Алина очень волновалась: сегодня ей предстоит провести открытое заседание, созданного ею, школьного клуба интернациональной дружбы, на которое приглашены несколько участников движения Сопротивления и бывших узников немецких концлагерей. Кстати, будет и ее муж, Тимофей, работающий в той же школе преподавателем математики, в период войны тоже испытавший все ужасы плена. Он, поддавшись на уговоры дочери, хотя и не любил рассказывать о перенесенном, все же обещал выступить.
Алина понимала, как трудно даются ему воспоминания и не настаивала, однако Танюша не унималась.
- Папка, ты должен рассказать о зверствах фашистов, я обещала ребятам!
- А, кто будет? – поинтересовался тогда Тимофей. – Они-то, ваши гости, действительно были в лагерях? Интересно, в каких… ты, Алина, не в курсе?
- Конечно, знаю. Один – из лагеря Собибор, двое – из Освенцима и еще один из Бухенвальда. Должен был приехать узник Терезина, но приболел.
…Все было организовано подобно «Голубому огоньку», часто показываемому по телевизору. Дети принесли из столовой столы, накрыли их скатертями и украсили вазами с цветами. Поставили и угощение: конфеты, печенье, фрукты и лимонад. Все происходило в актовом зале, куда были приглашены и родители членов клуба. Гостям были преподнесены цветы, книги о городах-героях и значки с их гербами.
Открыли заседание клуба песней «Бухенвальдский набат», которую все пели стоя. Потом ребята показали постановку по мотивам отрывка романа Фадеева «Молодая гвардия», декламировали стихи. В их числе и Танюша прочла отрывок из поэмы Маргариты Алигер «Зоя».
Все шло великолепно и Алина понемногу успокоилась: молодцы ребята, не подвели! А потом она попросила гостей поделиться своими воспоминаниями. Первым выступил отец одного из учеников их школы. Он рассказал, как будучи раненым, попал в окружение и был захвачен в плен, а затем бежал, когда его везли в концлагерь. Солдата тогда спасла и укрыла французская семья, а в дальнейшем он сражался в рядах французского Сопротивления.
Среди гостей выделялся один, постоянно кашлявший и совершенно седой, на вид почти старик. Но, как оказалось, ему всего-то за сорок, в плен он попал восемнадцатилетним.
Дочь бесконечно теребила отца:
- Пап, расскажи и ты, как над тобой издевались фашисты.
И Тимофей, встав, начал:
- Я, ребята, тоже испытал горькую участь быть военнопленным.
Слова учителя были встречены аплодисментами. Он так красочно описывал страдания, выпавшие на его долю, что даже Алина, сама заслушалась мужа, полная сочувствия и готовая разрыдаться. У дочери, как у многих детей, в глазах стояли слезы.
Тимофей улыбнулся, оканчивая рассказ, сверкнув блестящей коронкой.
- Это счастье, что обо всем подобном вы, ребята, узнаете лишь из книг и рассказов тех, кто все это испытал!
И вдруг раздался громкий, взволнованный вопль:
- Я узнал тебя, Кат! – снова судорожный кашель душил этого Седого, бывшего узника Освенцима. – Дети, взрослые, это – военный преступник! Он был капо, надсмотрщиком в страшном лагере Дахау! Самый жестокий из всех, за что и получил прозвище - Кат.
- Уймите этого сумасшедшего! – крикнул Тимофей, вставая. Его лицо, минуту назад улыбавшееся, исказилось и обезобразилось, по всей видимости, от праведного гнева. Еще раз бросив: - Заткните рот этому безумцу! – Тимофей тут же вышел.
