Фельдшер

- У меня 15 000, я могу их добавить, тогда можно брать отель прямо на берегу с вылетом в Субботу.
Так он говорил Вале, а у него даже не было загранпаспорта. Это можно почувствовать. Можно отличить человека, который не имеет денег сегодня от человека, не имеющего их никогда. И Валя чувствовала, что он не пойдёт, например, на ночную смену пищевого цеха, ей было ощутимо, что никакие 15 000 с её десятью сложить нельзя. Он нигде не работает, и никакого отеля на берегу и вылета быть не может. Но Валя смотрела слишком преданно, чтобы оторвать взгляд.

На улице темно. Она проснулась рядом с ним. Она жила в малюсенькой комнате, в коммуналке, и тут если разложен диван - места больше нет. От радости, что в Воскресенье они проснутся не здесь, а у океана, она играет пальцами по его груди. Они лежат в тёмной коробке заполненной диваном, и фонари за окном. Ей выходить на работу, и он напоследок обнимает её, с неким трагизмом, не понятным ей, от которого она будет радоваться меньше. Видимо, он готовит её, к признанию, что они не едут. Но она упорно счастлива. Она всё-равно очень нежная. Она голая. Так бледна, заметно даже в темноте, и он включает свет. Снег. Он провожает её на работу. Не холодно и большие хлопья.

- Где ты сегодня. 
- Сегодня на 2ом цеху. Там где салаты на развес. А ты.
- Я два-три сайта отсмотрю, политических, и буду готовиться к экзамену. 

Он врал, что работает на телевидении. Что мониторит всё, что в интернете для выпусков новостей. Валя бы заметила, но лучше было верить в это, чем в то, что он вместо походов на вымышленную работу пойдёт к бывшей. К Рите. Футболка которой пахнет вкусным и почему-то не забывающимся потом. И бывшей и предыдущей она была только в Валиной голове, эта Рита была намного реальнее работы на телевидении. Просто от неё надо было укрываться, она была слишком знойной. И безмолвие, и снег города дали ему ещё полчаса ходьбы куда-то, может домой к себе, то есть к маме. А потом был звонок, с точно такой же мелодией вызова, как и всегда, да вот только с надрывной интонацией, передающейся ещё до разговора. Он и шёл-то в сторону дома неохотно, потому что знал, что Рита позвонит. Лучше б стоял и ждал, меньше пришлось бы двигаться. Валя ещё только ушла, а в голове его пролегла и приглашала светящимися вывесками улица, соединяющая одну девушку с другой, и головой своей он видел, что там, в комнате далёкого финала, в нескольких километрах по прямой уже сейчас набирали его номер. Так что, звонок Риты не был неожиданностью. И он под этим снегом говорит фразу: "сейчас приду, только пешком" - потому что этой он не врёт, что работает, она знает, какая степень его нищеты, они вместе уже лет шесть. В Валю он влюблён месяц. Самое интересное, что если бы он там, в комнате размером с диван сказал правду про давно порванный паспорт и безденежье, Валя бы только улыбнулась, и мокрыми от счастья зубами, коснулась его щеки.  Все меняется под этим общим снегом. Медленно нарастает музыка тревоги и пытки, когда он идёт, фактически, к жене. Он будет молчать, а не шутить в огромной её комнате, где холодно. Она будет проклинать его за его нищету. Она бы раскурочила ему лицо за такую шутку с поездкой на океан. А потом всё равно спала бы с ним. Так так уже было, кстати, и это обнуляет всё. День кончится молча, как в глухоте.

Нет, не так. Сейчас шёл, и виделся уже жар. Казалось, что при подходе к её дому грудные органы растапливаются насмерть, как воск. Ведь иногда он звонит сам. Потому что не может без её проклятий. И безумно бежит к ней. И вот он ускоряет шаг и перестаёт думать о Валечке. Перестаёт, так же, надеяться вернуться домой и поесть, а Рита еды не даст. И вот он хочет увидеть Риту ближе, чем её видят её домашние шорты.

И вдруг его берут под руки и поднимают над троллейбусными проводами Валечкины голенькие плечи и то, как смеялись они вчера и сегодня. Но Рита звонит опять.

Она ведь ненавидела его, потому звонила часто - может он разубедит её в её ненависти, может он раздев её, переубедит, любим образом переубедит. Из этой ненависти Рита, медленно красившая губы в бордовый, захотела, чтобы он был с ней как раз сейчас, про Валю не слышала, ничего не знала про его измены. И безумная ревность, возникшая в ней сейчас, объясняется интуицией, присущей всем гневливым и властным жёнам. Она позвонила третий раз и почему-то начала угрожать.  Только Валя опять подняла его с земли. Новая и другая, притягивала солнцем и  доказательством того, что удовольствие бывает без боли в груди. Об одну он будет сейчас колотиться, как стиральная машина при отжиме, она будет молчать. Если стонать, то только сперва от боли. У ней будут накрашены губы и они не сотрутся. А от второй только что было холодное ментоловое дыхание в лицо. Стон, как летний речной смех. Улыбка на пухлых щеках. И кажется, что такие шаги по этой же улице то туда, то обратно будут всегда, как вечен свет вывесок и снег.

