИИ. ПОСЛЕДСТВИЯ – II

"Хрустело..."

Кадр 936

(Кадры кинохроники. Прорыв обороны гитлеровцев на Зееловских высотах Красной Армией. На экране карта боевых действий со стрелами)

(Голос за кадром):

– Войска Жукова, прорвав оборону на Зее;ловских высотах, двигались к пригородам Берлина; армии Конева шли с юга; готовился к удару с севера Рокоссовский...

Кадр 937

(Крупный план. Гитлер сидит в кресле в конференц-зале, слушает доклады главнокомандующих. В зале штабные офицеры, официальные лица рейха)

(Голос за кадром):

– 21 апреля конференция в бункере Гитлера шла, как и обычно, – обстоятельно и неторопливо; обстановку докладывали Ке;йтель и Кребс; их сообщения были исчерпывающе точными, иллюстрировались чёрными и красными клиньями, нанесенными на карту штабными офицерами.

(Кребс докладывает о боевых действиях севернее и южнее Берлина)

(Гитлер сидит в кресле с отсутствующим взглядом, изредка кивает, то и дело прижимал правой рукой прыгающую левую; однако, когда Кребс начал докладывать о боях, шедших южнее и севернее Берлина, Гитлер поднял руку, словно бы защищаясь от кого-то невидимого)

(Гитлер):

– Где генерал Шта;йнер? Где его танки? Где его дивизии? Почему он до сих пор не отбросил полчища русских?!

Кадр 938

(Крупный план. Кребс устало ответил):

– У него нет сил на это. Русские превосходят нас по всем позициям не менее, чем в четыре-пять раз, мой фюрер!

Кадр 939

(Крупный план. Гитлер):

– Где армия Ве;нка?

Кадр 940

(Крупный план. Кребс):

– Его войска бессильны что-либо сделать, мой фюрер!

Кадр 941

(Крупный план. Гитлер сказал, обращаясь к штабным офицерам):

– Уйдите все. Бо;рман, Ке;йтель, Йодль, Кребс, Бу;ргдорф, останьтесь...

(Он дождался, пока генералы и офицеры вышли, посмотрел на Бормана замеревшим, холодным взглядом, потом стукнул правой рукой по столу и закричал срывающимся, но – прежним – сильным, властным голосом):

– Я окружён изменой! Низкие трусы в генеральских погонах предали моё дело! Нет более отвратительной нации, чем та, которая не может встретить трудность лицом к лицу! Когда я вёл вас от победы к победе, вы аплодировали мне! Вы присылали мне сводки, из которых неумолимо явствовало, что наша мощь сильна, как никогда! А теперь оказывается, что мы слабее русских в пять раз?! Вы – низкие трусы! Отчего вы не говорили мне правды?! Когда я дал вам право усомниться в моей лояльности по отношению к тем, кто восставал против моей точки зрения?! Я всегда ждал дискуссии, я жаждал столкновения разных точек зрения! Но вы молчали! Или же взрывали бомбы под моим столом! Вы вольны покинуть Берлин немедленно, если боитесь оказаться в русском котле! Я остаюсь здесь! А если война проиграна, то я покончу с собою! Вы свободны!

(Молчание было слышимым, тяжелым)

Кадр 942

(Общий план. Йодль шагнул вперед, откашлялся, заговорил ровно):

– Фюрер, ваша ответственность перед нацией не позволяет вам оставаться здесь. Вы должны сейчас же, не медля ни минуты, уйти в Альпийскую крепость и возглавить битву за весь рейх из неприступного Берхтесга;дена. На юге рейха и на севере достаточно войск, которые готовы продолжать битву. Армия и народ верны вам, как всегда. Мы зовем вас жить во имя победы.

(Гитлер растроганно посмотрел на Ке;йтеля и Йодля, подался вперед, улыбаясь, но Бо;рман опередил его)

(Борман):

– Господа, решение фюрера окончательно и не подлежит коррективам. Мы, те, кто был с ним всегда, остаёмся вместе с ним. Мы ждём, что вы – в случае, если решите уйти в Альпийский редут, – добьётесь перелома битвы.

(Гитлер быстро, неожиданно для его трясущегося тела, обернулся к Борману):

– Пусть сюда немедленно переселится Ге;ббельс с женой и детьми... Скажите, чтобы для них приготовили комнаты рядом с моими пилотами и кухней, детей надо хорошо кормить – молодые организмы находятся в поре своего возмужания...

(Борман, склонив голову)
:
– Да, мой фюрер, я немедленно свяжусь с рейхсмини;стром. (Он оглядел генералов понимающим взором, «мол, оставьте нас одних», а тем, кто не знал, как поступить, помог словом):
 
– Благодарю вас, господа, вы свободны, перерыв... (Все выходят)

Кадр 943

(Крупный план. Когда они остались одни, Гитлер, странно усмехаясь, спросил):

– А где ваша семья, Бо;рман? Я хочу, чтобы ваша милая жена с детьми поселилась вместе с вами... Если мало места, я уступлю одну их моих гостиных... Пригласите их сюда немедленно, мой друг.

(Борман легко солгал):

– Я уже сделал это. Они выехали. Я молю бога, чтобы они успели проскочить в Берлин, мой фюрер...

(Голос за кадром):

– Бо;рман легко солгал. Ещё неделю назад он предупредил жену, чтобы она с детьми покинула мюнхенский дом и скрылась в горах; жену он не любил и был счастлив, что живёт от неё отдельно, но к детям был привязан; она хорошо за ними глядела, поэтому Бо;рман её терпел, не устроил автокатастрофы.

...Через час Бо;рман огласил указ фюрера,

(Крупный план, на экране появляется лист бумаги с напечатанным текстом на немецком языке. Звучит немецкая речь):

(Голос за кадром продолжает):

– в котором говорилось, что фельдмаршал Ке;йтель должен немедленно отправиться в армию Ве;нка. Он обязан передать генералу личный приказ Гитлера атаковать Берлин в направлении юго-западнее Потсда;ма.

Генерал Йодль отправляется в армию Ште;йнера, чтобы организовать атаку по деблокаде Берлина в районе севернее Ораниенбу;рга.

Гросс-адмирал Де;ниц собирает все силы рейха на побережье для оказания помощи сражающемуся Берлину.

Ге;ббельс, как комиссар обороны столицы, делает всё, чтобы мобилизовать внутренние ресурсы города в его противостоянии большевистским полчищам.
Рейхсмаршал Ге;ринг возглавляет все силы рейха на юге для их мобилизации к продолжению битвы.

Рейхсфюрер Ги;ммлер выполняет идентичную задачу на севере.

Текст этого приказа фюрера был немедленно отправлен в штаб Ге;ринга (тому именно человеку, с которым последние дни работал помощник Бо;рмана Ца;ндер) полковнику Ху;беру.

Кадр 944

(Крупный план. Полковник Цандер передаёт документы офицеру шифровальной службы ставки Гитлера)

(Голос за кадром):

– Ца;ндер добавил несколько ничего не значащих слов, нечто вроде личного послания Ху;беру, в то время как для адъютанта Ге;ринга они означали приказ действовать, давить на рейхсмаршала, пугать его Ги;ммлером, настраивать на необходимость предпринять свои, истинно солдатские шаги, ведь он, Ге;ринг, – герой первой мировой войны; кому как не ему проявить мужество сейчас, в дни, когда фюрер сделался фикцией, бессильной марионеткой в руках «гнусного Бо;рмана и фанатика Ге;ббельса»...

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «23.04.1945 года; 01.15». И исчезает.)

Кадр 945

(Общий план. Полковник Цандер принимает в своём кабинете шифровку от офицера связи)

(Голос за кадром):

– ...Ровно через двадцать четыре часа после того, как в О;берзальцберг ушла шифровка Ца;ндера, в рейхсканцеля;рии приняли радиограмму от Ге;ринга, в которой говорилось, что он, рейхсмаршал, ждёт подтверждения от фюрера на вступление в силу декрета от 29 июня 1941 года, в котором он – в случае возникновения кризисной ситуации – провозглашается преемником Ги;тлера. «Поскольку фюрер, как глава государства, лишён в Берлине свободы поступков, я готов принять на себя тяжкое бремя власти».

Кадр 946

(Общий план. Полковник Цандер входит в кабинет Бормана с папкой, достаёт шифровку и передаёт Борману)

(Голос за кадром):

– Через три минуты телеграмма была доложена Бо;рману.

(Цандер выходит)

(Борман достаёт из сейфа листок, кладёт его в папку, и выходит из кабинета)

(Голос за кадром):

– Борман достал из сейфа листок, заранее напечатанный под его диктовку Ца;ндером ещё позавчера вечером, и отправился к Ги;тлеру.

Кадр 947

(Общий план. Борман, притворяясь испуганным, говорит Гитлеру):

– Фюрер, свершилось страшное: вас предал Ге;ринг.

(Гитлер отложил бумаги, которые читал, делая пометки на полях, недоумевающе посмотрел на Бо;рмана, потом лишь осознал смысл сказанного)

(Голос за кадром):

– Гитлер не сразу понял смысл сказанного Бо;рманом: он читал письма Ва;гнера, делая отметки на полях разноцветными карандашами; как раз сейчас он чиркал те абзацы, в которых композитор описывал своё бегство в Швейца;рию после подавления революции в Германии, своё отчаяние первых дней и надежду на то, что всё изменится, ибо духу времени угодно созидание того нового, что объединит нацию.

(Гитлер приподнялся в кресле и, опершись на подлокотники, закричал):

– Не смейте! Замолчите, Бо;рман! Я приказываю вам не сметь!

(Борман тягуче повторил, и в голосе его не было обычных успокаивающих ноток):

– Мой фюрер, вы преданы Ге;рингом, вот текст его ультиматума, извольте ознакомиться с ним и подписать приказ, в котором вы отдаёте его под юрисдикцию военно-полевого суда с приказом расстрелять изменника!

(Гитлер, сломавшись, жалобно попросил):

– Вы не смеете говорить так. Это провокация врагов... Ге;рман был со мною с первых дней; вы жестоки, Бо;рман, он мне всегда говорил, как вы жестоки...

(Борман по-прежнему тягуче спросил и положил на стол телеграмму и проект пирказа):

– Позвольте мне в таком случае уйти?
 
(Голос за кадром):

–  Борман положил на столик, возле книги Ва;гнера, телеграмму Ге;ринга и проект приказа о его разжаловании.

(Гитлер):

– Сядьте. Как вам не совестно? Есть у вас сердце? Или вместо него в вашей груди камень?

(Борман):

– Мое сердце разорвано любовью к вам, фюрер, я живу много лет с постоянной болью в сердце...

(Гитлер прочитал телеграмму дважды, отложил текст, удивился)

(Гитлер):

– Но я не вижу в его словах измены, Бо;рман... Он требует ответа, прежде чем объявит себя преемником...

(Борман поднялся, поклонился Гитлеру, пошел к двери)

(Гитлер воскликнул и в голосе его слышалось отчаяние):

– Погодите! Вы не согласны со мною?

(Борман):

– Фюрер, ребёнок всегда трагично реагирует, когда родители слишком добры к старшему сыну, жестокому эгоисту, прощая ему всё, что угодно, и несправедливы к младшему – кроткому и любящему.

(Гитлер):

– Что всё это значит, Бо;рман?! Объясните мне, я лишился возможности понимать...

(Борман):

– Если бы я сказал вам: «Фюрер, вы не можете более руководить работой партии, я даю вам сутки для того, чтобы вы добровольно передали мне функцию вождя», как бы вы отнеслись к такого рода пассажу?

(Гитлер тихо сказал, прочитав еще раз текст телеграммы):

– Ге;ринг! Ге;рман, которого я дважды выводил из-под партийного суда за его тягу к роскоши и вольностям в личной жизни... Человек, который всегда был подле, добрый, доверчивый брат с ликом гладиатора и сердцем ребенка...
Ге;ринг! – (Гитлер сорвался на крик, словно бы чувствуя, как угодна сейчас Борману истерика) – Грязный боров! Изменник! Гнусный сластолюбец! Человек, разложенный роскошью и богатством, погрязший в алчной жажде наживы! Я проклинаю тот день, когда встретил его!.. Я...

(Борман, кивнув на листок бумаги, заранее напечатанный Цандером):

– Там всё написано. Нужна ваша подпись...

(Гитлер сказал, прочитав проект приказа):

– Нет. Я не стану это подписывать. Составьте документ в том смысле, что Ге;ринг обратился ко мне с просьбой об освобождении его от звания рейхсмаршала, президента рейхстага, премьера Пруссии, фюрера четырехлетнего плана развития национального хозяйства и моего преемника в связи с обнаружившимися признаками сердечной недостаточности... Нация должна верить в то, что все мы едины, как и раньше...

(Голос за кадром):

– Тем не менее через семь минут после того, как этот приказ Гитлера был обнародован, в Берхтесга;ден ушла телеграмма Бо;рмана гауля;йтеру Фишлю и бригадефюреру Брусу:

«Поскольку Геринг лишён фюрером звания рейхсмаршала и командующего люфтваффе, его надлежит арестовать, где бы он ни находился, и содержать под стражей вплоть до особого распоряжения о его дальнейшей судьбе».

Кадр 948

(Общий план. Геринг в гражданском костюме на своей машине. Машина со всех сторон окружена эсэсовцами с оружием. Оружие направлено на машину. Геринг сидит в машине с угрюмым видом)

(Голос за кадром):

– А в это время машину Ге;ринга, который был уже на дороге в штаб американской дивизии, командир которой выстроил почётный парад для встречи второго человека рейха, преемника, рейхсмаршала и солдата,  успели окружить эсэсовцы, охранявшие архив НСДАП; приказ, подписанный Бо;рманом, оказался для них выше личности бывшего рейхсмаршала, которому они ещё минуту назад, до получения бумаги, подчинились бы ликующе, но, поскольку «порядок превыше всего», слово стоявшего на одну лишь ступень выше оказалось сильнее здравого смысла: они готовы были растерзать Ге;ринга по первому же слову из ставки.

Картина 35. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – X

(Шелленберг)

Кадр 949

(Крупный план. Шелленберг спит, сидя в машине, развалившись на заднем сиденье)

(Голос за кадром):

– ...Каждый работал на себя; каждый думал только о себе; блоки заключались лишь для того, чтобы получить минутную выгоду, записать её на свой счёт и немедленно расторгнуть, как только возникала возможность нового блока – в лихорадочном пути к личному спасению.

Ше;лленберг спал в машине. Последнюю неделю он практически не появлялся в РСХА; новые отношения с Мю;ллером давали ему такого рода возможность. Мю;ллер страховал его от Кальтенбру;ннера, хотя и с тем Ше;лленберг то и дело входил в соглашения, расторгавшиеся сразу же, как только он видел бо;льшую выгоду в Ги;ммлере, а Кальтенбру;ннер – в Бо;рмане; однако время было такое, что все они, снедаемые взаимной ненавистью, не могли, тем не менее, обходиться друг без друга.

Кадр 950

(Общий план. Шелленберг разговаривает с Гиммлером, который, в своём кабинете, устроившись возле камина, читал Плутарха; аккуратно наколотые дрова шипяще лизал огонь камина)

(Появляются титры: «Рейхсминистр внутренних дел Германии Г. Гиммлер, рейхсфюрер СС» и исчезают)

 (Голос за кадром):

– ...В Хо;хенлихен к Ги;ммлеру Ше;лленберг приехал на этот раз с севера, где провёл очередную беседу с графом Бернадо;том. В кабинете Ги;ммлера, котрый читал Плута;рха, пахло уютом и миром, кофе был заварен настоящий, бразильский (кофеин не был выпарен на нужды фронтовых госпиталей). Закатное небо (Вид из окна кабинета Гиммлера на закатное багрово-синее небо, на переднем плане дубовый лес) было багрово-синим, спокойным и прекрасным; ничто не напоминало здесь, в дубовом лесу, охраняемом полком СС, (Камера медленно переходит на внутреннее убранство кабинета, Шелленберг и Гиммлер пьют кофе, сидя в креслах) про то, что русские рвутся к Берлину, американцы катятся лавиной в Тюри;нгию и Саксо;нию, англичане беспрерывно бомбят города и автострады; в нетопленых квартирах умирают голодные дети, а на улицах по-прежнему вешают солдат с табличками на груди: «Я – дезертир и паникёр, посмевший сказать, что война проиграна!»

(Шелленберг сказал своему шефу):

– Рейхсфю;рер, так дальше нельзя. Вы должны понять: война проиграна!
 
(Гиммлер откликнулся):

– Ах, Ва;льтер, не сгущайте краски. Вы вечно паникуете... Военные заверили меня, что Берлин неприступен, что Сталин будет разгромлен в Берлине.

Кадр 951

(Крупный план. Шелленберг):

– Военные обязаны вам лгать, иначе вы прикажете расстрелять их. Они хотят выжить, поэтому лгут. А я хочу жить, потому и говорю вам ту правду, которую так неприятно слушать. Рейхсфю;рер, граф Бернадо;т согласен отвезти в американский штаб ваши мирные предложения и вручить их Эйзенха;уэру. Дайте мне санкцию, и завтра же начнутся переговоры... На сей раз не наш Карл Вольф входит с такой инициативой, а граф Бернадо;т, человек мировой репутации, который, так же как и все европейцы, справедливо опасается русского вторжения на Запад. Я ничего не прошу, кроме вашего согласия на мой поступок.

Кадр 952

(Крупный план. Гиммлер):

– Отвечать за ваш поступок перед фюрером все равно придётся мне, Ва;льтер.

Кадр 953

(Крупный план. Шелленберг горько сказал):

– История не простит вам пассивности. Вы будете отвечать перед нацией за то, что она окажется под пятой красных...

Кадр 954

(Крупный план. Гиммлер досадливо отложил Плутарха):

– Вы знаете, что организация СС была создана как гвардия фюрера, Ва;льтер! Я, её создатель, не могу стать предателем!

Кадр 955

(Крупный план. Шелленберг):

– Предателем? Кого же вы предадите? Безумного, ничего не соображающего маньяка, который тащит нас за собою в могилу?!

Кадр 956

(Крупный план. Гиммлер саркастически спросил):

– Вы что же, предлагаете мне сместить фюрера?
 
Кадр 957

(Крупный план. Шелленберг ответил):

– Именно это я вам и предлагаю. У вас ещё достаточно верных вам людей. Арест Гитлера – вопрос минуты. У вас развязаны руки. Полная капитуляция на Западе, начало борьбы на Востоке, куда мы перебросим все наши войска, разве вы не видите в этом ваш долг?!

Кадр 958

(Крупный план. Гиммлер даже всплеснул руками):

– А как я скажу об этом нации, которая боготворит фюрера?

Кадр 959

(Крупный план. Шелленберг жестко возразил):

– Нация его ненавидит! Нация всегда ненавидит того лидера, который привёл её к катастрофе, нация боготворит победителя, это хорошо написано вот здесь. (Он кивнул на том Плутарха. Книга крупным планом)

Кадр 960

(Общий план. Гиммлер поднявшись, начал быстро ходить по кабинету)

(Гиммлер повторил):

– Нет, нет, нет! Я не могу предать прошлое! Вы не помните тех дней, когда мы шли к власти, вы не помните тех лет триумфа, когда мы все были как братья, когда мы...

(Шелленберг, чувствуя непомерную усталость, раздраженно перебил):

– Рейхсфю;рер, какие братья? О чём вы? Разве Рэм не был братом фюрера? Или Штра;ссер? Но ведь их расстреливали, как бешеных собак. Не надо о прошлом, рейхсфю;рер! Думайте о будущем... Вы обратитесь к нации с призывом объединиться для борьбы против красных, сообщите о капитуляции на Западе и о тяжелой болезни Гитлера, которая подвигла его на то, чтобы передать вам власть!

(Гиммлер):

– Но он здоров!

Кадр 961

(Крупный план. Шелленберг так же устало, а потому не думая о протоколе, сказал):

– Его нет попросту. Есть оболочка, миф, тень... И, тем не менее, этой тени поверили, когда он пробормотал о смещении Ге;ринга по собственной просьбе в связи с сердечным приступом... И вам поверят, сейчас поверят всему...

Кадр 962

(Общий план. В кабинет Гиммлера в сопровождении Шелленберга заходит руководитель имперского здравоохранения профессор де Крини)

(Появляются титры: «руководитель имперского здравоохранения профессор де Крини» и исчезают)

 (Голос за кадром):

– ...Назавтра рано утром Ше;лленберг привез к Ги;ммлеру руководителя имперского здравоохранения профессора де Крини;. Тот поначалу мялся, вспоминал личного врача Гитлера штандартенфю;рера Брандта, оказавшегося изменником, а потом, когда Ги;ммлер дал ему взятку, приказав срочно уехать в О;берзальцберг, сказал, понизив, тем не менее, голос – нет ничего устойчивее инерции страха:

Кадр 963

(Общий план. Гиммлер приблизившись к де Крини):

– Фюрер совершенно болен. Его психическая субстанция на грани распада. Теперь, когда рядом с ним нет Брандта, – он может сойти с ума в любую секунду. (Гиммлер отдаёт нацистское приветствие. Де Крини отвечает и выходит из кабинета)

(Гиммлер, отпустив де Крини, спросил Шелленберга):

– И вы думаете, он не доложит о моей беседе Бо;рману?

(Шелленберг, усмехнувшись):

– Он уедет в О;берзальцберг, рейхсфю;рер. Он не станет звонить в бункер, он счастлив, что смог вырваться, он здравомыслящий человек...

Кадр 964

(Крупный план. Гиммлер):

– Ну хорошо, допустим... Я говорю о бредовом вероятии, Ше;лленберг, не более того... Допустим, я отправляюсь в рейхсканцелярию с моими людьми... Допустим, я войду в кабинет фюрера и скажу, что смещаю его... Этот трясущийся больной человек не сразу поймёт, о чем я говорю: ведь он так доверчив, он верит людям, как ребёнок, мы все были с ним рядом, мы... Как я посмотрю ему в глаза?

Кадр 965

(Крупный план. Шелленберг. Голос Шелленберга за кадром говорит тоскливо):

–  «И этот человек возглавлял СС. Я служу ничтожеству, все они лишены полёта, они раздавлены страхом, который сами же возвели в культ, они пожинают то, что посеяли...»

(Шелленберг):

– Рейхсфю;рер, пока вы говорили с де Крини;, я позвонил в Лю;бек. В Стокго;льм прилетел представитель Всемирного еврейского конгресса Шторх, он просит об аудиенции. За ним стоят серьезные люди с Уолл-стри;та. Поймите, встретившись со Шторхом, вы сможете объяснить ему, что антисемитизм – это детище Гитлера, вы тут ни при чём, вы делали и делаете всё, чтобы спасти евреев, оставшихся в концлагерях. Мир ведь ненавидит нас за то, что мы проводили дикую политику антисемитизма, поймите! Если вы не отмежуетесь от Гитлера, вам не простят этого варварского средневековья не только Ру;звельт и Сталин с Че;рчиллем, вам не простит этого история. И немцы не простят! Они спросят: «Ну ладно, мы сожгли и изгнали евреев, их нет больше в Германии, но отчего же мы умираем с голода, отчего нас бомбят, отчего мы – без евреев – проиграли войну?» Что вы им ответите? А Шторх – это торговля. Он представит вас на Западе спасителем этих самых евреев, только б вы сейчас исполнили то, чего они хотят...

Кадр 966

(Общий план. Гиммлер и Шелленберг сидят в креслах)

(Гиммлер):

– Но Гитлер не перенесёт этого! Вы же знаете, как он болезненно относится к еврейскому вопросу, Ва;льтер!

(Шелленберг):

– Да чёрт с ним, с этим еврейским вопросом! Перед нами встал во весь рост немецкий вопрос, это главное! А мы продолжаем цепляться за бред маньяка, который ничего не хочет знать, кроме этих своих треклятых евреев! Да пусть они провалятся в тартарары! Думайте о немцах, рейхсфю;рер, хватит ломать голову по поводу евреев!

(Гиммлер ответил):

– Нет. Этого фюрер не перенесёт... Погодите, Ва;льтер, не жмите на меня, я должен немного свыкнуться с теми соображениями, которые вы мне высказали.

(Шелленберг прыгающе усмехнулся; лицо дрожало, глаза слезились, будто песку насыпали, язык был большим, распухшим, черным от бесконечного курения):

– Сколько времени намерены свыкаться? Вам не отпущено более времени. Когда я говорю вам – верьте мне. Думая о себе, я думаю и о вас, ибо только вы п о к а можете реализовать наше общее спасение, ибо вы представляете собою фермент власти в рейхе. Вам отпущены часы, рейсхфю;рер. Пока ещё вы имеете силу, но, когда русские окончательно окружат Берлин, вы перестанете интересовать на Западе кого бы то ни было...

(Гиммлер жалобно спросил):

– Как вы можете говорить так?! В конечном счёте я министр внутренних дел и рейхсфю;рер войск СС!

(Шелленберг ответил):

– Пока. Простите, что я резок, но я не имею права лгать вам более, потому и повторяю: пока.

(Голос за кадром):

– Аберрация представлений, память о былом величии, неумение ощущать пространство и время, отсутствие чувственного начала сыграли свою страшную, но в то же время закономерную игру и с Ги;ммлером, и с Ше;лленбергом.

Кадр 967

(Кадры из художественных фильмов и кинохроники: забитые беженцами дороги, военная техника, эсэсовцы, разгоняющие людей)

Голос за кадром):

– Они строили планы, лихорадочно носились по дорогам рейха, забитым колоннами беженцев; охрана сталкивала людей в канавы, а то и просто стреляла в них; шли бесконечные телефонные разговоры со Стокго;льмом, Лю;беком, Берном; никто из них не хотел, а скорее, не мог уяснить себе, что сейчас всё решало постоянное, грохочущее, ежеминутное передвижение русских танков и артиллерии, выходивших на исходные позиции для атаки центра Берлина...

Однако недостойным и – для будущих судеб мира – трагичным (Кадры кинохроники, на которых деятели США, Англии, выступающие перед публикой, по радио и т.п.) было то, что целый ряд людей на Западе, красиво и проникновенно говоривших о демократии, справедливости и национальном равенстве, постоянно поддерживали контакт с теми нацистами, которые являли собою самое страшное порождение тирании, какой не было еще в истории человечества.

Их контакты с гитлеровцами не могли не быть тайными, (Кадры кинохроники, на которых политические и военные деятели СССР, Красная армия в освобождённых странах Европы) но об этих контактах знал Кремль, и поэтому, ясное дело, там конденсировалось то, в чём потом неоднократно обвиняли Москву: недоверчивость по отношению к Западу. Если бы к такого рода подозрительности не было оснований, тогда одно дело, но ведь основания для этого были, да ещё какие: за спиной государства, принесшего миру избавление от ужаса нацизма, со злейшим представителем этого чудовищного строя, с автором его карательной политики действительно поддерживали постоянный контакт в поисках компромиссного соглашения – и не против кого-либо, а против тех, кто честнее всех других исполнял свой долг в борьбе против гитлеризма...

Кадр 968

(Общий план. Мюллер работает в своём кабинете)

(Голос за кадром):

– Наблюдая за активностью Ше;лленберга, который в Берлине по-прежнему не появлялся, Мю;ллер отправил шифрованную телеграмму своему представителю в посольстве в Стокго;льме и поручил завершить заранее начатую операцию, смысл которой сводился к тому, чтобы американцы смогли «подкупить» шифровальщика гестаповской группы, и среди целого ряда кодов в их руки должен был попасть ключ к тем телеграммам, которые отправлял в Москву Штирлиц.

Кадр 969

(Крупный план. Мюллер работает в своём кабинете)

(Голос за кадром):

– Это – по логике Мю;ллера – не могло не подтолкнуть До;нована к дальнейшей активности. В Вашингто;не не могли не оценить возможных последствий после того, как Москве стало известно от «Юстаса» обо всех контактах, которые Ше;лленберг наладил с Бернадо;том, Му;зи и Шторхом; это предполагало безотлагательные шаги в том или ином направлении. Либо Вашингто;н должен протянуть руку рейхсфю;реру и срочно заключить сепаратный мир, чтобы противостоять большевистской лавине, либо он должен открыто отмежеваться от Ги;ммлера. Но в этом случае в рейхе остаётся только одна сила – Бо;рман. Лишь он становится полноправным преемником фюрера – его идей, тайных хранилищ ценностей, всей зарубежной сети НСДАП.

Мю;ллер знал, что, после того как Ги;ммлер всё-таки решился на переговоры с представителем американских сионистов Шторхом и подписал соглашение о тех еврейских финансистах, которые ещё не были уничтожены в газовых камерах, активность Ше;лленберга возросла до уровня совершенно поразительного: он делал по тысяче километров в сутки, ел и спал в своем автомобиле, держался на сильных возбуждающих препаратах, высох, и под глазами у него набрякли старческие мешки.

Накануне решающих бесед Ги;ммлер – как стало известно Мю;ллеру – встретился с заместителем министра финансов фон Кро;зигом, (Фотография Л. фон Крозига) который настаивал на немедленных открытых переговорах с Эйзенха;уэром и министром труда Зе;льдте, (Фотография Фр. Зельдте) который внёс предложение пону;дить Гитлера выпустить прокламацию, в которой следует объявить плебисцит по поводу создания оппозиционной партии и роспуск военно-полевых судов, превративших рейх в тюремный двор, уставленный виселицами.

Кадр 970

(Общий план. Шелленберг в эсэсовской форме встречает на аэродроме Темпельхоф Норберта Мазура и графа Бернадота)

(Голос за кадром):

– ...На следующий день в осажденный Берлин прилетели граф Бернадо;т и представитель Всемирного еврейского конгресса Норберт Ма;зур; Ше;лленберг встретил их на военном аэродроме Те;мпельхоф, всего в нескольких километрах от ставки Гитлера.