«Почему он ушел, – подумала Алина, - а не стал убеждать этого гостя, что тот обознался и принял его за другого? Ведь спокойно можно было все выяснить…»
А этот обличитель, откашлявшись, продолжал:
- Меня за саботаж из Освенцима перевели в Дахау, где я имел несчастье встретить этого изувера. Желая выслужиться перед фашистами и спасая свою шкуру, он издевался над нами и свирепствовал даже больше, чем они. Конечно, зачем им марать о нас руки, когда есть такие ретивые помощники, как этот Кат! Вот! – он указал на длинный шрам на лице – память, оставленная им… Я заболел, у меня была температура под сорок. Я был не в состоянии подняться с нар, а он так отхлестал меня плеткой, что кровь выступила от ударов. Кат заставил меня подняться и пойти таскать камни в каменоломне, а там хлестал до тех пор, пока я не потерял сознание...
Алина сидела не в силах сдвинуться с места, словно эта плетка хлестала не Седого, а ее… Но в сердце все еще теплилась надежда, что он обознался и что это чудовищное недоразумение…
В зале стояла гнетущая тишина, в которой звенела все более и более убедительная речь Седого.
Завуч школы, тоже, по-видимому, рассчитывающая на ошибку, попробовала высказать предположение:
- А, быть может, наш педагог, Тимофей Кузьмич, просто похож на этого вашего капо? Успокойтесь, давайте разберемся…
- Да, что разбираться! Ваш учитель – военный преступник, садист и его место не в школе, а за решеткой! Да, кстати, у проклятого Ката не было фаланги на пальце, кажется, на левой руке.
Услыхав это, Алина уже ни в чем не сомневалась: Тимофей, ее Тимка, за которого еще минуту назад она готова была драться, уверенная в его порядочности и человечности, оказался злодеем! Это было уму непостижимо… В услышанное не хотелось верить, но голос Седого, прерываемый от волнения усиливавшимся астматическим кашлем, звучал, продолжая доказывать, уже неопровержимую истину:
- А когда хлестал плеткой, обычно на его лице блуждала улыбка, со сверкающей никелем фиксой, и в это время он любил повторять, почему-то, по-польски: «Пся крев!»
Нет, это все происходит не с ней, это страшный сон, который вот-вот прервется... Алина сильно ущипнула себя, готовая поверить в наваждение. Но с каждой минутой она убеждалась в ужасной правде. Нет сомнений, что речь идет о ее муже, у которого от рождения нет фаланги на безымянном пальце левой руки... Да и это выражение ей хорошо знакомо: Тимофей, в минуты, когда чем-то недоволен, повторяет эту польскую фразу.
Алина, не в силах завершить скандальный вечер, попросила завуча извиниться за нее перед гостями и детьми с их родителями и вышла из зала. Дочь, вся в слезах, последовала за нею.
- Мама, это правда!
- Не знаю, надо выслушать папу…
- Я его знать не хочу! Я домой не пойду! И в нашей школе больше учиться не буду, мне стыдно. Мой папа – фашист!
- Зачем ты так говоришь, надо выслушать и его… - повторила Алина упавшим голосом, будучи сама в полном смятении и не понимая, как дальше жить.
- Мама, зачем его выслушивать? Ведь у него нет полпальца, ты сама это знаешь. Он и есть Гад, как его там называли. Не хочу его видеть и знать и домой не пойду! – еще раз повторила дочь.
- Ну, иди к бабушке. У нее и переночуй.
Алина направилась к дому, не представляя, что скажет мужу. Она знала лишь одно – это не ошибка или недоразумение. Это страшная, невероятная правда. Ее Тимофей оказался не тем человеком, которого Алина столько лет знала, ждала и любила. Он – жестокий оборотень, который должен, обязан искупить свою вину. Пусть найдет в себе силы, пойдет в милицию и сам повинится. Это будет шаг мужчины, готового понести кару за совершенное им предательство и издевательства над собратьями по плену. В школу он уже никогда, даже отбыв наказание, не сумеет вернуться. А вот сможет ли она с ним жить? Простить измену с другой женщиной… быть может во имя дочери, она, переломав себя и была бы способна, но изуверства, о которых только что услышала… Как можно на них закрыть глаза? Как это простить? Как с таким человеком быть рядом? Ведь он способен, спасая себя, на все, даже на убийство… Как в таком, как ей казалось, добром, отзывчивом человеке, мог прятаться зверь?
