Он подарил ей орхидею. Редкую ,нежную, одинокую орхидею, с запахом горчинки и чуть уловимым мягким привкусом мёда. Найдя ее на затоптанном полу, удивительно, как она сохранилась незатоптаной в этой гуще людей, Максим поднял оброненный и забытый цветок, лежащий на грязном паркете в убийственной близости от переминающихся ног, и приподнёс ей это душистое создание, которое она бережно вставила в свои волосы. Он пленил её сразу, этот скромный знак внимания, оказанный столь неожиданно и красиво, пленил её настолько, что спустя много лет она доставала засушенные лепестки этого цветка и с ощущением мимолётности времени рассматривала его сухие помертвевшие кончики, едва не рассыпающиеся в её руках, негромко шепча его имя.
Жизнь - проточная вода, течёт, меняется, и всё сущее в ней имеет свойство заканчиваться. Заканчивалась и крупная вечеринка, царствующая в шайбе дворца спорта всю ночь. Самые нетерпеливые уже стояли в очередь в гардероб, остальные, преданные и самые стойкие, оставались на танцполе, пока играла музыка и не включился свет. Эмоции стекали потными каплями по стёклам ,и разогретый дыханием воздух окутывал входные двери густыми облаками пара, в которых терялись лица и тела, забывались имена и фамилии, а оставались лишь вычерченные угольные контуры выходящих из здания людей. На улице, при свете фонарей ,все выглядели измотанными, словно вместо отдыха люди работали не смыкая глаз, извиваясь телами на горячем танцполе. За ночь мимо уставших воспалённых глаз проходят примелькавшиеся лица, их знакомые до боли черты смешиваются, образуя человеческий коктейль из прикусаных губ, нервных гримас и размазанной по лицу косметики. Лица, выражения глаз, сковавшие в напряжённый плен улыбки, скапливающаяся усталость от ненасытного движения и музыки, что ещё нужно клабберу для приятных воспоминаний. Удар басов, ещё один, музыка накаляет пространство, становится нечем дышать, и мокрые волосы разлетаются сальными прядями по намокшему потному лицу. Всё как всегда ,и кажется, что ничего нового этот рейв в твою жизнь не привнёс, но как же хочется ,чтобы всё это продолжалось как можно дольше. Ночь так быстро протекает в этом храме, что стрелки часов не успевают за убегающим временем - не успел оглянуться, а уже наступило неожиданное окончание. Утро вовсю разогнало ночные такси, а одинокие тонированные авто вальяжно прокатывались мимо промёрзнувших от колкой изморози клабберов, и только молчаливые трамваи, выпуская искрящиеся зайчики из-под своих рогов, мчались по ржавым рельсам, с шипением распахивая свои дверцы на остановках. Тучи сгрудились над Невой и ,нахмуренно сдвигая свои края у горизонта, заслонили собой тусклое солнце, посмевшее пробиться одинокими лучами через толщу серой массы. Игрушечные завитки песцовых беловатых облаков не текли, а смешались в кучу, превратив небо в пышную кудрявую шевелюру. Как назло шёл снег, крупный мокроватый снег, так раздражающе таявший на лицах и ладонях. Его хлопья вертелись совсем близко от лиц, облетали их вокруг, залетали в нос и глаза розовощёких подростков, мгновенно таяли ,и холодные капли крупной слезой скатывались по их щекам. Зима выхватила своими объятьями пару весенних дней, и теперь все завоевания тёплых деньков испарились, но по капризу природы завтра снег кончится, из облаков вынырнет матовое золото солнца, и на улицах в который раз станет слякотно и противно. По тротуару, чуть пошатываясь от усталости ,шли те, кто ещё недавно проминал своими тяжёлыми ботинками деревянный настил танцпола. Блёклые тусклые лица, словно маски безразличия и отчуждённости от внешнего мира, были выкрашены одинаковой серой краской. Настроение толпы менялось, и те радостные приподнятые эмоции, которые ещё недавно растягивали их резиновые улыбки, исчезали ,уступив место неминуемой утренней апатии и отречённости уставших клабберов.
Магнит, созданный энергетически заряженной атмосферой, притягивал каждые выходные тех ,кто не представляет себе уик-энда, проведённого в покое, без движения. Ноги сами несли сюда, в это злачное место, где собравшиеся люди объединяются в единую массу, пульсирующую ритмом современной жизни под неунывающий бит электронной стихии. Многие приходили сюда, чтобы запастись зарядом тех недолгих положительных эмоций, которых нам так не хватает в обыденной повседневной жизни, другие отдавали часть себя, отрывали кусочек своего куража и дарили своим товарищам душевный порыв, сметающий границы и устои. Максима уже давно поглотило это течение, движущееся отрывисто и рвано от выходных до выходных. Чтобы выжить в мире из купюр и жести, в мире, где всё поставлено на одну карту, на карту благосостояния и карьерного роста, приходилось работать как ломовая лошадь. Продвижения по службе не намечалось, и Максиму приходилось тщательно рассчитывать свои расходы, часть из которых - увеселительные массовые мероприятия- съедали львиную долю заработка. Вот и сегодня посреди праздника снова кончились деньги. Странная субстанция деньги - они кончаются в самый неподходящий момент, в тот момент, когда тебе так хорошо и ужасно приятно от уже потраченных тобой денег, именно в этот момент в голове происходит неслышный щелчок, и ты понимаешь, что на нуле. Не до веселья, и теперь приходится аккуратно доживать до следующих выходных, чтобы снова потратиться на тусовку, колыхающую сознание ветреными басами. Деньги играли здесь важную, но не важнейшую роль, казалось бы, нет ничего проще и доступнее ,чем выразить себя шуршащими банкнотами и запахом исходящей от тебя полиграфической краски, но помимо них было что- то ещё, некая идея, которой жили и которую чувствовали все. Здесь все знали друг друга, если не по имени, то в лицо, здесь одной дружной семьёй проводили свои ночи те, для кого движение есть жизнь и смысл. В этой ночи из музыки и эмоций, в суете перебежчиков - тех, кто двигался по коридорам, выбирая свой танцпол и в движениях сотен определившихся танцующих, в общем настроении масс, в противоположности полов сквозило главное - несмотря на различные статьи дохода и на занимаемую в обществе нишу- здесь все были равны. Счастье, на которое люди претендовали в одинаковой степени, распределялось поровну, и всем пришедшим неизменно доставался ломоть счастливых минут. Люди отдыхали по- разному - были те, кто танцевал, другие, наоборот, усаживались на кресла и с высоты трибун осматривали беснующуюся внизу толпу, и, что немаловажно, каждый получал удовольствие от своего выбора, именно от своего личного, не навязанного массой, выбора, который сделал он сам. Свобода. Свобода деятельности и отдыха - то, чего так не хватает нам в повседневности, с лихвой хватало здесь, и каждый наслаждался минутами лёгкости и невесомости в огромном зале, разрезаемом лазерами на сектора. Над толпой возвышалась треугольная остроконечная сцена, в глубине которой нашли своё пристанище вертушки диджея. Сам музыкант, нахлобучив на глаза лёгкое клетчатое кепи, прислушивался к ритму музыки ,тщательно подбирая следующую композицию. Заводящий ритм глотал в нутро колонок энергию зала, и диджей, трансформируя её в музыку, выплёскивал дикие басы электроники обратно на головы собравшимся. Зелёная матрица мощного пятипушечного лазера кружила над головами людей сине-зелёные лучи плоскостей и кривых. Теплая плоть окуривала танцпол смесью пота, табака и туалетной воды, а полуголые лидеры заводили народ своими амбициозными жилистыми телами. Девушки, каждая как ангел, такие милые лица малышек, проплывающих в откровенных кофточках и блузках, без устали одаривали всех небесной улыбкой доброты и невинности. Целый театр масок, где встречи и неожиданные знакомства сменяли жарящие поцелуи и обоюдоострые обиды, а танцы и случайные прикосновения к разгорячённым телам озвучивались резкими выкриками и приглушённым стоном. Максиму всегда казалось, что весь этот спектакль неискренен и специально разыгран собравшимися на танцполе людьми, но разве мы осуждаем театр или балет, дарящий нам великую игру человеческими характерами и психологическими проблемами. Рейв - театр. Здесь тоже свои декорации, правда, актёров в этом театре великое множество, и игра другая, отличная от той, которой рукоплещут миллионы, но чёрт возьми, если десятки тысяч людей отдыхают играя - значит это кому-нибудь нужно. Примеряя личину ловеласа или сексуальной нимфетки, люди преображаются, становятся более открытыми и ,как следствие, притягивают к себе чьи-то восторженные взгляды и провоцируют повышенное внимание. Те же, кто направляет всю свою энергию в музыку и танец, открывают свою душу, стоит увидеть человека танцующим и можно разгадать его внутренний мир, можно разглядеть его скрытое лицо, обнажающееся при нескольких незамысловатых движениях рук и тела. Сюда приходят, как на карнавал, разодевшись в ультрамодные костюмы белокрылых ангелочков и в чернеющих рогами дьяволят, здесь всегда обнаружатся и ковбойские мачо в фетровых шляпах, и ремонтные рабочие в запылившихся респираторах. Люди ищут выход своей энергии и фантазии и находят её здесь, в месте, где собираются отдыхать. Трезвые, пьяные, под наркотиками или энергетическими напитками - каждый проводит время по-своему, но физическое состояние отступает на задний план, вычерчивая общую цель - отдохнуть, даря своё настроение и изливая из своего нутра позитив, создающий неповторимую общую ауру и обстановку. Изменились времена, канули в лета многотысячные концерты поп-звёзд и рок фестивали, которые всегда собирали огромное количество людей, сейчас всё это существует, но такого количества людей, какое собирают рейвы ,им не собрать, да думается, и не в этом их цель. Они заняли свою нишу в ореоле современной культуры, так же как заняли свою нишу джаз и классика, у них всегда найдутся почитатели, вопрос бизнеса и вкуса. Но посмотрите - молодёжь хочет двигаться, танцевать, глохнуть от басов и стирать до крови ноги, быть единственными и неповторимыми на танцполе, желать и обладать. Всё произошло быстро и неожиданно, за год, два сменились настроения и образ мышления, общество стало раскованней, свежей, и потоки клабберов хлынули на гигантские площадки, чтобы своими телами закрыть амбразуры колонок и куража. Проплывая по океану своего внутреннего мира, они, как киты, заглатывают миллионный планктон из электронных звуков и композиций, ведь для них музыка - это пища, музыка - их поводырь среди гигантских морских черепах, на которых держится наша Земля.
Прошло семь лет с тех пор как Максим окончил институт, хотя по его растрёпанному и немного вызывающему виду этого не скажешь - перья причёски насквозь пропитаны красноватым глянцевым лаком, в ухе проколотый ещё в школе одинокий пирсинг, губы, сочные, чуть подведённые помадой, над глазами блестят стрелки подкрашеных бровей. Нет, он не гей, просто здесь, в этой атмосфере, он может быть собой - человеком без комплексов, это его любимый отдых ,и здесь он всегда отличается от обычного Максима, к которому привыкли родители и друзья. Непонимание и неприятие движутся с ним по одной колее, его стиль отрицается большинством, в глазах многих он предстаёт этаким взрослым малышом, делающим упор на внешний антураж, но в понимании Максима это его кратковременная сущность, его нарисованный образ, который при желании легко смоется водой из- под крана. Его принцип - не воспринимайте меня таким, какой я есть, я всё равно другой. И пусть на таких, как он, сонных, едущих с утра в полупустом невыспавшимся вагоне, смотрят по-разному: и качая головой ,и показывая пальцем, и просто не обращая никакого внимания, как бы к нему ни относились окружающие, он просто идёт своим путём - это не их, это его жизнь. Этот рейв подарил ему приключение, и сегодня не придётся трястись в полудрёме метро, он идёт за руку с прекрасной девушкой, девушкой из его сна - Ирен. Подарив ей цветок, он надеялся на взаимность и обоюдное страстное желание. Вкусив экстаз, он уже рисовал картины её обнажённого тела, уже видел все подробности, и только её родинки и будоражущую плоть скрывала похожая на шаль накидка, перевязанная узлом, да короткая приталенная юбочка зауженная книзу. Ирен понравилась сразу, при взгляде на неё что-то вспыхнуло в груди и заставило колотиться его мужское начало о тесные рамки возбуждённого тела, тереться его шарик маятника чувств о стеклянный купол внешних приличий с удвоенной, утроенной силой. Находясь в этом своём новом состоянии, Максим неуклонно следил за каждым движением девушки, боясь пропустить даже её небрежное поглаживание лица или отрывистый взмах руки, поправляющей блузку. Они шли по лежалому снегу не быстро, и казалось, что кроме них, нет никого и ничего, нет и этого сонного города и этой монолитной каменной набережной, не было и стен у домов, а были лишь хрупкие занавески окон, из -за которых изредка выглядывали цветочные горшки и заспанные хозяева - единственные незаинтересованные зрители их одиночества. Их покоящееся на бренной земле одиночество душ пожиралось единением сердец, и казалось, ещё немного- и они растворятся друг в друге, смешав два сердца в шейкере чувств.
Ирен дивилась процессам, протекающим внутри её женской стати, стиснутой короткой курточкой. Она считала себя опытной женщиной, неспособной поддаться на уговоры своей страсти, но Максим вызывал внутри неё жжение, и с каждым шагом оно становилось нестерпимее и приятнее. Как много красивых мальчиков видела она каждые выходные, мальчиков, которые подходили к ней, пытаясь познакомиться и по- банальному выпросить телефон, но к Максиму она подошла сама, попросила прикурить и, вдохнув бензиновые пары его зажигалки ,больше не отходила от него ни на шаг. Его цветок добавил в воспринятый ею образ нежность и романтичность. Ирен всегда старалась не пропускать ни одной более менее приличной тусовки, причём, чем больше народу и внимания к ней, тем свободнее и комфортнее она чувствовала себя там. Ей нравился её имидж - коварная женщина-вамп, завлекающая свою жертву в комбинацию своей игры, но в этот раз она сама превратилась в часть общей игры, в которой основные роли распределились совершенно хаотично между ней, Максимом и остальными участниками, тихо бредущими вдоль Невы к Горьковской. Ирен была счастлива, тлело счастьем гулко бьющиеся сердце, счастливые руки сжимали его влажные ладони, счастливые глаза - голубые жемчужины с лёгким отсветом перламутра отражали его взгляд. Они молчали и бесшумно скользили по обледенелой глянцевой корке льда, разбегаясь побыстрее при видя вытянутого ледяного островка, и только детский смех от безудержного веселья заменял им слова и пустые фразы. Остальные тоже веселились вовсю, в их натренированных молодых телах скопились остатки невостребованной энергии, и они жгли её без сожаления, смакуя каждую минуту и выпуская изо рта морозный беловатый парок.
Серебристый пуховик Максима отражал фары мчащихся навстречу машин. Выхватывая из темноты свет, он озарялся отсветом, от которого по глазам бежала волна раздражения, но уже в следующее мгновение, затемнённый и закутанный в тёплую куртку клаббер, становился тенью и мраком. На Ириной курточке тоже была светоотражающая полоска из серебристого материала. Девушка то широко расставляла руки, то сжимала и прижимала их к себе, и машины в ответ высвечивали то сплетение геометрических фигур, то плавные изгибы их тел, обнимающих друг друга в немой нежности . Ей нравилось это впечатление, что их тела, вырванные из тьмы, освещались, образуя совместный причудливый узор, и вновь ныряли во мглу предрассветного города- необычное и раньше не испытанное чувство одного целого. Она и он связаны не верёвками, а фактом своего существования и встречи. Наконец они подошли к дому, сложенному из крупного рыжеватого кирпича и украшенному античными скульптурами, взирающими с крыши на просыпающийся Питер. Кто- то крикнул "огонь", и несколько замусоленных ледяных снежков просвистели и врезались белыми точками в зеленоватую бронзу. Максим и Ира многозначительно переглянулись, они были так увлечены прогулкой и безвозвратно поглотившими их минутами, что не заметили, как перед ними вырос её подъезд. Прижав холодный палец к красным напомаженным блеском губам ,она шикнула на шумящих друзей и вошла внутрь. Главное - не шуметь на отражающей бесконечное эхо лестнице и скорее забежать за спасительную дверь, где спокойно, не волнуясь, что их потревожит кто-либо, можно будет слушать музыку и жужжать монотонным гамом разговоров. В свободной прихожей, где без труда поместились все семь человек, пришедшие домой к Ирен, висит зеркало, возле которого сразу образовалась очередь. Зеркало, в которое невозможно насмотреться, и в котором все хотят видеть своё отражение красивым и желанным, зеркало, меняющее нашу душу каждый раз, когда привычное отражение молчаливо рассказывает нам о новых морщинках и шрамах, зеркало, из которого на нас так часто смотрит не наше чужое лицо, наспех, как чулок, надетое на нашу боль. Магическая плёнка правдиво показывающая нам взаимосвязь времени и изображения. Обычное зеркало в обычной прихожей.
Стандартная непримечательная квартира Ирен, в которой постоянно занята ванная,с бьющей о чугун водой, накуренная кухня, в которой плавает парусник белой настольной лампы, и даже свет, проникающий в объятия дыма, заурядный, стандартный. Белый изрезанный стол с вазой фиолетового стекла посередине и обтянутые тряпкой скрипящие табуретки похожи на близнецов из житейской рутины ,и только хозяйка запахом своих духов способна свести с ума не только своих друзей, но и интерьер своей квартиры. Разговоры о музыке быстро пришли к общему знаменателю, у всех вкусы разные, и лишь взявший ответственность на себя способен удовлетворить аппетит многих, тот, кто сядет за компьютер и заполнит воздушное пространство своими хитами и любимыми композициями. Максим достал толстую пачку дисков, его гордость - целая коллекция качественной электронной музыки, расчитаная на любые изысканные запросы разношёрстной публики, теперь главное угодить всем. После каждой композиции слышны критические замечания и восторженные отзывы, Максим знает, что в таких случаях необходимо не обращать внимание на критику и удолетворять всех собравшихся по очереди. Варьируя стили и направления, можно добиться всеобщего признания, но важно, чтобы своё я, своё мелочное отвратительное я, не вмешивалось в процесс обольщения, тогда удовольствие, доставленное людям ,будет полным и бесповоротным. Негромко пиликал транс, хороший гоа-транс, привезённый с берегов Индии,наполнял магнетизмом небольшую комнатку, и звуки шамбалы и морского прибоя приятно расслабляли разморённых теплом квартиры ребят. Вслушиваясь в череду мелодий, похожих на поднимающихся на вершину путников, Максим и компания стали присматриваться друг к другу. Максим увидел, что это была сплочённая команда старичков, из тех, с кем не стыдно пойти в разведку и на любое мероприятие, умных, наученных жизнью клабберов, для которых рейв не пустое слово, а внутреннее состояние и почти профессия, они из тех, кто понимает твой каждый взгляд и кто наперёд знает, что творится в твоей голове. Пока Максим лицезрел и оценивал обстановку, в комнате заискрился огонёк спора, грозящего перерасти в настоящий пожар, в огонь, бурлящий эмоциями и нецензурными выражениями. Как всегда виной стал извечный вопрос, волнующий любое поколение в любом временном отрезке - что делать? Этим вопросом задавались философы, стоящие на перепутье эпох, этот вопрос не потерял своей актуальности и сейчас, когда его задавали себе молодые клабберы, не знающие, чем же занять свои уставшие тела. Что может предложить наше время своему поколению? Можно сходить на выставку видеоинсталяций, на новое веяние искусства, решившего подчинить себе не только глаза и уши, но и ряд умозаключений ,приходящих на ум при лицезрении современного чуда. Новая реальность, выстроенная с помощью голограмм и видеопроекторов, способна поразить самого взыскательного зрителя, но после рейва наступило пресыщение исскуственностью, и хотелось погрузиться в живое, в трепещущее жизнью нечто, простое и натуральное, как коровье молоко. Как хочется иногда превратить простую банку со сметаной в произведение искусства! Вставить в густую жирную массу столовую ложку, покрутить ею, пока на поверхности не образуются круги, и оставить настаиваться в предвкушении великого. Установить её в музее, в центре зала, где всё: даже стены, пол и потолок- дышат культурой и творчеством. Окружить её творениями Рафаэля, Ван Гога и Дали, посадить её на постамент и обтянуть цепью, установить подсветку и табличку, и тогда она, простая сметана, насытившись дыханием искусства, превратится в шедевр, который будут лицезреть сотни посетителей, с изумлением вперившись в обыкновенную стеклянную банку. Идти в кино? Банально сходить на киносеанс, подарив полтора часа своей жизни чьей-то сметане? Настоящего кино не стало меньше, просто то ,что дают вкусить потребителю, отдаёт душком и коммерцией, в которую кто-то вставил свою меркантильную ложку, не забыв выставить правильно свет, композицию и огородить продукт цепочкой из рекламы. Хорошее кино, как хорошая картина или пьеса, должно побуждать зрителя к осмысливанию и раздумьям, а то, что предлагают нам сейчас, побуждает лишь к отрыжке, как несвежий продукт из чьего-то холодильника. А может, стоит просто отправиться спать и не тратить своё драгоценное время по пустякам и мелочам? Споры не угасали ни на минуту, только Ирен и Максим смотрели друг на друга глазами, полными взаимопонимания и нежности, им было всё равно, куда отправятся все остальные, они хотели остаться наедине вдвоём в этой квартире и сделать то, о чём каждый из них не переставал думать.
Кто-то попросил открыть окно, и спёртый воздух комнаты наполнился прохладными льдинками уличного морозца, оставляющими на щеках красноватые следы румянца, кто-то дремал, и негромкое тихое сопение смешивалось с разговором и становилось похожим на шипение электропоезда при ночной беседе попутчиков. Споры не умолкали, каждый стремился отщипнуть от разговора своё и громогласно во все услышание высказать свою точку зрения или обрисовать позицию, каждый из них хотел быть в центре внимания, поэтому один за другим они прерывали собеседников, чтобы вставить свою фразу или хотя бы словечко. Иногда они начинали говорить в несколько голосов, разговор становился похож на размеренное жужжание пчёл, а как только находилось свободное место в беспрерывной тираде беседы, они передавали эстафетную палочку следующему, чтобы в скованной кольцами цепочке характеров и лиц никто не потерял своей индивидуальности. Ирен всё это забавляло, и она внимательно слушала, не перебивая и кивая головой, если с кем-то соглашалась, только некоторых, особо раздухарившихся, она шутливо посылала на кухню принести всем горячего чайку. Вечером уговорились пойти в баньку, все вместе, всемером, помыться, попарить свои косточки и определиться, куда же пойти следующей ночью, ведь обычно рейв не ограничивался одной бессонной ночью, тусуясь в предвкушении продолжения, клаберры частенько ломали голову, как же закончить своё приключение. И пусть собравшаяся компания состояла из не похожих друг на друга людей, это не разрушало духа коллективизма, а наоборот, сплотило всех, прибавив к объединяющей всех любви к музыке многополярность мнений и индивидуализм каждого.
Ирен переоделась, сняв свою шаль, она накинула тоненький свитерок, пушистый и короткий, едва прикрывающий её пупок, синеватые истёртые джинсы, лихо подкрученные кверху, и мохнатые тапки в виде розовеньких собачек. Сменив одежду, она преобразилась и внешне, став похожей на загадочную индейскую скво. Поверх головы она повязала шёлковый платок, в ушах поблёскивали круглые серёжки, отчего смуглая Ирен казалась ещё привлекательней и милей. Максим смотрел на неё с томлением и нетерпением, неужели у них ничего не получится, и они разлетятся самолётами, едва не задев друг друга крыльями, или же таран неизбежен, и такого желанного столкновения осталось ждать совсем немного. Друзья всё понимали и делали вид, что не замечают того электрического заряда, мечущегося между ними, подогревающего их желание и прожигающего их сердца, но кому хочется выходить из уютного гнёздышка на зимнее ветрило и прогуливаться под ватным снегом, застилавшим глаза и залепляющим лицо лёгкими мимозными снежинками. Так и сидели, сгрудившись у альбома с фотографиями, перекрикивая соседа, рассматривающего в лупу каждую мелочь, делая комментарии по каждому фото, стараясь поддеть и вогнать в краску хозяйку. Ирен растерялась и не знала, как ей реагировать на эти нападки со всех сторон, в конце концов она стала смеяться вместе со всеми, особенно её смешил Максим, сравнивающий её то со строгой комсомолкой в ярко-алом платке, то с пиратской капитаншей, перевязанной красной банданой. После разгрома имиджа и такого колкого обсуждения её внешнего вида она дала себе слово больше этот платок не надевать, хотя как понять этих мужчин ,может, ему, наоборот, нравится этот чёртов платок, и поэтому он так заостряет на нём внимание. Как себя с ним вести, с какой стороны к нему подступиться, держаться на расстоянии или, наоборот, сблизить дистанцию и дать понять, что он ей небезразличен, впервые в жизни она чувствовала себя такой беспомощной и глупой. Он делал с ней всё, что хотел, она краснела и застенчиво смущалась, а он продолжал шутить и восхвалять при всех её красоту. Ну естественно, - говорила она себе,- единственная женщина в компании, и будь на её месте другая, наверняка, было бы то же самое - бабник, а может, нет, может, это искренне и от души. В растерянности она выбежала на кухню и долго прикуривала дрожащими руками сигарету, помятую и отсыревшую от её влажных пальцев. В голове всё перевернулось - зачем он это делает, издевается или, наоборот, привлекает к себе её внимание, а может, он просто хочет её немного позлить и поиграть на нервах, в любом случае ему удалось вывести её из равновесия. Хотелось прогнать всех вон и остаться с ним наедине, чтобы поговорить и понять, что же за человек ,этот Максим, но гости всё так же сидели в гостиной, придумывая всё новые и новые забавы. Кто-то предложил сыграть в нарды, и вот двое игроков сосредоточились на шашечках, окончательно забыв и про Ирен, и про её алый платок, и про аппетитные пирожки с мясом, высыпанные на овальное блёклое блюдо, стоящее рядом. Ещё один ушёл в себя и неторопливо листал давнишний журнал, глянец обложки которого отсвечивал красновато-бордовым отблеском рекламы очков. Только двое так и не прекратили свой спор о преимуществах и недостатках массовых мероприятий. Первый был заядлый посетитель маленьких уютных клубов, а второй, полная противоположность ему, посещал только крупные вечеринки, на которых собираются тысячи таких же фанатов, как он.
- В маленьком клубе своя энергетика, ты стоишь рядом с людьми, и дистанция пропадает, как будто ты с ними- это одно целое, а в Юбилейном такого никогда не добьёшься, даже если очень постараться - толпа она и в Африке толпа, - выводил первый.
- Пойми, массовость дарит зрелищность, попробуй поднимись на балкон, и ты увидишь, как в едином ритме пульсирует оживший вулкан приподнятого настроения, Позитивный настрой ,который распространяет твоя "толпа", можно пощупать, он почти осязаем и ритм, единый ритм тысяч людей, как колыхание знамени.
- Ну да, только от этого колыхания все ботинки истоптаны - каждый норовит наступить, да ещё и делают вид, что ничего не случилось. То сзади пихнут, то плюнут под ноги, - парня передёрнуло, и он поправил рукой выцветшую футболку.
- Это от бескультурия. Зато сколько счастливых лиц!
- Ты когда-нибудь ощущал себя счастливым? Моё счастье- это подарить улыбку и в ответ получить хорошее настроение, а это возможно, только если на танцполе вокруг тебя человек двадцать, не больше, ведь они становятся для тебя чуть ли не семьёй. Теснота сближает, факт.
- Не спорю, но ты когда-нибудь видел столько красивых девушек, как сегодня. Их тысячи, и каждая достойна внимания и обожания, тоже факт, - парень облизнулся беловатым острым язычком.
- Может быть, ты прав, но в клубах иная атмосфера, там у каждого своя игра и свои правила, а на рейвах играют плохо - попробуй сыграй, если ты со всех сторон зажат молодняком со свистками, теряется камерность и ощущение пространства. А ещё эти нескончаймые коридорные переходы с танцпола на танцпол - половина вечеринки проходит, чтобы просто дойти от одного до другого.
- В этом тоже плюсы есть, если на вечеринке много танцполов, можно услышать разную музыку, разные стили и направления, - задумчиво и протяжно пропел парень с худощавым заострённым лицом.
- Это задача диджея, если диджей первокласный, он и в клубе таких нарезок наиграет... со смешением стиля и с различной обработкой звука.
- Кстати ,ты заметил, что диджеи тоже различаются по своим интересам, кому-то достаётся взорвать огромный танцпол, а кто-то играет превосходную музыку для души и маленького помещения. Итог: На вкус и цвет товарищей нет.
- Ладно, на том и закончим.
Усталые, но довольные собой, они одновременно привстали, размяли отекшие тела и мягкими пружинящими шагами отправились на кухню курить. Максим смотрел на Ирен, теперь, когда они одни (нардисты были так увлечены игрой, что даже не заметили, как комнату покинули курильщики) ,он хотел рассказать ей о себе, о том, какой он есть на самом деле, и говорить не гнусную ложь, а правду такой, какая она есть.
- Мне почти тридцать, Ирен. Возраст, когда определяется задаток, дарованный богом. Я ничего не сделал, не открыл новую звезду, не написал поэму в стихах, даже денег не смог заработать как следует. В мои годы люди совершали подвиги, а я катаюсь, как сыр в масле, и не знаю, когда же всё это кончится, -
Максим глубоко вздохнул, и по лицу разбежались тонкие морщинки. Ирен молча закивала головой.
- Ну неужели в моей жизни ничего не произойдёт, неужели всё так и завершится, даже не успев начаться. Чего я жду? Собственного движения вперёд или попутных волн. Я не знаю, правильно ли я плыву, может, берег в другой стороне, и я ошибаюсь. Моё мельтишение губит меня, но может быть, это мельтишение и есть единственно возможный путь, и значит - я живу правильно.
- Мне интересно, чем ты живёшь? Что гложет тебя изнутри ? - спросила она и приготовилась долго слушать.
- Я живу дыханием жизни.Чувствами, переживаемыми мною, удивлением, когда замечу первый липкий лист, выглянувший из почки в один из весенних дней, наслаждением от просоленного воздуха ночного юга, умилением, когда пахнет цветочной пылью и тонким ароматом лип, грустью от слезы, которой пронизаны стекающие по ботинкам капли ливня. Я живу своим страхом ,когда, стоя на балконе своего седьмого этажа, смотрю вниз.
- Странно, что тебе нравится страх.
- Это моё самое любимое чувство. Страх будит животные инстинкты, он обостряет все твои чувства, и можно ощутить биение жизни, её напряжение, её суть. Страх мобилизует и не даёт расслабиться, он может давить на тебя и играть с тобой, но только ощущая страх, можно сказать, что ты по-настоящему живёшь и чувствуешь. И главное, ты его не бойся, держи на привязи, и он станет мягким и податливым, как щенок. А что нравится тебе?
- Я люблю плакать, не знаю, почему, но каждый раз после моих слёз я чувствую себя немного чище, будто моё лицо ополоснули водой, и по мне стекают очищающие капли, Меня притягивает и завораживает зависть, но я не выпускаю её на волю, лишь изредка подпитываясь от её энергии. Самое сильное моё чувство - это любовь к себе, и чтобы стать сильной, необходимо, чтобы оно равноправно сосуществовало с моим самопрезрением.
- А тебе нравятся состояния, по которым проходят границы чувств, - любит, но бьёт, или любит, но плачет, смех сквозь слёзы и рыдания победителей. Нет? А мне нравятся. А вообще я мечусь от одного чувства к другому, и именно это входит в моё понятие жизни, в смысл моего существования на земле - я живу, чтобы ощущать полярные эмоции.
- Именно так. Мы во многом похожи. Но, наверное, нельзя судить по тому, что снаружи, ведь мы реагируем на жизнь, превращаясь внешне в удобное нам существо, а глубину своей души я и сама не знаю, впрочем, как и ты. В стрессовых ситуациях мы частенько совершаем необъяснимые ошибки, которые суммируются и вырисовывают совсем других нас, тех, о существовании которых мы иногда даже не задумываемся. Есть хорошая поговорка :" Люди никогда не наступают на одни и те же грабли одинаково". Мне кажется, это касается всех, живущих на этой земле, на ошибках учатся только ради того, чтобы быть готовым к новым ошибкам.
- Ты умна - это не лесть, а комплимент.
- Спасибо, хотя я так не думаю. Что такое ум? Это накопленные знания, которые человек запускает в действие в нужную минуту и в нужном направлении, а если человек допускает множество ошибок, значит ли это, что он глуп, или скорее, это указывает на его неспособность анализировать обстановку и показывает его неподготовленность к жизненной ситуации. Я совершаю в жизни столько нелепых ошибок, что иногда становится стыдно за себя, и мне кажется, я действительно совершенно глупа.
- Ты не права. Человек не может быть совершенно глупым по своей сути, просто сейчас твои параметры и внешние условия распределились именно таким образом, так карта легла. Я уверен, что скоро твои ошибки пойдут на спад, и ты научишься жить, Наша жизнь, как синусоида лазера ,представляет собой цепь постоянно меняющихся событий, и, быть может, ошибка сейчас сослужит тебе хорошую службу в будущем.
- Буду на это надеяться. Что ты заканчивал?
- Филологический, правда, это было так давно, что от всего курса у меня осталось только собственное суждение и видение вопроса.
- А я сейчас учусь на психолога. Набираю материал на диплом, скоро сдача, хочешь стать подопытным кроликом?
- В каком смысле?
- Моя дипломная тема - разностороннее чувство любовь и всё, что с ней связанно. Ты немного помучаешься, а я сделаю полезные наблюдения в твоём поведении.
- Хорошо. Как ты считаешь, наш интерес друг к другу обуславливается только половым влечением или нас притягивает не только банальный секс?
- Конечно, секс играет первостепенную роль, от природы не уйдёшь, но мне хочется верить, что есть что-то ещё. Извини, хочу поглубже поковыряться в твоей душе, чтобы узнать тебя поближе. Ты любил?
- Хочется крикнуть да, но всё же, наверное, нет. А что такое любовь?
- Это единение или полное расхождение по жизненным позициям, общие интересы, сексуальное влечение и томление душ перед первым свиданием. Любовь- это готовность жертвовать и принимать жертву, это противоречивое чувство, способное нести как радость, так и боль. Любовь- это прежде всего понимание. Любовь -это когда люди смотрят не друг на друга, а в одну сторону.
- По-моемому, ты сама толком не понимаешь, что есть любовь, а ещё диплом села писать. Ответь мне прямо, если мы сейчас переспим, можно ли это назвать мимолётным увлечением или это влюблённость с продолжением.
- Будешь хорошим кроликом, и я отвечу на твой вопрос. Скажи, почему ты смеялся надо мной.
- Просто мне хотелось, чтобы ты не выпадала из компании, ты сидела печальная и загадочная, а я не знал, с какого краю подступиться.
- Допустим, а тебя интересует моя жизнь, мой уклад или тебе нужен голый секс и страсть? - она чуть наклонилась к нему, и он увидел верхушки её спелых сосков.
- Ты для меня зверь в клетке, к которому я должен найти индивидуальный подход, своеобразный ключик, открывающий двери твоей тюрьмы, не более того. Хочется подарить тебе свободу выбора. Приручить и бросить- не в моём стиле.
- Ты любишь мороженое?
- Пустой вопрос.
- Тогда выбирай: лёд или огонь.
- Огонь,- быстро бросил он
- Импульсивность- интересное качество. А теперь подумай, зачем тебе этот секс?
- Чтобы получить удовольствие и удолетворить своё мужское самолюбие.
- А отношение ко мне изменится?
- Наверняка.
- Не переживай, будет секс, только попозже, я тебя ещё помучаю. Тебе нравится со мной разговаривать?
- Нет, - его передёрнуло, он замер возле неё, как мышка пред прыжком змеи.
- Честность - это тоже неплохо. Хочешь на чистоту? Я пытаюсь искусственным способом вдохнуть в наши отношения любовь или иллюзию любви. Сиди так, не шевелись - как мне нравятся твои губы, пухлые и влажные, а твои глаза - отдельный разговор.
Максим сидел не шевелясь, эта девица знает своё дело- сейчас поиспользует для своих опытов, а завтра даже телефона не оставит, ещё скажет" извини, опыт не удался, и отношения между нами кончились." Но он же видел во сне именно её, значит, она появилась в его судьбе не случайно, а по закономерности. Судьба? Провидение? Рок?
- Ты так смотришь, я похожа на кого-то из твоих подружек?
- Нет, ты другая, с такими я ещё не встречался.
- Итак, что я имею сегодня: Эксперимент по определению чувств. Я дома, среди своих друзей, и к нам в компанию затесался мальчик. Обаятельный, умненький и покладистый, наверное, неплохой собеседник и подающий надежду филолог. Плохо разбирается в людях, иначе никогда в жизни не стал бы со мной разговаривать. Обработке поддаётся легко, - это ,,легко" она произнесла громко и отчётливо, и только тут он заметил, что в руках у неё зажат миниатюрный диктофон, - объект проявляет неподдельный сексуальный интерес, впрочем, взаимный. Отвечает быстро, не задумываясь, глаза не отводит, взгляд прямой. Нервное состояние стабильное, без отклонений. Дыхание ровное, мелкомоторика без искажения. Перехожу ко второй фазе эксперимента.
Она с лёгкостью встала, плавно изогнулась и, едва не задев столик с нардами, подошла к прикрытому черноватой велюровой гардиной окну. Там она м отточенным движением скинула с себя свитер и джинсы и осталась в одном нижнем кружевном белье. Улыбнувшись,как если бы это было для неё обычным делом, она, ничуть не стесняясь троих мужчин, подошла вплотную к Максиму и ухватила зубами его губу. Усевшись поудобнее на диване неподалёку от его коленей, Ирен закинула ноги в позу лотоса и оперлась на подушки, брошенные рядом с растерявшимся парнем. Максим немного отодвинулся и сник, он видел её призывное тело и чувствовал, как подло его использовали, чтобы доказать своему декану, что любви нет, что все эти чувства- лишь химические реакции на сексуальной почве, не более того. Он всё понял: она привела его сюда просто переспать и отбросить в сторону, как прослушанный сд диск, если так, почему же она медлит. Чего она хочет от него?
Ирен никогда не спешила, она всю жизнь любила играть людьми, и ей нравилось её позиция: личина ягнёнка с волчьим характером, готовым пойти на ухищрения и подлости ради собственного удовольствия. Все собравшиеся в её квартире следили за чистотой эксперимента, и только один из новеньких, тот, кого выбирала она в качестве жертвы, слишком поздно понял, что попал в сети ,вырваться из которых у него нет ни сил, ни желания. Ей нравилось доказывать свою правоту,и для достижения своей цели она не гнушалась ничем: ни моральными устоями, ни общепринятыми правилами, единственный предохранитель в её игре - это этический аспект. Сколько раз, когда игра входила в стадию завершения, она понимала, насколько больно сделает она человеку своими опытами, и тогда она просто одевалась и выпроваживала свидетелей на улицу. Влюбить в себя из-под палки ,сыграв на своём интеллекте и на сексуальности своего тела. Это был её конёк. Список поддавшихся расширялся, но после секса она не испытывала к жертве ничего, разве только неприятие да грустное послевкусие.
