Тимофей бегал по кухне из угла в угол, цепляя длинными ногами табуреты. Тапочки, не вынесшие накала эмоций, валялись: один - в мойке, второй – на подоконнике, являя миру всё-то неприглядное, по чему им пришлось ступать последнее время. Папиросный дым из-за частых и глубоких затяжек клубился кучевыми облаками вокруг шарообразного потолочного светильника, превращая атмосферу кухонного умиротворения в цитадель хаоса и бедлама.
- Тима, я не вынесу, что случилось, ты опять закурил, год воздержания и пожалуйста?! У тебя неприятности? Умоляю, не молчи, я же вижу, тебе плохо,- жена Тимофея кричала в неплотно прикрытую дверь, опасаясь войти, видимо, чтобы не попасть под горячую руку, а может и ногу, мужа.
Тот не отвечал, продолжая челночить по куцым хрущёвским площадям. Скрипнула недовольно дверка холодильника, послышался дробный стук горла бутылки о край стакана, торопливое бульканье и голос на выдохе после проглоченного:- Заходи!
Женщина, комкая в руках край подола домашнего халата, с ходу уткнулась заплаканным лицом в грудь мужа:- Тима, мы тридцать лет женаты, если ты думаешь, что я не перенесу твоего горя, ты очень ошибаешься. Я десять лет собирала тебя по частям после каждого боксёрского поединка, хотя и не понимала, как можно было называться после этих разборок любителем. Я десять лет терпела твою ностальгию по мордобитию и заливание водкой и пивом разлуку со спортом. И вот, когда третья декада нашей семейной жизни, обещавшая спокойное и приятное времяпровождение в будущем, вдруг прервалась таким странным образом, я хочу знать всё и сейчас.
- Сосед звонил, ну знаешь из 22 квартиры, в ментовке работает. Предупредил, дело завели на меня за нанесение побоев. Не знаю, до реального срока дойдёт ли нет, но неприятности на работе огребу по полной. А то ещё и посадят на старости лет,- мужчина рухнул на табурет, обхватил голову крупными ладонями:- Давай, советуй, что делать, ты же у меня умная, это я теперь дурак безмозглый.
- Как что? Первым делом объяснительную напиши, сам, дескать, пришёл, никто не гнал. Все факты изложи подробненько и в нужной последовательности, чтобы вину свою умалить, а то и вовсе снять. Зря, что ли семестр литинститута за плечами. Да снеси эту бумажку в отдел, тому, кто этим делом занимается. А я тем временем позвоню в травму Николаичу, попытаю его, что и как. Скажи фамилию бедолаги, попавшего под раздачу?
- Глобус – один, второй – мастер, пёс его фамилию знает, он с неделю у нас.
- Их двое?! Ой, Тима, что с тобой будет-то теперь?! Глобус – кличка, скорее всего…
- Объяснительную тебе, ага… Давай бумаги больше и ручку. Дожил, на старости лет баба из меня писателя делает. Ступай, звони и не заходи, пока не позову,- скорчившись, будто от зубной боли, нацепив на сплющенный нос очки, Тимофей положил перед собой чистый лист и пляшущим почерком вывел: – Явка с повинной; вслух сокрушённо добавил:- Твою мать,- и начал повествование:
- Полгода назад, к нам в смену прислали крановщицу из профучилища. Девка, как девка, в робе (спецодежде), не разберешь - фигуристость пропадает, всё равно, что в парандже. Одно заметил, роста среднего, не крашенная и глазки не поднимает - мимо проходит, скромная вроде. На личико хороша ли, трудно сказать, нам, кому за пятьдесят - все, кто моложе сорока, красавицами кажутся.
Всё чинно было, работали да работали себе. Глобус, стропаль наш, это который груз цепляет, всё за ней увивался, извёлся бедолага, но его все тайные желания на похотливой морде расписаны, да и кроме мата от него трудно, что-либо услыхать. Голова у него большая и круглая, точь в точь – глобус, кроме побасёнок похабных ничем не занята. Проходила девица мимо него равнодушно, как мимо пустого места. Взбирался он к ней пару раз на кран, но видно зря перья пушил, отшивала девчонка его. Да, Иринка её зовут.
И вот летом, тополя пух трясли, приняли к нам мастера нового, молодого парня. Не отношу себя к лицам с нестандартным сексуальным влечением, но понял сразу - красив бродяга. Прямо мужественная красота – я уже в себе засомневался. Вот оживить бы Жана Маре (это французский актёр такой, Фантомаса видели?) и омолодить его лет на пятьдесят, точная копия была бы.
Мастер, понятное дело, входя в должность начал всё переиначивать по своему, прямо огонь, не парень. Мужики в бригаде тёртые, ему не перечили, пусть сам ума набирается, все через это проходят. Ну и ходил он гоголем. Пусть бы ходил и дальше, да с девонькой нашей беда приключилась – втюрилась. Я сначала не понял, потом уже смекнул, что к чему. А началось всё так….