Кадр 971

(Общий план. Конференцзал резиденции Гиммлера в Хартцвальде. Гиммлер и Шелленберг сидят напротив Норберта Мазура. Идёт беседа. В стороне сидит секретарь Гиммлера Брандт с блокнотом для записи. Гиммлер заискивающе улыбается Мазуру)

(Голос за кадром):

– Первая конференция между Ги;ммлером и Ма;зуром в присутствии Ше;лленберга состоялась в Ха;ртцвальде; секретарь Ги;ммлера штандартенфюрер Брандт, работавший с ним пятнадцать лет, пытался было стенографировать беседу, но Ше;лленберг попросил его не делать этого, заметив, как растерян Ги;ммлер, как странно он себя вёл, как заискивающе улыбался эмиссару сионистской организации, убеждая его, что во всех «недоразумениях» с евреями виноваты безответственные астрологи, сбившие с толку ряд старых деятелей НСДАП...

(Мазур, перебив Гиммлера):

– Главное, что нас заботит в настоящее время, это жизнь американских, английских и немецких евреев, томящ... находящихся в ваших... в концентрационных лагерях Германии. Если вы гарантируете нам, что их не уничтожат, мы готовы выполнить всё то, о чём вы нас просили.

(Шелленберг поинтересовался):

– А как быть с русскими и польскими евреями?

(Мазур, пожав плечами):

– Я не уполномочен решать этот вопрос, пусть ими занимаются Сталин и Бе;рут, я достаточно точно определил сферу моего интереса...

(Гиммлер заметил):

– Да, но я уже приказал передать американцам список всех тех мест, где интернированы лица еврейской национальности. Я действительно стоял когда-то за высылку евреев из рейха – на удобных пароходах или поездах первого класса, никак не посягая на их человеческое достоинство, не моя вина, что это...

(Теперь его перебил Шелленберг):

– Господин Ма;зур, вы гарантируете, что пресса, которую вы контролируете, скажет своё веское слово о той благородной позиции, которую занял рейхсфю... господин министр внутренних дел Ги;ммлер и его ближайшие сподвижники?

(Мазур ответил):

– Бесспорно. В случае если вы сохраните жизни несчастных – в первую очередь нас интересуют те люди, фамилии которых я приготовил: это члены семей и родственники самых уважаемых бизнесменов, – пресса, на которую мы можем повлиять, скажет правду о благородной позиции, занятой рейхсфю... господином министром внутренних дел Ги;ммлером и вами...

(Шелленберг):

– Я не один, господин, Ма;зур. Я бы ничего не смог сделать для вас, не будь нас тысячи – всех тех, кто всегда и во всём стоял рядом с господином Ги;ммлером...

(Гиммлер заметил):

– Я готов приказать сейчас же, чтобы в женском концлагере Ра;венсбрюк всех евреек назвали англичанками или польками, это избавит их от возможной некорректности со стороны тех охранников, семьи которых погибли во время бомбёжек, – ужасное время, люди так озлоблены, всё может случиться...

Кадр 972

(Общий план. Гиммлер и Шелленберг сидят в машине, едут по дороге с аэродрома)

(Голос за кадром):

– После того как договоренность с Ма;зуром была достигнута и его увезли на военный аэродром, чтобы отправить в Стокго;льм, Ги;ммлер и Ше;лленберг поехали в штаб-квартиру, в Хо;хенлихен,
 
Кадр 973

(Общий план. Гиммлер и Шелленберг рассаживаются в конференц-зале, напротив них – граф Бернадот)

(Появляются титры: «Руководитель Международного комитета Красного Креста Ф. Бернадот, граф» и исчезают)

 (Голос за кадром продолжает):

– там их уже ждал граф Бернадо;т.

Кадр 974

(Крупный план. Гиммлер, обращаясь к Бернадоту, холодея от ужаса):

– Вы должны мне помочь встретиться с Эйзенха;уэром. Мы с ним солдаты, мы договоримся о мире. Я готов капитулировать на Западе, лишь бы удержать на Востоке большевиков...

Кадр 975

(Крупный план. Бернадот кашлянул, тихо ответил):

– Я постараюсь сделать всё, что могу, рейхсфю;рер...

Кадр 976

(Общий план. Граф Бернадот садится в машину, его провожает Шелленберг, чуть в стороне секретарь Брандт)

(Голос за кадром):

– А после встречи (Брандт, (Крупный план, Брандт) секретарь Ги;ммлера, всё слышал своими ушами и сообщил об этом Мю;ллеру; тот в своё время спас его сестру от ареста – увлеклась поляком, – на этом секретарь Ги;ммлера был схвачен; с тех пор освещал своего шефа его же подчинённому, но такому, который – по диким нормам рейха – был вправе знать всё обо всех), когда Ги;ммлер остался в кабинете, Бернадо;т, садясь уже в машину, сказал Ше;лленбергу:

Кадр 977

(Общий план. Граф Бернадот разговаривает с Шелленбергом из машины)

(Голос за кадром продолжает):

– Рейхсфюрер опоздал со своим предложением на пару недель. Он должен был сказать мне о своем желании сдаться на Западе, пока ещё русские не начали окружать Берлин. Время Ги;ммлера кончилось. (Крупный план, Бернадот) Думайте о себе, милый Ше;лленберг, думайте о себе серьёзно...

Кадр 978

(Крупный план. Шелленберг жалко спросил):

– В каком направлении?
 
Кадр 979

(Крупный план. Граф Бернадот, захлопывая дверцу машины ответил):
– Попробуйте добиться капитуляции ваших войск в Норвегии и Дании, думаю, это зачтётся вам в будущем...

Кадр 980

(Крупный план. Мюллер сидит в своём кабинете, читает документы)

(Голос за кадром):

– Телеграмму обо всех событиях Мю;ллер отправил в Центр, в Москву, зашифровав её кодом Штирлица, известным уже американцам.

Каждую минуту, каждый час он был намерен использовать для того, чтобы вбивать клинья, раскачивать их.

Каждую минуту, каждый час надо делать всё, чтобы росла подозрительность, чтобы Восток и Запад, идущие навстречу друг другу по Германии, проникались недоверием, которое так легко сообщить людям, сидящим за штурвалами истребителей и у смотровых щелей танков. Всё что угодно, только не колебание. Ги;ммлер колебался, вот и проиграл. Мю;ллер не знает колебаний, он исповедует действие, поэтому у него есть шанс выиграть.

Кадр 981

(Общий план. Г. Трумэн проводит совещание своих советников)

(Появляются титры: «Президент США Гарри Трумэн. Вашингтон. Белый дом»)

(Голос за кадром):

– Через два часа разведка флота, перехватившая телеграмму «Юстаса – Центру», доложила президенту Тру;мэну текст расшифрованного сообщения, ибо ключ от кода был сообщён из Стокго;льма накануне вечером.

Тру;мэн собрал узкий штаб своих наиболее доверенных советников.

(Трумэн):

– Бернадо;т прав: Ги;ммлер опоздал. Но русские теперь знают всё. Скандал может быть громким. Мы не боимся скандала, но в данном случае престижу Соединенных Штатов будет нанесён урон. Какие предложения, друзья?

(Голос за кадром):

– После долгого совещания пришли к выводу, что следует – по дипломатическим каналам – сообщить Кремлю, что президент готовит чрезвычайное сообщение Сталину, связанное с предложениями, которые переданы нацистами американским представителям в Стокго;льме.

Было поручено передать Москве на словах, что предложения нацистов о сепаратном мире будут отвергнуты, однако необходимо время для того, чтобы проанализировать, не есть ли это провокация Ги;ммлера. После этого Тру;мэн сообщит маршалу все подробности в личном послании...

Выгадывали не дни – часы.

Всяко может статься.

Главное – выждать.

Картина 36. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – XI

(Снова полковник Максим Максимович Исаев)
 
Кадр 982

(Общий план. Штирлиц лежит на правом боку на тахте с металлическими перекладинами, в комнате, обставленной со вкусом, если бы не горка, в которой сверкал хрусталь – тщеславное свидетельство хозяйского богатства, а не коллекция прекрасных творений рук человеческих; изумительные, похожие на горные цветы бокалы соседствовали с пузатыми, чрезмерно вместительными графинами; рядом с ломкими коньячными рюмками были расставлены тяжелые стаканы. Даже солнечные лучи в них не были сине-высверкивающими, легкими, стремительными, а какими-то жухлыми, устойчивыми, изнутри серыми...

...Руки Штирлица схвачены тонкими стальными наручниками, левая нога пристёгнута таким же стальным обручем к перекладине тяжёлой тахты. За окном звуки артиллерийской канонады и бомбёжки)

(Голос за кадром):

– «Очень будет смешно, – подумал Штирлиц, – если мне придётся бежать, волоча за собою эту койку... Сюжет для Чаплина, ей-богу...»

Он постоянно прислушивался к далекой канонаде; только б они успели, я ведь погибну здесь, у меня остались часы. Ребята, вы уж, милые, постарайтесь прийти, я так мечтал все эти годы, что вы придёте... Я очень старался сделать то, что мог, только б приблизить эту минуту; наверное, мог больше, но вы не вправе корить меня; каждый человек на земле реализует себя на десятую часть, какое там, на сотую, тысячную; меня несло, как и всех, – жизнь так стремительна, она диктует нам самих себя, мы выполняем то, что она холодно и небрежно предписывает нам, хотя и нет письменных указаний; темп, постоянно изнуряющий темп, а мне ещё приходилось разрываться между тем, что я был обязан делать поневоле, здесь, только б иметь возможность выполнить главное, и тем, что мне по-настоящему хотелось...

(Вошел Ойген, присел рядом, поинтересовался):

– Хотите повернуться на правый бок?

(Штирлиц ответил):

– Я лежу на нём.

(Ойген, усмехнувшись):

– Ах, ну да. Я всегда путаю, когда гляжу на другого... Повернуть вас на левый бок? Не устали?

(Штирлиц):

– Поверните. А лучше бы посидеть.

(Ойген):

– Сидеть нельзя. Врач, который станет работать с вами – если не поступит ответа из Москвы, – просил меня проследить за тем, чтобы вы лежали...

(Штирлиц ответил):

– Ну-ну. В таком случае полежу...

(Ойген):

– Хотите закурить?

(Штирлиц):

– Очень.

(Ойген):

– Сочувствую, но курить вам тоже запрещено.

(Штирлиц):

– Зачем тогда спрашивали?

(Ойген):

– Интересно. Мне интересно знать, что вы сейчас ощущаете.

(Штирлиц):

– Знаете, что такое фашизм, Ойген?

(Ойген, пожав плечами)
:
– Национальное движение передовых сил итальянского народа...

(Штирлиц):

– В мире люди путаются: фашизм, национал-социализм, кагуляры...

(Ойген):

– Путаются оттого, что плохо образованы. Разве можно ставить знак равенства между французскими кагулярами и арийским национал-социализмом?

(Штирлиц):

– Можно, Ойген, можно... Я вам расскажу, как впервые понял значение слова «фашист» здесь, в Германии... Хотите?

(Закурив, Ойген ответил):

– Почему ж нет, конечно расскажите...

Кадр 983

(Крупный план. Штирлиц. Съёмка лежащего на тахте, камера – параллельно полу):

– Это было в тридцать втором, ещё до того, как Гитлер стал канцлером... Я приехал в Шарло;ттенбург, улочки узкие, надо было развернуться; возле пивной стояли две машины; вокруг них толпились люди в коричневой форме, они обсуждали речь Ге;ббельса, смеялись, спорили, вполне, казалось бы, нормальные члены СА. Я спросил, нет ли среди них шоферов, чтобы те подали свои машины вперёд, чуть освободив мне место. Нет, ответили мне, нет здесь шоферов... Я корячился минут пять, разворачивая свой «опель», пока, наконец, кое-как управился, а коричневые всё это время молча наблюдали за мною, а потом спросили, где это я так лихо выучился владеть искусством проползания на машине сквозь полосу препятствий... Когда, припарковавшись, я вышел, двое коричневых из тех, кто смеялся надо мною, поприветствовали друг друга возгласом «Хайль Гитлер!», сели в эти злосчастные автомобили и разъехались в разные стороны... Когда нравится смотреть на страдания – или даже просто неудобства другого человека – это и есть фашизм... Но для вас, хорошо образованного, я уточню: это и есть настоящий национал-социализм...

Кадр 984

(Общий план. Ойген сжал кулаки, хрустнул толстыми костяшками пальцев, поросших бесцветными мягкими волосками, сокрушенно вздохнул):

– Группенфюрер запретил мне работать с вами так, как вы того заслуживаете, Штирлиц... А то я бы продемонстрировал вам, что такое германский национал-социализм, когда он встречается с русским нигилистическим большевизмом...

(И, склонившись над Штирлицем, он близко заглянул ему в глаза, а потом плюнул в лицо):

– Вот так... Этого мне Группенфю;рер не запрещал, я никак не ослушался приказа...

Кадр 985

(Крупный план. Ойген около двери остановился, обернулся к Штирлицу и заключил):

– А попозже я вам до конца объясню, что такое большевистский нигилизм, ох и объясню, Штирлиц...

(И плотно закрыл за собою дверь)

Кадр 986

(Крупный план. Штирлиц. Вытер лицо о подушку)

(Голос за кадром):

– Штирлиц вытер лицо о подушку, ощутив, какая вонючая слюна у этого длинного животного, и вдруг совершенно неожиданно очень явственно и близко увидел лицо Ва;цлава Ва;цлавовича Воро;вского;
 
Кадр 987

(Общий план. Цюрихская квартира В.А. Владимирова. В.В. Воровский здоровается со всеми), Ю.О. Мартов, В.И. Ленин и другие, человек 20 и 15-летний Всеволод (будущий Максим Исаев. Отец Максима-Всеволода В.А. Владимиров высокий, худощавый, красивый, с родинкой на левой щеке и красивой густой седой шевелюрой):

(Голос за кадром продолжает):

– тот пришёл к ним на цюрихскую квартиру, когда папа организовал диспут о русской литературе, пытаясь хотя бы как-то, поначалу в области культуры, найти путь к компромиссу между его единомышленниками, членами меньшевистской фракции Ма;ртова, и ленинцами.

Кадр 988

(Крупный план. Всеволод (Максим Исаев)

(Голос за кадром продолжает):

– Максим всегда помнил, как отец страдал из-за разрыва, случившегося между Ильичом и Ма;ртовым; понимая, однако, что прав Ленин, он продолжал оставаться с меньшевиками; «Я не могу бросить тех, с кем начинал; да и потом мы слабее, – объяснял он сыну, – а я уж так устроен, что защищаю слабых».

Кадр 989

(Общий план. Цюрихская квартира В.А. Владимирова. В.В. Воровский выступает на диспуте)

(Голос за кадром продолжает):

– Воро;вский тогда выступал с коротким докладом о сущности нигилизма в русской литературе.

Кадр 990

(Крупный план. Всеволод (Максим Исаев)

(Голос за кадром продолжает):

– Юноша впервые сидел среди взрослых, поэтому впечатление того вечера навсегда осталось в его памяти, он помнил происходившее тогда в деталях, до мелочей, он и по сию пору явственно видел, что на левом рукаве коричневого пиджака Воро;вского была оторвана третья пуговица, а серая рубашка заштопана белыми нитками...

Кадр 991

(Общий план. Цюрихская квартира В.А. Владимирова. В.В. Воровский выступает на диспуте)

(В.В. Воровский):

– ...Сколько уж десятилетий ведутся в России жаркие споры по поводу буквы «ять», и всем ясно, что буква эта не нужна, она лишняя, ничего в себе не несёт, тем не менее, она по-прежнему существует, дети, не понимающие её, получают два балла за грамматику, плачут, страдают, а ведь вся суета мира не сто;ит детской слезинки, Достоевский жёстко сформулировал проблему человеческой морали... Так же и с нигилизмом... Спорим, спорим, а к определённому выводу до сих пор не можем прийти, хотя сделать это необходимо... Когда начинают отсчёт нигилизма с турге;невского База;рова, я не могу не восстать против этого... В такого рода концепции есть своего рода патриотизм навыворот; люди словно бы хотят показать, будто раньше такого в России не было, а это ошибочно.

(Голос за кадром):

– Воро;вский тогда процитировал маленький отрывок, сказав, что интересно было бы послушать соображения – чьи слова он привёл; «это сделает наш диспут более открытым, демократичным, общим».

Кадр 992

(Крупный план. В.В. Воровский наизусть, певуче прочитал):

–  «у всех народов бывают периоды страстной деятельности, периоды юношеского развития, когда создаются юношеские воспоминания, поэзия и плодотворнейшие идеи; в них источник и основание дальнейшей истории... Мы же не имеем ничего подобного... В самом начале у нас дикое варварство, потом грубое суеверие, затем унизительное владычество татар-завоевателей, следы которого в нашем образе жизни не изгладились и поныне... Наши воспоминания не дальше вчерашнего дня, мы чужды самим себе».

(А потом Воровский улыбнулся своей холодной, чуть надменной улыбкой и – чуть откинув голову – прочитал второй отрывок):

– А вот ещё один отрывок: «Мы, русские, и;скони были люди смирные и умы смиренные. Так воспитала нас наша церковь. Горе нам, если мы изменим её мудрому учению; ему мы обязаны своими лучшими свойствами, свойствами народными, своим величием, своим значением в мире. Пути наши не те, по которым идут другие народы»...

(В большой комнате, где сидело тогда человек двадцать, стало шумно, люди переговаривались, слышалось: «Белинский», «Аксаков», «Хомяков»).

(Воровский, покачав головою, снова улыбнулся):

– Нет, товарищи, и не Бели;нский, и не Акса;ков. Обе цитаты взяты мною из Чаада;ева – раннего и предсмертного. Первая выдержка относится к началу тридцатых годов, это отрывок из его знаменитого письма, за которое мыслителя объявили безумцем; вторая – его покаянное обращение к власть предержащим... Первое выступление было порождено горестной обидой за Пушкина, за дух России той поры, когда всё вокруг было навязано человеку: у него не было выбора, каждый шаг его был зарегламентирован, запрещений тьма, разрешений на мысль и поступок нет и в помине... Именно эта ограниченность поступков, деятельности, мысли и породила нигилизм Чаада;ева – абсолютная свобода от навязываемых понятий, которые не дают развиваться уму, обращать свой взор к неведомому... Нигили;зм не есть врождённое качество плохого человека, он есть порождение полицейщины, бюрократии, тупых запретов... Но при этом нигили;зм Чаада;ева был одним из проявлений барственности русской литературы той поры... Нигили;сты – по меткому определению славянофи;лов – знали, чего они не хотели, но не знали, чего хотят... И винить Чаада;ева в его барственности подобно тому, как обвинять время за то, что оно тридцать лет терпело в России Николая Палкина... Даже то, что тогдашние нигили;сты открыто сформулировали, чего они не хотят, было поступком, шагом на пути прогресса. База;ров был развитием новой русской общественной мысли, но отсчёт её я начинаю не с Чаада;ева, а с Ради;щева, когда впервые был поставлен вопрос о подлинном понятии чести и совести, о смысле личности в истории общества...

Кадр 993

(Общий план. Всеволод с отцом наводят порядок в доме: моют посуду, подметают полы)

(Голос за кадром):

– ...Исаев часто вспоминал тот вечер в доме папы; он не сразу понял, отчего в память так врезался Воро;вский, его излишне спокойная манера говорить о наболевшем, о том, что вызывало тогда такие яростные споры

Кадр 994

(Крупный план. Отец Всеволода, грустно улыбаясь, оращаясь к сыну и одновременно подметая в зале ):

– «По-моему, я, как всегда, сделал прямо противоположное тому, что хотел, – все ещё больше рассорились, вместо того чтобы хоть как-то замириться... Я верю, в России вот-вот произойдут события, власть изжила самоё себя, мы вернёмся домой, но мы разобщены, какая досада, боже ты мой...»
 
Кадр 995

(Крупный план. Штирлиц. Лежит на тахте на правом боку. Голова на подушке)

(Голос за кадром):

– Исаев понял, отчего он так запомнил тот вечер, значительно позже, когда начал работу в гитлеровской Германии... Отсутствие общественной жизни, ощущение тяжёлого, болотного запаха царствовало в рейхе; либо истерика фюрера и вой толпы, либо ранняя тишина на улицах и расфасованность людей по квартирам: ни личностей, ни чести, ни достоинства... Прекрасный дух жаркого спора, которому он был свидетелем в Цю;рихе осенью пятнадцатого, был неким кругом спасения в первые годы его работы в рейхе; он помнил лица спорщиков, их слова; его – чем дальше, тем больше – потрясала убеждённость русских социал-демократов в их праве на поступок и мысль, угодные народу, они были готовы взять на себя ответственность во имя того, чтобы вывести общество из нивелированной общинной одинаковости к осознанному союзу личностей с высоким чувством собственного достоинства, то есть чести; людей, обладающих правом на поступок и мысль...

«Какой же я счастливый человек, – подумал он, – какие поразительные люди дарили меня своим вниманием: (На экране один за другим появляются фотопортреты: Ф.Э. Дзержинского, М.С. Кедрова, А.Х. Артузова, В.А. Трифонова (брата Е.А. Трифонова), В.А. Антонова-Овсеенко, В.Р. Менжинского, В.К. Блюхера, П.П. Постышева, П.Е. Дыбенко, В. В. Воровского, С. Орджоникидзе, Я.М. Свердлова, Н.Н. Крестинского, Л.М. Карахана, М.М. Литвинова) Дзержи;нский, Ке;дров, Арту;зов, Три;фонов, Анто;нов-Овсе;енко, Менжи;нский, Блю;хер, По;стышев, Дыбе;нко, Воро;вский, Орджоники;дзе, Свердло;в, Крести;нский, Караха;н, Литви;нов, – господи, кому ещё выпадало такое счастье в жизни?! Это как спасение, как отдых в дороге, как сон во время болезни, что я вспомнил их и они оказались рядом со мной... Ну почему я так явственно всех их увидел именно сейчас, когда это так нужно мне, когда это спасение?.. Я снова вспомнил всё это оттого, что О;йген сказал про нигили;зм, – понял Штирлиц. 

(Голос Штирлица-Исаева за кадром, крупный план)

– Как странно: посыл зла рождает в тебе добро, неужели и это тоже закономерно?»

(Голос за кадром):

– Он снова ощутил в себе часы, а значит, ожидание. Он не мог более ждать, это страшное чувство разрывало его мозг, плющило тело, сковывало движения, рождало тоску...

«Наши успеют, – сказал он себе, – обязательно успеют, только не думай об этом постоянно, переключись на что-нибудь... А на что мне переключаться? Альтернатива безысходна: если наши не войдут сюда – меня убьют. И всё. Обидно, – подумал он, – потому что я относился к числу тех немногих, живших все эти годы в Германии, но вне той Германии... Я поэтому точнее многих понимаю её, а её необходимо понять, чтобы рассказать правду о том, какой она была, – это необходимо для будущих поколений немцев... Странное ощущение было даровано мне все эти годы: быть в стране, но ощущать себя вне этой данности и понимать, что такая данность не может быть долговечной... Кто-то верно говорил, что Леона;рдо да Ви;нчи в своей работе соприкасался со следующим столетием, потому что его ничто не связывало с микеланджеловским идеалом формы: он искал смысл прекрасного в анатомии, (Проходят репродукции картин, набросков и рисунков Л. да Винчи) а не во внешней пластике... Он был первым импрессиони;стом, оттого что отрёкся от телесных границ формы, чтобы понять суть пространства... Леона;рдо искал не тело, а жизнь... Правильно, Максим, – похвалил он себя, – продолжай хитрить, думай про то, о чём тебе интересно думать, ты ведь все эти годы был лишён права слова, ты обязан был не просто молчать, это бы полбеды, тебе здесь приходилось говорить, и ты должен был говорить то, во что ты не верил, ты обязан был повторять такие слова, которые ненавидел, порою тебе хотелось закричать от ярости, но ты умел сдерживать себя, потому что любой поступок обязан быть целесообразным, иначе это каприз, никакой пользы делу, невыдержанность, неумение ждать, веруя... (Голос Штирлица-Исаева за кадром, крупный план) Ну вот, снова ты пришёл к этому треклятому слову «ждать»...А что я могу поделать, если оно сейчас клокочет во мне? Я же человек, понятие «предел» присуще мне, как и всем людям, что я, лучше других?»

(Штирлиц крикнул):

– Ви;лли! Отведите меня в туалет!

Кадр 996

(Общий план. Пришел Вилли, снял наручники, вывел из комнаты. Когда проходили по коридору – длинному, путаному, как и во всех старых берлинских квартирах, мимо дверей, обитых красной кожей, Штирлиц слышал голоса людей, которые быстро, перебивая друг друга, диктовали машинисткам, и из этой путаницы он явственно выделил знакомый голос штурмбанфюрера Гешке из личной референтуры Мюллера)

(Голос за кадром):

– Когда проходили по коридору – длинному, путаному, как и во всех старых берлинских квартирах, мимо дверей, обитых красной кожей, Штирлиц слышал голоса людей, которые быстро, перебивая друг друга, диктовали машинисткам, и из этой путаницы он явственно выделил знакомый голос штурмбанфю;рера Ге;шке из личной референтуры Мю;ллера.

(Голос Гешке рубит из-за двети, вкладывая в интонацию свое отношение к тексту):
    
– Поскольку бывший французский министр Рейно; окружён теперь почётом, как жертва так называемого нацизма, следует учитывать, что его секретарь, весьма близкая ему Мадле;н Кузо; была завербована вторым отделом а;бвера и давала не только весьма ценную информацию о связях ряда членов семьи арестованного министра, но и выполняла оперативные поручения; следовательно, мы имеем возможность в будущем подойти к ней, заставив...

(Вилли крикнул):

– Тише! Я веду арестованного! Прекратить работу!

(Штирлиц поинтересовался):

– Думаете, смогу убежать? Боитесь, что открою французам ваши тайны?

(Вилли):

– Убежать не сможешь... А вот если тебя отпустит группенфю;рер...

(Штирлиц):

– Думаешь – может?

(Вилли):

– Как только придёт ответ из твоего Центра – отпустит.

(Штирлиц):

– Зачем же тогда держать меня в наручниках?

(Вилли):

– Так ведь ответ ещё не пришёл... А придёт – тебе не с руки бежать, русские расстреливают тех, кто начал на нас работать... Станешь, как бездомный пёсик, ластиться к ноге нового хозяина...

(Штирлиц вошёл в туалет, прислонился спиной к двери, быстро разорвал то место в подкладке, где постоянно хранил кусочек лезвия золингенской бритвы, сжал ее большим и указательным пальцами, ощутив звенящую податливость металла. Крупное изображение руки с зажатым куском лезвия между большим и указательным пальцами)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц сжал пальцами кусочек золингенского лезвия от бритвы и спросил себя: «Ну что, Максим, пора? Говорят, кровь сойдет через пять минут,
 
Кадр 997

(Крупный план. Штирлиц смотрит на лезвие бритвы в руке)

(Голос за кадром продолжает):

в голове будет шуметь, и начнётся тихая, блаженная слабость, а потом не станет ни Мю;ллера, ни О;йгена, ни Ви;лли, ни всех этих мерзавцев, которые в тихих комнатах, несмотря на то что им пришёл конец, затевают отвратительную гнусность, впрок готовят кадры изменников... Или просто слабых людей, которые в какую-то минуту не смогли проявить твёрдость духа... А отчего же ты малодушничаешь? Уйти, выпустив себе кровь, страшно, конечно, но это легче, чем держаться до конца... Тебе ведь приказано выжить, а ты намерился убить себя... Вправе ли ты распоряжаться собою? Я не вправе, и мне очень страшно это делать, потому что я ведь и не жил вовсе, я только делал работу, двигался сквозь время и пространство, не принадлежал себе, а мне так мечталось пожить те годы, что отпущены, (Мелькают кадры: лето в деревне, берег реки, жена Сашенька и сын Саша) я так мечтал побыть вместе с Сашенькой и Санькой... Но я знаю, что работу Мю;ллера нельзя выдержать: они сломают меня (Штирлиц крупным планом) или я сойду с ума; как это у Пушкина: не дай мне бог сойти с ума, нет, лучше посох и сума... Что тогда? Существовать сломанным психопатом с отсутствующими глазами? Без памяти и мечты, просто-напросто отправляя естественные потребности, как животное, с которым врачи экспериментировали в той лаборатории, где изучают тайну мозга? А еще страшнее преда;ть... Говорят, он преда;л Родину... Неверно, нельзя разделять себя и Родину, предательство Родины – это в первую голову измена самому себе...»

(Голос Вилли из-за двери):

– Штирлиц! Почему ты ничего не делаешь?

(Штирлиц ответил и быстро сунул бритву в карман (крупно рука кладёт бритву в карман кителя):

– Собираюсь с мыслями. Ты подглядываешь?

(Голос Вилли из-за двери):

– Я слышу.

(Штирлиц, усмехнувшись):

– Я не могу сразу. Вы ж не даёте мне сидеть или ходить, а когда человек лежит, у него плохо работают почки.

Кадр 998

(Общий план. Вилли распахнул дверь):

– Ну что ж, стой, я буду за тобой глядеть.

(Штирлиц, вид со спины):

– Но ведь секретарши могут выйти.

(Вилли):

– Ну и что? Они – наши, им не привыкать...

(Штирлиц, вид со спины):

– А если мне нужно по большой нужде?

(Вилли вдруг прищурился, глаза его сделались как щёлочки):

– Ты почему такой бледный? Открой рот!

Кадр 999

(Общий план. Вилли стоит в дверях напротив Штирлица)

(Штирлиц ответил):

– У меня нет яда. И потом цианистый калий убивает в долю секунды...

(Вилли повторил и быстрым, каким-то рысьим движением ударил Штирлица по подбородку так, что рот открылся сам собою):

– Открой рот! Высунь язык!

(Штирлиц послушно высунул язык, спросив):

– Желтый? Сильно обложило?

(Вилли):

– Розовый, как у младенца... Зачем ты попросился? Ведь не хочешь... Пошли обратно.

(Штирлиц):

– Как скажешь. Всё равно через час попрошусь снова.

(Вилли):

– Не поведу. Тебя можно водить только три раза в сутки. Терпи.

