Порой бывает во снах
заключена правда, Эдди.
Что тебе приснилось?
С.Кинг “Бесплодные земли”
Предисловие
Однажды меня угораздило посмотреть “Сигаретные ожоги” Джона Карпентера. "Сигаретные ожоги" - это одна из серий сериала под названием "Мастера ужасов"
Заглянув на "Википедию" мы узнаем, что десяток режиссеров, признанных в жанре ужасов если не лучшими, то хорошими, собралась в ресторанчике в Лос-Анджелесе дабы поужинать. Где же еще им собираться то; у американцев "Элэй" (в моем дилетантском представлении), это что-то вроде питерского рок-клуба в Советском Союзе - эдакий рассадник мрачного творчества. Кто-то из них (скорее всего это был Микк Гаррис) предложил снять совместно сериал. Дабы не было балагана и мешанины, каждому "мастеру ужасов" досталось по серии.
После просмотра эпизода "Сигаретные ожоги" (другим его названием могло бы стать - "Ну суй свой нос не в свои дела") мне приснился сон. Эмоциональной кульминацией сна стала следующая картина - женщина, которая стоит под проливным дождем и сверкающими молниями и прижимает к груди младенца.
Мой вам совет - не смотрите Карпентера перед сном. А лучше вообще его не смотрите.
И еще. Мне почему то показалось, что “царский род", который мне приснился, имеет непосредственное отношение к Малой Корфе и ее знати. Более подробно ознакомиться с тем, что это за Корфа такая и что за дела у ее знати, вы можете в повестях "Большая Земля" и "Генерик Проклятый"
1
После света улицы, в прихожей было слишком темно для моих глаз. Перед моим взором плясали зеленоватые искорки и медленно проплывали пятна побольше. Пришлось остановиться и подождать, пока глаза привыкнут к столь скудному освещению.
Вдруг на меня что-то налетело. Что-то мягкое и приятно пахнущее. Оно обхватило мое туловище и я почувствовал насколько оно хрупкое.
- Братец, ты вернулся!
План мой на это утро был был таков - проскользнуть мимо челяди и всех родственничков прямиком в спальню и забыться там сном на весь день; чтобы ближе к вечеру повторить свой ночной поход. Тем более я не хотел показываться на глаза младшей сестре. От меня сейчас пахло смесью рома, коньяка из дубовых бочек, возможно еще чего-то спиртного и конечно же потом и табаком.
Меня застали врасплох, и я чуть было не спросил “как ты тут оказалась?” Но вовремя спохватился - это могло стать ошибкой. Могло спровоцировать то, что мы в своем кругу называем “нежелательные последствия благородного происхождения” Мы старались реже говорит об этом. Думать об этом тоже старались меньше, хотя, конечно, это получалось гораздо сложнее. Особенно тяжело не думать поначалу. Со временем не думать уже легче.
Я тоже старался как мог. Например, проводя большую часть времени в портовых кабаках и прочих достойных порицания местах. Мысли и воспоминания порой несут в себе смертельную опасность. Не знаю как у обычных людей, но нас, многочисленных маркизов, графов, виконтов и прочих знатных отпрысков с потенциальными правами на наследство империи, это обстоятельство касается непосредственно.
Поэтому я приостановил вопрос, уже готовый слететь с моих губ. Хотя, он мог и не спровоцировать никаких последствий. Мог оказаться обычным светским трепом брата и сестры. Но я боялся ее ответа. Она могла сказать "я не помню", и вот что бы я тогда делал? Сдал бы ее матери? И ее заточение стало бы еще более жестоким. А может с ней сочли бы нужным поступить как с отцом? И если она правда не вспомнила бы, как здесь оказалась, это могло испугать ее саму. Страх и паника, неуверенность в себе, которая точит изнутри - это главные катализаторы психического состояния, название которого мы заменяем витиеватым и совершенно непроизносимым эвфемизмом - "нежелательные последствия благородного происхождения"
Лучше было промолчать. "Береженого и боги берегут" - так говорят патриархи Храма Корфы.
- Да, мышка, я вернулся, - ответил я наконец. И мой голос не понравился мне. Он был вовсе не тем красивым, чистым и властным голосом маркиза, которым ему пристало быть. Это был сиплый голос пьяницы, наркомана и гуляки. Пытаясь несколько смягчить его, я повторил - я вернулся.
В этот раз получилось лучше.
- А я хотела посмотреть как там снаружи, - она почти пропищала это своим тоненьким голоском. Прямо-таки маленькая опрятная мышка из детской сказки.
Только сейчас, оказавшись рядом с сестрой я в полной мере ощутил свое положение. Когда сравниваешь себя с вечно пьяными моряками, то кажется что все не так уж и плохо. Но правда была в том, что я живу с сестрой в одном доме, но уже не вспомню когда в последний раз видел ее. Днем я сплю, а на ночь ухожу в портовый кабак; притон, где курят гашиш и опиум; или как вполне приемлемый вариант - в бордель.
И все-таки, я надеялся - правда не знаю зачем, все равно это не влияло на конечный итог - что пока еще не окончательно деградировал. Мое происхождение и образование, немного отличало меня от тех, с кем я общался в последнее время. По крайней мере, так мне хотелось думать. Взять тех же моряков, с которыми я распивал ром. Вряд ли кто-нибудь из них смог бы употребить художественное сравнение с домашней мышкой из сказки. Грызуны у них ассоциировались разве что с крысами. А если кто и знал о таком чуде как домашняя мышь, то, наверняка, не смог бы смог себе такую позволить. Или даже просто захотеть. А вот у меня в детстве была маленькая пушистая мышка-альбинос. Я называл ее Мэри.
- Ты обещал сводить меня погулять. Помнишь?
Что-то такое я припоминал. Я немного подумал об этом, потом ответил. Хотя, судя по моему ответу, подумал я не очень хорошо.
- Ладно. Сейчас на улице много красивых красных и желтых листьев под ногами. Вроде еще и на деревьях что-то осталось. А в ресторане “Три трески”...
- Ой, не рассказывай, не надо! Я же несерьезно! Ты же знаешь, мама будет сердится, - и она прижалась ко мне сильнее, словно испугавшись, что и вправду сможет увидеть мир снаружи. Интересный и захватывающий. Когда-то и для меня он был таким.
И тут на меня что-то нашло. Да, входя в дом, я должен был пробраться тихо в спальню, уснуть и, проснувшись вечером, повторить свой поход к дубовым бочкам. Тем не менее, сейчас мне стало жаль этого маленького существа, которое все еще видит мир чистым и прекрасным. Ну или хотя бы просто красивым. И я сказал:
- А мы быстренько. Туда и обратно. Еще ведь совсем рано.
Плуты и пьяницы хорошо умеют уговаривать. Если бы ученые взялись исследовать данный вопрос, наверняка обнаружилось бы, что в результате распада их мозга под действием алкоголя, и потери нервных клеток, они краткосрочно выдают на гора эмпатию и магнетизм. Я наблюдал подобное и ранее. Пока плуты молчат их хочется обходить стороной. Но стоит им открыть рот, и заискивающий тон начинает покорять сердца.
Она колебалась. Я даже не увидел, а скорее почувствовал, как она отрицательно мотает головой. Ее дыхание участилось. Наверняка она уже представляла себе прогулку по прекрасному и таинственному для нее городу. По осенним аллеям, засеянным лиственными деревьями. У этих деревьев много листвы. Древесина, правда, ни на что не годится, но для романтических прогулок антураж - вкупе с брусчаткой - то, что надо.