Появилась Иринка на работе не в робе своей, а в облегающем фигурку спортивном костюмчике оранжевого цвета. Старые мы, старые, а стать её заценили и обозначили дружным:- Ух! И на личике косметика появилась, немного, но к месту. Прямо тростиночка из песни Тухманова, что на пластинке «По волне моей памяти», с кукольными синими глазами, как у Алёнки с шоколадки.
И вот, забирается она на свой кран подъёмный по лестнице, Волосы светлые по ветру развеваются, до кабины высоко, а мы внизу, старые дураки, свистим от восторга. Вот так три дня нас веселила. Один мастер новый не впечатлялся, но и не препятствовал развлечению. На четвертый день Иринка что удумала, на полпути к кабине сорвала свой костюмчик, одним движением руки - не побоюсь этого выражения, и бросила его вниз. Слетел он оранжевым парашютом на рельсы, а она дальше… не полезла, нет – восхождение продолжила, так это было грациозно. Не совсем голая конечно, в купальнике. Ну, мы и обалдели окончательно, старые козлы. Нет, чтобы подумать, с чего бы такие выкрутасы.
На следующий день я припоздал на работу минут на десять, пропустил так сказать – сеанс. Смотрю, мужики не расходятся, а головы задрали и смотрят вверх на кран. И мастер здесь, зелёный стоит, лицо повело, тоже наблюдает. А из кабины крана музыка лупит – святых выноси: «Ламбада». Как девчонка заволокла колонки наверх, загадка.
Стрела крана в такт музыке вихляется по сторонам, закручивая корпус в спираль, вот-вот грохнется, железо лязгает, страх какой, волосы на теле дыбом встали (на голове их нет).
Вдруг музыка стихла и крюк заскользил по тросам вниз и остановился аккурат перед носом мастера. А на крюке болтается подвешенное здоровенное сердце из красного плюша и записка, помадой написанная, издалека видная:- Поднимись, пожалуйста!
Мы рты раззявили и застыли в анабиозе (это сон зимний у сусликов), однако, глазами косим, что мастер будет делать. По мне, если бы я такой подарок получил, пусть бы меня хоть мчсники выковыривали оттуда гвоздодёром, всё равно долез бы, ни минуты не раздумывая (супруге не показывайте). А он стоит, глаза пучит и орёт нам:- Снимите полоумную, я не полезу, высоты боюсь! В детстве с дерева упал!
Не знаю, сколько времени прошло, только поняла Иринка – бестолку ждать ответных действий от любимого. Крюк с красным сердцем упал к ногам мастера, прямо в лужу. Смотрю, Глобус шасть к лестнице крана и пополз ходко так, чисто обезьяна. Минут через пятнадцать слез, харя довольная, ну и жест неприличный показал. Я сначала не понял, к чему это.
Понял позже, когда Иринка спустилась и прошла мимо нас, опустив голову, волоча за собой подобранный оранжевый костюмчик и что-то красное лениво струилось по её худенькому бедру. Тут меня и пробило, один высоты испугался, второй моментом воспользовался – гады. Дальше не помню. Очнулся, мужики меня уже оттащили. Мастер со свёрнутым набок носом лежал в луже, Глобус с вывернутой нижней челюстью чуть поодаль.
Гражданин следователь! Учитывая добровольную явку с повинной, состояние аффекта в момент совершения противоправных действий в отношении двух лиц, чистосердечное признание и полное раскаяние в содеянном, предпенсионный возраст и хлипкое здоровье, прошу Вас не применять ко мне меры по изоляции от общества на время следствия, а также ходатайствовать перед судом (можете?) о смягчении наказания.
Тимофей затёр окурок в голубой пепельнице с ракушками производства армянской диаспоры в Анапе, выдохнул остатки дыма в форточку, перечитал написанное, довольно крякнул:- Пойдёт! И крикнул в полуоткрытую дверь:- Жена, что там с этими?
Лязгнул отпираемый засов, громыхнула железом цепь, ограничивающая зазор между косяком и стальной дверью. Люминесцентный свет выхватил из камерного полумрака свернувшуюся калачиком на нарах щуплую человеческую фигурку.
- Гы – ы! Седьмая ходка тебе жена! Тимофеев, на выход к следователю.
Тима, вор-карманник рецидивист, вздрогнул спросонья, привычным движением запустил голые ступни в ботинки без шнурков. Причесал тонкими длинными пальцами кудлатую шевелюру и поплёлся по коридору с заложенными назад руками, чуть слышно бормоча:- Такой сон досмотреть не дали! Сяду, роман напишу!
12 декабря 2016 г.