- Почему ты решила, что я кролик, может быть, я удав. Кстати, ты любишь фотографироваться? Из тебя бы вышла неплохая модель, - неожиданно он решил взять ситуацию в свои руки.
Ирен встала, обошла играющих вокруг и принесла раритетный" ЗЕНИТ" в потёртом кожаном футляре. Взвела курок, навела на цель и мягким движением надавила на выпуклый рычажок аппарата. Раздался пикнувший в тишине щелчок, и она вложила в его руки прохладную сталь папиного фотоаппарата.
- Снимай, я готова.
Он поправил ей лямку, смахнул с её щеки чёрный волос ресницы и щелкнул в ответ.
- Они твои друзья? - Максим кивнул в сторону парня, которому светил марс.
- Лучшие друзья, они должны подтвердить чистоту эксперимента.
- А в каком случае эксперимент провалится?
- Если я почувствую к тебе хоть какое-либо чувство или стану нарушать правила.
- Какие правила?
- Первое - никогда не целовать кролика, - она пододвинула его к себе и впилась в его губы, размазывая вокруг рта перламутровый блеск помады.
- Ну вот, началось, - не выдержал один из парней, - пойдём на кухню доиграем.
Они встали с невысоких поролоновых пуфиков и, покачивая головами, вышли из комнаты, продираясь сквозь дым в синюю, туманную кухню.
- Какое второе правило?
- Никогда не закрывать глаза, когда кролик рядом, - и она снова поцеловала его, на секунду зажмурившись от захлёстывающих чувств.
- Не верь ей, - доносилось сквозь смех из кухни, - она любит тебя, давно, только на тебя и смотрит на всех вечеринках.
Максим оторвался от её губ, что это? Психологический ход её компаньонов или дурацкая шутка.
- Правило третье: не доверяй ни им, ни мне.
- Помнишь Восточный удар, ты в костюме Зорро был, с тех пор и сохнет от любви по своему идеалу, - крикнул кто-то за стенкой.
- Это правда?- с напряжением спросил он.
- Не верь никому, даже мне, - шептала она.
- Меня интересует будущее. То есть после этого мы разбежимся и больше не встретимся?
- Всё зависит от результата опыта и от тебя, мой пушистый крольчонок.
Максима немного потряхивало, ниточки, шедшие от Ирен, запутались, завязались в узелки, и теперь он никак не может развязать их, чтобы всё встало на свои места. Он пытался припомнить этот вздёрнутый курносый носик и похожие на розоватые лепестки роз губы. Всматриваясь в неё, он действительно припоминал мягкий свет её зелёных глаз, а это значит, что он видел это личико, ведь у него почти фотографическая память на людей, вот только где и когда это происходило, он никак не мог вспомнить.Она положила ему свои руки на плечи и тянулась к его щеке, вытягивая шею и шепча какие-то слова. Желание разгоралось с каждой секундой, но Максим решил поиграть сам и отстранил её от себя.
- Зелёный бадлон и кожаная юбка давно, розовый свитер и парик на голове с месяц назад, - Максим вглядывался в её изумлённые глаза и продолжал, - костюмчик ангела, это было совсем недавно, а вчера короткое платье в стиле Монро и перистая голубоватая шляпка. Ты что охоту на меня объявила?
- Нет, просто хотела познакомиться с тобой поближе.
- А зачем вся эта чушь?
- Одно другому не мешает, у меня диплом на носу. Эксперимент никто не отменял. Что ты будешь делать?
- Есть несколько вариантов. Самый простой - встать, одеться и уйти, чтобы никогда не возвращаться. Можно остаться у тебя, поболтать на отвлечённые темы, вечером сходить в баньку, а потом, обменявшись телефонами, по которым ни ты, ни я не позвоним, разбежаться - и концы в воду. Самый сложный вариант -продолжить нашу игру, только тогда о сексе придётся забыть, хотя бы на время.
- И какой ты выберешь?
- Не знаю, но для начала,встречный вопрос: где у тебя ванна? Мне хотелось бы душ принять.
- Ирен накинула халатик и проводила его до дверей ванны, затем запахнулась и медленно вошла в кухню.
- Ну что скажите, коллеги.
- По - моему, парень неплохой, ведёт себя прилично и не заносчиво, а ты молодец: мы теперь и сами не знаем, где правда,а где ложь.
- Правда одна: я должна выяснить, есть любовь в этом мире или нет, всё остальное для меня не важно.
Один из парней усадил её на колени, прикурил ей сигарету и, вопросительно вглядываясь в улыбчивое лицо Ирен ,нахмурил брови и утробно сказал:
- Ты же сама твердила, что ты его любишь, все мозги прожжужала, и теперь, когда до победы остался один шаг, ты спасаешься бегством?
- Понимаешь, - обратилась она к высокому блондину , - мне много о нём говорили. Если честно, я просто не знаю, кому верить, наверное, мне нужно время, чтобы самой понять, чего я от него хочу.
Максим подставил тело сильной струе обжигающей горячей воды. Капли стекали с его волосатого торса и растворялись в бархатной пене, выросшей шапкой у его ног.
Что дальше? Оставить всё как есть и забыть эту Ирен вместе с её психологическими фантазиями или взять вожжи правления в свои руки и перехватить инициативу пока не поздно. Главное - не перегнуть палку и не обидеть девушку, хотя она сама кого хочешь с ума сведёт, хищница. Надо с ней поговорить, не о сексе и любви, а на отвлечённые темы, может, пригласить в кафе и там пообщаться? Да, наверное, это будет правильным решением. Почувствовав необъяснимый прилив сил, он, протирая волосы мягким красным полотенцем, вышел из ванны,.
- Да, ловко ты меня заарканила. Можно тебя на минутку.
Ирен стремительно спрыгнула с колен в свои детские тапочки, отвернулась к друзьям, пряча от Максима торжествующую улыбку, и, приблизившись почти вплотную к нему, тихо сказала:
- Прости. О тебе много разного говорят. Говорят, что ты бабник и развратник, что у тебя вместо сердца, как у железного дровосека, смятая окровавленная тряпка. Ты чёрств и безжалостен. Ещё мне рассказывали, что ты не такой, как все, и поэтому многие обходят тебя стороной. Моя подружка говорила, что ты конченный , а мой знакомый уверяет, что ты трансексуал. Я не знаю, кому верить. Откройся мне, прошу тебя.
- Пойдём погуляем, здесь пахнет застоем и куревом
Он ловко закутался в свой пуховик, помог надеть Ирен пропахшее нафталином и кладовкой длинное зимнее пальто и вышел из квартиры. С десяток ступенек вниз, каждая щербатая со сколотыми краями и смоченная нахоженым с улицы снегом, немного скользили, пару раз Ирен чуть не упала, и только подхватившие руки Максима уберегли её от падения и травмы. Как только дверь открылась, на них налетела вьющаяся гимнастической лентой позёмка, щеки сразу подморозило, а серое мышиное небо почти дотронулось до них своим заострённым, как сосулька, хвостом. Среди клочьев снега мерещился огонь. Это недалеко от помойной ямы кто-то разжёг костёр, и теперь обречённые снежинки с тихим шипением испарялись среди черноватых древесных углей. Вокруг костра стояло около пяти небритых грязных человек, грея над взметающимся вверх огнём закоченевшие руки в шерстяных рваных перчатках. Максим и Ира прошли мимо и мысленно благодарили судьбу, что смилостивилась над ними и не дала опуститься до такого уровня. В отличие от этих несчастных ,у них есть всё: тёплая квартира, такие же тёплые вещи и тёплые, почти горячие, сердца, так исправно согревающие их даже в самый лютый мороз. В отличие от них они сыты и не нуждаются в огне.
- Пойдём в кафе?
- Пойдём,- Ирен прижалась к нему и, с трудом преодолевая коварные порывы хлещущего ветерка, спряталась, закутавшись в капюшон.
До кафе не больше ста метров, но из-за непогоды эта дистанция превратилась для них в полосу препятствий и положительный результат возможен только в том случае, если они, прижимаясь к самой стене дома, пройдут эти метры вместе, сообща, чтобы открыть зеркальную дверь. Поглубже зарываясь в пальто, она тесно прижалась к стене, почти касаясь её наклонённой вперёд головой. Ещё немного- и она расшибёт себе лоб, не удержавшись при порыве резкого северного ветра, но Максим, не отпуская её от себя, преодолевал все старания ветерка помешать их движению и принимал на себя задувания грозного борея. Наконец ветер сдался и, подойдя к кафе, они выпрямились. Дверь зашипела, скрипнула и поддалась.
В закопчённом от свечей полумраке играл Стинг, и его пустынная роза облетала углы прямоугольного помещения и материализовалась в виде скромных белёсых цветочков, заснувших в вазочках на каждом столе. Свободное местечко за столиком, зажатым с трёх сторон, манило мягким пологим креслом, в которое без раздумий погрузилась Ирен. Максим принёс себе стул и сел тут же.
- Два армянских коньяка, пару кусочков лимона, не подмороженного и не порченого, и шоколадку с орехами, будьте добры,- он говорил, наклонив голову вниз и что-то рассматривая под столом,- да, и пепельницу принесите.
- Сказать честно, я удивлён.
- Чем?
- Многим - нашим знакомством, твоими опытами, твоими друзьями, да и погодой отчасти. Обещали потепление и снова весну.
- Вся жизнь на контрасте. Вода - огонь, зима - лето. Зато радость от пришедшего тепла будет сильнее, даже если мороз ещё несколько дней постоит.
- Давно ты своими опытами занимаешься?
- Нет, честно говоря, первый раз так хорошо получается, обычно всё заканчивается, не успев начаться. Всех стесняют мои друзья и моё поведение.
- Кстати, ты на них тоже опыты ставила? Они у тебя послушные, как кролики.
- Я им как сестра. С самого начала у нас с ними был уговор - никаких отношений, в итоге, у меня целых пять братьев, а я их со своими подружками знакомлю, и никто не в накладе. Я их люблю, но как -то по особенному, не по-женски. Помнишь сказку про Семь богатырей, у меня их пять.
- А когда ты обратила на меня внимание?- Максим прикурил сигарету и всматривался в её лицо, словно пытаясь увидеть в нём отражение правды или вранья, но безучастная маска Ирен только нервировала его и, не зная, чего от неё ждать, он в задумчивости перебирал пальцами фигурную салфетку, прикрывающую кофейное пятно на скатерти.
- Ты же сам знаешь, хотя кроликом я решила сделать тебя позднее. Сначала ты показался мне отвратительным, мерзким и отвязным, иногда даже сейчас мне кажется, ты такой и есть, но потом прошло время, и мне стало казаться, что ты не такой, как все.
- Не такой, как все? Изумительная формулировка - возьми сто человек, и они все как один будут не такие, как все, нет, мне кажется, ты отбирала меня по другому принципу.
- Какая разница. Расскажи о себе.
- Да рассказывать мне особо и нечего.
Он отвернулся в сторону и, пристально всматриваясь в беспокойные язычки пламени, напоминающие ему о детстве, начинал свой рассказ.
Когда он родился, мать с отцом переехали в новый дом, построенный на окраине Питера, в стандартную бетонную коробку с волосками антенн. Как и во всех домах того времени ,в доме Максима частенько барахлило электричество, отключали его несколько раз на дню, и создавалось впечатление, что невидимая стихия просто издевается, чувствуя свою безнаказанность и пользуясь своим высоким напряжением. Сколько раз его коляска застревала в тёмном лифте между этажами ,и он ,ещё совсем несмышлёный, громко горлопанил, приводя сонных соседей в предобморочное состояние. Так, как кричал он, не кричал никто, вскоре он стал знаменитостью, и встречающиеся на улице соседи совали ему под нос конфеты и игрушки, чтобы хотя бы на время остановить оглушительный рёв и насладиться минутами покоя. Дома он видел красноватые огоньки свечей, расставленных вдоль стены на уровне лица, уже с детства он тянулся к этой новой живой материи, но только став постарше, понял ,что с огнём шутки плохи. Однажды свечка сильно обгорела с одного конца. Максим, будущий ученик, прилежно вырисовывал в детсадовских прописях заглавные буквы ,поймал наклонившийся огарок, спрыгнувший с полки на его фланелевую курточку. Он не испугался, и только когда рукава озарились ядовитыми языками пламени, он суматошно закричал и бросился на кухню, где мама вылила на него целую кастрюльку воды. Руки покрылись волдырями и потом с трудом заживали, смазанные липкой желтоватой мазью. Максим рос непоседой - если на улице, иссушенной июльскими лучами, оставалась хотя бы одна лужа ,то она была его. Он обязательно наступал красненькими сандалями в самую гущу грязи и ,постояв в глянцевой жиже, бежал к маме ,которая уже ничему не удивлялась и ,схватив малыша под мышку, относила его домой. Отец не больно шлёпал хулигана по заду и погружался в свои расчеты ,склонившись над приколотым к кульману чертежом. Василий Петрович, рядовой инженер одного из ленинградских Кб , много пил. Являясь технарём от рождения, он вычерчивал сложнейшие детали за несколько часов, и всё остальное время его трудового дня занимала неизменная пшеничка с жигулёвским. Домой он приходил шатаясь, долго закидывал шляпу на невысокую полку чешской антресоли и ,сбросив ботинки, устало присаживался к телевизору посмотреть футбол. Максим ещё издали обнаруживал состояние отца и очень скоро понял, что в такие минуты отец сентиментален, добр и можно запросто выудить из его кошелька заветные двадцать копеек на мороженое. Учёба в школе давалась с переменным успехом - всё зависело от соседа по парте, если рядом сидела тихая спокойная Дашенька, то его успеваемость резко возрастала - во-первых, можно было подглядеть, а во- вторых, само по себе соседство с отличницей мобилизовало его на обучение. Совсем иначе происходило, если его соседом по парте оказывался Быков, такой же хулиган, как и он. Кроме привычных смешков в адрес одноклассников и учителя, за что их родителей не один раз вызывали на ковёр, они сочиняли похабные стишки и развешивали их по всей школе. Какова же была радость максимкиной мамы, когда однажды выяснилось, что Быкова перевели в другую школу, а это значит, что Максим возьмётся за ум и начнёт учиться. Максим действтельно стал неплохо учиться, чередуя четвёрки с пятёрками, он подтягивался уже к хорошистам своего класса, но дисциплина нового" отличника" заставляла желать лучшего. Почти каждый день он дрался, причём бывало, что соперник выше его на целую голову, учился в старших классах, тогда как юркий Максим едва подходил к экватору школы, но даже тогда он нередко брал вверх над расслабившимся обидчиком. Шло время ,и Максим превратился в миловидное худосочное существо с вмятыми внутрь щеками что резко выделяло и округляло сливовидные скулы. Ближе к окончанию школы из школьных туалетов заструился табачный дым, и каждый раз, когда рассерженный завуч врывался в мужской ватерклозет, Максим и его друзья сбрасывали шипящие окурки в унитаз и проглатывали тяжёлый жидковатый дым. Старались молчать или разговаривать, не выпуская дыма изо рта, но всегда находился изменник, широко открывший рот и выдохнувший табачный смрад. Тогда их водили к директору, грозили пальцем и обещали устроить экзекуцию, если подобное повторится, но проходила неделя, и они снова курили в туалете, вдыхая сигаретный дым, смешавшийся с ароматами мочи . Так у Максима появилось чувство вседозволенности, что сыграло с ним впоследствии не одну злую шутку.
Он продолжал писать стихи, завёл дневник и аккуратно заносил в записную книжку, переплетённую кожаными лентами, всё происходящее за день. Навсегда запомнилась одна запись:
10. 03. 95 г. Ужасный день. Неужели, кроме этой квартиры ,нет в мире места, где можно расслабиться и отдохнуть. Приходить со школы и видеть каждый день одно и то же - вразвалку разбросанные нечищеные отцовские ботинки, из которых струится запах плесени и пота. Толстые ляжки, закинутые на стол и, громкое, заглушающее тикание часов ,чавкание. Мамины песни себе под нос и шкворчащие на масле картофельные драники или котлеты. Сегодня было пасмурно. Тучи поглотили солнце, и на потемневшую землю падала унылая тень от бочкообразной тучи, казалось, ещё немного ,и кто-то повернёт заветный краник ,чтобы испить на улице дождь, но дождь всё не шёл, а облака в холостую сгущались над городом, превращаясь в монолитные глыбы синеватого камня. Где-то вдали мелькали солнечные лучи, но ветер порывисто выдыхал пыльный воздух дорог, и тьма распространялась так быстро, что обгоняла убегающие тени от деревьев, поглощая их целиком. Я смотрел в окно и недоумевал ,почему кажущиеся такими близкими горизонты уже не увлекают а становятся будничными и заурядными. Почему не осталось тех, кто бредёт к этой линии , пробуя заглянуть за грани стереотипного и одинакового, за поворот ,перед которым висит знак тупика, неизвестно кем повешенный и, быть может, лживый, за рамки собственного мышления, когда, поймав себя на осмыслении непостижимого, мы так боимся, что узнаем что-то новое, что стараемся сразу забыть, придумав для него понятное для всех объяснение. Почему нам проще оставаться теми, кем видит нас наше общество, почему мы не меняемся и не идём вперёд. Наверное ,ограничивает движение страх, а может быть ,лень. Ленивый страх ,не пускающий нас за рамки дозволенного, запирающий нас в клетки. Самовольно усевшись на холодный пол клети, мы так редко отпускаем на свободу своего могучего зверя, что от долгого сидения внутри нас он становится ручным и ласковым, как тигр -вегетарианец. Чтобы произошёл взрыв, необходимы чувства, переживания, эмоции. Если бы мой папа не завис в своей позе у треклятого экрана, а совершил затяжной прыжок с парашютом, то его зверь, сейчас скулящий и боязливый, проснулся и по мере приближения к земле превратился во всеобъемлющее чувство свободы и страха, адреналиновый коктейль для уважающего себя мужчины. Но он никогда не прыгнет, я его знаю. Я не такой, как он. Я не отец. Я хочу жить. По-своему, по-другому.
Каждый день Максима звали на улицу, туда, где на невысоких скамеечках собиралась местная банда, распивающая алкоголь и невнятными голосами перепевающая Цоя, но каждый день у Максима находились отговорки. Естественно, он не говорил прямо :я читаю, а придумывал себе дела по дому
- Маман предложила полку под посуду сколотить, как смастерю, спущусь.
Друзья спускались вниз ни с чем, а после второй бутылки портвейна о Максиме забывали, и праздник продолжался до поздней ночи, пока разозлённые соседи не вызывали наряд милиции ,разгоняющий всех сиреной и криками в мегафон. Шло время ,и вчерашние шалопаи превратились в нарушителей закона. То машину вскроют, то организуют дешёвенький гоп стоп, многих ловили, остальные сидели дома от греха подальше, так или иначе, но уже через полгода спрятанные под сенью тополей скамейки опустели, а двор осиротел и превратился в безмолвный скверик ,облюбованный старичками и старушками.
Зачитываясь философами и классиками, Максим очень быстро нашёл своё призвание - он будущий филолог. Вот экзамены сданы на отлично, и настроение летнее и воздушное, как тополиный пух. Можно и расслабиться - заслужил. Хотелось разбавить проведённое в трудах лето чем-то необычным, с перчинкой. Запёкшимся от солнца днём произошла встреча не будущих друзей, а двух независимых друг от друга личностей которых не связывало ни общих интересов, ни круг общения. В один миг всё перевернулось и их сердца объединил Рейв. Новый знакомый был из тех, кто любит поговорить. На его маленьком румяном лице навсегда застыла мальчишеская немного наивная маска, маска ребёнка. Когда он смеялся, смеялось не лицо, а его тонкие сухие губы, которые он очень часто смачивал языком, при этом остальное лицо сохраняло такую правдивую серьёзность и невозмутимость, что хотелось рассмеяться в ответ. Высокий лоб с тремя засечками морщин наваливался на спрятанные глубоко под отеками век глаза, брови, напоминающие перо ощипанной курицы, и здоровенный, как электрорубильник, нос, были настолько не сочетающимися, будто кто -то, делая фоторобот, перепутал части лица. Максим познакомился с ним в скверике, где он восседал верхом на скамейке и потягивал тёплое просроченное пиво мутного жёлто-зелёного цвета. Подвёрнутые рукава рубашки служили границей белого и красного, от горячего солнца его кожа покрылась волдырями ,а он, не обращая на это внимание, сидел на верхушке скамейки, шевеля своими тараканьими усиками. Максим попросил прикурить, парень достал бензиновую зажигалку, полыхнувшую Максиму в лицо языком высокого огня, и выплеснул:
- Это ж надо, а, никакого уважения к старшим. Только что, пару минут назад ,подбегает ко мне шкет и наглым баском просит у меня сигарету, потом прикуривает от меня и говорит:
-Спасибо ..., - шкетами он называл хоть кого-нибудь, кто был моложе его
-Уши надрать надо его родителям за такое воспитание,- продолжил он, - сначала они с тобой на ты , как будто вы знакомы с детства, потом обматерят и не знаешь, что с ними делать, ведь им так нравится чувствовать себя взрослыми, хотя взрослость подразумевает под собой совершенно другое. Самое интересное, что об этом им просто некому объяснить, ведь дома они тихие и спокойные, как агнецы. Молодёжь наглеет на глазах, сигареты, спиртное - ладно, но наши ночные безумства не для подростков.
- Какие безумства? - поинтересовался Максим
- Рейвы, - махнул рукой рыжий
Видимо ,он ждал этого слова -Рейв, наверное, его ждал и Максим. Вот она, другая жизнь - полузапрещённые дискотеки, загадочные тусовки вдали от людского глаза. Попасть бы туда разок. Всего один раз. Кто знал, что за этим разком последует ещё, а потом вся твоя жизнь закрутится от одного рейва до другого, и вся та недельная пустоста, скапливающаяся в организме, найдёт такой способ разрядки.
- Ты ходишь на Рейвы? - намеренно придав своему голосу незаинтересованный оттенок, спросил Максим.
- Не то чтобы часто, но бывает, - он поддержал игру и также незаинтересованно ответил ему.
- Возьми меня с собой, - напрашивался Максим довольно нагло.
- Да куда тебе. Там же наркотики, и музыка громкая, а ты вон в пиджачке ходишь да в туфельках - какой из тебя рейвер, смех один.
- Я с института еду, а одежду я себе найду, мне как раз родители куртку и штаны собрались покупать. Возьми с собой, с меня пиво.
- Да поехали, мне не жалко.
Максим отчётливо вспомнил тот день, день, перевернувший его жизнь. Случайное знакомство и необязательный наивный детский разговор. Вспомнил свои ощущения и эмоции. Воспоминания выхватывали из пережитого каплю времени и заполняли ею другое время - сиюминутное.
Запись в дневнике 21. 08. 95. Сегодня пойду на некое секретное мероприятие. Обожаю всякого рода тайны, а тут еще друг так заинтриговал, что не могу не насытить своё любопытство новыми впечатлениями. Итак ,сегодня ночью Рейв (в переводе с английского бред). Мероприятие проходит за городом на одной из заброшенных электростанций, будут все свои - чужих не любят, поэтому сильно волнуюсь: похож ли я на своего.
Запись в дневнике 22. 08. 95 Уже на железнодорожной станции мы по-шпионски обнаружили рейверов. Одежда у них такая, не спутаешь: оранжевые куртки, писк сезона, и доккерские ботинки с металлическим носом. Спрыгнув на маслянистое полотно, мы устремились за оранжевыми маячками, мелькнувшими за густым спутанным кустарником. С трудом протиснувшись сквозь хлёсткие прутья , мы очутились на берегу смолянистого полупрозрачного озерца, вдоль которого, перепрыгивая через камни и ныряя к самой воде, бежала лысая стоптанная тропинка. Соловьи напевали свои сольные арии, а когда они старались перекричать друг друга ,казалось, что неспетый хор, набранный из оперных примадонн , исполнял гимн леса в новой трёхголосной обработке. Кроме их свиста, так ласкающего слух ,в лесу мирно пели далёкие пташки ,чуть слышные, но от этого ещё более пронзительные и близкие сердцу. Слева раскинулось поле яичных жёлто-белых ромашек так радующих глаз своими желтковыми серединками. Ближе к облупившемуся зданию, стены которого походили на обстрелянный укреплённый объект времён войны, мы начали натыкаться на кучки таких же, как мы ,перваков, они стеснительно стояли в стороне и слушали неправдоподобные байки старожил. Где-то играл хаус. Из недр тёмного помещения выскальзывали разноцветные огни , смешавшиеся с ритмичным помигиваньем стробоскопа, и призывавшие собравшихся проследовать в свои владения. Вечеринка была строго засекречена, и информация о ней передавалась в устной форме среди своих, милиции боялись и по всему периметру расставили волонтёров, следящих за спокойствием вокруг. Наконец нас обыскали, и мы ,отдав ненасытной охране два светящихся билетика и поставив на руку круглую размытую печать, протиснулись к входу.
-А зачем печать ? - спросил я у своего друга , имени которого я не помню.
- Клеймо, - засмеялся друг, - Если выйти захочешь, чтобы обратно пустили. Захотят перевести ,отказывайся, а то смоется быстро...
Уже потом он узнал в подробностях все премудрости таких мероприятий:
Не у всех пришедших туда были билеты, но естественно, все жаждали очутиться внутри, а не снаружи. Поэтому перво-наперво пытались подделать билеты, и тут всё зависело от того, какими компьютерными аппаратами ты располагаешь. Пытались нарисовать печати, скопировав их с рук сначала на смоченную в слюне бумагу, а потом на кожу, это получалось редко из-за низкого качества подделки. Многие пытались влезть в незакрытые туалетные окна, и если им не везло ,то они натыкались на грозное секьюрити, вышвыривающее смельчаков из здания. Впрочем, для всех без исключения оставался выход - ровно в пять(мероприятие шло до шести), пропускали всех желающих, причём безвозмездно, то есть даром.
... С первых шагов по каменистой крошке сколотого кафеля я понял ,что попал в другой мир. Эта первая вечеринка, проходящая в нелегальных условиях, была хороша тем, что устроители не ставили перед собой задачи заработать денег, а хотели подарить людям такой отдых, после которого не остаётся налёта горечи во рту. Вдоль стены висела шатающаяся площадка, на которой, держась за канаты, стояли люди. Образовывались качели, на которых раскачивалось человек семь, семь рейверов, истошно кричащих при каждом движении подвесного мостика. Прямоугольник сцены окружали высокие металлические конструкции, обрывающиеся неожиданно, коварно уносящиеся ввысь лестницы с низкими неудобными перилами, и короткая стойка бара. Наверху в кабине башенного крана, возвышающегося над головами людей, играл диджей. Лысоватый череп музыканта, покрытый блёстками зеркального пота , отражал попадающие на него лучи беловатых ламп. Две чёрные окружности вертушек, подчинённые только его воле, неспешно и безмолвно вращались в такт движения зала. Диджей должен почувствовать настроение людей и поставить тот единственно возможный диск, чтобы великая магия электронного бога вызвала внутренний взрыв и те эмоции, ради которых все и собрались здесь ,в этом заброшенном месте где-то под Питером. Музыка проживала мгновения в наших головах, растворялась в пространстве, создав на миг спокойствие или возбуждённость наших мыслеформ, она становилась нашей частью и полноправным фрагментом нашего бытия. Музыка оживляла и дарила звук. Она направляла и определяла настроение. Здесь не место, где можно играть на расслабленных чувствах отдыхающих, это не грязный бизнес, а состояние души, поэтому, когда секьюрити вывело парочку хамящих и задирающихся на улицу, все были не против - отдыхать надо тоже уметь. Иногда с потолка сыпались искры , реже металлическое конфетти, переливающиеся от ритмичных взмахов прожекторов. Живой свет. Специальные, реагирующие на звук лампы загорались по очереди в неком хаотичном порядке. При их вспышке лица людей превращались то в красноватые, как губы, бутоны тюльпанов, то в желтоватый тыквенные шары, то и вовсе в зелёный изумрудный абрис. И вот вслед за ними я покраснел, пожелтел, стал зелёным. Свистеть было не приятно, зато яростные выкрики то и дело разносились эхом и возвращались радостным утробным криком счастья на танцпол. Местами пол провалился внутрь, и тогда танцующие что есть силы вдавливали рыжий песок, оставляя на нём свои недолговечные сыпучие следы, а как хотелось оставить здесь на память что-нибудь ещё. Подставив под ноги стульчики, художники рисовали своё граффити, и флюорисцентная краска, словно волшебная пыль ,начинала светиться в темноте, вылетая из носика баллона и оседая на крошке стены. Под каждым шедевром сияло клеймо мастера - глубокая, выжженная огненной краской подпись. Прислонившийся к стенке шкаф с электрооборудованием подвергся варварскому нападению и был растащен рейверами на сувениры. (Однажды, много лет спустя, будучи в гостях, он увидел обгоревший электроавтомат ,один из тех трофейных, прихваченных со станции домой, и вспомнили всё: и то, как в разгар веселья приехала милиция ( раньше она всегда приезжала в самый разгар) и проверяла документы, про пережитые эмоции и про то, как весело и безмятежно было то время)
Как и всё хорошее, что недолговечно и тленно, рейв закончился рано утром. Люди ,выскакивающие из темени электрического монстра, упирались в пучки негреющего солнца, но даже холодный свет слепил их кротовьи глаза и заставлял пуговки глаз сужаться до точек. Я недолго постоял вместе с весёлой компанией из пригорода ,интересуясь, каким образом они попали сюда. Оказывается ,проезжая мимо, они услышали музыку и не удержались, заехали, оставалось только догадываться, как же их пропустила охрана, стоящая на фейс-контроле. Подводя итог, я уяснил, что подобных эмоций я раньше не ощущал, эти первые ласточки нового движения ещё слабо взмахивали сломанными крыльями, но уже тогда наметились тенденции, которые вобрал в себя современный рейв ,более поздний и более развитый. Я присоединился к группе, помогающей загрузить тяжеловесные колонки и чёрные квадраты вертушек в машину, и попутно, не стесняясь, попросил проходок. Выскокий парень с подбородком, скривлённым немного влево, предложил поволонтёрить, т.е распространять рекламные буклеты среди своих, среди тех, кому доверяешь. В качестве оплаты мы получили билеты на следующую вечеринку плюс возможность провести с собой ещё двух человек. Обычно эти два места продавались жаждущим развлечений, а когда в твоём кармане помимо картонного билета есть ещё немного денег, начинаешь понимать ,что этот праздник музыки твой навечно.
Дневник Максима 23. 08. 95. За окном сырость, кажется, ещё немного- и можно захлебнуться водянистым почти жидким воздухом. Микрокапли приятно освежают лицо, и создаётся впечатление, что десятки тончайших иголок впиваются в твои щёки и лоб. Немного вспотел. От физических нагрузок приятно онемело всё тело, но захотелось двигаться даже через боль и усталость. Ещё кружок - гантели, отжимания, штанга- и я готов. Вышел на заплеванную лестницу покурить и в тишине дома услышал шорохи ,доносящиеся от васькиных дверей:
- Собаку купил, - мелькнуло в голове, - пять человек в одной квартире живут, а он еще и собаку завёл. Извращенец.
Чьи-то шаги, неспешные, как будто кто--то идёт, медленно считая ступеньку, останавливаясь на каждой передохнуть - походка стариков, но нет, стариком оказался мой приятель, с которым мы потерялись на рейве.
- Ноги болят спасу нет, а ты ещё забрался на последний этаж. Тебе понравилось?
- Конечно, особенно в конце ,когда музыку побыстрее включили.
- Это гоа-транс, музыка с берегов Индии, говорят, что в Гоа находится энергетический центр Земли , поэтому ежегодные пляжные вечеринки там собирают сотни тысяч людей, вот бы сгонять. Там не воздух, а одно сплошное биополе - даже стимуляторов не нужно, там колоссальная энергетическая подпитка. Шамбала, - прыснул от смеха друг,- говорят, индианочки очень ничего. Худые тонкие руки, прекрасное тело и эти возбуждающие фантазию красные точки на их лбах. Признайся: океанское побережье, рядом с тобой она, ты снимаешь с неё туфельки, обсыпаешь загорелое тело горячим песком, а потом сдуваешь с неё пылинки, добираясь до самых интимных мест.
- Звучит возбуждающе. Ничего, когда-нибудь и в Гоа побываем, дай бог.
Мы рассмеялись. Между нами было так много разного ,что именно это делало нас похожими, две судьбы переплелись, связали узелок и разбежались в разные стороны, лишь изредка давая шанс встретиться на ночных тусовках.
Максим рассказывал ей всё и, видя заинтересованность Ирен, описывал собственные ощущения от своей жизни. Было же время! Когда он сходил на свою первую вечеринку, ему едва стукнуло восемнадцать, тот возраст, когда заложенные в детстве семена дают всходы. Будучи по своему характеру человеком добрым и мягким, он редко шёл на конфликт, предпочитая открытой вражде компромисс. Ему не хватало жёсткости, той жесткости, которая появилась у него на рейвах, ведь там нужно держать ухо востро, чтобы не вляпаться в неприятную историю и иметь свою собственную линию поведения в спорных ситуациях. Рейв научил его переживать трудности и держать себя в руках в экстремальных условиях, рейв приостановил раскрытие его талантов, но научил жить в кишащем хищниками мире. С тех пор Максим видел многое, хорошее и плохое, и с каждым разом различить эти понятия становилось всё труднее. Стирались вековые рамки дозволенного, грань чувств, вызывающих отвращение или симпатию, растворялась в сером пространстве танцполов и чилл-аутов. Жизнь изменилась координально, если раньше, приходя на вечеринку, люди отдавали некий заряд своей энергии, то теперь каждый впитывал в себя те невидимые ниточки позитива, из которого было сплетено всё пространство задымлённого танцпола. И зарядившись почти электрическим током, люди с удвоенной силой пускались в пляс под зажигательные ритмы диско. Всё смешивалось воедино, и наш гуру, диджей, вёл их своим особенным путём, по-барменски встряхивая танцующих, как кубики замороженного льда в круглой банке шейкера. Максим всегда был на виду, совершенно не понятно, как у него это получалось ,может быть, это лучезарная харизма или божий дар свыше, но так или иначе, уже через год все знали приветливого парня с татуированными знаками инь-яня на спине и животе. В его записной книжке сохранилось множества имён, сказать по правде, половину из них он не знал совсем, четверть имён были знакомы, но не более того, и только десяток молчаливых номеров могли рассказать ему о своих хозяевах. С финансами было совсем туго, иногда он выгребал из папиной фарфоровой пепельницы несколько десятков монет и долго возился с подсчётами, набирая мелочёвку на жетончик метро. Стипендии хватало только на блок дешёвых сигарет, всё остальное подбрасывали родители, безумно любящие своё чадо.Так мелькали дни, следом за ними их тени - ночи, заполняющие мрачным хаосом весь мир, и только Максим, несмотря на время, продолжал догонять чёрный, как тень, контур от самого себя в надежде изменить свою жизнь. От постоянного движения сбился режим, он стал хаотичным , а хотелось некой закономерности в своей жизни, чтобы ты точно знал ,что подъем в 8-00, а отбой в 22-00, но дни смешались с ночами, и ощутить эту разницу при занавешенном жалюзями окне было возможно, разве что только подойдя к нему и выглянув на улицу. Гораздо сложнее оценить время летом, когда вечером или утром солнце светит совершенно одинаково. Летом наступало иное время - время отдыха. Отсыпаясь после вечеринки, он терял счет дням, проснувшись, он не мог понять, то ли виной этой кражи является здоровый сон ,то ли в его разбухшей от бессонницы голове произошла какая-то ошибка. А может быть, так и было :обманув мироздание, время выкинуло один денёк, который выскочил из семизарядной обоймы, оставив неделе только шесть дней. Оставалось одно - не расстраиваться по таким пустякам и жить дальше. Недели монотонно сливались в месяца, месяца наполняли года, и добрая половина дней были прожиты зря, так и не принеся Максиму ни удовольствия, ни пользы. К таким дням можно было отнести и те, что проносились в окружении
танцующих людей, но тайный смысл движения танца возвращал эти пустые дни из плена обыденности и фальши в разряд особых и запоминающихся. Максим помнил практически все свои вечеринки, ведь они откладывались в его памяти подобно отчётам о проделанной работе. Он общался с интересными людьми, которыми было пронизано пространство клубного движения. Знакомство с ними происходило то на нависающих балконах, огороженных низкими перилами, то на диванах чилл-аута, где можно поговорить ни о чём и поспорить о пустяках, даже в туалете со сломанной щеколдой Максим умудрялся завести разговор по душам. Собеседники попадались разные - в клубы ходили почти все. Многим не нравилась горячая атмосфера танцполов, и они, с трудом досиживая до конца, больше здесь не появлялись, но были и те, для кого эта жизнь приобретала значение и важность. Именно с этими людьми приходилось сталкиваться в клубной действительности и всё чаще в повседневной жизни. Разговоры о прошедших вечеринках, как правило, составляли основное содержание тех бесед, в которых проходила ночная жизнь. Эти разговоры о наркотиках, о децибелах звука и о количестве сброшенных килограммов были некой формой хвастовства и гордыни, свойственной всем, но отдельной статьёй общения стали разговоры о музыке. Рассказывать о музыке он мог вечно и, увидев взметнувшийся удивлённый взгляд Ирен, без промедления начал свой рассказ. Всё начиналось со стиля техно - это гулкое монотонное собрание звука уже через несколько минут ввергала в лёгкий гипнотический сон внимательного слушателя. Однообразие и минимализм превращали эту музыку в обязательную принадлежность ФЭКТОРИ вечеринок, проводимых на заброшенных заводах и фабриках. Любили эту музыку многие, но со временем она стала уступать лидирующие места хаусу, в короткий срок объявившему наступление на музыкальный рынок электроники. Следом за техно в мир музыки ворвался транс. Этот жёсткий бит и синусоидальная звуковая палитра окрашивала мелодию в яркие цветочные краски, от которых хотелось закрыть глаза и умчаться в другой мир навстречу звёздам и бесконечности. Ощущения полёта и невесомости дарили запилы визжащего жучка, раскручивающегося по спирали до тонкого писка. Затем раздавалась бочка, и американские горки неслись вниз, наполняя мелодию редкими колокольчиковыми перезвонами. Плавный изгиб основной темы и пиликающая второстепенная на несколько секунд заглушала тихий роботоподобный голос солиста. Добавьте к этому чуть слышную трещётку и надрывный крик нечеловеческого происхождения - вот он доисторический транс, будоражащий сознание клабберов, но Максиму нравился хаус. Мягкий с переливающимся соло или, наоборот, жёсткий и энергичный, он заставлял его выйти на танцпол и отдать людям часть своего настроения и души. Сколько раз он слышал, как нежный голос женского вокала словно нож впивался в тело, окутывая танцующих вытекающим из колонок саундом, а хрипловатые настойчивые нотки саксофона превращали не быструю мелодию в ритмичный джаз. Пролетевший сквозь годы диско-хаус опьянял звонкими нотками летнего солнечного настроения и вызывал улыбку на сосредоточенных лицах, и только брейк-бит ломал традицию и создавал цепочку прерываемых тишиной звуков. Пронизывающее насквозь шипящее электро и тихий, ввергающий в успокоение эмбиент, играющий в чилл-ауте, появились в его жизни немного позже и сразу заняли свою нишу в империи звуков и мелодий. Всё это Максим рассказывал ей с чувством гордости за прожитые годы, он показывал ей, что чему-то научился, и это что-то разрезало грань между обыденным и величественным, между простым, примитивным и многоуровневым, сложным.