И, конечно же, венец всего этого - тематический ресторан, стилизованный под что-то среднее между судовой столовой и портовым трактиром - “Три трески”. Вечный запах разнообразной жаренной рыбы, приправленный красным перцем, черным перцем, лавровым листом, куркумой и чесноком. О, великие боги Храма! Чтобы получить хотя бы щепотку этих специй ко столу, городские головы, мелкие сеньоры и их еще более мелкие вассалы отдавали кругленькие суммы, которые в человеко-часах черни порой были равны месяцу работы. Но только не на Корфе, где в центральных кварталах каждый второй виконт. Что для виконта или графа ужин в ресторане "Три трески", приправленный самыми экзотическими специями? Просто вкусный ужин...
Сестра успокоилась и перестала дрожать. Я понял - она наконец пришла к какому-то решению.
Интерес в ней победил осторожность. И вот мы совершаем одно из самых страшных преступлений дома герцогов Димиситов - идем гулять. В дневное время, когда нас могут увидеть люди.
2
В ресторане “Три трески” стоял длинный, через всю комнату - от входа и до противоположной стены - стол. Впрочем, стол был большой и широкий, и никакого неудобства посетителям отсутствие отдельных столиков не доставляло. Места обычно хватало всем. Кроме, конечно же, сегодняшнего дня.
Сегодня, когда мы с сестрой наконец выбрались на прогулку, свободными были только два места по разные стороны стола в самом конце комнаты - там, где стол упирался в стену кухни.
Это мне не понравилось, но я подумал, что ничего страшного не произойдет, если сестра отдалится от меня на несколько шагов. Я осторожно подтолкнул ее под локоть и кивком головы указал на свободное место. Сам отправился на второе свободное место - оно было как раз напротив ее места.
Я внимательно наблюдал за сестрой, когда она шла по другую сторону стола, опасливо и одновременно с интересом поглядывая по сторонам. Вот она прошла за спиной у торговца Тито, "купившего" себе титул. Конечно, он его не купил, а получил "за заслуги и достижения в экономическом развитии империи и в развитии внутренних торговых отношений" Титул не такой уж большой - барон. Не чета моему. Титул позволял ему не платить часть налогов и быть на ступеньку выше в Гильдии.
В юношестве, помню, я ужасно злился на таких людей. Сам злился или только повторял отношение к ним моего отца - сейчас уже не знаю. Отец сетовал на то, что такие “дворяне”, портят, будь она не ладна, чистоту крови.
Но, как говорит сам Тито: "Никогда не говори - я имею право, говори - я имею возможность"
И он был чертовски прав. Я вот, например, был маркизом. Но что это мне давало, кроме постоянных шатаний по дешевым кабакам в поисках забытья? Хотя мои права "де юре" были очень неплохи - отец мой был кузеном самого Императора и носил титул герцога. "Де факто" же дела мои были хуже некуда. Громкий титул маркиза, как выяснилось, не гарантировал мне сейчас даже прав на мое законное наследство - довольно большую марку на материке, несколько уделов поменьше на островах, городской особняк и конечно же титул герцога. А права на престол удалились от меня так далеко, что превратились в злую дразнящую шутку.
Тито же падал, Тито поднимался, Тито сделал себя сам. Цитаты и речи Тито приобрели немалую известность в народе. Но главное, что кроме популярности, Тито мог похвастаться чистой ума. Мой же дом покинули гости. Ум мой покинула ясность. Такая вот история.
Следующими после купца и новоиспеченного барона Тито, сидели трое неизвестных мне мужчин. Они живо болтали друг с другом. Наверняка бароны - максимум графы - из провинции. Что-то их выдает. Несмотря на опрятность одежды, и возможность завтракать в одном из лучших ресторанов империи, они как будто не на своем месте. Я почти уверен, что они приехали просить о снижении налогов на основании того, что отправили в императорскую армию несколькими крестьянами больше того, что в обязательном порядке требует закон. "Лишние" крестьяне, в таких случаях обычно были дохлыми, с гнилыми зубами и согбенными спинами. И если бы их не отправили в армию, где их возможно откормят, отмоют и приучат к дисциплине они бы померли от голода в родных землях, под чутким руководством этих самых баронов.
Ох уж эти мелкие бароны - вечно просят о чем-либо. Хотя, по моему скромному мнению, на окраине, где нет такой дикой конкуренции и всяких налоговых ограничений, как здесь, в столице - они чувствуют себя не просто баронами, а как минимум маркизами. По крайней мере никто не принуждает сменить их сиреневые колпаки на военные шлемы. Имперская программа по поддержанию глубинки и все-такое. Городской же дворянин не мог так легко отделаться от военной службы.
Далее за столом сидели виконты Рейвены. Хотя я никогда не видел их раньше, но узнать их не составляло труда. Эмблемы воронов, выгравированные на покрытых серебром наплечниках черных строгих камзолов, однозначно указывали на их фамилии. К тому же внешность их была известна по всей империи - длинные, черные как смоль волосы, орлиные носы, прямые тонкие брови и белые, как мел, зубы. Они были любимчиками дам, и идолами для подражания для молодых людей. После военных подвигов на Большой Земле их чуть ли не обожествляли. Хотя, что-то мне подсказывало, что до подвигов и славных дел они так же не были обделены вниманием. Сейчас вокруг них собрались дети посетителей, очевидно родители этих детей сидели на "моей" половине стола. Детишки слушали рассказы братьев, разинув рты. Интересно, что братья делают на острове? Что могло заставить их покинуть Большую Землю и своего герцога? Наверняка какое-то важное поручение. Уж не намечается ли снова что-то на материке?
Братья, главным образом, были известны взятием - или освобождением, это с какой стороны посмотреть - крепости Изобиль. С виду братья были беззаботны как дети, да и выглядели молодо - не старше тридцати - но в деле они были ответственны и отчаянно храбры. А еще, как оказалось, оба были очень сильными тактиками. Вся эта "военная компания", происходившая на Большой земле пару лет тому назад, была той еще авантюрой. В то время как братья загоняли на стены города Изобиль солдат, герцог Генерик вел с врагом "мирные переговоры" прямо в логове этого самого врага, в их столице - если, конечно, так можно сказать про большой кусок земли, покрытый шатрами и больше напоминающий военный лагерь, чем город. Мирные переговоры - неплохой отвлекающий маневр, не правда ли? Я до сих пор не могу для себя решить, это решение более безумное или смелое.
Если бы у братьев-виконтов ничего не получилось с Изобилем, то герцог бы их казнил. И это в лучшем случае. В худшем он отдал бы их на растерзание варварам, в знак того, что сам он не причастен к осаде города. В еще более худшем случае варвары казнили бы герцога, который находился прямо у них в руках. Без Изобиля на Большой земле нашей империи нужен был мир, и только с Изобилем можно было продолжать войну. Потому как город этот был своеобразными "воротами" на горном перевале, и обойти его было чрезвычайно сложно. Без этого города Генерик был прижат к морю горами. Зажат между молотом и наковальней, без должной кормовой базы для мобилизованного войска. В общем, у братьев было столько времени, сколько нужно, чтобы от Изобиля добраться до ставки варварского вождя, где проходили переговоры (в случае, если кому-то из осажденных удастся улизнуть из города).
Резюмируя - у них получилось. Из города никому не удалось ускользнуть, все было сделано аккуратно и чисто. Как? Спросите лучше у самих виконтов Рейвеном, либо у герцога Генерика. Все остальное - слухи.
