Не обязательно иметь семь пядей во лбу, чтобы знать, где находится восток. Он находится на том краю села, откуда по утрам восходит солнце. А солнце восходит из-за забора моего подворья, из которого я на рассвете каждого дня и запускаю его в небо.
Как я это делаю, никому не дано знать. Но то, что это дело моих рук, ни для кого в селе не секрет. Потому что я такой. Я же - из Америки, жители которой могут всё, что им заблагорассудится.
Могут запросто купить себе дом в чужом селе; могут, как родных, привечать и угощать незнакомых людей и, конечно же, когда всё ещё спит, запускать оранжевый шарик солнца над голой землёй. Я послан добрыми американцами для улучшения отечественной сельской жизни, которая давным-давно никому не нужна и, как никогда, нуждается в счастье. Значит, миссия такая человеку дана. Значит, так теперь, cлава Богу, и будет!..
Бред и белиберда несусветные. Но, приблизительно, именно так разглагольствовал тщедушный Николай с большими натруженными ладонями - потомственный крестьянин, отец двух маленьких детей и первый гость в моём сельском доме. И слышать это от взрослого крепкого мужика было неприятно. На романтика он никак не походил, а на недалёкого льстеца-прохиндея очень.
Вначале он приходил ко мне, чтобы познакомиться и на дурняк опохмелиться; потом, чтобы попросить долгожданного снега, «а то, смастерил санки для детишек, а эта гадская осень!»... (а я же, из его слов, всё могу)... и рассказать о своей непростой жизни отца одиночки, и, конечно, снова опохмелиться. А потом пришёл, и попросил помочь ему написать любовное письмо молодой и красивой женщине, на которой мечтал жениться, но не знал, как ей в этом признаться.
- Она, понимаете, очень культурная, - сказал, волнуясь, Николай, - и образованная, но, я чувствую, что с очень доброй душой, потому что такая же одинокая, как я и как вы. Работает в городе, в нашем общем цехе, уборщицей... А я всё мечтаю. Вот бы, мечтаю, если б она стала дорогой мне женой и, конечно, матерью моим маленьким детишкам-сиротам! Вот бы, думаю, каким бы я, с детишками, оказался счастливым!.. Вы не против?
Я не первый день смотрел в бегающие голубые глаза Николая, и с первого дня не верил его льстивым речам, но, после изрядно выпитой с ним водки из своих запасов, и чтобы поскорее избавиться от его присутствия...
- Давай! - согласился я.
- Я никогда не забуду вашей доброты, и за всё, за всё отблагодарю, видит Бог! - приложил Николай огромную ладонь к сердцу. - А пока я только, давайте, наколю вам дров. Вы согласны?
Я посмотрел на этого льстеца уже далеко нетрезвыми глазами, и сказал:
- Нет.
- Почему?! - удивился он.
- Потому что... Потому... купить мечту невозможно, Николай, понимаешь? - ибо, в таком случае, она не осуществится.
- Осу... осу... вщевствится!, - прокричал Николай. - Я же вам не деньги предлагаю, а - чисто помочь по хозяйству хочу.
- А это одно и то же! - ответил я. - ... Ладно, Николай, давай, выпьем по последней, и всё, - будем сочинять любовное письмо твоей образованной уборщице!
Однако, писать это письмо своей рукой Николай отказался.
- У меня же руки трясутся, - искренне сказал он, протягивая вперёд свои прыгающие огромные ладони. - Вы напишите, а я утром, дома, перепишу... Вы не обижаетесь? А я, ей-богу, вас отблагодарю. Вот вам крест!
И Николай перекрестился.
Я хорошо помню, как убрал со стола всю посуду, как тщательно вытер полотенцем стол, как взял из пачки на этажерке чистый лист писчей бумаги и авторучку.
- Как её зовут? - спросил.
- Соня, - ответил Николай.
- Соня, Соня, Соня, - повторил я несколько раз, глядя в потолок.
А что написал, честное слово, до сих пор не могу вспомнить. Помню только, что очень старался, чтобы почерк был разборчивым и красивым, чтобы Николай смог сочинённое мною переписать без ошибок.
И, кажется, написал что-то изысканное и возвышенное. Что-то наподобие этого:
«Жёнка моя милая, женка мой ангел - я сегодня уж писал тебе, да письмо мое как-то не удалось. Начал я было за здравие, да свел за упокой. Начал нежностями, а кончил плюхой. Виноват, женка. Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим. Прощаю тебе бал у Голицыной и поговорю тебе о бале вчерашнем, о котором весь город говорит и который, сказывают, очень удался. Ничего нельзя было видеть великолепнее. Было и не слишком тесно, и много мороженого, так что мне бы очень было хорошо. Но я был в народе, и передо мною весь город проехал в каретах (кроме поэта Кукольника, который проехал в каком-то старом фургоне, с каким-то оборванным мальчиком на запятках; что было истинное поэтическое явление). О туалетах справлюсь и дам тебе знать...»
(из письма А. С. Пушкина Н. Н. Пушкиной)
И, со временем, напрочь забыл о Николае, который больше у меня не появлялся, и о его «очень культурной и образованной» уборщице Соне - много было непривычной сельской работы и новых, неизгладимых впечатлений: колол дрова, кормил, приручая, цепного пса, доставшегося мне от прежних хозяев; любил слушать многоголосье сельской жизни, вскапывал под деревьями залежалую твёрдую землю, и с наслаждением топил печь с огромной лежанкой.
Даже не заметил, как пришёл декабрь.
Листьев на деревьях, в саду, не осталось и в помине; пепел от них, некогда мною сожжённых, развеяли по вспаханному огороду осенние ветры...
И однажды прежде разноголосое село за моим забором вдруг замерло. Ни криков петухов, ни мычания коров, ни людских голосов.
Печные дымы, что с утра столбиками струились над крышами сельских домов, вдруг вернулись с неба на землю и синими лохмотьями повисли на ветках давно обнажённых деревьев и на перекладинах телеграфных столбов.
Ни с того, ни с сего, сам собою, скрипнул колодезный журавль, лязгнув пустым ведром в длинном «клюве»… и мой бесстрашный цепной пёс трусливо спрятался в будке.
Кто-то большой и невидимый ниоткуда громко прохлопал крыльями.
С минуты на минуту что-то должно было произойти. Оно, это что-то, уже витало в застывшем воздухе и холодило кожу лица… И если бы тогда можно было запустить с моего двора оранжевый шарик солнца, о котором толковал в день нашей первой встречи прохиндей Николай, то он бы, этот шарик, никуда не взлетел. Он бы, скорее всего, через трубу, забился в топку недавно растопленной печки.
- Будет снег! - сказала улыбающаяся молодая городская женщина в пуховой шапочке, стоя по ту сторону моей калитки. - Здравствуйте! Я уборщица Соня. Мне Николай передал ваше очень красивое письмо... Но я немного задержалась... Извините!