Корсары парагвайской сельвы гл2 Под страхом смерти

Николай Бичехвост
        на фото: слева второй - это генерал И.Т. Беляев   

                гл. 2   ПОД СТРАХОМ СМЕРТИ.  ИЗГНАННИКИ
          ..................................................

          Уже которую неделю экспедиция Беляева, из бывших белогвардейцев и проводников-индейцев прокладывает путь сквозь неведомое Чако.

          Перед этим Беляева, преподавателя Военной школы в Асунсьоне, столице Парагвая, июньской ночью, чтобы никто не сведал, вызвали в военное министерство. Шел непростой 1924 год! 

         В душе волнуясь, Беляев внимательно слушал военного министраю. Перед Беляевым поставили в калебасе-посудке со вставленной в нее  трубкой-бомбильей  бодрящий мате, любимый чай парагвайцев.
        Министр поправил мундир с золотым шитьем, и, глядя в глаза Беляеву, сказал:
       - Мне известно о храбрости русских. Прибывший до вас из России капитан Комаров оказался в Парагвае. В революции 1912 года он сражался на стороне нашего президента Хара. Он дерзко взорвал на железной дороге неприятельский поезд с динамитом. Это был какой-то ад! Взрывом разнесло вагоны, рельсы, постройки. О подвиге его знала вся армия! Но затем президент Хаара пал убитым у орудия.

     Он вздохнул и глянул в открытое окно. С улицы доносился шум и гвалт. Бойкие торговки в черных и цветных платьях, пыхтя огромными сигаретами во рту,   настойчиво  предлагали купить ананасы, апельсины и кокосовые орехи. Полуголые, дочерна загорелые пацаны, всучивали иностранцам втридорога маленьких обезьянок, стоивших здесь гроши.

            Министр закрыл окно и потянул из серебряной бомбильи горячий и терпкий мате.
     -  На капитана парагвайской службы Комарова противники устроили настоящую облаву - и захватили. Его кинули в тюрьму, заковали в железа. Только по ходатайству вашего богатого эмигранта доктора Риттера, этого Комарова, как правительственного офицера избавили от наручников. И он , от греха подальше,  уехал во Францию.

      Тут министр сделал паузу и, пристально глядя на Беляева, продолжил:
      -  Я говорю по поручению нашего президента. С вашей военной биографией я знаком. Поэтому, вам, как опытному русскому генералу, знатоку топографии, фортификации и военного дела, поручается ответственное, на грани риска, специальное задание.         
      Но вначале Вам необходимо провести массовую переброску из Европы  в Парагвай русских специалистов, как геодезистов, путейцев, конструкторов. Им гарантируются высокие оклады и права парагвайских граждан. Нужно быстро поднимать экономику страны, в т.ч. военную, иначе нас затопчут более развитые и нахрапистые соседние страны.

       Министр задумался и откровенно сказал:            
       -  Сильная соседняя Боливия  настырно посягает  на наши неисследованные края Чако-Бореаль. Дело в том, что картографические границы  между Парагваем и Боливией официально не установлены и не определены. И таковых карт нет даже у нас в Генеральном штабе.
       Боливия еще в 1914 году начала выверять свои границы, пригласив английского топографа и разведчика, полковника Фосетта. Но он пропал,.. гм, без вести в гиблых чащобах Амазонки.
 
        Лицо эього кадрового военного посуровело, он посмотрел на лежащие на столе карты  Чако с белыми пятнами неисследованных дебрей.
      - Нам надо осваивать необжитые пустоши Чако, и без крови и страданий  не обойтись. Там нет ничего, кроме первобытных чащоб и свирепых дикарей. Вам   следует  скрыто проникнуть туда. Незаметно исследовать и составить схемы и карты Северного Чако  под наши  будущие военные укрепления, засады и форты. Вы проявите огромное мужество, направившись в эту рискованную экспедицию.
   
        Нахмурив брови, он жестко произнес:
      - Назревает война с намного сильнейшей Боливией. Об этом говорит наш президент и главные лица страны. Поэтому установление международных границ и  публикация о них, заставит Боливию не переть на рожон. Этим мы  выиграем время, отсрочим ее нападение и закупим необходимое современное вооружение за границей. Его нам очень не хватает.
        И еще. Вам надо первыми расположить к себе племена индейцев, обитающих в Чако. В сельве обитают племена дружелюбные, но есть и свирепые,воинственные. Передвигайтесь с осторожностью. Разберитесь в племенах, их надо привлечь их к себе, чтобы они стали нашими союзниками и разведчиками. До того, как грянет война, так и во время ее.