Его рассказы были о вечеринках, на которых многослойный пирог из человеческих судеб испекался странным неведомым способом - пар, выходящий из дым-машины, смешивался с разгорячённой атмосферой тусовки, и покрасневшие клабберы со слезящимися глазами составляли единый пульсирующий организм из тепла и любви. На этих дымных вечеринках, где в пелене не видно даже стоящих совсем рядом людей, царило одиночество и загадочность. Только на них невидимые друг другу тела нагревались и обменивались душевной теплотой, случайно задевая соседа неосторожными движениями рук, только там поперёк горла вставал ком, мешающий дышать и проглатывать скопившиеся во рту сухие ватные слюни.
Максим постоянно ходил в три клуба, отличающиеся убранством, музыкой и тусовкой. Первый клуб, в котором он обычно коротал свои пятницы, был похож на удлинённый блиндаж, окружённый стеклянными дверями, делающими проход уже, с длинной металлической барной стойкой, проходящей через весь клуб. Это был клуб, где каждый мог найти себе местечко по душе. Большой танцпол, потолок которого покрывали капающие холодными каплями трубы, был огорожен чёрными прутьями решётки, за которой обычно стояли прижавшиеся к охлаждённому металлу милые девушки. Мимо них проходила тропа, ведущая в два невысоких сортира, на стенках которого висели катышки конденсата, а в умывальниках всегда текла невыключаемая вода. Поток жителей этого клуба неизменно проходил мимо хищниц, выбирающих свою жертву на последующую ночь. Максим был красив, и успеть выбрать его было престижно и почётно. Иногда Максим подходил к ним сам, и тогда, заведя разговор о предстоящем вояже в другой клуб или о готовящемся мероприятии, он учтиво брал собеседницу под руку и уводил её в тёмный угол, куда никогда не проникал свет от лазеров. Потом, утром, он, довольный собой, сидел на круглом барном стульчике и мелкими тянущими глоточками пил горячий зелёный чай. А музыка ревела и наполняла смыслом его бестолковую скучную жизнь.
Почти днём он ехал на автопати во второй клуб. Небольшой коридорчик, в котором с трудом вместился кожаный диван и зеркальный столик, отражающий на своей крышке развешанные аляпистые гирлянды, был до отказа забит молодёжью. Театр начинается с вешалки. Стремясь повесить в гардероб свои куртки на небольшом пятачке коридора, растянулась извилистая змейка очереди. Стоял гудящий шум разговора, и разобрать что-то в монотонном бубнении своего собеседника было делом сложным и невероятным, да и разговаривали здесь по пустякам, иногда кивая головой в ответ на неуслышанную фразу. Здесь чувствовался уют и единение, словно эта очередь сплотила людей, придав их жизни некий абстрактный смысл - побыстрее сбросить панцирь курток и шуб и идти танцевать.С трудом протиснувшись к гардеробу, он ловко перекидывал куртку и, обращаясь к гардеробщику, громко говорил:
- Ветеранам вне очереди. Привет, Серёга. Ну как сегодня у вас?
- Народу тьма, и вешалки закончились - скоро придётся на пол складировать, - перекрикивая музыку, суетливо тараторил Сергей, - утром маски были, народ разогнали, а сейчас опять навалило - целая куча.
При слове ,,маски" Максима передёрнуло. Который раз приезжают эти завёрнутые в камуфляж парни и мешают отдыхать, забирают с собой человек пять, заставляя остальных корчиться лицом вниз на холодном грязном полу. Создавалось впечатление, что им нравилось видеть растерянные лица и несильно приструнять особо активных прикладом своего автомата. Власть над клабберами разогревала их аппетиты, и с каждым разом они придумывали всё новые и новые издевательства. Хотя их тоже можно понять - это всего-навсего их работа.
Просторный холл, увешанный зеркалами, освещался бегающими мутноватыми лампочками. Иногда лучики света останавливались, подкрашивали матовый кафель яркими кругами, а затем снова играли в чехарду, пытаясь догнать убегающего по стене соседа. Две ультрафиолетовые лампы, висящие вдоль одной из стен, окрашивали флюоририсцентную картину светящимися оранжево-жёлтыми разводами. От мягкого синего света кожа Максима выглядела коричневато-чёрной, а зубы ослепительно сияли белым ровным свечением. Здесь можно отдохнуть, провалившись в бездонные высокие кресла, придвинутые к каждому столику, и послушать новые миксы, сыгранные бессменными резидентами клуба. Напротив сквозь арки выглядывал кусок вытянутого танцпола, и задорная девица в коротких обтягивающих шортиках подгоняла танцующих резкими трелями своего свистка. Рядом с ней, подскакивая, словно заводной зайчик, танцевал молодой рейвер в ослепительно белых перчатках. Ультрафиолет бросал на них свой невидимый свет, перчатки отдавали синевой и светились ореолом в тёмной ауре танцпола. Особенностью тамошней аудитории были неизменные улыбки, которыми делились танцующие в пустоте. Радость и счастье витало в воздухе, перемешиваясь с безвкусным сигаретным дымом. Хотелось, чтобы это чувство длилось вечность, но оно всегда кончалось, как только в зале включали свет и выключали музыку.
Чтобы подбодрить диджея, публика ритмично хлопала в ладоши, заглушая звуки тяжёлых басов, льющихся из чёрного круга динамиков. Находящийся на возвышении диджей с улыбкой оглядывал скопившихся внизу людей и, накинув на одно ухо наушник, колдовал тумблерами на старом видавшем виды пульте. Максим всегда останавливался на этих креслах, чтобы услышать пару забытых тем из классики и безудержный пампинг, под который у людей просыпался инстинкт стрекозы, и они мельтишили руками, потрясая накалившийся воздух кулаками. На ступеньках низенькой сцены появлялись девицы в купальниках. Разогревая толпу своими обнажёнными худосочными телами, они прижимались друг к другу спинами и рисовали в воздухе похожие на сердечки окружности. В суете клуба, где всё движется и живёт, хотелось забыть свою реальную жизнь и играть другую, ночную роль. Роль, в которой под пологом темноты сбываются чьи- то мечты, а время останавливается и перестаёт струиться подобно песку. Роль одного из стаи, живущей по своим законам и правилам, стаи, которая любит всё упрощать, считая, что главное в их судьбе не выжить, а прожить. Все страхи оставались за входными дверьми, а здесь есть музыка и сотня позитивных людей, жаждущих любви и секса. При виде стройных девиц и накачанных молодцов, Максиму хотелось подбежать к ним и обнять каждого, но правила игры здесь иные, и та кажущаяся открытость, с которой танцуют люди, обманчива и лишь виртуальна. Странное ощущение общины и индивидуализма. Каждый из пришедших сюда, в клуб, имеет собственное мировоззрение на нашу жизнь и общество, но, становясь частицей целого, он принимает точку зрения большинства, загоняя свои суждения глубоко внутрь. Теперь он тот, кто практически не спит, тот, для которого ночь светлее дня, если на него смотрит цветовая гамма прожекторов. И день, яркий солнечный день, заставляет ненадолго забыть о проведённых в клубе минутах, выстреливая яркими лучами по его бледной гладкой коже. Невыспавшиеся впалые глаза, худоба и бледность - это не болезнь, а индикатор. Показатель бессонного движения в ночи, яркая иллюстрация отданных в клубный котёл сил. Пройдёт несколько дней- и клаббер окрепнет, поправится, и о походе в клуб останутся лишь отрывочные воспоминания о прожжённом времени и коротких минутах счастья.
Днём, когда закрывался и этот клуб, появлялось время побродить по старому городу и подивиться на фасады таких одинаковых и таких разных домов. Приглядываясь к неспешному волнению Мойки и прогуливаясь по каналам на морском трамвайчике, жадно вдыхая свежий ветерок с Невы, он отдыхал. Удивлённо, с непривычного ракурса, взирал на Зимний, проплывая под Дворцовым мостом, и громко ругался, когда его шляпу уносило порывом тёплого воздуха. Он мог часами ходить по магазинам, так и не выбрав для себя подходящего одеяния, а мог просто присесть на ласкающую ноги травку и собирать невидимые солнечные лучи лета.
Когда вечер подбирался своей темнотой к ничего не подозревающему дню, Максим обычно сидел в одном из кафе и рассматривал пачку рекламок - флаеров( Потом по прошествии многих лет эти реликвии оживляют память и напоминают об утраченных годах бурной молодости, но сейчас это носители информации и путеводители по ночной жизни Питера). Казалось,что силы на исходе и стремиться в клуб по крайней мере глупо и неблагоразумно, но Максим знал, что энергия масс в сочетании со стимуляторами, возродят его тлен из пепла, и он снова завертится волчком на огнедышащем танцполе. Пахло свежей сиренью, и её запах так всасывался внутрь , что вытеснял из носоглотки даже аромат шашлыка, неспешно покручивающегося на мангале рядом с ним. Впервые за последнее время он почувствовал борьбу сонной усталости и удалого мандража, готового вырваться наружу прямо здесь, в центре северной пальмиры. Находясь в таком состоянии, он то клевал носом, то, откинув голову назад, заливался смехом, наполняя лёгкие цветочными нотками свежей листвы. В кармане шелестел пакет с амфетамином, а это означало, что по крайней мере ещё одну ночь он не пропустит мимо своего усталого, но довольного организма. Совпадение, но порошок отдавал тем же самым летним запахом, въедающимся в нос и раздирающим ноздри до кровавых соплей, вытекающих тоненькой горьковатой струйкой на верхнюю губу. На дне пакетика две таблетки экстази в сочетании с лёгким витаминным летним салатом- это станет его поздним ужином перед входом на пляжную вечеринку. Наркотики он принимал не для удовольствия, а для продления своего бессоного состояния. День смешивался воедино с тьмой ночи и образовывал вечность, от которой кружилась голова и раскрывшиеся, словно лепестки роз, глаза светились огнём. Наркотики не дарили кайфа, они помогали поддерживать в работоспособном состоянии его организм. Их горький вкус вызывал тошноту и рвотный рефлекс, а один только вид заставлял передёргиваться его тело. Снова прилив воспоминаний. Вот он, скинув ненужные полуботинки и осторожно ступая по ещё горячему песку,вглядывается в тропинку, боясь наступить на осколки битого стекла (многие пили пиво и разбрасывали пустые бутылки по всему периметру пляжного пространства) Вот он у деревянного настила, он сбрасывает свои штаны и остаётся в коротких шортах, простых и удобных. Краснеющее блюдо из солнца, приправленного рыжеватыми клочьями облаков, медленно уходит за горизонт, оставляя над заливом ярко- пламенное марево леденящего кровь заката. Скоро станет совсем темно, поэтому многие сидевшие на пляже уже разводили костры, отмахиваясь от назойливых кровососущих, пищавших возле ушей тонким шипением невесомых крыльев. Минута, другая- и вода поглотила солнце, лишь плывущий где-то вдали теплоход ещё освещался светом вчерашнего дня.
Диджей, сутулый краснолицый парень с женственным, немного растерянным лицом, подкручивал магический диск, плавно скользя по чёрной поверхности худосочными жилистыми пальцами, и стоял чуть в стороне от шумной толпы, выбивающей голыми пятками полночную пыль. Музыка лилась нескончаймой рекой. Казалось, ничто не в силах остановить её движение, кроме бога танцпола, коим являлся этот человек в наушниках. Иногда музыка замирала, и в те секунды отдыха было слышно, как скрипела игла, задевая самое нутро пластинки, как жарко дышали танцующие, и как почти неслышно накатывались волны на песчаный пустынный пляж. А народ всё приезжал и скапливался на деревянном квадрате, спрятанном под камуфлированной сеткой навеса. Мигали фонарики, и светящиеся палочки разрывали темноту ярким неясным светом. То тут, то там в свете цветомузыки из мрака вырывались вспотевшие лица, полуприкрытые плёнкой минутного счастья и странной душевной маской не радости, но расслабленности. Девушки в купальниках и в перевязанных вокруг тела разноцветных летних платках ловко крутились у металлических стоек, расставленных по всему периметру деревянной кузницы танца. Отдых до упаду в буквальном и переносном смысле этого слова.
Воспоминания Максима рождались как накатывающие из глубин игольчатые всплески прошлых лет. Волна за волной они шли вперемешку с развязными сексуальными фантазиями, которые вызывала такая близкая и недоступная Ирен. Ирен попивала свой любимый мартини, а Максим следил, как шевелятся её волосы, трепещущие от дуновений разгоняющего тепло калорифера. Такие длинные волосы, как наросты прожитых лет, помнящих и начало движения рейва и предрекающие его неименуемый конец в неопределённом будущем. Максиму хотелось, чтобы эта Ирен оказалась там, на пляже, или в той заброшенной электростанции в его воспоминаниях рядом с ним, но она появилась в его жизни много позже и, наверное, судьбоносно. Не в силах оторвать от неё свой взгляд, он пытался прочесть в её глазах сокровенные мечты, но она так ловко хлопала длиннющими ресницами, что через сетку чёрной туши были видны только её наивность и чуть увеличенные сияющей радостью карие глаза. Она тоже хотела любви, но её игра только начиналась и выбрасывать даром свои спрятанные в широких рукавах козыри пока было рано. Посидев с полчасика, утомлённые ярким светом галогенок и насытившие свои животы резким перечным мексиканским буррито, они уже собрались в обратный путь. Всё тот же проказник- ветер, сдувая с крыш домов ватные шапки невесомого снега, мелкой позёмкой расчищал их дорогу завыванием в тёмных подворотнях. Всё те же, словно нанесённые невидимым шилом, покалывания лица от неистепимого холода. Тот же запах поздней зимы и скрипучий под кроссовками рыхлый обледенелый снежок. Та же заснеженная магистраль с вмерзшими в асфальт машинами. Только тепло рук, соприкасающихся в полном молчании двух похолодевших сердец, пытались вдохнуть весну в замёрзшие стены домов, расписанных синими баллонами с краской.
По чьей-то воле вместо жёлтого успокаивающего надгробия стен приходилось вчитываться в чьи-то имена. Сколько людей стремилось растиражировать себя, пшикнув своё имя на стены старого города? И эти имена навевали на горожан не радость от красивых фасадов, не завистливое лицезрение наскального граффити, а гневную грусть испорченного настроения, когда и на своём доме приходилось читать автографы незнакомцев.
В парадной всё так же темно. Когда вдруг Максим попытался притянуть к себе такую желанную добычу, Ирен вывернулась и, отодвинушись, произнесла:
- Подожди, ещё не время, - она буравила его своим чёрным взглядом, и он отклонился, пропуская её наверх.
Негромко брякнули ключи, и скрипучий замок заскрежетал, недовольно щёлкнул, но всё же впустил их в тепло квартиры. Следом забежало двое. Один из них, высоченный блондин с блёстками снега на коротком ежике волос, мелькнул перед глазами Максима красноватой книжечкой.
- К стене,- буркнул он, и от этого голоса Максиму захотелось пройти сквозь камень и оказаться на свободе, но вместо этого он с силой уткнулся головой в ребристый бетон стены.
Сидевшие на кухне замерли в ожидании. Их ловко обыскали и принялись за Максима. Внутри холодело- ведь в потайном кармашке трусов лежала раскрошившаяся таблетка, и, если её найдут, значит, можно забыть обо всём - о прекрасной Ирен и о бане, даже о своих новых знакомых можно забыть раз и навсегда. Но усилия парней в штатском прошли зря ,и незадачливые люди в штатском покинули её квартиру, так и не достигнув желаемых результатов.
Максим, шатаясь, протиснулся между косяком и дверьми. Пять братьев внимательно следили за каждым его движением, в руках у одного из них блестел нож, которым он ловко срезал кожицу с молодого зелёного яблока.
- Ирен, выйди, - попросил старший - здоровенный детина с волосатыми ручищами и разъеденной оспинами кожурой красноватого лица.
Ирен подчинилась. Максим видел, как её глаза наполняются слезами, но, ещё не понимая, куда же заведёт его тот ветерок недоверия, сквозящий от братьев, сел на край табурета.
- Это он их навёл, - начал старший, - смотри, как глаза забегали. А давайте его кулаками попробуем - какой на вкус?
Максима подхватили и приставили к стене. Били двое, один по корпусу, второй старался попасть в лицо, третий вскочил со своего места и подбежал ближе:
Максим растерялся. Его пожирал страх. Он впивался в душу и раскорчёвывал совесть, поглотил своим ковшом всего его без остатка. Страх наполнил тело желейной массой, от которой дрожали коленки и подгибались ноги. После каждого удара хотелось упасть и больше не вставать, но он держался, прислонившись к стене, а кулаки продолжали бить и кромсать ему лицо
- Может, ему рёбра ножичком пощекатать - сразу расколется, на кого работает, - обжигали в тишине слова одного из них.
От этих слов родилось желание провалиться сквозь землю или сразу умереть, но он продолжал стоять, лишь в перерывах между ударами Максим охал, стонал и тихо говорил:
- Парни, я свой... я никого не приводил... выследили... это не я...
Стоявшая в сторонке Ирен тихонько плакала и утирала платочком бежавшие сами собой солоноватые слёзы.
- Мальчики, может, не надо, - только и успевала вымолвить она.
Максим уже осел вниз, когда братишки молча развернулись и ушли на кухню.
- Теперь он твой, можешь любить - наш парень, - крикнул напоследок старший.
В руках Ирен уже появился бутылёк с перикисью, и она прижигала шипучкой его ссадины и раны.
- Вот и всё, мальчик, вот и всё кончилось, ты мой, только мой, это проверка у них такая жестокая, но теперь ты мой, всё позади.
- А те с корочками?
- Они тоже наши, успокойся, это проверка , всего лишь проверка. Наша жестокая игра в жизнь.
- То есть все твои чувства наиграны и лживы? Ты просто проверяла меня, так? Ты жестока.
- Нет. Чувства мои настоящие, а всё остальное- это игра. Мы же не могли принять тебя сразу, не проверив, братишки тоже любят тебя - ты им понравился, поверь. Последнее время никому нельзя верить, попадаются либо гнилые, либо засланные, но ты прошёл через всё, теперь - ты наш брат. Дай я тебя поцелую, братишка.
Она чмокнула его в щёку и прижала к себе, а её сердце, разгорячённое и бьющееся, вторило в ритме учащённого дыхания резкими ударами и негромким эхом, растекающимся по всему телу. Уже скоро кровь перестала идти, и он взглянул на себя в зеркало. Ну и видок. Глаза заплыли, и его макияж растёкся струйками запёкшейся крови по бордовым от кровоподтёков щекам. Губы распухли, как бутоны роз, и он стал похож на куст боли, с которого сорвали шипы и поставили в вазу для созревания кроваво-красных цветков. В целом, он выглядел сносно, только красная рубаха стала ещё красней, да висящий на шее шнурок развязался и теперь свисал, словно безвольная плеть на его худом жилистом теле. Волнение выдавали его дрожащие руки, хотя они у него частенько лихорадочно подрагивали, ведь жизнь ужасно нервная девица, поэтому это было скорее нормой, чем отклонением.
Потом была баня, задорная весёлая баня с шутками и серьёзным разговором в конце:
- Ты понимаешь, кто мы?- спрашивал его один из братьев, окунаясь в голубоватое джакузи с жёлтой искрящейся подсветкой.
- Не совсем, - обиженно потрагивая распухшую щёку прошептал Максим.
- Мы такие же, как ты, только клабберы возложили на наши плечи тяжёлую ношу - проверку себе подобных. Ты давно был в поле нашего зрения, и теперь ты в наших рядах, будем работать сообща. Есть разные люди, определяющие направление развития музыки, костюмированных перфомансов, света, обслуживания, но ты попал к нам в самый интересный отдел, извини за казённое слово, определяющий, кто и с какой целью приходит на рейвы и занимающейся организацией наиболее ответственных вечеринок. Нас немного, но у нас за плечами огромный опыт и связи. Будем тебя поднимать и вводить в курс дела, будут интересные предложения рассмотрим. Ты теперь под нашим покровительством, так что жди изменений в своей прежней жизни - нам нужны новые кадры.
- Почему я?
- Во- первых, ты искренне любишь рейв, во - вторых, ты образован, не глуп и психологически подкован, в - третьих - тебя выбрала Ирен, а это многого стоит, она девушка разборчивая и в делах сердечных щепетильная донельзя. А проверка необходима, её все наши проходят когда-нибудь, ты свой.
Максим практически не слушал, он стоял с Ирен под горячим душем и чувствовал, как переплетаются их волосы под струями водной стихии. Её гладкая, без единого изъяна кожа, сливалась с ним в одно целое, и он не мог понять, где он, а где она. Вода стекала по их телам и терялась внизу, превращаясь в мыльный водоворот. Ему казалось, что он также впитывал её внутрь, отдавая ей взамен своё мужское начало, в ответ она ласково тёрлась о его плечи, и он ещё сильнее прижимал её маленькое тело к себе, чувствуя неразрывную связь, которая образовалась раз и навсегда. Братишки сконфуженно уходили, когда он, приподнимая её за талию, прижимал к себе сильнее и сильнее, а она, обхватив его плечи, сливалась с ним в бесконечном поцелуе. Потом она обвила его ногами, а он, чувствуя приближение неизбежного, вонзался всё глубже в её выгнувшееся дугой тело. Она отдавала ему всю свою нежность, он в ответ дарил ей силу и мужественность. Они так и стояли как одно целое - она, хрупкая и беззащитная, и он, могучий и страстный. По их телам били струи воды, но они были уже далеко в своём мире, где есть только любовь и секс.
Глава №2
Жизнь развернулась с удивительной быстротой, и Максим полетел по иной колее, в которую он так неожиданно попал. Братишки устроили его администратором в один из клубов, и уже через пару недель он, респектабельный и лощёный, рассекал перед Ирен в новой шелковой рубашке, пришпиленной золотистыми запонками. В его новые обязанности входил фейс-контроль и организация вечеринок, и первой вечеринкой стала закрытая, с приглашёнными братьями и сёстрами, как они друг друга называли. Здесь они забывали свои имена, все становились равны перед богом и друзьями. Всё прошло на ура - ночью лёгкий хаус и ритмичный брейк-бит, по интересам. Утром шампанское, фрукты и мороженое, привезённое одним из заботливых братьев в багажнике своего "шевроле", плюс к этому улыбки и отличное настроение, что ещё нужно в клубе - ведь здесь зона отдыха.
Влажный туалет с запотевшими зеркалами с трудом встречал потной пеленой разгорячённого воздуха всех желающих охладиться и смочить горло прохладной водопроводной водой. Круглые столики в баре, на которых высились пустые коробки от соков и опрокинутые чашки с горячим чаем, не успевали запомнить клаберров, которые шли нескончаемым потоком. Присаживаясь на минутку, они быстро вливали в себя жидкость, с негромким хрустом раскусывали таблетки и убегали обратно на танцпол, где их уже ждала самая модная музыка последнего месяца, разгорячённые новинки сезона, всё самое свежее и доставляющее удовольствие. Молчаливые диджеи играли лучшие хиты и были сродни тапёрам, подыгрывающим немому кино в тесном зале, где скопились актёры и зрители одновременно. Одной из главных фигур стала Ирен, Максим стоял в стороне и дивился той лёгкости, с которой она отрабатывает своим телом всё новые и новые ритмы. С осиной талией, заключённой в узкое летнее платье, она призывно кружилась, завлекая присутствующих зажигательным танцем длиною в ночь. Другие не отставали - вот две близняшки, прикрыв глаза, вращались на месте, обнажая стройные ноги, спрятанные в длинных юбках с глубоким вырезом. Их парни, молодые крепыши с татуажем на загорелых телах, резко и отрывисто двигались вокруг них прикасаясь, к холодному дыханию стены и отскакивая в стороны при каждом новом па подруг. Снятые обтягивающие футболки, замеревшие в руках братьев, блёстки пирсинга и вспотевшие тела покрыли танцпол слоем жгучего разгорячённого аврала, на который собрались лучшие из лучших. Танцы, обнимания в тени спасительных тёмных углов, поцелуи и улыбки - первая вечеринка Максима, названная в его честь именем римского гладиатора, побеждающего на аренах колизея - Максимус-пати. Уже утром к нему подошёл самый высокий из братьев - двухметровый, похожий на кита, великан:
- Сворачиваемся - к нам гости, меня только что предупредили.
- Максим быстро свернул вечеринку, и когда в клуб на грузовиках въехала "конная" милиция - в масках, кроме него и Ирен, в клубе находились только охранники да бармен. Череда взаимоуничтожающих взглядов, вопросительные знаки незатейливой речи, деловая хватка приехавших ревизоров - и как итог, короткая переброска сухими фразами со стандартными требованиями. Уладив с Максимом возникшие вопросы, люди без лиц растворились в ночи, а влюблённая парочка ещё долго кружилась на танцполе, пока диджей дарил им свою музыку. Минуты слились с музыкой, образовав неспешный круг из бегущих стрелок настенных часов и целующейся парочки, которой не хватило времени, чтобы насладиться друг другом. Они молча парили в хриплом бое племенных барабанов, и этот трайбл так накалял пространство, что растоплял лёд на заклеенных тёмной плёнкой окнах. Казалось, что этот танец никогда не кончится, что теперь, чтобы любить друг друга, им можно просто танцевать и не тратить время на признания и откровенности. Взгляд, поцелуй, ещё один взгляд, но уже более откровенный, теперь после вечеринки настало время главного. И это главное произойдёт, как только они доедут до дома, терзая свои физические желания страстными поцелуями. Машина урчала, а разбитая задняя подвеска подкидывала целующихся наверх, но даже тогда они не прекращали своего соития, чуть крепче сжав свои объятия. Только бы доехать, только бы дотерпеть до дому. Водитель снисходительно улыбался и поправлял зеркало, пытаясь получше разглядеть разгорячённую страстью молодёжь, сплетённую в клубок на заднем сидении. Максим и Ирен не стеснялись и раздухарились не на шутку, ещё немного - и можно не сдержаться, поэтому они откинулись назад и, переводя дыхание, ждали последнего поворота перед домом.
Ступеньки наверх. Оббитая железом дверь. Тепло комнаты. Полумрак и долгожданное уединение. Минуты, когда не думаешь о смысле жизни, а занимаешься воплощением в жизнь своей мечты, которую создавал всю ночь. Только голые обнажённые тела и огонь тусклой мигающей лампы, откидывающий их контурные тени на противоположную стену. На пике страсти Ирен вытащила фотоаппарат и теперь без устали щёлкала затвором, запечатлевая всё новые и новые ракурсы своей любви. Казалось, что она хочет запечатлеть всю его жизнь, но вместо этого на плёнке оставались вырванные мгновения и мимолётные маски его внутренней сути. Кадры смешивались в палитру прикусаных губ и полузакрытых глаз, затуманенных пеленой желания. Теперь его чувства подтверждены документально, незаметным щелчком диафрагмы она превратила его сексуальный порыв в историю в картинках. Максим, погружённый в её сладковатый запах тела, не обращал внимания на вспышки камеры, ослепляющие глаза коротким взрывом света. Он отдался в руки чувству, мечущемуся от него к ней, словно шарик от пинг-понга. Её прикосновения спереди и сзади вызывали у него лёгкую дрожь, с которой он не пытался справиться, а наоборот, подогревая свои эмоции, с каждым движением проникал всё глубже и агрессивнее в её тело. Прошло не меньше получаса, прежде чем они измотали друг друга жёстким сексом и одновременно кончили. Ещё минут десять перерыв - и новая порция взаимной любви, начинающаяся где-то на облаках и заканчивающаяся там же.
Прошла неделя. Несмотря на ночные рабочие будни, днём у Максима появилась масса свободного времени, которое он уделял своей Ирен. Они ездили по городу, ходили в музеи, но вечером, неизменно проглотив по таблетке, они предавались любви на широкой бесшумной тахте, занимающей полкомнаты. Эта тахта словно следила за каждым их шагом, одобрительно поскрипывая в разгар любовных утех. Днём они болтали, о прошлой жизни, о планах, о прожектах и прошлых разочарованиях. Они пытались лучше узнать друг друга, заглянув во все уголки души, и каждый раз откровенный разговор рождал взаимопонимание и молчаливое согласие или крикливое противоречие и полное отторжение. О чём бы они ни говорили, какие темы для разговора бы ни находили, они всегда приходили к законченному мнению, иногда общему, а иногда полностью разнящемуся.Только в таких беседах рождалось их субъективное видение, и с каждой беседой они ощущали, как невидимая сила, как магнит, притягивает их сущности к одному единому целому. Такие разные, они стали похожи потому, что знали, как каждый из них относится к тому или иному предмету или явлению. Вечером же их языки также аккуратно обследовали партнёра, не оставляя незамеченным ни дюйма тел.
Изредка навещали братишки, приезжали по одному, чтобы Максим мог познакомиться поближе с каждым, пообщавшись наедине. Первый, накачанный парень с маленьким лицом и остреньким, как у хорька, носом, привёз конфеты и печенье, которое сам же и съел, выпив у Ирен несколько чашек чайка.
- А я тебя помню, когда ты ещё под стол ходил и Птюч читал, ты у меня в памяти застрял, - хлюпая чаем, рассказывал он о проверке, - Кстати, ты держался молодцом - многие хныкать начинают, а ты стойкий. Это, конечно, хорошо, но главное, чтобы ты психологически был готов ко всему, понимаешь?
- Понимаю, - отрешённо ответил Максим.
- Прощения у тебя никто просить не станет, проехали, забыли - и всё.
- А сколько вас в вашем отделе?
- Да какой отдел?! Это мы так его называем для красивого словца. На самом деле всё спонтанно получается, хотя к тебе мы готовились. Проблема в другом.
- В чём?
- С каждым новым днём мы испытываем всё большее давление со стороны наших доблестных правоохранительных. Таких рейдов, какие они сейчас устраивают, не было никогда. Многих забирают, вербуют, стукачей тьма. И стоит организоваться вечеринке, как они уже всё знают, утечка информации - колоссальная. У нас есть свои люди и там, но их единицы, тем более, они работают на свой страх и риск, помогая нам в информировании. Несколько чисток- и останемся без ушей.
- Уши терять нельзя, - согласился Максим, - предлагаю новый способ тестирования - организовывать липовые авто-пати и ставить в известность узкий круг людей. Таким образом будем отсекать от общей массы ненужные прогнившие отростки. Вот, кто знал о нашей частной, кроме вас и тех, кто был?
- Знало в общей сложности около тридцати человек, что, всех отсекать - кто же тогда клубиться будет, - хмыкнул он, - Пойми, они бы в любом случае приехали с тобой знакомиться. Ты себя хорошо вёл, они увидели, что парень ты головастый, но дальше давление станет сильнее, поэтому будь начеку, а предложение твоё интересное, стоит обдумать.
- Знаешь, мне теперь кажется, что я попал в какую-то новую касту, что я стал другим.
- Я тоже сначала так думал, потом понял - это не каста, это координальное изменение мировоззрения. Просто согласись, раньше ты клубился в своё удовольствие и не смотрел по сторонам - а кто тебя окружает, с кем ты делишь радость и кураж. Теперь ты, наученный нами, воспринимаешь людей иначе, тебе интересно, а какой же он внутри, может, он сволочь последняя или ментовской насквозь. И это правильно, пойми - проверка - это не одноразовая встреча, а длительное наблюдение. Присматривайся к танцующим - по тому, как они ведут себя на танцполе, можно многое сказать. Следи, чтобы девчонок не обижали, да и просто, чтобы улыбались, это украшает. Отсеянных, из клуба поганой метлой - нечего им у нас в гостях делать. Пусть ищут развлечений в других местах. Ладно, братишка, пойду я, а то вы с Ирен такими голодными глазами друг на друга смотрите, что становится вас жалко - словно вас не кормили неделю, а теперь перед носом миску с икрой поставили, кстати, ненавижу икру. Ну ,бывай.
Максим назвал его Хорьком, назвал для себя, такой же цепкий и хищный, ищущий добычу и всюду сующий свой нос. Следующим ввалился толстяк, похожий на панду, белое лицо и чёрные круги от бессонных ночей. Этот был молчалив и за весь день сказал только одну фразу:
- Ты извини, что я тебя ножиком хотел, не со зла, просто так было надо, - он даже покраснел, и его похожая на дыню голова покрылась мелкими морщинками стыда.
- Да я не обижаюсь, если для дела- значит, для дела. А что, действительно, мог пырнуть?
Он молчал. Просто проигнорировал вопрос, и Максим понял, что, наверное, смог бы, просто ему повезло, и виной тому Ирен. Молчаливый и чересчур серьёзный. Странный тип - даже разговаривая по телефону, он в основном лишь мотал головой и рычал в кружок микрофона нечто невразумительное, ну точно как панда.
Третий - самый интересный из всех. Посидели, поговорили о театре. Последние спектакли - мыло и восторженные отклики о мировых премьерах. О снижении спроса на культурное наследие, о кризисе перепроизводства киношных бестселлеров. О том, что искусство идёт по кривой дохода, а не прогресса. Говорили о великих и безвестных, о тех, кого жизнь подбросила наверх, и о тех, кто прозябает в безвестности, транжиря на жизненные препятствия свои творческие силы. Говорили о том, что рейв вряд ли можно назвать искусством, хотя в отдельных аспектах эта консистенция переигрывала даже великие творческие порывы современников. У Максима были приготовлены десятки примеров, когда гениальные спектакли, разыгранные великими людьми, затмевали всё, кроме несдерживаемого крика радости, вырывающегося из глубин души, видимо, общение друг с другом для современного поколения гораздо важнее общения с великим и вечным, и поэтому так трудно представить клабберов, сидящих в костюмчике в партере театра. Профессор - так для себя назвал Максим собеседника, уже немолодой мужчина с отвислыми щеками и круглым мясистым подбородком сидел, развалившись в кресле. Курил он трубку. Курил часто, выпуская древесный вишнёвый дымок, от которого слегка кружилась голова и слезились глаза. Пристальный взгляд из-под пушистых бровей и интеллигентные очки в роговой толстой оправе делали его похожим на очковую кобру. Максим отметил, что этот наиболее уравновешенный и, наверное, умный собеседник, достоин наибольшего уважения и пристального внимания. Именно он во многом определил будущее Максима, когда, увидев его на очередном пати, согласился стать наставником и гуру новичка. Трудно сказать, что выделило тогда Максима из толпы, наверное, это интеллигентное лицо и его дар приковывать к себе взгляды окружающих. Дело в том, что Максим неплохо танцевал, при своей кажущейся неуклюжести он обладал неплохой гибкостью и пластикой. Конечно, он не мог сравниться с профессионалами, но ведь профессионал вряд ли станет портить свою репутацию бдением в ночных клубах, а ни на что не претендующий Максим может запросто показать пару па окружающим его людям. Именно это его качество стало определяющим в выборе из массы именно его.
- Запомни, - начал обучение Профессор, - никому не доверяй, даже мне. Никому ничего не обещай и будь всегда собой, не подстраивайся под окружающих. Ты всегда должен иметь свою точку зрения, пусть она будет разноплановой и многогранной, но это будет твоё мнение. На меня много раз давили, и я не могу сказать, что я не поддавался этому нажиму извне, но при этом я сохранял эластичность мнения, которое видоизменялось и меняло меня. Я становился разным, мои суждения казались полярными и противоречащими, но это были мои собственные мысли и идеи. Не стремись подражать, будь верен себе. Правду свою говори тихо и спокойно, слушай других и контролируй себя, всегда, везде.
- Хорошо, а чего вы от меня ждёте?
- Мы просто хотим, чтобы ты при любых ситуациях держал себя в руках и оставался человеком. Человеком, понимаешь? Это очень сложно, но вполне возможно. Мы хотим, чтобы ты рос, чтобы твоё развитие не останавливалось, а наоборот, с каждым прожитым днём лишь повышалось. У тебя возникнет много соблазнов,поэтому отметай лишнее и помни о главном. Кстати, что в твоём понимании главное?
- Наверное, собственное мнение о себе. То, насколько мы соответствуем своей же действительности. Мы придумываем некий незримый контур нашего отражения в сознании и сравниваем своё эго с идеальным миражом. Потом мы меняем форму своего я, изменяя и своему идеалу, и это становится нормой.
Наверное, необходимо чётко обозначить для себя направление развития и не допустить падения, двигаясь к духовности и самосовершенствованию. Главное- определить для себя незыблимые этические рамки, за которые нельзя переступить.
- Бесспорно, но главное- это твой труд, прилагаемый к этим рамкам. Можно быть хорошим человеком, но лучше быть ещё и профессионалом, а для этого необходимо работать. Будь разборчив - за хорошую работу и умереть не жалко.
Профессор сидел, развалившись в кресле, изредка поднося ко рту замусоленный мундштук. Клубы дыма облепляли его бледные щёки и превращались в полупрозрачную ширму, которой он отделялся от внешнего мира. В его реальности едкий дым дорого табака становился единственно возможным ароматом, все остальные запахи растворялись в терпкой сладковатой пелене. Хотя ему нравился запах Максима, приятный стойкий запах мужского тела, напоминающий говяжью отбивную, он предпочитал обкурить себя табаком, защищаясь от посторонних ароматов. Привычка вдыхать в себя струйку дыма появилась у него лишь после общения с людьми, после которого в носу остаётся неприятный налёт несовместимости от запаха. Разговаривать с ними без табака он просто- напросто не мог.
- Каждый раз, уходя из дому, бери голову. Это твой инструмент, и тебе им работать - всегда. Держи его в постоянной готовности, проверяй себя, даже если полностью в себе уверен, и будь всегда благоразумен, это, пожалуй, тоже самое главное.
- А ошибаться мне можно?
- Нужно, только старайся признавать свои ошибки за собой, незамеченная ошибка гораздо страшнее увиденной и проработанной. Оглядываясь назад, учись распознавать свои неверные шаги. Их будет немало, поверь, но их нельзя игнорировать, ссылаясь на диалектику, мол, всё относительно. Ты сам определяешь свои неудачи, это не в силах сделать никто, кроме тебя. Твоя внутренняя шкала укажет на сбой, а совесть скопится вокруг твоих фиаско, постоянно указывая на провал. Ошибки неименуемы. Относись к серьёзным делам легко, а к лёгким серьёзно. Выбери для себя сначала простенькую задачу, выполни её и сразу ставь перед собой новую. Именно так, короткими перебежками, иди к своей цели, не отвлекаясь на пустяки, только так ты добьешься желаемого результата.
Профессор глубоко вздохнул, он всегда глубоко протяжно вздыхал, если его собеседник был ему интересен. Словно шкуркой он потёр друг о друга ладони, он заходил по комнате, заломив назад руки. Видимо, таким образом он сосредотачивался на своих суждениях, прерывистый шаг по комнате помогал ему привести цепочку рассуждений в жёсткую конструкцию ,которую он затем предлагал своему визави. Остановившись и глотнув кофейку, он навис над Максимом и продолжил читать свою лекцию:
- Да, о главном забыл. На всё воля божья. Научись верить. Верить в бога, в себя, в друзей. Вера- это не слепое поклонение, а осознанные искания. Учись находить, находить смысл даже там, где его нет, находить путь, если впереди сотни перекрёстков. Поиски своей правды- вот главное. Если есть правда, значит, должна быть и ложь, вера помогает отделить чёрное от белого, она та грань, соединяющая воедино противоположные состояния. Если истинно верить, то можно прочертить линию поведения, следуя по которой ты обретёшь гармонию с собой и с миром. Вера- путеводная нить, которую нельзя дёргать и рвать, иначе заблудишься, и всё потеряет смысл. Ладно, Макс, я тебя немного утомил, завтра приду расскажу, как следует разговаривать с серьёзными людьми, тебе это пригодится.