Алине стало страшно от этих мыслей. А ведь именно ради Тимофея она ушла от Сергея...
…Они все трое учились в пединституте на одном курсе: Алина на биофаке, мальчики – на физмате. Ей нравился Тимофей, а Сергею – она. Тимофей, активный, весь поглощенный общественной работой, был комсоргом курса. В отличие от него, Сергей увлеченно занимался наукой, к тому же всецело предавался изучению астрономии в местной обсерватории, за что бывал часто осмеян Тимофеем и прозван им «ученой крысой».
- Нашей «ученой крысе» ничего нельзя поручить! Его мысли витают где-то в космосе, в то время, когда нужно спустить их на землю! – говорил он, осуждая приятеля за отсутствие инициативы и отлынивание от общественных поручений.
Тимофей любил демонстрировать познания классиков марксизма-ленинизма, бесконечно цитируя их и сталинские высказывания. По всему было видно, что он больше стремится к политической карьере, чем к педагогическому поприщу, да и математические и физические дисциплины его не увлекали. Сергей же организовал астрономический кружок в своей бывшей школе, а в каникулярное время ездил вожатым в пионерлагерь, о чем потом рассказывал с восторгом.
…Еще не была окончена летняя экзаменационная сессия, когда разразилась война. Вскоре Тимофей и Сергей ушли на фронт.
Кроме небольшой открытки, в которой скупо Тимофей сообщил, что едет в часть, больше вестей от него не было. Сергей же систематически писал Алине. Письма его всегда были полны оптимизма. Даже в период поражений он писал, что верит в грядущую победу. В сорок четвертом Сергей был ранен и после излечения, хромающий, в орденах и медалях, предстал перед Алиной.
О Тимофее стало известно, что он пропал без вести… Зная его, Алина была уверена, что Тимофея нет в живых: он скорее предпочтет смерть, чем пленение.
Через пару лет Алина вышла замуж за Сергея. Заочно оканчивая институт, он руководил детским интернатом. Весь в заботах о своей ребятне, их питании, ремонте помещений и тому подобном, об астрономии он уже не вспоминал… Теперь Сергея занимала проблема создания подсобного хозяйства, чтобы было чем подкармливать детей в трудные послевоенные годы.
И вдруг, уже в пятьдесят пятом, нежданная весть: вернулся Тимофей!
В тот же день Алина и Сергей были у него. Большой, сильный, возмужавший до неузнаваемости, Тимофей стразу же возродил в сердце Алины прежние, уснувшие было чувства. Рядом с ним ее худосочный, хромающий муж, казался совсем невзрачным. К тому же, всегда отличавшийся красноречием и остроумием, сейчас муж, неумолчно рассказывающий о своих питомцах и проблемах интерната, выглядел каким-то ограниченным, примитивным, в то время, как Тимофей молча, со своей загадочной улыбкой, завораживающее смотрел на нее…
Вскоре Алина обнаружила беременность, которую они с Сергеем столько лет ждали, мечтая о ребенке. Однако это открытие не принесло ей радости: мыслями Алины всецело завладел Тимофей, по ее рекомендации оформляющийся в школу и с которым она беспрерывно общалась, ощущая на себе его жадные взгляды. А вскоре последовало и признание в любви, по словам Тимофея, не только не угасшей за время разлуки, а наоборот, расцветшей с новой силой. Алина же испытывала вину перед ним, считая свой брак с Сергеем изменой. Помня об испытаниях, выпавших на долю Тимофея, она была готова на все, лишь бы сделать его счастливым. Тут же пришло решение: избавившись от ненужной беременности, связать свою жизнь с Тимофеем.
Алина сделала аборт. Узнав об этом, Сергей был поражен:
- Алина, почему ты сделала это? Мы ведь так мечтали! Что заставило пойти на этот шаг, что-то было не так? – недоумевал он, засыпая ее вопросами.