     Министр устало улыбнулся.
    - Вам и карты в руки, я наслышан о вашем огромном интересе по исследованию этих  малознаемых племен и их самобытной жизни.
     Получил согласие Беляева, он выдал ему дополнительные инструкции, крепко пожал на прощанье руку и пожелал удачи!

       Беляев, получив задание, остановился на прибывших из Европы русских    эмигрантах Василии Серебрякове, братьях Оранжереевых и Александре Экштейне. И  открыто обрисовал им круг задач:

       - Нам надо поторопиться со съемкой границ Чако. Требуется занести на карту  заметные холмы, болота,  ручейки, и прочие ориентиры на случай  военных действий… Нас ждут в Чако тяжелые  переходы, скрытые привалы, скудная еда и тревожные ночевки. Здесь свирепствует ужасная лихорадка, от которой очень трудно спастись. 
       Этот поход в дебри известен только высшему командованию Парагвая. Все делается в глубокой тайне, и  если  мы где-то «засветимся», то может загреметь международный скандал.   
       Если мы сгинем, никто не спросит, где и почему. У кого есть родные, те будут получать скудную компенсацию за погибших.Сначала о нас будут вспоминать как  о без вести пропавших, а через время позабудут. 

     …И вот подвижный отряд Беляева пробирается в сторону Боливии по первобытному Чако.
       Беляев  в пути пояснил спутникам:
      - Знаете, братцы,  ведь эти края хранят кровавые тайны с древних времен     могучих инков и богатых иезуитов из Испании, которые основали здесь свои колонии-редукции. Их имя тянется через Южную Америку, оставляя весомый  след  в истории Парагвая.
       Характерно, что  индейцы Парагвая давно знакомы с крестом и Христом, ведь до 1768 года этой страной правили монахи-иезуиты и весьма успешно! В дебрях до сих пор скрываются стены их старинных крепостей, обвалы серебряных рудников, громадные подземелья-пещеры, иссеченные ветрами каменные кресты.
       Ходят всякие слухи о запрятанных и не вывезенных в Испанию несметных  богатствах. 

       - Да, тут не до жиру, быть бы живу! - усмехнулся неугомонный Серебряков.- Хотя золотые  монеты в карманах еще никому ее мешали!  Авось и нам  вдруг подфартит, - подмигнул он Экштейну, похлопав того по пропыленному плечу.
 
       Экспедиция на усталых лошадях упорно пробивалась сквозь густые заросли. Шелестела трава под копытами, поскрипывали седла под всадниками.
 
       А за ними по пятам неслышно крались дикари-морос.
       Всклокоченные лохмы волос падали им на глаза; рты, растянутые в уродливую гримасу, издавали приглушенный  хрип. Острые, подточенные зубы, как клыки ягуара, привыкли кромсать мясо врагов. Руки их, словно лапы зверей, с загрубелой кожей и длинными кривыми ногтями. На них пояса из перьев, кусков шкур, на шее ожерелья, обнаженные места натерты маслом для защиты от жалящих москитов.

       В руках луки и узловатые дубинки, готовые вмиг размозжить череп. Тела, раскрашенные зелеными и желтыми полосами, то неслышно, словно змеи, скользили  меж деревьями, то замирали неподвижно, словно хищные звери, выслеживающие дичь.  Они бесшумно продвигались с гримасами, не предвещавшими врагам ничего доброго.
      Ведь белые люди забрели в их охотничьи угодья, у них ужасно-убивающее огненные палки - значит, они опасны для стойбищ, женщин и детей! Их надо убить, изгнать из владений племени!

       А путешественники в широкополых шляпах и замызганных куртках и кожаных штанах, защищающих от острых  шипов, карабины  на изготовке, зорко в движении смотрели по сторонам, остерегаясь ловушек воинственных индейцев, незаметных на первый взгляд.
 
       Отряд уже оставил беспощадных  преследователей позади, и уходил от них все дальше и дальше в бескрайние просторы, покрытые в рост человека  травой, в  царство буйных кустарников и колючих кактусов. Люди жадно вдыхали свежий воздух.
      Горизонт был подернут знойной дымкой. Если под непроницаемым сводом леса зной почти не ощущался, то на открытой равнине жара начала сразу доставать.

