4. Царица Тамара

Лев Верабук
                Тот, кто смотрит на такую женщину спереди, вкушает очарование, а смотрящий сзади -                умирает от удовольствия. Сидящая, она подобна округлому куполу, лежащая – мягкому                дивану, стоящая – коллекции совершенств.
                Шейх Нефзауи.


    Я наблюдал в окно за течением жизни и грыз чёрные семечки, потому что большие белые были дороги. Кушал я их эксклюзивным методом про помощи двух блюдец: одно шло под шелуху, а в другое мучительно долго щёлкал семена. Собрав добрую жменю, я грузил её в рот и жевал, блаженствуя, пока не проглатывал.

     Напротив струился фонтан и зеленел сквер. Он был разбит на болоте, где по велению Императрицы-просветительницы четвертовали бунтаря. В наши дни полковник Васин получил там генерала за операцию по защите инаугурации от демонстрации несогласных.

      Тогда нескольким деловым подогнали вагон валюты для устройства народного гнева. Зазывая зевак в мегафон, они сначала обещали лучшую жизнь, а потом стали разными правдами и не правдами подзуживать толпу на бузу и противление власти.

     Обычно народ митинговал, топчась чинно и благородно на площади, а Васин додумался поставить перед ней металлоискатели. Вместо волеизъявления началось столпотворение, и всё остальное было уже делом техники молодого лейтенанта Гапонкина. Его обошли новым званием, но поощрили приказом и с прибытком оплатили товарищу все расходы на коктейли Молотова.

     Однажды я проснулся на расцвете и выглянул в окно. Там по пустынной площади плелась пегая кобыла. Сзади на телеге сидел в ватнике и лаптях мужичок с ноготок. Он заблудился в большом городе и, испугано озираясь, отпустил вожжи, а дурная лошадка везла его прямиком в лапы кремлёвской охранки.

    Я знал, что это за люди, так как в нашей коммуналке жил красномордый особист. Когда он буровил меня маленькими свинцовыми глазками, я понимал, что отставник знает не только все мои прошлые грехи, но и будущие.

     Все вещи полковника, от посуды и одежды до бытовой техники и мебели, были сделаны в Германии. С войны он гнал трофеи грузовиками, в то время как солдаты, сержанты и старшины довольствовались ручной кладью.

    Рядовой Изя Хайтс привёз из Берлина маленький, но тяжёлый чемоданчик с патефонными иглами. Продав дефицит, коммунист-артиллерист сколотил первоначальный капитал и стал цеховиком. Через год его взял ОБХСС и, конфисковав всё нажитое преступным трудом, дал десять лет строгого режима. На зоне он перешёл дорогу Кривому Чике и уважаемый вор в законе, обронил братве:
     – Ночью мочканите жида без шухера.

    После отбоя урки поиграли в Буру, Сику и Диберц, а потом тихой сапой подкрались к нарам бедного еврея. Они скинули его на пол и силой массы затоптали ногами так, что ни одна гнида в бараке не дёрнулась.

    Особист с семьёй тоже враждовали с миниатюрной соседкой Тамарой, но со мной все дружили. С балкона полкана я плевал на блестящие внизу лысины, а с Томкой был вообще не разлей вода, хотя именно она нас и разлучала.

    Изящная дама грациозно выплывала из своих покоев не раньше полудня. Грузинские черты породистого лица, томные карие очи и манящие округлости тела сделали бы её старшей женой в любом гареме.

    Я таскался за ней, словно хвостик, ощущая себя то Халифом, то евнухом. За преданность меня чмокали в темечко,  одаривали чурчхелой и допускали на прелюдию к помывке.

   Ухоженная моложавая красавица устраивала себе банный день через день. Я ждал его, словно наркоман – дозу. Мы запирались в ванной, и она раздевалась, поставив меня лицом к стенке. Надев пушистый халатик, прелестница разрешала мне повернуться.

   Ванная комната и само ложе были огромны. Когда отец запустил в воду живого карпа, тот носился, будто лосось на нересте. Одна половинка окна приходилась на ванну, а другая на туалет и оттуда можно было заглянуть в ванну. Потом это вышло нам боком, точнее жопой жены полкана.

     Тамара наклонялась и с кавказским темпераментом драила ванну. Оберегая малышку от падения, я придерживал её за талию и прижимался к упругой попке. Затем она посыпала дно голубыми кристаллами благовоний, включала воду и садилась отдыхать на бортик.

    Я втискивался между тугих бёдер и гладил и целовал соседку, как родную тётю. Её глаза закрывались, голова склонялась, а дыхание учащалось. Приподымаясь на цыпочках, я тыкался носом в ложбинку груди, вкушая терпкий аромат бархатной кожи. Она тихо постанывала и облизывала приоткрытый рот, пока ванна наполнялась.

    Тряхнув тёмными волосами с медным отливом, женщина сбрасывала эротические наваждения. Тихо, но твёрдо она выставляла меня за дверь. Оставшись наедине с водой, крошка скидывала с себя всё ради неё и растворялась в горячих объятьях душистой влаги.

     С годами её красота не померкла. Выгуливая мопса, она источала женственность на весь двор. Мужчины впадали в ступор, у стариков начиналось слюноотделение, а у парубков – эрекция. Они глушили её матом, бахвалясь наперебой фантазиями:
   – Да я бы её бы так и раз так!
    – А я бы ещё туда эдак!

   Я молча отворачивался, а на сальное словоблудие являлся нечистый. Он поднимал с помойки коробку от обуви и, пробив дырки для глаз, нацеплял её на рога. Корча из себя странствующего рыцаря, бес призывал из-под картонного забрала:
     – Доколе тут будут оскорбблять невинные гланды твоей дамы сердца? Дай им скорей в рыло!

    Тамара опускала взор, не желая видеть, как её раздевают глазами. Меня она тоже не хотела видеть или просто не видела, хотя я вытянулся раза в два. В отместку я с ней не здоровался, страдая в ту пору от подростковой стеснительности, гордыни и прыщей.

    Они пошли от суррогатов, а те – от отсутствия натуральных продуктов в стране с самой богатой природой. На всех не хватало ни партийных пайков, ни смертной казни. Людей перестали истреблять в промышленных масштабах, оставив это дело до лучших времён, которые уже ждали не за горами.

    Первыми у нас начали баловать мёртвое мясо пищевым картоном нерусские комиссары № 27 и 28. Мико-Инь и Нам-Янь загадочным образом смылись от расстрела в Баку по-английски, прихватив с собой по-армянски всю родню. Прибыв в столицу, они взяли без боя скотобойни и, присвоив им своё имя, стали колбаситься по-американски. Интернационалисты честно отдавали народу весь эрзац, оставляя себе только здоровую пищу, живую воду и чистый воздух.

--------------------
    Фото 1. Мой подъезд слева. 2. и 3. В ванной. 4. Вид из моего окна.

       Продолжение: http://www.proza.ru/2014/09/26/151