Ни куда не деться от Риты, а Валя - нужна. Безумно нужна её доброта. А эта, первая, главная, - прекрасные нити её власти, прекрасная её злоба и жадность, никак не отпускающее чувство, прошлое, ценное болью, бордовый бархат.... 
А та - лёгкость, отдых и отрада с любящими глазами и вкусными волосами.

А эта...

Тишина тут, тишина эта и глухой грохот в дали казались ещё страшнее, чем грохот над головой. Удары пошли по другим районам и по улице можно было начать идти. Всего триста метров, и синяя машина всё таки вспыхнула повторно, я предчувствовал это. Третий раз не вспыхнет, - и я подскоками добежал до пищевого блока, прыгая по кускам фасадных стенок. Я добрался до рухнувшей арки. Мне прошлось пройти мимо снаряда, который разгромил дом, но не разорвался, можно было дотронуться до его отполированного носа, на который падали ломти с соседнего дома и снег. Я боялся смотреть на лица погибших, потому что боялся увидеть хоть одно лицо знакомое - Валечка,  надо было срочно найти и вывезти её.  Хотя бы вынести - но живую, сперва хотя бы просто на воздух. Внутри её цеха только что потушили пожар своими силами, в дыму ползали медики, вытаскивали через противоположный выход, скорее - там где делают салаты - и я искал её в дыму минут семь, за эти семь минут медики вытащили всех, кто ещё не угорел. И машины отправлялись.

Валя - вот она. Нож - огромный нож для капусты - он у неё в сердце, но она жива. Не в сердце, конечно же нет, нет, выше, левее. Кажется - спасётся. Машины отъезжают. И она хныкнула, увидев меня, попыталась провести по моим волосам рукой, еле дотронулась до их края, и тут же потеряла сознание. Крови вышло достаточно, но никакого сомнения, что можно спасти, не было. Только бы всё верно прошло сейчас, и без бугров на дороге потом, в машине.

Он накинул на себя белый халат повара из шкафчика, и на руках понёс её к выходу. Кортеж из 7 скорых отъехал только что. Их догонял хиляк, вчера не могущий держать девушку больше трёх минут, даже лёгкую Риту, -  догонял, как на коньках  - плавно но быстро - с Валечкой на руках. И без воздуха он падал. Последняя скорая остановилась, открылись задние дверцы и он вскочил. Они поехали.

Они ехали к больнице объезжая около 30 минут обломки, горящий дом братьев Рутченко,  потом дом, куда съехались местные чиновники и охраняемый ракетными станциями, притормозили у L...ской больницы, на той же улице где жила, между прочим, и Рита. Врач принял его за фельдшера, просто из другой машины. Врач сказал, что этот нож с зазубринами, и вытащат его на месте, а не в дороге. Этот врач затеряется по приезде - двор, полный людьми целый двор, вокруг военные машины, и на машинах ракетные установки - и темнота... Фонари погашены из экономии. Свет от двух дальних аварийных прожекторов, двух на весь больничный городок. Больничный двор и кишат люди под большими синими хлопьями и говорят, кричат. И включены радиоприёмники времён войны, чёрная давно негнущаяся проволока, и радио, поп-рок и группа Мумий Тролль слышится по десятку улиц у вокзала и больницы.

Там, внутри красного больничного дворца люди лежали в коридоре, промеж них только узенькая тропка. Так во всех палатах и даже на лестницах, а света не было нигде. Дизельный генератор был только в операционной.  Он и врач из другой скорой того же кортежа вошли туда. Валю положили под их руки. Много людей и все суетятся. Что теперь делать, теперь придётся быть в роли до конца. 
 - Тебя как зовут, малой?
- Тимур.
- А меня Игорь. Я вообще то не хирург, а проктолог, но оперировать буду я, верней мы с тобой, ты студент, ты на каком курсе?
- На втором.
- На втором на скорой не работают.
Тимур замешкался, но врач - уже седоватый и хромой, безпафосный и качок - спас его сам:
- Видимо совсем всё в телах, конечно, х*ле.  Всё в телах. И второй-то курс хорошо, не хватит - будут посылать сантехников, б**ть. Пиар-менеджеров.
Дай мне спирт. Не бойся, бери скальпель и смело начинай ***чить, Тимур. Относись, будто готовишь еду, вот как тот цех, откуда мы привезли её. 