На следующий день он не пришёл, зато с самого утра приехали Художник и Осветитель. Весь их разговор - один большой бесконечный спор, причём спор обо всём: об искусстве и женщинах, о бытовухе и возвышенном. Так, Художник не признавал громких имён, ему казалось, что чем расскрученее имя, тем меньше заслуги личности как таковой, поэтому эпоху Возрождения он отождествлял не с Микеланджело и Рафаэлем, а с никому не известными безымянными авторами, оставившими после себя целый мир шедевров, не уступающих классикам живописи. Осветитель, наоборот, расхваливал бренды и пафосные имена, считая, что раскрутка - это возвышение достойных и гениальных. Та же картина и с кино. Первый любил некоммерческое психологическое кино, ни в коем случае не бестселлеры и не хитовые плёнки. Он любил кино, над которым стоит подумать, а наштампованные картины вызывали у него тошноту и раздражение. Второй считал, что чем больше бюджет, тем интереснее и популярнее будет фильм. В чём-то Максим был согласен и с тем и с другим, но, подчиняясь Профессорским советам, в разговор не лез, а выступал как сторонний наблюдатель, вслушиваясь в беседу двух разгорячённых спорщиков. Спорили о музыке - можно ли приравнивать написанную на компьютере музыку к живым произведениям, или же это синтетическое искусство для продвинутых масс. Спорили о женщинах - о их красоте и независимости, об идеалах и канонах прекрасного, о характерах и чувствах таких разных и таких одинаковых. Разошлись поздно вечером, когда в окно заглянул наточенный серп полумесяца, только тогда Максим с облегчением вздохнул и, не раздеваясь, лёг на кровать.
Впервые за последнее время он проспал, видимо, организм решил обокрасть рабочий день на полтора часа и проснуться только в 13-30. На работе его не спохватились, а когда он извинился за опоздание, с удивлением взглянули на него, как на слишком примерного работника. Весь день он разбирал корреспонденцию, а когда в глазах замелькали сливающиеся буквы и разбегающиеся слова, вышел в зал, чтобы руководить световиками, развешивающими новые лампы.
- Добавь на три четверти, - распорядился он, обращаясь к рабочему.
В тесном пространстве маленького танцпола завис зеркальный шар, по которому бил направленный яркий луч прожектора, там же на металлической скобе приютился стробоскоп, несколько раз в секунду выстреливающий белым ослепляющим светом. Работа выполнена - всё отлажено и работает как часы. Под вечер состоялся просмотр танцовщиц. Первая, немного вялая и временами чересчур вычурная, танцевала неплохо, хотя иногда её танец выглядел скучным и незатейливым. Зато её движения тазом были настолько сексуальны, что Максим решил взять девочку на разогрев перед профессионалами. Вторая - самородок, таких отточенных плавных и в то же время метких движений он не видел ни у кого раньше. Она то вскидывала вверх руки и голову, то вертелась змеёй, демонстрируя изумительную женственность и пластичность, а когда её руки закружились в ритмах латино, он понял, что давно искал для клуба именно такую балеринку. Её худосочные фасолевые бёдра так возбуждали мужское начало, что удержаться от комплимента он просто не смог:
- Умничка, первым номером пойдёшь, - крикнул он обрадованной танцовщице.
Девушка улыбалась. Застыв на сцене, она не знала, куда ей пойти - за кулисы переодеваться или благодарить Максима, дарящего ей путёвку в жизнь. Наконец, она соскользнула со сцены и, подбежав почти вплотную к Максиму, чмокнула его в щёчку. Максим с симпатией улыбнулся в ответ, такие женщины обычно играют в жизни мужчины роковую роль, ведь они красивы, молоды и привлекательны. Главное, привыкнуть смотреть на них не как на объект вожделения, а как на самостоятельную личность, загадочную и непознанную, тогда и отношения между тобой и нею переходят в иную плоскость, где на первое место выходит уважение. Не стала исключением и Ирен. Он научился уважать её точку зрения, и теперь, кроме страсти, он стал обладателем её главного достоинства - её личности. Он находился так близко от неё, что с каждым днём всё сильнее и сильнее переплетался с ней воедино, смешивая характеры и привычки в одном общем котле. Их взаимосвязь стала настолько плотна, что вместо привычного "я" возникло новое "мы". Максим не боялся этого непробованного ранее ощущения единства, когда вместо одного сердца бьются два, и даже сейчас, несмотря на поцелуй танцовщицы, он вдыхал запах Ирен, прилипший к воротнику рубашки.
Иногда приходилось днём оставаться в клубе и доделывать остатки работы, мелочи, которые так лень подправлять. Если к нему приезжала Ирен, он всю ночь поил её густым эспрессо, убегая и возвращаясь к её угловому столику. Работа отвлекала. То вешали новые инсталяции, и он распоряжался картинами, указывая их местоположение на ближайшие полгода взмахом руки, то чинили электропроводку, пробивающую на корпус батареи, то дружно вырезали ножницами белые снежинки и приклеивали их к потолку. Совершив вылазку и отдав необходимые указания, он возвращался к Ирен, которая с завистью смотрела на новую танцующую приму. Судя по заинтересованным глазам танцовщицы, Ирен поняла, что здесь зрел служебный роман, роман с её Максимом. Неожиданно для самой себя она поймала себя на мысли, что совсем не ревнует его, наоборот, считает его интрижки нормальным явлением. Свободная любовь - это не миф, а повседневная реальность. К статному красивому парню всегда приковано внимание дам, тем более в клубе, месте, где балом правят секс, наркотики и эмоции. Несмотря на минусы, здесь есть и свои плюсы, например, свобода выбора: выбора музыки, выбора сексуального партнёра, с которым уедешь утром, выбора стиля жизни, подразумевающей под собой ночные разъезды, выбора собственного я. Каждый выбирает себя сам, но объединяет всех полуживотная любовь и страсть. Чтобы рассказать о ней, здесь используется свой язык. Этот язык тел прост, чтобы его понимать, не нужно ничего, кроме собственного тела, глаз и души.
- Я хочу тебя, - крикнет обнажённый живот стройной милашки, а её руки сами покажут на дверь.
- Я хочу тебя, - улыбнутся глаза и от глубокого вдоха, на кофточке проступят её соски.
- Я хочу тебя, - шепчут её губы, и развевающиеся волосы случайно заденут твоё лицо.
Как ответить всем? Как дать понять, что они все одинаково дороги для тебя, и та брюнетка, и та блондинка, и та шатенка. Как выбрать свою сегодняшнюю даму среди огромного количества таких разных девиц. Макс любил женщин, любил страстно и временами дико, но после каждой вечеринки он неизменно приходил к Ирен, зная, что, кроме неё, ему не нужен никто. Наверное, это и есть показатель необходимости друг другу, быть вместе при огромном выборе партнёров.
В середине лета он устроил себе настоящую проверку, решив организовать костюмированный опен-эйр на пляже Финского залива. Ровно в полночь зашло солнце. Марево из золотистых огненных искр подогревало закат, отразившись от земли, и раскалённый солнечный диск медленно погружался в кофейные воды Финского. Он упал в воду, шипя и раскидывая в разные стороны свои красные лучистые руки, раскрасившие запад в бордовые тона низких туч. Солнце растворилось, и остался только оранжевый отсвет, с каждой минутой становящийся всё бледнее и меньше. Как только краски вечера погасли, небо осветили десятки ракет и фейерверков, оставляющих в воздухе кисловатый запах порохового дыма и серы. После салюта - минута тишины, а затем киловатты музыки, рухнувшие из колонок на тренированные уши клабберов. Танцы ночного племени. Превращённое в культ поклонение музыке.
Собрались все старички, все те, чьи лица давно примелькались по клубам, чьи имена он, наверное, помнил, но уже забыл. Приехали лучшие силы рейв движения - самые резвые и ретивые жеребцы, самые восхитительные и гламурные девицы, самые жизнерадостные и тонко понимающие ночь фрики. Около ста человек поддержало Максима и приехало в масках и костюмах. Панда вырядился в зайца, и его длинные розоватые уши были видны с любой точки танцпола. Хорёк нацепил на себя древний цилиндр, закутался в смокинг и стал похож на небритого стилягу конца прошлого века. Художник так и остался художником, правда, вместо джинсов он пришёл в шотландской юбке и длинных полосатых гетрах. Осветитель надел костюм супермена и всю вечеринку летал по танцполу, выставив вперёд свою волосатую руку. Но больше всех удивил Профессор, он пришёл в коротких шортах, боксёрских перчатках и боксёрском шлеме. Видимо, почувствовав свою волну хорошего настроения, он задирался ко всем подряд, несильно ударяя встречных по животам своими красными перчатками. Несколько раз он вставал в стойку и, прыгая на месте, выбрасывал в воздух то левую, то правую руки, затем, продолжая свой танец, он ловко выполнял нырки, превратив спортивные упражнения в забавный танцевальный ремейк. Максим появился около двух. Ничем не выделяясь среди десятков похожих на него кавалеров, он разбавил свой внешний вид чёрным плащом и бархатистой чёрной маской которая скрывала его лицо от людей. Человек - тень - так называл он себя. "Тень - это инверсия света,-" укоряюще предупреждали его клабберы и предлагали сменить имя.
Напитком ночи признали шампанское, то здесь, то там раздавались гаубичные выстрелы из бутылок, и весёлый поток пены бежал мимо подставленных стеклянных фужеров. Губы, липкие от вина, и щекотящие носы газики - вот оно истинное удовольствие от бокала с игривым шампанским, выпитого маленькими глотками до дна. Видимо, шампанского выпили немало, и уже к ночи по всему пляжу были раскиданы пустые бутылки, кое-где при свете костров зловеще поблёскивали рваные зигзаги краёв, а кое- где разбитое стекло превращало песок в острую изумрудную россыпь, по которой нередко прохаживались невнимательные клабберы.
Тот рассвет Максим запомнил на всю жизнь. В полумраке ночи они перенесли колонки к самой воде. Старенький генератор, исправно вырабатывающий свои вольты, затарахтел рядом, пока музыка, вырвавшаяся на волю, не заглушила его размеренного жужжания. В микрофон поздравили с приближающимся рассветом. Ничего не подозревающий Максим поставил на мокрый и холодный песок пляжный стульчик и с наслаждением уставился на белеющий впереди горизонт ,ожидая появления светила. Диджей и танцующие оказались у него за спиной, но сегодня его зрительной целью было небо. Он ждал. Ждал, когда, прорывая тонкую линию между водой и горизонтом, взойдёт солнце. Он хотел пережить этот рассвет, впитав в себя эмоциональный заряд от природного действа. Под воздействием музыки и обстановки у него сложилось ощущение другой реальности, в которой даже простой поворот головы имеет особое значение. Словно поймав утренний кураж, диджей заиграл солнечное диско, превратив встречу рассвета в строгий видео и аудио ряд, неразрывно связанный друг с другом временем и настроением. Максиму казалось, что вот- вот- и солнце начнёт своё движение под музыку, сливаясь своими ранними лучами в одно общее целое с утомлёнными танцующими. Небо окрасилось бледно-жёлтым ирисом. Облака, плывущие над водой, превратились в крупные лепестки нежного распустившегося цветка и замерли напротив него, превратив трубу корабля в тонкий короткий стебель. Музыка заливалась в его сознании однородной расплавляющей массой, от которой приятно клокотало внутри гулко отбивающее время сердце. Так, впитывая этот рассвет и наслаждаясь каждой секундой приближающегося кратковременного дефиле огненного светила, он прождал час. Небо порозовело, и смазанные рваные перья туч уже почти растворились в утренней агонии. Максим неотрывно наблюдал за далью, в которой должно было произойти чудо, но солнце упрямо отказывалось показывать свой раскалённый краешек. Через два часа ожидания Максим в нетерпении начал ёрзать на стуле, искренне веря в скорую развязку. Развязка действительно не заставила себя ждать. Услышав свою любимую композицию, он повернул назад голову, намереваясь поблагодарить диджея загнутым наверх пальцем. Он так и застыл - над головой диджея сверкало яркое утреннее солнце, ещё не греющее, но такое неожиданное. Эмоции превратили это мгновение в фейерверк чувств- от жалости к обманутой своей уверенностью персоне до язвительного - ,,Дождался, наконец", громким смехом внутри заглушившее даже музыку. Было обидно до слёз - два часа ожидания не пропали впустую, выстрел в спину был совершён самой природой. Танцующие не видели в растекающейся улыбке Максима ничего необычного и поэтому продолжали своё движение, не догадываясь о его секундных переживаниях. В их ботинки всё также забивался песок, поэтому многие сбрасывали обувку в сторону и выколачивали пятками прибрежную пыль, которая, смешиваясь с блестящим потом, образовывала на их телах грязные подтёки. Всё также играла музыка, но теперь настроение Максима достигло невиданных высот, с которых его не могли сбить даже замёрзшие ноги и появившийся пронизывающий ветер. Вообще вечеринка проходила весело и интересно. Диджеи проводили конкурсы. В номинации лучший костюм победила Ирен, пришедшая в старинном, затянутом тугим корсетом платье. Ей вручили лавровый венок, который покрыл её короткие волосы зеленью подсушенных листьев, пахнущих приправой. За номинацию лучший типаж боролись многие, но никто так и не смог одолеть всё ту же танцовщицу, пришедшую в змеиной облегающей коже. Извивалась она так, что у видавших виды клабберов полезли глаза на лоб, когда они увидели, что же можно вытворять со своим сексуальным развитым телом. Женщина - змея по праву стала открытием сезона, вытеснив из лидирующей группы даже лёгкомысленного мотылька - девочку, похожую на невинного ангелочка, порхающего по центру танцпола поближе к яркому свету. Человеком вечеринки выбрали Максима, и через мгновенье возле него остановился переносной экипаж, носилки, запряжённые двумя здоровыми амбалами. Максим залез внутрь, амбалы ловко закинули деревянные ручки на плечи, и весь остаток вечеринки Максим наблюдал за происходящим из распахнутого шёлкового окошка, через которое он рассматривал окружающий мир, как сквозь амбразуру. Сегодня он не тень, сегодня он король, а точнее падишах, следящий за своими подданными с высоты своего положения. Разум фотографировал моменты счастья и запасливо складывал их в мешочек воспоминаний, из которого при желании всегда можно выудить эти мгновенья прошлого. Хотелось, чтобы этих воспоминаний было как можно больше, чтобы заряда энергии, передаваемого музыкой и друзьями, хватило не на неделю, а хотя бы на две. Ещё хотелось потянуть поводья минут и остановить скачущее время, замедлить его, раздробить на куски и наслаждаться каждым новым мигом, но оно неумолимо убегало вперёд и, не успевая за лавиной уходящих секунд, Максим задумчиво застыл у колонок.
"Интересно, - думал он, - почему я не могу управлять течением времени? Почему улетают мои минуты? Может, я просто никудышный наездник и не могу справиться с необъёзженным скакуном? Или времени нет, а есть тиканье часов в моей голове, которое я не в силах остановить. Ведь так проходит жизнь. В поиске оптимального хода своих внутренних часиков, мы экспериментируем со своим сознанием и изменяем своё восприятие реальности, но всё тщетно - мы всё равно отстаём или спешим, а временной поток неизменно течёт по нашему мировосприятию. Хочется остановиться и застыть камнем, в надежде испить вечность, а вместо этого мы сверяем часы и продолжаем двигаться в неизвестность, подчиняясь общему стереотипу. Стереотипу общества, по которому все пытаются догнать то, чего на самом деле нет - наше время. Может, стоит забыть о минутах, часах, сутках, сбросить с себя гнёт коротких секунд, и тогда ощутить состояние полёта по мирозданию, лишённому рамок и условностей. Время - клетка с непокорным животным ,о котором лучше забыть и не думать. Не опоздать, успеть, спешить, пустые слова - что может быть глупее. Необходимо просто жить, не считая своих мгновений, отмеренных богом. Здесь и сейчас. Только ты и вечность, безвременная и свободная."
- Ночь коротка, не успеешь разогреться, как уже утро, - перекрикивая музыку, жаловался кто-то.
- Который час? Вечеринка только до девяти, так мало времени осталось до конца, может, немного продлят? - с надеждой в голосе спрашивал у него другой.
- Вряд ли, здесь всё по минутам расписано. Если сказали в девять, значит, так и закончат.
Но Максим забыл о времени, и к моменту завершения солнце уже несколько часов висело в зените, опаляя кончики волос жарким июльскими лучами. Уставшие, но до краёв наполненные, клабберы никак не могли уйти. Все ожидали тишины, но диджей как назло ставил хит за хитом, не выпуская из объятий музыки ни одного человека. Ближе к обеду наступил момент, когда музыка всё же стихла, и вместо тяжёлых басов уши клабберов наполнились размеренным гулом. Вечеринка закончилась, но остались эмоции и обрывок счастья, окутавший душу лоскутком разноцветной ткани.
Обычно на восстановление организма уходило несколько дней, но в этот раз ничего подобного Максим не почувствовал. Он был всё так же свеж, мало того, изнуряющая тусовка только прибавила ему жизненных сил, и он с упоением окунулся в работу. Переговоры, на которые он очень рассчитывал, зашли в тупик, из которого, как казалось Максиму, невозможно вырваться. Помог Профессор.
- Что у тебя стряслось? - его тихий размеренный голос всегда внушал спокойствие.
- Ситуация не из лёгких. Один немецкий диджей не хочет приезжать. Причём, и по деньгам и по контракту у него претензий нет, но вбил себе в голову, что Россия - родина мафии, и теперь боится нашего криминалитета.
- Говорил я тебе - не умеешь ты с серьёзными людьми разговаривать, значит, будем учить. Для начала ты должен решить для себя, как ты поведёшь свой разговор. В каких вопросах ты силён, а где скрываются твои слабости? Рассмотрим твой случай. Пойми, он диджей. Он на Ибице постоянно играет, и в Голландии его знают. Его не интересуют деньги, он и так там не меньше за выступление получает. Значит, его нужно чем-то заинтересовать, подобрать к нему ключик , чтобы щёлк - и открыто. Он интересуется безопасностью своей персоны, так найми ему телохранителей или охрану.
- Пробовал, но он ловко вывернулся, сказав, что никому не доверит свою персону в стране бандитов и воров.
- Пообещай ему бронированную машину, и пусть везёт своих парней, не волнуйся, братишки оплатят. Слетай на переговоры в Германию, всегда легче уговорить человека с глазу на глаз, поездку оплачу лично из своего кармана.
Сборы заняли ночь. Утром, вооружённый чемоданом и дорожной сумкой, он с ленцой выходил из загаженной парадной. Дорога заняла чуть больше часа, и уже в 8 00 он стоял напротив крутящегося табло. Рейс на Берлин вылетал через минут сорок, было время прогуляться по дьюти фри и купить бутылочку чёрной метки, позевать в кулак, рассматривая сувенирные матрёшки и молча покурить, мусоля во рту длинный мундштук из красного дерева. Сидение самолёта у узкого прохода, жалобный лай собачки, раздающийся сзади, красный крест аптечки, висящей на стене, да шорох работающей турбины - вот и все отрывочные воспоминания о коротком перелёте. В Германии шёл дождь. Уже который день подряд немцев спасали зонтики и козырьки крыш. Максим открыл бирюзовый зонт, и по капрону забарабанили чужие и торопливые капли. Такси до гостиницы, в которой приятно не только спать, но и проводить свой дневной досуг. Обед в номер, бесплатные журналы и путеводитель по городу - приятный немецкий сервис, так не похожий на наше обслуживание. Встреча назначена на вечер, значит, есть время побродить по городу и насладиться педантичными зданиями европейской цивилизации. Улочка влево, улочка вправо - готические горгульи, завёрнутые в камень статуй, лепные арочки домов и игрушечные скверики за резными прутьями оград. Чистота и уют в каждом дворике и садике. Стаи почтовых голубей, приземляющиеся на невысокий парапет фонтана, обсыпанный хлебной крошкой. Перья и комочки пуха разлетались, когда два горделивых голубя сшибались в непримиримой вражде, зная, что только одному достанется территория у фонтанчика. Остальная стая говорливо склёвывала крошки, не обращая внимания на бой лидеров. Максим стоял, прислонившись к бетону стены, и разглядывал победителя - нахохлившегося пузатого голубя, гордо прохаживающегося мимо подчинённых и изредка подбирающего клювом крошки покрупнее. Синевато-зелёная грудка вожака переливалась на солнце перламутровыми разводами, а хохолок подрагивал от каждого кивка его маленькой птичьей головки. Было в этом существе нечто, что выделяло его из общей массы. Может быть, габариты, а может быть, не по-птичьи напряжённое выражение желтоватых глаз. Как сложно стать лидером! Как выделиться из своей стаи и доказать самому себе, что ты объективно достоин. Сколько атак недругов необходимо отбить, чтобы жизненное пространство, занятое тобой, оставалось в твоём ведении. В то время, когда другие набивают желудки зерном, лидеры обязаны защищаться, борясь с голодом и соперниками. Только прилагая максимальные усилия, выживая среди своих собратьев, можно добиться главного - жизни, а это самое дорогое, что есть на свете. Дороже неё только смерть - она забирает всю боль.
По улицам бродили нестройные компании подвыпивших немцев. Был выходной, и люди растворялись в городе, пропитываясь каменной пылью с мощённых крупным булыжником улиц. В переулке танцевали люди. Кто-то выставил из кафе дребезжащие от натуги колонки, и теперь возле них скопилась кучка совсем молодых немецких клабберов. Странно, но Максим тотчас узнал их, братья- близнецы, жившие по разным городам и разлучённые расстоянием с разницей в два часа. Те же рваные джинсы, только подвёрнутые почти по колено, те же пропитанные потом футболки, да и сами лица, впитывающие нотную азбуку хауса, были слишком похожи на наши, питерские. Мы развиваемся с ними в одном направлении, и как бы мы не хотели уйти в сторону, мы всё равно придём к некой точке соприкосновения и согласия в стиле жизни и образе мышления. Живя обособленно от них, мы никогда не смогли бы взрастить свою культуру, и пусть пока, не найдя общей тропинки, мы идём каждый своей дорогой, мы идём параллельно, и результат на финише будет равный, ведь нас объединяет музыка.
Впоследствии Максим разговаривал со многими иностранными диджеями, считавшими, как и наши, что музыка- это их жизнь, и они посвящали своё сокровище глухим басам и ускоряющейся бочке. Музыке кабриолетов и раскрытых оконных дверей, сырых бомбоубежищ, где капает вода, и закрытых вечеринок, разбросанных по баням и дачам. Мы похожи на клабберов всего мира. В погоне за новыми эмоциями и за свежей музыкой мы проводим основное время нашей жизни, но мы не потерянное поколение, мы просто другие. Наши ряды незаметно редеют и пополняются новыми персонажами, а мы продолжаем идти вперёд в такт ритмичной музыки, играющей в наших сердцах. Когда ускоряется темп - ускоряемся мы. Пытаясь догнать уносящийся ветром ритм танца, почти бежим, а если бит расплывается и становится тягучим и вязким, почти замираем на месте, переминаясь с ноги на ногу, чтобы не замёрзнуть. Вот так и идём всю свою жизнь отрывисто, рывками, забывая об отдыхе, теряя дни и воспоминания об ушедших в прошлое переживаниях и иллюзиях, расставаясь с мечтами и пряча под маской спокойствия свои эмоции. Чем старше мы становимся, тем реже мы изливаем и показываем свою душу, предлагая взамен разнообразие наших характерных чёрточек, сотканных для окружающих годами своей лжи. Каждый штришок - это придуманная хитрость, направленная для достижения результата, и чем дальше мы продвигаемся, тем больше мы обманываем самих себя, улыбаясь, если противно, и капая слезами, даже когда этого можно избежать. Жизнь становится затхлой, а ушедшая молодость злит и щекочет своими напоминаниями о прожитых в пустую годах, вот тогда ты включаешь музыку и, заслушавшись, замечаешь в зеркале искреннюю улыбку, о существовании которой давно забыл, и ты счастлив.
До встречи ещё целых три часа. Три часа, за которые необходимо что-то успеть. Пойти в музей или насладиться городом, вычерчивая по переулкам кривые и зигзаги, а может, найти заветную кафешку, продающую живое пиво, и, всматриваясь в колонны Рейхстага, потягивать мутноватый напиток, убивая оставшееся время. Но Берлин распорядился иначе, после глухих взрывов грома, по стене мелькнула бирюзовая лента молнии, и, огибая раскрывшиеся зонтики, снова пошёл косой дождь. Зачёрпывая туфлями воду из луж, Максим перебежал через улочку и, вскинув мокрую руку, остановил фыркающее газами такси. Внутри было уютно, но намокшие ботинки портили всё настроение, от холода его била мелкая дрожь, и он тщетно чиркал отсыревшей зажигалкой, пытаясь прикурить. Выскочив напротив гостиницы, он, хлюпая водой в ботинках, взбежал по лестнице и, крутанув вращающиеся двери, поднялся в номер, оставляя за собой вереницу мокрых следов от башмаков. Переоделся и взял зонт.
Иногда Максиму казалось, что его сущность- обычный складной зонтик, сложенный при спокойной и солнечной погоде и раскрывающий свою напряжённую плоть в минуты ненастья и дождя. В час, когда на него обрушивается ураганный ветер или капли нескончаймого дождя начинают барабанить по его уставшему лицу, его нервы натягиваются, как капроновое полотно, а мысли, словно спицы, выпрямляются, образуя жёсткий каркас из идей. Он превращается в некий защитный купол, под которым находится защищённая от внешнего мира душа, слабая и капризная, как маленький непослушный ребёнок. И тогда ему не страшны суровые порывы судьбы и холод человеческого дождливого равнодушья, он становится неподвластен природе и её законам, а его силы удесятеряются и сосредотачиваются на главном - отталкивании внешнего давления и нажима на безопасное расстояние от его сокровенного и личного. Вот и сейчас перед встречей он чувствовал, как просыпаются его внутренние ресурсы, как учащённо начинает биться сердце и как слаженно работает его остывший и расслабленный мозг. Согреться так и не успел - время растаяло, как парафин новогодней свечи, и теперь минуты обжигали пальцы, улетучиваясь дымком почти сгоревшего огарка. Он опаздывал. Плохо ориентировался в городе - пришлось снова поймать такси. Место встречи оказалось довольно близко, но поминутно вглядываясь в стрелки часов, бегущих по кругу, он думал, что они ехали на машине целую вечность. Зажатый между домов кирпичный дом с маленькой еле заметной вывеской, раскачивающейся со скрипом по ветру, тяжело открывающаяся дверь, оббитая заклёпками и похожая на шляпку гриба, касса, обклеенная зеркальной плёнкой - знаменитый на весь Берлин клуб. Сколько таких питерских клубов повидал Максим на своём веку - не сосчитать, казалось, что здесь, за границей, всё должно быть лучше и иначе, но глянцевая картинка испарилась, а вместе с ней улетучился страх перед этой, такой важной и ответственной встречей. Внутри клуба по-домашнему тепло. Синие стены приятно отливают звёздной пылью, над головой парят вращающиеся модели планет, а фактурный пол состоит из матовых квадратов, подсвечивающихся при каждом шаге разноцветными галогенками. Много людей в коже, из которых кто-то в изнеможении лежит на полу, а кто-то танцует совсем рядом, едва не задевая ногами полуживых товарищей. Пахнет розой, корицей и кофе. Если принюхаться, сексом и выделениями. Под потолком подвешены клетки, в которых танцуют обнажённые, затянутые ремнями люди, покрытые толстым слоем тягучего блестящего масла. Кто-то загнал этих молчаливых птиц в свои чугунные чертоги, и теперь не слышно их пения, а слух ласкает похожая на плач младенцев электрическая музыка. Диджей облит потом, жидким душевым гелем, струящимся ручьями по напряжённому лбу. Капли скапливаются на морщинистом лбу, и издалека его лицо напоминает забрызганный дождливым утром нейлоновый зонтик, неживой и искусственный, как всё вокруг. Максиму показалось, что вся жизнь этих людей соткана из пластмассы, что чувства умерли в этих застенках, оставив на прощание кожаный привкус свисающей с потолка розовой бахромы. Пропали эмоции, вместо них в этом доме поселилась животная ярость к внешнему миру, едкая и разъедающая нутро ярость, выплёскивающаяся в танце и даже в каждом повороте головы. В этом храме свои заповеди, и исчезла главная цель клуба - отдых в насыщении чувствами, а появилась иная цель - пресыщение болью и страданием, хотя и она иллюзорна и, наверное, обманчива. Свистящие плети, задевающие своими холодными наконечниками разгорячённую плоть, внесли то разнообразие и муки, которых лишена жизнь за стеной. Здесь совершенно не важно, кто ты и что у тебя внутри, здесь важно, как ты справляешься с мучениями, выпавшими на твою голову по твоему собственному желанию. Как далеко ты способен зайти, забыв о страхе и эмоциональных порывах, доставляя наслаждение другому и себе. У нас всё по-другому, по крайней мере, пока, но дело во времени и в моде, скоро и нас захлестнёт эта волна, и тогда- прощай, радость, да здравствует боль.
Встреча произошла неожиданно. За одним столом сидел окутанный белым балахоном человек и чесал за ухом у превратившегося в шавку кожаного собрата. Тот ползал под столом, резко вдыхая расширенными ноздрями воздух, и тёрся о ноги облачённой в кожаный шлем головой. Увидев Максима, диджей привстал:
- Присаживайтесь, - предложил через переводчика он.
За спиной стояли гориллоподобные охранники, вращающие своими кокосообразными коричневатыми от загара головами. При приближении незнакомца один из них быстро подошёл к Максиму и профессионально зашерстил рукой по бокам и ягодицам, выискивая спрятанное оружие или подозрительные на ощупь предметы. Так и не найдя ничего интересного, он безучастно кивнул на покрытое рваной кожей кресло. Максим присел на край.
- Я рад, что наша встреча всё-таки состоялась. Я приехал к вам специально, чтобы обговорить условия нашего соглашения.
Диджей выслушал переводчика, вальяжно прикурил сигару и, прогоняя ласковым пинком свою собачонку, отрывисто загудел.
- Я не вижу интересных предложений с вашей стороны. Деньги? У меня их достаточно. Славы мне хватает на родине. Что вы можете мне предложить, чтобы я покинул своё гнёздышко и поехал к вам на гастроли.
- Во-первых, вы получите незабываемые впечатления, не сравнимые ни с чем - питерская публика совершенно иная, поверьте. Вам будет обеспечен самый горячий приём. Мы превратим ваши гастроли в отпуск, вы станете гвоздём программы. В вашем распоряжении будет комфортный автомобиль с неисчерпаемыми запасами шампанского и шоколада, охрана и удобный для вас график. Можете взять с собой вашу собачку или друзей, моя фирма оплатит ваш перелёт и проживание в гостинице. За вашу безопасность буду отвечать лично, и поверьте, вы не найдёте в своём окружении таких квалифицированных охранников, каких смогу предложить вам я. По контракту, если вам не понравится у нас, вы имеете право уехать, правда, в этом случае вам придётся заплатить неустойку в размере вашего гонорара. Видите, вы ничем не рискуете, наоборот, вас ожидает интересное приключение, не более того.
- Я должен подумать, хотите девочку, - он притянул низкорослую стройную девицу топлесс к себе и, пожевав напряжённый сосок губами, продолжил, - или вы препочитаете мальчиков? Походите, оглядитесь, может быть, переймёте что-нибудь интересное. Опыт- великая сила. Только он движет прогрессом.
Максим почтительно встал и, впитывая в себя антураж и обстановку, прошёлся по клубу. В глубине зала, восседая на высоком барном стуле, сидел татуировщик, набивающий тату прямо там, у металлической барной стойки, в месте, где всегда полно людей, желающих утолить свою жажду новых впечатлений и иссушенных эмоций. Интересно, приживётся ли тату- салон в его клубе? Из этого может получиться неплохой бизнес, главное, подход к делу, творческий и деловой. Подключить к этому Художника, у того, наверняка, куча связей в творческой среде, пусть поможет первое время, раскрутит новинку, а там посмотрим. Понравились официантки, облачённые, словно американские лошадки, в кожаную сбрую и гарцующие по клубу на высоких подкованных сапожках. Запомнился бармен. Высоченный детина, облачённый в татуировку мироздания - на накачанной груди наколот земной шар, а по рукам мотивы из библии - Адам и Ева, смерть Христа и вознесение души на небо, вся работа выполнена очень хорошим мастером и, без сомнения, носит высокохудожественную ценность. Уже через пять минут диджей снова подозвал его к себе:
- Решился, - уверенным тоном подытожил он, - мой агент даёт добро, его, как и меня, полностью удолетворяют ваши условия. Вылетаем завтра. За пару недель могу выступить раз семь. Клубы на ваше усмотрение, но хотелось бы собрать побольше народу, не люблю играть в одиночестве - это навевает на меня плохое настроение и хандру. И побольше красивых девочек - люблю испить их сок. Об остальном на месте. Билеты купите сами, завтра вечером встретимся.
Он подмигнул, и вся его свита направилась к невысокой зеркальной двери, ведущей в недра клуба, куда посторонним вход строго запрещён. Максим ещё немного посидел, поскучал, и, кинув на стол тёртую помятую банкноту, испарился в ночной прохладе Берлина, где жизнь начиналась с момента включения фонарей. Стрекот мотоциклов, на которых разъезжали как бравые бородачи в кожанках, так и худосочные девицы, перекрикивал клаксоны авто, несущихся в синеве вечера. Свежий воздух равнодушно затекал в лёгкие, и от него першило в горле, словно кто-то щекотал пальцами городское нёбо, вызывая надрывный кашель выхлопных труб и негромкий свист спортивных авто. Одухотворённый город, где ночь правит миром, а день подаётся к столу, как бесплатное продолжение черного мрака, город, где проститутки замерли на улицах, вращая пластиковыми разрешениями на торговлю своим телом, город, который не спит даже в самую длинную ночь, а лишь тихонько дремлет, выдыхая из ноздрей труб белёсый, почти прозрачный смог, город Берлин.
Летели весело. Диджей набрал себе свиту из простых немецких клабберов. Кто-то играл в карты, кто-то дудел на губной гармошке, и его задорная мелодия поднимала настроение у всех вокруг. На коленях у диджея лежал кругленький мопс, псина с плоским лицом и коротенькими кривыми ножками. Изредка он лаял, и диджей кормил его с руки сухариками собачьего корма, которые тот уплетал за обе щёки с таким хрустом и аппетитом, что даже Максиму захотелось попробовать собачий деликатес на зубок. Посадка в Пулково- и мимо понеслись тополиные аллеи, задевающие своими верхушками утренний туман, плывущий в тени скрытого за густыми войлочными тучами солнца. Лимузин катился по шоссе, а сидящие внутри люди, уже освоившиеся на земле, негромко пели немецкие песни, подпевая хриплому голосу вокалиста, поющего то ли о мире, то ли о войне. ДЖ поселился в Астории, где ему сразу понравилось всё: и номер люкс, и дорогостоящее обслуживание, и соседство громады Иссакия, заснувшего на бетонной мостовой. Отдыхать не пришлось - уже на следующий день было запланированное первое выступление на большом опен-эйере, спрятанном от лишних глаз где-то в лесах области. Максиму здесь нравились и люди,и та разношёрстная ватага клабберов, слетевшаяся, словно комариный рой на звук,и свет, и замечательное электро, сыгранное под сенью сосен и поваленных берёз заморским диджеем ,и благодушное приподнятое настроение леса, передающееся через музыку танцующим,и неслышимый, но едва заметный шелест листвы, и пение ранних птиц, пытающихся перекричать жёсткий надрывающийся бас. Витал дымок костров. Десятков костров, тлеющих в трескучей тишине тёплой августовской ночи. Их огоньки, притянувшие к себе компании греющих руки людей, вспыхивали на несколько секунд и освещали вдумчивые лица, затем гасли, и покрывало темноты настигало врасплох сидевших кружком. Максим не верил, неужели это он собрал здесь всех этих людей и устроил это яство, где каждый смог полакомиться свежим немецким продуктом, приправленным нашим антуражем и настроением.
Немец остался доволен. Он ожидал нечто другое, но увидел чистые эмоции, не наигранные и живые, и ему это стало близко и понятно. Плевать на то, что крики и речь на чужом языке, зато улыбки и позитив на международном, понятном всем, даже морозоустойчивым эскимосам и стадным племенным дикарям. Сбросив маску напыщенности, диджей оказался простым культурным парнем без царя в голове, в речи которого не было пафоса и пренебрежения, видимо, он привык общаться на равных со всеми желающими. В его суждениях не прослеживалась та меркантильность и звёздность, присущая многим звёздам шоу - бизнеса. Он был начитан и эрудирован, но незамысловат и косноязычен. Его отношение к деньгам и насущному было странно и необъяснимо. Его выворачивало наизнанку от нулей и единичек на купюрах. Получая неплохие деньги,он не тратился на пустые нужды, а направлял денежный поток на развитие клубного движения и благотворительность. В его ближайших планах было открытие детской больницы, куда он планировал вложить свой российский гонорар. Максима удивила и его позиция по отношению к веселящейся на танцполе публике, для него это были не набитые деньгами мешки, а товарищи по оружию, без которых он не стоит и цента. Он привык делиться с ними последним, будто эмоции или музыка, для него они были целью существования - ночные жители широких проспектов и тёмных закоулков. В отличие от него, его немецкие друзья находились в постоянном напряжении среди разношёрстного шумного люда, но расслабившись, стали похожими на обычных русских клабберов, поглощающих в себя время и пространство, как солёный попкорн ночного киносеанса. Насытившись действом, они молча шли под сень леса и, развалившись на сырой от росы траве, неуклюже болтали с питерскими девчонками, такими красивыми и, на первый взгляд, недоступными. Кто-то знал немецкий, и вот все уже знают, что высокого блондина, смахивающего на известного киноактёра, зовут Гансом, а длинноносого кудрявого паренька, на все лады повторяющего душевное ,, спасибо," Питером. Что они то ли братья, то ли кузены, что Ганс любит диско, а Питер транс. Кто-то принёс из машины диски с музыкой, дарили их без пафоса, подписывая маркером названия альбомов в память о вечеринке, оставившей в сознании яркий образ праздника, которым заразились все. Этот праздник, для каждого свой, индивидуальный и неповторимый, объединял людей в единое целое, в некую общность, подчиняющуюся законам эмоциональной стихии. Казалось, что ими управляет общее сознание, что они объединены в единую цепочку характеров и личностей, определяющую настроение масс. В зависимости от их настроя менялся мир вокруг. Когда большинством проповедовался позитив, меньшинству ничего не оставалось, как присоединиться к эмоциям света. Если в этом общем сознании кипели страсти, они затрагивали всех и каждого. А когда океан успокаивался и утихал, каждая капля солёной воды замирала в невесомости над бездной в расслабленности и покое. Их мозг захлестывали эмоции и размышления, причём, каждую мысль можно было осязать, прокрутить в голове и, переосмыслив, проглотить её в недра сознания, вызывая свой необратимый процесс рассуждения о сущном. Иногда удавалось уйти от этих размышлений, и тогда разум на долю секунды отдыхал, чтобы через мгновение взорваться новой идеей или мыслью. Из этих коротких зарисовок общественного сознания и состоит наша жизнь, бурная и непредсказуемая, она рисует нам всё в куче, а мы сами должны разобраться в хаосе идей и расставить приоритеты и первостепенность. Максим обрабатывал эти поступающие по незримым каналам данные медленно, не придавал особого значения мелочам и относился с иронией к своей способности думать. Его мысли текли ,и он часто не мог контролировать их поток, но он всегда понимал, что его образ мышления влияет на общий итог. Он был одним из тысячи таких же парней, которые так же, как он, думали и страдали, влюблялись и ненавидели. Он был частью необъятного множества, единого и могучего, создающего психореальность из коротких раздумий каждого о нашем жестоком мире и из розовой мечты о справедливости мироздания. Он не осторожничал, но просчитывал, шёл на риск, но был уверен в себе. Его эмоции хлестали через край, а он умудрялся оставаться трезвым и рассудительным, это его и спасало, ведь способность рассуждать - редкий талант, дарованный богом. Он состоял из ошибок и их последствий, некоторые из которых, неизгладимые и серьёзные, постоянно терзали его совесть и разум. Понимание этих убийственных ошибок не помогало ему избавиться от тяжкого груза, который он сам на себя водрузил, наоборот, он вгонял себя в апатию и депрессию от осознания собственного бездействия по исправлению своих тяжких грехов. Как бы он хотел изменить свою жизнь и сделать всё по-другому, но прошлого не изменишь, а будущее нам не подвластно. Он не знал, как загладить свою вину, надеясь только на себя, но он оставался прежним весельчаком, вместо того чтобы меняться, становясь старше и мудрее. Он отдался работе. Ход его мыслей менялся с невероятной быстротой, и теперь идеи текли в сознании ровным однородным потоком. Конечно, были скачки и срывы, но от них не застрахован никто: ни Максим, ни кто-либо другой. Таких, как он, были тысячи, миллионы, но он упорно твердил себе, что он единственный в своём роде, один на всю вселенную, и в этом была своя правда.