Дальше сидели люди, незнакомые мне по именам, но некоторые лица я помнил и даже мог назвать титулы нескольких. Многие из них когда-то ходили на приемы к моему отцу. Тогда он был еще жив, а я в то время мог действительно из маркиза стать герцогом. Я плохо помнил их, значит с большой долей вероятности и они не помнили ни меня ни мою сестру. В конце концов, эти люди шатаются от одного знатного дома к другому, в надежде попасть в фавор. Это тоже такой эвфемизм, для более приземленного понятия - стать содаржантом или содержанкой. О, да, мы "благородные граждане острова Корфа" очень любим эвфемизмы.
Наконец последним с другой стороны стола сидел человек в пестрых, вызывающих одеждах. Наверняка еще один купец, недавно ставший дворянином. Те же развязные манеры, слишком яркое убранство - желтый, красный, зеленый цвета - слишком много, как для мужчины украшений - браслеты, цепочки, цветные шарфы, жабо. И этот ужасный сверкающий перстень на среднем пальце правой руки. Выглядит до жути вульгарно. Он о чем-то оживленно болтал, повернувшись вполоборота направо. Обычно я таких людей не очень жалую своим вниманием. Но что-то меня в нем насторожило. Я еще не знал, что именно, но оценку мой мозг уже дал - парень, ты мне не нравишься. Я уже пожалел, что сестре придется сидеть рядом с ним, на той стороне стола.
С моей же стороны стола, как ни странно, я не заметил вообще ни одного знакомого. И это хорошо - никаких расспросов или любопытных глаз.
Когда мы сели к столу, ко мне почти сразу подошел официант. Себе я заказал безалкогольный напиток на его усмотрение - после ночных возлияний меня немного мутило, и я решил ничего не есть. Сестре попросил подать морского сома - очень вкусную бескостную рыбу - салат и стакан томатного сока.
В настоящем портовом кабаке к тебе никто не подходил, пока не стукнешь по столу. Но и после этого официант - а вернее дюжый малый, похожий на вышибалу ( более хрупкий персонаж вряд ли прижился бы в таком месте) - мог не подойти и приходилось идти самому к стойке бара. В настоящем портовом кабаке было много столиков, за которыми организовывались небольшие группки. Столики были высокие, наглухо привинченные к полу; за ними посетители пили и ели стоя. Скамеек или стульев не было вовсе. Без стульев, надо думать, пьяные драки несколько теряли свой азарт и интенсивность: все заканчивалось выбитыми зубами и разбитыми носами. Но головы были целы. Так же непременным атрибутом настоящего портового заведения была пара-тройка вышибал на входе - еще более жутких с виду чем официант.
Но для моего, избалованного роскошью района отсутствие вышибал, и соответствующего интерьера было скорее плюсом, чем минусом. И если не обращать внимания на все эти несоответствия, то сам по себе ресторан "Три трески" был очень хорош. И довольно неплохо передавал атмосферу моряцкой жизни. Круглые иллюминаторы вместо окон, и еще подвешенный над дверями муляж якоря - настоящий якорь, висящий над головами судя по всему нарушал технику безопасности - повергали респектабельных граждан, а вернее их жен и детишек в восторг.
Казалось, я могу на минуту отпустить свое усталое внимание - мне определенно не мешало бы выспаться. Но увы. Если я не одурманен алкоголем, либо еще чем-либо, то даже будучи усталым, мое внимание просто не может быть рассредоточено и расслаблено. Оно тут же хватается за что-либо, помимо моей воли и начинает препарировать. Сегодня в ресторане "Три трески" оно просто не могло не ухватится за речи того самого пестрого гражданина в перстнях и шарфах.
Он говорил без умолку, ворчал, жаловался на правительство - причем довольно умело, так, что даже очень предвзятый прокурор не смог бы обвинить его в измене Родине или императору - язвил и вообще нес всякую чушь. Я отгонял свое внимание от него, отмахивался как от назойливой мухи. Но чем больше я старался не слушать, тем естественно, больше и больше вслушивался. Непроизвольно начал поглядывать в его сторону. Наконец мне в глаза бросилось различие между манерами городского гуся и чем то еще. В его манерах и речи проскакивало что-то изящное, хоть и грубоватое. Но не по-плебейски грубое, но грубое в смысле первобытной силы. О нет, он не был ни городским франтом, ни рыхлым купцом. Банты, жабо хоть и отвлекали внимание, но присмотревшись можно было увидеть, что осанка у него прямая, а речь довольно размеренная. Я предположил, что он ее коверкает намеренно.
Кое с чем, в его болтовне я - как это ни странно - вынужден был согласится. Южным островам не быть верноподданными вассалами нашего императора. Те усилия, которые Южные острова к этому прилагают, конечно же умиляют. И, что главное, приносят немалую пользу и империи и ее столице - вечному городу Корфе. К примеру, пряности в городе стали чуть ли не в два раза дешевле. Подешевела дефицитная для нас древесина. Горючей смеси хоть и было в достатке, но военной машине мало не бывает.
Но вот принимать их к себе в империю, в качестве верноподданных вассалов... ну уж нет. Если империя это сделает, то "ослик" потеряет морковку, привязанную к его лбу. Пока южане хотят примкнуть к нам, они стараются всячески угодить Корфе. Отец, когда был жив, обсуждал этот вопрос с императором. И знаете, августейший, был вполне доволен текущим ходом событий и нашими отношениями с южными соседями.
А если вдруг что-то поменяется в ближайшее время на Южных островах, ну там знаете, всякое ведь случается - умрет старый царь, а новый сменит курс на развитие собственного государства. Или, не дай боги, монархия сменится на какой-нибудь балаган под названием парламентаризм... Ну что же, у нас есть отлученный от Храма и сосланный на материк лет пятнадцать тому назад герцог Генерик. Герцог Генерик человек энергичный и предприимчивый, и к тому же желающий получить амнистию перед Храмом и его жрецами. Не знаю, такой ли он религиозный, или тут все дело в том, что вместе с отлучением от Храма его дети и внуки потеряли право наследовать его титул. Но, как показала практика, за десять лет этот человек может завоевать для империи почти треть этого самого материка. Имея изначально в виде материальной базы два корабля с его личной дружиной, семью, которая поехала с ним в изгнание, и талант оратора и организатора. Знаете, ведь сейчас даже стало модным повоевать на Большой земле или хотя бы послужить в дружине Генерика. Хотя - задумайтесь на минуточку - Генерик до сих пор отлучен от Храма и если прибудет на Корфу, то здесь, по закону вполне может быть казнен любым человеком не ниже его по титулу.
На смену Генерику, в случае чего, придут виконты Рейвены, тоже парни в военном деле не промах. Они, кстати, на Большую землю отправились после военных университетов добровольно. Зачем нам на Южных островах полноправный вассал с полным списком вольностей, если мы можем сделать Южные острова своей провинцией и поставить туда наместника?
Нет, вассал нам не нужен. За вассала нужно нести ответственность. В случае, если ему захочется ввязаться в какой-то сомнительный военный конфликт, нужно помогать ему. Пока de-facto Южные острова исполняют роль нашей добровольной колонии, все будет оставаться на своих местах. Не стоит трогать и передвигать то, что и так хорошо лежит.
Я решительно не хотел ввязываться в болтовню, хотя мне не раз хотелось перебить пестрого гражданина, спорить с ним по другим вопросам, не связанным с Южными островами. Но разум мой говорил - мало ли кто болтает и что болтает на улицах Корфы. Болтали задолго до моего появления на свет, будут болтать и после моей смерти. Тем более, что здесь, в этом районе эта болтовня даже не могла перерасти в драку. Правда она могла перерасти в обвинения в государственной измене, но в драку - нет.