Кадр 1000

(Общий план. Вилли ведёт Штирлица по коридору. Из-за двери снова слышны голоса)

(Голос за кадром):

– ...Когда Ви;лли вёл его назад, в комнату, Штирлиц успел услышать несколько слов. В голову ахающе ударила фамилия маршала Го;ворова. Он не успел понять всего, что говорилось об отце военачальника,

(Ви;лли снова гаркнул):

– Прекратить работу! Я иду не один!

Кадр 1001

(Общий план. В комнате Вилли надел на руки Штирлица наручники, прикрепил левую ногу к кушетке и достал из горки бутылку французского коньяка)

(Голос за кадром):

– «Наверняка возьмёт толстый стакан, – подумал Штирлиц. – Маленькая красивая хрупкая коньячная рюмка противоречит его внутреннему строю. Ну, Ви;лли, бери стакан, выпей от души, скотина...»

(Однако Вилли взял именно коньячную рюмку, плеснул в нее, как и положено, на донышко, погрел хрусталь в ладонях, понюхал, мечтательно улыбнулся):

– Пахнет Яма;йкой.

(Голос за кадром):

– «Ах да, он ведь работал в консульстве, – вспомнил Штирлиц. – И всё-таки странно: здесь, когда он не на приёме, а сам с собой, он должен был выпить коньяк из толстого хрустального стакана...»

(...Несколько снарядов разорвались где-то неподалеку)
 
Кадр 1002

(Крупный план. Штирлиц, вид анфас, лежащего на правом боку на подушке)

(Голос за кадром):

– Канонада, которая доносилась постоянно с востока, а потому сделалась уже в какой-то мере привычной, как будто приблизилась. Штирлицу даже показалось, что он различил пулемётные очереди; нет, возразил он, ты выдаёшь желаемое за действительное, ты не можешь слышать перестрелку, если бы ты мог её различить, то, значит, наши совсем рядом, а они хоть и рядом, но все-таки меня отделяют от них десятки километров, пара десятков, наверное».

(Голос Вилли за кадром):

– Послушай, Штирлиц, ты догадываешься, что с тобой будет?

(Штирлиц):

– Догадываюсь.

Кадр 1003

(Крупный план. Вилли):

– Сколько заплатишь за то, чтобы я помог тебе уйти отсюда?

Кадр 1004

(Крупный план. Штирлиц, вид анфас, лежащего на правом боку на подушке):

– Ты не сможешь.

Кадр 1005

(Крупный план. Вилли):

– А если? Откуда ты знаешь, что не смогу... Сколько заплатишь?

(Голос Штирлица за кадром):

– Называй сумму.

(Вилли):

– Сто тысяч долларов.

Кадр 1006

(Крупный план. Штирлиц, вид анфас, лежащего на правом боку на подушке):

– Давай ручку.

(Голос Вилли за кадром):

– Зачем?

(Штирлиц):

– Выпишу чек.

Кадр 1007

(Крупный план. Вилли, покачав головой):

– Нет. Я принимаю наличными.

Кадр 1008

(Общий план. Вилли, рядом с ним на тахте лежащий Штирлиц)

(Штирлиц):

– Я не держу наличными.

(Вилли):

– А где же твои деньги?

(Штирлиц):

– В банке.

(Вилли):

– В каком?

(Штирлиц):

– В разных. Есть в Швейца;рии, есть в Парагва;е...

(Вилли):

– А в Москве? Или у красных нет банков?

(Штирлиц):

– Почему же... Конечно есть... Не боишься, что твои слова услышит О;йген?

(Вилли):

– Он спит.

(Штирлиц):

– Когда приедет Мюллер?

Кадр 1009

(Общий план. Вилли пожал плечами, поставил тоненькую рюмку на место, взял пузатый стакан, наполнил его коньяком, словно чаем, и медленно выпил; кадык жадно и алчуще елозил по тонкому хрящевитому горлу.... Сказал, открыв дверь):

– Ты подумай, Штирлиц. Отдашь сто тысяч наличными – помогу уйти. Только времени на то, чтобы сказать «да», у тебя осталось мало.

(Он вышел, повернув за собою ключ в замке)

Кадр 1010

(Крупный план. Штирлиц, вид анфас, лежащего на правом боку на подушке)

(Голос за кадром):

– «А ведь он говорит правду, – подумал Штирлиц, горделиво вспомнив про то, как он угадал, что Ви;лли должен пить из стакана. – Он действительно готов сделать всё, чтобы получить сто тысяч и постараться уйти. Крысы бегут с корабля. А может, пообещать ему эти деньги? Сказать, что они у меня в тайнике, в подвале, в Ба;бельсберге... Почему нет? Или ты надеешься, что Мю;ллер предложит тебе что-то своё? В самой глубине души ты, наверное, надеешься на это, хотя боишься признаться; да, видимо, я боюсь себе признаться, потому что до конца не понимаю этого человека: он неожидан, как шарик, который ребристо (Крупным планом катящийся по рулетке шарик крупье) катится по большому кругу баденской рулетки, и никому не дано высчитать, на какой цифре он остановится...»

(Штирлиц крикнул):

– Эй, Вилли! Вилли!

Кадр 1011

(Общий план. Вилли вошел быстро, словно бы ждал окрика возле двери)

(Голос Штирлица за кадром):

– Ну хорошо. Допустим, я согласен...

(Вилли):

– На допуски нет времени, Штирлиц. Если согласен, – значит, согласен, называй адрес, едем.

Кадр 1012

(Общий план. Вилли, рядом с ним на тахте лежащий Штирлиц)

(Штирлиц):

– Ба;бельсберг. Мой дом.

(Вилли):

– Где хранишь?

(Штирлиц):

– В тайнике, в подвале, возле гаража.

(Вилли):

– Рисуй.

Кадр 1013

(Крупный план. Штирлиц, вид анфас, лежащего на правом боку на подушке):

– Вилли, ты ж умный человек... Я нарисую, ты возьмёшь деньги, а я останусь здесь.

Кадр 1014

(Крупный план. Вилли):

– Верно. Ты останешься здесь. А мы уедем. И снимем с тебя наручники – иди, куда хочешь.

(Голос Штирлица за кадром):

– А люди, которые работают в других комнатах?

(Вилли):

– Это – не моё дело. Это – твоё дело.

Кадр 1015

(Крупный план. Штирлиц, вид анфас, лежащего на правом боку на подушке):

– Хорошо. Неси карандаш и бумагу.

Кадр 1016

(Общий план. Вилли достал из кармана вечное перо «Монблан» и маленькую записную книжку. Сняв наручники со Штирлица, он сказал):

– Только обозначь, где юг, где север, чтобы потом не говорил, будто мы плохо искали, если там ничего не окажется...

(Крупный план, на экране лист бумаги, на нём рука Штирлица рисует план и показывает место тайника)

(Голос Штирлица за кадром):

– Вот в этом месте надо тщательно простучать стену и легонько ударить молотком по тому месту, где услышите пустоту (там как раз проходят трубы отопления, их зачем-то пропустили под кирпичной кладкой); штукатурка легко осыпается, в металлическом ящике лежат деньги – двести тринадцать тысяч.

(Вилли внимательно посмотрел план, поинтересовался):

– А где включается свет?

(Голос Штирлица за кадром):

– Слева, возле двери.

(Вилли, вздохнув):

– Понятно. Спасибо, Штирлиц... Только вот беда, в Ба;бельсберг прорвались русские...

Кадр 1017

(Крупный план. Штирлиц):

– Когда?


(Голос Вилли за кадром):

– Вчера.

(Штирлиц):

– Зачем тогда вся эта затея?

Кадр 1018

(Крупный план. Вилли тяжело усмехнулся):

– А приятно смотреть, как человек корячится... Тем более что мы весь твой подвал простучали, а потом ещё обошли с миноискателем – металлический ящичек наверняка бы загудел...

Кадр 1019

(Кадры игрового кино. Узкая улочка Шарлоттенбурга. Штирлиц наблюдает из своей машины за толпой фашистов в коричневой униформе СА возле пивной. Они смеются, переговариваются, наблюдая за ним)

(Голос за кадром):

– Штирлиц снова вспомнил майский день тридцать второго года, маленькую узенькую улочку Шарло;ттенбурга, толпу мужчин в коричневых униформах СА и две машины, между которыми он остановил свой «опель», чтобы развернуться, и веселые лица фашистов, которые внимательно наблюдали за тем, как он мучился на маленьком пятачке, страшась поцарапать те два автомобиля, а шофёры стояли рядом и не шевельнулись даже, чтобы помочь ему...

«Приятно смотреть, как человек корячится...»

Кадр 1020

(Штирлиц лежит на правом боку на тахте, голова на подушке)

(Голос за кадром):

 –  «А если в нём это заложено? – подумал Штирлиц. – Если он родился мерзавцем? Ведь не все же люди рождаются с задатками добра или благородства... Наверное, честная власть и должна делать так, чтобы умно; пресекать заложенное в человеке дурное, делая всё, чтобы помочь проявлению красоты, сострадания, мужества, щедрости... А как можно этого добиться, если Гитлер вдалбливал им в головы, что они самые великие, что их история – самая прекрасная, музыка – самая талантливая, идея – единственно нужная миру? Он воспитывал в них пренебрежение ко всем людям, но ведь если любишь только свой народ, то есть себя, то и все другие люди, даже соотечественники, чужие тебе...
 
Бедная, бедная Да;гмар, Она так добро говорила о наших былинах... (Кадры с Дагмар Фрайтаг, разговаривающей с ним перед отъездом) Только б с ней всё было хорошо... Тогда она поймёт то главное, что надо понять; про былины она пока ещё думает «с голоса» и говорит «с голоса» – так поступают одарённые дети, они подражают взрослым; былины – это наука, отрасль истории, а в истории приблизительность, малая осведомлённость, подтасовка – преступны. Это приводит к тому, что розенбе;рги и ге;ббельсы узурпируют власть над умами и делают народ слепым сборищем, послушным воле маньяка... Она говорила про Муромца и про общность германского и шведского фольклора с нашим и уверяла, что именно варяги занесли на Русь сказочные сюжеты; неверно, скорее это пришло от греков, сто;ит только вспомнить в его... Ах, какая же это добрая литература и как плохо, что мы её совсем не знаем!..»

Он снова услышал отца, который читал ему выдержки из «Наставлении к детям» Владимира Монома;ха (Кадры игрового кино: отец читает маленькому Всеволоду: «Послушайте мене, аще не всего примите, то половину...») Папа тогда сказал: «Ты чувствуешь благородство его характера в этих нескольких словах? Всесильный князь не приказывает... Как всякий талантливый человек, он прилежен юмору, он скептичен, а потому добр, он не претендует на целое, только б хоть часть его мыслей взяли...» Отец тогда впервые объяснил ему, что после победы иконобо;рцев в Византи;и, когда верх одержали те, кто требовал в мирской жизни соблюдать изнурительное монашество (плодородие земель и щедрость солнца позволили людям на берегах Эге;йского моря жить в праздности, поэтому пастырям надо было забрать всё в кулак, понудить к крутой дисциплине, чтобы не повторилось новое римское нашествие), Монома;х посмел противостоять Константино;полю, хотя по матери был греком... Он к молитве – в отличие от византийских догма;тиков – относился не как к бездумно затверженному постулату, он говорил, что это просто-напросто средство постоянно дисциплинировать волю. Он хотел добиться от подданных страсти к работе не монастырским узничеством, а разумной дисциплиной, через века смотрел Монома;х, потому и проповедовал: (Кадры игрового кино: отец говорит маленькому Всеволоду: «Кто молвит: „Бога люблю, а брата своего не люблю“, тот самого себя обличает во лжи... Паче же всего гордости не имейте в сердце и в уме... На войну вышед, не ленитеся, ни питью, ни е;денью не предавайтесь, и оружия не снимайте с себя... Лжи блюдися и пьянства, в то бо душа погибает и тело...»)
 
(Голос за кадром):
 
– Отсюда ведь Муромец пошёл, от южного моря и греческой преемственности, от доброты и ощущения силы, а благородный человек к своей мощи относится с осторожностью, боится обидеть того, кто слабее, оттого и простил поначалу своего грешного сына, поверил ему, как не поверить слову? (Лицо Штирлица крупно, он вдруг тихо говорит: «А как мне было сказать Да;гмар об этом?»)
 
(Голос за кадром):
 
– За годы работы здесь (думал он) я приучил себя в беседе с другими жадно интересоваться тем, что знаю, что не интересно мне, и делать вид, что пропускаю мимо ушей то, что мне по-настоящему важно; чтобы работать, я обязан был стать актёром, жить ожиданием реплики, которую нужно подать. Но только если актёр заранее знает свою роль, успел выучить слова и запомнить мизансцены, то мне приходилось жить, словно в шальном варьете;, экспро;мтом, где не прощают паузы, свистят и улюлюкают, гонят со сцены... Впрочем, в моём случае не свистят, а расстреливают в подвале. Потом, когда всё кончится, я расскажу Да;гмар про Монома;ха – историю нельзя брать «с голоса», в неё надо погружаться, как в купель при крещении, её надо пить, как воду в пустыне, её надо чувствовать, как математик чувственно ощущает формулу – никакого чванства, горе и правда поровну, великое и позорное рядом, только факты, а уж потом трактовка... Я расскажу ей... Погоди, что ты ей расскажешь? Ты ничего не сможешь ей рассказать, потому что в кармане у тебя кусок острого металла, а за стеной сидят люди, которые любят смотреть, как другие корячатся, ты ведь становишься таким сильным, когда наблюдаешь мучения другого, ты помазан ужасом вседозволенности, ты...»

(Голос Ойгена за дверью:
 
– Хайль Гитлер, группенфю;рер!)
 
Картина 37. ПАУКИ В БАНКЕ – I

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «24.04.1945 года; 06.56». И исчезает.)

Кадр 1021

(Общий план. Бункер Гитлера. Генерал Бургдорф разговаривает с адъютантом фюрера Йоханмайером)

(Голос за кадром):
 
– Генерал Бу;ргдорф, представлявший глубинные интересы армейской разведки при ставке, улучив момент, когда Бо;рман вышел от фюрера, обратился к адъютанту Йо;ханнмайеру с просьбой доложить Гитлеру, что он просит уделить ему пять минут для срочного и крайне важного разговора.

Бу;ргдорф знал, что телеграмму от Ге;ринга первым получил не Гитлер. Телеграфисты сразу же – будто догадываясь, что она придёт, словно бы предупреждённые заранее помощником рейхсляйтера Ца;ндером – отнесли её именно ему; тот – через минуту – был у Бо;рмана. Армейская разведка продолжала свою методичную, скрупулёзную работу и здесь, в бункере, получив соответствующие указания генерала Геле;на перед тем, как он «выехал» на юг, в горы, «готовить свои кадры» к работе «после победоносного завершения битвы на О;дере».

Сопоставив эти, да и другие данные, сходившиеся в его кабинет, Бу;ргдорф пришел к выводу, что именно (Кинокадры разговора Бормана с Гитлером) Бо;рман не позволяет Гитлеру выехать в Альпийский редут; именно Бо;рман влияет на Ге;ббельса, этого слепого фанатика, больного, ущербного человека, в том смысле, что только в Берлине возможно решить исход битвы, а (Кинокадры разговора Геббельса с Гитлером) Ге;ббельс единственный человек среди бонз, который действительно верил и верит в безумную идею национального социализма, Бо;рман этим пользуется, умело нажимает на клавиши, извлекая нужные ему звуки. Он в тени, как всегда в тени, а Ге;ббельс заливается, рисует картины предстоящей победы, предрекает чудо, (Кинокадры, где Гитлер внимательно и состредоточенно слушает Геббельса) фюрер слушает завороженно, и на лице появляется удовлетворенная улыбка, он закрывает глаза, и лицо его становится прежним – волевым, рубленым.

(Крупный план. Генерал Бургдорф сидит в приёмной пока адъютант докладывает Гитлеру)

(Голос за кадром):
 
– Бу;ргдорф искренне старался понять логику Бо;рмана, старался, но не мог. Он знал тайное жизнелюбие этого человека, его физическое здоровье, крестьянскую, надёжную ухватистость, отсутствие каких-либо комплексов, полную свободу от норм морали, тщательно скрываемую ото всех алчность. Все эти качества, собранные воедино, не позволяли опытному разведчику, аристократу по рождению, битому и тёртому Бу;ргдорфу допустить возможность того, что Бо;рман, так же как и Гитлер, решится на то, чтобы покончить с собою. При этом он понимал, что у Бо;рмана неизмеримо больше возможностей для того, чтобы исчезнуть, нежели чем у него, боевого генерала. Он знал, что Бо;рман (Крупное изображение Бормана в его кабинете за столом, камера медленно обходит его) оборудовал по крайней мере триста конспиративных квартир в Берлине, более семисот сорока по всей Германии, ему было известно – через одного из шифровальщиков ставки, – что существует некая сеть, проходящая пунктиром через А;встрию, Ита;лию, Испа;нию и замыкающаяся на Латинскую Америку. В этой сети ведущую роль играют люди из секретного отдела НСДАП и ряд высших функционеров СС, завязанных на Мю;ллера; (Крупное изображение Мюллера в своём рабочем кабинете, работающего с документами) для кого же была создана эта цепь, если не для самого Бо;рмана? (Крупное изображение Бормана в его кабинете за столом, сосредоточенно смотрящего перед собой)
 
(Крупный план. Генерал Бургдорф) Простая логика подсказывала и следующий вопрос: когда можно запустить эту цепь в работу? Лишь после того, как исчезнет Гитлер. Где это может случиться скорее всего? Здесь, в Берлине, ибо если Гитлера вывезти отсюда в Альпийский редут, совершенно неприступный для штурма, возвышающийся над всеми окружающими районами Южной Германии, оборудованный радиосвязью со всем миром, то битва может продлиться еще и месяц, и два, а отношения между союзниками, столь разнородными по своей сути, таковы, что всякое может случиться. И тогда предстоит капитуляция, но никак не безоговорочная, а с передачей функции власти на истинно германских землях армии, тем её силам, которые уже сейчас готовы немедленно пустить англо-американцев в Берлин. Туда, к Альпийскому редуту, можно ещё подтянуть отборные части вермахта; войск СС – кроме батальона охраны – нет и в помине, не зря армия просила Гитлера бросить на передовую наиболее преданные ему дивизии «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова», не зря эта комбинация проводилась столь последовательно и терпеливо, подстраиваясь под рубленые акции Бо;рмана. В Альпийском редуте Гитлер выполнит волю армии или же армия предпримет свои шаги – то, что не удалось 20 июля сорок четвертого, когда бомба полковника Шта;уфенберга чудом не задела диктатора, сделают другие, им несть числа, только бы выманить Гитлера отсюда, только бы выйти из-под душной опеки Бо;рмана и его гестаповских СС...

Кадр 1022

(Общий план. Личный кабинет Гитлера. Генерал Бургдорф заходит на приём к фюреру. Гитлер приветствует его и беседует по-немецки)

(Голос за кадром):
 
– ...Гитлер принял Бу;ргдорфа сразу же, поинтересовался его здоровьем:
 «У вас отекшее лицо, может быть, попросить моих врачей проконсультировать вас?» – спросил про новости с фронтов, удовлетворённо выслушал ответ, что сражение продолжается с неведомой ранее силой и ещё далеко не всё потеряно, как считают некоторые, а потом перешёл к главному, к тому, что гарантировало ему, Бу;ргдорфу, жизнь, в случае если он сейчас может переиграть Бо;рмана, убедить Гитлера в своей правоте, а сделать это можно, лишь уповая на сухую логику и законы армейской субординации, которой Гитлер, как капрал первой мировой войны, был внутренне прилежен.

Кадр 1023

(Крупный план. Бургдорф сказал, подчеркнуто незаинтересованно в том, о чем докладывал):
 
– Мой фюрер, мне только что стала известна истинная причина, за что вы разжаловали рейхсма;ршала. Я не вдаюсь в политическое существо дела, но меня не может не тревожить, что люфтва;ффе остались без главнокомандующего. В дни решающей битвы это наносит ущерб общему делу, ибо лётчики не могут воевать, когда нет единой руки, когда нет более своего фюрера в небе.
 
(Голос за кадром):
 
– Бу;ргдорф знал, что, если он остановится хоть на миг, изменит стиль доклада, переторопит его или, наоборот, замедлит, Гитлер сразу же перебьёт и начнёт словоизвержение, и придёт Бо;рман, который теперь фюрера не оставляет более чем на полчаса, а тогда его операция не пройдёт.

(Бургдорф продолжает):
 
– Поэтому я прошу вас подписать указ о том, что главкомом люфтва;ффе вы назначаете нынешнего командующего шестым воздушным флотом в Мю;нхене генерал-полковника Ри;ттера фон Грейма.

Кадр 1024

(Крупный план. Гитлер спросил беспомощно):
 
– Где Бо;рман? Давайте дождёмся Бо;рмана...

Кадр 1025

(Крупный план. Бургдорф смело солгал):
 
– Рейхсля;йтер прилёг отдохнуть, мой фюрер.
 
(Голос за кадром):
 
– Смело солгал Бу;ргдорф.

(Бургдорф продолжает):
 
– Прошу вас – до тех пор пока вы не подпишете приказ, посоветовавшись с рейхсля;йтером, – позволить мне радировать в Мю;нхен фон Грейму, чтобы он немедленно вылетел в Берлин... Это такой ас, который сможет посадить самолет на улице, да и потом мы ещё держим в своих руках несколько лётных полей на аэродромах... Я попрошу его пригласить с собою Га;нну Рейч,
 
(Голос за кадром):
 
– дожал Бу;ргдорф, зная, что эта выдающаяся летчица, истинный мастер пилотажа, была слабостью Гитлера, он подчёркивал своё к ней расположение, повторяя: «Нация, родившая таких женщин, непобедима».

Кадр 1026

(Крупный план. Гитлер согласился устало):
 
– Да, да, пусть он прилетит для доклада... О назначении его главнокомандующим я сообщу ему здесь, сам, когда согласую этот вопрос с Бо;рманом и Ги;ммлером...

Кадр 1027

(Общий план. Бургдорф выходит в коридор)
 
(Голос за кадром):
 
– Бу;ргдорф вышел в радиооператорскую и отдал приказ Грейму и Га;нне Рейч немедленно вылететь в Берлин.

Через двадцать минут об этом узнал Бо;рман.

Через сорок семь минут в Мю;нхен ушла его радиограмма, предписывавшая фон Грейму перед вылетом подготовить не только всю документацию о положении дел с люфтва;ффе, но и соображения по перестройке работы воздушного флота рейха. Зная машину, Бо;рман точно рассчитал удар, понимая, что на подготовку доклада уйдёт не менее двух-трех дней. Тогда уже Грейм просто-напросто не сможет посадить самолет в Берлине.

Кадр 1028

(Общий план. Борман заглядывает в кабинет Бургдорфа)
 
(Борман):
 
– Генерал, я благодарю вас за прекрасное предложение, внесённое фюреру: лучшей кандидатуры, чем фон Грейм, я бы не мог назвать. Я попросил фон Грейма подготовить подробный доклад – новый главнокомандующий должен быть во всеоружии, – полагаю, что в ближайшие дни мы будем приветствовать нашего аса в кабинете фюрера...

(Бу;ргдорф не выдержал):

– Но он же тогда не сможет приземлиться. Зачем этот спектакль, рейхсля;йтер?

Кадр 1029

(Крупный план. Борман тяжело улыбнулся):
 
– Вы устали, генерал. Выпейте рюмку айнциа;на, если хотите, я угощу вас своим – мне прислали ящик из Берхтесга;дена, – и ложитесь поспать, у вас есть время отдохнуть до начала совещания у фюрера... (И закрыл дверь)

Кадр 1030

(Крупный план. Бургдорф разговаривает по телефону)
 
(Голос за кадром):
 
– Бу;ргдорф запросил Мю;нхен, когда доклад для фон Грейма будет закончен. Ответ пришёл сразу же, словно бы подготовленный за;годя:

– Работают все службы; видимо, в течение ближайших двух суток всё будет напечатано на специальной машинке. К тому же Грейм неважно чувствует после недавнего ранения. Врачи делают всё, что в их силах, дабы скорее поставить на ноги генерал-полковника.

Кадр 1031

(Общийй план. Бургдорф посмотрел на часы, выходит из кабинета, чувствуя невероятную тяжесть во всём теле, он идёт сквозь анфиладу комнат: повсюду за длинными столами сидят офицеры СС из личной охраны фюрера. Перед каждым стоят бутылки бренди и шампанского)
 
(Голос за кадром):

– Бу;ргдорф спустился в приёмную, завешанную работами старых итальянских мастеров. Бо;рман как-то сказал, что это лишь стотысячная часть тех экспонатов, которые были вывезены из картинных галерей мира, чтобы украсить «чудо XX века» – музей Адольфа Гитлера в Линце.

(Бу;ргдорф спускается в приёмную, завешанную работами старых итальянских мастеров: лики старцев и пышнотелых красавиц)
 
На фоне пупырчатых стен, крашенных тюремной, серой краской, лики старцев и пышнотелых красавиц смотрелись страшно, будто на малине скупщика краденого. Свет падал неровно, масло поэтому бликовало, казалось жухло-жирным. Были заметны трещины, мелкие, как морщинки на лицах старых женщин.

(Адъютант Гюнше встречает Бургдорфа)

Адъютант Гю;нше, встретивший Бу;ргдорфа, сказал, что фюрер извиняется за опоздание, он заканчивает завтрак, попросил подождать пять минут.

(Вошел Кребс, улыбнулся Бу;ргдорфу)

Кадр 1032

(Общийй план. Бургдорф, обращаясь к Кребсу хмуро пошутил):
 
– Над нами еще нет русских танков?

(Кребс, лишенный чувства юмора, ответил):

– Такого рода данных пока не поступало...

(...Гитлер заходит в сопровождении Бо;рмана и Ге;ббельса. Его сильно шатает, трясётся вся левая половина тела. Обменявшись молчаливыми рукопожатиями с Кребсом и Бу;ргдорфом, он приглашает всех в конференц-зал. В глазах Геббельса метался страх, лицо обтянуто пергаментной морщинистой кожей – словно маска)

(Голос за кадром):
 
– Бу;ргдорф обратил внимание на Ге;ббельса – в глазах хромого метался страх, лицо обтянуто пергаментной морщинистой кожей – словно маска.

Кадр 1033

(Общийй план. Гитлер обращается к адъютанту начальника штаба Болдту):

(Появляются титры: «Адъютант начальника генерального штаба Г. Болдт»)

(Гитлер):

– Чем хорошим можете нас порадовать, господин Болдт?

(Болдт):

– Танки Рокоссовского продвинулись на пятьдесят километров восточнее Ште;ттина и развивают наступление по всему северному фронту, постепенно сваливаясь в направлении Берлина...

(Гитлер обернулся к Кребсу и медленно отчеканил):

– Поскольку О;дер – великолепный естественный барьер, весьма трудно преодолимый, успех русских армий против третьей танковой группировки свидетельствует о полнейшей некомпетентности немецких военачальников!

(Кребс ответил):

– Мой фюрер,  танкам Рокоссовского противостоят старики фольксшту;рма, вооруженные винтовками...

(Гитлер отрезал):

– Пустое! Всё это вздор и безделица! К завтрашнему вечеру связь Берлина с севером должна быть восстановлена, кольцо русских пробито, фронт стабилизирован!

Кадр 1034

(Общийй план. Бургдорф заходит в помещение из радиорубки и чётко докладывает фюреру):
 
(Голос за кадром):
 
– Бу;ргдорф, вышедший на несколько минут в радиорубку, вернулся с сообщением, что все атаки генерала Шта;йнера, любимца Гитлера, выдвинутого к вершине могущества Ги;ммлером, захлебнулись.

(Гитлер):

– Эти кретины и тупицы СС не устраивают меня более! (Гитлера затрясло ещё сильнее, он едва держался на ногах) – Я смещаю его!

(Повернувшись, Гитлер медленно пошел к выходу из конференц-зала)

(Глядя фюреру вслед, Бу;ргдорф тихо заметил в адрес Бормана):

– А русская артиллерия, рейхсля;йтер, как вы и предполагали, уже начала обстрел аэродрома Те;мпельхоф... Я не убеждён, что туда теперь может приземлиться даже самый маленький самолёт...

(Гитлер замер возле двери, медленно обернулся и отчеканил):

– Га;нна Рейч посадит самолет даже в переулке!

Картина 38. ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! – V

Кадр 1035

(Общийй план. Комната с тахтой и горкой. Штирлиц сидит, напротив его на стуле Мюллер)
 
(Мюллер спросил задумчиво):

– Почему они молчат? Отчего бы вашему Центру не ответить в том смысле, что, мол, пообещайте ему, Мюллеру, неприкосновенность, а потом захомутайте и привезите в лубянский подвал? Или отрезать: «С гестапо никаких дел...» Но они молчат... Что вы думаете по этому поводу, Штирлиц...

(Штирлиц):

– Я жду. Когда ждёшь, трудно думается.

(Мюллер):

– Кстати, ваша настоящая фамилия?

(Штирлиц):

– Штирлиц.

(Мюллер):

– Вы из тех немцев, которые родились и выросли в России?

(Штирлиц):

– Скорее наоборот... Я из тех русских, которые выросли в Германии...

(Мюллер):

– У вас странная фамилия – Штирлиц.

(Штирлиц):

– Вам знакома фамилия Фонвизин?

(Мюллер нахмурился, лоб его собрался резкими морщинами)

(Голос за кадром):

– Мюллер нахмурился - любое слово Штирлица он воспринимал настороженно, сразу же искал второй, глубинный смысл.

(Мюллер):

– Вильгельм фон Визин был обербургоми;стром в Не;йштадте, если мне не изменяет память...

(Штирлиц, вздохнув, снисходительно улыбнулся):

– Фонви;зин был великим русским писателем... Разве фамилия определяет суть человека? Лучшими пейзажистами были Саврасов и Левита;н... Где-то в энциклопедии так и написано: «Великий русский художник Левита;н родился в бедной еврейской семье...»

(Мюллер):

– А тот диктор, который читает по радио сталинские приказы армии, его родственник?