Наш образ мышления невозможно подделать, и в этом скрыта наша индивидуальность и непохожесть. Срабатывание наших клеток похоже друг на друга, но из тысячи вариантов продолжения своей мысли мы выбираем единственный свой и этим отличаемся от своих собратьев. Иногда происходит забавная вещь: наш мозг выбирает одинаковое продолжение, и тогда мы хором произносим одни и те же слова, недоумённо всматриваясь в удивлённые глаза приятеля. Как редко можно встретить человека, чей ход мыслей повторяет твои шаги, следы от которых таинственно переплетаются в ходе беседы. Мы общаемся с десятками людей, ежедневно тратим на разговоры уйму времени, а всё равно наши идеи разительно отличаются друг от друга. В чём причина этого различия? Наверное, причина в отражении в стекле, ведь, встречая на своём пути похожего на себя внешне, мы часто не замечаем сходства, а произнося стандартные фразы, мы не видим индивидуальности.Стирается грань между личным и общепринятым, мы становимся похожими и заурядными Сотни одинаковых людей, неразличимых и тусклых, но стоит присмотреться внимательнее, и в каждом человеке можно прочитать его сущность, иногда так похожую на тебя, что создаётся впечатление, что ты встретил своё собственное отражение, а иногда совершенно отличную сущность, пугающую и непознанную, прикрытую тёмным покрывалом непроницаемой маски. Антипод, твою противоположность, и тогда твоё стекло разбивается. И кажется, что почерневшее от трещин отражение натыкается на чей-то лживый образ, нарисованный второпях на скорую руку, на человека в маске - обычное явление. Найти маску, без лица и эмоций, не составит труда, но как же хочется сорвать фальшивку и увидеть то настоящее, что есть у человека, то, чем он по праву может гордиться, называя себя своим именем. Маски. Мы носим их почти всегда. И вот уже забывается свой собственный облик, и в зеркале на тебя смотрит чужое восковое лицо, а друзья соглашаются - ты стал другим и изменился, хотя ты знаешь, что это ложь, и ты всего лишь забыл снять очередную маску, которой прикрыл свою обнажённую душу.
Максима всегда интересовал вопрос:" А какой я?" Он мысленно прокручивал свои привычки и наклонности, пытался смотреть на себя со стороны, примерял на себя чужие лавры и фантазировал о своей будущей судьбе, но ему всегда казалось, что он не узрел в себе чего-то главного, без чего картинка неполна и обрывочна. Так какой он? Разный. Временами заносчивый и гордый, иногда деловой, часто мягкий и эластичный, как резиновая игрушка в виде зверя. Всё зависело от атмосферы, куда погружался Максим - на работе он был задумчивым и молчаливым, скупо отвечающим на вопросы и предложения, дома он становился открытым, и в нём просыпался инстинкт семьянина, но неизменным оставалось одно: где бы он ни находился, в его характере всегда прослеживалась тяга к новому. Он пытался открыть в себе новые грани, неизведанные глубины, о которых он сам даже не догадывался, он стремился развить себя, пусть медленно, но достигая определённого результата. Именно это качество помогало ему пережить неудачи и извлекать из уроков судьбы правильные решения. На пути самосовершенствования всегда возникают сложности с преодолением страха ошибки. Иногда его знобило от осознания собственной неправоты, по ногам струился холодок, немели руки, а сердце бешено колотилось, не справляясь с очередным приступом страха ошибки. Он знал, что всё это пройдёт, что настанет момент, когда по телу снова побежит тепло, но на пике морозящего озноба ему казалось, что этот холод бесконечен. Его волновали отношения с обществом. Как реагирует оно на его старания, что говорят окружающие о его персоне, чем заинтересовать наевшееся эмоциями и веяниями общественное мнение. Он старался понравиться людям, с которыми работал, хотя часто его приёмы вызывали отторжение и неприятие, он чувствовал это, но исправить временами дурной характер не мог. В работе Максим по своей сути был общественной личностью, которая не могла бы вырасти на почве отстранённого эгоцентризма. Он заботился о том, чтобы его вклад в копилку общества был тем членским взносом, который даёт ему право в нём жить. Пока Максиму везло, те скромные деяния, которыми он поделился с окружающими людьми, были встречены с пониманием. Теперь, работая в клубах, он стал не собой, а частью тех, ради которых он работает, ради кого создана ночь, полная утех и эмоций. Он растворился среди них и уже с трудом представлял себя на другом месте, но и клубное общество приняло его, как своего, и не хотело выпускать из своих цепких дружеских объятий. Произошёл симбиоз, и каждый получил то, что хотел : люди- хорошо организованные вечеринки, Максим- интересную работу, а вместе они стали неделимым общим, живущим за счёт друг друга. Максим был словоохотлив и шутлив в приятельской беседе, но как только разговор касался работы, умолкал и становился серьёзным и рассудительным. Он ставил работу превыше себя, именно в этом он находил своё отражение, именно она показывала миру его сущность и мировоззрение. Затем шла Ирен, любимая солнечная Ирен, с летними обгоревшими волосами и с натёртыми пляжными сандалями красненькими пальцами ног. Как много он о ней узнал: оказывается, она тоже не любит душ, а любит посидеть в ванной и пожевать сухие готовые завтраки, она тоже не любит жару, зато даже самый трескучий мороз, разбегающийся от кончика носа по всему лицу, она любит больше, чем солнце и пекло, она не прочь выпить сухого вина и не терпит коньяк, от которого её тошнит и становится дурно.И каждый взгляд на неё создаёт бесконечный переход отражений между двумя зеркалами. Возможно, он её просто уважал, но скорее всего, она стала для него чем-то более значительным , она стала для него разветвлением двух деревьев, растущих из одного корня. Если он смеялся, она знала причину, а когда он был молчалив и задумчив, она словно читала его мысли и одним точным словом выводила его из раздумий, возвращая с небес на землю. Максим любил путешествовать по бытию силой своей фантазии и разума. Эти полёты они научились совершать вместе, сидя у камина и всматриваясь в лицо друг друга, в такие моменты по коже бежал холодок, и казалось, что они обвиты одной бечёвкой, плотно обвязанной вокруг их тел. В этом путешествии терялось время, и создавалось ощущение, что, кроме двух, душ есть только вечность, в которой они свободно парят, взявшись за руки, забыв о внешнем мире слёз и отчаяния. Близость их душ дарила силу, и он знал: вместе они неподвластны стихиям, и ничто не сможет разрушить их узы: ни удары судьбы, пытающейся выкрутить руки и расцепить их объятья, ни бытовые мелочи, которые съедали так много любви в этом мире. Только наедине друг с другом они становились честными и могли признаться в том, в чём никогда не признаешься даже самому себе. Сознание собственной неправоты и стыдливость прячешь от всех, краснея и закутывая лицо в чёрную вуаль, но как спрятать то, что сразу становится очевидным и читаемым? Ведь с ней лицо не врёт, а все твои маски молчаливо лежат у твоих ног, и нет сил нагнуться, чтобы поднять одну из них и равнодушно произнести:
- Опять ты за старое, ты меня не понимаешь.
Ирен понимала всё, её не обманешь.
Оставаясь один, Максим изредка мечтал и строил планы. Вот они с Ирен поднимаются по раскрошившейся древней лестнице, обвивающей такой же древний город. Шаги тихие, незаметные, лишь крупицы песка да мелкий гравий вылетают из-под пляжных тапочек и катятся вниз, навсегда застревая в трещинах и щелях. Идти легко, хоть на улице жара, и поминутно возникает желание проглотить очередную порцию вязкой, почти парафиновой слюны. Чей-то храм на холме, разрушенный и одинокий, встречает их аллеей колонн, устремившихся в небо разбитыми вазами гипсовых верхушек. Греция? Италия? Какая разница, главное, что, прикоснувшись к вековому камню, чувствуешь собственный тлен и течение лет, разрушающее со временем не только искусство, но и религию. Давно канул в небытие Зевс и Аид, давно перестали поклоняться Юпитеру и Венере, ничто не вечно, что же говорить о короткой человеческой жизни длиной меньше века. Столетиям подвластны камни и вода, годам- волосы на висках и молочные зубы. Когда-нибудь, через столетие, возле твоего камня остановится путник и будет читать то последнее, что ты оставил после себя, но пройдут века- умрёт и камень, и тогда о тебе будет помнить только пыль времён, разлетающаяся от шагов усталых прохожих.
Вот они идут мимо океана, стараясь наступать просоленными ступнями на влажную гальку побережья. Шепелявый прибой шуршит в ушах, и одна за другой на берег накатываются бирюзовые пенные волны. Кричат птицы, красавец альбатрос парит над синевой прозрачного видимого насквозь неба. Кажется, что он летит за рамкой мольберта, установленного на берегу, выше границ и ограничений, где-то в бездне седой пустоты, нависшей над океаном перистой грядой белеющих облаков. Крылья птицы застилают солнце, и кажется, что редкие взмахи разгоняют обжигающие лучи по всей земле. Стая дельфинов кромсает носами воду и беспечно играет вдалеке, там, где от слияния с горизонтом море становится не синим, а почти белым и густым, как взбитые сливки. Высокая волна, словно нарисованная в духе маринистов, проносится мимо них, и высокие брызги из соли и пены, впиваясь в глянцевые тела, делают их неразличимыми и невидимыми. Но придуманный мираж исчезал, и вместо океанских волн реальность рисовала то туманное утро, подсмотренное в окне пропахшего соляркой автобуса, то свет размытых уличных фонарей, наклонившихся к земле и пропитавших своим светом гладкие асфальтированные дорожки. Как обыденна и предсказуема окружающая нас реальность, как скучна её урбанистическая одинаковость и привычна бетонная вычурность. Блочные дома, растворились в городе серыми пятнами однотонной акварели, и только квадраты окон окрашивали чёрным уносящиеся вверх безликие плиты.
Максим любил вглядываться в освещённые окна нижних этажей, в неяркий свет лампочек, подсвечивающий замкнутые кельи горожан. Кухни, располагающиеся одна над другой, всегда светлее занавешенных тёмными шторами комнат. Почему - то завёрнутые в халаты, люди, живущие за окнами, без устали занимались хозяйством, не обращая внимания на происходящее на улице, пусть дождь льёт как из ведра, или с небес хлопьями сыпется рыхлый облепляющий снег, это их совершенно не касалось - они, не отрываясь от мойки, натирали одинаковыми махровыми полотенцами круги тарелок, либо, уставившись в экраны телевизоров, статично застывали, погрузившись в чужую фантазию, на секунду поверив в вымысел. Эти жильцы вываливались из своих нор с утра и также дружно возвращались домой к вечеру, вся их жизнь проходила по расписанным часам и распорядку, единому для основной части населения. Максим был исключением, его утро начиналось вечером, когда многие засыпали, он только пробуждался. Ночь. В его сердце никогда не остужалась жажда ночи, жажда темноты и острых ощущений, эмоций и всего того, что он называл своей жизнью.
Ночью он оживал и работал, именно бессонными ночами он вырезал свои чёрточки личности из ветвистого древа повседневности. В детстве он боялся надолго оставаться один, а теперь вся его сущность превратилась в нескончаемую борьбу с самим собой, со своими страхами и предрассудками. Он бежал свою дистанцию в одиночестве, его никто не обгонял, впереди него- никого, только финишная черта и главный трофей, но ему необходимо пробежать этот марафон не просто хорошо, а так, чтобы не было стыдно за себя перед собравшимися зрителями. Ватные ноги, бешеный бой сердца и резкое покалывание в боку - ерунда по сравнению с нечеловеческой усталостью и диким головокружением, вызывающим комок рвоты, подступающий к пересохшему горлу. Бежать и не плакать почти невозможно. Слёзы сами наворачиваются, когда встречный ветер режет лицо. Капли слёз смешиваются с потом и скатываются по подбородку, образуя в уголках рта беловатую солёную кашицу, кажущуюся наблюдающим издалека зрителям искусным гримом актёра. Да и сам Максим стал похож на звезду из кино, ежеминутно играя, он обрастал масками и, зная, что вся клубная братия внимательно следит за его забегом, каждый раз приготавливал для них что-то новенькое. Разнообразие характера, которое показывал им Максим, не всегда и не всем нравилось, но за счёт открытости и честности он смог завоевать необходимую популярность для продвижения вперёд. Ему поручали интересные проекты, он подходил к ним неординарно, зачастую интуитивно, но раз за разом труд и душа, вложенные Максимом, неизменно приносили желаемый результат и дивиденды. Вечеринки сменяли друг друга, так как сменяют свои листки дни на обрывном календаре. От каждой оставался кусочек воспоминаний, и нарезка воспоминаний из лучших вечеринок в Питере, приготовленная шеф- поваром Максимом, ещё долго будоражила головы клабберов, приученных к однообразию. Максим знакомился со многими и обрастал нужными связями, стараясь не упустить ни одного из потенциальных партнёров. Вскоре в деле появились деньги, и предприятие по производству праздников стало приносить постоянный доход, а Максим стал заниматься только большими мероприятиями, практически забросив работу в клубе и лишь изредка устраивая тематические вечеринки для избранных. Он немного отошёл от компании Ирен, видимо, почувствовав самостоятельность и возможность выплеснуться, он поплыл, и его подхватила другая волна, на гребне которой он, как заядлый серфингист, летел в вихре пузырьков и брызг. Бизнес процветал. Вскоре у Максима появились свободные средства, которые он решил вложить в какой-нибудь интересный проект. Максим- творческий человек, и бизнес был ему чужд как таковой, поэтому свою энергию он решил направить в русло искусства,перед которым он испытывал трепетное благоговение. На одной из вечеринок произошла случайная встреча с профессором и тягучий обстоятельный разговор:
- Максим, ты меня поражаешь. Столько энергии, столько прыти, столько запала, эх, мне бы твои годы. Сколько тебе сейчас, тридцать?
- Почти.
- Не важно. Самый расцвет. Максимум возможностей. Не боишься от успеха голову потерять?
- Да. Не боюсь, хуже потерять честь.
- Тебе решать, не маленький уже. Когда-то я тоже сделал свой выбор, я не жалею о нём, хотя иногда мне кажется, может быть, я ошибся. Я не стал тем, кем задумал, и мои планы не воплотились в успех - не хватило пробивной силы и времени для последнего рывка, а ты молодой, ты сможешь, время у тебя пока есть. Рвись наверх, у тебя есть для этого все задатки, не слушай никого и пользуйся случаем. Послушай меня, умудрённого опытом человека, другой такой возможности может не быть.
Максим закурил и облокотился на невысокое заграждение балкона, мешающее ему слететь вниз. Дымок сигареты нежно огибал его лицо и щипал глаза, едкий яд приятно отдавал жжёным деревом и истлевшей бумагой.
- Я хочу, чтобы ты понял, я не стремлюсь за богатством, я стремлюсь к самовыражению в работе. Большие вечеринки- мой конёк, но мне будет не хватать наших скромных посиделок. Я решился - иду наверх.
- Бог в помощь.
Максим потрепал его по плечу. Что может быть лучше чистой мужской дружбы, когда из неё каждый выуживает своё, и никто не в обиде на ловца за выгодой. Мы пользуемся друзьями, людям вообще свойственно использовать друг друга, а когда речь идёт о дружбе, то между людьми стираются расплывчатые границы, и, не скованные по рукам и ногам, мы пользуемся бесплатными советами и помощью тех, кто нас любит и ценит. Максиму были необходимы советы Профессора, а тому- некие чувства младшего брата, неизменно появляющиеся у Максима по отношению к нему. Никто не оставался в накладе, потому что любовь и уважение к возрасту и опыту были соизмеримы с отдаваемыми наставлениями и учительскими наказами. Их отношения ещё не зашли за грань молчаливости, когда из-за обоюдного пресыщения теряется смысл разговора, поэтому они впитывали информацию, как развешанное на улице бельё впитывает ночной дождь.
- Пойми, не останется этого. Пройдёт пара лет- и никто не вспомнит твои вечеринки, пробуй себя во всём, только тогда есть шанс зацепиться за то, что ты называешь самовыражением. Это адский труд- раскрыть себя с разных сторон, показать свою индивидуальность и привнести в этот мир частичку себя.
- Знаешь, у меня иногда возникает вопрос, а нужно ли всё это?
- Наверное, для этого тебе необходимо снова побывать в шкуре пользователя и потребителя, ты теряешь хлыст, которым погоняешь лошадь, и ретивый конь в твоей душе встаёт на дыбы. Будь с ним строже, не выпускай поводьев из рук.
- Мне гораздо важнее, куда несётся мой конь, чем то, что он пытается сопротивляться и выбросить меня из седла.
- Ты говоришь, как философ. Ненавижу философов. В жизни нужна практичность, так что оставь поиск своего пути для книжных писак и займись делом, не забивай свою голову вопросами о бытии, лучше подумай о своей жизни и материальной действительности. Зарабатывай деньги и вкладывай их в себя, чтобы раскрыться.
- Вот об этом я и говорю. Кто подскажет мне, куда двигаться, кроме меня самого, ведь всегда есть вероятность промаха. Патронов не так много, и я не хочу стрелять наугад в небеса, моя задача- быть снайпером, а не охотником, стреляющим вхолостую.
- Тогда ты должен научиться выбирать и не гоняться за двумя зайцами одновременно. Ставь перед собой чёткие цели- и одним выстрелом- в яблочко. Затем- следующий шаг- и снова выстрел, только тогда ты научишься не распыляться на мелочи и превратишься в хорошего стрелка.
- Я хочу снять фильм. Фильм о всех нас, заглянуть в душу каждого и покопаться в характерах. Выстроить сюжетную линию, приправить её мелочами из нашей ночной жизни. Показать правду, вымысел и обязательно произнести основную мысль, разъедающую меня сейчас: мысль о фальшивости наших мишеней и безвыходности всех дорог.
- По-моему, твоя охота завела тебя в тупик.
- Нет. Просто из бесконечного количества вариантов продолжения я не могу выбрать единственно верный.
- Это потому, что ты ходишь по кругу и смотришь только через окуляр прицела, а ты остановись, осмотрись, прицелься хорошенько и выстрели своим фильмом, да так ,чтобы загрохотало.
Оба невольно улыбнулись.
- Для этого нужны профессионалы и деньги. Деньги у меня теперь есть, осталось дело за малым: найти достойных исполнителей.
- Могу познакомить тебя с толковыми ребятами, они поднатаскают тебя, покрутишься на студии, ведь сценария у тебя всё равно пока нет, а потом обрастёшь связями и опытом, тогда и пальнёшь.
Максим размеренно отмерял шагами те два метра площадки, где усыпанный конфетти пол был очищен от столов и преград. Было видно, что он напряжён и серьёзен, эта идея, появившаяся не так давно, уже успела направить его мышление в своё русло.
- Нужен глубокий драматизм и смысл, кстати ,как насчёт философии? Поможешь?У тебя же университет за плечами.
- Ненавижу философов, потому что сам философ, а себя я не люблю, не достоин. Но спасибо за доверие, на досуге подумаю. Фильм, - он задумался, - фильм- это неплохой ход. При грамотном финансировании может получиться хороший проект, кстати, вот тебе и скрытый смысл - доход превыше всего.
- Опять в тебе материалист заговорил, а мне нужен отстранённый от материальных благ человек, тот, кто в погоне за духовным не будет размениваться на деньги. Мы делаем это не для сборов, а для идеи.
Профессор махнул рукой. Зная Максима, он был уверен, что парень просчитает все мелочи, даже полный провал своего детища, и всё равно останется в плюсе, такая редкая черта, без которой не проживёшь в современном мире. И пусть деньги- это придуманный кем-то фетиш, общество распорядилось так, что быть фетишистом стало модным и актуальным, и никто не осудит стремление к деньгам, если за этим стоит не примитивная нажива, а направленное сосредоточение средств в нужном направлении.
Утро проснулось неожиданно, и, отгоняя чёрные объятья короткой ночи, по клубу зарябили пробивающиеся через стёкла ленивые лучи света. Клабберы, как боящиеся дневного света вампиры, старались скрыться от прикосновения солнца в тёмных углах, но желтоватые косые потоки настигали их даже там, заставляя жмуриться и отворачивать исхудалые лица от прожигающего дыхания горячих струй. Хотелось вырваться из лап утра и вернуться в безопасную ночь, но, словно утверждая своё господство, солнце отвоёвывало всё новые территории у последних остатков мрака, сгрудившихся на полу. Вскоре люди разошлись, оставив на прощание запах животной страсти и похоть ночных сумерек. Остатки ночных похождений, вырывающиеся из туалетов привкусом потных тел, возбуждали фантазии сильнее, чем обнажённая человеческая плоть, и было нечто магическое, притягивающее, заставляющее непроизвольно глубоко вдыхать эти сладковатые приторные ароматы. Женское и мужское начало сплелись в спёртый зной тел, выделяющих свои пахучие соки любви и готовых удолетворить свои желания грязным совокуплением в тесной кабинке сортира. Под воздействием наркотиков наружу вырывалась скрытая сексуальность и взрывной темперамент тех, кто пришёл отдыхать и развлекаться. В мысленном раздевании танцующих проходила добрая половина вечеринки, и, кроме секса, в голове, переполненной либидо, оставалось лишь немного места для музыки и размышлений. Быть желанным и желать- основное правило клабберов, и пусть ты невысокий коротышка в поношенных шортах хаки, здесь никто не запретит тебе хотеть стройную кареокую брюнетку, танцующую на расстоянии вытянутой руки от тебя. Получив отказ, никто не обижается, вместо этого неудачники на минуту замирают в лицезрении танцпола, чтобы направить свои сексуальные атаки на следующую жертву своей похоти. Так образовывались пары, которые незаметно растворялись в утреннем свете, оставляя на танцполе лишь запах разгорячённых жаждующих любви тел. Оставшиеся вдыхали эту смесь и, заведённые ароматом вожделения, с новой силой бросались друг к другу, стараясь завлечь свою пассию литыми мышцами своих, высохших за ночь, тел или завёрнутыми в тонкие призывные топики подтянутыми животиками. Как правило, все оставались довольны, лишь единицы, собравшись на скамейках у клуба, ждали, пока из дверей появится новая жертва их пристальной утренней охоты.
Дома Максима ждала его Ирен. Выпив волшебного напитка, по вкусу напоминающего соль океанского побережья, она сжимала и разжимала ягодицы, посматривая на своё спортивное, подтянутое отражение в трёхстворчатом трюмо. Действие подсоленой воды наступило плавно, и по телу растеклась приятная нега тепла. Ватные ноги налились кровью, захотелось раздеться и пуститься в пляс, ещё немного- и следом за кружевным лифчиком на диван полетели алые трусики, а похожая на ведьму Ирен закрыла глаза и закружилась во власти музыки, проникающей глубоко в подсознание и вызывающей лёгкую дрожь. Неслышно вошёл Максим, стоя на пороге он восхищался грацией и пластикой своей женщины, женщины, которая давно ждала его, источая мёд сладострастия и возбуждения. Запах Ирен переполнял квартиру, и, заведённый, Максим разделся вслед за своей обнажённой богиней. Она не видела, как он подошёл сзади, и только его дыхание, опалившее затылок неровным сдавленным выдохом, поведало ей о его присутствии. Поцелуй-укус в шею, и, накрутив её волосы на руку, он нагнул вперёд её золотистое бархатное тело. Ирен послушно застонала, и, чувствуя, как её ягодиц касается его готовый к действию член, медленно раздвинула ноги. Ей было всё равно, куда он войдёт, главное ощутить его внутри и взорваться плачем или стоном. Он мучил её, а она, как непослушная блудница, нетерпеливо ждала активных действий, пытаясь поймать своим лоном его разгорячённую плоть. Ей хотелось боли и нежности одновременно, хотелось, чтобы он растерзал её своей любовью или заласкал своей ненавистью. Он медлил. Чувствуя, как по рукам течёт горячая патока, он ждал момента, когда их тела объединит страсть. В своей игре он проиграл, Ирен оказалась сильнее его, и уже через минуту он вошёл в неё резко и глубоко. Улыбка, осветившая её лицо, сменилась гримасой боли. Резкими толчками он входил по очереди в обе её сущности, вызывая на мгновение то резкую тягучую боль, то горячее воспламенение её страсти. Казалось, что его палач, которым он проводил свою экзекуцию, стал больше, чем обычно, казалось, что от её криков проснётся спящий дом, а от его стона лопнут запотевшие от жара стёкла. Когда он излился в неё кипятком своей любви, она, не выдержав дрожи в коленях, упала на пол и забилась в сладостных конвульсиях. Он опустился рядом, без сил, без чувств, без эмоций и без любви. Он отдал всё, выжал себя до дна, превратив в обжигающую безводную пустыню свой рот и гортань.
Когда он открыл глаза и проснулся, она, сжавшись, обнимала его тело, измотанное ночным марафоном. Приятно остужало её ритмичное глубокое дыхание, когда она выдыхала, ему хотелось поймать ртом каждый глоток её воздуха и остудить своё тело холодным потом от напряжённого ожидания её пробуждения.
Стараясь не потревожить её расслабленный сон, он аккуратно вытащил покрытую татуировками руку и закурил. Воображение уже рисовало ему картинки из его будущего фильма: вот главный герой, лысый или с копной секущихся ярко-красных волос, не важно, ближе к утру он подъезжает на своей машине, нет, на своём мопеде( он всегда и везде ездит на своём старом мопеде) к клубу и пытается прорваться внутрь через плотные ряды охраны. Его все знают, но он здесь не звезда, а скорее, наоборот, гадкий утёнок, которого все презирают и, несмотря на то что он суёт охранникам смятые купюры, внутрь его не пускают, не обращая на него никакого внимания. Это называется фейс-контроль, просто он здесь лишний, и все об этом знают. Из клуба вырываются ритмы музыки, и неширокий переулок наполняется эхом, то и дело оглушаясь свистом и криками танцующих. Как хочется туда, вниз по этим торопливым ступенькам, ведущим к новому миру, как же хочется закрыть глаза и отдать себя музыке - тайному смыслу его жизни. Вот уже вторую неделю подряд он остаётся ни с чем и, прижавшись к рулю своего металлического пони, уезжает, потеряв надежду пробиться внутрь. Почему они его так не любят? Ведь он не виноват, что отличается от них интересами и образом мышления, он просто танцует так, как слышит музыку, и в этот момент счастливей его не найти. Белая ворона. И в его глазах не горит огонёк похоти, а все мысли занимает не секс, а музыка. И двигается он не так, как они, а по-своему, чем вызывает ещё большее раздражение и негатив. Одет не по моде, кажется, что вся одежда вырвана из другого времени, да и он сам, словно путешественник по эпохам, наверное, пришёл пешком из канувших в прошлое десятилетий. Красавчик, что ещё больше злит, его хотят, а он не обращает на них никакого внимания, отдавшись душой музыке, так не принято, это не по правилам. Главный герой. Какой он будет на экране? Что же творится у него внутри, несмотря на видимое отсутствие раздражённости и злобы? Может быть, нерешительный и неловкий или чересчур настойчивый и даже нагловатый ? Какими свойствами характера наделить своего героя, какую маску надеть на него, чтобы эффект от психологизма стал наиболее правдивым. Затем не спеша обрисовать композицию, набросать общий план. Как же приятно выстраивать факты, как приятно мусолить каждую деталь, облизывая мелочи и покрывая слюной свои изюминки. Работа, которая приносит истинное удовольствие, сложная, кропотливая, тянущая из тебя последние жилы, но дарующая неповторимое созидание образов и создания картинки. Шаг за шагом в голове Максима выстраивались строгие ряды кинокадров ещё не родившегося чуда, из ничего возникали контуры и цвет будущего дубля. Иногда он слышал интонации героев и запоминал необходимую мимику лица. Когда он соединял все компоненты воедино, возникал мысленный ролик, который обрывался сменой планов так же неожиданно, как и появлялся. В своей голове он хранил не киноплёнки, а полузаготовки, возможные решения и уже готовую фабулу эпизодов. Часто он видел идею и смысл, но не видел картинки, а вместо неё в его голове плавал эмоциональный заряд сцены, его внутреннее напряжение и стержень. Он ещё плохо знал технику монтажа и раскадровки, и в его распоряжении были лишь неплохие сценические решения, но несмотря на это, он был уверен, что у него получится визуализировать свой внутренний мир. Он хотел поразить характерностью, нырянием актёра в образ и глубиной психологизма, плюющего с экрана в зрителя чистыми эмоциями. Гнетущий душу страх, некое пограничное состояние между любовью и ненавистью к внешнему миру, от которого немеет лицо и расширяются зрачки. Противоречивая алчность, от которой металлически блестят глаза и потеют ладони. Расчётливая скупость, мелькнувшая во взоре и отрывистом движении тонких губ. Недоверие к окружающим, излившееся коротким, мёртвенно обжигающим взглядом. Приятное расслабленное лицо добряка с растянутой ниткой улыбкой. Закрытые веки погружённого в себя человека, отвергающего чужие взгляды. Он уже видел эти готовые маски, надеваемые актёрами, осталось научиться переносить свои идеи на киноплёнку и связывать их в одно единое целое.
Через пару суток бессонных раздумий он встретился с ребятами со студии. Развалившись на пластиковых креслах зонтичного уличного кафе, они просидели около двух часов, пока на улице не стало сумеречно и гнетуще. Пока Максим рассказывал свой замысел, ребята переглядывались и кивали, может, им понравилась идея, но скорее всего, они просто убивали время между съёмками, согласившись послушать дилетанта.
- У меня есть деньги и есть идеи, мне нужны исполнители и профессионалы, способные поделиться опытом и помочь. Идея в следующем. Он очень странный человек, непохожий на других, и про таких обычно говорят- не от мира сего. Для него жизнь состоит из обрывков газет, которые он читает в парке, из скопленных на балконе пустых пачек от сигарет, которыми он мерит прожитые дни, из всякого хлама, который он собирает по помойкам и свалкам: искривлённое колесо от велосипеда, висящее в качестве люстры у него дома, оплавившаяся канистра, превращенная ножницами в вазу, ворох сшитых из лоскутков одеял, сваленных по углам в кучу, измятые пивные банки, наполненные окурками. В квартире- полный порядок, превращённый в хаос этой рухлядью. Мать почти каждый день делает уборку и выбрасывает это старьё, но он делает вид, что не замечает этого, и приносит домой всё новые и новые вещицы. Он может часами наблюдать, как мелькают поезда, громыхая мимо него стальными дисками тяжёлых колёс, а потом открутить от шпалы гайку, чтобы при взгляде на неё в его голове рождался размеренный стук, может ездить кругами на своём мопеде, оставляя на асфальте чёрные следы от протекторов, а потом фотографировать с балкона расплывчатую картинку Ни с кем не общается, и ,на первый взгляд, кажется, что он живёт в строго ограниченном мире, но его привлекают не люди, а ниточки, тянущиеся от предметов к людям. Он нелюдим и не знает простейших вещей, свойственных человеческому обществу, его никто не любил, не ненавидел, а он сам испытывает чувства только к родной матери. Случайно он заходит в ночной клуб. Здесь всё по-другому, свои порядки, о которых он даже не догадывается, но его заряжает атмосфера и новая музыка, в которую он влюбляется раз и навсегда. Он учится танцевать, заперевшись от матери в комнате и выветривая запах пота безвкусным сквозняком, ползает по интернету, скачивая новые записи, но он всё так же одинок и замкнут. Приходит отдыхать на большой рейв, кругом полно народу, а он садится на кресло и достаёт из рюкзака разноцветные осколки стекла, красные, жёлтые, зелёные, и, всматриваясь в людей, видит всё через цветной фильтр. Крупный план- он вертит в руках стекляшку, а общий план- окрашенные в монотонность люди. Он всюду таскает с собой эти стёкла и при каждом подходящем случае рассматривает через них людей, машины, небо. Фабула такова, что дело не в стёклах, а в нём самом, он не видит мир цветным, для него он стал одноцветным и матовым. Наверное, это от непонимания, от одиночества и тоски. Дальше я не придумал, но думаю, будет интересно.
- Мысль новая, - дал закончить один из парней, хрупкий очкарик с залысиной, с глубоко посаженными глазами, в которых вспыхивали искорки ума - но понимаешь, это мало кому нужно, сейчас этим не удивишь. Подожди, не уходи, я не сказал нет. Мысль действительно свежая, ладно, подумаем над твоим проектом, а пока приглашаем сегодня тарелку кокнуть, первый дубль нового кино снимать будем.
- О чём фильм?
- Обо всём, но прежде всего, про любовь, куда без неё...
- Мне гораздо ближе предательство, это чувство менее емкое, но точное, его можно показать одним выражением глаз.
- Ты отстал от жизни - сейчас предают буднично, не моргнув глазом. Люди перечёркивают свои отношения одним жестом или словом, уничтожая любовь и разрушив веру, - парень имя которого Максим не запомнил немного шепелявил и сворачивал трубочкой губки при каждом ,,У"
- Меня больше интересует не те, кто предаёт, а те, кого предают, их боль и горе. Предательство- это душевная боль, а к боли невозможно привыкнуть. Можно быть к ней готовым, но привыкнуть к неожиданной душевной ране невозможно. Нам часто доставляют страдания, но те, кто делает это открыто, менее опасны, чем те, кто вонзает в спину нож.
- Тебя так часто предавали?
- Да нет, но те страдания, которые мне нанесли, не забудутся никогда. Иногда мне кажется, что мои рубцы, оставленные этой болью, не заживут до самой старости. Но я стал сильнее, опыт научил меня не доверять людям, теперь я не подпускаю к себе близко никого.
- Наверное, тебе тяжело, и ты одинок. Раскрыть свою душу близкому- великое счастье, быть понятым и принятым есть суть человеческой жизни.
- Для меня жизнь бессмысленна, она лишь набор примитивных действий, которые мы растрачиваем впустую. Я принимаю только жизнь ради жизни, вот мой смысл.
- Тогда тебе вдвойне тяжело. Знай: с такой позицией твои шансы снять хорошее кино равны нулю. В кино нужна твёрдая позиция и целенаправленность, там некогда сдавать назад и трубить отступление, движение только вперёд, навстречу выбранной цели, но ты интересный человек, и я берусь тебе помочь, может, работая, ты найдёшь себя и обретёшь свой смысл, - парень мягко улыбнулся, на его глянцевом полированном подбородке образовалась ямочка от тихого смеха, а зеленоватые глаза оживились и заблестели.
Они договорились о встрече на вечер и, обменявшись телефонами, скрепили свой союз крепким рукопожатием жилистых рук.
Съемочная площадка потрясла своей открытой обстановкой,неким ореолом романтики и волшебства. Пахло замёрзшим " чёрным принцем" - бордово -чёрной пушистой розой, воткнутой в бутылку из- под пива чьей-то рукой. Её аромат перебивал табачный дым, и тогда казалось, что съёмки назначены не на покрывшихся инеем улицах, а в цветочной оранжерее солнечной Испании или забрызганной дождём Голландии. На низком столике рядом расположился монитор, передающий картинку из камеры, здесь же возле него сидел режиссёр, погружённый в раздумья, скрытые под маской безразличия и холода. Народ, столпившись за его спиной, негромко переговаривался, кто-то выглядывал из-за плеча соседа, силясь поближе рассмотреть знаменитость, остальные с отрешённым видом попивали бесплатный чаёк, разливаемый из термосов по соседству. Всматриваясь в экран сквозь квадратные стёкла очков, режиссёр пытался вытащить что-то, спрятанное внутри, что-то, чего не заметили остальные, но что никак не могло укрыться от его натренированных глаз. Он командовал движением камеры, наезжающей и отдаляющейся от замеревшего на холоде актёра, укутанного в чёрный простроченный фрак времён начала прошлого века. Синие губы актера смыкались в полуулыбке, прятавшей от посторонних внутреннее напряжение перед съёмкой, и режиссёр покрикивал на него зычным голосом:
- Убери клоуна, у нас серьёзное кино, а не водевиль. Мне нужен волевой революционер, задумавший покушение на царя.Запомни: по моей команде смотришь налево, из-за поворота покажется карета, ты в решимости замираешь, сжимая в руках свёрток. Я должен видеть на твоём лице уверенность. Ты должен передать мне своё напряжение и готовность кинуть бомбу, а не голливудскую улыбку. Ещё раз- и будь убедительнее - крупный план. Так, всем внимание, репетиция.
Максим стоял возле дуги гладких матовых рельс, по которым на колёсиках скользила чёрная мантия кинокамеры. Погружённый в объектив оператор нервно жевал зубочистку и приказывал световикам:
- На актёра поярче сделайте. Ну, что вы стоите, мне нужен солнечный день, а не сумерки. Сейчас я его лица не вижу - тёмное пятно, добавьте на три четверти.
Пара крепких парней бросилась устанавливать свет и фильтры. Напряжение росло и передавалось всем, даже Максим ощутил лёгкую дрожь в руках, видя, как перед ним раскрываются закулисные секреты киносъёмок.
- Самое сложное- начать, - шепнул в ухо появившийся за спиной его новый знакомый.
Максим, не отрываясь, следил за работой камеры. Он хотел уловить динамику, движение предметов и людей относительно стеклянного зрачка, понять и запомнить механизм, который передаёт характерность персонажа. Он видел крупное, почти во весь экран, лицо актёра,тот задумчиво смотрел на угол дома. Опущенные уголки тонких губ, похожие на кончики пригнувшейся к земле осоки, напряглись, глаза ненавистно пробуравливали стену- и перевоплощение свершилось. Максим увидел, как человек превратился в холодного убийцу, ждущего свою жертву, пригибаясь под порывами пронизывающего балтийского ветра.