И да, на некоторое время мне удалось все-таки переключить свое внимание на сестру. Мой маленький светлый мышонок. Тонкий голосок, которым она отвечала официанту, пепельные ровные волосы, собранные в пучок, немного дерганные движения. Она уплетала принесенное блюдо, очень аккуратно разрезая ножом мясо рыбы, и насаживая его на вилку - дабы не уронить ничего и не испачкать серое аккуратное платьице. Запивала мясо рыбы она мелкими глотками сока. То и дело посматривала по сторонам. Но старалась делать это быстро, словно боясь, что ее взгляд кто-то перехватит. Она могла особо не переживать по этому поводу. Большинство людей в этой комнате были слишком высокого о себе мнения, чтобы обращать внимание на кого-либо, кроме себя.
В первый раз за долго время она вышла в люди, в первый раз с тех пор, как выяснилось что у нее тоже есть “нежелательные последствия благородного происхождения” она покинула двор нашего дома. Я уже долгое время обещал ей эту прогулку, но она осознавала, что делал я это скорее из жалости. И что последствия этой прогулки могут быть самыми непредсказуемыми. Ну, кроме, конечно, той их части, в которой они будут неприятными.
Но, насколько я знал, с ней уже давно не случалось приступов "царской болезни". Впрочем, как и со мной. Обычно “нежелательные последствия” проявляют себя синхронно у тех из их обладателей, кто состоит в близком родстве или близко общается.
Хоть я и сомневался в правильности своего импульсивного решения - вывести ее в свет, хотя бы на часок-другой, но сейчас, смотря на сестру я был безмерно счастлив последствиями принятого решения. Я смотрел на ее довольные глазки, которые блестели, когда она бросала беглые взгляды на посетителей, на вход в кухню, на стойку бара. Она жевала рыбу, так живо и с таким вкусом, что мне самому захотелось, и я пожалел, что не взял себе порцию. Очевидно было, что ей немного не по себе от смены обстановки, может даже страшновато. Но в то же время было очевидно, что она была довольна. Ей было интересно смотреть и наблюдать за тем, как человек у стойки протирает стаканы и ставит их на место. Как приносят на больших подносах заказы официанты и официантки в накрахмаленных передниках. Как переливаются лучи солнца в неправильной формы граненных сосудах, в которых стояла соль. Как после, лучи света падают на покрытый дубовым шпоном и лаком стол, который в свою очередь тоже играет и отсвечивает разнообразными красками спектра. "Она старается все запомнить", - подумал я, чтобы потом все это нарисовать.
Из чего на самом деле был изготовлен стол, да и почти все в этом городе не известно. Какой-то материал, формулу которого наши маги продали мануфактурщикам. Нет, не то, чтобы совсем не известно. Название у него было - "органический материал", или просто "материал", но как он изготавливается гильдия мануфактурщиков держит в строгом секрете. И секрет этот защищает закон о коммерческой тайне. Говорят, что пройдет еще каких-то лет двадцать и маги поймут как делать из этого материала очень прочное стекло. И это будет прорыв. Но пока материал был не очень термоустойчив, для таких смелых решений.
Удивительная вещь - но здесь, в центре мира, где каждый второй минимум виконт, древесина до сих пор считается роскошью. И ее используют только утилитарно - для незаменимых частей кораблей, повозок и тому подобное. Все что можно было заменить чудо-материалом - заменяли.
И тут произошло, нечто неожиданное для меня.
- Что означает это Ваше "эти неотесанные солдафоны грубы?" А это ничего, что именно благодаря этим солдафонам вы спите спокойно? Вот, Вы, дорогой гражданин города Корфа, могли бы сегодня заступить на дежурство, а с утра, если позовут, без отдыха, без лишний раздумий пойти в бой на верную смерть? Знаете ли Вы, многоуважаемый сударь, сколько жалования получает военный? И это при всем том, что ему еще нужно кормить двух детей и жену, да еще помогать семье погибшего товарища. Вам бы оказаться в шкуре воина, тогда я бы посмотрел, как вы заговорите.
Эти слова удивили меня. Потому что произнес их я. Я испугался своей неожиданной вспышке красноречия и невесть откуда взявшемуся чувству справедливости.
- Не знаю! - отвечал мне пестрый гражданин, с другой стороны стола. Так спокойно, словно я не прервал только что бесцеремонно его речь. - Да в общем то и не стремлюсь узнать, сударь. С чего бы мне оказываться в их шкуре? Я купец, а не солдат! Да и вообще речь шла не о том. Да и войны, о которой вы говорите давненько уже нет...
- Но она в любой момент может начаться. Хоть завтра. И воин должен быть в любой момент готов к ней.
- Так что же вы, молодой человек утверждаете, что в скором времени может произойти военный конфликт нашего государства с кем-либо? - речь пестрого человека стала более изысканной. Вовсе не похожей на то словоблудие, что он нес, когда мы только вошли. К тому же, когда я посмотрел ему в глаза, он выдержал мой взгляд. И это был окончательный аргумент в пользу того, что пора бы мне остановиться, пока я не зашел слишком далеко - Или же вы это так, в контексте si vis pasem para bellum ("хочешь мира, готовься к войне") говорите?
Зачем он мне бросил соломинку в виде последнего предложения? Может, он хотел, чтобы я за нее ухватился? Черти бы побрали этот Центральный квартал, где одно лишнее слово и ты вновь в политической игре, которая здесь не прекращается никогда. Только ты принимаешь в ней участие не всегда в той роли, в которой тебе хотелось бы.
Хвала богам Храма, что-то определенно еще осталось в моей крови, чего не успел вымыть алкоголь за последние месяцы моего беспробудного пьянства. Что-то, что позволило мне сначала насторожиться, а потом понять, что пора сменить приступ ярости на улыбку. Что-то, что я впитал вместе с молоком матери. Мой гнев бурлил еще минуту назад, а потом он ушел, и я словил себя на мысли - на кой черт мне сдались эти солдаты с их женами? Инстинкт дипломата, политика, не просто скрыл мои чувства. Он их натурально изменил.
- Это я так, образно выражаясь, естественно. Извините меня за грубость. Молодость и вино ударили мне в голову (какое к черту вино, я пил виноградный сок тем утром) Мне пора идти, прошу простить меня за мою бестактность, - я раскланялся и пошел к выходу. Краем глаза я еще некоторое время назад заметил, что сестра смотрит на меня. Поэтому я не глядя легонько кивнул ей, давая понять, что пора уходить.
Дойдя до другого конца стола, я наконец оглянулся. Человек вроде как уже не смотрел на меня, а был увлечен новой беседой, в которой изливал свои мысли на тех самых "дворян", что были вхожи в палаты моего отца. Я прибавил ходу в дверях, и лишь на улице остановился.
Сестра вышла не сразу. Она поняла мой намек и замедлила ход. Она была у меня умница, не смотря на то что, сидела взаперти как маленькая сказочная принцеска и была еще совсем юна. А может и не вопреки, а благодаря тому, что сидела дома и читала книжки, она и была такой умной. Или это была все та же "царская кровь", что, то бурлила и вскипала, то охлаждала ненужный пыл.
3
Сразу после входа в дом - в этот раз темнота прихожей не так сильно обескуражила меня - сестра тихонько сказала:
- Я так и знала, что ты не сможешь сдержаться, ты тот еще балагур на самом то деле. - и ударила меня кулачком в плечо. Так же мягко, как и говорила.
