Этот порывистый, северный ветер в лицо, словно пощечины. Я не отворачиваюсь от него и слезы беспрепятственно вытекают из глаз. Осенняя, кое-где уже подхватившаяся утренним морозцем, слякоть мягко крошится под ногами. Я иду по безлюдной набережной Мойки. У моей собаки рак, а у меня амнезия души. Ничего не чувствую, будто оглохла от громкого звука.
Из сотен других щенков на птичьем рынке, я выбрала его единственного, не отличавшегося не чистопородными данными, не отменным здоровьем. Важно дать шанс тому, кто даже не был выставлен на витрину, чтобы не портить экстерьера красивых и родовитых, с правильной постановкой лап и более изящным изгибом хвоста. Мне показалось, что мы были с ним в этом схожи... Но как же быстро он постарел. Какая чудовищная обреченность на смерть уже с самого рождения. Страшно, страшно вдуматься и вдруг в полной мере осознать эту скоротечность жизни.
Моя бабушка умирала. Моя родная, ненаглядная бабушка, признававшая из всех внуков только меня, лежала посреди ставшей огромной, её маленькому, высушенному болезнью телу, кровати. Сколько было таких постелей у женщины вышедшей замуж в пятый раз на шестьдесят первом году жизни? Как это несправедливо закончить свои дни там, куда прежде закидывали тебя счастливую и смелую, возбужденную любовью и алкоголем и ты, откинув назад голову, громко смеялась всем неудачам в лицо, бесстыдно раскинув по подушке, еще нетронутые сединой, каштановые волосы... Я даже не была на ее похоронах. Меня берегли после перенесенной сложной операции и не сказали о ее смерти. Моя бабушка, моя красавица умерла с зеркальцем в кармашке.
Он вел долгие разговоры со мной, учил водить машину, седлать коня, добираться на весельной лодке до небольшого острова в окрестностях соседней деревни и всему тому, чему не принято обучать девочек. Именно он станет главным прототипом всех мужчин в моей будущей жизни. Отец умер, когда мне было одиннадцать. Еще не разу я не была на его могиле одна, меня всегда кто-то сопровождал. Я всё никак не могу как следует поплакать, будто все это время, подобно легкому поплавку, я держусь на воде и не достаю дна. Что таится на глубине, куда никогда не проникал солнечный свет? Дайте мне упасть. Не держите. Сколько терапий мы придумали и религий, лишь бы притупить свои страхи и ничего не чувствовать?
Как кающиеся в своих преступлениях грешники проходят крестный путь опустившись на колени, я лягу на живот и поползу до твоей могилы. Ты умер в солнечный день, но мой будет тёмным и холодным. Грязная жижа, раскисшей от дождя дороги, будет затекать мне в рот. Я буду кричать пока не охрипну, кричать до тех пор пока мой язык не опухнет, перестав помещаться во рту, покрывшись вязкой, противной слизью, тогда я откушу его и выплюну наружу, очнувшись навсегда немой.