(Штирлиц):

– Не знаю...

(Мюллер):

– Если бы наш псих дал приказание написать в энциклопедии, что «великий немецкий ученый Эйнште;йн родился в бедной еврейской семье», мы бы сейчас имели в руках оружие «возмездия»...

(Штирлиц):

– Однако одного психа вы бы уломали... Но их тут великое множество... Да и потом они не могли без того, чтобы не изобрести врага... Не русский или еврей, так был бы зулус или таиландец... Вдолбили б в головы, что только из-за зулусов в рейхе нет масла, а таиландцы повинны в массовой безработице... Доктор Ге;ббельс великий изобретатель на такого рода па;ссы...

(Мюллер):

– Хотите меня распропагандировать, Штирлиц?

(Штирлиц):

– Это – нет. Перевербовать – да.

(Мюллер):

– Не сходится. Упущено одно логическое звено. Вы ведь уже перевербовали меня, отправив шифровку в ваш Центр! Но они, видимо, не заинтересованы в таком агенте, как я. Альфре;д Ро;зенберг не зря говорил, что главное уязвимое звено России сокрыто в том, что там напрочь отсутствует американский прагматизм... Марксисты, они... вы живете духовными формулами... Вам надо подружиться с Ватика;ном – те ведь тоже считают, что дух определяет жизнь, а не наоборот, как утверждал... ваш бородатый учитель... Что вы станете делать с теми де;ньгами, которые русские перевели на ваши счета? Хотите написать завещание? Слово чести, я перешлю по назначению... Где, кстати, ваша Цаченька?

(Штирлиц поправил его):

– Сашенька. Это моя сестра...

(Мюллер):

– Зачем лжёте? Или вы забыли свои слова? Вы же сказали Да;гмар, что это та женщина, к которой вы были привязаны всю жизнь...

(Штирлиц):

– Как, кстати, Да;гмар?

(Мюллер):

– Хорошо. Она честно работает на меня. Очень талантливый агент.

(Штирлиц):

– Она вам отдала мою явку в Швеции?

(Мюллер):

– Конечно.

(Мюллер неумело закурил, посмотрел на часы):

– Штирлиц, я дал вам фору. Время прошло. Я звонил сюда, пока был в бункере, трижды. Я очень ждал. Но теперь – всё. Мои резервы исчерпаны...

(Штирлиц):

– Би;смарк говорил, что русские долго запрягают, но быстро ездят. Подождём, может, ещё чуток?

(Мюллер):

– Тогда – пишите. Я готов ждать, пока возможно! Но пишите же! Обо всём пишите, с самого начала! Все явки, пароли, номера ваших счетов, схемы связи, имена руководителей... Я должен на вашем примере готовить кадры моих будущих сотрудников! Поймите же меня! Вы – уникальны, вы представляете интерес для всех...

(Штирлиц):

– Не буду. Не гневайтесь. Я просто не смогу, господин Мю;ллер...

(Мюллер):

– Ну что ж... Я сделал для вас всё, что мог... Придётся помочь вам.

(Он поднялся, подошел к двери, распахнул ее. В комнату вошли Ойген, Вилли и Курт; Мюллер вздохнул):

– Вяжите его, ребята, и затолкайте кляп в рот, чтоб не было слышно вопля...

Кадр 1036

(Крупный план. Штирлиц закрыл глаза, слёзы пошли по щекам)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц закрыл глаза, чтобы Мю;ллер не увидел в них слёзы.

Но он почувствовал, как слёзы полились по щекам, солёные и быстрые. Он ощутил их морской вкус. (Кадры игрового кино: 1929 год, пирс Владивостокского порта; Сашенька в тёплом пальто и зимней шапочке провожает его; со всех сторон люди толкают её; она держит в руках маленькую меховую муфточку; по щекам её бегут слёзы, но она улыбается) Перед глазами было прекрасное лицо Сашеньки, когда она стояла на пирсе Владивостокского порта и её толкали со всех сторон, а она держала в руках свою маленькую меховую муфточку, и это было так беззащитно, и сердце его разрывалось тогда от любви и тоски, и сколько бы – за прошедшие с той поры двадцать три года – жизнь ни сводила его с другими женщинами, он всегда, проснувшись утром, как сладостное возмездие, видел перед собою лишь её, Сашенькино лицо. Наверное, так у каждого мужчины. В его сердце хранится лишь память о первой любви, с нею он живет, с нею и умирает, кляня тот день, когда расстался с тою, что стояла на пирсе, и по щекам её бежали быстрые слёзы, но она улыбалась, потому что знала, как ты не любишь плачущих женщин, ты только раз, невзначай, сказал ей об этом, но ведь любящие запоминают всё, каждую мелочь, если только они любящие...

Кадр 1037

(Общийй план. Комната, Мюллер, Штирлиц, Вилли, Курт, Ойген. Штирлиц связан, лежит на тахте. Вошел доктор, лицо лекаря спокойно, сам он благообразен, с высокими залысинами, большими, тёплыми руками, его глаза обыкновенны, он тщательно выбрит. Он деловито раскрыл саквояж, достал шприц, сломал ампулу, которую вынул из металлической коробочки (на ней были выведены черной краской свастика и символы СС), набрал полный шприц, грубо воткнул его в вену Штирлицу, не протерев даже кожу спиртом...)
 
(Жадно наблюдая за тем, как бурая жидкость входила в тело, Мюллер поинтересовался):

– Заражения не будет?

(Доктор):

– Нет. Шприц стерилен, а у него, – (доктор кивнул на Штирлица), – кожа чистая, пахнет апельсиновым мылом...

(Выдернув шприц, он не стал прижигать ранку, быстро убрал все свои причиндалы и, защёлкнув саквояж, вопросительно посмотрел на Мю;ллера)

(Мюллер сказал):

– Вы ещё можете понадобиться. Мы имеем дело с особым экспонатом. Одна инъекция может оказаться недостаточной...

(Доктор сказал):

– Ему хватит.
Кадр 1038

(Общий план. Штирлиц лежит в полный рост с закрытыми глазами)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц поразился тому, как было спокойно лицо лекаря, как он благообразен, с высокими залысинами, большими, теплыми руками, как обыкновенны его глаза, как он тщательно выбрит, наверное, у него есть дети, а может быть, даже и внуки. Как же такое совмещается в человеке, в людях, в мире?! Как можно днём делать зло – ужасное и противоестественное, – а вечером учить детей уважать старших, беречь маму...

Кадр 1039

(Крупный план. Штирлиц, голова на подушке, глаза закрыты, на лице слёзы)

(Голос за кадром):

–  «Они будут спрашивать тебя, Максим, – сказал себе Штирлиц, ощущая, как по телу медленно разливается что-то жгучее, словно в кровь ввели японский бальзам, которым лечат радикулит. Сначала тепло, а потом, после длительного втирания, наступает расслабленная умиротворённость, боль уходит, и ты ощущаешь блаженство, и тебе хочется, чтобы рядом с постелью сидел старый друг и говорил о сущих пустяках, а ещё лучше бы вспоминал тех, кто тебе дорог, и в комнате бы ощущался запах жжёных кофейных зёрен и ванильного теста, которое так прекрасно готовил в Шанхае Лю Сан. – Они будут задавать вопросы, и ты ничего не сможешь сделать, ты будешь отвечать им... Хотя что тебе говорил О;йген про наркотики, которые пробовал на них Скорце;ни? Ты отвечай им не торопясь, вспоминай про Москву, (Отрывочные кадры старой Москвы) ты же помнишь свой город, ты его очень хорошо помнишь, он живёт в твоём сердце, как Сашенька и как сын, (Отрывочные кадры Сашенька и сын Саша) вспоминай, как ты впервые встретил свою любимую во Владивостоке, в ресторане „Верса;ль“, (Кадры игрового кино: встреча Сашеньки и Исаева в ресторане «Версаль» во Владивостоке, её отец сидит тоже рядом) и как к столику её отца подошёл начальник контрразведки Гиаци;нтов, (Кадры игрового кино, к столику отца Сашеньки подошёл Кир. Ник. Гиацинтов) и как ты познакомился с Николаем Ивановичем Ваню;шиным, (Фотопортрет Н.И. Ванюшина) ты отвечай им про то, что тебе приятно вспомнить, слышишь, Максим? Пожалуйста, постарайся не торопиться, ты вообще-то страшный торопыга, тебе так многого стоило научиться сдерживать себя, держать в кулаке, постоянно понуждая к медлительности. Ах, как звенит в голове, какой ужасный, тяжелый звон, будто бьют по вискам...»

Кадр 1040

(Общий план. Мю;ллер склонился над Штирлицем, близко заглянул ему в глаза, увидал расширившиеся зрачки, пот на лбу, над губой, на висках, тихо сказал):
 
– Я и сейчас сделал всё, чтобы облегчить твои страдания, дружище. Ты мой брат-враг, понимаешь? Я восхищаюсь тобою, но я ничего не могу поделать, я профессионал, как и ты, поэтому прости меня и начинай отвечать. Ты слышишь меня? Ну, ответь мне? Ты слышишь?

(Штирлиц сказал):
 
– Да. Я слышу...

(Голос за кадром):

– Штирлиц, мучительно сдерживал желание ответить открыто, быстро, искренне.

(Мю;ллер):
 
– Вот и хорошо... Теперь расскажи, как зовут твоего шефа? На кого он выходит в Москве? Когда ты стал на них работать? Кто твои родители? Где они? Кто такая Цаченька? Ты ведь хочешь мне рассказать об этом всё, не так ли?
(Штирлиц открыл глаза и ответил, как в бреду):
 
– Да. Хочу... Мой папа был очень высокий... Худой и красивый,

(Голос за кадром):

– Штирлиц начал сдерживая себя, цепляя в себе слова, понимая где-то в самой глубине души, что он не имеет права говорить ни слова.

«Ну не спеши, – моляще сказал он себе и вдруг понял, что самое страшное позади, он может думать, несмотря на то что в нём живёт желание говорить, постоянно говорить, делиться своей радостью, ибо память о прекрасном – высшая радость, отпущенная человеку. – Ты ведь всё понимаешь, Максим, ты отдаёшь себе отчёт в том, что он очень ждёт, как ты ему всё расскажешь, а тебе хочется всё ему рассказать, но при этом ты пока ещё понимаешь, что делать этого нельзя... Всё не так страшно, – подумал он, – человек сильнее медицины, если бы она была сильнее нас, тогда бы никто никогда не умирал».

(Мю;ллер поторопил его):
 
– Ну. Я жду...

(Штирлиц, как в бреду):
 
– Папа меня очень любил... Потому что я у него был единственный... У него была родинка на щеке... На левой... И красивая седая шевелюра... Мы с ним часто ездили гулять. В У;зкое... Это маленькая деревня под Москвою... Там стояли ворота, построенные Па;оло Трубецки;м... В них опускалось солнце... Всё... Целиком... Только надо уметь ждать, пока оно опустится... Там есть такая точка, с которой это хорошо видно, сам Па;оло Трубецко;й показал это место папе...

(Мю;ллер нетерпеливо спросил, вопрошающе посмотрев на врача):

– Как фамилия папы?

(Доктор взял руку Штирлица, нашел пульс, пожал плечами и, снова открыв свой саквояж, вынул шприц, наполнил его второй дозой чёрной жидкости, вколол в вену, сказав Мюллеру):

– Сейчас он будет говорить быстрей. Только вы слишком мягко ставите вопросы, спрашивайте требовательнее, резче.

(Мю;ллер спросил, приблизившись к Штирлицу чуть ли не вплотную):
 
– Как фамилия отца? Отвечай, я жду.

(Штирлиц сказал):
 
– Мне больно. Я хочу спать.

(Он закрыл глаза)

(Голос за кадром):

 –  «Ну, пожалуйста, – сказал себе Максим, – сдержись; это будет так стыдно, если ты начнёшь торопиться, ты ведь знаешь, кто стоит над тобою, у тебя раскалывается голова, наверное, они вкатили тебе слишком большую дозу – используй это. А как я могу это использовать, – возразил он себе, – этого нельзя делать, потому что я обязан ответить на все вопросы, ведь меня спрашивают, человек интересуется, он хочет, чтобы я рассказал ему про папу, что ж в этом плохого?!»

(Мюллер взял Штирлица за подбородок, откинул его голову, крикнул):

– Сколько можно ждать, Штирлиц?!

(Голос за кадром):

–  «Вот видишь, – сказал себе Штирлиц, – как торопится этот человек, а ты заставляешь его ждать. Но ведь это Мю;ллер! Ну и что, – удивился он. – Мю;ллеру интересно знать про твоего папу, у него тоже был отец, он и про себя говорит „папа-Мю;ллер“. Погоди, – услышал он далекий голос, дошедший до него из глубины его сознания, – он ведь ещё про себя говорит „гестапо-Мю;ллер“. А ты хорошо знаешь, что такое гестапо, Максим? Конечно знаю: это государственная тайная полиция рейха, во главе её стоит Мю;ллер, вот он надо мною, и его лицо сводит тиком, бедненький папа-Мю;ллер, ты очень плохо ведёшь себя, Максим, он ведь ждёт...»

(Штирлиц сонно ответил):
 
– Папа меня любил, он никогда не кричал на меня. А вы кричите, и это нехорошо...

(Мюллер обернулся к доктору):

– Этот препарат на него не действует! Уколите ему чего-нибудь ещё!

(Доктор):

– Тогда возможна кома, группенфю;рер...

(Мюллер):

– Так какого же чёрта вы обещали мне, что он заговорит?!

(Доктор):

– Позвольте, я задам ему вопросы?

(Мюллер):

– Задайте. И поскорее, у меня истекает время!

(Доктор склонился над Штирлицем, взял его за уши похолодевшими, хотя толстыми, казалось бы, добрыми пальцами отца и деда, больно вывернул мочки и начал говорить вбивая вопрос в лоб):

– Имя?! Имя?! Имя?!

(Штирлиц):
 
– Мое?
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц почувствовал к себе жалость, оттого что боль в мочках была унизительной, его никто никогда не таскал за уши, это только Фрица Ма;кленбаха – они жили на одной лестничной клетке в Цю;рихе, в девятьсот шестнадцатом, перед тем как папа уехал следом за Лениным в Россию, – драл за уши старший брат, кажется, его звали Вильге;льм, ну, вспоминай, как звали старшего брата, у него ещё был велосипед, и все мальчишки завидовали ему, а он никому не давал кататься; и маленький Пла;ттен даже плакал, так он мечтал прокатиться на никелированном большеколесном чуде со звонком, который был укреплён на руле...

(Доктор еще круче вывернул ему мочки)

(Штирлиц повторил):
 
– Мне больно. Это некорректно, я уже старый, зачем вы дерёте меня за уши?

(Доктор крикнул):

– Имя?!
 
(Штирлиц кивнул на Мюллера):
 
– Он знает. Он про меня всё знает, он такой умный, я его даже жалею, у него много горя в сердце...

(Мюллер нервно закурил. Пальцы его чуть дрожали. Повернувшись к Ойгену, он сказал):

– Выйдите со мною...

Кадр 1041

(Общий план. Мю;ллер  и Ойген вышли в соседнюю комнату похожую на предыдущую. В соседней комнате было пусто: диван, книжные шкафы, горка с хрусталем; много бутылок, даже одна португальская – «вино верди». Мюллер взял её в руки и поставил обратно)

(Голос за кадром):

–  «Вино-ве;рди», – подумал Мюллер, – португальское; такое долго нельзя хранить. Наверное, подарили лиссабо;нские дипломаты, хотя вряд ли – все уже давно уехали. Как же она сюда попала?

(Мюллер, обращаясь к Ойгену):

– Ойген, всё идёт прекрасно. Я надеюсь, вы понимаете, что мне в высшей мере наплевать на то, как звали его папу и маму, а равно любимую женщину...

(Ойген удивился):

– Тогда зачем же всё это?
 
(Мюллер):

– Затем, что он мне нужен совершенно в ином качестве. Доктор, уколы, допрос – это продолжение игры. И если вы проведёте её до конца, я отблагодарю вас так, что ваши внуки будут вспоминать вас самым добрым словом... Что вам более дорого: Рыцарский крест или двадцать пять тысяч долларов? Ну, отвечайте правду, глядите мне в глаза!

(Ойген):

– Группенфюрер, я даже не знаю, что сказать...

(Мюллер):

– Слава богу, что сразу не крикнули про крест... Значит, умный. Вот. (Он достал из кармана толстую пачку долларов) – Это десять тысяч. Остальные пятнадцать вы получите на моей конспиративной квартире по Би;смаркштрассе, семь, апартамент два, когда придёте ко мне и скажете, что операция завершена. А суть её сводится к следующему, О;йген... О ней знают два человека: вы и я... Нет, ещё об этом догадывается третий, рейхсля;йтер Бо;рман... Значит, я посвящаю вас в высший секрет рейха, разглашение его карается гибелью всех ваших родных, а я знаю, как вы любите своих дочек Марию и Марту, поэтому именно вас я избрал для завершения этой моей коронной операции... Пусть доктор его поспрашивает ещё с полчаса, не мешайте ему, может стараться, как хочет, но колоть больше не давайте. Потом, когда Штирлиц потеряет сознание, перенесёте его сюда, уложите на диван, руки возьмете в наручники, ноги скрутите проволокой. Пусть спит, потом поместите в соседней комнате фрейляйн Зи;верт с Гру;бером. Он должен постоянно и торопливо диктовать ей тот материал, который я уже передал ему: это совершенно секретные данные, содержащие компрометирующую документацию на французов, близких к их новому правительству. Проследите за тем, чтобы в тот момент, когда вы станете водить Штирлица в туалет – вы навяжете ему свое время, четыре раза в день, – штурмбанфю;рер Ге;шке громко и нервно наговаривал фрау Ло;тер такого же рода материалы на русских военачальников... Позвольте Штирлицу зафиксировать, в какой именно комнате работает Ге;шке, понятно? Доктор придёт сюда ещё раз, видимо завтра, но всё зависит от того, как крепко мы будем удерживать красных... Пусть он спрашивает Штирлица про имя, явки и прочее, список вопросов я вам подготовил; изображайте ярость, торопите его, можете бить, но так, чтобы он потом мог двигаться, берегите его ноги, руки, почки и легкие. Лицо я вам отдаю в полное распоряжение, чем больше вы его искалечите, тем лучше; только берегите глаза, спаси бог, он ослепнет или глаза затекут так, что он будет плохо видеть... По радиосвязи я буду вам постоянно сообщать, как обстоят дела с продвижением русских... Когда я скажу, что они уже недалеко, играйте панику, звоните в пустую трубку, требуйте ответа, что делать со Штирлицем, объясните вашему отсутствующему собеседнику, что русские танки в километре отсюда, просите санкцию на то, чтобы расстрелять его, или же требуйте присылку штурмовиков, чтобы его забрали в безопасное место... А потом к вам придёт мой человек, он скажет пароль: «Я принес посылку от доктора Рудо;льфа, распишитесь». Он передаст саквояж, в нем мина с радиомеханизмом... Вы занесёте саквояж в комнату, где работают Ге;шке и фрау Ло;тер, сядете к столу и напишете им на бумаге: «Через пять минут вам необходимо тихо покинуть помещение, спуститься вниз и уходить на запасные квартиры». То же вы напишете фрейляйн Зи;верс и Гру;беру. Вы не будете захлопывать дверь квартиры, выйдете на цыпочках. Мой человек отдаст приказ радиомине. Квартира взорвется. Но перед тем как она взорвется, вы снимете со Штирлица наручники и запрёте его в туалете. Ясно? Он должен сидеть в туалете – взрывная волна его не заденет, только оглушит... Утром, перед тем, как вести Штирлица в туалет, проследите, чтобы дверь комнаты, где работает Ге;шке, не была закрыта, пусть он увидит открытый сейф, чемоданчики с документами, пишущую машинку, пусть услышит текст... Конечная цель задания понятна?

(Ойген):

– Нет, группенфю;рер.

(Мюллер):

– Со временем поймёте. Когда вы прибудете ко мне на Би;смаркштрассе, я объясню вам её сокровенную суть. Вы успели вывезти семью из Берлина?

(Ойген):

– Нет, группенфю;рер.

(Мюллер):

– Попрощайтесь с ними по телефону, я прикажу эвакуировать их в Мюнхен немедленно.

(Ойген):

– Спасибо, группенфю;рер!

(Мюллер):

– Да полно вам, дружище, – обычная товарищеская забота друг о друге, стоит ли это благодарности...

Картина 39. ПАУКИ В БАНКЕ – II

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «25.04.1945 года; 22.15». И исчезает.)

Кадр 1042

(Общий план. Бункер Гитлера. Конференц-зал. Генерал Кребс докладывает обстановку. Заходит для доклада Х. Лоренц с папкой, просит слово для доклада и начинает читать сообщение на немецком языке: «Amerikaner kamen nach Torgau an der Elbe, und ;bernimmt damit eine gro;e Fl;che, die - nach der Erkl;rung von Jalta - sollte unter der Kontrolle der russischen sein. – «американцы вышли к Торгау, на Эльбе, захватив, таким образом, значительную территорию, которая – согласно Ялтинской декларации – должна находиться под контролем русских»):

(Голос за кадром):
 
– Кребс заканчивал доклад, когда в конференц-зале появился Ло;ренц, (Крупный план. Лоренц) шеф пресс-офиса ставки; радиостанция министерства пропаганды перехватила сообщение из Швеции: американцы вышли к Торга;у, на Э;льбе, захватив, таким образом, значительную территорию, которая – согласно Ялтинской декларации – должна находиться под контролем русских.

Кадр 1043

(Крупный план. Гитлер):

– Вот вам новый пример того, что провиде;ние на нашей стороне! Это начало драки между русскими и англо-американцами! Господа, немецкий народ назовёт меня преступником и правильно сделает, если я сегодня соглашусь на мир, в то время как завтра коалиция врагов развалится! Разве вы не видите реальной возможности для того, чтобы завтра, сегодня, через час началась яростная схватка между большевиками и англосаксами здесь, на земле Германии?!

(Голос за кадром):
 
– Гитлер не дослушал даже сообщения о том, что произошла торжественная встреча солдат двух армий; он жил собою лишь, своими представлениями, своей, раз и навсегда придуманной схемой.

Кадр 1044

(Общийй план. А. Аксман – шеф Гитлерюгенда, нет правой руки. Сделал шаг вперёд и, влюбленно сияя круглыми глазами, потянулся к Гитлеру. Гитлер внимательно слушает. Рядом стоит Борман)

(Голос за кадром):

– Арту;р А;ксман, новый фюрер «Гитлерю;генда», приглашённый на конференцию, – он теперь оставил свою штаб-квартиру на Адольф Гитлер Платц и разместился с полевым штабом на Вильгельмштра;ссе, защищая от красных ближние подступы к рейхсканцеля;рии:

(Аксман):
 
– Мой фюрер, героическая молодёжь столицы предана вам, как никогда! Ни один русский не прорвётся к рейхсканцеля;рии! Мы будем стоять насмерть до того момента, пока большевики не передерутся с англоса;ксами! В случае если вы решите перенести свою ставку в Альпийский редут, я гарантирую, что мои парни обеспечат прорыв: они готовы погибнуть, но спасти вас!

(Гитлер мягко улыбнулся А;ксману и несколько обеспокоенно поглядел на Бо;рмана. Тот сухо заметил)

(Борман, обращаясь к Аксману):
 
– Фюрер не сомневается в преданности «Гитлерю;генда», А;ксман, но пусть мальчики все-таки живут, а не погибают, в этом их долг перед нацией: победить, оставшись живыми!

(Гитлер кивнул, подавив вздох...)

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «26.04.1945 года; 22.44». И исчезает.)

Кадр 1045

(Общий план. Бункер Гитлера. Конференц-зал. Генерал Кребс докладывает обстановку. В блёклых, отсутствующих глазах Гитлера нет ничего, кроме апатии)

(Голос за кадром):
 
– ...На следующей конференции измученный Кребс устало докладывал обстановку по всем секторам обороны столицы. Он монотонно перечислял названия улиц, где шли бои, и называл номера домов, которые защищались особенно упорно.
(Кребс закончил, обращаясь к фюреру):
 
– Я хочу, мой фюрер, чтобы вы наконец выслушали коменданта Берлина генерала Ве;йдлинга: я не считаю себя вправе отказывать ему более.

Кадр 1046

(Крупный план. Г. Вейдлинг нервно покашливая, не глядя на Бормана и Геббельса, словно бы уцепившись взглядом за лицо Аксмана, сказал):

– Фюрер, битва за Берлин окончена. Судьба столицы предрешена. Я беру на себя персональную ответственность вывести вас из кольца невредимым, чтобы вы могли продолжать руководство нацией в её борьбе против врага из Альпийского редута! Надежды на прорыв армии Венка тщетны, фюрер.

Кадр 1047

(Крупный план. Гитлер тихо сказал):
 
 – Битва за Берлин войдёт в историю цивилизации как поворотный момент борьбы, как чудо, как спасение свыше. Это всё, генерал, благодарю вас.

Кадр 1048

(Общийй план. Кабинет Бормана. Два кресла. Напротив Бормана сидит оберштурмбанфюрер Штубе – новый личный врач Гитлера. На столике перед ними бутылка айнциана, две рюмки, закуска)
 
(Голос за кадром):
 
– ...Ночью Борман пригласил к себе нового врача Гитлера, угостил айнцианом.

(Борман положив ему руку на колено собеседнику, спросил):

– Скажите мне, старина, вы верите, что мы выиграем битву за Берлин? Не бойтесь говорить правду, я её жду.

(Штубе ответил):
 
– Рейхсля;йтер, когда тебя много лет приучают говорить то, что считается правдой, пусть даже это самая настоящая ложь, в один день себя не переделаешь...

(Борман):

– По-моему, вы относились к той элитарной группе нашего содружества, где всегда говорили правду друг другу...

(Штубе, покачав головой и сняв пенсне):

– Вы же прекрасно знаете, что мы говорили друг другу лишь ту правду, которая нравилась фюреру... А правда – это такая данность, которая угодна лишь одной субстанции: правде... Мы всегда были лгунами, рейхсля;йтер... Нет, я не верю, что Берлин выстоит...

(Борман устало согласился):

– И я не верю. И меня сейчас более всего заботит судьба несчастных берлинцев... Но помочь им по-настоящему сможет только один человек, и зовут этого человека вашим именем.

(Штубе):

– Что вы имеете в виду?

(Борман,  закрыв глаза ладонью, устало продолжал):

– Я имею в виду следующее. Лишь вы знаете, какой укол сделать фюреру, чтобы его воля, разум оказались бы подверженными влиянию другой воли, моей в частности...

(Штубе):

– Я давал клятву Гиппокра;та, рейхсля;йтер...

(Борман  кончил тереть веки, вздохнул):

– Да будет вам, право... Сейчас-то ведь вас никто не заставляет лгать... А всё равно лжёте... На кого потом станете сваливать? Не на Гитлера же... И не на меня... Ни он, ни я – в данный конкретный момент – вас ко лжи не принуждали. Надо сделать так, чтобы фюрер стал легко внушаемым, доктор... Сделав так, вы исполните свой долг перед несчастными немцами...

(Голос за кадром):
 
– Разговор был трудным, ватным, но в конце концов доктор пообещал усилить успокаивающий элемент в инъекциях. Большего Бо;рман не добивался, хватит и этого.

В бункере ему теперь было плохо: стены давили, тишина оглушала, и он почти ощущал свою обречённость.

Кадр 1049

(Общийй план. Борман заходит к своему помощнику штандартенфюреру СС Цандеру)
 
(Голос за кадром):
 
– Борман зашёл к своему помощнику штандартенфю;реру Ца;ндеру, сказал, что, видимо, через пару дней надо будет готовить бригаду прорыва для ухода на юг, в А;льпы (не открывал ему правды, обрекая на гибель, только Мю;ллер знал всё).
 
Кадр 1050

(Общийй план. Борман выходит от Цандера в зал, где за длинным столом сидели Бургдорф и Кребс. Перед каждым стоял прибор, две бутылки вермута были раскупорены)
 
(Голос за кадром):
 
– Кребс пил мало – язвенник, но Бу;ргдорф пил вовсю – было видно, что хотел опьянеть, но не мог.
 
(Борман присел рядом. Слуга тут же принёс ему прибор, бутылку айнциана. Молча выпив, Борман пожелал генералам приятного аппетита)

Кадр 1051

(Крупный план. Бургдорф фыркнул):
 
– Очень любезно с вашей стороны...

Кадр 1052

(Крупный план. Борман осведомился учтиво):

– Вы чем-то расстроены?

Кадр 1053

(Крупный план. Бургдорф):
 
– О, я расстроен многим, господин Бо;рман! Я расстроен всем – так будет вернее! И особенно расстроен с тех пор, как, сев в мое штабное кресло, я делал всё, чтобы сблизить армию и партию! Друзья стали называть меня предателем офицерского сословия, но я верил – искренне верил, – что мои усилия угодны высшим интересам немцев! А теперь я вижу, что мои старания были не просто напрасны – они были глупы; и наивны!

(Кребс положил ладонь на руку Бу;ргдорфа, но тот стряхнул ее рассерженно и воскликнул):

– Оставьте меня, Ганс! Человек обязан хоть раз в жизни сказать то, что у него наболело! Через сутки будет уже поздно! А у меня наболело, ох как наболело! Наши молодые офицеры шли на войну, полные веры в торжество дела! И что же? Сотни тысяч погибли. А за что? За родину? Будущее? За величие Германии?! Нет, вздор! Они погибли для того, чтобы вы, господин Бо;рман, жили в роскоши и барстве! В такой роскоши, которая не снилась даже ка;йзерам! В таком барстве, которому могли бы позавидовать феодалы – полная бесконтрольность, пренебрежение интересами нации, душное самообогащение! Миллионы пали на полях сражений во имя того, чтобы вы, фюреры партии, набили свои карманы золотом, спекулируя разговорами о духовном здоровье нации! Вы понастроили себе за;мков, набили их ворованными картинами и скульптурами, паразитируя на го;ре немцев! Вы разрушили культуру Германии, вы разложили немецкий народ, из-за вас он проржавел изнутри! Для вас существовала только одна мораль: жить лучше всех, властвовать над всеми, давить всех и стращать! И эта ваша вина; перед нацией не может быть искупима ничем, рейхсля;йтер! Ничем и никогда!