      С безоблачного неба жгучие лучи солнца ударяли на землю и всадников почти отвесно. На боках лошадей проступали темные подтеки пота.
      И только реявшим в бирюзовом небе черным стервятникам были заметны среди огромной желто-зеленой равнины идущий на рысях отряд бледнолицых и проводников, да отставшие позади них дикари. Птицы знали, что их время наступит и трупы от них не ускользнут!

      Вооруженная экспедиция, тщательно скрывая свое присутствие, пробиралась   все ближе и ближе в сторону враждебной боливийской границы. Серебряков,  продираясь на коне сквозь заросли и кустарники, вглядывался вдаль. Когда он ехал бок о бок с Беляевым, то спросил:
      
      - Говорят, что по реке Рио-Верде и Рио-Пилькомано это Чако тянется более чем на тыщу верст и все глухие чащобы и сельва. 
      - Ага, а в них хозяйничают свирепые «лесные люди» и ягуары, - кивнул   тот,- особенно опасны огромные анаконды и удав «бой гвассу», способный задавить в объятиях даже быка.
   
         Беляев поправил поводья на коне и добавил:
         - Еще есть грозная опасность в Чако – это неуловимые и воинственные, дерзкие индейцы. Они грозятся, что эти места принадлежат только им! Властям приходится много заботиться  об  охране  фермеров от их внезапных  набегов,   предающих огню и мечу всякий возделанный уголок. Для охраны земледельцев на границе с Боливией и Аргентиной по реке Пилькомайо возведены лишь два парагвайских форта, и их  гарнизоны едва сдерживают кровавые нападения и разбои племен.
        Серебряков ощупал кобуру с револьвером и усмехнулся:   
        - Вот и пришлось нам, изгнанникам, попасть из своего огня да в чужедальнее полымя. Из одной войны в России, да в здешнюю грозовую  обстановку.
 
        …И в голове у него закрутились кровавое колесо пережитого в родных краях и тяжкий путь в Парагвай.
 
       Навсегда врезалось, как  над Россией полыхало, змеилось пламя кровавой гражданской войны.
      Они, белогвардейцы, на всем скаку остервенело рубили саблями буденовцев, а красные под пение  «Интернационала» расстреливали пачками пленных, измордованных белых.
 
    - Чего греха таить! - скривился горько Василий. - Наши отряды, что и красные, грабили мирное население, выбивали скотину, уводили лошадей и молодежь, пополняя поредевшие ряды. На безжалостный террор красных  мы отвечали своим террором. Красные свирепели и  увеличивали количество кладбищ и концлагерей, плавучих тюрем–баржей, пуская их  в пучину с вопящими узниками, бросая юнкеров и офицеров в доменные печи…

      Пользуюсь безвластием, мародерничали, убивали, измывались над мирными людьми рыскавшие по степным просторам банды зеленых, анархистов и прочей нечисти, пьяно орущие: «Запасайтесь гробами, сволочи!».  Все предавалось разграблению и поруганию.  Кто кого больше перебьет?!

      - Откуда взялась такая обоюдная ненависть? Боже, какое жуткое было то  время! - задумывался  горестно теперь Серебряков.
       Тогда по Руси  раздавался  вовсю погребальный звон колоколов. Многие    села стоял в запустении. Люд разбегался, уповая едино на Господа, стал нищим  и обездоленным. Плач и мольбу обездоленных детей, матерей, стариков  и священников никто слушать не хотел. В этом кровавом омуте тонула, захлебывалась некогда великая Россия.

       Ту судьбину сполна  разделил и он, казак станицы Арчединской области Войска Донского (ныне Волгоградская область). Горчило на сердце - скончался батя, Федор Михайлович. Он в станице Нижнечирской обучал казачат, служил во Втором Донском круге, станице Урюпинской. С матушкой вывел их, шестерых детей, в люди. 
       Он, Василий, и брат Александр, окончили в Новочеркасске казачье юнкерское училище. Живой ли он, брательник, войсковой старшина в  Хоперском округе, в той же Урюпинской. Василий никогда не узнает о суровой судьбе братьев и сестер при огульном расказачивании, и что Александру «припаяют» десять лет лагерей за контрреволюционную деятельность.