- Стоп, - от крика режиссёра все вздрогнули и удивлённо переглянулись, - всё хорошо, но немного не то. Я хочу видеть в твоих глазах, не обречённость, а некую веру в справедливость и правое дело. Ты должен быть уверенным, что поступаешь правильно, а я вижу только ненависть и злобу, которых здесь недостаточно. Ещё раз, репетиция.
- Странно, - задумчиво произнёс Максим, - а мне всё понравилось.
- В том- то всё и дело, этим и трудна режиссёрская доля. Вместо своего мнения у тебя должно быть объективное суждение об увиденном, ты должен отбросить свои предрассудки и снять так, чтобы все в один голос сказали станиславское "верю", талант от бога, и даётся он не каждому. Это мэтр, и он всё сделает, как надо, поверь мне.
Карета пять раз выезжала из-за угла, и все пять раз мэтр кивал головой и просил ещё дубль, наконец, радостное: ,,Снято,-" и треск фарфорового звона разбившейся тарелки разрядил обстановку на площадке, вызвав волну жидких дружеских аплодисментов. Парень подвёл Максима к режиссёру:
- Это Максим. Он хочет снимать кино, я бы хотел, чтобы он вживую понаблюдал за вашей работой, вы не возражаете?
- Пусть покрутится мне- то что. А чем вызван интерес к киноискусству?
- Хочу воплотить свои идеи в фильме, - немного пренебрежительно ответил Максим.
- Этого недостаточно, молодой человек, для того чтобы снять хороший фильм, нужно отдать себя всего - каждую клеточку души и каждую секунду вашей жизни. Наличие идеи прекрасно и похвально, но важнее создать в своём сердце камертон, звуками которого наполнится фильм, и привнести его в каждый дубль, в каждого героя и персонажа. Интуиция, она играет одну из главных ролей в моём собственном театре, и, конечно, талант, остальное- тяжкий труд и опыт.
Парень отвёл режиссёра в сторону, что-то долго и настойчиво шептал на ухо, изредка кивая в сторону Максима, и, растворившись в толпе, исчез. Максим стоял, прислонившись щекой к холодной стене, превращённой камерой из обыденной реальности в театральные декорации одним росчерком оператора. Эта стена, побывав на киноплёнке, проходит через века, и желтоватый кирпич современной жизни, как заправский актёр, превращается в полуистёртый камень древности, пропитывающий воздух антуражем заданной эпохи. Максим гадал, как же превратить эту бездыханную стену в живое подтверждение истории, как заставить зрителя хотя бы на мгновение поверить в перемещение во времени, может, для этого нужно нечто большее, чем режиссёрское чутьё и профессиональная работа оператора, или магии кино не существует, и это лишь придуманная сказка для обывателей. Заставить изображение доносить до зрителя информацию и чувства, заставить верить в происходящее - настоящее волшебство, доступное избранным. Как ему хотелось поверить, что он принадлежит к их числу, к числу редких магов, способных оживить неживое и каменное. Домой он вернулся в приподнятом настроении, уже с порога окликнул Ирен и приподнёс ей букет красно-чёрных роз. Как редко он дарил ей цветы, но тем дороже и приятнее становилось их появление в доме. Максиму не нравились эти подношения, эта игра, хотя он понимал, что внимание, подаренное женщине, сильнее самых тёплых слов, произнесённых от чистого сердца. Тонкий привкус уходящего лета источали крепкие бутоны роз. Срезанные в далёкой Голландии заботливыми руками цветочников и перевезённые на пароме в Россию, они становились дважды, трижды дороже хотя бы потому, что до своего адресата они проделали такой нелёгкий и долгий путь. Пусть их жизнь недолговечна, пусть человек обрёк их красоту на медленное умирание в затхлой воде, но своим появлением они сделали кого-то счастливее на несколько волнительных мгновений, ради которых они выросли и зацвели.
Теперь график жизни Максима изменился - по ночам он по прежнему работал в клубах, а днём его усилия были направлены на постижение азов кино. Очкастого парня, который ввёл его в новую жизнь, звали Сашей. Максим завидовал - как изменчива его жизнь, приподносящая столько сюрпризов и неожиданных развязок. В разные периоды жизни Саша и посидел за пультом в звукозаписывающей студии, и леденел от морозов, выставляя световиком свет, и помогал нарезать монтажёру разрозненные изображения, и склеивал разноплановые кусочки фильмов. Вся эта круговерть продолжалась до тех пор, пока жизнь не свела его с режиссёром, который взял Сашку в свои ассистенты. Работал на загляденье слаженно, успевал везде, он и с машиной договорится и массовкой распорядится как надо, да и композицию выставит правильно и быстро. Качества неоспоримые и необходимые везде, тем более на съёмочной площадке.
Мимо Максима сквозило много новых лиц, перемешавшись, они создали в его голове некую многослойную и многоликую тусовку, состоящую из преданных кино профи и случайных личностей, большинство из которых он видел один единственный раз. Многих привлекали лёгкие деньги, кого-то манила тщеславная тяга к славе и успеху, но немногие представляли, что адский труд приносит не такой уж большой доход, а слава совсем неприятное чувство, похожее на непродолжительное действие наркотика. Максим принадлежал к числу тех, кого буквально засосало в непрекращающуюся кутерьму съёмок, в круговорот, который каждый день дарил ему новые познания и опыт. Оказавшись на большой воде, вдали от берегов и морских путей, он волей- неволей научился плавать в незнакомой ему обстановке и обстоятельствах. Оказалось, что держаться на плаву легко, но стоит решиться поплыть, как под водой возникают течения, сбивающие с курса и возвращающие пловца на исходную точку, поэтому приходилось работать за двоих, чтобы хотя бы на чуть-чуть сдвинуться с прежней позиции. Учёба приносила моральное удолетворение и неизведанное ранее ощущение комфорта от обычного, ничем не примечательного дня, ведь он наполнялся невесомым, но таким важным багажом знаний. Теперь не было необходимости целый день ждать вечера, и хотя от постоянного недосыпания глаза провалились внутрь и окрасились чёрными смолянистыми синяками, он знал, что его усилия не напрасны и результат он увидит, когда вживую примется за свою работу. Мэтр работал первоклассно. Его тенденции и планы были настолько интересны, что Максим терялся и испытывал благоговение перед ежедневными шедеврами, заснятыми на простую целлулоидную плёнку. Иногда казалось, что в своей работе этот режиссёр использует некий секрет, великую тайну, узнав которую можно тоже творить чудеса, но проходил съёмочный день, отснятые дубли складировались в жестяные банки, как обычный материал, и секрет так и оставался молчаливым свидетелем работы гения. По крупицам, по зёрнышку создавался этот фильм и было непонятно, как же будет выглядеть общая картина, сшитая из разрозненных коротких фрагментов, монументально возвышенно или исторически максимально достоверно. В одном из кадров мелькнула спина Максима, в нём он прохаживался по тротуару с дамой и чуть не попал под карету, запряжённую гнедым поджарым жеребцом арабской масти. Это был его первый актёрский опыт, развить который ему так и не удалось, видимо, судьба уготовила для него иной путь.
Он был упрям и целенаправлен, чётко знал, чего он хочет, и отгонял сомнения, не давая самому себе усомниться в своём предназначении. На площадке Максим осязал присутствие неких внутренних сил, направляющих и корректирующих его движение, словно божье веление вело его по тернистым дорогам бытия. Что это? Хозяйка его жизни- судьба или древний обряд посвящения в тайны своего пути, регулирующий его взаимосвязь с искусством и собственным я? Максим отбрасывал в сторону принципы и действовал по наитию, интуитивно, шаг за шагом продираясь через колючие кустарники чьей- то лжи, покрываясь кровью и зернистым потом от жестоких прикосновений реальности. Шоу-бизнес жесток, там люди с аппетитом съедали друг друга, и чьи-то личности терялись в непрозрачной массе, становясь серыми близнецами своих коллег и недавних партнёров. Максим пытался не потерять свою самобытность и остаться в строю, сохранив своё мнение и позицию. Он жаждал мыслить и творить. Что может быть лучше процесса рождения идеи в недрах мозга, её становления и обрастания новыми подробностями, округление и придание окончательной формы, а затем выплеск на свет в качестве фразы или кадра, мысленный оргазм и приятное послевкусие. Индивидуализм, противостоящий коллективизму, чёткое разграничение мыслительного процесса на моё и их. Отмахиваясь от навязчивых чужих мнений, он искал свои находки и старался не подражать окружающим. Это его и выделяло, он старательно и исполнительно следовал по стрелке своего мировосприятия в тусклую мглу неизвестности. Он ощупывал почву, перед тем как сделать шаг вперёд, и был готов к поворотам, за которыми скрывались приятные минуты работы и тревожные часы ожидания. Стараясь всё время держать себя в напряжении, он доводил себя до состояния, когда о разгорячённую плоть можно зажечь свечу. В такие моменты он не находил себе покоя, копаясь в своём прошлом, настоящем и будущем и отыскивая куски единого целого, разбросанные по его памяти временем, собирал из них этюды и эскизы жизненных ситуаций. Эти зарисовки, созданные на пике эмоций, остро пронизывали суть его творчества - поиск себя в обществе и взаимоотношения между ним и остальным миром. Кто мы в этом мире? Мы случайные точки на заляпанном грязном листе бумаги. Изменить свою сущность мы не в силах, зато мы можем ощутить себя нераздельной частью взаимосвязанного общего, связывающего нас путами нашей судьбы. Дёргаясь на верёвочках, как марионетки, мы недвижимо замерли на своём историческом месте, и даже время и смерть не в силах стереть наше микроскопическое кровавое пятно с листа. А может быть, мы трава, и покрываем землю зелёным ковром бесконечности, а наши корни, спрятанные в недрах земли, соединяют нас в единую сеть взаимоотношений, невидимую снаружи, но такую осязаемую изнутри. При каждом порыве ветра мы колышемся, соприкасаясь стебельками, и стоит одной травинке наклониться к земле, как её примеру следуют остальные. Так и живём, качаясь из стороны в сторону под ветреными обстоятельствами, которые вносят единственное разнообразие в нашу жизнь. Мы сохнем, желтеем и умираем, а на нашем месте уже проклюнулся новый лепесток жизни, один из миллиона, один из бесчисленного числа своих собратьев, которые шелестят о чём-то своём, соприкасаясь телами.
Свои раздумья он нередко чиркал в засаленный коричневатый блокнот, тиснённый холодной змеиной кожей - подарок Ирен на день рождения. Каждая страничка как иллюстрация его прожитой жизни и внутренних ощущений, в каждой странице спрятан тайный смысл, докопаться до которого можно, только поставив себя на его место. Остальные житейские наброски хранились в его голове, всегда готовой вытащить воспоминания наружу. В чужую голову не влезешь, а как бы хотелось иногда заглянуть внутрь человека, узнать все его тайны, комплексы и страхи. Просмотреть хранящуюся информацию и найти для себя что-то интересное и важное, запечатлеть чужую мысль в своём сознании, насладиться ею, вкусить её до привкуса крови на губах или просто порадоваться за чей-то страх и полюбить чью-то ненависть. Найти у кого-то схожие с твоими рвениями чаяния и пройти через чью-то цепь индивидуальных логических мыслеизъявлений, свойственных каждой личности и человеку. Увидеть результат, конкретный итог, к которому приходит чей-то разум, строя в своих недрах лестницу из деревянных ступеней человеческой мысли. Подняться ввысь, в небеса, силой одного лишь воображения, которое нарисует в сознании желтоватую палитру чужого неба или красноватые лошадиные облака, скачущие по глади в танце дождя. Забарабанить каплями по битому стеклу чьих-то разбитых надежд и почувствовать себя и другого живым и думающим.
Сколько труда пришлось вложить в оттачивание собственного мышления, сколько бессонных ночей он затратил, чтобы в его голове рождались идеи и новые задумки. Смотря фильм, люди видят конечную картинку, и от них ускользает нить размышлений и раздумий, превращающих избитые фразы и простой мысленный видеоряд в предмет киноискусства. Сколько неудавшихся мысленных дублей прокручивает режиссёр каждый день, чтобы из многообразия кадров и композиций выбрать единственную верную и возможную картинку, которая станет частью фильма, сколько выражений глаз он пропускает через себя, чтобы зритель почувствовал грусть или радость, несомую актёром. Режиссёр скапливает в голове материал, сгущает грозовые тучи, готовые излиться тёплым дождём вдохновения, аккумулирует эмоциональный заряд, заложенный в кадре, и, высекая молнию своего видения, переносит его на плёнку и звук. Этот короткое мгновение мы и видим на экране, так и не заметив душевных сил и эмоций затраченных на сцену или эпизод. Эту картинку, а не тяжкий созидательный труд мы получаем от режиссёра в качестве результата. Воистину тяжёлый и временами неблагодарный труд. Враг режиссёра- сомнения, от которых зарождаются псевдорешения, мешающие сосредоточиться на главном и приводящие к попытке соединить в кадре две несопоставимые вместе детали или объединить два враждующих цвета в один. Жёлтый или синий фон? Жёлтый или синий? Из двух цветов выбрать один, отбросить предрассудки и стать уверенным в правильности своего выбора. Обрести уверенность в себе и своих решениях, помнить, что бесконечным количеством дублей не обеспечен ни один режиссёр, и цена ошибки или сомнения слишком велика. Так жёлтый или синий? Выбрать жёлтый и сыграть на цветовом контрасте, ведь главный герой облачён в коричневый свитер, и он будет чётко выделяться в на фоне стёртого в крошку жёлтого кирпича, или синий, цвет лазурного неба, отражённого в зеркале старинного комода. Делема ценой в дубль. Дубль, которого может и не быть. Как тяжело научиться принимать собственные решения, решения, в основе которых- объективное видение жизни, а не субъективное восприятие реальности, научиться находить и использовать свой материал раньше остальных и по-другому. Очертить свою индивидуальность металлическим скрежетом ножниц, нарезающих ленточки киноплёнки в полоски несмонтированных кадров. Для этого требуются годы, годы, которых нет в запасе ни у Максима, ни у кого бы то ни было ещё. Максим впитывал в себя информацию, но всегда, даже в дни тяжёлой плодотворной работы, ему казалось, что впитал он слишком мало и что затраченных усилий, приложенных для освоения материала, недостаточно. Делая первые шаги с камерой, он злился на себя и хаял свой непроффессианолизм, видя, что ожившая картинка совершенно не похожа на ту стройную идею, которая уже созрела и ждёт своего воспроизведения. Монтируя в тесной каморке кадры, он никак не мог получить свойственной хорошему кино динамики планов. В такие дни хотелось напиться и бросить эту глупую затею - снять свой собственный фильм, но, собравшись, Максим стряхивал с себя неудачный опыт и обрастал не менее важной чертой - работоспособностью, он верил, что когда-нибудь из него получится тот, кем он себя видит - искусный мастер кинопревращения.
Чудесное древо - кино. Древо наполненное, соком и смотрящее в мир разбросанными по стволу ветвями, древо, впитывающее из почвы житейских забот влагу человеческих судеб, дающее побеги, цветущие только один раз за свою долгую жизнь - в день просмотра фильма зрителем. Можно срубить древо топором, поломать его ветви, искалечить душу и исковеркать жизнь, но убить это древо невозможно - плёнки так же, как рукописи, не горят. Фильмы сменяют друг друга, их становится всё больше, и в конечном счёте в памяти остаются самые яркие и красивые цветы. Те необычные 16 миллиметровые бутоны, которые выделяются из вороха собратьев необычным цветом, формой или запахом, резким цветочным запахом в нос, от которого бегут мурашки и который одуряет голову одним своим дыханием. Каждый лепесток раскрывшегося бутона поражает своими точными геометрическими формами, а едкая сладковатая середина желтеет или синеет сочными яркими цветами. Таких цветов миллионы, и кто-то вплетает их в косу, кому-то на голову надевают сплетённый из них венок, а кто-то, не срывая их с дерева, прикасается к бархатистому ворсу, оставляя на губах терпкую слезу нектара. Каждый по- своему вкушает красоту, каждый по-своему видит и осязает цветки, но эти цветы всегда находят своих ценителей, а значит, они распустились не зря, подарив кому-то радость или эстетическое удовольствие от своего существования.
Ирен обозлилась. Он уходил ближе к полудню, когда она, едва продрав глаза, спешила на учёбу в универ, и приходил рано утром, пока в квартире воцарялось сонное царство Ирен. Максим ежедневно просыпался утром, вдыхая запах духов из роз, обычных цветов, которые он забывал купить. Точнее говоря, он забывал об их существовании, как только выходил из дома, а возвращаясь под утро домой, он шёл по пустынным улицам, всматриваясь в витрины ларьков и магазинов, в полузабытье, почти во сне, уже не отдавая себе отчёта, что дома его ждёт пристанище его души, забывшее ласку и внимание. Она мельком всматривалась в его заспанное отрешенное лицо, чмокала его небритую колючую щёку, недовольно хлопала глазами и, оставляя его ещё на полчаса до его рандеву со звенящим будильником, испарялась, нацарапав короткую записку на исчириканном рыжеватом листке измятой бумаги. По этим коротким весточкам он узнавал, что диплом уже написан и подписи преподавателей уже почти собраны, что Профессор- жмот, не даёт новый диск, а Хорёк- бабник, опять приставал к кому-то на работе, за что получил от прекрасной незнакомки по физиономии. Она писала, что очень скучает и забыла, что такое секс ( кажется, болезнь!?), что, если он не возьмёт выходной, она объявит голодовку и не будет больше есть, что фильм подождёт, и один день, проведённый с ней, поможет кинематографу отдохнуть от надоедливого пожирателя цветочной пыльцы, хотя бы на одни сутки, писала, что её композиция из мулине почти готова, что для полной картины не хватает вплетения зелёной и жёлтой нитки. Он писал совсем коротко:" Жди",- и она ждала. Ждала неделю, две, потеряв аппетит и хорошее настроение, пока этот день не обрушился на неё ароматным водопадом.
Просто в одно воскресенье он никуда не поехал, и она нашла его спящим возле вороха алых роз, рассыпанных по всей комнате и кухне. Она собрала их в охапку, которую с трудом удерживала в руках, и, засыпав полную ванную кровавыми головками цветов, задумчиво размышляла, как же сильно он её любит. Они пошли в ресторан, но беспрестанно звенящая бокалами свадьба спутала все карты, и пришлось довольствоваться уже прохладным летним кафе, ещё открытым, несмотря на жухлую листву, которую гнал по земле ветер, покачивающий разноцветные зонтики.
- Чем ты живёшь? - спросила она, посасывая через трубочку густой апельсиновый сок с мякотью.
- Работой, тем, чем должен был жить раньше, своей целью, которой у меня раньше не было, а теперь она стала мне ясна и видна невооружённым взглядом, твоими записками, которыми заполняется моя напряжённая жизнь, соком земли и вашими молитвами, мадемуазель, - он по-свойски склонил набок голову, облизал сухие губы и, захлёбываясь, отпил из чашки густой просахаренный эспрессо. - Эмоций хоть отбавляй, правда, жаль, что их не с кем и некогда делить, но они есть, и это самое главное.
- А я живу любовью к тебе, я это поняла сегодня, когда увидела это море цветов.
- Любви нет, вспомни свой диплом.
- Не знаю, наверное, я врала и подстраивалась под мнение своего постаревшего и охладевшего к чувствам декана. Внутри меня бьётся новое биение. Не биение сердца, а размеренный стук, означающий привязанность и нежность к тебе, мне кажется, это и есть любовь, и ты, мой крольчонок, победил, эксперимент провалился, но я, как ни странно, этому рада.
- Ирен, - он поморщился и снова сделал мини глоток, - ну к чему эти сантименты и детская глупость? Да, нам хорошо вдвоём, да, это удобно и комфортно- просыпаться в одной постели, готовить завтрак и дарить цветы и подарки, но мы не можем определить ту грань, после которой наши отношения из разряда житейских переходят в любовные, поэтому о наличии между нами чувства говорить преждевременно. Докажи мне, что ты меня любишь.
- Что ты хочешь, чтобы я для этого сделала? Ты видишь, я отмела всё в сторону, и вместо меня остался только ты.
- А должны были остаться мы, так что эксперимент у нас в самом разгаре, и подводить финальную черту рановато. Задумайся о нас, о наших отношениях и, быть может, ты поймёшь, что я прав. Любовь существует только между людьми, а не внутри кого-то из них.
- Наверное, ты прав, но мне хочется, чтобы ты ошибался, ведь так приятно осознавать, что ты любишь, - она с мгновение всматривалась в его расслабленное лицо и неожиданно выдохнула, - что гложет тебя?
Максим вертел в руках чашку, смотря, как по стенкам расползается всезнающее пятно гущи.
- Мне не хватает времени. Раньше я жил с ним в гармонии, а теперь пытаюсь догнать свои упущенные минуты, но чувствую, что не успеваю, и от этого тороплюсь ещё сильнее. Я боюсь обстоятельств, которые могут вырасти передо мной непролазной стеной. Вдруг я не успею, или вдруг оборвётся нитка событий, и всё рухнет, так и не начавшись. Труд съедает, он поглощает меня в своё нутро, а я не только не противлюсь этому, но и рад, что разделил свой обед с неживым бесчувственным действом, под названием работа. Все мои мысли об одном, о том результате, который я достигну, если буду плыть в нужных направлениях, ведь, быть может, мой путь ошибочен, и я так и не достигну своего песчаного берега.
- Ты по-прежнему не уверен в себе, ты должен стать жестче, только тогда ты выполнишь свою цель.
- Цель? Цель?! Всё сложно, цель - мираж, а я на оптические уловки не реагирую. Вот на сегодня у меня одна цель- сделать так, чтобы наше свидание не прошло впустую, чтобы тот день, который выпал на нашу долю, наполнился смыслом, пусть даже таким простым, как житейское счастье. Пойми, я летящий в туннеле поезд, вокруг темно, только лампочки раскачиваются от свистящего вихря скорости, а где- то вдалеке горит ярким зелёным светом семафор, и я знаю, что, докатив до него, я достигну чего-то в жизни, и это неизвестное- лишь очередной отрезок пути до следующего семафора, который пропустит меня дальше или остановит, лишив самого важного - стука колёс и шёпота ветра.
- Ты машинист?
- Скорее, сам поезд, меня ведут, но моё движение возможно только вперёд, и с рельсов не свернёшь, так что приходится молчаливо и с крикливыми гудками мчаться мимо заброшенных полустанков, лошадиных табунов и живых людей, привыкших к запоздалым скорым и опаздывающим литерным и живущих своей жизнью, не обращая внимание на моё присутствие на кривых стальных рельсах пути.
- Смотри, кто-то машет рукой, - она подняла руку и помахала ею в воздухе.
- Встречный поезд, мой короткий попутчик.
Они засмеялись.
- Ты становишься удавом, - она игриво улыбнулась и состроила невинную мордашку, - а я танцую танец с гадом на шее.
- Так уж и с гадом?
- Хорошо, с жёлтым глянцевым питоном, от прикосновения которого по всему телу бегут приятные мурашки.
- Смотри не расслабляйся - задушу.
- Нет, ты дрессированный, ручной и домашний, мы даже спим в одной постели.
- Змеи не спят, они просто на время закрывают глаза.
- Неважно, важно, что ты не ядовитый, и твой язык ежесекундно приятно щекочет мне тело.
- Размечталась.
Они снова рассмеялись. Вечер подобрался вплотную к ним, зазвенев в полумраке мягкой джазовой синкопой, и он накинул на её плечи свою джинсовую куртку. Решили идти пешком, наплевать на начинающийся дождь и, мерно прогуливаясь, болтливо двигаться в сторону дома. Он смешил её рассказами о проигравшемся в казино операторе, под утро выползающем из-под рулеточного стола в изрядном подпитии и перепутавшем стоящую в холле вазу с общественной уборной. Когда наутро в милиции ему рассказали, что он вытворял, он твердил, что был обуян бесом, который не знает человеческих ценностей и признаёт только порок. Утром бес исчез, а вот слабому на нечисть мужику впаяли пятнадцать суток за нарушение норм и приличий, впрочем, это ерунда по сравнению с тем, что устроила ему на свидании его жена, начинающая актриса, чей гонорар он бесстыдно проиграл той ночью. Самое смешное, что, выйдя из заключения, он, не заходя домой, пошёл в ломбард, заложил свои золотые часы и цепочку, пришёл в казино и сорвал большой куш, снова напился, раздавал щедрые чаевые, после чего сам позвонил в ментовку, и прибывший наряд за отдельную плату доставил счастливца с мигалкой до дому, где его уже ждала скалка. В общем, появившийся на работе мерзавец, прижмуривая подбитый глаз, с жаром излагал своим коллегам историю о своей новой пылкой любви к хорошенькой уборщице с киностудии, с которой он занимался жарким сексом около двух недель, на время которых на камере оператора подменял малосмыслящий в кино юнец-ассистент. О застукавшей их страсть жене и о подвернувшемся под руку стуле. Коллеги кивали головой, но не верили, зная в подробностях все его приключения - так всегда бывает в их бизнесе, все всё знают то ли по слухам, то ли по секретному нашёптыванию доброжелателей. С тех пор на фотографиях этому бесу ставят рожки, а на его день рождения коллеги всегда дарят ему огромные вазы, которые он со звоном разбивает об пол, вспоминая ту роковую осечку организма, перепутавшего такие, на первый взгляд, похожие сосуды.
Максим улыбался. Впервые за последнее время он позволил себе расслабиться, не думая о работе, отодвинуть от себя груз идей и шутить о тех, с кем он работает рука об руку, не боясь проговориться о чьих-то секретах и тайнах. Вспомнились пьяные актёры, подводившие съёмочную группу своим нетранспортабельным состоянием, но Ирен это совсем не интересовало, как любую женщину, Ирен прежде всего интересовало, кто с кем спит, но Максим наиграно стойко молчал, и только после долгих уговоров называл знакомые фамилии.
- Как? Она? С ним? Никогда бы не подумала, а с виду такая умная, - Ирен обсуждала с ним актёрские шашни, словно он рассказывал ей не об известных на всю страну людях, а о её подружках, ударившихся по полной в разврат. Максим не понимал такой реакции, ведь они же живые люди, а значит, ничто человеческое им не чуждо, мы ведь все не без греха.
- Возле тебя столько красивых и популярных женщин, неужели не возникает желания плюнуть на меня и завести интрижку на стороне?
- Желание возникает, но не позволяет совесть - мне с ними ещё работать, а предвзятое отношение к личностям- это бич моей будущей проффессии, тем более, что предложений от них ещё не поступало, но я думаю, что это не за горами.
- Я так и знала, знала, они спят с режиссёрами из-за ролей, - язвительно выпалила она.
- Нет, скорее ради собственного удолетворения, у них обычно целый списочек есть- кто на первое, а кто- на закуску. Пока я даже не вхожу в их меню, но настанет день, и им придётся внести меня в список своих блюд, - самодовольно ухмыльнулся он.
- Я не против, гуляй, только домой ничего не принеси, а то хвост узлом завяжу, змея.
К ночи он пришёл в клуб, где на него уже посматривали искоса, не очень одобряя те новые прожекты, которые задумал воплотить в жизнь Максим. Наверное, это была ревность, ведь если он начнёт работать режиссёром, то клуб потеряет своё лицо, лицо, к которому все уже так привыкли. Уйдёт человек, с кем не хотелось расставаться, но который, безусловно, заслуживает большего, а это большее всегда порождает зависть. Опять проблемы, к которым он уже привык: прорвало трубу, и в туалете образовался целый потоп из-за бьющего фонтаном напора, вечные проблемы со светом, лампы перегорают, как светлячки, отжившие свою короткую жизнь, освещая чью-то тьму, ушёл в загул хедлайнер диджей, из-за чего пришлось ехать на квартиру его любовницы и вытаскивать невменямого из постели, где он развлекался, превратившись с подругами и друзьями в клубок совокупляющихся тел. Ближе к утру, когда страсти улеглись, и он смог спокойно присесть, чтобы выпить чашку крепкого кофе, его снова посетила муза. На этот раз она подлетела к нему в виде невесть откуда взявшейся невыспавшейся жирной мухи. Она надоедливо жужжала перед его лицом, а он лениво отмахивался от неё свободной от телефона рукой. Неожиданно муха приземлилась на лужицу разлитого по столу кофе и в испуге замельтишила ножками.Максим с секунду смотрел на бултыхающееся насекомое, вдруг резко прервал разговор и набрал номер Профессора. Ответил сонный голос:
- Да.
- Извини, братишка, разбудил, наверное, но у меня новая концепция, очень надо с кем-нибудь поделиться.
- Валяй, - голос немного смягчился, Профессор любил такие звонки Максима, доставляющие ему удовольствие от осознания того, что из всего мира выбор пал именно на него, это нравилось и льстило.
- Помнишь моего парня, того самого, что ходит по клубам и учится жить? Так вот, его засасывает клубная жизнь, и он прекращает видеть в ней приятное времяпрепровождение, а начинает замечает только грязь, в которую сам погружается всё глубже и глубже. Ты же знаешь, что это такое- болото и трясина. Он меняется, становится ещё более замкнутым и перестаёт общаться даже с матерью, он просто не знает, о чём ей рассказывать :о беспределах и наркоте или об изнасиловании, которому он подвергся пару дней назад. И вот он приходит с вечеринки домой, в комнате как всегда его ждёт полный бардак и тарелка скисшего холодного супа, недоеденного в пятницу. Он садится, закуривает- это крупный план, затем смотрит на тарелку и видит, как по полузастывшей жиже ползает мерзкое насекомое - мясная зеленоватая муха, жирная и противная, как этот недоеденный суп и всё вокруг. Она беспомощно шевелит лапками, пытаясь выбраться из мокрой ловушки, в которую она по собственной вине и попала. Крылья намокли, и муха что есть сил шевелит лапками, нарезая по тарелке круги. Она ещё надеется, что свою жизнь можно спасти, что стоит немного посильнее постараться- и она выберется на сушу, но усилия её тщетны, и она устало замирает на краю тарелки. В этот момент парень понимает, что он муха, обычная муха, которой не выбраться из плена бытовых неурядиц. Вся его жизнь- это скисший суп, в котором он не может утонуть, но из которого не может и выбраться. Его призвание летать, а он работает своими лапками вхолостую, надеясь отлепиться от клейкого притяжения жизни, и тогда он понимает, что если он не придумает способа выбраться из ситуации, куда он загнал себя сам, то ему каюк, и он бесполезно использует свои возможности, почти сдохнув на поверхности затхлого мира. И пора принимать решение, а он смотрит на тарелку и безвольно шепчет:" Я муха, я муха, я муха".
- Так я не понял, ты хочешь, чтобы он выбрался, или нет?
- Понимаешь, выхода- то нет, жизнь- она такая: либо накручивай круги и барахтыйся, либо беспомощно опусти свои крылья, в любом случае не пытайся взлететь, летают птицы, а мухам место в дерме, так что плавай и радуйся, что твоя жизнь- это кислый недоеденный суп, а не чей-нибудь кал.
- Грубовато, но концепцию я понял, подумай над реализацией, может, найдёшь интересный видеоряд, разбавишь свой супчик привлекательной картинкой. И звони, я всегда рад тебя слышать.
Максим как всегда неожиданно попрощался, в тот момент, когда собеседнику казалось, что разговор должен продолжиться, он обычно вешал трубку, это, конечно, многих злило, но друзья воспринимали это как должное, а на остальных ему по большому счёту было наплевать. На душе играла свирель - как он любил мух, скисшие продукты, кино и жизнь! Как он любил то мгновение, когда мозг, обработав полученные данные, выдаёт неожидаемый результат и рождается импровизация творчества или живая и короткая мысль о сущном. За эти короткие секунды он любил жизнь, в которой так мало приятного без этих моментов правосудия, когда свершаются таинства размышления. Десяток секунд счастья, из-за которых можно терпеть целую вечность, минуты, когда цепочка рассуждений приводит к логическому завершению фактов и данных. Как приятно жить и понимать суть происходящего, как приятно ощущать свою точку в мире многоточий и вопросительных знаков и знать, что твоё суждение услышано и воспринято. Мы ничтожны, бесконечны и вместе с тем мизерно малы. Вокруг нас столько личностей и обстоятельств, что наше скромное мнение безголосно и молчаливо, а озвучив свою позицию, мы лишь кричим в пустоту времени, изредка услышав в ответ чьё-то одинокое ДА. Стоит ли тогда барахтаться в прокисшей воде, стоит ли болтать языком и бессмысленно биться головой о каменные стены из тишины, может, лучше просто молчать и, закрыв глаза, отдаваться во власть покоя и сна. Нет, я не стану сидеть в тишине, я буду орать во всю глотку, пытаясь докричаться до истины, которой нет, заткните уши и не слушайте, как больно мне от ощущения собственного одиночества, отвернитесь и не смотрите мне в глаза, когда увидите огонь пожара, сжигающего мою одинокую душу. Я один, и мне не страшно жить, мне страшно молчать и не чувствовать боли, когда мои руки перерезает нож равнодушия и людской ненависти.
Максим не я и даже не мой двойник, но он тоже человек, живущий в диком и мятежном мире, готовом обрушиться на его голову страданиями и болью. У него был свой путь, путь ищущего во тьме и, словно вор, подбирающего отмычки к сундуку, под крышкой которого хранится самое ценное на свете - скрытый смысл его существования на бренной земле. Каждый день он в надежде приближался к нему, держа в руках очередную железку, долго ковырял замок, пока скрипящее от боли существо не перегрызало тонкую проволочину, и также неспешно отходил в сторону, искренне веря, что завтра всё будет по-другому.
Так текли его дни, и единственным радостным знамением было то, что отмычек с каждым днём становилось всё меньше, а шансов познать себя и мир всё больше. Бог не наградил его ключом, наверное, для осознания своей судьбы ему суждено пройти через невзгоды времён, через сетку похожих дней, оставляющих после себя привкус цветов и нектара. Максим, как пчёлка, всасывал в себя душистый цветочный сок дней, и его воск, из которого он слеплял свою жизнь, был не безвкусен и пресноват, а медово приторно сладковат, как последний глоток нектара, дарующий бессмертие и вечность. Он опылял цветы, даже не догадываясь, что уже давно летает в разряженном грозовом воздухе мироздания, помогая людям почувствовать вкус жизни. Он просто трудился на своём поприще и не замечал, как дни сменяются ночами, а чьё-то равнодушие интересом и заинтригованностью. Копился опыт, рождались идеи, и приближался тот миг, когда он сможет самостоятельно воплощать свои наработки в цветные картинки, бегущие по экрану в строгой последовательности его видения.
Он подсчитал, что денег, имеющихся в наличии, хватит лишь на половину его проекта, а значит, вторую половину ему нужно найти на стороне у людей, готовых рискнуть ради собственного интереса и выгоды. Чем-то помог Профессор, остальное подкинули люди шоу-бизнеса, так или иначе, ранней зимой, когда творожные сугробы снега покрыли чёрную твердь земли крошащимся от мороза покрывалом, он сделал свой первый дубль - панорамную съёмку железнодорожной сортировки, места, где так любил гулять Виктор. Имя героя придумала Ирен, намекая на победу, в которую они так верили и приближали каждым съёмочным днём. Максим несколько раз внимательно просмотрел кадры и решил добавить в новый дубль лохматую собаку, греющуюся под маслянистым остовом одного из вагонов. Звучки добавят тихий скулёж и, быть может, лай, гудки поезда и вой вьюги, а сверху наложат голос главного героя, читающего шёпотом свои потаённые мысли.
Кастинг на главную роль проходил в одном из офисов киностудии. Максим даже не догадывался, как много людей согласны сниматься в его кино и жаждут славы и почестей главной роли. После первого десятка претендентов, от брюнетов и блондинов, крашеных, короткостриженых, рыжих и длинноволосых, патлатых шатенов, начало рябить в глазах. Были откровенно косноязычные, были те, кто не подходил по внешнему виду, и в каждом Максим находил что-то, не подходящее по типажу к его тонкой психологической драме. Через два часов поисков его внимание привлёк паренёк с тонкими почти женскими чертами лица и кудрявой копной слипшихся мокрых волос, на которых ещё блестели подтаявшие крупицы льда.Он сидел, прижавшись к стене . Парень неплохо прочитал текст, и, хотя в его голосе не было той грусти и печали, так необходимой Максиму, новоиспечённый режиссёр попросил его остаться и подождать окончания кастинга. Остальные, пришедшие на пробы, не удолетворили взыскательный придирчивый взгляд, и хотя некоторые оставили после себя в целом неплохое ощущение, Максим решил остановиться именно на сутуловатом низеньком пареньке, как по заказу именующимся Виктором. Считается, что каждому имени соответствует своя манера поведения, если так, Виктору будет легче погрузиться в режиссёрскую задумку, оставшись собой. По решению Максима Виктор должен быть нерешительным и замкнутым в себе персонажем, который по ходу фильма превращается в сильную и волевую личность, не нашедшую своего места в жизни. Но как подвести этого мальчика к тяжёлой, почти невыполнимой задаче перевоплощения, как заставить поверить зрителя, что один и тот же человек за время фильма претерпевает метаморфозу внутреннего состояния и духовных сил. Может изменить внешний облик, например, сбрить ему волосы, чтобы в финале актёр предстал совершенно иным, изменённым или же от выпавших на него испытаний главный герой не изменится внешне, но преобразуется внутренне, и тогда это стоит обыграть поступками и новым образом мышления Виктора. Максим уже решил, что весь фильм Виктор будет молчать, станет немым, будут озвучены только его мысли, раскрывающие его отношение к миру из стекла и железа. Крушение надежд о справедливом и добросердечном мире, погружение в мир зла, насилия и корысти, ведущее к формированию новой личности, независимой и целенаправленной,- вот основная фабула его фильма.
- Ты мне подходишь, - нервно закуривая во время их знакомства, подчеркнул Максим, - но нам с тобой работать не один день, поэтому научись слушать и понимать меня так, как если был бы я твоим внутренним голосом, озвучивающим твои мысли. Мы должны стать почти единым целым - Виктор, ты и я. Я хочу, чтобы ты обсуждал со мной своего героя, как ты его чувствуешь и видишь, но на съёмочной площадке ты всё равно мой раб, из которого я высосу все соки, и моё слово для тебя нечто вроде заповеди, которую под угрозой увольнения нельзя нарушать. Мы с тобой пройдём долгий путь до финала, и я хочу, чтобы нам не было стыдно за нашу совместную работу, какой бы ничтожной и нудной она тебе не казалась временами.
- А что будет в конце? - нахмурившись, выдохнул Виктор.
- В конце? А разве это важно? Станиславский сказал, что существует сверхзадача и сверх сверхзадача искусства, так вот, если мы её выполним, получим этот недостижимый идеал. Может через год или через пять лет нашу работу оценят и тогда будет всё - цветы и признание, слава и поклонники, но до этого так далеко, что пока об этом надо забыть. Ты будешь трудиться, как токарь, вытачивающий золотой кубок, и если во время работы не будет совершено ни единой ошибки, то твоя деталь будет сдана и подтверждена знаком качества. Это вполне выполнимо, но цена помарки велика - ошибся, и твой кубок передадут другому. Слушай меня и работай, и тогда у нас с тобой получится интересный фильм, это единственное, что я могу тебе обещать. Ты ведь любишь кино?