Кадр 1054

(Крупный план. Борман странно улыбнулся, поднял рюмку):
 
– Ваш спич носил слишком общий характер... Если кое-кто из моих друзей и мечтал о том, чтобы побыстрее разбогатеть, то меня-то вы в этом не можете обвинять!

Кадр 1055

(Крупный план. Бургдорф не унимается):
 
– А ваши поместья в Мекленбу;рге?! А леса и поля, купленные вами в Верхней Бава;рии? А за;мок на озере Чи;мзее?! Откуда всё это у вас?!

Кадр 1056

(Крупный план. Борман):
 
– А я и не знал, что армия тоже следит за нами.

(Борман снова усмехнулся и, допив айнциан, поднялся из-за стола, заключив):

 – Желаю вам славно отдохнуть, друзья, день будет хло;потным, всего лучшего...

Кадр 1057

(Общий план. Кабинет Гитлера. Он отрешённо со странной улыбкой беседует с Ганной  Рейч в лётном костюме люфтваффе. Рядом Р. Фон Грейм  в лётном костюме и Борман)
 
(Голос за кадром):

– ...Когда в осаждённый Берлин прилетел самолёт фон Грейма и Га;нны Рейч, когда лётчица чудом посадила его на краю лётного поля, удерживаемого отрядами «гитлерю;генда» и черными СС, Бо;рман не испугался. Инъекции доктора сделали своё дело: Гитлер стал абсолютно безвольным, флегматичным, и даже во время беседы с Га;нной Рейч, к которой он был обычно неравнодушен, глаза его были сонными, хотя на лице и сохранилась улыбка, словно бы положенная умелым гримёром.

Кадр 1058

(Крупный план. Борман)
 
(Голос за кадром):
 
– Бо;рман трижды подходил к разговору о политическом завещании, но Гитлер, казалось, не понимал слов рейхсля;йтера или же пропускал их мимо ушей.

Кадр 1059

(Общий план. Кабинет Гитлера. Тот протягивает Борману листок бумаги)
 
(Голос за кадром):
 
– И только перед спектаклем бракосочетания Гитлера с Е;вой Бра;ун, который был поставлен Ге;ббельсом по подсказке Бо;рмана, фюрер молча протянул рейхсляйтеру листки бумаги:

(Гитлер, обращаясь к Борману):
 
– Если у вас есть какие-либо соображения, можете предложить коррективы.
(Борман извинился, попросил разрешения сесть, начал изучать «политическое завещание вождя немецкой нации»)

Кадр 1060

(Крупный план. Борман сидя поворачивает лицо к Гитлеру, подняв глаза, в которых (он легко заставил себя сыграть) появились слезы)

(Борман сказал):
 
– Фюрер, этот документ переживёт века... Но тут нет списка нового кабинета... Я полагал бы необходимым здесь же назвать тех, кому вы безраздельно доверяете... Только тогда политическое завещание станет действенным оружием в продолжении нашей великой борьбы...

Кадр 1061

(Крупный план. Гитлер ответил):

– А я считаю разумным не включать новый кабинет рейха в завещание. Это, мне кажется, будет мельчить идею.

Кадр 1062

(Крупный план. Борман с жаром возразил):
 
– О нет, мой фюрер! Как раз наоборот! Это покажет то, что вы продолжаете руководить битвой! Прагмати;зм в данном случае будет выявлением спокойного величия вашего духа...

Кадр 1063

(Крупный план. Гитлер устало согласился):
 
– Хорошо, вписывайте, кого считаете нужным, я скажу фре;йлейн Гертру;де Ю;нге, чтобы она перепечатала всё начисто... Но я не отвергаю возможности вылета с Греймом и Га;нной Рейч в Альпи;йский редут, Бо;рман... Я всё время думаю об этом: все-таки живым я смогу больше, не нахо;дите?

Кадр 1064

(Крупный план. Борман сидя читает)

(Голос за кадром):
 
– Бо;рман не смог поднять глаза, они бы его выдали: такая в них сейчас была ненависть к этому трясущемуся полутрупу, алчно и трусливо цеплявшемуся за жизнь...

Кадр 1065

(Крупный план. Борман в своём кабинете разговаривает с Мюллером):
 
– Мю;ллер, вы должны сделать так, чтобы сегодня же по шведскому или швейцарскому радио открытым текстом было передано сообщение о переговорах Ги;ммлера с Бернадо;том и о предложении рейхсфю;рера открыть западный фронт англо-американцам. Сможете?

Кадр 1066

 (Крупный план. Мюллер ответил):
 
– Нет. Это надо было делать неделю назад, когда они болтали в Лю;беке с Бернадо;том, сейчас начался хаос, рейхсля;йтер...

Кадр 1067

(Крупный план. Борман):

– Где этот самый... Штирлиц?

Кадр 1068

(Мюллер поднял глаза на Бормана – ничего не смог прочесть на его непроницаемом лице. Помедлив, ответил):

– Выполняет моё задание.

(Голос Бормана за кадром):
 
– Какое?

(Мюллер):

– С его помощью я намерен заложить большой фугас под Кремль.

Кадр 1069

(Крупный план. Борман, удивлённо):
 
– Намерены перебросить его в русский тыл?

Кадр 1070

(Мюллер ответил):

– Да. Только фугас у меня бумажный, пострашнее любого динамита.

(Голос Бормана за кадром):
 
– Поручить бы ему шведов...

(Мюллер):

– Он тоже ничего не сможет... Не обольщайтесь...

Кадр 1071

(Крупный план. Борман):
 
– Меня не устраивает такой ответ. Да и вас самого он тоже не может устроить. Мы начинаем опаздывать.

Кадр 1072

(Крупный план. Мюллер ответил):

– Мы опоздали, рейхсля;йтер. Надо немедленно уходить... Вы здесь ничего с ни;м не добьётесь...

Кадр 1073

(Крупный план. Борман)
 
(Голос за кадром):
 
– И Бо;рман – пожалуй, впервые в жизни – ответил прямо, без утайки и постоянной, изматывающей душу перестраховки:

(Борман):

– Добьюсь, потому что я знаю его, Мю;ллер. Я добьюсь, если вы сделаете то, о чём я вас прошу.

Кадр 1074
(Крупный план. Мюллер):

– Красные не станут вступать с вами в переговоры, рейхсля;йтер...

Кадр 1075

(Крупный план. Борман):
 
– Вы заблуждаетесь. Помошник Ца;ндер сделал анализ русской прессы: они подвергали остраки;зму всех руководителей рейха, кроме меня. Понимаете? Я всегда был в тени, я шёл следом, я был лишён того удушающего чувства сиюминутного лидерства, которое отличало Ги;ммлера и Ге;ринга. Я шёл в тени, и я поднялся к вершине. Сообщение об измене Ге;ринга уже известно Москве. А если новость о предложении Ги;ммлера союзникам станет известна Сталину? И об этом узнает Гитлер? Англо-американцы неумолимо катятся на восток. Сталин завяз в Берлине. Соглашение о зонах оккупации нарушено. Почему бы Сталину не позволить мне повернуть немцев на запад? Заманчиво, Мю;ллер, очень заманчиво!

Кадр 1076

(Крупный план. Мюллер покачал головой, вздохнул):

– Я, пожалуй, смогу сделать так, что одна из моих радиостанций засадит в открытый эфир – по-шведски, отчего нет? – сообщение о предложении Ги;ммлера. Важно, чтобы радиооператоры в министерстве пропаганды вовремя подхватили это сообщение: мои передатчики не так сильны, как ваши.

Кадр 1077

(Крупный план. Борман):
 
– Зачем нужна радиостанция Ге;ббельса? У нас здесь самый мощный радиоцентр...

Кадр 1078

(Крупный план. Мюллер, вздохнул):

– Пусть известие придёт со стороны, такому больше веры, неужели не ясно? Высшая сладость сплетни в том и состоит, что она приходит от чужих...

Кадр 1079

(Общий план. Кабинет Гитлера. К нему заходит Геббельс с бумагой и подаёт читать сообщение «якобы шведского радио». Гитлер читает. Гитлер побелел, губа отвисла, он тонко закричал):

– Но это же верх бесстыдства! Он грязный изменник, он свинья! Я мог ждать удара в спину от генералов, но Ги;ммлер! Где Фе;геляйн?! Доставить его сюда! Пусть он расскажет мне об измене Ги;ммлера, глядя в глаза! Он его посланник при ставке! Он скрывал от меня правду, этот мерзкий сластолюбец, женившийся на несчастной сестре фройляйн Бра;ун, чтобы приблизиться ко мне! Доставьте его немедленно!

Кадр 1080

(Общий план. Арест эсэсовцами Фегеляйна на квартире, он в гражданской одежде. Его выводят во двор и расстреливают)

(Голос за кадром):

– Фе;геляйна нашли на одной из конспиративных квартир. Он готовился к бегству на север. В бункер его приводить не стали; по рекомендации Бо;рмана, обергруппенфю;рер был расстрелян в саду рейхсканцеля;рии.

Кадр 1081

(Общий план. Гитлер инструктирует фон Грейма и Ганну Рейч в своём кабинете. Те удаляются)

(Голос за кадром):

– Через полчаса после казни родственника Гитлер приказал фон Грейму и Га;нне Рейч немедленно вылететь из Берлина в Шле;звиг-Гольште;йн, найти там Ги;ммлера, арестовать его и расстрелять без суда и следствия.

Кадр 1082

(Общий план. Борман направляется в радиоцентр. Диктует шифровку в генштаб)

(Голос за кадром):

– После этого Бо;рман отправился в радиоцентр и послал шифровку гросс-адмиралу Де;ницу, в которой открыто обвинил верховное командование ве;рмахта в измене: единственная реальная сила в Германии – штаб армии, он должен теперь быть изолирован и окончательно задавлен страхом – никаких переговоров, никто не смеет говорить о мире, кроме него, Бо;рмана; генералам уже известно об аресте Ге;ринга; сейчас им станет известно о приказе фюрера – уничтожить изменника Ги;ммлера. Страх действует парализующе. Лучше всего вдавить ужас, сделав известной расправу над самыми могущественными людьми рейха, тогда в генералах ещё больше проявится их собственная малость...

Кадр 1083

(Общий план. Гитлер диктует машинистке)

(Голос за кадром):

– ...Ночью фюрер вяло продиктовал своё завещание, перед этим дважды переписанное Бо;рманом. В конце, после перечисления фамилий новых министров, он послушно добавил несколько строк, продиктованных ему рейхсля;йтером.

Кадр 1084

(Крупный план, на экране появляется лист бумаги с напечатанным текстом по-немецки. Звучит голос Гитлера):

(Голос за кадром читает перевод):

– «Прошло более тридцати лет с тех пор, как в 1914 году я стал добровольцем, чтобы защитить рейх от нападения.

Все эти три десятилетия я был полон любви к моей нации. Только эта любовь двигала всеми моими поступками, мыслями, всей моей жизнью, наконец... Эти три десятилетия любви к нации и работа на её благо потребовали отдачи всех моих сил, всего здоровья...

...Это ложь, будто кто-либо в Германии 1939 года хотел войны.

Войну спровоцировали интернационалисты еврейской национальности или те, кто им служит.

Я сделал слишком много для того, чтобы провести в жизнь ограничение вооружений и контроль над ним. Именно поэтому и были предприняты попытки возложить на меня ответственность за войну. С тех пор как я был добровольцем на полях мировой битвы, я никогда не хотел новой войны – ни против Англии, ни против Америки. Пройдут годы, но сквозь руины наших городов и памятников произрастёт правда о всех тех, кто совершил это злодейство: и это будет правда о международном еврействе и его слугах.

Всего лишь за три дня перед началом германо-польской войны я внёс предложение о мирном решении проблемы. Мой план был изложен английскому послу в Берлине: международный контроль наподобие того, какой был учрежден в Саа;рской области. Мой план был отвергнут без обсуждения, потому что правящая клика Англии хотела войны, частично по соображениям коммерции, частично под влиянием пропаганды, находившейся в руках международного еврейства.

Полная ответственность за трагедию европейских народов, переживших ужасы нынешней войны во имя выгод финансового капитала, лежит целиком и полностью на евреях. Я же сделал всё, что мог, чтобы миллионы детей Европы арийского происхождения не голодали, миллионы мужчин не гибли на полях битв, сотни тысяч женщин и младенцев не подвергались насилиям и бомбардировкам.

После шести лет войны, которая, несмотря на все отступления, в один прекрасный день будет признана самой героической борьбой нации за своё существование, я не могу оставить город, который является столицей рейха. Поскольку наши войска слишком ро;бки, чтобы отразить атаки врага, поскольку сопротивление было поручено организовать тем, у кого нет должного характера, я решил разделить мою судьбу с судьбой тех миллионов, которые решили защищать город.

Я ни в коем случае не отдам себя в руки врагов, которые наверняка приготовили новый спектакль, по сценарию евреев, чтобы порадовать массы, впавшие в состояние истерии.

Я уйду из жизни добровольно в том случае, если пойму, что положение фюрера безнадёжно. (Борман ужаснулся: неужели Гитлер думает о себе в третьем лице, потом понял: «Я ведь это сам написал!», исправлять на людях не решился.) Я умру с лёгким сердцем, потому что знаю, как многого добились наши крестьяне и рабочие, я умру с лёгким сердцем, ибо вижу совершенно уникальную преданность моему делу нашей молодежи. Я бесконечно благодарен им и завещаю им продолжать борьбу, следуя идеалам великого Кла;узевица. Гибель на полях битв приведёт в будущем к великолепному возрождению идеалов национал-социализма на базе единства нашей нации.

Множество мужчин и женщин решили связать свои жизни с моею. Я благодарю их за это, однако приказываю им не разделять моей судьбы, но продолжать битву на фронтах. Я приказал командующим армиями, флотом и авиацией крепить в войсках дух национал-социализма, объясняя солдатам, что я – фюрер и создатель движения – предпочёл смерть капитуляции...

Перед смертью я исключаю из партии бывшего рейхсмаршала Ге;рмана Ге;ринга, я отнимаю у него все те права, которые были ему пожалованы декретом 29 июня 1941 года и решением рейхстага от 1 сентября 1939 года. На его место я назначаю адмирала Де;ница – в качестве президента рейха и главнокомандующего вооруженными силами.

Перед моей смертью я исключаю из партии и снимаю со всех занимаемых должностей бывшего рейхсфю;рера СС и министра внутренних дел Ге;нриха Ги;ммлера. На его место – в качестве рейхсфю;рера СС – я назначаю гауля;йтера Карла Ха;нке, а министром внутренних дел я назначаю гауляйтера Па;уля Ги;слера.

Помимо акта нелояльности по отношению ко мне Ге;ринг и Ги;ммлер бросили пятно невыразимого позора, начав секретные переговоры с врагом, не поставив меня об этом в известность, против моей воли. И, наконец, в их поступках видно желание узурпировать власть в рейхе.

Желая дать Германии правительство, составленное из наиболее благородных людей, я, как фюрер нации, называю членов нового кабинета:

(Голос за кадром, не перечисляя всех имён: «Далее фюрер перечислил девятнадцать высших должностных лиц рейха: адмирал Дениц, доктор Геббельс, Борман и иные». Голос гитлера за кадром диктует по-немецки ещё некоторое время):

      Президент рейха – адмирал Де;ниц.

      Канцлер – доктор Ге;ббельс.

      Министр партии – Бо;рман.

      Министр иностранных дел – Зейсс-И;нкварт.

      Министр внутренних дел – гауляйтер Ги;слер.

      Министр обороны – Де;ниц.

      Главнокомандующий армией – Ше;рнер.

      Главнокомандующий флотом – Де;ниц.

      Главнокомандующий воздушным флотом – Грейм.

      Рейхсфюрер СС – гауляйтер Ха;нке.

      Министр торговли – Функ.

      Министр сельского хозяйства – Ба;ке.

      Министр юстиции – Ти;рак.

      Министр культуры – доктор Ше;ель.

      Министр пропаганды – доктор На;уман.

      Министр финансов – Швери;н-Кро;зиг.

      Министр труда – доктор Ха;упфауэр.

      Министр снабжения – Са;ур.

      Вождь трудового фронта и министр без портфеля – доктор Лей.
(Гитлер продолжает текст. Голос за кадром продолжает перевод):

...Несколько человек – среди которых Ма;ртин Бо;рман, доктор Ге;ббельс и ряд других – вместе с их жёнами присоединились ко мне по своей доброй воле, не желая покидать столицу ни при каких обстоятельствах. Они намерены уйти из жизни вместе со мною. Я, однако, считаю, что вопрос борьбы нации являет собою нечто большее, чем их желание. Я убеждён, что мой дух после моей смерти не оставит их, но будет помогать им во всех их начинаниях... Пусть они всегда помнят, что наша задача, то есть консолидация национал-социалистского государства, являет собою задачу веков, которые гряду;т, и поэтому будущее каждого индивида должно быть тщательно скоординировано с интересами всеобщего блага. Я прошу всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин и женщин, всех солдат ве;рмахта сохранять верность – до последней капли крови – новому правительству и его президенту.

И – главное – я требую от правительства и народа свято соблюдать расовые законы и всеми силами противостоять интернациональному еврейству.

Берлин, 29 апреля 1945 года, 4 часа утра.
 
Свидетели: доктор Йозеф Геббельс,

Мартин Борман,

Вильгельм Бургдорф,

Ганс Кребс».

Кадр 1085

(Крупный план, лист бумаги, зажатый в руке Гитлера безвольно опускается. Камера переходит на Гитлера)

Кадр 1086

(Общий план Гитлер шаркающе обошёл тех, кого Борман пригласил в конференц-зал: Геббельс, Бургдорф, Кребс, Карл Вайгель, зам. начальника личной охраны фюрера Хагель, секретарши; медленно, потерянно улыбаясь, заглянул им в глаза, пожал каждому руку, повторяя одно и то же):

– Я благодарен вам за верность, спасибо, прощайте...

(Потом он отошёл к столу – там лежали ампулы с ядом. Он роздал их секретаршам, по-прежнему потерянно улыбаясь)

(Затем, сгорбившись, чуть пританцовывая, он медленно двинулся к двери, что вела в его личные покои. На пороге он остановился, обвел всех тяжёлым, мутным взглядом, как-то жалобно пожал плечами и медленно, падающе покинул конференц-зал)

Кадр 1087

(Общий план. Все те, кто был в конференц-зале, сразу же перешли в столовую: там был накрыт стол. Завели патефон. Поставили пластинку с музыкой Ва;гнера. После того как выпили, кто-то принёс другие пластинки. Зашуршала иголка, и – неожиданно для всех – полилась нежная мелодия танго «Нинон»)

(Бу;ргдорф поднялся, подошёл к секретарше И;нгмар, пригласил её на танец. Следом за ним поднялись и другие. Кто-то запел; хлопнула пробка шампанского. Заместитель начальника личной охраны Гитлера Ха;гель захохотал, глядя на то, как штандартенфюрер Ва;йгель сыпал соль на пятна, оставшиеся на кителе от пролитого шампанского. Смех его был истеричным, он что-то говорил, но слов разобрать было нельзя)

(И вдруг распахнулась дверь – на пороге стоял Гитлер. Он крикнул тонким, срывающимся голосом):

– Вы мешаете мне спать! Прекратите, пожалуйста, эту гнусность! Сейчас всем угодна тишина, хоть немного тишины!

Кадр 1088

(Общий план. Борман заходит в кабинет Геббельса, тот сидит за столом и чертит на бумаге замысловатые круги)

(Голос за кадром):

– ...Узнав об этом, Бо;рман сразу же отправился в комнаты Ге;ббельса. Тот сидел в своем маленьком кабинете за столом и чертил замысловатые круги, не в состоянии собраться с мыслями, хотя намерен был написать своё завещание – он действительно был единственным, кто верил Гитлеру. Впрочем, порою Бо;рману казалось, что Ге;ббельс так же, как и он, понимал всё, однако не мог – в силу сложившихся в окружении фюрера отношений – открыто признаться себе в том, что; таилось у него в сердце.

Кадр 1089

(Кадры кинохроники тридцатых и начала сороковых годов: триумф национал-социалистов, партийные съезды, торжественные парады, речи Гитлера и его первых заместителей, рёв толпы и т.п.)
(Голос за кадром):

– О мудрой поговорке «не сотвори себе кумира» вспоминают лишь тогда, когда кумир терпит поражение, и более всего страдают при этом те именно, которые положили жизнь на то, чтобы превратить личность Адольфа Гитлера в фюрера, мессию, кумира нации. Однако разрушить то, что было ими же создано, невыразимо трудно, ибо разрушать пришлось бы самих себя, свою духовную субстанцию, подчинённую и раздавленную кумиром, которому добровольно было отдано своё право на мысль, мнение и поступок: вне и без его разрешения мысль и поступок могли быть квалифицированы, как государственная измена – даже если речь шла о том, как лучше организовать оборону, наладить выпуск военной продукции, скорректировать высказывание пропагандистов НСДАП. Только он, кумир, есть истина в последней инстанции. Только его мнение являет собою абсолютную правду, только его слово может считаться утверждением; всё замкнуто на одном, всё подчинено одному, всё определяется одним. Полная свобода от мыслей, свобода от принятых решений, сладостное растворение в чужой силе – только так и никак иначе!

Кадр 1090

(Общий план. Борман присел на краешек стула, посмотрел на часы и сказал):

– Йо;зеф, мы всегда грешили тем, что не договаривали до конца правды. Теперь мы лишены этой привилегии. Вы понимаете, что если завтра нам не удастся обратиться к большевикам от имени нового кабинета – всё будет кончено?

(Геббельс):

– Провиде;ние не вправе оставить нас в беде...

(Борман, вздохнув):

– Ах, милый Йо;зеф... Провиде;ние давно оставило нас... Мы барахтаемся в грязной луже, как щенки.

(Голос за кадром):

– Он хотел было сказать всю правду до конца, но остановил себя: этот истерик готов на всё, он совершенно раздавлен страхом, поэтому неуправляем в своем фанатизме.

(Борман):

– Если мы не поможем фюреру, немцы никогда не простят нам позора...
Подумайте, что может случиться, если сюда ворвутся большевики и захватят его живым...

(Геббельс спросил, начав растирать виски длинными трясущимися пальцами):

– Что вы предлагаете? Что, Ма;ртин?

(Борман):

– То же, о чём думаете вы: помочь фюреру уйти.

(Геббельс):

– Я этого не предлагал!

(Борман):

– Вы думаете об этом, Йо;зеф, вы думаете. Как и я. Не лгите же себе наконец!

(Геббельс, заплакав):

– Но это невозможно! Я не смогу себе этого простить!

(Борман сказал):

– Хорошо. Подождём еще несколько часов, а потом примем решение.

(Геббельс икающе плакал, лицо его сморщилось, слезы на пепельном лице свидетельствовали о какой-то глубокой безнадежной болезни, сокрытой в этом маленьком человечке с горящими круглыми глазами)

Кадр 1091

(Общий план. Борман поднимается со стула, глядя на Геббельса)

(Голос за кадром):

–  «Наверное, у него рак, – подумал Бо;рман. – Он не жилец, в нём нет жажды продолжить радость бытия. Его нельзя оставлять одного. Если я выстрелю, он должен быть рядом, но так, чтобы не пустил мне пулю в затылок. Увидев, как фюрер, корчась, упадёт, карлик может засадить в меня обойму... Я убивал во имя идеи, я знал эту работу, у меня нет содрогания перед делом, а он лишь говорил свои речи... Пусть стои;т рядом. Пусть будет повязан... Если перемирие с красными состоится, я не хочу оказаться Рэмом, которого обвинят в измене...»

(Борман):

– До свидания, Йо;зеф, я должен поработать. Встретимся утром в конференц-зале, если фюрер не сможет сам уйти от нас до утра. Повторяю, время истекло. Нация нам этого не простит...

Кадр 1092

(Общий план. Борман в своём кабинете, заходит Цандер)

(Голос за кадром):

– ...Через полчаса Бо;рман вызвал к себе помощника Ца;ндера.

(Борман сказал, передавая Цандеру текст):

– Это – письменные полномочия Де;ницу на президентство в рейхе. Если вы поймёте, что прорыв сквозь русские позиции невозможен, уничтожьте этот текст, подписанный Гитлером, хотя Мю;ллер заверил меня, что вы, Ло;ренц и майор Йо;ханнмайер пройдёте линию битвы, пользуясь маяками. Вы передадите текст завещания Де;ницу и сделаете всё для того, чтобы Ло;ренц и Йо;ханнмайер были оттёрты от адмирала – не вам говорить, что Ло;ренц служит Ге;ббельсу, а Йо;ханнмайер неравнодушен к генеральному штабу. Это всё. Желаю вам удачи, мой друг, счастливо!

(Цандер, кивнув головой, выходит. Крупный план - Борман)

(Голос за кадром):

– ...Первый раз в жизни Бо;рман не закончил беседу с помощником обязательным, как отправление естественной нужды, возгласом «Да здравствует Гитлер!». Спектакль кончился, все торопились в гардероб за пальто, чтобы первыми вскочить в проходящий автобус, пока ещё не выстроилась злая длинная очередь из тех, кто только что смеялся и плакал, будучи объединён воедино тем, что разыгрывалось на сцене загримированными лицедеями...

Картина 40. УДАР КРАСНОЙ АРМИИ. ПОСЛЕДСТВИЯ – III

Кадр 1093

(Кадры кинохроники штурм Берлина советскими войсками)

(Голос за кадром):

– Танки и орудия Красной Армии теперь уже расстреливали центр Берлина прямой наводкой. Итог сражения за Берлин стал ясен всем...

Хрустело...

Кадр 1094

(Общий план. И. Сталин в своём кабинете в Кремле читает послание Г. Трумэна)

(Голос за кадром):

« Лично и строго секретно

       для маршала Сталина

      1. Посланник Соединенных Штатов в Шве;ции информировал меня, что Ги;ммлер, выступая от имени Германского Правительства в отсутствие Гитлера, который, как утверждается, болен, обратился к Шведскому Правительству с предложением о капитуляции всех германских вооружённых сил на западном фронте, включая Норве;гию, Да;нию и Голла;ндию.

2. Придерживаясь нашего соглашения с Британским и Советским Правительствами, Правительство Соединенных Штатов полагает, что единственными приемлемыми условиями капитуляции является безоговорочная капитуляция на всех фронтах перед Советским Союзом, Великобританией и Соединенными Штатами.

3. Если немцы принимают условия вышеприведенного 2-го пункта, то они должны немедленно сдаться на всех фронтах местным командирам на поле боя.

4. Если Вы согласны с вышеуказанными 2-м и 3-м пунктами, я дам указания моему Посланнику в Шве;ции соответственно информировать агента Ги;ммлера.
Аналогичное послание направляется Премьер-Министру Черчиллю.

       Трумэн».

(Сталин встаёт, кладёт послание на стол и принимается прохаживаться по кабинету, зажав в руке трубку)

(Голос за кадром):

– Через пять часов из Москвы ушла шифрованная телеграмма в Вашингтон:

      « Личное секретное послание
       премьера И. В. Сталина
       президенту г-ну Г. Трумэну
 
Получил Ваше послание... Благодарю Вас за Ваше сообщение о намерении Ги;ммлера капитулировать на западном фронте. Считаю Ваш предполагаемый ответ Ги;ммлеру в духе безоговорочной капитуляции на всех фронтах, в том числе и на советском фронте, совершенно правильным. Прошу Вас действовать в духе Вашего предложения, а мы, русские, обязуемся продолжать свои атаки против немцев.

Сообщаю к Вашему сведению, что аналогичный ответ я дал Премьеру Черчиллю, который также обратился ко мне по тому же вопросу»

Кадр 1095

(Общий план. Г. Трумэн в своём кабинете в Белом доме читает документы)
(Голос за кадром):

« Для маршала Сталина от президента
       лично и совершенно секретно

Сегодня я послал г-ну Джо;нсону в Стокго;льм следующую телеграмму:
«В связи с Вашим сообщением, отправленным 25 апреля в 3 часа утра, информируйте агента Ги;ммлера, что единственными приемлемыми условиями капитуляции Германии является безоговорочная капитуляция перед Советским Правительством, Великобританией и Соединенными Штатами на всех фронтах.
Если условия капитуляции, указанные выше, принимаются, германские вооруженные силы должны немедленно сдаться на всех фронтах местным командирам на поле боя.

На всех театрах, где сопротивление продолжается, наступление союзников будет энергично проводиться до тех пор, пока не будет достигнута полная победа».

       Трумэн».

« Личное и секретное послание
       премьера И. В. Сталина
       президенту Трумэну
 
Ваше послание, содержащее сообщение о данных Вами указаниях г-ну Джо;нсону, получил 27 апреля. Благодарю Вас за это сообщение.

Принятые Вами и г-ном Че;рчиллем решения добиваться безоговорочной капитуляции немецких вооруженных сил, по-моему, – единственно правильный ответ на предложения немцев».

Картина 41. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – XII

(И снова директор ФБР Джон Эдгар Гувер)

Кадр 1096

(Кадры кинохроники. Приход Рузвельта к власти. Избирательная компания. Его выступления и публичная жизнь. Звучит Американская музыка 20-х – 30-х годов)
(Голос за кадром):

– С первых дней своего прихода в Белый дом Ру;звельт был окружён ненавистью не только нацистов Гитлера, фашистов Муссоли;ни, – в самой Америке ему противостояла могущественная группа людей, готовых на всё, лишь бы изменить новый курс, провозглашённый демократическим президентом.

(Кадры кинохроники. Жизнь простых американцев 20-х – 30-х годов, бизнесменов, промышленности и пр.)

(Голос за кадром продолжает):

Смысл этого курса заключался в признании политических реальностей, сложившихся в мире, – с одной стороны, и, с другой – в открытом и нелицеприятном обсуждении бедственного экономического положения страны.

