Поэтесса Василиса Прилагательная сидела в кресле под торшером и учила наизусть стихи…
Свои.
При этом, здраво полагая, что чужих она научила сполна ещё во времена школьной юности. Когда, что ни день, - то вот тебе новый хорей, а то и амфибрахий. И на каждой странице учебника - классик в портретном исполнении, и у каждого такая лирика в глазах, что хоть жмурься.
Нет, конечно же, увековеченных сочинителей Василиса почитала, и, как культурный человек, раз в день протирала бюстик Александра Сергеевича и частенько любовалась фотокарточкой озорника С. А. Есенина. А в часы радужного настроения и хлопала им в ладошки, выражая тем самым своё искреннее восхищение.
Однако – восхищение восхищением, но ведь и своя рубашка, нет-нет, да и вопиет о родстве и интимной близости, а в осенние вечера просто и воет. А так как ещё никто ей, поэтессе Прилагательной, не доказал, что она не гений, то рифмы её регулярно появлялись на бумажном листе, записанные ручкой из настольного прибора «Золотое перо» на малахитовой глыбе.
Выучив своё последнее творение, так, чтобы при случае оно бодро отскакивало от зубов, Василиса забралась поглубже в кресло и, прикрывшись вязаной шалью, стала думать о непростой судьбе творческой женщины, закинутой в век глобализации и удушливого прогресса.
Сама же эта судьба представилась ей, скажем, – так себе. И выглядела она эдакой застенчивой посетительницей дурдома, что с оказией решилась навестить егозу-родственника, помешавшегося всё от той же удушливости принудительного ускорения. А попав на скорбную территорию, стояла со своим узелком в руке и растерянно смотрела на резвых обитателей, что по чьей-то прихоти были все на одно лицо и занимались одним и тем же делом. Они цепью стояли вкруг синего моря и неустанно забрасывали в него гигантский невод, надеясь выловить из его глубин золотую рыбку. Чтобы уже на берегу потолковать с ней по душам, получить с неё причитающееся исполнение желаний, и уж потом препарировать на предмет выявления колдовской железы. Вся эта увлечённая ловлей артель ухала, ахала и подвывала, и ей было вовсе не до какой-то там тётки, робко наблюдавшей за всем этим со стороны.
Попечалившись на такое состояние дел, Василиса повздыхала, чуть потосковала по нравам серебряного века, а вспомнив о недоказуемости своей не гениальности, взяла себя в руки. Резко отбросила на пол шаль, выхватила из малахитовой глыбы перо и размашисто написала две первые строки нового лирического стихотворения. После чего она подняла листок со стола и задумчиво прочитала вслух,
- Мне б при зыбком лунном свете
Докричаться до Творца!
Затем она поглядела на бюстик Александра Сергеевича, зябко передёрнула плечами и, отведя взгляд в сторону, продолжила уже одними губами,
- Тятя! Тятя! Наши сети
Притащили мертвеца…