Алине, знавшей его любовь к ней и испытывавшей к Сергею дружеские, добрые чувства, было нелегко произнести свое признание, но все же, испытывая неловкость, она, не откладывая, открыла мужу правду:
- Сережа, прости, но я люблю другого.
- …Тимофея?
- Да. И от тебя ухожу.
- Зачем же, уйду я…
И он ушел, оставив ей, совсем недавно полученную им, квартиру.
С того дня прошло немногим больше тринадцати лет. У Алины с Тимофеем родилась Танюша. Муж трудился в той же школе скромным, строгим учителем математики, был на хорошем счету. Но в нем уже не было того идейного задора, каким Тимофей отличался в студенческие годы, от него не осталось и следа.
Алина, любя его, даже ставила это ему в заслугу:
- Тима не карьерист! – ответила она сестре, которая как-то выразила удивление от того, что Тимофей не растет по работе.
- Я ожидала, что он у тебя, не то что завучем или директором школы, а станет кем-то и повыше… А он засох учителишкой…
Алина тогда обиделась за мужа:
- Тима увлечен своим трудом, но не выслуживается перед начальством! – намекнула она на мужа сестры, быстро поднимавшегося по служебной лестнице.
…Хотя, если взглянуть правде в глаза, лишь теперь явственно открывшейся Алине, Тимофей никогда не был увлечен своей работой, а был просто строгим служакой, немного отдающим делу сил и времени, в отличие от многих своих коллег. А вот Сергей уехав, по слухам, стал руководить горотделом народного образования в одном из крупных городов Сибири…
Тут мысли Алины переключились на дочь. Бедная ее девочка, теперь обреченная жить с вечным клеймом, каково ей испытывать этот ужас? Как она переживет все обрушившееся на ее еще детское сознание? Да и как им вдвоем существовать дальше, чувствуя причастность к этому изуверу? Конечно, можно поменять место жительства, слиться в большом городе с общей массой, но от себя-то не убежишь…
Алине вспомнился ее дядя, мамин старший брат, которого в тридцать восьмом арестовали, обвинив во вражеской деятельности и измене Родине. Бабушка и все вокруг знали, что это навет, что он честен и предан народу и делу, которому служил. Семье было тяжело, но стыда за осужденного они не ощущали, а лишь горечь утраты и обиду. К тому же, они были не одиноки: вокруг было немало семей, тоже невинно пострадавших, что подтвердилось теперь, после их недавней реабилитации.
У нее же совсем другое: Тимофей оказался жестоким изменником. Хотя… Тут в душе Алины затеплился слабый огонек надежды: как говорили древние, надо выслушать и другую сторону. Быть может, все же этот Седой, что-то перепутал и, действительно, муж был в том же лагере, но таким же пленным, а извергом был другой… Однако, почему Тимофей не внес ясность, почему сразу, ничего не объяснив, ушел? Вспомнив, погибших на фронте, отца и брата и крик Седого: «Я тебя узнал, Кат!», Алина резко открыла дверь и застыла от увиденной картины.
В доме царил хаос. Первое, что бросилось в глаза, был валявшийся разбитый стул. По-видимому, его швырнули так, что он развалился. Из шкафа были выброшены вещи, многое валялось на полу, как и бумаги из ящиков письменного стола. Тимофея в квартире не оказалось, как и его документов и одежды. Он бежал, забрав к тому же все имеющиеся в наличии деньги, даже не побрезговав копилкой дочери, которую разбил и выгреб все до копейки.
Ошарашенная, Алина присела, горько подумав: «А я старалась найти слова, чтобы не убить его своим презрением и уговорить сдаться, признать вину, обещая вместе с дочкой ждать его возвращения. Наивная, кроме себя он никого не любит и способен на все...»
Эта разоренная квартира, это постыдное бегство придали Алине решимости. Когда она подошла к зданию милиции, рядом с которым висел стенд: «Их разыскивает милиция», Алина подумала: «Завтра тут будет «красоваться» и портрет Тимофея с подписью: «военный преступник»…»
И она решительно переступила порог.