Конечно же, наивно было считать Фра;нклина Делано; Ру;звельта политиком левого толка; он стоял на страже интересов своего класса; однако он называл вещи своими именами, он защищал мир свободного предпринимательства от его наиболее недальновидных, догматических и алчных представителей, причём защищал в центре, а отнюдь не слева, как о том писал Ге;ббельс. Но зашоренность консерваторов такова, что всякое новое слово, хоть в какой-то мере отходящее от привычных штампов, устоявшихся десятилетиями, кажется им концом света, изменой идеалам, крахом традиций, предательством родины. Для консерваторов – всегда и везде – форма куда как важнее смысла. Слово надёжнее дела, прошлое дороже будущего.

(Кадры кинохроники. Рузвельт  во власти, в обычной и общественной жизни.
 
Звучит Американская музыка 30-х – 40-х годов)

(Голос за кадром):

– Когда Рузвельт открыто на всю страну сказал, что «труд рабочих имеет такое же право на уважение, как и собственность», правые ощутили шок. Но президент не остановился на этом, он продолжил:

(Рузвельт выступает перед микрофонами):

– Но наши рабочие нуждаются не только в уважении к труду. Им нужна действенная защита их права получать за свой труд столько, сколько необходимо для пристойного существования при постоянно повышающемся уровне жизни... Кое-кто не умеет разобраться ни в современной жизни, ни в уроках истории... Такого рода люди пытаются отрицать право рабочих на заключение коллективных договоров, на материальную заинтересованность, просто-напросто на человеческий образ жизни. Так вот, именно эти близорукие консерваторы, а не рабочие создают угрозу распрей, которые в других странах привели к взрыву...

...Эти его слова переполнили чашу терпения; крайне правые финансисты и бизнесмены поставили на военный путч, на фашистский переворот.

Кадр 1097

(Кадры кинохроники. Гувер и Батлер. Кадры Италии 30-х – годов: прихода Муссолини к власти)

(Голос за кадром):

– ...Джон Э;дгар Гу;вер (Фотография Дж. Гувера) был великолепнейшим образом осведомлён о том, отчего генерал и кавалер боевых орденов Смэ;дли Ба;тлер (Фотография См. Батлера) был уволен в отставку. История его падения уходила в прошлое, когда он в начале тридцатых годов, выступая перед прессой, рассказал, как Муссоли;ни, сидя за рулем одной из своих гоночных машин (их у него было двадцать три), сбил мальчишку, проносясь через маленький городок под Римом. На беду, рядом с ним сидел молодой американский журналист, он-то и поведал генералу об этом эпизоде, добавив: «Диктатор повернулся ко мне. Лицо его было бледным, но полным какого-то пьяного веселья. „Никогда не оглядывайтесь, – усмехнулся он. – И забудьте то, что видели. Жизнь одного человека – ничто в сравнении с благом нации“.

Генерал гремел: (Кадры кинохроники с выступлениями См. Батлера):

– Римский диктатор – это бешеный пёс, который вот-вот сорвётся с цепи и бросится на Европу! Ему нечего терять! Он лишён морали, он алчет владычества!
Итальянский посол сразу же посетил государственный департамент и вручил ноту протеста.

Кадр 1098

(Появляются титры: «1931 год. Вашингтон. Белый дом. Президент США Герберт Гувер»)

(Кадры игрового кино, 1931 год, президент США Герберт Гувер разговаривает в своём кабинете с генералом Смэдли Батлером)

(Голос за кадром):

– Президент Ге;рберт Гу;вер, сменивший Ку;лиджа, вызвал генерала и попросил его отказаться от своих слов.

(Появляются титры: «Генерал морской пехоты США Смэдли Дарлингтон Батлер, дважды кавалер медали почёта»)

(Батлер возразил (говорит по-английски). Голос за кадром синхронно переводит):

– Но ведь всё, что я говорил, – правда.

(Герберт Гувер согласился, говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– Может быть, но вы не можете отрицать того, что Муссоли;ни сейчас олицетворяет собою антибольшевистскую силу Европы.

(Батлер):

– В таком случае я готов стать на сторону большевиков, господин президент, хоть мне и очень не нравится их доктрина.

(Герберт Гувер крякнул, кашлянул, уперся тяжелым взглядом в лицо генерала и заключил):

– Ну если вы та;к ставите вопрос, то и я позволю себе быть до конца определённым: в случае если вы не откажетесь от своих слов, мы предадим вас военно-полевому суду.

(Батлер):

– Что ж, тогда я буду вынужден продолжать свою кампанию... Я просто-напросто обязан рассказать американцам, кто является нашим европейским союзником против России. Я открыл лишь часть фактов, имеющихся в моем распоряжении, значит, пришло время выложить всё.

(Герберт Гувер):

– Вы пожалеете об этом, генерал. (Гувер кивком прекратил аудиенцию)

(Голос за кадром):

 – Эта аудиенция была беспрецедентно короткой: шесть минут, ни секундой больше.
 
Из Белого дома Ба;тлер вышел самым популярным человеком Америки. Итальянский посол, испугавшись, что генерал действительно начнёт кампанию против Муссоли;ни – рассказать про римского диктатора было что, – попросил государственный департамент замять дело, Ба;тлер был уволен в отставку; когда на смену Гу;веру в 1932 году пришёл президент Ру;звельт и начал свои скандальные выступления, которые были обращены к рабочим, генерала посетили два человека и сказали:

Кадр 1099

(Кадры игрового кино, у генерала Смэдли Батлера в гостях двое функционеров, один из них Дж. Макграйр, помощник командора «Легиона»)
(Человек «Американского легиона» У. Дойл говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– Мистер Ба;тлер, «Американский легион», организация, про которую враги говорят вздор и клевету, должна быть возглавлена вами, ибо вы умеете отстаивать право на особое мнение. Осенью в Чика;го будет съезд «Легиона», мы готовы поддержать вас, если вы согласитесь выставить свою кандидатуру.

(Батлер ответил, говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– Это честь для меня, но откуда я возьму деньги на предвыборную кампанию? Кто будет финансировать мою кандидатуру? Я польщён вашим предложением, но вынужден отказаться...

(Появляются титры: «Помощник командора организации «Американского легиона» Джеральд Макграйр»)

(Джеральд Макграйр, говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

(Достал из кармана две чековые книжки на сто тысяч долларов и положил их на стол перед генералом. Второй протянул ему текст речи):

– Это первый взнос. Сто тысяч. Мы передадим вам столько, сколько будет нужно для победы.

(Голос за кадром):

– Второй визитёр, Уи;льям Дойл, передал генералу текст его речи в Чика;го. Помимо нападок на экономическую политику Ру;звельта, помимо критики внешнеполитического курса президента, особенно признания Советской России, там было два абзаца, которые потрясли Ба;тлера. В них прямо говорилось, что эксперимент Муссоли;ни и Гитлера – единственно реальная альтернатива коммунизму.

Ба;тлер понял, что его играют. Поэтому он сказал:

(Батлер):

– Ну что ж, дело сто;ит того, чтобы за него подраться. Сводите меня с вашими боссами, продумаем, как поступать дальше.

(Джеральд Макграйр ответил):

– Вы слышали о моем боссе. Это полковник Гре;йсон Мэ;рфи с Уолл-стри;та, он замкнут на биржу, сто;ит несколько миллионов.

(Батлер):

– Один Мэ;рфи мало чего даст. Он сильный парень, я понимаю, но один ничего не сделает в таком сложном предприятии, какое вы затеваете.

Кадр 1100

(Кадры игрового кино, Смэдли Батлер в гостях у биржевого воротилы Роберта Кларка)

(Голос за кадром):

– Через три дня Макгра;йр устроил встречу Ба;тлера с коллегой Мэ;рфи – биржевым воротилой Ро;бертом Кларком.

(Р. Кларк говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– Вы хотите точности, что ж, согласен. Я сто;ю тридцать миллионов долларов, и я готов вложить пятнадцать в «Легион», с тем чтобы солдаты сделали то, в чём заинтересованы я и мои друзья.

(Батлер говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– А в чём вы заинтересованы?

(Р. Кларк ответил):

– В сильной руке. В том, чтобы в Белом доме сидел хозяин, а не хромоногая демократическая размазня.

(Батлер поинтересовался):

– Вы убеждены, что Европа поддержит вас? Не боитесь остаться в изоляции?
(Р. Кларк):

– Не боимся.

(Батлер):

– А я боюсь.

(Р. Кларк):

– Словом, вы отказываетесь войти в наше дело?

(Батлер ответил):

– До тех пор пока я не получу сведений, как прореагируют на ваши соображения в Европе, я воздержусь от участия в предприятии.

(Голос за кадром):

– Макгра;йр был отправлен в Гавр. Там он встретился с лидерами французских фашистов; кагуля;ры с восторгом отнеслись к предложению «легионеров» о необходимости воцарения «сильной руки» в Белом доме.

Контакты с людьми Гитлера и Муссоли;ни были столь же обнадёживающими.

Кадр 1101

(Кадры игрового кино, Макграйр в гостях у Смэдли Батлера)

(Голос за кадром):

– Вернувшись из Европы, Макгра;йр посетил Ба;тлера и сказал ему без обиняко;в:

(Дж. Макграйр говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– Америке необходима срочная перемена системы правления. Вы возглавите поход ветеранов на Вашингто;н. Этим мы пону;дим Ру;звельта отойти в сторону. Если он проявит благоразумие, мы оставим его на плаву – вроде итальянского короля при Муссоли;ни. Если он не согласится сотрудничать с молодым движением американского фашизма, мы его сбросим. Лишь одна сила способна сломить коммунизм – это национальный фашизм.

(Батлер заметил говорит по-английски. Голос за кадром синхронно переводит):

– Чтобы произвести переворот, нужна организация. Не кидайтесь с кинжалом на горячее дерьмо, это смешно выглядит...

(Дж. Макграйр ответил):

– Прежний командор «Американского легиона» Лу;ис Джо;нсон   сильнее Мэ;рфи и Кларка вместе взятых. Он – с нами. И не только один он. Я коопти;рован на пост начальника отдела по приёму почётных гостей «Легиона», я знаю, что говорю, когда заверяю вас в нашей мощи. С нами генерал Ду;глас Мака;ртур, а вам известно, какой это человек; с нами генерал Макна;йдер, а вы знаете, какие банки стоя;т за ним... И это только пара имён из нашего военного клана...

Кадр 1102

(Кадры кинохроники. Америка бурлит в результате разоблачения фашистского заговора. Газетные страницы с сообщением Батлера. Ф. Рузвельт. Дж. Морган. Г. Форд)

(Голос за кадром):

– ...После этого Ба;тлер сделал заявление для печати.

Америка загудела...

Однако лидер страны далеко не всегда правомочен принимать волевые решения. Ряд советников правительства, которые представляли интересы ведущих банковских и промышленных групп, были контактными фигурами, осуществлявшими связь между истинными хозяевами Америки и администрацией. Поскольку миллиардер Мо;рган стоял за спиной «Легиона», поскольку Форд открыто симпатизировал фашизму, духу «порядка и закона, с которым не спорят», ближайшему окружению Ру;звельта была навязана линия, которая определяется просто и горестно: «балансируя, спустить дело на тормозах».

Память общества коротка, особенно когда средства массовой информации ежедневно и ежечасно подбрасывают в постоянно огнедышащую топку сенсации новые скандалы, версии, сплетни, анекдоты, ужасы.

И на этот раз люди, связанные с издательскими концернами, смогли повлиять на репортёров так, что пресса сработала в нужном направлении: газеты оказались заполнены броскими сообщениями о новом любовном увлечении известного актера Хэ;мфри Бо;ггарта (Фотографии и газетные страницы об этих событиях); в статьях гудели о фаворите американских ипподромов трёхлетке Сто;у, который в трёх забегах привёз два миллиона долларов выигрыша своему хозяину; много и весело писали про то, как Чарльз Ча;плин снимает новый фильм. Дело о фашистском путче забыли.

Однако заговорщики остались.

Они ждали своего часа.

Они его дожда;лись.

– Через десять часов после того, как Ру;звельт умер в своей загородной резиденции, генерал До;нован проинформировал Да;ллеса, что контакт с Вольфом – в случае если это поможет спасти Ита;лию от коммунизма – необходимо срочно возобновить.

Кадр 1103

(Общий план. Кабинет Бормана в бункере. Камера медленно обходит его, от одного предмета к другому и выходит на самого Бормана, сидящего за рабочим столом. Он смотрит перед собоц сосредоточенно)

(Голос за кадром):

– Через два дня Карл Вольф имел тайную встречу с посланцем Да;ллеса. После этого он начал готовиться к заключительной фазе переговоров в Швейца;рии; Ше;лленберга в известность не поставил: каждый умирает в одиночку, а уж живёт – тем более.

Тем не менее Бо;рман узнал об этом. Он не сразу принял решение, но план зрел в его голове, любопытный, смелый план. Оставалось додумать детали – этим занялся Мю;ллер.

Вольф получил приказ из бункера прибы;ть к Да;ллесу – без приглашения, наскоком – и привезти текст капитуляции всех войск рейха в Северной Ита;лии перед западными союзниками; приказ был отправлен ему открытым текстом, надо было, чтобы русские узнали об этом немедленно.

Русские об этом немедленно и узнали...

Кадр 1104

(Общий план. Кабинет Г. Трумэна в Белом доме. Он проводит совещание со своими соратниками)

(Голос за кадром):

– Через пять дней Тру;мэн собрал свой «теневой кабинет» и сообщил, что он намерен в течение ближайшего времени освободить со своих постов ведущих министров, пришедших в Вашингто;н вместе с Ру;звельтом.

При этом он назвал тех, кого намерен приблизить к себе в самое ближайшее время.

(Трумэн заметил):

– Две ключевые фигуры вызовут, конечно же, свистопляску среди левых. Я имею в виду Джона Да;ллеса и Фо;ррестола, но именно эти люди потребуются мне, чтобы проводить твёрдый курс после того, как в Европе и в Азии смолкнут пушки.

(Голос за кадром):

– Он знал, что говорил: и Даллес (Крупный план – Джон Даллес), и Форрестол (Крупный план – Джеймс Форрестол) были теми американскими политиками, которые наиболее последовательно содействовали финансированию немецкой промышленности накануне прихода Гитлера к власти; Фо;ррестол способствовал вложению капиталов Уолл-стри;та в немецкий стальной трест «Фера;йнингте штальве;рке» (Кадры кинохроники 30-х годов, Германия, сталелитейное производство). Именно эта корпорация платила деньги Ги;ммлеру для создания СС (Кадры кинохроники 30-х годв, Германия, отряды СС; Гиммлер). Да;ллес (Крупный план – Джон Даллес) был не только компаньоном нацистского банкира Шре;дера. Он разместил в Германии займы на сумму в несколько сот миллионов долларов и помог концерну «Фа;рбениндустри» (Кадры кинохроники 30-х годов, Германия, заводы химического концерна), проводившему опыты на заключенных в гитлеровских концлагерях (Кадры кинохроники 30-х годв, Германия, опыты над заключёнными концлагерей), открыть свои филиалы в Америке. Гитлер уйдёт, но те, кто его создал, останутся. Незачем искать новых людей – старый друг лучше новых двух, да и за одного битого двух небитых дают.

Тру;мэн привёл в Белый дом всех тех, кто работал под его началом, когда он был сенатором от штата Миссу;ри. Полковника Во;гана (Крупный план – генерал Воган) он сделал своим адъютантом и присвоил ему звание генерала. Личный врач нового президента (Крупный план – личный врач Трумэна) был вызван из Канза;с-сити и сразу же пожалован генералом; связь с миром бизнеса Западного побережья начал осуществлять личный друг президента нефтяной король Э;двин По;ули (Крупный план – Эдвин Поули).

Когда один из «миссури;йской банды» – так в народе назвали этот его «теневой кабинет» – заметил, что такого рода крен в правительстве неминуемо вызовет нарекания на отход от курса Ру;звельта, новый президент досадливо поморщился:
– Каждый президент имеет право на свой курс. А если слева начнутся нападки, обопрёмся на тех, кто стои;т на самом правом краю нашего политического поля. Заигрывание Ру;звельта с Москвой надоело. Сталина пора поставить на место, наших коммунистов надо осадить, они сделали своё дело на фронте и – хватит, пусть отойдут в сторону.

Кадр 1105

(Портрет Джона Эдварда Гувера постепенно приближается)

(Голос за кадром):

– Через семь дней Джон Э;дгар Гу;вер получил санкцию на начало работы против всех тех, кто поддерживал или поддерживает добрые отношения с антифашистскими организациями, особенно с такими, которые открыто восхищаются мужеством и героизмом русских в их борьбе против гитлеризма.

Картина 42. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ – XIII

(Еще раз о Максиме Максимовиче Исаеве)

Кадр 1106

(Общий план. Комната в особняке. Штирлиц лежит на тахте в мятой форме СС. Руки скованы наручниками за спиной, Ноги скованы кандалами. Лицо изуродовано)

(Голос за кадром):

– Штирлиц лежал в кровавом тошнотном полузабытьи. Тело было чужим, ватным, даже если пробовал шевелить пальцами – в голове отдавало острым, игольчатым звоном и лицо сразу же покрывалось по;том. Язык был громадным, сухим, мешал дышать. Но самое страшное было в том, что он не мог сосредоточиться, мысль не давалась ему, она рвалась, как эрзац-шпагат, и он никак не мог вспомнить, что его занимало даже секунду назад.

Кадр 1107

(Крупный план. Штирлиц шевелит губами, пытаясь произнести слово «Заставь» несколько раз)

(Голос за кадром):

– «Заставь, – тяжело сказал он самому себе. – Заставь, – повторил он. – Заставь... А что это такое? Зачем? Зачем я вспомнил это слово? Я и так всё время заставлял себя, я устал от этого...

Нет, – возразил он, – ты должен и ты можешь заставить... Ну-ка заставь... О чём я? – теперь уже с ужасом подумал он, ибо забыл, отчего появилась мысль о том, что он должен себя заставить. – А ты вспомни. Вспомни... Заставь себя вспомнить... Ах да, я хотел заставить себя вспоминать то, что дорого мне... Тогда начнётся цепь, а она, как хороший канат в горах... Каких горах? – не понял он себя. – При чем здесь горы? (Появляются размытые кадры детства. Он с отцом в горах Сен-Готарда, альпийский луг, пасущиеся коровы и звон колокольчиков на их шеях) Ах, это, наверное, когда папа привез меня в Сен-Гота;рд, и была осень, межсезонье, людей нет, только прозрачный звон на отрогах, стада паслись, на шеях коров колокольчики, и такой это был прекрасный перезвон, такое бывает разве что перед новым годом, когда ты ещё маленький и, проснувшись, долго не открываешь глаз, потому что мечтаешь про то, каким будет подарок папы... Но ведь я не сказал Мю;ллеру, как зовут папу? – испуганно спросил он себя. – Я не сказал ему, что я никакой не Исаев, а Сева Владимиров, и папа похоронен в Сибири, его убили такие же, как он, только русские... Ну а что будет, если я ему сказал об этом? Будет плохо. Он не смеет прикасаться к папиной памяти даже словом... А ещё он станет обладать знанием и обернёт это против меня, пошлёт телеграмму в Центр, в которой сообщит, что Сева Владимиров на всё согласен. А кто там помнит, что я – Владимиров? Там и про Исаева-то знают трое. Видишь, ты заставил себя, ты смог себя заставить думать, только не засыпай, пото;м будет трудно снова в голове будет мешанина, а это страшно. „Не дай мне бог сойти с ума, уже лучше посох и сума...“ Кто это? Заставь, – изнуряюще нудно приказал он себе, – вспомни, ты помнишь... Это Пушкин – как же я могу это забыть... Ах, какая прекрасная была у Пушкина визитная карточка, здесь на карточке пишут все должности, звания, количество крестов, господин профессор, доктор, кавалер Рыцарского креста штурмбанфю;рер Ме;нгеле, (Кадры кинохроники. Доктор Менгеле. Опыты над узниками. Трупы измождённых людей)  дипломированный врач-терапевт. А нужно бы только одно слово – „палач“... А на визитной карточке Пушкина просто: „Пушкин“. И хоть на конце был никому не нужный „еръ“, зато как прекрасна эта его карточка – сколько в ней отрицания пошлости, каково достоинство, экое ощущение личности... Пушкин... Погоди, Максим... Погоди... Почему ты вспомнил о горах? Ну так это ведь ясно, – ответил он себе, – Сен-Гота;рд, Чёртов Мост, Суворов, чудо-богатыри... А канонада отчего-то совсем не слышна... – Он вдруг ужаснулся. – А что, если прорвались танки Венка? Или эсэсовцы Ше;рнера? Или с Да;ллесом сговорился Ги;ммлер?»

Кадр 1108

(Общий план. Штирлиц вскинулся с лежака, ощутив – впервые за эти страшные часы – мышцы спины; но сразу же упал, оттого что ноги были схвачены стальными обручами, а руки заломлены за спину...)

(Голос за кадром):

– «Я жив, – сказал он себе. – Я жив. Жив, и слышна канонада. Просто они били меня по голове, а Ви;лли ударил в ухо тем пузатым хрустальным стаканом... Я поэтому стал плохо слышать, это ничего, пройдёт, в русском госпитале мне сделают операцию, и все будет в порядке...»

(Он бессильно опустился на лежак)

(Голос за кадром):

– Штирлиц лишь теперь почувствовал рвущую боль во всём теле. До этого боли не было – было лишь тупое ощущение собственного отсутствия. Так бывает, видимо, когда человек между жизнью и смертью: слабость и гулкая тишина.
«Я жив, – повторил он себе. – Ты жив, потому что можешь чувствовать боль. А про цепь ты велел себе вспоминать оттого, что по ней, как по канату в горах, можно добраться до счастья, до вершины, откуда видно далеко окрест, словно в О;берзальцберге. Домики на равнине кажутся меньше спичечных коробков, мир поэтому делается огромным и спокойным, а ты достаёшь из рюкзака хлеб, колбасу и сыр, термос с кофе и начинаешь пировать... Погоди – высшее счастье не в том, чтобы созерцать мир сверху, в этом есть что-то надменное. Нет, счастье – это когда ты живёшь на равнине, среди людей, но памятью можешь подниматься к тому, что доставляет тебе высшее наслаждение... Даёт силу выжить... Погоди, погоди, всё то время, пока они били меня, я вспоминал одно и то же имя... Я повторял это имя, как заклинание... Какое? Вспомни. Заставь себя, ты можешь себя заставить, не давай себе поблажки, боль – это жизнь, нечего валить на боль, ты должен вспомнить то имя...»

(Грохнуло рядом; хрустнуло; зазвенели осколки стекла...)

– «Си;рин! – ликующе вспомнил Штирлиц. – Ты держался за это имя зубами, когда они били тебя, твои руки были в наручниках, и ты не мог ухватиться за спасательный круг, а этим кругом был Си;рин, и ты держался зубами, у тебя ужасно болели скулы не потому, что они били тебя по лицу, а оттого, что ты ни на секунду не смел разжать зубы, ты бы сразу пошёл на дно... А кто такой Си;рин? Откуда это имя? Погоди, так ведь это Ефре;м, просветитель из Си;рии, потому-то и стал на Руси зваться Си;риным... Как это у него? Проходит день, по следам его идет другой, и, когда не гадаешь, смерть стои;т уже в головах у тебя... Где мудрецы, которые писаниями своими наполнили мир? Где те, которые изумляли мир своими творениями, пленяли умствованиями? Где те, которые гордились дорогими одеждами и покоились на пурпуровых ложах? Где те, которые изумляли красотою своей наружности? Где те руки, что украшались жемчужинами? Где те, которые приводили в трепет своими велениями и покоряли землю ужасом своего величия? Спроси землю, и она укажет тебе, где они, куда положены... Вон, все они вместе лежат в земле, все стали прахом... Вот за кого я держался, пока они меня мучали, и я выдержал, спасибо тебе, сириец Ефре;м, спасибо тебе, человек духа... Спасибо... И про Сен-Гота;рд я вспомнил неспроста, потому что папа именно туда взял книги, в которых были писания Си;рина и Ни;кона Черного;рца... Помнишь, в пансионате, где мы ночевали, была злая хозяйка? Чистая ведьма, волосы пегие, на „доброе утро“ не отвечала – такое в Швейца;рии редко встретишь: они ведь добрые люди, в горах живут, там злой не выживет, и папа тогда прочитал мне Си;рина, очень ещё смеялся... Как это? (Появляется размытое изображение отца Исаева, читающего книгу сыну): «Нет зверя, подобного жене лукавой, самое острое оружие диавольское... И аспиды, если их приласкают, делаются кроткими, и львы и барсы, привыкнув к человеку, бывают смирны; но лукавая и бесстыдная жена, если оскорбляют её, бесится, ласкают – превозносится...» (Появляются кадры, на которых папа с сыном спускаются по лестнице на первый этаж и обращаются к хозяйке) Папа ещё тогда предложил испробовать истинность слов Ефре;ма Си;рина, и мы спустились на первый этаж, и попросили кофе, и стали говорить ведьме, какой хороший у неё пансионат и как прекрасно спать под перинами при открытом окне, а она буркнула, что на всех не натопишь, проклятая немецкая привычка открывать окна, будто днем не надышитесь здешним воздухом... (Отец подмигивает сыну. Губы говорят: «Если ласкают – превозносится») Папа тогда подмигнул мне, повторив: „Если ласкают – превозносится“... А последний раз я вспомнил Си;рина после поджога рейхстага, когда Ге;йдрих (Кадры игрового кино: Гейдрих выступает перед своими подчинёнными; на лице исступление, на глазах слёзы истерики) собрал шестой отдел РСХА и, плача настоящими слезами, говорил о преступлении большевиков, которые подняли руку на германскую святыню, хотя почти все, кто слушал его, накануне были мобилизованы для выполнения специального задания, и закон о введении чрезвычайного положения был уже заранее распечатан и роздан тем, кто должен был начать аресты коммунистов и социал-демократов... А Гейдрих плакал...» Штирлиц тогда не мог понять, как может столь гармонично умещаться ложь и правда в одном человеке, в том именно, кто планировал поджог, а сейчас рыдал по германской святыне...

Вернувшись к себе – Штирлиц тогда жил в Шарло;ттенбурге, за мостом, напротив «блошиного рынка», – он снова смог припасть памятью к тому спасительному, что давало ему силы жить, к русскому языку, и вспоминался ему тогда именно Си;рин, и слышал он голос папы, который так прекрасно читал этого весёлого православного попа из Дамаска... (Появляется чёткое изображение отца Исаева, читающего книгу сыну): «Кто устоит против обольщений злодея, когда увидит, что весь мир в смятении и что каждый бежит укрыться в горах, и одни умирают от голода, а другие истаивают, как воск, от жажды? Каждый со слезами на глазах будет спрашивать другого: „Есть ли на земле слово Правды?“ И услышит в ответ: „Нигде“. И тогда многие поклонятся мучителю, взывая: „Ты – наш спаситель!“ Бесстыдный же, прияв тогда власть, пошлёт своих бесов во все концы смело проповедовать: „Великий царь явился к вам во славе!“ Все его последователи станут носить в себе печать зверя, только тогда они смогут получать себе пищу и всё потребное... Для привлечения к себе станут прибегать к хитрости: „Не беру от вас даров, говорю о зле со гневом“, и многие сословия, увидав добродетели его, провозгласят его царём... И станет злодей на виду у зрителей переставлять горы и вызывать острова из моря, но это будет обман, ибо люди не смогут находить себе пищи, и жестокие надзиратели будут стоять повсюду, и начнут младенцы умирать в лонах матерей, и от трупов, лежащих вдоль дорог, распространится зловоние...»

Кадр 1109

(Общий план. Штирлиц, Ойген, Курт и Вилли едут из Линца в Берлин и съезжают в кювет, спасаясь от советских самолётов. Выбегают из машины и ложатся на землю. В кювете вповалку лежат окровавленные трупы гражданских и военных. Штирлиц смотрит на них)

(Голос за кадром):

– «Когда мы вываливались из машины, – вспомнил Штирлиц дорогу из Линца в Берлин, – запах был сладким, потому что в обочинах лежали убитые и никто не хоронил их, никому не было дела ни до чего, только до себя, однако возмездие наступило не тогда, когда должно было наступить, не сразу после того, как злодеи подожгли рейхста;г и бросили в тюрьму моих товарищей, а спустя страшные двенадцать лет; как же равнодушно время – та таинственная субстанция, в которой мы реализуем самих себя... Или не реализуем вовсе...»

Кадр 1110

(Общий план. Штирлиц приподнимает голову и кричит сипло-хриплым голосом):

– Эй!
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц крикнул и поразился себе: не говорил, а хрипел. Что-то случилось с голосом. «Но ведь голосовые связки нельзя отбить, – подумал он, – просто я держал себя, чтобы не кричать от боли – им ведь этого так хотелось, для них это было бы счастьем, видеть, как я корчусь, но я им не доставил этого счастья, я кричал про себя, и поэтому у меня что-то запеклось в горле. Пройдет».

(Штирлиц):

– Эй!
 
(Голос за кадром):

– Он решил, что его не услышат, а ему надо было подняться и ощутить себя всего. Может, они отбили ноги, и он не сможет подняться, не сможет ходить. Пусть они придут сюда, пусть отведут его в туалет, а может, Мю;ллер приказал им не пускать меня никуда, или этот «добрый доктор велел держать меня недвижимым, так ему будет сподручнее потом работать со мной. Они ж, наглецы, говорят: „Он работает“. Вот сволочи, как похабят прекрасное слово „работа“, да разве они одно это слово опохабили? Они опохабили то слово, за которое погибло столько прекрасных товарищей. Они ведь посмели прекрасное и чистое слово «социализм» взять себе, обгадив его собственничеством, арийской принадлежностью! Ну, прохвосты! Нет ведь национального социализма, как нет национального добра, чести, национального мужества...

Кадр 1111

(Общий план. Вилли заглядывает в приоткрытую дверь):

– Ну, что тебе?

(Голос Штирлица за кадром):

 – В туалет пусти.

