Роковое решение

               

     Работа детского врача особенная. Он должен уметь находить общий язык не только с больным ребенком, но и его многочисленными родственниками, а это может отнимать много времени и требовать огромного терпения и понимания. Однако, как правило, конфликтные ситуации или вообще не возникают, или же их удается уладить. Но это случается, к сожалению, не всегда. Вот о таком одном редком и единственном случае в моей многолетней практике я и хочу рассказать. Прошло уже много лет, а та история  время от времени всплывает в моей памяти.
    Позвонили из приемного отделения и попросили перед госпитализацией посмотреть тяжелого ребенка, которого  только что перевели из одной московской больницы. Я спустился вниз и вошел в бокс.  На топчане лежал бледный темноволосый подросток лет 14-15, рядом  сидел отец. По всему было видно, что отец не находил себе места. Он то  вставал,  то садился, то начинал ходить из  угла в угол.
     По первому же взгляду было ясно, что у больного - что-то серьезное. Поздоровавшись, я сначала обратился к отцу: Что случилось и на что жалуется мальчик?
    - Я не знаю, что случилось, но вам лучше знать, вы же специалисты, - довольно в грубой форме ответил отец.
     Подойдя к мальчику, я спросил, как его зовут и что его беспокоит. Во время его рассказа, который я внимательно слушал, я осторожно ощупывал его живот. Не нужно было быть специалистом, чтобы обнаружить в правой половине живота большую плотную неподвижную опухоль.
     Многолетний опыт позволил мне сразу же диагностировать злокачественный процесс. Сомнений не было. Нужно было тут же госпитализировать больного и срочно начинать лечения. Такие опухоли росли не по дням, а по часам, и поэтому времени для раздумий не было.
    Я осмотрел ребенка и вызывал отца в коридор.
    - У вашего сына  злокачественная опухоль, его нужно сейчас же положить в отделение, сделать пункцию для микроскопического подтверждения диагноза и сегодня же начинать лечение, потому что через несколько дней это будет уже поздно. Первоначально мы проведем лекарственное лечение, сократим ее размеры, а потом постараемся удалить. Тогда у нас появятся реальные шансы на излечение вашего сына.      
     Реакция отца на мою информацию была неожиданной: – Откуда вам известно, что у моего сына опухоль, причем злокачественная? И как вы смогли поставить диагноз только после осмотра живота? Я вам не верю и хочу еще и еще раз проконсультироваться в других больницах у известных специалистов, - почти кричал он.
     Все мои доводы в пользу того, что наша клиника является единственной, занимающейся такими опухолями, и что задержка в лечении – смерти подобной, не произвели на отца мальчика никакого впечатления. Более того, чем больше я его убеждал, тем большим врагом для него становился.
     Из рассказов коллег и литературы я знал, что такая реакция со стороны родителей возможна – он не мог принять информацию о том, что его сыну грозит опасность, но до этого момента я с этим не сталкивался.
    - Ваше право, - сказал я, - но как  бы не было поздно.
     Отец взял мальчика и повез его на машине на другую консультацию. В потоке ежедневных дел я на какое-то время забыл о ребенке и его отце, но через пару недель он
сам напомнил о себе. В обеденное время звонок по телефону застал меня в палате у постели тяжелого больного. Требовалась срочная консультация в приемном покое. Туда доставили ребенка в очень тяжелом состоянии. Спустившись вниз, я с трудом узнал того же мальчика. Рядом с ним, потупив голову, стоял отец. Не нужно было осматривать больного, чтобы понять, что время безвозвратно упущено. Через неделю, несмотря на попытки лечение, его не стало. И кто в этом виноват – трудный вопрос.