       А разве забыть ему, Василию, бои  на задымленных фронтах Первой мировой с «германцами», под разрывами шрапнели, среди едкого слезоточивого газа!  На ожесточенной Гражданской бился он в рядах генерал-лейтенанта Деникина. Вот так, в двух войнах участвовал.

       Пришлось Василию  сражаться средь зеленых полей, где пробегало его босоногое и беззаботно детство. Они, горстка однополчан, преследуемые отрядами красных, скрывались по знакомым оврагам. Громыхал гром и пушки. В ожидании атаки затаились казаки на конях.
    - Из облавы прорвемся!- бросил клич Серебряков, отстреливаюсь на скаку. Вот, подбитый его выстрелами, хряснулся  оземь с коня один,.. другой  красный. Может такой же казак-земляк… Оторвались, слава Богу!

      Господи, неужели здесь они  когда-то пацанами   весной азартно выливали водой сусликов из нор да лазили по кручам за сладким корнем-солодком?
 
       Как раз в этих местах  красные беспощадно скосили саблями и пулеметами  желторотых казачат-мальчишек, которые бездумно кинулись на них  с оружием, увлеченные призывом обожаемой учительницы Усть-Медведицкой гимназии Катрин Мажоровой на белом коне и в белом шарфе. Шелковые ковыльные степи сохранили колеи повозок, на которых почерневшие матери свозили двести  кровоточащих трупов погибших гимназистов с застывшими на нецелованных устах улыбками. 
      
        - Ежели, - говорил на скаку односумам  Василий, - паду я от пули неприятельской или сабли… То почитаю за счастье в последнюю минуту прикоснуться, припасть к земле родной. Как те убиенные мальчонки белобрысые.

         Не суждено было ему погибнуть на родине. Но рушился мир, в котором он  выживал в боях, харкал кровью, терял друзей. Искалеченных, обезноженных,  насмерть раненых. Разнесенные черепа, простреленные груди… Он звал их по именам. Они хрипели в судорогах, ничего уже не слышали и не видели. А ведь курили табак-махорку из одного кисета, ломоть хлеба делили. И в душе больно звучали скорбные слова:
                Когда я называю по привычке
                Моих друзей заветных имена,
                Всегда на этой странной перекличке
                Мне отвечает только тишина…
     С частями белой армии Василий отступает на Юг, бредет по непроезжим балкам. Застыло тело, охолодела душа и молился он про себя о ниспослании ему терпения и спасения. По пятам их догоняли красные и отстреливали, словно одичалых, захудалых волков-бирюков.

          А они, молодые, так хотели жить! Отходили по мерзлой пахоте и крутым оврагам. В лютую стужу, и в потемках. Падали  тощие кони. Люди валились без сил. Сухими ртами глотая после безумных атак кровавый, горячий снег. Стаскивая  для себя с ног погибших земляков валенки, которые хранили еще их  тепло. Злая буря мешала черную землю с белесым небом, а люди, стиснув зубы и сцепив винтовки, шли сквозь бурю… сквозь небо. В неизвестное будущее…  Выжить!

        В потертой походной суме с патронами, он возил, не выбросил, потрепанный сборник казачьих песен, да стихи путешественника по Африке, Николая Гумилева, Георгиевского кавалера войны с «германцами».

       Наконец-то пробились на юг России! А тут костлявой рукой  схватил их  тиф. Изможденный Серебряков, едва держа винтовку, очутился в Ростове. Вокзал   представлял огромный помертвевший лазарет. Почерневшие, сизые люди лежали  вповалку. Василия та зараза минула.

      А красные отточили сабли и поперли с беспощадными репрессиями. Ибо их ЦК в январе 1919 года циркуляром «Об истреблении казачества», распорядился о        массовом терроре среди казаков…

       От тяжких воспоминаний  Василия отвлек конь, споткнувшийся о крупный корень. Чтобы в густой траве сельвы дать ему передышку,он слез и повел его в поводу. Надо было преодолеть дикую местность, кишащую ползучими гадами.   
       Никому из белых людей не случалось проникать в глубину этого первозданного края. Люди, шатаясь, брели по пояс в траве. Все были настороже.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ здесь: http://www.proza.ru/2017/03/08/869     гл.3 В дебрях ада