- Скажи лучше, как ты оказалась внизу у дверей, когда я вошел с утра? – перевел я разговор в другое русло. Сейчас эта тема была уже безопасной.
- Рабочие подумали, что двери случайно заперлись, либо меня закрыли по ошибке. Вот им влетит от мамы, если она узнает, - она улыбнулась мне одними синими, как небо над морем в порту, глазами.
- Вот им то, как раз и не влетит, - голос прозвучал громогласно в пустынном зале. Голос высокий и властный. Голос вдовой герцогини. Голос моей матери. – А вот кому-то другому влетит. А ну отведи сестру наверх и запри там. Ключ – мне.
Ее худой силуэт возвышался над нами с балкона второго этажа. Слегка поддетые сединой, черные, собранные в диковинную прическу, волосы, странное неудобное пепельное платье состоящее из тугого корсета, широкой юбки, насаженной на панье, а поверх всего этого еще множество оборотов, лент и бантов. Я уже не говорю об украшениях, серьгах, заколках... Полный боекомплект. Даже дома все должно быть аристократично. И этот снисходительный взгляд, всегда снисходительный. В этом вся она. Ныне вдовствующая герцогиня и по совместительству моя мать.
«Однажды я стану герцогом, и никто кроме Его Величества не будет иметь надо мной власти» - проскочила в моей голове безумная мысль. Это, видимо, говорила всё та же кровь, что и в ресторане, еще не успевшая успокоиться. Никаким герцогом я уже не стану, понимал я. Быть мне номинальным маркизом, проживающим в родительском доме на правах близкого, но ни на что не претендующего родственника. Такова моя судьба.
Стараясь не встречаться взглядом с матерью, я прошел мимо, ведя сестру за руку по лестнице наверх.
Я буквально чувствовал, как она сверлить меня взглядом. Но я не обернулся и шел дальше. Сделанного не вернуть, какими бы не были последствия, а оправдываться, меня не учили. Наверное единственная положительная черта характера, что еще оставалась у меня.
- Погоди, задержись на миг - сказала сказала мать, когда я проходил рядом с ней - чтобы такого больше не было, - прошипела она мне в самое ухо. - С собой делай все, что хочешь. Но ты ведь не хочешь, чтоб твоя сестра кончила так же, как твой отец?
Конечно я не хотел, чтобы моя сестра закончила как мой отец. И конечно же я ощутил себя виноватым от этих слов. Но ведь на это и был расчет, не правда ли?
4
Я отвел сестру в ее комнату и почти сразу же пошел к себе. Ну его к черту этот ключ, который дала мне мать и который еще нужно было куда-то нести... Ну его к черту все эти морали, которые наверняка последуют за этим.
И все-таки, какая она умница, моя сестра. Может от того, что ей еще не так много лет, и она не успела мутировать в полнокровную аристократку. Порой мне кажется, что в каком-то возрасте все женщины из знатного рода превращаются в злобных властных мегер - непременно учтивых и соблюдающих правила этикета с посторонними. Это последнее раздражало больше всего.
Сестра, слава богам, такой не была.
У нее в комнате мы не говорили. Как только мы зашли, она тут же схватилась за альбом и принялась рисовать. Конечно же она будет во всех деталях передавать интерьер ресторана "Три трески". Даже сидя дома, взаперти она умудрялась найти, что нарисовать. Это были и перерисовки старых картин, и картины по прочтенным книгам. Иногда она смотрела в окно, за какую-то минуту или две запоминала лица прохожих, их одежду и воспроизводила все в мельчайших деталях. Я по доброму завидовал сестре, у меня сейчас нет подобного занятия в которое я мог бы погрузится с головой.
Я совсем не обижался на отсутствие внимание моей персоне - хотя по правилам этикета Корфы, с ее стороны было бестактно игнорировать меня. Наоборот, мне было приятно смотреть на человека полностью и искренне увлеченного чем-то. Было время и я мог так же не замечать окружающего мира, погружаясь в книги или весь день фехтуя во дворе. Для меня это время, кажется, ушло безвозвратно.
По возвращении в свою комнату меня мучили мрачные мысли. Я думал о том, что зол на мать, и на ту диктатуру, что установилась в нашем доме с тех пор как мой отец ушел из мира живых. Я ненавидел ее, и мне от этого было тошно. Ведь она единственная не подверглась симптомам “проклятия царского рода”. А значит, она одна на данный момент, могла управлять домом. И на ней лежала забота обо всех делал нашего рода. И она справлялась. О чем говорило хотя бы то, что налоги с нашей марки - которая находилась довольно далеко от Корфы - приходили вовремя. А значит в наших землевладениях, даже самых дальних, был какой-никакой порядок.
Нужно лечь и поспать. Сон всегда прогоняет дурные мысли. Я помнил из университета, что когда человек спит, его мозг переваривает во сне внутренние конфликты, сглаживает эмоции, перестраивает воспоминания. События переживаются так, как нам бы хотелось. И как следствие, в бодрствовании быстрее забываются.
Сейчас бы глоток чего-нибудь покрепче, для сна. Но в комнате у меня положительно не было ничего. Мать об этом позаботилась. Все винные изделия находились в погребе под ключом. Дома ведь все должно быть аристократично. Мне правда непонятно зачем это нужно, но ладно. Уже год в нашем доме всё и все под ключами, да под замками.
В голову усиленно начали лезть оттесненные на задний план мысли о моем с сестрой заболевании, о "проклятии царского рода". Вы можете подумать, что алкоголь и наркотики ничего не лечили в полном смысле этого слова и это было просто бегство от проблемы. И что я просто наркоман и пьяница с очень удобным поводом. Я согласен с данным утверждением. С одной оговоркой - если у знатного человека царского рода появлялись симптомы психического расстройства, указывающего именно на "ту самую царскую болезнь" - человека списывали со счетов. Он как бы пропадал из светской жизни, что для аристократа то же самое, что быть просто выброшенным из жизни. Человек сам вынужден был бороться со своими демонами.
Нет, не обязательно было пить и быть наркоманом. Вот моя сестра увлекалась искусством. Но глядя фактам в лицо - у тех, у кого были обнаружены первые симптомы было не так уж много времени для того, чтобы насладится жизнью. И каждый проводил ее как хотел. В этом даже был даже интересный момент, момент истины - сразу становилось понятно, кто чего хочет на самом деле.
Впрочем, как это ни странно, алкоголь и наркотики все-таки могли отсрочить симптомы, и даже сделать протекание болезни мягче - а именно уменьшить интенсивность и продолжительность приступов. Суть приступов заключалась в краткосрочной амнезии и потери контроля над своими действиями. Наркотики и алкоголь порядочно отвлекали от мыслей и переживаний по поводу болезни. А это самое главное. Ведь, как я уже говорил, больше всего влияли на нее собственный страх и неуверенность в себе. Если человек сам себя раскручивал, то сходил с ума гораздо быстрее. Хотя он в любом случае сходил с ума. Раньше или позже, но сходил.
Я еще раз, на всякий случай, обшарил чехол от виолончели - ничего из того, что я искал. Посмотрел в свой детский тайник под полой - чем черт не шутит. Но увы, там тоже ничего не было, кроме старых картинок порнографического толка, которые лежали нетронутыми, судя по всему, с десяток лет. Я улыбнулся. Невинная детская шалость, маленький грешок, который сейчас не имел значения.