(Вилли):

– Лей под себя, (И засмеялся как-то странно, лающе) Подсохнешь, морозов больше не будет, весна...

Кадр 1112

(Общий план. Штирлиц лежит)

(Голос за кадром):

– «Он ничего не соображает, – понял Штирлиц. – Пьян. Они всё время пьют – так всегда бывает у тру;сов. Они наглые, когда все скопом и над ними есть хозяин, а сто;ит остаться одним, их начинает давить страх, и они пьют коньяк, чтобы им не было так ужасно».

Кадр 1113

(Крупный план. Штирлиц прохрипел):

– Ну, смотри, смотри, Ви;лли! Смотри, собака, ты можешь меня расстрелять, если прикажет Мю;ллер, и это будет по правилам, но он не мог тебе приказать не пускать меня в сортир, смотри, Ви;лли...

Кадр 1114

(Общий план. Вилли подходит к лежащему Штирлицу)

(Голос за кадром):

– («Я верно рассчитал, – понял Штирлиц, – я нажал в ту самую точку, которая только у него и ощущает боль, я попал в точку его страха перед шефом, другие точки в нем атрофированы, растение, а не двуногий»), (Вилли снял наручники, отстегнул стальные обручи на лодыжках и сел на стул)

(Вилли сказал):

– Валяй. Иди...

(Штирлиц хотел было подняться, но сразу же упал прямо на пол)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц хотел было подняться, но сразу же упал, не почувствовав своего тела; боль снова исчезла – кружащаяся звонкая ватность. Тошнит.
(Вилли засмеялся. Снова взорвался снаряд – теперь еще ближе. Дом тряхануло, Вилли поднялся, чуть шатаясь, приблизился к Шти;рлицу и ударил его сапогом в кровавое месиво лица):

– Вставай!

(Штирлиц ответил):

– Спасибо.
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц ответил «Спасибо», потому что боль снова вернулась к нему. «Спасибо тебе, Ви;лли, зло рождает добро, точно, я убеждаюсь в этом на себе, как не поверить. Одно слово – опыт. Ох ты, как же болит всё тело, а?! Только лица у меня будто бы нет, будто горячий компресс положили; а почему так трудно открывать глаза? Может, доктор уколол в веки, чтобы я не мог больше видеть их лица? Всё равно я их запомнил на всю жизнь... Погоди про всю жизнь... Не надо... Он бы не стал мне колоть веки, они б просто выжгли мне глаза сигаретами – нет ничего проще. Им, значит, пока ещё нужны мои глаза...»

(...Он стал медленно подниматься с пола, руки дрожали, но он всё время повторял себе спасительное слово – «Заставь!». Сплюнул кровавый комок, прокашлялся и сказал своим прежним голосом, уже слыша себя):

– Пошли...

(Вилли ответил):

– Погоди, (Выглянул в коридор, крикнул): – Кто ещё не кончил работу, молчать! Я не один!

Кадр 1115

(Общий план. Штирлиц шел, раскачиваясь, цепляясь распухшими пальцами за стены, чтобы не упасть. Возле двери, обитой красной кожей, он остановился, снова сплюнул кровавый комок – ему доставило удовольствие видеть, как кровь поползла по аккуратным белым обоям в голубую розочку)

(Голос за кадром):

– Ему доставило удовольствие видеть, как кровь поползла по аккуратным белым обоям – пусть попробуют отмыть. Это ж ранит их сердце: такая неопрятность. Сейчас, верно, ударит. (И впрямь Вилли ударил его по голове. Штирлиц упал, впав в темное беспамятство...)

Кадр 1116

(Общий план. Мюллер в своём кабинете неторопливо переодевается в цивильную одежду)

(Голос за кадром):

– ...Мю;ллер принял ещё две таблетки коки, которые ему подарил Ше;лленберг, и начал неторопливо переодеваться. Всё. Конец. Исход. Жаль О;йгена. И Ви;лли жаль, а ещё больше жаль Ге;шке, толковый парень, но если позволить им уйти – тогда вся игра окажется блефом. Штирлиц – человек особый, он поддавок не примет, да и в Москве сидят крепкие люди, они будут калькулировать товар. Им простую липу не всучишь... Чтобы завершить свою коронную партию перед тем, как уйти отсюда под грохот русской канонады по тропе ОДЕССы, он может пожертвовать этими парнями, толковыми и верными ему, он просто обязан отдать их на закланье – так рассчитана его комбинация... Даже если в дом угодит снаряд и Штирлица прихлопнет вместе с ними, документам, что собраны там, будет вера. Они же станут искать Штирлица и найдут его – в крови, со следами пыток. И это будет как предсмертное письмо верного им человека, они скушают его дезинформацию, поверят ему, и он, Мю;ллер, именно он, сделает так, что в Москве прольётся кровь, много крови, – ах как это важно для его дела, когда льётся кровь; кровь уходит – сила уходит, сила уходит – пустыня грядёт...

(...Мюллер снял трубку телефона, набрал номер)

(Голос за кадром):

– Мю;ллер услышал в трубке знакомый голос: эта опорная точка ОДЕССы в порядке; только пятый абонент не ответил; наверное, попал снаряд. Шестая и седьмая ждали. Всё, порядок, где Бо;рман?

Кадр 1117

(Общий план. Кальтенбруннер сидит в своём кабинете в резиденции Альт Аусзее на диване, отходит ото сна. Видно, что он ночью сильно пил. Одет в пижаму. Перед ним столик с бутылкой коньяка и рюмкой. Он наливает коньяк и тяжело оглядываясь, словно ожидая, что кто-то вот-вот схватит за руку, проталкивает в себя рюмку коньяку; закуривает дешёвую сигарету «Каро». Затем одевается и выходит в комнату секретарей. Интересуется последними новостями из Берлина. Секретарь докладывает последние новости)

(Голос за кадром):

– ...Кальтенбру;ннер тяжело отходил после ночного, тёмного пьянства. В первый же момент, как только открывал глаза он буквально проталкивал в себя рюмку коньяку. Закуривал горькую сигаретку «каро», самую дешёвую (раньше всегда этим бравировал). Лишь потом одевался, выходил в комнату, где работали секретари. Затравленно интересовался последними новостями из Берлина, все ещё – в глубине души – надеясь на чудо.

Здесь-то, ранним утром, ему и передали послание Ге;ббельса. ...Приказ о взрыве штолен в Альт-Аусзе;е, где хранились картины, иконы и скульптуры, вывезенные из всех стран Европы, отправил Ге;ббельс. Об этом – в суматохе последних часов – не знал даже Бо;рман.

(Кальтенбруннер спрашивает секретаря. Рядом находится Хётль):

– Где команда взрывников Аусзе;е? Соедините меня с ними.

(Голос за кадром):

– Секретарь, только что приехавший вместе с Кальтенбру;ннером из Берлина, здешней обстановки не знавший, ответил, что он должен запросить номер, он какой-то особый; они ж засекречены, живут на конспиративной квартире, чуть ли не по словацким паспортам...

(Хётль):

– Я соединю вас, обергруппенфю;рер, я в курсе дела.

(Голос за кадром):

– Хётль теперь не отходил от Кальтенбру;ннера ни на шаг.
 
(Хётль продолжает):

– С вашего аппарата. Пойдёмте.  (И распахнул дверь в его кабинет).

Кадр 1118

(Общий план. Кальтенбруннер сидит в своём кабинете за рабочим столом, перед ним Хётль. На столе бутылка коньяка и рюмка)

(Хётль):

– Обергруппенфю;рер, вы не станете звонить взрывникам.

(Тот вскинул свое длинное, лошадиное лицо. Брови поползли наверх, сделав маленький лоб морщинистым и дряблым)

– Что?!

(Хётль повторил):

– Вы не станете этого делать, хотя бы потому, что американский представитель в Берне А;ллен Да;ллес только что сел за стол переговоров с обергруппенфю;рером Карлом Вольфом, потому что тот гарантировал спасение картин галереи Уффи;ци. Я готов сделать так, что Да;ллес узнает про ваш мужественный поступок: вы ослушались Ге;ббельса, вы спасли для мира непреходящие культурные ценности – это усилит ваши позиции, особенно после измены Ги;ммлера, – во время предстоящих переговоров с западными союзниками... Если же вы не сделаете этого, то...

(Кальтенбруннер):

– То что?! Что?! Я сейчас сделаю другое: я сейчас же прикажу расстрелять вас...

(Хётль ответил):

– Ну что ж, приказывайте,
 
(Голос за кадром):

– Хётль ответил, стараясь отогнать от себя постоянное виде;ние: лицо Штирлица, измученное, с черными тенями под глазами.

(Хётль продолжает):

– Только вы убьёте ваш же последний шанс... Никто не сможет сказать американцам о вашем благородном поступке, кроме меня...

(Кальтенбруннер):

– Каким образом вы скажете об этом Да;ллесу? Отчего вы думаете, что он вообще станет вас слушать?!

(Хётль ответил):

– Станет. Он уже слушает меня. И я признался ему, что поддерживаю контакт с ним – с вашей санкции... Это – в вашу пользу... А спасение Альт-Аусзе;е ещё более укрепит ваши позиции... Карл Вольф это понял первым и сейчас отдыхает на своей вилле в Северной Ита;лии под охраной американских солдат...

(Кальтенбруннер растерянно спросил):

– А что мне делать с телеграммой Ге;ббельса? Что я ему отвечу?

(Хётль):

– Вы думаете, он ещё ждёт вашего ответа?

(Хётль снял трубку)

(Голос за кадром):

– Прежде чем набрать номер, Хётль снова вспомнил Штирлица, когда тот говорил: «Навязывайте Кальтенбру;ннеру действие, они сами не умеют поступать. Они раздавлены их же кумиром, Гитлером. В этом их трагедия, а ваше спасение...»

(Хётль говорит по телефону):

– Алло, «Ястреб», говорит «Орёл» по поручению «Высшего»: без его указания операция «Обвал» не имеет права быть проведена...

Кадр 1119

(Общий план. Эсэсовский взрывник «Ястреб» на конспиративной квартире рассмеялся в телефонную трубку пьяным смехом, потом просипел):

– Слушайте, вы, «Орёл», у нас существует приказ «Высшего» провести «Обвал», и мы его проведём, если он лично его не отменит! Тем более что танки американцев совсем рядом... Мы уже собрали рюкзаки... После работы, когда мы её закончим, приглашаем вас на альпийские луга, там загар хороший и коровы недоеные...

Кадр 1120

(Крупный план. Хётль говорит по телефону)

(Хётль нажал):

– Послушайте, вы меня, видимо, неверно поняли... «Высший» сейчас отдаст вам личный приказ, он у аппарата...

(Хётль протянул трубку Кальтенбруннеру. Тот грыз ноготь на мизинце, ловко, как белка орех, смотрел на Хётля красными ожидающими глазами. Штурмбанфюрер зажал мембрану ладонью, шепнул):

– Скажите, что пришло личное указание рейхсминистра Ге;ббельса: до особого приказа из Берлина не взрывать... Ну, говорите же!

(Голос Кальтенбруннера за кадром):

– А если он меня не послушает?
 
(Хётль сказал и протянул Кальтенбруннеру трубку):

– Пригрозите расстрелом. Тогда послушает.

(Голос за кадром):

– Хётль с ужасом понял, какой идиот правил им все эти годы, чьи приказы он выполнял, кому поклонялся, кто разложил его, сделав бесхарактерным, мелким и подлым трусом, не способным быть человеком – только исполнителем чужой воли...

Кадр 1121

(Крупный план. Кальтенбруннер взял трубку, откашлялся; лающим, знакомым всем в РСХА голосом с ужасным венским акцентом отчеканил):

– Здесь «Высший»! Указание, переданное вам «Орлом», исполнять беспрекословно! Этого требуют высшие интересы рейха! Ослушание поведёт к расстрелу! До того, пока я лично не прикажу, штольню не взрывать!

(Голос за кадром. Виды Австрийских заснеженных Альп. Лесистых склонов, синего неба):

– ...Воистину связь случайного и закономерного является проявлением диалектического закона человеческого бытия.

Случайность поездки Штирлица в Альт-Аусзе;е, закономерность его анализа Хётля, точное предсказание им поведения Кальтенбру;ннера в кризисной ситуации, основанное на знании механики, морали нацистского рейха, глубокое понимание безыдейности, изначальной безнравственности гитлери;зма – все эти компоненты закономерности и случайности привели к тому, что именно он, полковник советской разведки, русский интеллигент Максим Исаев, внёс свой вклад в то, что сокровища мировой культуры, похищенные нацистами, не оказались погребенными на семисотметровой глубине штольни Альт-Аусзе;е.

Картина 43. ПАУКИ В БАНКЕ – III

(Мерное щёлканье метронома. Появляется надпись на экране: «30.04.1945 года; 09.00». И исчезает.)

Кадр 1122

(Общий план. Конференц-зал в бункере рейхсканцелярии. Гитлер выходит из своей комнаты. Гладко выбрит. Рука трясётся меньше обычного. Собрались все должностные лица на ежедневную конференцию)

(Голос за кадром):

– ...В ночь на 30 апреля Гитлер так и не смог покончить с собою.

Первым докладывал командующий обороной Берлина генерал Ве;йдлинг:

Кадр 1123

(Общий план. Вейдлинг докладывает стоя у карты Берлина. Показывает указкой):

– Бои идут между Ка;нтштрассе и Би;смаркштрассе. По-прежнему напряжённое положение на Курфю;рстендам... Русские танки находятся в семистах метрах от рейхсканцеля;рии... Надежды на прорыв армии Венка к центру города нет, фюрер... Я снова и снова обращаюсь к вам с просьбой согласиться на то, чтобы верные части обеспечили ваш выход из бункера. В моём распоряжении есть люди, которые смогут организовать прорыв к Потсда;му – там мы попробуем соединиться с Венком...

(Бо;рман не дал ответить Гитлеру, задал вопрос, обращаясь к Вейдлингу):

– Какова гарантия того, что фюрер не попадёт в руки врагов? Вы берёте на себя ответственность за то, что не случится самой страшной трагедии, которая только возможна?

(Вейдлинг пожевав губами, ответил):

– Абсолютной гарантии я не могу дать, но люди будут сражаться до последнего во имя спасения фюрера...

(Гитлер молчал, смотрел пустыми, круглыми глазами то на Бо;рмана, то на Ве;йдлинга)

(И – наконец – помог Ге;ббельс):

– Генерал, мы ждём определённого ответа: вы, лично вы, Ве;йдлинг, гарантируете нам, что жизнь фюрера во время прорыва будет вне опасности? Он не попадёт в плен? Если это случится, отвечать вам придётся перед судом истории, и не только вам...

(Вейдлинг ответил):

– Господин Ге;ббельс, на войне, как на войне, помимо законов сражений большую роль играют досадные факторы случайности...

(Бо;рман скорбно и понимающе посмотрел на Гитлера. Тот как-то странно улыбнулся и тихо сказал):

– Я благодарю вас, генерал Ве;йдлинг. Признателен вам за верность и заботу обо мне... Я останусь здесь...

Кадр 1124

(Общий план. Столовая рядом с кабинетом и апартаментами Гитлера. За столом кроме гитлера и Евы сидят приглашённые: фрау Марциали, секретарша Гертруда Юнг, стенграфистки)

(Голос за кадром):

– В два часа фюрер пригласил на обед (Камера последовательно обходит приглашённых) своего повара фрау Марциа;ли (Крупный план), личного секретаря фрау Гертру;ду Ю;нге (Крупный план), стенографисток Ли;зе (Крупный план) и И;нгеборг (Крупный план);
 
(Гитлер внимательно наблюдает за тем, как Ева, разливает вино по высоким, тяжелого хрусталя, рюмкам)
 
Гитлер внимательно наблюдал за тем, как Ева, теперь уже не Бра;ун, а Гитлер, разливала вино по высоким, тяжёлого хрусталя, рюмкам. Вино пузырилось, и в гостиной был ощутим аромат винограда, схваченного первым ночным заморозком. Такие игольчатые, лёгкие заморозки бывают в Ве;не в конце октября.

Кадр 1125

(Общий план. Приглашённые дамы едят спаржевый суп, звякая ложками. Фюрер попробовал суп, заметил):

– Фрау Марциа;ли превзошла себя в кулинарном искусстве: эта протертая спаржа совершенно изумительна... В молодости я подолгу любовался на базаре в Линце горами овощей, но никогда моя кисть не рискнула запечатлеть буйство природы, дарованной нам землёю...

(Голос за кадром):

– Он привык к тому, что во время застолья, когда он начинал говорить, все замирали. Бо;рман подавался вперёд, внимая каждому его слову, иногда делал быстрые пометки маленьким карандашиком в таком же маленьком – величиною со спичечный коробок – блокнотике, однако сейчас Бо;рмана за столом не было. Не было Ге;ббельса, Ге;ринга, Ги;ммлера, Ке;йтеля, Шпе;ера – не было всех тех, к кому он привык, а секретарши, (Кушающие дамы крупно: двигающин=еся по тарелкам ложки, улыбки, промакивание ртов салфетками) приглашённые им в первый раз за те годы, что работали в ставке, продолжали поедать спаржевый суп, и звяканье серебряных ложек о тарелки показалось ему кощунственным и противоестественным, (Гитлер жалобно сморщился, посмотрел на Еву, (Крупный план) одетую в роскошный серый костюм, глубокий цвет которого особенно подчеркивался бриллиантами, что украшали платиновые часы, вздохнул и, нахмурившись, замолчал)

Кадр 1126

(Общий план. Официанты убирают суповые тарелки, ставят второе блюдо)

(Раздаётся бой высоких часов, стоявших в углу столовой, Гитлер вздрогнул, пригнувши голову)

(Голос за кадром):

– Гитлер сейчас заговорит, потому что сло;во сейчас было для него спасением, надеждой, тем, что позволяло ему быть здесь, среди этих женщин, живых ещё, красивых, милых. Боже, насколько же они мягче мужчин, вернее их, тоньше!

Кадр 1127

(Крупный план. Гитлер заговорил, чуть покашливая, словно проверяя голос.):

– Вчера во сне я видел мать

(Голос за кадром):

– Гитлер говорил, чуть покашливая, словно проверяя голос. В последние дни после инъекции голос садился. Он обратил на это внимание нового врача, но тот сказал, что это обычная реакция организма на отсутствие свежего воздуха – ничего тревожного.
 
(Гитлер продолжает):

(Голос за кадром синхронно переводит):

– Я увидел её совсем молодой, в те дни, когда жил в Брауна;у. Каждый день, пугая самого себя невидимыми стражами, я миновал ворота старого города и – несчастное дитя окраины – оказывался на центральной площади, где были открыты рестораны и кафе, звучала музыка, слышался смех избалованных детей, наряженных, словно куклы... Я смотрел на них, остро смущаясь своих стоптанных башмаков и старого, кургузого пиджака, в котором моя фигура казалась мне самому убогой... Я начинал чувствовать изнуряющую ненависть к тем, кто благоухал и радовался жизни, ибо...

(Гитлер снова нахмурился)

(Голос за кадром):

– Гитлер забыл, с чего начал, чему хотел посвятить эту свою тираду. Он мучительно вспоминал первую фразу, но то, что женщины деловито резали мясо, продолжая сосредоточенно есть, показалось ему до того обидным, что он едва сдержал слёзы.

Кадр 1128

(Крупный план. Ева посмотрела мимо Гитлера на дверь, которая ведёт в конференц-зал (Крупно – дверь) Гитлер вздрогнул и как бы съёжился)

Кадр 1129

(Общий план. Крупно – дверь. Изображение Гитлера не сфокусированное. Лицо Гитлера сфокусировано на фоне нечёткого изображения двери. Гитлер вздрогнул и как бы съёжился и обернулся)

(Голос за кадром):

– Когда Ева посмотрела не на него, а на дверь, что вела в конференц-зал, Гитлер вздрогнул и вжал голову в плечи – ему показалось, что там стои;т Бо;рман и молча глядит на его затылок, показывая всем своим видом, что пора, время настало, более ждать нельзя, нации угоден его уход, это вольёт силы в сердца тех, кто будет продолжать борьбу за его дело. Как страшна жизнь, как жестокосердны те, кто окружал его, почему они не сделают что-нибудь, они могут, они обязаны смочь, это ведь так страшно – переход в небытие, когда рвущая боль разорвет череп и его мозг, полный великих мыслей, концентрат надежды арийцев, превратится в кровавое месиво...

Кадр 1130

(Крупный план. Гитлер смотрит на Еву)

(Голос Гитлера за кадром.):

– «Нет, я не хочу, я не могу, мне так спокойно сидеть среди этих женщин, пусть они едят, ничего, я прощаю им их беспечность. Только бы говорить, продолжать быть, только бы не страшная тишина, которая настанет после выстрела. Я не смогу нажать на курок, я ни в чём не виноват, виноваты те, которые были рядом, они могли бы подсказать мне, а они трусливо молчали, думали только о себе, о своей выгоде, маленькие мыши, кем я окружал себя, бог мой?!»

Кадр 1131

(Общий план. Вид в профиль. Гитлер, напротив Ева. Ева вдруг поднялась, и Гитлер еще сильнее пригнулся, затравленно оглянувшись)

(Ева Браун):

– Мой дорогой, (Это обращение шокировало его, он обвел взглядом секретарш, но никто не обратил на это внимания – пили вино и вкусно ели, Ева – законная жена, она вправе обращаться к нему так, как обратилась, отчего нет)
 
(Ева продолжает и идёт к двери)

– Я сейчас вернусь, я забыла отправить телеграмму сестре, прости меня...

(Гитлер, глядя на неё):

– Если это касается изменника Фе;геляйна, ты не вправе посылать ей ни слова соболезнования!
 
(Ева ответила уже возле двери):

– Мой дорогой, это касается нас с тобою...

(Голос за кадром):

– Гитлер подумал, что Ева сейчас сделает нечто такое, что принесёт спасение, он ждал чуда от кого угодно, только б теплилась надежда, только б прошла минута, вторая, час, сутки, а потом что-нибудь произойдёт, обязательно произойдёт нечто такое, что принесёт спасение...

А Ева пошла в радиорубку и попросила отправить телеграмму в О;берзальцберг сестре: «Пожалуйста, срочно уничтожь мои дневники!»

Кадр 1132

(Общий план. Ева сидит в радиорубке возле радиста и смотрит отсутствующим взглядом в пустоту)

(Голос за кадром):

– Она знала, что делала. Она вела дневники в тридцать пятом году, когда их роман с Гитлером только-только начинался. Она описывала тот февральский день, когда он приехал к ней и сказал, что решил подарить ей дом. И какое это было для неё счастье! Как она потом сходила с ума от ревности, когда он ездил к Ге;ббельсу, этому мерзкому своднику, и проводил там долгие часы с певичкой О;ндрой, с женою тяжеловеса Макса Шме;линга... Е;ва сильно любила его тогда, потому что он был её первым мужчиной... О, как это было ужасно, когда она отправила ему письмо, решив принять снотворное, если он ей не ответит! И как искренне переживала она, ожидая письма, чего только не передумала она в те дни! Может быть, её письмо попадёт ему в тот момент, когда он будет не в духе, может быть, вообще не надо было писать ему... «Мой бог, помоги мне поговорить с ним, завтра будет слишком поздно...» – шептала она тогда поминутно и приняла тридцать пять пилюль снотворного...

Ева Гитлер сидела возле радиста, передававшего её телеграмму сестре, и вспоминала то звонкое ощущение горя, которое она испытала, когда доктор кончил промывание... Ей было так хорошо, когда она уснула, такие чистые мелодии слышались ей, а потом наступила тишина, спокойная, глухая тишина...

Кадр 1133

(Общий план. ...И снова Гитлер обошел строй людей, стоявших перед ним, и снова пожал руку каждому, произнеся слова сдержанной благодарности, и снова ищуще заглядывал в глаза, и снова прислушивался к шуму, доносившемуся из других комнат: там был слышен смех, музыка, хлопанье пробок шампанского...)
(Когда он затворил дверь кабинета, в прихожей что-то звякнуло; звук канистр, которые ставят на пол)

(Гитлер спросил испуганно):

– Кто?! Кто там?

(Голос Бормана за кадром ответил):

– Я. Я подле вас, мой фюрер...

Кадр 1134

(Общий план. Борман стоит в тамбуре вместе с Ге;ббельсом. Рядом канистра с бензином, которую Борман принес с собою. Ге;ббельса трясёт мелкой дрожью. Лицо пожелтело, виски поседели)

Кадр 1135

(Общий план. Ева сидит в кресле и спокойно кладёт в рот ампулу с ядом. Кусает её и чуть откинувшись, беспомощно опускает руки)
(Гитлер долго ходит вокруг мертвой женщины, бормоча что-то, потом потрепал Еву по щеке, достал пистолет и приставил дуло ко рту)

(Ужас объял его)

(Гитлер шепчет):

– «Нет,  нет, нет, я не хочу! Это неправда! Все это ложь! Я не хочу! Мне надо заставить себя проснуться, я просыпаюсь, мамочка!..»

Кадр 1136

(Общий план.  Бо;рман посмотрел на часы погладил Ге;ббельса по плечу и отворил дверь кабинета)

Кадр 1137

(Общий план. Гитлер, не обращая на Бормана внимания, быстро и сосредоточенно ходит вокруг кресла, где лежит Ева. В правой руке его зажата рукоять пистолета)

(Бо;рман разомкнул холодные пальцы фюрера, взял его вальтер и, приставив к затылку, выстрелил...)

Кадр 1138

(Общий план.  ...Через несколько минут комната заполнилась людьми. Ге;ббельс трясся от рыданий, Бо;рман успокаивал его...)

Кадр 1139

(Общий план. Затем Бо;рман пригласил Ве;йдлинга в конференц-зал и сказал):

– Вы не смеете никому и ни при каких обстоятельствах говорить о кончине фюрера. Даже Де;ниц не будет знать об этом. Ясно? (Вейдлинг кивает и выходит из конференц-зала)

Кадр 1140

(Общий план.  Борман приглашает генерала Кребса в свой кабинет и вручает ему запечатанный конверт):

– Это письмо вы передадите лично маршалу Жукову. Вы вернётесь сюда с мирными предложениями красных. На Западе никому не известно о кончине фюрера. Там никто не знает о составе нового кабинета. Мы сообщаем о завещании Гитлера лишь одним русским. Этого нельзя не оценить. Мы идём к ним с тем, о чём вы говорили ещё в сорок четвёртом году. Тогда вас не послушали. Теперь вам и карты в руки. С богом, генерал, мы ждём мудрого ответа красных.

Картина 44. ИСХОД

Кадр 1141

(Общий план. Мю;ллер на конспиративной квартире. Он задумчиво сидит перед зеркалом, разглядывая своё лицо. Канонада была постоянной – бои шли где-то совсем рядом. Его лицо было сейчас другим: свежий шрамик возле уха – подтяжка. Левая щека стала чуть скошенной, будто после контузии, подбородок зарос седой щетиной, волосы перекрашены в пего-седой цвет, пострижены коротко, под «бобрик». Поношенный не по росту пиджак)

(Голос за кадром):

– ...Мю;ллер задумчиво сидел перед зеркалом, разглядывая своё лицо. Канонада была постоянной – бои шли где-то совсем рядом. Пора уходить.

Его лицо было сейчас другим: свежий шрамик возле уха (Крупно – шрамик возле левого уха) был понятен лишь посвящённым – подтяжка. Левая щека стала чуть скошенной, будто после контузии, подбородок зарос седой щетиной, волосы перекрашены в пего-седой цвет, пострижены коротко, под «бобрик». В кармане поношенного, не по росту, пиджака документы на имя Ве;рнера Дрибса, члена Коммунистической партии Германии, освобождённого из концентрационного лагеря «Ортс» Красной Армией, – просьба ко всем союзным властям оказывать ему содействие. На руке наколоты цифры – номер заключённого.

Он смотрел на своё отражение в зеркале, прислушивался к канонаде и вспоминал тот день, когда Ги;ммлер вручал ему руны бригадефю;рера. (Кадры игрового кино: торжественное вручение рун бригадефюррера Мюллеру Гиммлером в зале церемоний мюнхенского гестапо (дубовый зал).
 
Он почти слышал сейчас те овации, (Овации стоя;щих соратников, сияющие лица, аплодисменты) которые гремели в дубовом зале мюнхенского гестапо, видел сияющие лица друзей и врагов – они стоя приветствовали его. Он помнил, как потом, когда кончился официальный церемониал, Ги;ммлер пригласил новых генералов СС в банкетный зал (Гиммлер стоя за накрытым банкетным столом поднимает бокал шампанского и произносит здравицу) и поднял за них бокал с шампанским, а Мю;ллер мечтал, (Мюллер крупным планом улыбается, держит бокал, выпивает) чтобы весь этот цирк поскорее кончился и можно было бы уехать к Ло;тте. Девушка любила его – он верил, любила по-настоящему, и он её обожал. Однако в зале начались спичи, (Спичи гестаповцев) каждый хотел покрасоваться перед рейхсфю;рером: (Гиммлер крупно: сидит, слушает) тот любил слушать, как говорят подчинённые, поэтому Мю;ллер только в десять остановил свою машину возле маленького особнячка, (Мюллер подъезжает на машине к особняку, выходит, закрывает двери, смотрит на окна – не освещены) где жила подруга. Света в окнах не было. «Уснула, моя хорошая», – подумал он с нежностью, отпирая дверь своим ключом, (Отпирает дверь, заходит, идёт по комнатам, смотрит искающе) но в комнатах было пусто...

(Крупный план. Мю;ллер задумчиво сидит перед зеркалом, разглядывая своё лицо)

(Голос за кадром):

– Только спустя три года он узнал, что Ло;тта была агентом Ге;йдриха, освещала тех, кого готовили к большому повышению, играла любовь. Боже, как играла, пусть бы продолжала, он бы и это ей простил, но ему объяснили, что рейхсфю;рер никогда не разрешит ему развода, это повлияет на карьеру, а Мю;ллер уже тогда знал, что рейхсфю;рер имеет ребёнка от любовницы и содержит её в замке под Мю;нхеном, покупает ей самые дорогие автомобили, а его лишил единственной в жизни радости. Разве такое забудешь?!