Валя на столе, на обыкновенных столах из столовой - два круглых стола поставленных восьмёркой, вместо простынки под неё постелили штору, к ней подкатили капельницы и фонарь, фонарь работал плохо,- был старым и списанным, уже из подвала, и проктолог Игорь достал айфон, и вроде как этим айфоном занял руки Тимура, чтоб тот держал и нажимал кнопку, дабы не угасал экран. Стало не так страшно. Дали наркоз - половину дозы из экономии, срезали с неё свитер, футболку и лифчик: с ножом в теле, груди в разные стороны все в крови. Там, где кровь не достала, всё такое же белое и нежное, как на диване три часа назад. Толпа людей копошилась и могли толкнуть. Под ногами слой снежной каши. Проктолог хлебнул спирта, хлебнул не мало, с пересчётом на водку - грамм 300. 

- Я же не помню ни ***, - и он увеличил рану, так чтобы потом можно было потянуть за мышцы, и обработать её от заражения: "Я же как доброволец пришёл, потому что у меня тут кабинет частный. Я х*и лечу. Был бы хирург вместо меня, а так - получится - значит получится, нет - нет. И он начал медленно раскачивать нож, вытаскивать: Х*ле стоишь то, держи плечо. Кто нибудь - принести вату, бинты там...она сейчас кровью истечёт, ****ец! - В этот момент раздался страшный толчок наверху, и через мгновения куски мела упали рядом, правда, мелкие.

Здесь стояли точно такие же столы восьмёркой и шла операция, шла долго и там были настоящие хирурги, но отвлекать их ни Игорь, ни Тимур не смели, там было всё намного серьёзнее: настоящий свет, 4 врача в масках, много и давно работают. Этот зубчатый кухонный нож из Валечки вытащили, вытащили не сложно, и уже Тимур, да - так называемый Тимур сам держал тампон, кровь не переставала. Она текла фонтаном и покрыла всё, до чего могла дотянуться. Тимур упал вдруг. Проктолог вскрикнул, как ребёнок. Не хватало ещё и этого.

***

- Всё, п**дец.. Это сказали врачи второй, соседней операции под настоящей хирургической лампой. 
- Что там п***ец?
- Тут всё п***ец, тут всё п***ец. Тут разрыв обоих почек ещё оказывается, от удара, знали бы, не тратили столько времени. Выковырили осколок из живота и зашили уже. Еле успели спасти. А теперь всё равно умрёт.

Падение от вида крови было на столько шоковым, что поднявшись, Тимур не смог говорить, аппарат речи его... Его вывернуло на пол в снежную кашу, но из-за того, что он не пошёл  к маме и не поел, вытолкнуло только слюну. Руки искупались в грязи.

 Глухие дальние взрывы и тихие голоса: "...Это делать запрещено категорически...."
- Это делать запрещено категорически!
- Категорически запрещено бомбить город с самолётов, бл*ть.
- Но нас посадят, вы не прочухали, это началась война, а по закону военного положения - вообще к стенке поставят. Пускай как есть. Пускай обе или выживут, или ни одна, чем меня к стенке поставят из-за двух трупов.
- Эй, студент, слышь? Э? Как ты считаешь? Мы не знаем, кончено, группу крови обеих, но одна кровью истекает, другая не имеет обоих почек. Можно пересадить одной почку от другой, а второй перелить кровь первой? Часть крови? Ну, чисто с моральной точки зрения?

Тимур вынулся из прострации, посмотрел на соседнюю восьмёрку столов, там всё было ярко, его пустили ближе. Лицо девушки было изуродовано до неузнаваемости, его почти не было, оно было всё в бинтах, и они запеклись, а до этого ещё и потонули в трясине её лицевого мяса. Как будто это была переспелая, просроченная жидкая хурма. И только нос её выглядывал из всего этого, как бугорок. Грудь только что была очищена от осколков и чуть приподнималась под марлей, защищавшей от падения штукатурки. В районе пупка был разрез, а ниже всё голое до колена, только на коленях недосняты были штаны. Всё шмотьё порвано и грязное, и всё тело в темноте. И только пучок греющего света на разрезе, там всё чисто: две почки с трещинами, сосудики, кишечник. Ниже лобок с каштановыми волосиками, выпирающая кость. Которая тут же на секунду была подсвечена айфоном. Это была Рита, а по иному признаку он и не мог её узнать тут.

- Так если мы и то и то - прошло с момента вопроса докторов секунд шесть и Тимур заговорил: то обеих спасём?
- Операция покажет, вряд ли. Процентов пятнадцать вероятности. Ладно, считаем что ты, студент, согласен, придвиньте эту к этой, раздевайте её, и свет направьте так, чтоб было на обеих. Переливание начинайте.  Сейчас, если резус-фактор наебнётся, то всё. Студент, читай молитву в дырку в плече, тампоны подавайте ему, пусть держит, кровь не останавливается...