Ностальгия воспоминаний нахлынула на минуту. Всплыли лица друзей и подруг, однокурсников по лицею и по университету, друзей отца, которые посещали его дом и ходили с ним на охоту, и, наконец, возлюбленных. Как же тогда все было легко и просто. В то время "царская болезнь" была чем-то вроде детской страшилки перед сном. Я только-только закончил университет. Впереди меня ожидала прекрасная карьера - военная или, возможно, связанная с торговлей. Или даже политическая - а почему бы и нет.
Но чуть более года назад - совсем недавно, и в то же время будто в другой жизни - возникло оно, легкое марево на горизонте. Да, я думаю где-то года полтора тому назад. Еле заметные признаки чего-то неладного в нашей семье.
У отца под глазами появились синие круги и сам он выглядел немного бледным. Взгляд стал чуточку тревожным. Сам он стал раздражительным, совсем чуть-чуть. Он даже не выказывал этого раздражения, и никак не проявлял в отношении окружающих. В речи его была та же спокойная вежливость, что и всегда. Но было видно, что если он слушает(например во время делового разговора), то как то по другому. Нетерпеливо, что ли; словно ему тяжело концентрировать внимание.
И как в колдовской сказке, никто не обращал внимания на все вышеописанное, до самого последнего момента. Когда уже было поздно. Ни прислуга, ни мы с сестрой, ни - что совсем уж странно - мать. Гораздо позже, конечно, все наперебой зашлись вспоминать и обсуждать. Припомнили то что он стал меньше шутить, что стал выглядеть более усталым и рассеянным. Но это могло быть чем угодно, правда? Может разок проигрался в карты. Может прогорело какое-нибудь дело. Всякое ведь бывает.
Я то уж точно не мог ничего заметить в то время. Меня в то время занимали любовные приключения и всеми мыслями я был погружен в переживания, связанные с этими приключениями. Я был глух и слеп, ко всему, что не было с ними связанно.
Последний раз я видел отца живым год с небольшим тому назад - 15 тантала 1797 года.
Ночь с 15-го на 16-е, я провел у своей "любовницы". Да, именно так это называлось на тогдашнем юридически-процессуальном языке Корфы и именно в такой формулировке было внесено в протокол. В то время закон был весьма суров в определениях, и любые отношения вне брака освященного Храмом и одобренного семьей считались чем-то достойным порицания, что нашло отражение в том числе и в процессуальном и юридическом языке. Естественно, эта суровость в первую очередь относилась именно к нашей "чистокровной породе" Какую интимную жизнь вела "неблагородная" часть населения, закон не интересовало.
На утро, когда я вернулся с моей ночной прогулки, отца уже не было в живых. Он лежал во всем своем герцогском великолепии и во всем своем герцогском убранстве на большом столе на первом этаже, с монетами на глазах. Он был мертв.
На голову ему надели берет сиреневого цвета - символ гильдии вольных художников. Берет этот он не носил уже много лет, или даже десятилетий. С тех пор как кончилась его юность. В тот день когда он стал герцогом у него уже не было времени на такие глупости как рисование и искусство. А к боку была приторочена шпага - символ еще одного юношеского увлечения - фехтования.
И эти напоминания о юношеских увлечениях почему-то вызвали во мне даже большую грусть чем сам факт смерти отца. Передо мной словно оголили неприятную правду - даже такие обеспеченные и властные люди как мы, аристократы города Корфа не можем себе позволить делать то, что хочется. Что уж говорить о неблагородных гражданах, озабоченных тем, чтобы прокормить себя.
Мать моя, в отличие от сестры, не плакала - она же была чертовой аристократкой. Я вначале, признаться, не понял,что произошло. Первая моя мысль была о том, что его либо отравили, либо случился "несчастный случай" на охоте. Две самые распространенные причины смерти у аристократов.
А ведь еще час-другой тому назад я витал в облаках, вдыхал аромат самых красивых - как мне тогда казалось - волос, наслаждался нежными прикосновениями. И уже сейчас я вынужден был спуститься с небес на землю, так неожиданно и грубо.
Подробности того, что произошло рассказал мне тогдашний советник отца - Витте. Он сказал, что у отца появились внезапные и бурные галлюцинации и он набросился - совершенно беспричинно - на мать, пытался ее задушить. Мать же, будучи аристократкой самых чистых кровей, никогда не разлучалась со своим кортиком. Что в последствии и спасло ее жизнь. Но погубило жизнь моего отца. Свидетелей этому было как минимум трое, включая самого Витте, который служил нашему семейству уже очень давно и в словах которого я на тот момент не сомневался.
Дельце замяли - о приступе галлюцинаторного безумия в протоколе "охранки" не было и речи. Все очень хитро списали на несчастный случай. Как при этом замяли ножевое ранение, нанесенное моей матерью и послужившее причиной смерти, я не знаю. Но утром 16-го, мой отец, лежа на столе, был аккуратно зашит патологоанатомом. И если бы мне не сказали про поножовщину в моем же доме, я, смотря на аккуратные одежды моего мертвого отца, и не догадался бы, что произошло.
Такая вот неприятная история.
Количество почетных гостей после этого случая у нас заметно уменьшилось - поползли мерзкие слухи, которые не могли не возникнуть. Ведь там где есть хотя бы один свидетель, тайну уже не сохранить. Наше семейство на время полностью выпало из политической жизни столичного града. Дела в родовой марке, да и в имениях на Корфе пошли без отца хуже. Да, что там в марке. Половину слуг пришлось отпустить с миром из нашего городского особняка.
Мои дела тоже скоро стали ухудшаться. Правда далеко не сразу. Первые признаки безумия у меня появились только девять месяцев тому назад, то есть более чем через три месяца после происшествия с отцом. Впрочем, я их ожидал с самого первого дня нашей семейной трагедии. Даже начал было подумывать о том, что меня пронесет, минует участь сия.
После моего первого приступа безумия врач долго и пространно говорил что-то про дофаминовые и ацетилхолиновые цепочки в мозгу - я тогда ни черта не понял. Я не понимаю страсть врачей объяснять медицинскую специфику заболевания больным. Особенно странно это выглядит, если заболевание неизлечимо. Впрочем рассказал он и о том, что меня интересовало - о методах лечения. Он посоветовал мне на выбор - транквилизаторы, либо пить не просыхая. Совет, конечно же, неофициальный. Официально же я оставался сыном герцога, то есть маркизом по рождению. Но я добровольно отказался принимать титул отца из рук Августейшего. Так сказать, стал "вечным наследником", пополнил ряды юродивых родственников, коих было у меня некоторое количество. Имея высокий титул маркиза, не имел почти ничего из того, что прилагается к нему.
Первый мой приступ был чем-то средним между амнезией и белой горячкой. И страшным он вовсе не был - всего лишь ободрал обои у себя в комнате, да нацарапал фигуру, напоминающую птицу, на стене. Но увидев с утра последствия своей ночной деятельности я не на шутку испугался.
Среди методов лечения, а вернее облегчения, я выбрал алкоголь. Так же неплохо подавлял вспышки ненужной психической активности моего мозга морфий. Его я получал у доктора. Но довольно нерегулярно.
И пока я "лечился", нашей матери приходилось заниматься делами. Вплоть до того, что она на несколько месяцев покидала столицу и наводила порядок в нашей родовой марке. И тем не менее я ее ненавидел. Может это было связано с тем, что она не была мне родной матерью. Хотя отец и женился на ней, когда мне было лет пять, и я уже давным-давно привык называть ее матерью. И все таки она ею не была. Может моя ненависть была связана с тем, что после всего, что произошло она смотрела на меня как на пустое место. Но не им ли я стал теперь?