Кадр 1142

(Общий план. Звонок телефона. Мюллер берёт трубку)

(Голос Бо;рмана в трубке):

– Де;ржите пальцы на пульсе нашей линии?

(Мюллер):

– Пока да. Вы скоро?

Кадр 1143

(Крупный план. Бо;рман говорит по телефону):

– Видимо. Ваши люди смотрят за «сорок седьмым»?

(Голос Мюллера в трубке):

– Он в порядке.

(Бо;рман):

– Будем на связи постоянно.

(Голос Мюллера в трубке):

– Только так.

Кадр 1144

(Крупный план. Мюллер говорит по телефону)

(Голос за кадром):

– Потом позвонили из отделения гестапо, которое отвечало за район той конспиративной квартиры, где был Штирлиц:

(Голос в телефонной трубке):

– Русские танки заняли рубеж в двух километрах от нас, группенфю;рер! Мальчики из «гитлерю;генда» пустили в ход фаустпатро;ны, красные остановились...

(Мюллер):

– Спасибо. Всю документацию уничтожили?

(Голос в телефонной трубке):

– Да, совершенно.

(Мюллер):

– Хорошо, ждите указаний.

(Мю;ллер осторожно положил трубку, посмотрел на часы и удивился)

(Голос за кадром):

– Мюллер посмотрел на часы и удивился совпадению. «Чему я удивляюсь, – подумал он, – часы ведь в каждом из нас. Я постоянно слышу свои внутренние часы, чёрт меня дёрнул связать себя с Бо;рманом, он же слеп, как и его хозяин! Мой, наш хозяин – не оттирай себя, ты ж был в доле, нечего теперь на кого-то пенять! Но ведь Бо;рман действительно слеп, потому что русские никогда не станут с ним говорить, это азбука! А вдруг станут? Ведь в августе тридцать девятого, (Кадры кинохроники: 1939 год, переговоры Молотова и Риббентропа. Сталин и Гитлер) когда англичане начали свою волынку, а в небе пахло порохом, Сталин сел за стол с Риббентро;пом? И сейчас в Москве знают от меня про то, как Ге;ринг и Ги;ммлер ведут переговоры с англосаксами, Сталину не могли не докладывать радиограммы Штирлица. Бо;рман верно сказал, что Кремль знал о миссии Вольфа в Берне – Штирлиц выходит у них на самый верх... Нет, – уверенно повторил себе Мю;ллер, – Сталин не сядет за стол с Бо;рманом».

Он – в который уже раз! – подумал, что сделал ошибку. Ещё есть время, чтобы уйти по цепи ОДЕССы одному. «Это моя цель в большей мере, чем Бо;рмана, хотя, конечно, партия держит в руках такие узлы, которые мне неизвестны, но ещё не поздно, ещё есть верные „окна“ на Запад... А если Бо;рман все-таки уйдёт? Или договорится с русскими, что, в общем-то, одно и то же? Тогда мои дни сочтены, Бо;рман мне никогда этого не простит, меня уберут, это очевидно... Но то, что Штирлиц должен, обязан просто-таки сделать, будет моей коронной партией. Сталину будет трудно не поверить тому, что возьмёт с собою Штирлиц. Правда Геле;на с заложенной в неё ложью, сработанной мною, – такое страшнее любой бомбы. Верно я обещал Бо;рману – это взорвет их и вызовет такой шум в России, что они его не переживут, это раскачает их, брат восстанет против брата, кровь польётся, головы полетят... (Камера ещё ближе наезжает на лицо Мюллера) А когда безлюдье и страх, тогда привольно соседям, дожить бы, ах как хочется дожить!»

Кадр 1145

(Общий план. Мюллер на конспиративной квартире. Заходит Йозеф Руа)

(Голос за кадром):

– ...Йо;зеф Руа; пришёл через десять минут после звонка. Он ждал вызова в двух блоках от конспиративной квартиры Мю;ллера.

(Мюллер говорит с Руа, протягивая ему саквояж):

– Браток, возьми этот саквояж, в нём мина... Ты работал с такой в Мадри;де...

(Руа):

– Это когда ты даёшь к ней маленькую штучку, которую надо повернуть?

(Мюллер, улыбнувшись):

– Именно так.

(Мюллер достал из стола плоское портмоне, протянул Руа):
– Положи в карман. Портмоне надо открыть и закрыть пять раз подряд, на шестом всё разнесёт в щепы... Запомни адрес...

(Руа; полез за блокнотом. Мюллер взялся за виски;):

– Ты сошёл с ума?! Нет, всё-таки уголовники даже твоего уровня рождены детьми! Я говорю тебе адрес на всякий случай, мало ли что, запоминай, записывать нельзя. Пробирайся дворами, у тебя есть час, от силы два...
(Мюллер продиктовал адрес, попросил, чтобы Руа повторил дважды, показал ему дом и улицу на раскладной карманной карте, потом сказал пароль, попросил несколько раз повторить)

(Голос за кадром):

– Мю;ллер продиктовал адрес, попросил, чтобы Руа; повторил дважды, показал ему дом и улицу на раскладной карманной карте, потом сказал пароль, попросил несколько раз повторить.

(Мюллер):

– Не забудь закончить словом «распишитесь». Тот парень – его зовут О;йген, – к которому я тебя отправляю, вроде машины. Если ты спутаешься хоть на йоту, он тебя прошьёт из пистолета. Отдай ему саквояж, дождись, пока он проведёт мимо тебя Штирлица в туалет. Ты помнишь Штирлица? Ты убирал у него в особняке моего шофёра, Ганса. Я тебе сто раз показывал его фото. После этого быстро уходи и, никого не дожидаясь, начинай хлопать портмоне. Как только раздастся взрыв, убегай – там рядом русские, их пока держат, но долго это не продлится, конец, брат... Потом ляг на грунт, твои явки у меня в голове, жди связи... Ты абсолютно чист, в партии, слава богу, не был, а все наши с тобою дела я сжёг – так что лепи из себя страдальца, таких любят. Особенно-то не лезь, опасно, но помогай русским, в чём только сможешь. Пригодится на будущее. Ну с богом...

(Они обнялись. Руа; ушёл, а Мю;ллер начал ходить по комнате, разучивая новую походку – легкая хромота и слабость в движениях...)

(Голос за кадром):

– Руа; ушёл, а Мю;ллер начал ходить по комнате, разучивая новую походку – легкая хромота и слабость в движениях...

Кадр 1146

(Общий план. Другой уголовник Роберт Грундрегер следит за особняком в котором держат Штирлица, из окна соседнего дома. В особняке раздаётся сильный взрыв, пламя вырывается из окон. На мостовую напротив падает верхняя часть туловища Ойгена с вытянутой правой рукой (будто бы в нацистском приветствии; левая рука оторвана. Всё окровавлено)

(Голос за кадром):

– ...Ро;берт (тоже из мюнхенских уголовников, именно он убирал сына Мюллера, Фрица), следивший из окна соседнего дома за всем, что должно было произойти, позвонил Мю;ллеру (Роберт набирает номер Мюллера на телефоне, разговаривает в трубку) сразу же после того, как красное пламя вырвалось из окон конспиративной квартиры.

Кадр 1147

(Общий план. Вид со стороны окна на входную дверь туалета. Штирлиц в туалете. Лицо окровавлено, опухшее)

(Голос за кадром):

– ...А Штирлиц поступил так, будто выполнял то, что было заранее отрепетировано Мю;ллером. Когда взрывной волной сорвало дверь туалета, он успел подставить руки.

(Взрывной волной срывает дверь туалета; Штирлиц успевает вскинуть руки, навстречу залетающей двери. Штирлиц поддерживая левую руку правой (кисть сделалась как плётка), выходит в коридор. Всё – в известковой пыли. Она клубится как в киносказках – тяжело, дымно, – дышать трудно)

(Штирлиц споткнулся обо что-то, нагнулся. Под ногами лежал Ви;лли с разбитым черепом. Машинально Штирлиц вынул из кобуры его парабеллум, сунул в карман и пошел в сторону кабинета, из которого накануне слышал голос (дверь обита красной кожей)
 
(Голос за кадром):

– Штирлиц пошёл в сторону кабинета, из которого накануне слышал голос. Именно там должны быть архивы Геле;на.
 
(В комнате обвалилась стена, пыль не садилась, но он начал на ощупь, вытянутой правой, которая только и действовала, шарить перед собою)

(Голос за кадром):

– «Да, точно, – сказал себе Штирлиц, – ты верно ищешь, здесь был сейф, он был открыт. Здесь должны быть портфели, наподобие тех, которые мне как-то показал Мю;ллер. А может, дожидаться здесь наших? Ведь они рядом. Бой идёт совсем неподалёку. А что, если Мю;ллер пришлёт своих? Он пойдёт на всё, только бы спасти эти материалы. Ты должен взять всё, что сможешь унести... Два портфеля, и больше ничего. А как ты их ухватишь, если левая рука не работает? Ничего, зубами, как хочешь – так и ухвати. Попробуй взять в одну руку. Ну и что! Конечно тяжело, но ты донесёшь, это ж ерунда... Это всё пустяки в сравнении с тем, когда тебе выворачивают уши и спрашивают, как звали папу, а потом начинают бить ногами в лицо – оно у тебя сейчас как после пьяной драки, а в этой пыли ты станешь похож на клоуна – немцы любят, когда лица клоунов намазаны ярко-белой краской. Тогда особенно смешным выглядит красный колпак. Нет, в сейфе есть что-то ещё... Беги, беги скорее, Максим, ты должен успеть добежать и вернуться сюда, пыль осядет, ты вернёшься, только сейчас будь самим собою, торопись, не сдерживай себя – нельзя ждать, Максим, хватит ждать, беги!»

Кадр 1148

(Общий план. Штирлиц спустился по лестнице, неся в правой руке два огромных портфеля, раскачиваясь, как пьяный, вышел на пустую улицу и медленно пошёл вдоль домов туда, где стреляли, и было это совсем рядом. Рука занемела от тяжести, но он шёл, склонившись вперёд, ничего не замечая вокруг)

Кадр 1149

(Общий план. По переулку, прижимаясь к стенам домов, идёт молодой (18 лет) сержант в кожушке, одетом поверх гимнастёрки, в пилотке с красной звездой, лихо сдвинутой на левую бровь, в приспущенных сапожках. На груди ППШ. Выглянув из-за угла, он увидал Штирлица в эсэсовской форме, несущего в одной руке два портфеля. Тогда он вышел, уже не таясь)

(Голос за кадром):

– ...А навстречу Штирлицу по переулку, прижимаясь к стенам домов, шел восемнадцатилетний сержант разведроты Глеб Прошляко;в. Он знал, что на соседней улице мальчишки сидят с фаустпатро;нами. Командир сказал, что жаль пацанов, велел посмотреть, как их можно обойти... «Пусть живут, сопляки. Пятнадцать лет – что они понимают? Обмануты. Перевоспитаем после победы». Он шёл, мягко ступая, и думал, что из-за этих чёртовых детей может схлопотать пулю в живот – слишком уж пусто здесь. «Ох, не люблю я, когда с одной стороны грохочет, а с другой тихо, – неспроста это. И правда – неспроста...» Выглянув из-за угла, он увидал немецкого офицера в чёрном. «Ну, иди, иди, фриц, иди. Пьяный, видно, гад, со страху нализался, а в портфеле-то небось что-то тащит – наверняка часы и кольца. Ну, давай, ближе, ещё ближе, я тебя по башке оглоушу...»

Кадр 1150

(Крупный план. Штирлиц вдруг замечает советского сержанта, вышедшего из-за угла. Лицо его как будто заплясало от счастья)

(Голос за кадром):

– ...И в этот момент Штирлиц тоже заметил его, в армии Иерони;ма Уборе;вича так приспускали сапожки (Сапоги сержанта крупным планом приспущенные «гармошкой») те, кто отменно плясал. Это было в двадцать первом. Особый шик. Помнят былое и нынешние мальчики, спасибо тебе, что помнишь, солдат. Нельзя жить без памяти...

(Голос за кадром):

– Штирлиц чувствовал, как его лицо заплясало от счастья. Ему было трудно улыбаться – рваные раны на лбу и подбородке кровоточили, но он всё равно не мог сдержать счастливой улыбки...

Кадр 1151

(Крупный план. Прошляков как будто про себя):
– Ишь, щерится, сволочь,  вся морда в крови, задело небось гада. Ну и рожа, ну и злоба в ней, зверь фашистский...

Кадр 1152

(Крупный план.  Штирлиц поставил портфели на брусчатку, поднял руку навстречу мальчику в пилотке с красной звездой)

(Голос за кадром):

– Штирлиц хотел поднять обе руки, но левая не работала – висит как плеть. Минута, две, и я обниму тебя, сынок, родной ты мой, подумал он...

Кадр 1153

(Крупный план. Прошляков как будто про себя в ужасе):

– А ведь в портфеле-то у него может быть мина. Фанатик, может, какой псих, он мне в ноги метнёт, воронка останется...

(«Дзынь!» – ввернулась в стену дома над головой Прошлякова пуля. «Дзынь!»)
(Прошляко;в упал на колени и, вскинув автомат дал длинную очередь от живота в сторону Штирлица. Потом – ещё одну)

(Голос за кадром):

– Прошляков прошил бежащего к нему эсэсовца от живота. Тот закричал что-то. Прошляко;ву даже показалось – по-русски. Прошляко;в дал ещё одну очередь, а тот, черный, эсэсовец, всё бежал на него, захлебываясь криком...
 
Кадр 1154

(Крупный план.  Штирлиц бежит навстречу Прошлякову, захлёбываясь криком)

Кадр 1155

(Крупный план. Прошляков):

– И впрямь по-русски вопит, вот гад, а?! (Звук пули в грудь. Прошляков падает, как подкошенный от удара пули навзничь, на спину, разбросив руки в стороны)

(Голос за кадром):

– ...А третью пулю Прошляко;в не слышал – она ударила его в сердце. Наповал...

Кадр 1156

(Общий план. Паренёк в форме гитлерюгенда с автоматом за спиной подбегает к лежащему на мостовой Штирлицу)

(Голос за кадром):

– ...Кла;ус Бо;рхард, член «гитлерю;генда», который стоял в охране боевой позиции противотанковой группы, увидав, как после его выстрела упал русский солдат, бросился к штандартенфю;реру, лежавшему на земле без движения. (Забросив руку Штирлица себе на плечо, волочит его во двор, стаскивает в подвал. Там – парни из гитлерюгенда, телефонный аппарат. Старший глядит на раненого, потом командует по-немецки своим пацанам)

Кадр 1157

(Общий план. Подвал, парни из гитлерюгенда, сташий блокфюрер партии. Телефон)
(Голос за кадром продолжает):

– Здесь в подвале, у телефона – связь была подземной и работала бесперебойно. Блокфю;рер партии партайгено;ссе Зи;берштейн замер, увидав знаки отличия раненого. (Он крикнул мальчишкам. Голос за кадром переводит):

– «Тащите штандартенфю;рера через подвалы на командный пункт! Скорей!»

Кадр 1158

(Общий план.  На командном пункте в репродукторе гремит голос Ге;ббельса. Мальчишки заносят Штирлица. Оберштурмбанфюрер, руководяший прорывом, рядом – человек в штатском)

(Голос за кадром продолжает):

– ...На командном пункте в репродукторе гремел голос Ге;ббельса: «Армия генерала Венка, прорвав позиции большевиков, идёт в Берлин, сокрушая всё на своем пути! Настал час победы!»

(Оберштурмбанфюрер, тоже заметил знаки отличия Штирлица. Склонился к человеку в штатском. Штирлицу оказывают помощь)

(Голос за кадром продолжает):

– Оберштурмбанфю;рер, руководивший прорывом, тоже заметил знаки отличия Штирлица. Он сказал человеку в штатском штандартенфю;реру Га;усу (Человек в штатском говорит по-немецки. Голос за кадром переводит):

– Наш...

(Оберштурмбанфюрер сказал):

– Свяжитесь с Кру;зе, он отвечает за каналы ОДЕССы, а пока пусть этого несчастного переоденут...

(Голос за кадром продолжает):

– Раздев, Штирлица перевязали, отправили на носилках – по системе подземных коммуникаций – к центру: там готовился очередной прорыв через последнее «окно».

(Оберштурмбанфюрер):

– Он не жилец...

(Га;ус резко ответил):

– Вот когда умрёт, тогда только он и перестанет быть жильцом... Пока человек СС жив – он жив!

Кадр 1159

(Общий план.  Танк Т-34, бортовой номер 24-9 на брусчатке, где ранило Штирлица наезжает левой гусеницей на портфели Мюллера с документами и развернувшись, превращает их в труху)

(Голос за кадром):

– ...Через два часа танк Т-34 номер «24-9» под командованием младшего лейтенанта Нигмату;ллина, прорвав оборону мальчишек «гитлерю;генда» на Ванзе;е и разворачиваясь, перепахал левой гусеницей портфель, где лежали те «документы» Геле;на – Мю;ллера, которые должны были оказаться в руках русских...

Случай есть проявление закономерности: Красная Армия решила судьбу спланированной провокации Мю;ллера просто и однозначно, превратив бумаги Геле;на в коричневое, бесформенное крошево.

Кадр 1160

(Общий план.  Жуков разговаривает по телефону с Чуйковым. Тот говорит быстро, звеняще. Жуков удивлён)

(Голос за кадром):

– Командарм восьмой гвардейской Василий Иванович Чуйко;в говорил обычно тихо, медленно, словно взвешивая каждое слово. Поэтому, услышав ранним утром 1 мая по телефону его звенящий, быстрый говор, Жуков удивился – так незнакомо звучал голос Чуйко;ва:

Кадр 1161

(Общий план.  Чуйков докладывает по телефону со своего КП Жукову)

(Появляются титры: «Командующий 8-й гвардейской армией В.И. Чуйков, генерал-полковник» и исчезают)

(Чуйков):

– Ко мне пришёл генерал Кребс, товарищ маршал! Как парламентёр! Мне сейчас перевели письмо, которое он привёз, зачитываю: «Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем: мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня, в пятнадцать часов тридцать минут, добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права, фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Де;ницу, мне и Бо;рману. Я уполномочил Бо;рмана установить связь с вождём советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Ге;ббельс». И завещание нам передал, товарищ маршал, а в нём – список нового правительства...

Кадр 1162

(Общий план.  Жуков озадачен. Сглотнул комок, мешавший дышать, прокашлявшись, сказал)

(Голос за кадром):

– Жуков почувствовал лёгкий озноб. Он не сразу смог ответить Чуйко;ву:

(Жуков):

– Сейчас к вам выедет Соколо;вский, ждите его.

(...Отправив к Чуйко;ву генерала армии Василия Даниловича Соколо;вского, Жуков посмотрел на часы, снял трубку ВЧ и попросил соединить его со Сталиным)

Кадр 1163

(Общий план.  Генерал Н.С. Власик в военной форме говорит по телефону):
(Появляются титры: «Начальник охраны И.В. Сталина генерал-лейтенант Н.С. Власик»)

– Товарищ Сталин только что лёг спать.

(Голос Жукова в телефоне повторил, то и дело откашливаясь):

– Прошу разбудить. Дело срочное, до утра ждать не может...

Кадр 1164

(Общий план. Услыхав мягкий, осторожный стук в дверь, Сталин вздрогнул во сне. Медленно поднялся с большого низкого дивана Мельком взглянул в окно – увидел пепельное, еще только чуть-чуть занимавшееся голубизной небо. Начал торопливо одеваться)

(Голос за кадром):

– ...Сталин не любил спать на кровати, привычка спать на чём-то низком осталась с давних лет, ещё со времени подполья. От резкого движения гулко застучало сердце. Он подумал, что, верно, случилось то, о чём накануне говорил начальник разведки.

Кадр 1165

(Общий план.  Сталин стоит возле столика, на котором установлены телефонные аппараты; взяв трубку телефона, говорит коротко и глухо):

– Сталин...

(Голос Жукова в телефонной трубке):

– Товарищ Сталин, к Чуйко;ву только что прибыл парламентёр из рейхсканцеля;рии...

(Сталин глухо поинтересовался и как бы пояснил):

– Генерал Кребс? Новый начальник немецкого генерального штаба?

(Голос за кадром):

– Жуков тогда не обратил внимания, что Сталин уже знает фамилию нового начальника штаба – он был полностью под впечатлением новости: Гитлера нет более, – поэтому, не ответив на вопрос Верховного, сразу же начал зачитывать (В телефонной трубке слышна невнятная речь Жукова, зачитывающего послание) текст завещания фюрера и обращение к нему, к Сталину, вождю советского народа, нового канцлера рейха доктора Йо;зефа Ге;ббельса.

Кадр 1166

(Крупный план.  Сталин слушает Жукова)

(Голос за кадром продолжает):

– Верховный сразу отметил, что в письме Ге;ббельса определённо указано, что именно Бо;рману поручено установить связь с ним. Вспомнил давешний разговор с начальником разведки, который сообщал, что, по данным его человека из Берлина, именно Бо;рман будет тем, кто предложит немедленный мир...

Подумал, что, видимо, был излишне резок, когда подвергал сомнению информацию от некоего «девятого», потом вдруг представил себе лицо Гитлера, которое он часто видел в кадрах кинохроники, которую привозил ему на дачу председатель кинокомитета Большако;в.

(Жуков окончил.  Сталин  сказал, сдерживая волнение):

– Доигрался, подлец! Жаль, что живым его взять не удалось... Где труп?

(Голос Жукова в телефонной трубке ответил):

– Генерал Кребс сообщает, что труп сожжён на костре во дворе рейхсканцеля;рии.

Кадр 1167

(Общий план.  Сталин стоит возле столика, на котором установлены телефонные аппараты. Немного помолчав, чётко сказал):

– Вы передайте Соколо;вскому, чтобы он никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вёл. Если ничего чрезвычайного не будет, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть... Устал...

Кадр 1168

(Общий план. Кребс вернулся в рейхсканцелярию, Бо;рман и Ге;ббельс ждали его в конференц-зале, Бу;ргдорф был здесь же – бледный до синевы, глаза красные, на лице отрешённая, ожидающая улыбка)

(Кребс сказал):

– Безоговорочная капитуляция. Они требуют безоговорочной капитуляции.
Никаких переговоров... Ответ должен быть дан к десяти утра.

(Геббельс сказал, обернувшись к Борману):

– Ну вот. Вот и всё. Всё кончено! Я же говорил вам, Бо;рман!

(Он повернулся и медленно, припадая на короткую ногу, пошел в свой кабинет. Вид со спины. Камера медленно наезжает на его спину и затылок)

(Голос за кадром):

– Через полтора часа его жена Ма;гда затеет игру со своими пятерыми детьми: «Кто скорее выпьет стакан горького лекарства, зажмурив при этом глаза? А ну, раз, два, три!» После того как дети повалятся на пол, она застрелится. Чуть позже Ге;ббельс вожмется грудью в дуло пистолета и, тонко закричав, нажмет курок.

Кадр 1169

(Крупный план. Бургдорф в своём кабинете в умывальнике бреется золингенской бритвой, намылив лицо)

(Голос за кадром продолжает):

– Бу;ргдорф застрелится в своем кабинете, предварительно тщательно побрившись и надев чистое бельё. Он ощутит какое-то странное наслаждение от того, как острая золингенская бритва скребёт щетину на подбородке, и ему всё время будет слышаться перезвон колокольчиков на альпийских лугах возле швейцарской границы, где он совершал далёкие прогулки во время своих коротких отпусков.

Кадр 1170

(Общий план. Кребс в столовой распивает бутылку вермута, заедая бутербродами с красной икрой. Пустая баночка из-под русской красной икры стоит рядом)
(Голос за кадром продолжает):

– Кребс покончит с собою после того, как выпьет бутылку ве;рмута и съест бутерброд, намазанный русской красной икрой. Эту банку хранил давно – деликатес закупили офицеры из военного атташата рейха в Шве;ции и прислали ему ко дню ангела.

Кадр 1171

(Общий план. Борман в своём кабинете. Перед ним Аксман – шеф гитлерюгенда)

(Голос за кадром продолжает):

– ...А после этого Бо;рман вызовет фюрера «гитлерю;генда» А;ксмана.

(Борман, обращаясь к Аксману):

– Готовьтесь к прорыву. Через полчаса я присоединюсь к вам, ждите.
 
(Аксман кивнув выходит, следом за ним выходит Борман, идёт по коридорам. Камера следует за ним. Борман заходит к связистам, звонит по телефону)
 
(Голос за кадром продолжает):

– И – позвонив куда-то по телефону от радистов,
(и поднимается по лестнице, затем выходит в сад рейхсканцелярии в сопровождении двух офицеров СС)

(Голос за кадром продолжает):

– выйдет в сад рейхсканцеля;рии, сопровождаемый двумя офицерами СС, присланными Мю;ллером ещё прошлой ночью.

Кадр 1172

(Общий план. Борман возвращается в бункер, встречается с Аксманом. Рейхсляйтер не говорит ни слова, скован в движениях, кажется даже чуть меньше ростом)

(Голос за кадром продолжает):

– ...Через сорок минут Бо;рман вернулся, А;ксман удивился, отчего рейхсля;йтер не говорит ни слова, скован в движениях, кажется даже чуть меньше ростом.

(Борман глухо пояснил):

– У меня сел голос. Все приказы будете отдавать вы.

(Голос за кадром продолжает):

– Этим двойником Бо;рмана был Ве;рнер Кра;узе, «сорок седьмой». Пластическую операцию ему сделал доктор Ме;нгеле. Особенно мучался со шрамом на лбу, но тем не менее выполнил блистательно... Только вот голос разнился.

Кадр 1173

(Общий план. Прорыв немецких танков через боевые порядки Красной армии: взрывы, идёт бой. Кадры кинохроники боёв тех дней. Двойник Бормана вместе с Аксманом идут пешком в толпе прорывающихся рядом с танком. Раздаётся сильный взрыв, танк разрывает на части и погребевает под огнём идущих)

(Голос за кадром продолжает):

– Прорыв прикрывало двадцать танков. Они смогли пробиться сквозь боевые порядки 52-й стрелковой дивизии, взяли курс на северо-запад, в направлении Га;мбурга. Их настигли лишь на рассвете 2 мая. Расстреляли в упор из орудий. Двойника Бо;рмана среди обгоревших, изуродованных трупов обнаружено тогда не было.

Кадр 1174

(Общий план. Борман в гражданской одежде в сопровождении охраны заходит в подводную лодку через люк)

Кадр 1175

(Общий план. Раннее утро на пирсе в Фленсбурге. Подводная лодка медленно отходит от причала)

(Голос за кадром продолжает):

– ...5 мая, ранним утром, подводная лодка особого назначения отошла от пирса Фле;нсбурга, погрузилась в море и взяла курс на Аргенти;ну.

Кадр 1176

(Общий план. Небольшая побелённая комнатка с закрытыми ставнями, хлопавшими на ветру. Штирлиц открывает глаза, оглядывается недоумённо. За окном слышен ясный шум морского прибоя)

(Голос за кадром):

– ...13 мая Штирлиц очнулся.

Тишина была осязаемой. У неё даже запах был – особый, морской, йодистый, когда волны разбиваются на миллионы холодных белых брызг и медленно оседают в самоё себя, и чайки кричат истошно, и стрельчатая листва пальм трещит на ветру, словно плохая декорация в оперном театре. Где-то вдали перемигиваются огоньки на берегу, и в них заключено такое спокойствие и надежность, что щемит сердце, и прошедшие годы кажутся нереальными, словно сказка с хорошим концом.

(Штирлиц поднялся на кровати. Стены комнаты были белыми)

(Голос за кадром):

– Похоже на Испа;нию, – подумал Штирлиц, – там такие же белёные стены, как у нас на Украине. Только испанцы любят некрашеную деревянную мебель, слегка проолифленную, а украинцы красят свои стульчики и шкафы.
 
Окно было закрыто деревянными ставнями, хлопавшими на ветру. Действительно, пахло морем. Сидеть он не смог – боль в груди была постоянной, режущей.

(Штирлиц откашлялся, захлебнулся кровью, застонал, упал на подушку)
(В комнату вошел пожилой, седоволосый человек, вытер ему лицо, уложил, заботливо укрыл пледом, прошептал):

– Тише... Мы у своих... Вы на явке ОДЕССы, всё хорошо, вы уже в Ита;лии, завтра вас отправят в Испа;нию... Опасность позади, спите, вам сейчас надо отдыхать.

Кадр 1177

(Общий план. Мадрид, осень. Штирлиц в гражданской одежде, плаще, шляпе, прихрамывая заходит в почтовое отделение, опускает в почтовый ящик письмо. Затем выходит и идёт по авениде хромая)

(Голос за кадром):

– ...27 октября 1945 года, заново научившись ходить, Штирлиц отправил письмо из Мадри;да по известному ему адресу в Стокго;льм.

Ответа оттуда не поступило. Война кончена – опорная база советской разведки ликвидирована.

Кадр 1178

(Общий план. Мадрид, осень. Штирлиц в гражданской одежде, плаще, шляпе, прихрамывая прогуливается по авениде Хенералиссимо. (Табличка с надписью названия улицы крупным планом) Появляются титры: «Прошёл год». К нему подошёл невысокий человек в тяжелых, американского кроя, ботинках)

(Голос за кадром):

– ...12 октября 1946 года в Мадри;де на авениде Хенерали;ссимо к Штирлицу подошёл невысокий человек в тяжёлых, американского кроя, ботинках.

Кадр 1179

(Крупный план. Джонсон – невысокий американец; выглядит доброжелательно)

(Американец):

– Я представляю организацию, которую возглавлял А;ллен Д;аллес, вам, видимо, известно это имя. Не согласились бы вы пообедать вместе со мною? Нам есть о чём поговорить – не только помянуть былое, но и подумать о совместной работе в будущем...
 
(Появляются титры: «КОНЕЦ ПЕРВОГО ФИЛЬМА. Продолжение следует»)

©