- Да, но мне интересны серьёзные фильмы, а не штамп. Я не хочу быть звездой, я хочу, чтобы моя работа приносила мне удолетворение и радость.
Максим приподнялся со своего кресла и молча пожал Виктору руку, именно тот ответ, который он ожидал услышать, именно то отношение к делу, которое он и не надеялся увидеть. Он увидел в глазах не мимолётный блеск, а решимость сделать своё дело максимально хорошо, и это похвальное стремление только убедило Максима в правильности своего выбора.
-Тебя немного подучат азам, я договорюсь, чтобы с тобой поработали профессионалы, а затем приступаем к съёмкам, предположительно в начале февраля. Читай сценарий и учи текст, ошибок, как я уже сказал, я не переношу, ты теперь главная роль и требования к тебе самые что ни на есть высокие. А теперь убери Виктора и стань Мишей.
Виктор напрягся. Он сощурил глаза, чуть выдвинул вперёд челюсть, добавил серьёзности и стал другим. Максим поверил - значит, сработает, значит, выбор не случаен и правилен, теперь только опыт и труд превратят его в нужного Виктора, такого разного и плохо читаемого. Хотелось сказать ещё много таких нужных слов, но увидев, как на окно студии налетела дремавшая в соседнем переулке темнота, он отпустил Виктора и вышел в коридор, чтобы удивиться тому невероятному количеству Елен, пришедших на кастинг главной женской роли. Виктор решил не уходить, чтобы увидеть свою будущую партнершу, Максим был не против, и зрелище началось. Он искал отвязную девицу с трудным подростковым характером, распущенную, но роковую, современную и женственную. Под это описание попала добрая половина пришедших, тем сложнее становился его выбор, тем больше сомнений и внутренних противоречий испытывал он, вглядываясь в каждую новую Елену.
- Тебе кто-нибудь понравился?- поинтересовался он у Виктора, когда поток девиц перемахнул через середину.
- Нет. Они не живые, не естественные. Я уже прочитал описание Лены - она живая, не кукла, эти красавицы великолепны, но они не то.
Максим стал сомневаться, что сегодня они увидят главную героиню, девушку Виктора, как вдруг в комнату вошла изящная девица, хлопающая похожими на крылья бабочки ресницами, невысокая, хрупкая и притягивающая взгляд тонким шармом, льющимся из её широко распахнутых глаз. Виктор незаметно кивнул, и Максим мысленно поблагодарил бога за такого смышлёного паренька, он тоже почувствовал её, значит, она. Он вышел в коридор и расстроил оставшихся, сказав, что кастинг окончен, вернулся назад и сунул девушке отрывок будущего текста. Она прочитала фразу и снова хлопнула ресницами.
- Подходит, - заверещал Максим, - она.
Девушку звали Алина. Студентка театрального, то есть почти профессионал, ходит в клубы, что тоже несомненно является плюсом, и помимо всего прочего обладающая тонким вкусом к кино, редкая жемчужина, способная вскружить голову даже такому неподверженному женскому влиянию мужчине, как Максим. Виктор и Алина быстро нашли общий язык, улыбались и игриво перекидывались взглядами, увидев которые, Максим недовольно буркнул:
- Только любви нам и не хватает - будьте профи, чувства нужно показывать в кадре.
- Странно, а я думала, что в постели, - под негромкий смешок Виктора парировала Алина.
- Кстати, о постели, как ты относишься к такого рода сценам?
- Если красиво снимите, без пошлости, почему нет, с лифчиком расстанусь без проблем.
- Вот и славно, этого вполне достаточно.
- А как же насчёт девственности?
Максим хмыкнул:
- С девственностью расстанешься за кадром, будет ещё возможность. Осталось дело за малым - подписать контракты и отправить вас в плавание по безудержным волнам отечественной киноиндустрии. Вот бумаги, подпись здесь и здесь - он ткнул пальцем в отмеченные галочками места и достал бутылку дорого шампанского,- да кстати, по контракту вы не пьёте, в противном случае, вас ждёт крупный штраф, так что выпьем и попрощаемся с вашими вредными привычками, я этого на дух не переношу.
Максим был их старше всего на несколько лет и с самого начала решил, что будет разговаривать с актёрами, соблюдая этикет не только по отношению к их персонам, но и к их возрасту, станет выше возрастных рамок, общаясь с ними на равных. По всему было видно, что Виктор и Алина довольны своей судьбой: ещё бы прийти на просмотр и стать выбранными, не это ли мечта любого начинающего актёра. У Виктора уже были две роли в небольших эпизодах, так что с кинематографом он был знаком не понаслышке, Алина же играла в театре, и эта главная роль станет её дебютом в кино. В общем, ставка Максима на молодых и перспективных состоялась, теперь ему захотелось расслабиться и немного похулиганить.
Он позвонил в клуб и, сославшись на болезнь, неожиданно для самого себя оказался в тихом замшелом казино, где нецензурная брань игроков совершенно не сочеталась с негромким блюзом, пиликающим ненавязчиво и мило. Впервые в жизни Максиму захотелось почувствовать на себе азарт игры, погрузиться в её течение и ,купаясь в эмоциях, проиграть пару сотен баксов. Психология игроков, воспетая Достоевским, не давала ему покоя, поэтому он всматривался в напряжённые лица людей, пытаясь разглядеть в их глазах проблески смысла в проигрывании тех состояний, которые оставлялись здесь ежедневно. Сев за покерный стол, он не спеша поменял фишки у крупье и решил играть по минимуму, растягивая удовольствие от игры. Его сосед- немолодой седоватый старикан, похожий на отставного вояку, играл по-крупному, наверное, поэтому его лоб, усыпанный соизмеримо ставке каплями пота, сморщился смятым листком. В его глазах Максим прочитал, если не безумие, то некую одержимость, овладеть которой старикан был не в силах, она была сильнее его - надувшиеся вены на висках и этот диковатый взгляд превращали его из человека в игральную фишку. Он дрожащей рукой ставил ставку за ставкой, разговаривал с картами ,плевал на них, если вдруг проигрывал, как молотком, постукивал жирными пальцами по столу, когда к нему приходила мелкая карта, и выпивал бокал за бокалом коньяка в случае выигрыша. Вскоре он окончательно напился, стал всё больше проигрывать, и Максим окончательно потерял к нему интерес. Сосед справа, моложавый китаец с непроницаемым, словно прикрытым ширмой лицом, играл осторожно, видимо, он недавно пришёл, и азарт не успел захлестнуть его целиком, он лишь откусывал от игрока с разных сторон, чтобы разогреть свою жертву и сожрать целиком. Крупье, красивая длинноволосая девушка с точёной фигуркой, белой фарфоровой кожей и сонным незаинтересованным взглядом, видимо, была на стороне этого игрока - китаец с каждым коном собирал всё больше фишек, расставляя их аккуратными столбиками вдоль края стола. В руках он медленно перекатывал одну из фишек, скорее всего, чтобы сконцентрироваться на игре и отвлечься от внешнего мира. Когда он сдвигал в сторону карты, его лицо не прояснялось, а наоборот, он хмурил дуги редких бровей, суживал и без того узкие глаза и нервно вытирал потные руки о края своего серого твидового пиджака, если карты не сулили ему ничего хорошего. Каждый раз при выигрыше он довольно ударял щелбаном по счастливой комбинации и вальяжно бросал на зелёный стол победившие карты. Максим заметил, что китаец редко варьировал ставку, много пасовал и редко удваивал, но каждый раз, когда к нему приходили пары, у дилера неизменно была игра, отчего он, видимо, и был в таком большом плюсе. Максиму раздали карты, и он осторожно приподнял крап, на мгновение заметив чёрные сердца пик. Масть с раздачи, неплохо для первого раза, не зря говорят, что новичкам везёт. Получив свои выигрышные фишки, Максим заказал бокал шампанского и с удовольствием отпил шипучего напитка, остудившего морозным холодком горячее горло и небо. Выигрыши шли вперемешку с проигранными партиями, и Максим никак не мог нащупать биение игры, тот момент, когда стоит увеличить ставку и сорвать куш. Игра развивалась волнами, он ждал своего часа и наконец, запрыгнул на гребень несущегося прилива удачи. Он почувствовал игру: три раза по минимуму, два раза удвоить, затем снова понизить ставку и несколько раз сыграть по мелочи, пасовать без игры, удваивать после двух подряд игр дилера и понижать в случае своей удачи. Видя, как играет Максим, китаец тоже решил рисковать, но делал это неумело и опрометчиво, поэтому уже через полчаса он проигрался в ноль и, выпив напоследок почти стакан водки, встал из-за стола, едва не перевернув свой стул. За соседним рулеточным столом то и дело раздавался визгливый истеричный голос эффектной упругой леди, укутанной в серебряное меховое манто, в разрезе которого виднелись распустившиеся багряными пятнами маковые цветки блузки. Она выигрывала по- крупному, и вокруг неё уже суетились набежавшие администраторы, услужливо следившие за каждым её движением и взглядом. Её худосочные пальцы отрывисто бросали фишки на волшебные числа, способные одновременно приносить и выигрыши и неудачу. Как угадать это заветное число? Вслушиваться в биение сердца и его ритм, пытаясь по сердечному шёпоту определить счастливую цифру или придумать себе внутренний голос, дающий зачастую лживые подсказки, а быть может, стоит отдать игре себя, чтобы она сама решила: достоин ты выигрыша или нет. Наверное, девица просто гадала, но, видимо, бог наградил её неким чувством, свойственным всем хорошим игрокам, наверное, ей везло, хотя пять раз подряд попасть в точку- это уже не везение, а некая временная закономерность. Она всегда ставила на зеро и на семь, остальные цифры она варьировала и каждый раз меняла, но неизбежно выигрывала, повергая в шок собравшихся у её стола. Каждый раз, когда шарик примагничивался к её заветной семёрке, все разводили руками и пожимали плечами, видя, как мадам третий раз срывает на этом счастливом числе банк. Выходило красиво и эстетично, игра превращалась в элемент случайного искусства, в загадочный ритуал ловли удачи и везения, провоцирующий невиданный ажиотаж зрителей, собравшихся возле простого зелёного стола. В этот день она стала царицей казино, дамой, от которой не могли оторвать взгляды все игроки, она стала подтверждением сути игры и наличия победителя, сумевшего выиграть приличную сумму денег за счёт благосклонности своей фортуны. Сквозила зависть. Зависть проигравших, увидевших чудо рулетки, обыкновенное чудо азарта, подарившее людям веру в выигрыш, крупный и случайный. Почему-то видя, как один выигрывает, остальные проявляют необъяснимую тягу к риску, и Максим видел, как ряды казино редеют и игроки один за другим покидают этот приют жадности. Максим, наоборот, стал играть только по минимуму, чтобы свести вероятность своего поражения от алчности к тем крохотным десятым долям процента риска, которыми всегда владеет любая игра. Ему тоже везло, но его везение оставалось незамеченным и скромным, обычным тривиальным везением, помогающим игроку держаться на плаву. Иногда ему хотелось подойти к рулетке и красиво поставить всё на красное или чёрное, но, чувствуя, как внутри него борются эти два цвета, он останавливал свой азарт проснувшимся благоразумием. Игра в ва-банк не была его козырем, он привык двигаться поступательно вперёд, не делая резких движений и шагов, наверное, поэтому он сидел за столом не королём, а простым игроком, погружённым в свой незатейливый расклад низких ставок. А всё-таки, может быть, иногда стоит рискнуть и поставить имеющееся в наличии капиталы на рискованную афёру, итогом которой стало бы осознание своего величия или ничтожности, может быть, тогда в душе появится, если не уважение к себе, так осознание того, что риск был обоснован, а игра честной, ведь выпавший цвет целиком зависит от игрока, от шарика и руки крупье. Максим старался играть просто, но карты распоряжались иначе, и игра получалась пусть и не такой выигрышной, зато красивой и эффектной ,радующей и эмоциональной, ведь всегда приятно выиграть на паре проигрышных двоек у короля и туза.
Весь следующий день он ходил в приподнятом, хорошем настроении, и причина этого не в сотне баксов, выигранных на полях игры, а в получении удовольствия от самого процесса жизни, схожего с завоеванием сердца неприступной красавицы, неожиданно оказавшейся в ваших объятьях. Что может быть лучше эмоционального всплеска, когда жизнь приподносит вам сюрприз, о получении которого вы даже не осмелились мечтать? Только новый поворот судьбы, ведь совершив его, оказываешься перед новыми обстоятельствами и, не успев прийти в себя, долго не понимаешь, как же могло случиться, что это неизведанное до сих пор не было тебе знакомо. Затем вновь кульбит- и ирония судьбы, и это новое становится старым и пройденным, как выученный урок, который можно забыть из-за поставленной учителем отметки. Так мы движемся постоянно и постоянно сталкиваемся с чем-то особенным и незнакомым, а в те минуты, когда жизнь переходит в спокойное русло, мы сгораем от скуки, не ощущая всех прелестей своего существования. Постоянные видоизменения, привносящие в жизнь разнообразие и новизну, дарят нам душевные силы, и, обретя их, мы становимся мудрее от тонкого примирения между приобретённым опытом и совершённой ошибкой. Наша грань познания окружающего мира разделяет ещё не встреченные ранее трудности и былые удары судьбы, и, чтобы построить гармонию будущего настоящего и прошлого, достаточно щелкнуть пальцами и заставить себя на миг отойти от своего я, вспоминающего и сравнивающего старое, к новому состоянию объективного анализа сложившейся ситуации. Это состояние характеризуется отречённостью от жизненных позиций, взглядом извне в суть проблемы и поиском всех возможных решений задачи. Самое трудное- это заставить себя думать по-новому и идти непривычным путем, а найдя нужное решение, понять его скрытый смысл. Получив опыт, мы складируем наши жизненные решения в прошлом и, как режиссёр, оставляем на плёнке нашей памяти только самые важные дубли, которые и есть мы. Да, мы набор кадров, кладовая душевного киноискусства, где мы храним наши переживания страсти и чувства. Наши плёнки отображают только часть прошлой жизни, наиболее яркие картинки к которой мы ежедневно присовокупляем новые и новые эпизоды. Мы фильмы, и в каждом из нас есть свои драмы и триллеры, комедии и ужасы - набор разноплановых жанров, смешавшихся в наших воспоминаниях в единое шоу бытия. Судьба и рок, как продюссерский центр, распределяют роли и реплики нашего кино, сценаристом выступает Бог, а режиссируем свой фильм мы сами, идя ва-банк или играя по минимуму на тонких нитях человеческих душ. Развитие фильма не всегда удолетворяет наше тщеславие, но ведь в том и заключается работа режиссёра, чтобы из самого тривиального кадра сделать неподдающееся описанию творение, способное затмить нашу повседневную жизнь радужными красками палитры. Всё зависит от нас, от нашего подхода к жизни и от нашей точки зрения. Да, обстоятельства выше нас, но в наших силах превратить их в законченные короткометражные ролики, посмотрев на свою жизнь со стороны не участника, а творца. Это мы делаем жизнь ярче и насыщенней: это мы подмечаем детали и тайный подтекст, это мы определяем своё отношение к главным героям и их судьбам, это мы, а не кто-то другой, снимаем кино о себе, пропуская его через призму нашего понимания. Уметь страдать и показывать свою силу и волю, любить свои успехи и плеваться кровью от негодования, как мы будем это делать, зависит только от нас самих, в наших руках поступки и отношение к делу.
Съёмки текли тихой журчащей водицей. Пока актёров готовили, Максим снимал натуру, живые съёмки зимней природы, очарованной лёгким морозцем или неожиданной оттепелью. В феврале началась основная работа. Фильм начинался с точки, с чёрной точки, дрожащей на белоснежном фоне. Она медленно приближалась и уже через несколько секунд превращалась в фигуру юноши, медленно бредущего по заснеженному полю. Камера наезжала на бледно-розовое лицо Виктора, облетала его вокруг, замирала, отъезжала и, взяв в фокус крупные синеватые губы, останавливалась, запечатлев первый крупный план фильма. Лицо актёра покрывал толстый слой грима, специфичного грима розового цвета - очередная задумка Максима, превратившего румяное лицо в непрозрачную маску, с эффектом однотонной фотографии. Черты лица преобразились в яркий красный контур, выделились скулы, голубые глаза засветились небесной бирюзой, а замёрзшие чувственные губы стали главной(основной) точкой кадра. Виктор брёл к одинокому деревянному домику, занесённому невесомым пуховым снежком, этот второй кадр снимали несколько раз, и при каждом новом дубле режиссёр придумывал своему главному герою новую походку. Наконец, когда от лёгкости движения не осталось и следа, когда ватные ноги проваливающиеся в сугробы, задвигались тяжело, неповоротливо и грузно, Максим крикнул заветное: ,,Снято",- и все разошлись. Съёмочная группа ужасно замёрзла, кто-то вливал внутрь обжигающий стакан водки, оператор потирал руки, пытаясь согреть онемевшие пальцы, тут же развели трескучий костёр, облизывающий жёлтыми лепестками пламени почти непрозрачный морозный воздух. Запахло гарью, копотью, и чёрный дым заструился вверх, объявляя конец напряжённого дня съёмок.
Следующий дубль снимали в домике, натопив его до состояния парилки и расслабленной неги. Максим быстро потребовал, чтобы помещение проветрили, дабы достичь полной достоверности ощущения холода. Этот домик - скромное пристанище главного героя, фотографа Виктора, превращено его руками в фотостудию. Он купил этот кособокий, сколоченный из прочерневших жжённых досок сарай прошлым летом и, обшив изнутри утеплителем, превратил его в уютный домик, куда, впрочем, частенько наведывается сквозняк. Квадрат помещения был переоборудован в фотостудию, всюду висели плёнки, негативы и фотографии, развешанные, как грязное бельё, на тонких целлофановых верёвках. Пахло плёнкой, этот запах можно было учуять даже, всматриваясь в глазок объектива камеры, ведь этим запахом всегда отдаёт любая съёмочная площадка. Композиция готова - на специальной подставке стоит решётка, чёрная решётка в четыре прута, перед ней стоит толстая парафиновая свеча. Сегодня она главная героиня шоу, к ней будет приковано его пристальное внимание, именно за ней будет следить объектив кинокамеры. Идея проста. Свеча горит, пока её охраняют сложенные лодочкой руки, она с аппетитом облизывает розовые мягкие пальцы, но как только Виктор убирает руки, она гаснет от сквозняка. Создаётся тандем из теплоты рук и жара огня, только вместе способны они сосуществовать в этом мире, иначе руки замерзают, а свеча превращается в безликий потухший огарок. Для фотографии необходимо, чтобы свеча горела самостоятельно, но все усилия фотографа тщетны, сквозняк делает своё дело, превращая выставленную композицию в неоконченный шедевр, которому не хватает главного - огня и и капающего воска.
В углу стоит старинный кованый сундук, в котором хранятся его фотографии, и каждый день он открывает вместилище своей души и складывает в него всё новые картинки из жизни. Вот в сундук упало фото крупного, как влажная соль, снежка, за ним из рук выпала фотография банки со слепящей белоснежной сметаной, вихрем завертевшейся в тесном стеклянном плену, следующее фото- клубок перепутанных цветных ниток, похожих на крохотный глобус, последней на дно сундука прилетела неудавшаяся со свечой, так и не ставшей героиней его фотосессии. Для фотографий фотомодели ему были не нужны, ведь для удачного фото Виктору было достаточно взглянуть изнутри на предмет, понять сущность и красиво позиционировать его физическую оболочку. Приятно вытащить из прошлого частицу времени, рассмотреть её, повертев фото в руках, подумать, может быть, вспомнить мгновение, подарившее эту картинку, и ощутить себя кудесником и волшебником, способным видеть сквозь года и десятилетия. Обычная бумага, чьё изображение уже померкло, содержит в себе ту необходимую информацию, лицезреть и воспринимать которую- всегда праздник, и эти обрывки прошлого согревают память, рождая в сознании круговорот событий, готовых выплеснуться на обладателя фотокарточки потоком воспоминаний. Мы фотографируем свою свадьбу и чей-то день рождения, мы снимаем наши успехи и неудачи с одной единственной целью - окунуться через года в те сладостные ощущения времени, чьё течение мы остановили одним банальным нажатием кнопки аппарата. Взяв в руки фотоаппарат, каждый из нас превращается в художника, в творческую личность со своим видением и вкусом, щелчок- и на бумаге проявляется образ, ни на что не похожий, единственный и поэтому бесценный. А сколько таких немых картинок пылится в наших фотоальбомах, ждущих своего зрителя, цветных и чёрно-белых изображений, неповторимых и виртуально бесценных?Сотни, тысячи. Сделать хорошую фотографию- дело не хитрое, но сотворить чудо и превратить фото в шедевр требует таланта и многолетнего опыта, немногие истинные художники находят прекрасное в простом и тривиальном: их работа- суметь вытащить на свет душу изображения, его силу и мощь, пусть даже иногда отвратительную и ужасную. Найти тайный смысл в переплетении узора из ниток мулине, не только найти, но и суметь преподнести его так, чтобы вызвать у зрителя тягу к размышлениям и раздумьям о взаимосвязи человеческих судеб - скромная работа художника профессионала.
Максим позвонил Профессору в начале третьего и в который раз поднял с кровати полусонного друга. Со сна Профессор что-то бормотал себе под нос, но звонок Максима принял тепло и приветливо:
- Судя по всему, очередная концепция, господин режиссёр.
- Да, а как догадался?
- На часы посмотрел. Ну, да ладно, слушаю тебя.
- Я опять отниму у тебя часть бегущих по кругу минут, но обещаю: тебе понравится итог. Итак, мой главный герой - фотограф. Он беден, его скромное богатство - это его талант, да старенькая Лейка, доставшаяся в наследство от отца. Он фотографирует жизнь, просто ходит по миру и щёлкает всё, что ему нравится, будь то пейзаж или люди, предмет или лицо. Все окружающие его люди серы и тусклы, он видит их такими, для них я специально придумал мышиный макияж - серый грим, делающий их лица похожими на черно-белые фотографии, и во всём фильме только один он- живой и цветной- это фабула. Те стекляшки, через которые он смотрит на мир,- это не только фильтры, способные раскрасить мир в однотонные цвета, это ещё и его способ на время изменить внешний облик людей,в надежде, что тем самым он меняет их внутренне, но как только он отставляет стекло от лица, всё возвращается на круги своя - окружающий мир становится безжизненным и серым. Наверное, поэтому он больше любит фотографировать неживую материю, считая, что в ней гораздо больше жизни, чем в людях. Идут дни. И вот когда он в очередной раз приходит в клуб, он подвергается испытанию, ломающему его мировоззрение и отношение к людям. Его насилуют прямо в клубе, жестоко, бессмысленно, кроваво. Тогда, находясь в состоянии аффекта, он идёт в ломбард и продаёт свой фотоаппарат, собираясь купить наркотиков, чтобы забыть послевкусие, оставленное насильниками в клубе. Из ломбарда он выходит таким же серым, как и они, фотография- это было единственное, что отличало его от других, но теперь, лишившись своего оптического товарища и своей позиции в жизни, он превращается в часть серой массы, ищущей удовольствие в развлечениях. Теперь единственным знакомым становится тот единственный, кто пытался предотвратить происшествие в клубе, местный дилер, продающий наркоту. Странно, но только в нём осталась человечность и чувство сострадания и, общаясь с ним, Виктор пытается вернуть себе свой цвет. Дилер продаёт людям отраву, а в свободное время пишет стихи, именно его поэзия помогает Виктору пережить кризис и физическое потрясение. Весь остаток фильма Виктор пытается найти себя: в танце, в вере, в любви. Он по крохам собирает деньги, чтобы продлевать свой вексесль, и надеется, что жизнь подарит ему шанс, чтобы выправить положение. Без своего искусства он чахнет и превращается в безмолвное существо, забывшее родной язык от дикой боли в горле, то ли его замучила ангина, то ли ему не даёт вольготно жить простая боль от отсутствия речи, но он нем, как рыба, не от своего положения, а от окружающего его общества, живущего по правилу круговой поруки. Оно не даёт ему раскрыться, придумав деньги и закладные, отчего он все свои беды сваливает на него, хотя сам уже давно является его неотъемлемой частью, он ничуть не лучше, чем остальные. И вот однажды он застаёт в своём домике человека, рассматривающего его фотографии, человек ошеломлён и хочет купить большую часть материала за весьма приличную сумму. Вот он шанс, но герой переживает потрясение: ведь он всегда снимал для себя и никогда не задумывался о профессиональной карьере. Теперь в одночасье всё может измениться, и все его неурядицы и неприятности останутся позади, но он не хочет продавать фотографии, ведь эти следы прошлого- единственное, что у него есть - все негативы он уничтожал, считая, что истинное фото должно быть одно, и только нетиражированное оно может иметь какую-либо художественную ценность. Проститься с тем, что даёт тебе толчок вперёд для преодоления трудностей и вдохновляет на новые работы? Выбрать необходимые сейчас деньги или накопить побольше материала и тогда выстрелить, предложив большое количество работ, он на перепутье, и те, с кем он советуется, только путают его карты. Счет за коллекцию идёт на тысячи долларов, а Виктор специально тянет время, чтобы решить для себя свою диллему. В конце концов он соглашается продать фотографии, при одном условии: ни одного перефотографирования и перепечатывания с них производиться не будет . Новый хозяин соглашается, и, поставив под официальным документом свои подписи, они совершают взаимовыгодную сделку. И кому какая разница, что уже через месяц фото Виктора украшают самые модные журналы , перепечатанные и растиражированные, как последнее веяние моды и искусства, никому ничего не докажешь - шоу-бизнес. Финал открытый. Виктор снова со своей Лейкой в своём цветном и чёрно-белом мире, и выйдет ли из него что-нибудь толковое или нет- решать зрителю. Конец.
- Да, закрутил. Последние кадры придумал?
- Есть варианты, но пока склоняюсь к одному экстравагантному решению, какому именно, секрет. Ты же знаешь, киношники снимают всё подряд - начинают с конца, заканчивают началом. Съёмки финала на Сортировке, проходить будут через неделю.Захочешь, приходи посмотреть, буду рад.
- Обязательно приду, ещё созвонимся и спокойной ночи, гений.
Максим залился смехом:
- До гения мне далеко, хотя приятно слышать от тебя лестные отзывы о моей творческой работе, спасибо.
Следующие съёмки были назначены на понедельник, на самый сложный день недели, ведь начинать работу всегда сложно, особенно если позади не дающие сконцентрироваться выходные. Один Максим, не уставая от нагрузок, провёл их не в тёплом уюте дома, а в промозглом офисе, прикованный к неудобному жёсткому креслу, от которого затекали ноги и болели суставы. Жизнь режиссёра- это не только лицезрение актёров на съёмочной площадке, но и кропотливая нудная работа по раскадровке и композиции будущего фильма, за которой и проходит большая часть его времени. Погрузившись в информацию, выскочившую на экране компьютера, он методично выбирал лучшие фрагменты, сравнивал, сомневался и своим старанием пытался внести особый смысл в однотонные рабочие будни, каждый день придумывая новые пути развития сюжета. Выбирая между лиричностью и динамикой фильма, он корпел над построением каждого кадра в отдельности, желая создать некий усреднённый универсальный алгоритм решения эпизода, вокруг которого развяжется сюжет и действие. Иногда это решение было словом, чаще взглядом или жестом, и самая сложная задача- вложить в резкий взмах руки тайный смысл, насытить его жизнью и связать воедино эмоции человека с его пластикой. За одним этим взмахом прячется уверенность и последовательность героя, и если бы не это движение, зритель не узнал бы о борьбе внутренних чувств, не всегда контролируемой человеком и так свойственной для настоящей личности. Сжатый кулак всегда показывает напряжение, а методичное постукивание пальцами- нечто иное, и без этих коротких действий наше представление о душевном состоянии персонажа будет неполным. Максим искал единственно возможное поведение персонажа интуитивно, вырисовывая из мелочей некий психологический портрет. Этими придуманными движениями заполнялись паузы, и актёр выходил из положения статичности, наполняя кадры действием. Сколько раз за день мы машинально дотрагиваемся до кончика своего носа? Что даёт нам это прикосновение? Уверенность в себе или голубые мечты, оно дарит нам каприз судьбы или горькое разочарование- наверное, всё перечисленное одновременно. Мы автоматически трогаем щёки, оставляя на них красные пятна, и почёсываем затылок в надежде докопаться до самых глубин нашего внутреннего восприятия, мы тискаем свой воротничок и сдвигаем на глаза кепку, небрежно отряхивем брюки и теребим огромные пуговицы на своей джинсовой куртке. В жизни всё это мы делаем, не задумываясь, спонтанно, а в кино эти движения выполняют роль весов, стабилизирующих на экране картинку и человеческую натуру. Так, в минуты размышлений Виктор имел привычку, отогнув в сторону мизинец, медленно проводить ладонью по шее, а в томлении творческого поиска громко пощёлкать суставами пальцев. Продумать каждое прикосновение и жест, выстроить гармонию из поступков и характеров- только тогда можно хорошо выполнить ту работу, которой гордишься и которой радуешься.
Снова снимали домик, только теперь по наказу Масима его не топили, и каждое дыхание проявлялось на морозце белым полупрозрачным парком, выдыхаемым замёрзшими легкими. По сценарию, это был день, когда Виктор, продав фотоаппарат, машинально забрёл в свою мастерскую. Было холодно. Окна покрылись синеватыми разводами толстого льда, через которые едва пробивалось неяркое февральское солнце, оставляя на столе бархатное светлое пятно от своего присутствия. Световики установили свет так, что солнце казалось ненастоящим, словно слепленным из рыжей глины, а вся каморка художника превратилась в некий натюрморт из огня и льда, подсвеченный изнутри ровным тёплым свечением. Даже свечи, расставленные по углам комнаты, плакали своим воском ненатурально, наигранно выдавливая из себя капли раскаленного парафина по жалким мизерным дозам, а почти нарисованный огонь вырывался из приоткрытой створки печки змеевидными языками пламени, всеми силами стараясь выбраться из своего невольного заточения. Где-то капала вода, стекающая секундными размеренными каплями с белоснежного, замеленного до ватного блеска потолка, и летящая водяными стрелами вниз, в таз с затхлой торфяной жидкостью, чернеющей непрозрачной гладью. Виктор подошёл поближе и разглядел, как падающие мутные белые капли смешивались с теменью воды, образуя причудливые сероватые разводы на поверхности. Ему хотелось поскорее схватить свою Лейку и сделать несколько кадров волшебного смешения, но вместо этого пальцы привычно складывались в рамочку, и дрожащий взгляд ловил уходящие мгновения прекрасного. Взгляд в своё отражение в воде - теперь он стал серым, совсем как эти разводы, теперь его жизнь превратилась в чёрно-белый кошмар без цвета, вкуса и запаха. Он схватил случайно попавшуюся под руку вазу и что было сил разбил стеклянное существо о бетонный пол, осколки радостным звоном разлетелись по углам, а в ушах ещё долго стоял чуть слышный гул от плача разбитого стекла.
Съемки продолжались, пока вечер окончательно не спутал все карты своим неожиданным нашествием. За окнами стемнело.Снимать нельзя. Кажется, что наступил долгожданный отдых, но Максим просил группу не расходиться и с жаром рассказывал актёрам и всем остальным, как он видит отдельные фрагменты из фильма. Вот Виктор идёт по Невскому проспекту, уже весна, и хочется передать зрителю истинную красоту города, радость прохожих от тёплых деньков, поэтому Максим предлагает придумать место съёмок и мотив мелодии, звучащей на заднем фоне - может, это заносчивый весёленький джаз или мелодичное этно.
Через пару дней Максим оказался в клубе. Заглянул он туда случайно и, увидев почти на входе склонившегося над жертвой татуировщика, вспомнил, как он сам посоветовал директору ввести в штат нового сотрудника. Длинноволосый парень, внешне похожий на хиппи, старательно выводил на плече худенького паренька замысловатое тату . Черные линии ажурного рисунка образовывали похожий на паучьи лапки узор, худощавый немного постанывал, но было заметно, что эта операция скорее доставляет ему наслаждение, чем неудовольствие. Иголка легко входила в его кожу, оставляя за собой синеватый чернильный след, а кровь проступала алыми пятнами и, смешиваясь с тушью, превращалась в размытое чёрное пятно, скрывающее от глаз истинные контуры рисунка. Время от времени татуировщик промакивал ваткой место рисунка, и тогда Максиму открывалась картинка будущего. Среди нарисованных разорванных мышечных тканей скрывались интегральные компьютерные микросхемы, один взгляд на которые ввергали в шок от поразительной натуралистичности и почти фотографической точности качества. Было сразу заметно, что мастер, делавший этот рисунок - высокопрофессиональный художник, нашедший ради своих шедевров подходящий холст для своего кибернитического чуда. Максиму захотелось чего-то подобного, он тотчас придумал композицию и, нашептав на ушко художнику свою идею, стал в нетерпении ждать своей очереди. Видимо, художник был доволен - Максим придумал, что из его плечевого сустава, обвивая своим корнями слабую тонкую кость предплечья, вырастает орхидея, прорывающаяся из плена кожи к солнечным лучам будущего лета. Нежный фиолетовый бутон будущего цветка уже покрыл плечо, когда от случайного контакта с костью погнулась игла, и мастер, долго искавший замену, неожиданно насадил на машинку желтоватую, почти ржавую проволочину. Максим терпеливо прождал, пока рисунок приобрёл свои очертания, и только тогда его сердце кольнула тихая грусть от осознания, что он отдал в долгосрочное пользование часть кожи и что теперь этот цветок стал неотъемлемой частью его, как руки или голова. Привыкнуть, что теперь вместо розоватой кожи твое распухшее плечо венчает инородный рисунок, ещё чужой и непривычный, было сложнее всего, и хотя рисунок ему нравился и притягивал его взгляд, но само осознание, что теперь это ты- было невыносимо. Ему показалось, что вместе с этим рисунком он изменил и себя, что, благодаря ему, он стал другим, совершенно не похожим на себя прежнего, наверное, чуть более романтичным и непредсказуемым, мужественным и сексуальным. Простая тату способна изменить отношение к миру, придать уверенности или, наоборот, превратить обладателя растушированного рисунка в мягкое податливое существо, всё зависит от выбранной темы изображения и гармонии тела и разума. Стоит выбрать не свой рисунок, не те мотивы- и результат не заставит себя ждать, равновесие нарушится, и вместо приятной картинки, которой гордишься и которую стремишься всем показать, происходит отторжение собственного тела, обида и горечь за испорченный торс или руки, желание стереть это лишнее пятно или хотя бы спрятать неудавшийся эксперимент под спасительную непрозрачность одежды. Самое обидное- это если превосходный рисунок, выбранный тобой в каталоге, смотрится на коже совершенно иначе, не скрывая недостатки тела, а наоборот, подчёркивая и выделяя их. Вообще для тех, кто не любит экспериментировать и рисковать, татуировка- лишняя забава, только готовые к неожиданностям будут довольны результатом, поэтому подумайте хорошенько, прежде чем идти в татуированный ва-банк.
Ирен была в восторге от цветка, внезапно зацветшего на плече у Максима, она вспомнила их знакомство и поняла, что эта татуировка не только для него, сколько для них обоих, как символ их отношений и взаимосвязи. Она даже изъявила желание сделать себе такую же, интересуясь, больно ли делать этот рисунок или ради такой красоты можно и потерпеть. Максим отвечал уклончиво, он не очень поощрил её желание сделать себе близнеца, ведь, по его мнению, татуировка подчёркивает мужское начало, и на её плече эта орхидея будет смотреться не по-женски вульгарно. Хотя решать, конечно, ей, а он лишь попытается отговорить её от необдуманного поступка.
Дни текли ,как острое шипучее шампанское, сладкие приторные дни, оставляющие после себя раздражающие нутро газики да тяжесть захмелевшей головы. После каждого дня хотелось выплеснуться через край - столько новой информации и идей находили своё пристанище в гавани его разума, но процесс отдачи себя был строго ограничен длиной съёмочного дня и количеством дублей, поэтому происходило накопление и сбор данных, отчего голова раскалывалась и была готова соскочить с плеч, как колобок.
Время промелькнуло незаметно, и вскоре настал волнительный день съёмок финала. Погодка, как по заказу, выдалась отличная, светило солнце, и прогретая земля, наконец, избавилась от надоевшего снега.Текла капель, в воздухе пахло сырой землёй, влажным деревом и машинным маслом от железнодорожных путей. Максим волновался - на съёмочной площадке находились его друзья во главе с Профессором и Ирен, он пытался взять себя в руки и вести себя обычно, но напряжение, витавшее на площадке, путало ему все карты, и даже его чёткие команды казались нервозными и нелогичными. Играть свою роль руководителя было ещё тяжелее тем, что Виктор постоянно импровизировал, и поэтому для прорисовки собственной сюжетной линии Максиму приходилось то и дело покрикивать на свою первую скрипку. По его замыслу, Виктор, находясь в нескольких метрах от полотна, пропускает скорый экспресс, и поток воздуха, налетающий ураганом от мчавшегося поезда, развевает его кудри. Проносятся зеленоватые вагоны, в которых трясутся пассажиры, рассматривающие дорожные перепетии из тёмных окон, занавешенных засаленными занавесками. Стук колёс о сбитые рельсы навевает тоску и спокойствие, а отрывистые гудки локомотива заполняют слух короткими всхлипами визгливого клаксона. Поезд несётся вперёд, и стоящий рядом Виктор для него не более чем одинокий путник, непримечательный и быстро забываемый, но для него, для Виктора, этот скорый не просто поезд, это вся его мирская жизнь, состоящая из смазанных лиц и проносящихся мгновений. Когда экспресс стал испаряться в синеватой дымке за поворотом, Виктор переступает через рельс и уверенной походкой направляется следом, теперь он тоже своего рода поезд, идущий по шпалам навстречу своему будущему. При съёмках этого плана произошла перепалка - Виктор то и дело оборачивался, а Максим хотел, чтобы актёр просто шёл, не оглядываясь, обернувшись лишь однажды, остановившись перед красным семафором и щёлкая фотоаппаратом зрителя, находящегося за камерой. Теперь его внутреннее мироощущение и его жизнь составляют неразрывную связь, превращая его движение в постоянную погоню за собственным перемещением в пространстве и времени. Его неприметная судьба заключена в преодоление отпущенных ему минут. Выстукивая своим сердцем монотонный гул, он прилежно летит по своему расписанию, пытаясь подчиняться строгому закону цифр.Он слепо спешит нагнать упущенные мгновения и до предела взвинчивает скорость. Его механическая доля- это свист ветра в проводах да однообразная вереница мелькающих столбов, его верных спутников и единственных друзей, всегда освещающих его дорогу в ночи. Преодолевая полустанки и проносясь без остановок мимо пустынных платформ, он упрямо движется по своему невольному прощальному маршруту. Он раб, пленник минут, целиком зависящий от времени фаталист, и его сущность- достижение пункта назначения, ради которого он несётся на пределе своих возможностей и мощностей. В его путешествии не предусмотрено остановок, а вся недолгая жизнь- бессмысленное непрерывное движение по заданному маршруту. Он не скрипит тормозами на поворотах и не сбавляет темпа на опасных участках, он безмолвно мчит на грани крушения, преодолевая опасные километры своего пути, и подчиняется предписанным контрольным временным отметкам, бессмысленно приближаясь к своей цели. Удел трясущихся в этом поезде, скрасить однообразное покачивание вагонов беседой о своей правде, наполнить несбыточной мечтой одинаковые минуты и ждать заветного перрона, на котором, кроме вечной стоянки, их непременно ожидает море цветов и заслуженный покой. Временами казалось, что мысли пассажиров- это и есть мысли поезда, что сидящие в ночной мгле пассажиры аккумулируют и образ мышления самого металлического путешественника. Из тысячей ниточек, сплетённых в единое целое, создавалось его мышление, из стука колёс да из бессвязного бормотания подвыпивших философов состоял его путь. Пейзаж остаётся неизменным: мимо окна проносятся бесконечное море травы, покрытые туманом густые перелески, но уже близок, город, который захватит в свой каменный плен последние метры пути и поглотит поезд в прощальной протяжной песне сигнального гудка. От этого последнего затяжного путешествия в ночи мир ничуть не изменился, всё осталось на своих местах, закономерных и неизменных - всё то же равнодушное свечение фонарей, всё те же леса, болота, приевшийся и надоевший пейзаж, всё та же непроглядная ночь, в чей густой дымке утонула земля. Ничего не осталось от поезда, кроме эха от стука колёс, единственного звука его сердца, чьё биение вдыхало жизнь в кучу бесчувственного металла, нашедшего свой последний приют среди безмолвия каменного перрона. Улыбка камеры, крик" снято" и поздравления с дублем. Последний кадр отснят - есть, к чему стремиться или, наоборот, от чего отталкиваться, ведь всё относительно, как белое и чёрное, как первое и последнее, как жизнь и смерть. Сколько таких дублей предстоит ему отснять, вдыхая жизнь в свои идеи, сколько дублей отмерил ему бог, сколько съёмочных дней ожидает его впереди, сколько разочарований и радостей встретит он на пути к своему жизненному идеалу, преодолевая творческую засуху и разливающиеся чувственные реки. Художественные образы составляли его скромное богатство, а эта работа была его жизнью, которой он посвятил себя, отрывая от сердца часть своей плоти и души. Профессор пожал ему руку, ему нравилось, что в идеях его ученика всегда присутствовала правда жизни, её внутренняя суть. Максим тонко подмечал негласные истины, свойственные человеку, и насыщал свою незаметную работу ,,своими" короткими обрывками чужой судьбы. Так он пытался доказать свою правоту и представить зрителю модель человеческого поведения, раскрывающую логику поступков и их следствие. Наверное, ценнее славы и успеха- искренние слова друзей, сказанные в ответ на твои стремления, наверное, ценнее славы -скромный букет цветов, подаренный тебе. Цветы навсегда заполнили его мир. Они стали его нераздельной частью и прошли с ним весь его жизненный путь, насыщая своим цветом роз дни и ночи созерцателя. Цветы принесла ему Ирен, ему впервые в жизни подарили цветы, и он сразу полюбил их резкий запах.
