Одинокая звезда

   
     Вспыхивала спичка, но среди мерзлых ветвей огонь ее бессильно гас, и я вновь  подсовывал ему сухой травы. Но вот он ожил, и вскоре дружно взялся за дело. Пламя затрещало, вырвалось из гущи хвороста на свободу и стало бушевать все яростней  и жарче. Все в нём теперь корчилось, чернело и обугливалось. Столб дыма потянулся в небо, а в  снег полетели пепел и сажа.

    Мужская часть нашего  коллектива приступила  к заготовке дров на следующую зиму.   Гремел гусеницами трактор,  дрожал всем телом от натуги, крутился и завывал, когда  зависал  на пеньках, но освобождался и вновь натягивал трос, подтаскивая к эстакаде сваленные пильщиками деревья.

    ПарИла меховая безрукавка на моей спине, парИла брошенная в снег куртка. В перерывах  курили, ждали вечера, и он пришел. Засинело вокруг.  Лес и сухой бурьян наполнялись сумерками. День кончился.
- Ну, как? - спросил я Володю Чеглакова.
- В горле першит. Браги холодной глотнул, лучше бы уж водки.
- Нет, это не от браги, просто ты был весь мокрый от пота.
- Может быть.

Возвращались домой на телеге, заполненной березовыми швырками*. Некоторое время молчали.
- Ты был, когда-нибудь в Перми? - спросил меня  завхоз.
- Проездом!
И Паша, чтоб немного развлечь меня, начал рассказывать мне быль,   приправленную его богатой выдумкой.
- Там  зять мой живет. Моя жена ходила Аленкой, когда я поехал к нему в гости.  Он такой же заядлый охотник, как и ты, а рябчик - первейшая  его  добыча. Прибыл к нему вечером. Выпили за встречу. Утром опохмелились, и стал он меня тайгой заманивать. Хвалился:

- В тайге у меня избушка срублена, хочешь, уедем туда?  Заманил короче. Уехали, а уж по дороге  к зимовью опять не удержались. Сели на упавшее дерево и осушили бутылку «солнцедара». Может, в вине была причина,  но не пошло  ему на пользу. Побледнел, согнулся, а потом и говорит:
- Не могу я, Паша, дальше идти, но где-то тут неподалеку стоит избушка.
Я взялся искать. Подошел к речке. Метра три в ней ширины, не больше. Посмотрел, а за ней, и правда, зимовье темнеется. Вернулся к зятю. Стал его тащить. Притащил, а там, в тайге у них такой закон: в избушке должно быть все на худой случай. Нашел  там сало и хлеб, сухой щепой печурку разжег, уложил товарища на нары.

   Я не перебивал рассказчика. Многое в его повествовании звучало почти  правдоподобно, но  я так много перечитал охотничьей  литературы,  что легко  разгадывал, где  кончалась быль и  начинались   фантазии.   
- А сам я взял ружье и вышел на крыльцо. Смотрю, сохатый идет, бычина такой. Четыре отростка на голове слева и столько же справа. Идет прямо на меня. Выстрелил я. Две березки рядом стояли, ударил он их копытом и срубил как топором, а я в снег упал. Может, это и спасло меня. Не стал он меня трогать,  голову опустил и ушел в лес. А  я вернулся к зятю и  рассказал  о сохатом.

- Ты очумел стрелять в него дробью, ведь он мог бы  убить тебя!
Потом  искали подранка. Часов пять кружили по его следу. Нашли. Выдохся он. Кровью изошел.
   Я знаю, у настоящего таежника главной добычей является, не рябчик, а соболь.  Что продукты в чужой избушке можно брать только в том случае,  если  их нет у тебя самого, а эти мужички пришли в это зимовье сразу после города и должны были что то оставить взамен взятого. Не могли же они в рюкзаках везти только бутылку солнцедара.   Не особо верилось, что есть такие   глупые сохатые, что  подходят к порогу  человеческого  жилья, где стоит человек с ружьем, но  все равно, не перебивая, слушаю своего попутчика,  и в своем воображении легко представляю  всю нарисованную Павлом    картину.

  Домой вернулся без сил. Упал на диван с потемневшим от ветра лицом.  Потихоньку приходил в себя. Пил чай, принимал ванну, а в 4 утра уже снова смотрел в окно. Приближалось новое утро и новая поездка на заготовку дров. В ночном небе, рядом с ущербной луной светила одинокая звезда.

Фото из инета
. Швырок* — это полуметровое полено диаметром от 15 и более см. ...