Шавроша

          

     Этим прозвищем он обзавелся, можно сказать, с пеленок. Кто его первым назвал Алешей-Шаврошей и что сие означает, за давностью лет так и осталось тайной. Шавроша вырос, прожил сорок семь лет, оставаясь при этом ребенком и Алешкой-Шаврошкой.
     Прозвище ему личило. Алешка, к примеру, частенько с утреца выходил из дому с креслицем на плечах, ставил его посреди улицы, усаживался, положив ногу на ногу, доставал из кармана пульт от телевизора, прикладывал его к уху и часами в него что-то увлеченно бормотал.
     Чудачества Шаврошины никому  в принципе не мешали, скорей придавали деревне определенный колорит. У местных баб, старушек и девок Алешка наоборот был постоянной забавой, поводом помолоть языками. Бывало, какая-нибудь язва скалозубая прицепится и давай потешаться над мужичком. Дескать, что же ты, Шаврошка, не женишься, аль женилка не выросла? Покажи женилку-то!... Ну, бабы вокруг хохочут-заливаются, а Шавроша убегает в слезах куда-нибудь за околицу. Дня два-три потом его нигде не видно.
     В общем, доставали Шаврошу бабы, и со временем он стал панически их бояться. Всех кроме, как неожиданно выяснилось, одной.
Обитала в бывшем теперь уже колхозном общежитии одинокая сорокалетняя женщина  Оксана. Вот она-то, коли долго не рассусоливать, возьми как-то да и подслушай, о чем же и с кем Шавроша периодически увлеченно беседует посреди улицы по пульту от телевизора. Вышло, что именно с ней, Оксаной. О чем? О любви.
      Короче, взяла Оксана Шаврошу к себе. Ну, а бабы деревенские? Побурлили, покипели отходами жизнедеятельности организмов, иззавидовались в прах, да и угомонились в конце концов. А Шаврошу нынче на деревне Алексеем Николаевичем величают, понеже мужик рукастый оказался, хозяйственный. И легкий, веселый мужик-то.