День закончился неожиданно, воздух наполнился свежестью вечера, и наступило то время, когда среди темноты с небосклона слетала первая звезда и сбывалось чьё -то несбыточное желание , свет полумесяца проникал сквозь пространство звёзд, его тепло бросало тень на крыши домов, его сияние питало ночные души людей, живущих по законам поколений. Эта поэзия жизни являлась их сущностью, этот свет освещал их ночь. На город опустился ночной смог, стало нечем дышать, и мир превратился в тысячи огней, горящих в окнах квартир. Этот мир ночного города пропитал новой жизнью утомлённые глаза жителей. Люди ночи стали ближе, их сердца превратились в огни, их ритм изменился, жизнь людей сменила цвет она стала яркой и непредсказуемой. Город ожил, проснулась его ночная стихия, наполнилась ветром перемен, людские полночные блуждения рассыпались по улицам, и целующиеся парочки заняли все тёмные углы дубовых аллей старого парка. Аромат ночи одурманивал их разум, их глаза светились блеском безмолвного молчания, они превращались в привычных ночных зевак, бегущих по ночным дорогам мимо друг друга. Одни на всём белом свете, они проживали каждый свою жизнь, не замечая в темноте ночи дум других, одни они шли по извилистым путям провидения, ведь их удел- тоска и одиночество, их суть- в их различии, а жизнь в беспрерывном поиске. В поиске хоть кого-то, напоминающего тебя, как твоя тень, может быть, это пестрящее твоими чертами лицо или знакомые нотки в ночных беседах на кухне, а может, это родственная душа твоего существования в этом мире, поэтому мы стараемся увидеть себя в других и сравниваем свои судьбы. Но как назло попадаются не те, и мы продолжаем наши поиски в надежде испытать чувство близости и понимания, но пути так редко пересекаются что, наша болезнь одиночества прогрессирует и развивается, наполняя наш мир страхами и обречённостью. Люди не видят и не слышат друг друга, они замыкаются на своих проблемах и живут обособленно разрозненно, не интересуясь чужими суждениями, они сгорают от своего недуга в огне дикой тоски по своей половинке и верят в чудо судьбы, в сплочение и единство их душ, которые связала своими путами ночная мгла.
Некое единение душ царило на съёмочной площадке, ведь здесь люди имели общую цель- воплотить в жизнь свои творческие замыслы, что делало их непобедимыми и сильными, их принятая религия была едина. Они продали душу искусству, произнеся клятву верности вечному и прекрасному, веря в их идеализированном потоке киноплёнки, являющейся сутью их жизни и выражением их чувств. Они использовали свой шанс выразить себя в магии кино, в волшебной песни оператора снявших дубль, в новой искусственной реальности, созданной из ничего, в новом мире из кадров, воплотивших в жизнь их мечту. Эта сила сплотила их в комок, в неразрывный клубок идей ,являющихся частью одного большого целого, соединяющего в себе разрозненные детали человеческих мыслей. Их думы, направленные в одну сторону сметали с пути любые препятствия ради общего блага, превращая их размышления и старания из бесплотной массы фантазии в материализованную реальность. Здесь действовал некий ранжир, по которому распределились их роли, но значение каждого в отдельности было уравнено самим смыслом их работы. Они беспрекословно подчинялись творческому порыву их душ, выплескивающему в общий котёл свою порцию страстей и спокойствия, таких необходимых для рождения нового ежедневного детища. Каждый день они медленно, но неотвратимо приближались к итогу своих стараний, к жирной черте, отделяющей жизнь до и жизнь после. Работа кипела, и, хотя многое осталось за кадром, так и не войдя в своеобразное панно из разноцветных дней, собранных по дороге, все были довольны собственным посильным вкладом в фильм.
Первые симптомы появились через две недели. Сначала его сковала непроходимая тошнота. К горлу подкатывал комок, становилось трудно дышать, и некая неведомая сила сжимала его нутро клещами, из которых было невозможно вырваться, он силился проглотить слюну, но вместо этого чувствовал ответный отталкивающий толчок раздражённого нёба. Тошнило везде: на работе и дома, в кресле у компьютера и в толкучке общественного транспорта. Тошнило тогда,когда он глядел на прекрасное и обыденное, на имеющее значение и бессмысленное. Тошнило от услышанных слов и от произнесённых ответов. Тошнило даже от собственного отражения в зеркале, от его безмолвия и неопрятности. Тошнило всегда.
Затем появилась эта тяжесть. Родившись в правом подреберье, она вскоре охватила всё тело, придавливая его к земле таинственным притяжением. Максим стал ходить полусогнувшись, почти буквой Г, прижимаясь к ногам отяжелевшим телом он словно преодолевал сопротивление невидимого ветра, несущегося навстречу. После появилась боль, колющая и непрекращающаяся ни на секунду, боль, которая затмила его сознание, превратив его из человека в комок натянутых нервов. Где-то внутри взрывались болью внутренности, где-то разгорался очаг боли, от которой забывалось всё. Только он и боль - поединок между временем и чувством, съедающим его по кускам, короткий забег, где так трудно выявить победителя. Говорят, человек привыкает ко всему: к плохому и к хорошему, к острому и к обжигающему, к безрадостным дням и к бессонным ночам, но сложнее всего привыкнуть к ощущению собственной смерти. Когда Максим пошёл с жалобами к врачу, он испытывал ставшую привычной слабость в ногах и чувствовал,как трясутся коленки, когда он делает незаметный привычный шаг, но услышанное от доктора непривычно затрепетало в его голове - симптомы похожи на вирусный гепатит или спид, опасные и смертельные заболевание. Смертельное - это значит ,что ему богом отмерено гораздо меньше дней, чем остальным, и самое страшное, что он будет это знать и сосуществовать с этим в одной реальности, в одном времени. Шок. Отречённость. Страх. Впереди больница и холодные скользкие коридоры, продуваемые сквозняком от открытых окон, впереди короткие остановки капель раствора, стекающего по прозрачным трубкам в вены и споры с такими же, как он, о смысле жизни и о грядущей смерти. Его ждал мир передач, приносимых погрустневшей и похудевшей Ирен, волнующейся за него и за свою собственную жизнь, мир дружеских похлопываний по плечу с банальными словами:
- Не волнуйся ты так, всё будет хорошо.
В его рацион вошли ежедневные анализы и обходы врачей, а по ночам перед сном его всегда волновал один и тот же вопрос:
- Почему я?
Игла татуировщика оказалась ядовитым жалом чудовища, так искусство невольно приобрело разрушительную силу, несущую смерть, и тогда он начал чахнуть.
Он вышел из больницы другим человеком, исчез блеск в глазах, мутные, бесцветные, они стали похожи на рыбьи. Пропал его задор, и испарился искромётный юмор, присущий ему прежнему. Он стал замкнут, неразговорчив, временами угрюм и грустен. Его поглотило чувство отрешённости, апатии ко всему, происходящему вокруг. Перестали волновать клаксоны несущихся роем металлических авто, стук молотков неутомимых соседей, затеявших грандиозный ремонт, новости, долетающие до него сквозь некую пелену отчуждения и незаинтересованности, перестал волновать мир с его перепетиями и страстями. Пришло ощущение спокойствия, своеобразной формы безразличия, когда твои проблемы, поглотившие разум, становятся важнее чужого и далёкого горя, а весь мир, напичканный до отказа людским эгоизмом, начинает крутиться только вокруг твоего эго, обречённого на смерть. Мысль, что он скоро умрёт, наполняло сознание тоской, от которой не скроешься ни в темноте сонной комнаты, ни в толпе спешащих на работу горожан. Его не будет, и всё, что он сделал, вскоре покроется песком забвения. Его не будет, а все остальные будут жить. Его не будет, а кто-то будет поднимать сапогами пыль дорог, по которым он уже не пройдёт никогда. Не останется ничего: ни его следов, ни его сущности - всё канет в вечность. Пройдёт время- и все забудут о нём, будто не было никакого Максима, а был человек, каких на земле миллионы. Его короткий заплыв по волнам бытия закончится растворением в солёной воде человеческих судеб. Его потаённые мысли так и останутся тайной, а то немногое, что он успел сделать, сотрётся из людской памяти, превратившись в хаос идей, витающих в пространстве и времени. Смерть- несправедливость судьбы, игравшей краплёными картами, только она расставляет всё по своим местам, только она ждёт всех нас впереди.
Мысли сбивались в кучу, куда исчез тот внутренний порядок, сложившийся в его голове? Вместо разложенных по полочкам идей его мозг наполнился разрозненной информацией, которая не помогала, а наоборот, распыляла все его старания и рвения. И в каждой ячейке притаилась коварная всепоглощающая смерть, отчего все творческие потуги сводились к новому ужасному финалу, поглотившему его сознание. Появилась отчётливая идея- покончить с главным героем, уничтожив его как личность и характер, и с каждым новым днём это желание перерастало в уверенность и назойливую приставучую идею фикс. Вместо проработки сюжета Максим выдумывал всё новые и новые способы уничтожения Виктора. Вот он оступается и попадает под мчавшийся поезд, вот его убивают те, кто использовал его материал для своих меркантильных целей, чтобы избавиться от ненужного свидетеля, а вот он сам кончает с собой, не в силах больше терпеть тот груз обид, который нанёс ему окружающий мир. Он несколько раз разговаривал об этом с Профессором, но натыкался на непонимание и удивление, ведь финал снят, хороший фактурный финал, которому можно только позавидовать, зачем изобретать велосипед. В конце концов, Максим сдался и решил избавиться от главной героини фильма - девушки Лены, должен же хоть кто-нибудь умереть, кино- это жизнь, а не пикник. По новому сценарию, Лена умирает от передозировки прямо в клубе на танцполе, среди своих друзей и подруг, которые даже не удосужились помочь ей, когда она без чувств повалилась на холодный паркет зала. Мёртвенное бледное лицо, последние вздохи умирающей юности, скрюченные в конвульсиях руки и сжатые в кулаки белые пальцы, а вокруг продолжает играть музыка, и народ продолжает как ни в чём не бывало веселиться, изредка задевая похолодевшее тело грязными стоптанными туфлями. Потому что всем на всё наплевать, это тоже один из законов этого злачного места.
Странно, но всем понравилась эта, на первый взгляд, безумная идея. Любимая девушка погибает, а герой находит в себе силы бороться с трудностями и не падает духом- вот она метаморфоза личности и характерный скачок к силе духа и воли. Максим тоже доволен, его ненасытное чувство мести удолетворено - смерть всё-таки получила в свои объятья новую душу, правосудие свершилось, теперь он не один, вслед за собой он утащил невинную любовь своего главного персонажа. Съёмки идут почти каждый день, но изменилось не только отношение Максима к Виктору, изменилось и его мировоззрение на суть происходящего, он стал отрешённым и незаинтересованным, и в его глазах читалась не прежняя страсть к творению, а принудительная обязаловка к почти нелюбимой и постылой работе. Находясь в нервном истощении, он лишь покусывал кончики пальцев да небрежно отмахивался от чая с печеньем.
Уже близилось восьмое марта, и на улицах начали продавать мимозу, противные жёлтые цветы, похожие на пушистые шарики, а Максим всё не мог да и не хотел откровенно поговорить с Ирен. Как приговорённый к смерти, он наметил для себя ряд бесед, чтобы расставить все точки над и, первый разговор должен был состояться именно с ней, но он, как мог, откладывал выяснение отношений на потом, пока Ирен не начала с ним объясняться сама, соединив нити слов в своих руках.
- Максим, я примерно представляю, что творится у тебя в голове, и мне грустно от твоих настроений и от твоей апатии,- сразу перешла в наступление она.
- Нет, ты не знаешь, чем занято моё сознание, да и слава богу. Я очень изменился. Иногда мне кажется, что за последний месяц я испарился, оставив здесь, на бренной земле, лишь свою тень, безмолвную бесчувственную тень, чёрную и бесцветную, как тьма.
- Всё образуется, пройдёт время, и ты снова захочешь жить и работать, просто сейчас в твоём сознании произошло столько перемен, что окружающий мир не в силах подстроиться под твоё новое состояние, поэтому ты немного выпадаешь из обоймы. Так всегда происходит, если в твоей голове происходит переворот, а среда остаётся неизменной, так всегда происходит, даже если ты этого не хочешь и стараешься этому сопротивляться. Уляжется- и станешь прежним - весёлым и жизнерадостным, я тебе обещаю.
- У меня нет времени ждать, я скоро умру. Разве ты не понимаешь, что это значит? Меня не будет, не прежнего, не настоящего, я превращусь в надгробие на тихом безлюдном кладбище.
- Пусть так, я тоже когда-нибудь умру, но от этого я не превращаюсь в овощ, которому неинтересно даже собственное призвание. Я живу эмоциями, как когда-то жил ты, а сейчас ты живёшь примитивными физиологическими потребностями - поесть да опорожниться- и это что- твоя жизнь?
- Наверное, ты права, но в последнее время я много думал о своей работе и понял - всё пустое. Это бред надеяться, что оставишь на земле свои следы, они стираемы, вопрос лишь во времени. А раз так, зачем мне напрягаться и тешить себя пустыми фантазиями, лучше спокойно доживать свои дни и думать о насущном и секундном.
- Надо жить ради сверх сверх задачи, кажется, ты сам так раньше говорил, - она нервно прикуривала сигарету и впивалась в него острым, как шило, взглядом.
- Я теперь не верю никому:ни Станиславскому, ни себе - всё слова, слова, слова.
- То есть, мне ты тоже перестал верить?
- Твои слова лживы, впрочем, как и все остальные. Мы всегда друг другу врём. Врём, когда говорим комплименты, потому что это всего лишь слова. Врём, когда пишем письма, выдумывая строчки. Мир состоит из лгунов, причём, кто лучше врёт, тот и является хозяином положения. Ведь подумай: когда я снимаю фильм, я обманываю зрителя, придумав несуществующую историю, и чем лучше я это сделаю, тем больше почестей окажет мне наше общество. Я погряз во лжи, я заврался и проиграл. Твоя ложь ничтожна по сравнению с моей, мало того, она мне приятна, что делает её ещё более изощрённой и опасной.
- По- твоему говоря, беспокоясь о тебе, я вру?
- Отчасти да. Ты переживаешь не за меня, а за себя, ведь мои любые отклонения от нормы прежде всего отразятся на наших отношениях, то есть на тебе. Поэтому прошу: не надо мне врать, я почти умер, и спасти меня может только чудо.
- Хорошо, ты почти умер, доволен? Я просто хочу, чтобы ты нашёл в себе силы закончить то, что начал.
- Я боюсь, что я не успею. Времени в обрез, а раз мне не успеть, то зачем тратить впустую энергию и усилия людей, с которыми я работаю. Было бы нечестно с моей стороны умереть посреди съёмочного дня, не досняв до конца фильм, поэтому мне хочется свернуть проект и не рисковать чужими трудами. Это правда.
- Но шанс есть, а раз так, ты обязан использовать то время, которым тебя наградил бог с максимальной пользой для себя и общества, а это значит, что ты должен выкладываться на полную катушку и работать на износ. Они верят в тебя, как ты не можешь этого понять, они доверили тебе своё время, в твоих руках их будущее, ты же профессионал.
- Ты опять врёшь. Я дилетант, и это мой первый проект, а они профи, в этой ситуации теряю только я, ведь они могут в любой момент уйти от меня в другую съёмочную группу, а мне бежать некуда.
- Зануда.
- Наконец, я услышал правду, но лучше быть занудой, чем летать в облаках и строить иллюзии.
- Я лишь пытаюсь помочь.
- Тогда нам будет лучше расстаться.
- Я знала, что ты ведёшь именно к этому. Боишься сделать мне больно, умерев у меня на руках? Мне будет гораздо больней знать, что ты умираешь где-то далеко и в одиночестве. Я вдова и смирилась с этим, теперь твоя очередь смириться с моим присутствием, я тебя не оставлю.
- Ты в своём уме? Надеюсь, ты хорошо подумала. Теперь на твоей шее повис мёртвый груз, и жизнь с этим трупом станет для тебя адским мучением, обещаю. Я стал капризным, занудливым существом, страдающим манией смерти. Неужели тебе будет не жалко своего времени, потраченного на моё медленное угасание? Нашла бы себе сильного здорового парня и забыла мою сгнивающую плоть, проводила бы свои конкурсы на лучшего кролика и оставила меня наедине с моей долей.
- Ну уж нет. Пока не выясню результат эксперимента, тебе придётся меня терпеть. А если окочуришься раньше, тогда и посмотрим, может быть, начну другую игру, с более предсказуемым итогом. Только обещай мне одно: ты будешь бороться до последнего вздоха за свои идеи и идеалы.
- Честное пионерское, - и он вскинул руку вверх, как юнец, повязанный кроваво- красным галстуком .
Она улыбнулась, кажется, ей удалось вытащить прежнего Максима из скорлупы этого новоявленного смертельно раненого зверя. Значит, ещё не всё потеряно и забыто, значит, в этом живом трупе ещё теплится жизнь, и её задача вытащить его чувства из каземата уныния, куда он загнал себя своей бесконечной хандрой. Максим ещё не оправился от потрясения осознания своей смертности и недолговечности, а значит, необходимо пробудить в нём тягу к остаткам бытия к тем временным крохам счастья, разбросанным на его оставшемся жизненном пути, может, тогда он сможет выполнить свою миссию в этом мире и реализоваться полностью. Это будет тяжело, иногда невозможно, достучаться до умирающего сердца, выбивающего свой посмертный степ, но если хоть изредка она сможет возвращать его к жизни, значит, её цель достигнута, и она действительно будет счастлива в эти короткие и бурные периоды его жизни.
На следующий день вся съёмочная группа приехала в клуб снимать эпизод с зонтиком. По замыслу Максима Виктор стоит в толпе танцующих, и вдруг неожиданно достаёт и раскрывает ярко-жёлтый зонтик, защищаясь от безжалостных лучей лазера и от въедливых взглядов окружающих его людей. Защитный купол от действительности и фальши, от правды жизни и всеобщего безумия. Прикрывшись своим зонтом, он погружается в музыку, только она имеет для него истинный смысл и значение, она не врёт ему, рассказывая свою правду, остальное пустое, всё обманчиво. Общий план удался на славу, но как только начали крупно снимать лицо Виктора, начались непредвиденные сложности. Максиму не нравился Виктор, бывают такие дни, что от лица такого родного и близкого героя начинает тошнить. Тошнит от его улыбки и от его широко расставленных глаз, а когда он становится серьёзным и грустным, тошнит от его морщинок и от расплавляющего лёд равнодушия взгляда. Синяки от недосыпания кажутся ужасными, а лицо, будто слепленное из пластилина, неживым и мёртвенно скованным. В такие дни кажется, что всё напрасно, и зритель не поверит уловкам и приёмчикам оператора. Такие дни хочется забыть и не возвращаться к той нервно-паралитической обстановке, которая складывается сама собой при общем благодушии и работоспособности, но их не вычеркнуть и приходится сосуществовать с ними в одном мире, состоящем из дублей и одной из простых прописных истин киношной жизни, приехал на съёмку - снимай. И Максим снимал. Щелкали деревянные рамочки хлопушек, срывался на ругань такой спокойный и уравновешенный голос режиссёра, но работа кипела, хотя то и дело площадка оглашалась очередным выкриком:
- Да убери ты его, мне нужен другой, другой, понимаешь! Ещё раз этого дурачка покажешь, морду начищу самолично, пусть потом тебя как хотят гримируют и синяки замазывают, честное слово.
Как бывает тяжело двум разным людям понять друг друга. Что делать, если слова уже не помогают? Если поворот головы и наклон уже с десяток раз повторен и, казалось бы, выучен до автоматизма, а итог всё равно далёк от истины? Что делать, если в видении кадра двумя личностями постоянно чувствуется разрыв во мнениях, а в простом выражении глаз сквозит поддельная наигранность, от которой не спрячешься, даже провалившись сквозь землю? Хочется сыпать проклятьями и в полуистерическом состоянии закрывать лицо руками, чтобы спрятаться от проницательного взгляда своего творческого наставника,замечающего и твои огрехи ,и невольный непрофессионализм, но приходится сдерживать нахлынувшие эмоции и раз за разом повторять актёру прописные истины. Не мытьём, так катаньем. Не разговорами, так своим примером. Шаг за шагом приближаться к тому выбранному для себя идеалу, который созрел только умозрительно, но и так и не успел выплеснуться в кадре необходимым зарядом.
Как Максим завидовал им. Осветителям и гримёрам, толпящимся у крохотного монитора, случайным зевакам и актёрам массовки, для которых этот фильм- лишь часть их повседневной жизни, тогда как для него- это единственный и последний шанс доказать себе всё. Его жизнь близится к завершению, его бег по наклонным ступеням времени скоро оборвётся, а он так и не узнает, что же такое- пересечь финишную черту и сорвать овации зрителей. Хотя, может, судьба будет к нему благосклонна, и он сумеет закончить своё детище раньше. Он не гадал, он просто жил и работал, не оглядываясь назад и не забегая вперёд. Как коротка наша жизнь, как мало приятных минут составляют её течение, и как много пустых ничего не значащих фраз мы говорим каждый день, привыкая к лживости и фальши наших собственных суждений и жизненных планов. Самообман - мы живём им всегда, не зная, какое утро готовит нам новый день, но автоматически строя планы и проекты. Может, будет гроза, и придётся снова раскрывать свой зонтик, защищаясь от непогоды, а быть может, мы сгорим на полуденном солнце, и тогда чьи- то заботливые руки, втирающие в нашу красную кожу крем подарят, нам ощущение комфорта и благодати, так редко снисходящей к нам в повседневности. Каждая минута готовит нам что-то новое, что именно- мы не в силах предугадать, и тогда мы обманываем себя, мечтая о покое и равновесии, получая взамен бури из житейских невзгод, перешагнуть через которые и есть наша ежедневная ноша.
Следующим на очереди был Профессор. К разговору с ним Максим готовился долго и тщательно, продумывая возможные направления развития беседы. Ему хотелось руководить течением, направлять ход разговора в единственное верное русло и следить за контрвыпадами своего недавнего наставника и гуру. Ему хотелось оказаться в роли ведущего и отказаться от своих путешествий вслед за своим товарищем по философским понятиям и законам. Пусть в этот раз именно он определяет тему и ритм разговора, пусть он услышит ответы на вопросы, которые гложут его изнутри и не дают спокойно работать, поглощая всё мысленное пространство Максима.
- Привет, - слово банальное и простое, как спички или воздушный шарик, немного раздутое и растянутое, резиновое и всеобъемлющее.
- Здравствуй, - такое же размытое и привычное уху пожелание здоровья.
- Сегодня день вопросов и ответов. Сегодня наши знаки- точки и тире. Поговорим о вечном, ведь ты философ и, наверное, знаешь много о нашем бытии, помоги мне понять, что есть жизнь и что есть смерть. Мне важно знать, что ты скажешь сейчас, это необходимо, чтобы успокоиться и решить для себя свою задачу со всеми неизвестными. Начнём?
- Неплохо для первого вопроса, конкретно и по теме. Начнём. Я к вашим услугам, молодой человек.
- Итак, как ты считаешь, что означает - человек прожил свою жизнь не зря - это его достигнутое, оставленное или пережитое?
- Каждому выпадает своя доля, чей-то удел- оставлять, но большинство из нас банально переживает разные чувства, их жизнь- незримые весы человеческих ощущений, и в зависимости от частоты перемены внутреннего состояния мы судим о насыщенности наших судеб. У кого-то жизнь ровная и спокойная - это его судьба, но нельзя говорить о том, что он прожил хуже или лучше того, кого немилосердно потрепала жизнь. Кто-то взрастил ребёнка и так выполнил свой гражданский долг, заведённый обществом, а кто-то снял фильм - тоже взрастил дитё, но дитё нематериальное и неощутимое. Каждый оставил после себя на этой земле частицу своего я, каждый вложил в своё чадо душу и силы. Есть те, и таких большинство, кто оставил после себя только память, хорошую ли, плохую ли -не важно, но его жизнь не прошла даром, он выполнил свою миссию.
- А как же дети, которые умирают, не успев сделать ничего, неужели их смысл жизни пройти незамеченными и стать безвременно ушедшими?
- Жизнь не простая банальная истина. Мы связаны между собой ниточками и узелками. Так вот, они не умирают незамеченными. Их матери получают от смерти эмоциональный заряд, способный в корне изменить их жизнь. Кто-то спивается, кто-то, наоборот, получает прилив сил и раскрывается, это судьба - каждому своё, но своё предназначение эти дети выполняют, изменяя бытие и оставляя на душе живущих незаживающие раны.
- Допустим, но память со временем стирается - значит, наш конечный удел- каменная плита с высеченными цифрами и нашим именем.
- В конечном счёте, да, никуда от этого не уйдёшь, но я верю, что есть в мире некая метафизическая субстанция наших пережитых эмоций, соединяющая воедино все наши пережитые чувства и страдания. Это моё личное мнение, и доказательств её существования у меня нет, но всегда хочется верить в призрачную ирреальную действительность, в придуманный мир, где ничто не остаётся незамеченным и несущественным, где всё обретает важность первостепенную и главенствующую.
- Ты боишься смерти?
- Да. Хотя мой страх не заслоняет собой мою жизнь, ведь я просто боюсь уйти невпопад, случайно или в результате природных взаимодействий. Тяжело осознавать, что каждая прожитая тобой минута может быть последней, но если всегда ждать смерти, она приходит раньше, назло тебе что ли. Поэтому лучше не ждать костлявую, а жить изредка вспоминая, что твоя участь предрешена и что всех нас ждёт одно и то же - забвение.
- Как ты считаешь: нашей жизнью и смертью что-то управляет или мы сами выбираем свой путь и свой уход?
- Есть неоднозначная суть вещей - то, что мы принимаем за свой путь, на самом деле является путём многих. Мы идём по одинаковым тропам судьбы, но итог от нашей прогулки по жизненным разрозненным фрагментам всегда единичный. Наша смерть - рок!? Может быть, этот единичный вектор вечного сна и есть то, ради чего мы так долго бредём в бесцветном тумане событий, но скорее всего, смерть, это ничего не значащая примитивная процедура, дарующая конец одному из миллионов. То, ради чего ты прошёл свой путь, наверняка, выглядит буднично и обыденно - вот ты есть, а вот тебя нет- и всё. И итог-то в принципе один: быстрые похороны, суета, размытые слова, стандартные фразы, одинокая слеза и цветы, неизменные участники всех торжеств, а ещё боль в сердце и дикая грусть. Обычные похороны, обычного человека.
Можно поделить всю жизненную эпопею личности на два этапа - то, что было до смерти, и то, что останется после. Две равноценные составляющие единого целого, неразделимого и общего, как день и ночь. С первой фразой на похоронах начинается новая жизнь человека, жизнь в памяти оставшихся, которая бывает интересней, чем сама жизнь. В наших руках- распределить свою сущность по этому двуликому пути, совершая некие поступки и действия. Конечно, свою роль играет предначертанное, но всегда необходимо прикладывать усилия для достижения любой цели. Наша жизнь- бесконечная вереница снов, в перерыве между которыми мы изо всех сил доказываем себе, что не спим. Только двигаясь, мы способны жить, движение- наше секретное оружие и оплот. Результат наших колебаний иногда совершенно непонятен и загадочен, что делает нашу жизнь более интересной и захватывающей, но всегда содеянное имеет продолжение, так что дерзай. Под лежачий камень вода не течёт.
- Ты доволен судьбой? Ты рад, что находишься на этом уровне, может, ты бы хотел подняться выше?
- Ты знаешь, каждый заслуживает того, что заслуживает, жизнь расставляет всё по своим местам, ты оказываешься на той ступени, которой соответствуешь, это происходит автоматически и зависит только от нашего участия. Чем больше ты отдаёшь, тем больше получаешь, так уж заведено. Главное- твое желание и приложенные усилия, только тогда есть продвижение, а значит, развитие.
- Ты чувствуешь, когда что-то делаешь неправильно?
- Я не знаю, что верно, а что нет, это диалектика, поэтому приходится просто действовать, не думая о последствиях. Я просто делаю то, что считаю нужным и возможным - это понимание процесса расслабляет, но придаёт уверенности в себе, рок сам ведёт тебя вперёд, главное- делать шаги.
- Можно ли добиться чего-нибудь, стоя на месте?
- Всё зависит от места, где стоишь и от твоего терпения. Иногда подождать действительно лучше, чем опрометчиво ринуться вперёд, но всегда надо думать, я тебе это уже говорил. Бывает, что кружишься, как юла, чтобы чего-то достигнуть, и всё бестолку, а иногда шаг назад лучше, чем два вперёд, все относительно. Когда предпринимать усилия- воля твоя, от этого и зависит твоя жизнь, но бывает, что и от твоего решения ничего не меняется, тогда остаётся смириться и принять свой удел как есть.
- А бог? Это он контролирует земные течения, или же он давно забыл о нас и отвернулся, чтобы не видеть того грешного мирка, который сам создал?
- Сложный вопрос. А кто для нас бог? Сверхчеловек, способный вершить судьбы или неведомая сила, управляющая мирозданием? Для каждого бог свой, для каждого его функции различаются. Для меня- это сила, приводящая в движение колесо истории, не всесильный дедушка с бородой, взирающий с небес, а скрытый механизм взаимодействия природы, общества и индивидуума. Бог управляет и созидает, а не следит, он бетон, скрепляющий наше взаимодействие, он русло, по которому течёт река бытия. Бессмысленно молиться ему, думая, что он повернёт это русло в нужную тебе сторону, направление не зависит от нашего желания, но необходимо чтить и уважать силу его деятельности, благодаря Богу, если ты плывёшь по течению. Необходимо чувствовать гармонию отношений, взаимообязывающие поступки, к которым надо относиться очень осторожно, а главное, просить прощение за все свои пригрешения- и тогда, быть может, на тебя хлынет его благодать.
- Хорошо, а мой недуг- это взмах рукой судьбы свыше?
- Скорее, это наказание. Видимо, ты неправильно насыщал свою жизнь ,и, как следствие, тебя выделили твоей болезнью. Но у тебя есть шанс исправиться - всё в твоих руках.
После разговора прошло уже несколько дней, но осталось ощущение недосказанности и неоконченности этой беседы. Будто за общими фразами они упустили нечто важное и самое главное. Зачем всё это? Зачем рождаются и умирают люди на земле? В чём смысл стараний и усилий, приложенных нами в жизни? Почему кому-то выпадает честь бессмертия, а другому тень забвения? Максим ходил как в тумане, погружённый в размышления, он, казалось, не замечал происходящего вокруг, а на съёмках он отстранённо сидел в стороне, отпуская на волю случая весь творческий процесс.
Его жизнь затормозилась, все его ощущения рассеивались в ежедневном молчании и равнодушии, лишь слабый огонёк тщеславия и надежды иногда вспыхивал в его душе, потерявшей чувствительность. Он ждал чего-то особенного, какого-то особенного дня, когда его предназначение и судьба определятся, и он примет ту или иную сторону, для который оголит всю сущность, не оставив невыясненной и скрытой тайны его бытия. Наконец, этот день настал - в выходные вся группа выезжала за город. Максим мчал во весь опор на вокзал, но всё равно опоздал. Остановившись на секунду на перроне, влажном от первого дождя, он прикоснулся к больной печени, раскрыл чёрный зонтик, переступил через рельсы и, отмахнувшись от приставучей мушки, согнувшись побрёл по шпалам вслед превратившемуся в точку поезду. Так обыденно расцвёл полевыми цветами его новый день, очередной день его короткой жизни. Всё ещё впереди, ведь фильм продолжается.
Эпилог.
На кладбище безмолвно, только карканье наглых кладбищенских ворон разрывает тихое течение застоявшейся тишины долгим нервным криком. Махровые листья горят шапками красного пожара, испепеляющего зелень лета в своём необратимом пламени. Стрелки жёлтых коралловых крон и намотанные на них, как на сверло, глянцевые киноплёнки шелестят признание в любви поздней осени. Пахнет чёрными свежими лужами. Запах воды растворяется в воздухе, и кажется, что весь мир состоит из влаги и дождя. Мокрые стволы деревьев блестят жирными каплями сока, и только листья, отталкивая попадающие на них капли, всё такие же сухие и гладкие, как летом. Капли скапливаются на тропинке и застывают лужицей у въевшегося в землю кленового листа. Кто-то наступил на золотой зазубренный лист ногой и безжалостно смешал его с грязью.Так всегда происходит с опавшими листьями. Жёлтая и сухая листва сначала приятно шуршит под ногами, пока не прилипнет к уничтожающей земле. Вскоре она сгниёт и превратится в густую массу, смешавшись с птичьим помётом и землёй, но пока она шелестит под подошвами тяжёлых ботинок Профессора золотыми крупинками осени. Кроме грусти и скорби, пришедшие на кладбище люди неизменно ощущают страх перед своей собственной смертью. Человека пугает не сама костлявая убийца, а то, что его бренное тело сгниёт следом за листвой, они боятся червей и времени. Представляя гниющего в гробу мертвеца, они испытывают ужас от неизбежности тления и от коварства природы, отпустившей нам такой короткий путь,что наша прогулка заканчивается неожиданно и внезапно обрывом в пропасть. Ряд ровных букв и цифр - последние слова о почивших, чернеют на могильных креста, коротким эпилогом их жизни. Даты смерти, прочитанные на каменных табличках, превращаются в печальный временной поток прожитых лет. Родился - умер. Родился - умер. Родился - умер. Сухие цифры ,как километры пройденного пути на статистических листках. Холодный мрамор последних шагов, расколовших камень на надгробие и крест. Всё, что от нас остаётся,- это гладь полированных плит, застывших навечно в пригородном лесу среди молчаливого безумия, пропитанного смертью воздуха. Ровные тропинки разделяют наши посмертные постели, стоящие, как кроватки в детском саду в тихий час, полуметровыми полосками утоптанной земли. Все спят. У стандартной могилы стоят шестеро непослушных чад, не спящих в этом царстве грёз. Ирен, Профессор, Хорёк, Панда, Художник, Осветитель. Их жизнь почти сон, их путь -приготовление к вечному покою, их общение- грустная сказка, рассказанная друг другу на ночь. Не хватает Максима. Он уже спит. Натянутая на глаза, как край пухового одеяла, плита не греет, а лишь создаёт иллюзию защищённости. В гробу холодно и тесно. Не хватает свободы для движения, поэтому он, не шевелясь, лежит взаперти, без снов и дыхания. Вокруг темно. Всегда темно. Загробная жизнь не блещет разнообразием. Стёрлись грани между ночью и днём, а вместо жалящих лучей солнца- голодная твердь земли, сжирающая плоть до костей. Колокольный набат, доносящийся с полуразрушенной церквушки на холме, вызывает лёгкую дрожь в земле, но Максим не слышит и не чувствует её, он крепко, беспробудно спит. Перезвон накаляет воздух, ещё немного -и лес хриплым басом скрипучих ветвей запоёт церковные псалмы. Вдалеке шипят провода электрички, отъезжающей от станции в сторону города. Стоящие кружком молчат. Ирен стоит, опустив вниз голову, и крестится, читая молитву не губами, а сердцем, своим больным опустевшим сосудом, наполненным красной кипящей ртутью. Профессор исподлобья всматривается в размытые слезами глаза, поддерживая её под руку. Она осунулась, исчезли её ямочки на щеках, вместо них образовались глубокие впадины, в которых поблёскивают солёные воды её скорби. Её спина похожа на изогнутый серп, а исхудалые руки, как бельевые верёвки, опустились под тяжестью намокшей одежды. Она изменилась, и скорей всего, навсегда.
- Наверное, ты его очень сильно любила?
- Не знаю. Я сильно скучаю, и мне его смертельно не хватает, ведь единственный мужчина, оставивший в моей памяти свой след,- он. Хотя я зла на него, за то, что он оставил меня одну,но эксперимент продолжается, он ещё не окончен.
Она достала из-за спины две розоватые орхидеи и плавным движением сбросила вниз тяжёлые цветки. Лепестки припали к самой траве, пытаясь проникнуть в толщу земли. Последние цветы, которые он так обожал при жизни, бесшумно шептали его имя своими красноватыми язычками, похожими на мохнатые паучьи лапки. Всю свою жизнь он восторгался цветочными бутонами и лепестками, и вот теперь он, наверное, улыбнулся своей привычной улыбкой, которой он приветствовал каждый, встреченный в его короткой жизни цветок.
Она развернулась и, не оборачиваясь, пошла к платформе, а его друзья, выпив горькой водки, ещё долго стояли среди величественных клёнов старого кладбища.
Март - ноябрь 2006 г.