С такими тяжелыми мыслями я и улегся спать, надеясь, что когда проснусь я частично забуду их. А если и не забуду, то тоже ничего страшного - вечером я приму ванну, поменяю платье. А затем пойду в ближайший ресторан и выпью там вина. Надраться я там не смогу, поскольку это не благородно. Но потом я отправлюсь в портовый кабак, где полностью смогу облегчить свою душу. Возможно даже с кем то подерусь, если настроение будет хорошее.
5
Проснулся я с чувством жуткого опустошения. Похоже я словил "постпохмельный синдром" - я сам придумал это определение. Это когда похмелье уже ушло, и в плане физического самочувствия все хорошо - голова не болит, не тошнит. Но чувствуешь при этом себя ужасно, потому что уже не можешь спрятаться за физической болью и понимаешь своей относительно трезвой головой, насколько плохи твои дела. Наваливается все и сразу.
В комнате было ужасно холодно. Когда я засыпал, я, неплотно закрыл окно. За окном бушевала настоящая буря. С молнией и грозой. Крупные капли барабанили в окна. Ничего удивительного - такое случается на нашем острове, расположенном в северных водах. Я бы даже сказал, что лето у нас "случается иногда", как метко подметил известный поэт Корвин (Раз уж у меня есть такая возможность я должен заявить, что Корвин не поэт, Корвин - это сам дьявол. Мне безумно нравится его мрачное творчество. Хотя это никак и не связанно с описываемой историей)
Я проспал весь вечер и какую-то часть ночи. По ощущениям был второй или третий час ночи, возможно даже близилось к утру. Слишком поздно, чтобы куда-то идти. В это время не очень то и поболтаешься по нашему аристократичному кварталу. Даже будучи маркизом я не хотел объяснятся со стражей. Стража у нас, в квартале как в Царстве Небесном - непреклонна и неприкосновенна на службе.
Но что-то заставило меня подняться с постели. Какое-то ощущение. То, что я сначала принял за "постпохмельный синдром" было смешано со смутным ощущением тревоги. Я был - по правде говоря - напуган, потому что именно это чувство зачастую предшествовало приступу "царской болезни"
Я встал и подошел к окну, чтобы посмотреть на улицу. И в начале ничего определенного не увидел. Окна моего второго этажа выходили на общую улицу, а не во внутренний двор. На улице не было никого - совершенно пусто. Так мне вначале показалось. Лишь мокрая брусчатка и окончательно ободранные ветром деревья. Но когда сверкнула молния я увидел женскую фигуру, которая что-то прижимала к своей груди. В женщине я не узнал ничего знакомого - дождь лил как из ведра, сплошной стеной и размывал ее очертания.
Но я почему то знал, что это моя мать. Внутри себя я еще раз почувствовал это чувство опустошения. Как-будто я ничего не вешу, и в моих членах нету сил, совсем. Казалось бы в тот миг я и должен был все понять. Но я не понял.
Но ничего, до понимания происходящего оставались считанные минуты. Я быстро натянул поверх подштанников штаны на модных в ту пору подтяжках, накинул кафтан, влез в туфли на босу ногу и арбалетным болтом вылетел на улицу, совершенно забыв, что могу в темноте оступиться на лестнице или споткнуться о что либо. Засов на двери был открыт, я его даже не щупал, просто распахнул дверь и вышел под дождь.
Силуэт матери - и хотя даже теперь я не мог ее узнать, уверенность в том, что это была именно она, возросла - довольно зловеще выглядел в свете сверкающих молний. Она стояла метрах в десяти от меня, спиной ко мне, прямо посреди улицы.
Я услышал ее бормотание. Она что-то говорила свертку у нее на руках. Я не понимал что она говорила, но я начал приближаться, шаг за шагом. Наконец, услышал:
- О нет, я не отдам тебя им. Я не отдам тебя им. Они не получат тебя, - это был ее голос. Но тон был совершенно не свойственный для нее. Ни нотки холодного самообладания.
Сверток у нее в руках был из полотна, похож на пеленки. Но я не был уверен, потому что сверток промок, так же как и платье.
- Матушка? - окликнул я фигуру. Но она либо не слышала, либо сознательно игнорировала меня.
- Я родила тебя на свою беду и погибель. Но я не жалею. Ты лучшее, что было у меня. Что же нам с тобою делать? Эти мерзкие свиньи узнали про тебя. Они носят гербы воронов, и у них красивые лица, но внутри они мерзкие свиньи. Два дьявола. Оба явились ко мне, "герои войны"... Разве герои так обращаются с женщиной гораздо более высокого положения? Я - герцогиня. Они узнали, узнали о тебе, но кто же им о тебе рассказал? Кто же это был? Может это этот мерзкий выродок, именующий меня своей матерью, этот мерзкий наркоман, пьяница и блудник? Он любит совать свой длинный нос не в свои дела.
А ведь и правда. Я только называю ее матерью. Так давно, что забыл, что она мачеха, но все-таки. Она мне не мать. Второй раз за эти сутки мне пришлось вспомнить этот факт.
- Они пришли, и решили шантажировать меня! Меня, графиню!!
Картина сама собой складывалась у меня в голове. Четкая и ясная. Фактов было предостаточно, у пазла было не так много элементов, чтобы сложить их вместе. И словно в подтверждение этой ясности в очередной раз сверкнула молния, осветив меня, фигуру женщины со свертком в руках, брусчатку, соседние дома, мокрые листья под ногами - все было четким как никогда, видны были мельчайшие детали.
Да, все было ясно. Но я не хотел верить. Лучше бы я был сейчас в стельку пьян, и ничего не понимал. Но я не был пьян. Звук грома догнал молнию, и я вздрогнул.
- Ты моя дочурка, ты должна была стать моим будущим. Твой отец не этот грязный грубый солдафон. И у тебя ничего общего с его отпрысками. Эта гадкая ленивая девчонка. Когда я рожала ее, думала она разорвет мне утробу. Но откуда же они узнали о тебе! Да, это мог быть только мой мерзкий "сыночек", рассказал им все, наверняка. Юродивый. Какой глупый, задумал получить титул герцога. Ведь эти люди хотели именно этого, чтобы мой сынка стал герцогом, чтобы не отказывался от титула! Ахахахаха. А иначе они отберут тебя у меня. Обвинят меня в измене мужу! Разве можно назвать изменой то, что я делала? У него член то не стоял уже много лет с тех пор как он заделал эту серую неприглядную мышь, а внимания мне он уделял не больше чем вшивой служанке. О да, я знаю, что мы с тобой сделаем. МЫ с тобой вечно будем вместе. Я знаю как это устроить, моя маленькая принцесса. Извини меня, но я должна... ты недолго будешь одна. Я через минутку последую за тобой! Мы встретимся с тобой на небесах, под сенью Храма. Только полюбуюсь еще какая ты у меня красивая, и сразу за тобой.
Она раскрыла верхнюю часть свитка и поцеловала его. То что было в свитке закричало, когда капли дождя коснулись его. Это был младенец. Совсем маленький.
Благородная графиня изменяла своему супругу. Либо перед его смертью, либо сразу после нее, что было одно и то же по законам Корфы.
Так вот как она наводила порядок в наших имениях. Где-то на пятом месяце беременности, когда становится заметен живот, уехала в самые отдаленные имения.
Она привезла и держала своего отпрыска в доме моего отца, и я даже не знал этого. Как же такое могло случится? Я не хотел знать, или был все время под кайфом и поэтому ничего не замечал?
Я не окликал ее, просто вышел вперед, чтобы она меня увидела. Но она не увидела, хотя я стоял впритык. Мокрые волосы и платье - теперь уже домашнее, относительно простое - довольно комично свисали с нее. Взгляд ее был абсолютно пуст - как у той рыбы, что подавали прошлым утром в ресторане "Три трески". Ребенок у нее на руках орал громче, его голос пробивался сквозь шум дождя. Сколько ему сейчас? Не более пары месяцев.
Она реально не видела меня. Она еще больше приоткрыла сверток, и наклонилась над брусчаткой. Я понял, что она хочет сделать.
Она же метить родничком, покрытым светлыми редкими волосиками, чтобы приложить им о камень на брусчатке! Она уже выбрала камень. Вот этот, зеленоватый в свете молнии, он выступает чуть выше остальных. Самое ужасное и сюрреалистическое в этой картине было то, что она смотрит на малыша с невыразимой нежностью. Я никогда не видел у нее такого выражения лица. Дрожащими губами она поцеловала лобик малыша.
Хоть это и был... да черт, я даже не знаю как называть его. Был бы он незаконнорожденным по отцовской линии, был бы хотя бы какой-никакой бастард, а по женской кто? По законам Корфы это вообще не родственник нашему роду. Но не смотря на это, я не мог стоять и смотреть как эта женщина, называющаяся моей матерью, убивает его. Я попытался вырвать у нее из рук сверток. Но не тут то было. Когда я коснулся ее рук, она словно проснулась. На лице появилась ухмылочка, а взгляд стал колючим, она наклонила вперед голову и смотрела на меня исподлобья. Честное слово, дикая кошка. Еще чуть-чуть и зашипит.
И вдруг во мне родилось еще что-то. То, чего не было раньше. Сомнение. Почему это вообще братья Рейвены шантажировали герцогиню? Герцог Генерик Проклятый, который не так давно стал Генериком Завоевателем и заодно Освободителем славился чем угодно - богохульством, нехорошими словами в адрес высокопоставленных особ, приближенных к нашему императору, да и в адрес самого императора. Но только не ложью. Ни он, ни его ближайшие вассалы - коими без сомнения были виконты Рейвены - еще ни разу не были уличены во лжи - уж в этом я был уверен.
Уж не водят ли меня за нос с этой царской болезнью? Нет, в реальности болезни я не сомневался. В следствии замкнутости царского рода на самом себе и частом кровосмешении в нем случались болезни и мутации. Мой отец был не первым в моем роду у кого "сорвало крышу" Но вот лично я, был ли я болен? Лечил ли меня доктор? Ведь я его не знал до того, как он начал меня наблюдать и ставить свои уколы. Он появился в нашем доме и следил за состоянием моего здоровья аккурат после смерти отца.
Ха, да я ведь уже должен был быть герцогом, если бы добровольно не отказался принимать его! Мать его, герцогом! Герцог имеет право судить, в том числе и эту женщину, которую я почти 20 лет называл своей матерью. Будь я герцогом я мог бы вполне законно придушить ее своими руками. Прямо здесь и сейчас.
Уж не это ли пытался сделать мой отец чуть больше года тому назад?
Эти мысли молнией пронеслись у меня в голове. Их было много, но под действием адреналина, они спрессовались в один тугой комок. Пронеслись в голове так быстро, что женщина, называющая меня все эти годы матерью не успела сообразить, что я хочу сделать. Одним прыжком я свалил ее с ног.
Свертку досталось, ребенок в нем заорал пуще прежнего, но главное его не приложили головой о каменную дорогу. Сверток откатился, а я оказался сидящим сверху на женщине, которая еще совсем недавно была чем-то нерушимым в моих глазах. Я сел ей на живот, но не успел завладеть ее руками, и наманикюренные ногти впились мне в лицо. Но я уже держал ее горло у себя в руках. Я держал его крепко. Ее ногти царапали лицо, но глаза мои были плотно закрыты, а подбородок был плотно прижат к груди.
Я услышал ее хрип. Я не знаю сколько времени прошло, но под действием адреналина в моей крови мне показалось, что прошло не меньше десяти минут. Я ощущал как она дергает ногами, чуть позже конвульсии охватили и туловище.
Что-то было в этом жутко интимное, пугающе естественное. Особенно сейчас, когда я осознал, что матерью ее делало лишь замужество за моим отцом.
Когда я отпустил ее, она уже не дышала.
Я закрыл ей глаза и посмотрел в ее лицо. Ей было за сорок, но при дворе моего отца, лелеемая слугами, она прекрасно сохранила свою естественную красоту. И даже без макияжа, с растрепанными волосами лицо ее выглядело как-то по особому холодно и красиво. Мокрое платье облегало стройную фигуру, из под задравшейся помпезной юбки платья торчало гладкое правое бедро. Довершали ее облик туфли из змеиной кожи на невысоких толстых каблучках. Да, она определенно была очень красивой женщиной, почему я этого не замечал раньше?
Странное дело, но после того, как я придушил эту женщину, дождь пошел на убыль, выдохся. Словно он отражал безумие лежащей на брусчатке мертвой женщины, и теперь умирал вместе с ней.
Почему она не схватила кортик, и не пырнула им меня? Я не стал ее обыскивать собственноручно, но я был уверен что он при ней, приторочен к поясу, либо спрятан в бесчисленных складках юбки. А да и черт с ним, раз в сто лет и таким дуракам как я везет.
6
Я взял сверток с малышом на руки, и пошел в дом. Малыш орал, но вроде был цел. В доме никто не проснулся, не услышал в шуме дождя и грома нашей борьбы. Я пролетел по всему дому и влетел во внутренний двор. Мои глаза привыкли к темноте и я не боялся что-либо задеть. Я застучал в дверь флигеля, и отдал ребенка в руки бородатому и розовощекому - как и положено по всем канонам - сторожу. Сам же отправился в башню, чтобы отправить голубя в городскую стражу.
Только сейчас я заметил, что меня всего трясет. Я подождал, пока успокоится дрожь и начеркал на листочке.
"Центральный квартал, domum Dimisit. Срочно прибыть. Dux Dimisit" (дом Димеситов, герцог Димесит)
Конечно, герцогом я не был, но я в тот момент ощущал моральное право поставить титул Dux - титул моего отца - под письмом. А еще я был намерен непременно его получить, он принадлежал мне по праву. Теперь я от него не откажусь. Пусть я буду безумным - в чем я теперь очень сомневался - но сыном моего родителя.
Я оторвал незаполненную часть письма, чтоб вышла маленькая записочка. Облил ее тоники слоем прозрачного воска, чтобы она не намокла. Я выпустил голубя, который знал путь в башню стражи. Возможно птица была той же, что год назад несла известие о том, что у дома Димиситов больше нет герцога.
После этого я спустился в погреб, чтобы налить себе вина и выпить бокальчик-другой. Нет, не напиваться, вусмерть, как обычно, а неспешно пригубить, распробовать на вкус. Чтобы затем подняться в кабинет отца и начать заполнять и подписывать бумаги, которые были частью процессуальной волокиты по принятию титула.
Когда прибудет стража я приму их при свете свечей и с печаткой герцога на правой руке. Я спокойно объясню, что случилось. Я почти уверен, что мое действие квалифицируют как самосуд, но меня это не заботило сейчас. Судить меня будут по всей строгости закона, но судить будут уже герцога.
Было жаль сестру, тяжело потерять обоих родителей за один год. Особенно, когда их убивают твои самые близкие родственники. Но она простит, я знаю. По крайней мере поймет. Она очень умная для своего возраста.
Не смотря ни на что я чувствовал себя хорошо. Впервые за много месяцев.